Глава 5

Впервые в жизни Нэнси Линеан, кажется, располнела.

Она стояла в своем номере в «Аделфи-отеле» в Ливерпуле, вокруг багаж, который надо погрузить на океанский пароход «Орания», и расстроено разглядывала свою фигуру в зеркале.

Нэнси нельзя было назвать ни красивой, ни ординарной, просто правильные черты лица придавали ей особый шарм – прямой нос, прямые гладкие волосы, аккуратный подбородок... Она выглядела довольно привлекательно, если была со вкусом одета, а так она одевалась всегда. Сегодня на ней был легкий, как пушинка, светло-коричневый костюм из ангоры, тонкая серая блузка. Жакет модно собран на талии, именно это и подсказало ей, что она действительно потолстела. Аккуратно застегивая пуговицы, она увидела складки и сразу все поняла.

Могло быть только одно объяснение – миссис Линеан выходит за рамки своего размера.

Наверное, это наказание за серию роскошных обедов в ресторанах Парижа в течение августа. Она вздохнула. Нет, во время путешествия через океан необходимо сесть на диету. Может быть, когда она доплывет до Нью-Йорка, ей удастся вернуть прежнюю форму.

Раньше она никогда не садилась на диету. Впрочем, такая перспектива ее отнюдь не пугала, хотя, честно говоря, она любила вкусно поесть. Но никогда не перебарщивала. Единственное, что ее действительно волновало, так это подозрение, что годы неуклонно берут свое и их не остановишь.

Сегодня ей исполнилось ровно сорок.

Она всегда выглядела стройной и изящной в своих дорогих костюмах. Она терпеть не могла свободных, свисающих фалдами нарядов в стиле двадцатых годов, и обрадовалась, когда пояса и узкие талии опять вернулись в моду. Ей нравилось тратить время и деньги, выбирая одежду. Иногда она уверяла себя, что это у нее профессиональное, ведь она сама работает в области дизайна, разрабатывает новые модели, но, по правде говоря, она ходила по магазинам ради собственного удовольствия.

Ее отец основал обувную фабрику в Броктоне, штат Массачусетс, рядом с Бостоном. Это было давно, в 1899 году, как раз тогда родилась Нэнси. Из Лондона ему присылали модели и эскизы, и отец делал дешевую обувь по английским лекалам. Сначала немного, потом больше. Чтобы привлечь покупателей, на ценнике, например, писали: «Эта пара, которая в любом лондонском магазине стоит не менее 29 долларов, у нас в „Блэк'с бутс“ обойдется вам всего в 10 долларов. Разве вы не можете увидеть разницу?» И люди брали его товар. А он трудился, и неплохо. Так, еще в первую мировую войну он выиграл ряд военных заказов, и до сих пор значительная доля производства в «Блэк'с бутс» приходилась на выпуск военной обуви.

В двадцатые годы он расширил свое дело, создав целую сеть магазинов, главным образом в Новой Англии, где продавали только обувь компании «Блэк'с бутс». В годы депрессии, напротив, сократил количество выпускаемых моделей с тысячи до пятидесяти. Каждая пара, вне зависимости от модели, продавалась за единую цену – 6 долларов 60 центов. Это помогло ему выжить, и, когда все кругом разорялись, лопались, закрывались, его компания даже несколько увеличила свои дивиденды.

Бывало, он любил повторять, что плохие туфли так же сложно выпускать, как и хорошие, поэтому уж лучше все делать как надо. Кроме того, не ясно, чем бедные люди хуже богатых и почему должны ходить в заведомо плохой обуви. Ему нравилось, что по сравнению с конкурентами, чьи туфли лопались, как картонки, продукция его компании была и ноской и экономной. Он гордился этим так же, как потом Нэнси. Для нее качество их продукции было гарантом и роскошного особняка на Бэк Бей, который занимала семья, и длинного вместительного «паккарда» с шофером, который стоял у ворот. Да и веем остальным, включая банкеты, наряды, обслугу, они были обязаны своей обуви. Нэнси была совсем не похожа на взбалмошных чад богатеев, которым зачастую наплевать, откуда текут деньги.

Если бы еще ее брат Питер изменился и последовал ее примеру. Ему сейчас тридцать восемь. Когда он умер пять лет назад, он оставил ей и Питеру равное долевое участие на владение компанией, каждому по сорок процентов акций. Еще десятью процентами владеет тетя Тилли, сестра отца, а оставшаяся часть принадлежит старинному другу семьи, старому судье Дэнни Рили.

Нэнси всегда считала, что после смерти отца главой компании станет именно она. Выбирая между нею и Питером, отец явно отдавал предпочтение ей. Конечно, не совсем привычно, что компанию возглавляет женщина, ну и что, такое бывает, и особенно часто в текстильной и обувной промышленности.

У на был в свое время заместитель – Нэт Риджуэй, очень способный человек, который действительно старался изо всех, сил, надеясь когда-нибудь занять почетный пост председателя Совета директоров компании «Блэк'с бутс».

Но вся беда в том, что Питер также стремился в это кресло, а он был все-таки родным сыном па. Нэнси всегда чувствовала себя перед ним несколько неловко, ведь она была любимицей отца. Питеру будет, несомненно, больно, если ему не доверят продолжить дело отца, думала она. Даже зная все его недостатки, Нэнси не могла решиться нанести ему такую рану. И она согласилась, чтобы данный вопрос решился в пользу Питера. Они с братом сейчас владеют восьмьюдесятью процентами акций компании и при согласии могли бы каждый вести свои дела.

Нэт Риджуэй понял, что проиграл, уволился и стал работать в Нью-Йорке в «Дженерал Текстайлз». Разумеется, это потеря для дела, но его уход был потерей для самой Нэнси, ибо, незадолго до того как умер па, у Нэта и Нэнси начался роман.

С тех пор как умер ее муж Шон, у Нэнси не было никаких романов. Она просто вообще не имела желания с кем-нибудь встречаться, но Нэт оказался хорошим стратегом, он удачно выбрал момент – тогда, спустя пять лет после смерти Шона, она уже стала думать, что нельзя сосредотачиваться целиком на работе, надо и для сердечных дел время оставить, поэтому была готова к флирту и легкой интрижке.

Они несколько раз обедали вместе, сходили в театр, расставаясь, обменивались поцелуем... но в стране неожиданно разразился кризис, а потом Нэт ушел из компании. С его уходом прервался и так мило начинавшийся романчик, причем у Нэнси осталось дурацкое неприятное чувство, будто ее обманули – поиграли и бросили.

Затем Нэт Риджуэй стал очень большим человеком там, в «Дженерал Текстайлз», президентом компании. Он женился, выбрав себе красивую блондинку лет на десять моложе, чем Нэнси.

А у Питера, напротив, дела шли все хуже и хуже. По правде сказать, он совершенно не справлялся с обязанностями председателя Совета директоров. За те пять лет, что он сидел в этом кресле, бизнес неуклонно сокращался и достиг самых низких за все время отметок. Многие магазины стали убыточными, их ликвидировали. Питер решился претворить в жизнь свою давнюю идею – он открыл шикарный обувной салон на Пятой авеню в Нью-Йорке, где продавалась дорогая модельная обувь для женщин, он много возился со своим детищем, но торговля шла плохо, и салон не оправдывал затраченных на него денег.

Только фабрика, где заправляла Нэнси, по-прежнему приносила доход. В середине тридцатых годов, когда Америка лишь только начинала выбираться из депрессии, она выбросила на прилавок новую дешевую модель открытых женских сандалий, которая быстро завоевала рынок, стала популярной в стране. Как художник-модельер, она была уверена, что будущее женской обуви – легкие дешевые босоножки различных цветов, которые можно поносить один сезон, без сожаления выбросить и купить новые.

Она могла бы удвоить количество выпускаемой продукции, если бы позволяли производственные мощности, но, поскольку ее доходы автоматически поглощались расходами Питера, на расширение производства средств не хватало.

Нэнси знала, что нужно сделать, чтобы все-таки спасти бизнес.

Все лучшие магазины надо продать, возможно, их же управляющим, чтобы увеличить количество наличных денег. Средства от продажи необходимо пустить на модернизацию производства, создание поточных конвейерных линий, которые уже были созданы на многих фабриках, на внедрение передовой технологии. А для этого нужно, чтобы Питер передал ей управление, а сам занялся только салоном в Нью-Йорке и действовал строго в рамках выделенных денежных средств. Она бы даже согласилась, чтобы Питер номинально сохранил за собой председательское кресло и сохранил таким образом лицо, кроме того, она подпитает его салон деньгами, полученными от доходов с фабрики, лишь бы только он передал в ее руки всю реальную власть.

Она изложила свои соображения на бумаге, подготовила детальный доклад с цифрами и вручила его Питеру. Он обещал подумать и сообщить о своем решении. Нэнси, как можно мягче, дала ему понять, что больше не допустит упадка компании, отцовского дела, поэтому, если он не согласен с ее планами, она обратится за помощью непосредственно к Совету директоров, минуя председателя, а это означает, что ему в любом случае предложат уйти и она станет главой фирмы. Она искренне надеялась, что брат поймет и не будет лезть на рожон. Если же он будет упираться, то будет сам во всем виноват: его с треском выгонят, а в семье произойдет опасный раскол.

Пока он вроде бы внял голосу разума. Питер выглядел спокойным, задумчивым, вел себя дружелюбно. Они вместе отправились в Париж. Там он закупал первоклассную модельную обувь для своего салона, а Нэнси не менее полезно проводила время у дизайнеров и модельеров, заодно приглядывая за братом и его расходами. Нэнси любила Европу, особенно вечный город Париж, и еще ей очень хотелось в Лондон, а потом вдруг... война.

Они решили сразу же возвращаться в Штаты, но уже началась паника и с транспортом возникли проблемы. После долгих мытарств удалось наконец достать билеты на корабль, отправляющийся за океан из Ливерпуля. Они добирались в Англию мучительно долго – сначала поездом, затем паромом и в итоге прибыли вчера в Ливерпуль. Пароход же отходит сегодня.

Ей действовали на нервы военные приготовления, которые велись в Англии повсеместно. Вчера днем в ее номер явились какие-то ополченцы и установили на окне черные защитные шторы.

Вышло распоряжение, согласно которому с вечера и до утра на всех окнах в обязательном порядке устанавливалась светомаскировка так, чтобы город не был виден с воздуха. Стекла должны быть опоясаны крест-накрест пластырем, чтобы избежать большого количества осколков при бомбежках. У фасада отеля рядами уложены мешки с песком, чуть сзади оборудовано бомбоубежище.

Но больше всего Нэнси боялась, что Соединенные Штаты тоже ввяжутся в эту войну, тогда ее сыновей Лайама и Хью призовут в армию. Она вспомнила, как па говорил, когда Гитлер только пришел к власти, что нацисты не дадут Германии скатиться к коммунизму. Тогда она думала о Гитлере в последний раз. У нее было слишком много других проблем, чтобы волноваться о европейских делах. Кроме того, ее абсолютно не интересовала международная политика, баланс сил, фашистские лозунги: все это казалось ей абстрактным, далеким и не шло ни в какое сравнение с жизнью ее собственных сыновей. Полякам, австрийцам, евреям и славянам надо бы самим позаботиться о себе, считала она. Ей же нужно думать о Лайаме и Хью.

Хотя, если положить руку на сердце, они не так уж и нуждаются в ее заботе. Нэнси рано вышла замуж, сразу же появились дети, так что сейчас мальчики уже взрослые. Лайам женился и живет с семьей в Хьюстоне, а Хью на последнем курсе Польского университета. Правда, у него есть кое-какие трудности с учебой, да еще, к ужасу матери, он недавно приобрел спортивный полугоночный автомобиль, но что поделаешь, если сын уже вышел из детского возраста и не слушает материнских советов? Так что, раз нет возможности спасти их от армии, к дому ее особенно ничто не привязывает.

Она знала, что война неизбежно оживит бизнес. В Америке будет экономический бум, и у людей станет больше денег на обувь. Вступят Штаты в войну или нет – так или иначе, военные приготовления развертываются в полную силу, а это значит – правительственные контракты, много контрактов. Продажа, вероятно, удвоится и даже, может быть, утроится в ближайшие два-три года. Вот еще одна причина для скорейшей модернизации фабрики.

Однако все это теряет смысл, если произойдет ужасное и сыновей призовут в армию, отправят на фронт. Там они будут биться с жестоким врагом. Их могут ранить или убить, они будут истекать кровью, жутко даже думать об этом.

Ее мрачные мысли прервал носильщик, который пришел за вещами. Она спросила, отправил ли Питер свой багаж. На ломаном английском, с сильным местным акцентом, человек объяснил, что брат отправил багаж еще вчера вечером.

Нэнси была в полном недоумении. Вчера они разговаривали. Она сообщила ему, что поужинает в номере и рано ляжет спать, Питер собирался поступить так же. Если он изменил свое решение, то куда ушел? Где провел ночь? И вообще, где он сейчас?

Она спустилась вниз позвонить, хотя плохо представляла кому. Ни у нее, ни у Питера в Англии никого нет. Ливерпуль отделяет от Дублина лишь пролив Св. Георга. Может быть, он отправился в Ирландию, чтобы посмотреть страну, откуда когда-то их предки переселились в Америку? В начале поездки они действительно договаривались об этом. Но Питер прекрасно знал, что из Ирландии он не успеет к отплытию парохода. Что же тогда случилось?

Словно повинуясь какому-то неведомому чувству, она попросила оператора соединить ее со Штатами, с номером тети Тилли. Дозвониться из Европы в Америку очень трудно, как повезет. Не хватало линий, иногда приходилось ждать довольно долго. Впрочем, порой соединяли на удивление быстро, буквально через несколько минут. Большей частью слышимость была плохая, приходилось кричать в трубку.

В Бостоне сейчас почти семь, но тетя Тилли наверняка уже встала. Подобно многим старым людям, она спала мало, рано просыпалась и вообще для своего возраста была достаточно шустрой.

Нэнси повезло. Линии были относительно свободны – возможно, для деловых звонков время еще слишком раннее – и ровно через пять минут ее соединили. Она взяла трубку и сразу услышала в трубке знакомые позывные из-за океана. Перед глазами встала знакомая картина: тетушка Тилли в своем шелковом халате, тапочках с меховой оторочкой шлепает по блестящему деревянному полу на кухне, направляясь в холл, где стоит черный телефон.

– Алло?

– Тетя Тилли, это Нэнси.

– Боже мой, деточка, с тобой все в порядке?

– Да, пока все О'кей. Война уже объявлена, но стрельбы еще нет, по крайней мере в Англии. Вы не слышали, как мальчики?

– Не волнуйся, все в порядке. Лайам прислал открытку из Палм-Бич, пишет, что Жаклин очень идет загар. А Хью катал меня на днях на своей новой машине, высший класс, ей-богу. – Он не слишком быстро ездит?

– Да нет, он показался мне таким осторожным, внимательным, даже отказался от коктейля, потому что, говорит, нельзя – за рулем.

– Если так, то молодец.

– Ой, дорогая, я совсем забыла. С днем рождения тебя! Что ты там делаешь, в Англии?

– Я в Ливерпуле и уже собираюсь назад в Нью-Йорк, да вот потеряла Питера. Вы, конечно, не в курсе, где бы...

– Ну как же, знаю. На послезавтра рано утром он назначил заседание правления.

Нэнси не верила своим ушам.

– Вы имеете в виду пятницу, вы не ошиблись?

– Да, дорогая, именно утром в пятницу, – ответила Тилли с ноткой раздражения в голосе, будто хотела подчеркнуть: что ты, в самом деле? Я еще не настолько выжила из ума, чтобы путать дни недели.

Нэнси не могла ничего понять. Какой смысл созывать правление, когда и она и Питер в это время будут в дороге? Из директоров на месте только Тилли и Дэнни Рили, но они не станут решать никаких важных вопросов.

Все это несколько напоминало заговор. Неужели Питер что-то задумал?

– Так, и какова же повестка дня, тетя?

– Сейчас, подожди, она у меня под рукой, я ее только что просматривала. – Тилли начала громко читать вслух. – Одобрение продажи компании «Блэк'с бутс» корпорации «Дженерал Текстайлз» на условиях, согласованных председателем.

– Боже праведный! – Нэнси была в шоке, она едва не теряла сознание, голова шла кругом. За ее спиной, тайно, Питер продает компанию.

Какое-то мгновение она не могла вымолвить ни слова, затем, сделав над собой усилие, пытаясь хоть немного унять дрожь в голосе, она произнесла:

– Тетя, прочтите мне еще раз, пожалуйста.

Тилли выполнила ее просьбу.

Нэнси почувствовала, что у нее онемели пальцы, как от внезапного холода. Как, как он мог так ловко провести ее? Когда договорился о продаже? Наверняка скрупулезно над этим работал с того дня, когда она вручила ему свой доклад. Наглый притвора, сделал вид, что соглашается на ее предложения, а на самом деле стал плести интриги.

Она знала, что Питер слабый, ненадежный, но никогда не подозревала его в прямом предательстве.

– Нэнси, ты меня слушаешь?

Она сглотнула слюну.

– Да, тетя, конечно. Просто пытаюсь прийти в себя. Питер все сделал тайно, я ни о чем не знала.

– Не может быть! Но это же нечестно.

– Он, очевидно, хочет завершить эту грязную сделку в мое отсутствие. Но, я не понимаю, его ведь тоже не будет на заседании. Сегодня мы отплываем на пароходе и дней пять проведем в пути. – Странно, думала она, да тут еще его загадочное исчезновение...

– А что, разве нет никакого самолета?

– Точно, клипер! – Нэнси вспомнила – о нем писали во всех газетах. Крылатая машина могла пересечь Атлантику за день. Неужели Питер...

– Именно, клипер, – подтвердила Тилли. – Дэнни Рили сказал, что Питер возвращается на клипере и успеет вовремя к началу заседания.

Нэнси почувствовала себя бесконечно обманутой, преданной, и кем? Собственным братом. Он отправился с ней в Ливерпуль только с одной целью – заставить поверить, что они возвращаются вместе, на пароходе. Скорее всего, он уехал сразу после того, как они расстались в коридоре отеля. Специально улизнул вечером, чтобы попасть в Саутгемптон на самолет. Значит, врал, когда был рядом с ней, мирно болтал, ел, обсуждал детали предстоящего путешествия, все придумывал, чтобы обмануть? Негодяй!

– Почему бы тебе тоже не полететь на клипере? – раздался в трубке голос тетушки Тилли.

А что, может, есть еще шанс и не все потеряно? Вряд ли, конечно. Питер тщательно продумал свой сценарий. Он, безусловно, догадывался, что она станет разыскивать его, наводить справки, когда узнает, что он не собирается плыть на пароходе, поэтому попытался сделать так, чтобы она в любом случае не могла его догнать. Но для этого нужно правильно рассчитать время, а здесь он как раз не силен, мог ошибиться.

Нэнси боялась дышать, чтобы не вспугнуть маленькую, слабую надежду.

– Я попытаюсь, тетя, может, получится, – сказала она вдруг решительно. – Пока, до встречи.

Повесив трубку, она на секунду задумалась. Питер уехал вчера вечером и всю ночь был в дороге. Клипер вылетит из Саутгемптона сегодня и приземлится в Нью-Йорке завтра, это позволит Питеру быстро добраться до Бостона и успеть к заседанию правления, намеченному на пятницу. Но когда самолет вылетает из Саутгемптона? Успеет ли она?

Слыша, как гулко бьется сердце, она закрыла за собой дверь будки, подошла к стойке, спросила у портье точное время отлета клипера компании «Пан Америкэн».

– Вы опоздали, мадам, – простодушно заявил молодой человек.

– Проверьте время, пожалуйста, а решать я буду сама.

Он раскрыл расписание.

– В два часа дня.

Нэнси взглянула на часы – они показывали двенадцать.

– В Саутгемптон никак не успеть, даже если вас ждет частный самолет, – вмешался портье.

– А что, поблизости есть самолеты? – Ее голос был тверд, как металл.

Он посмотрел на нее с издевкой, как обычно смотрят служащие отелей на богатых чудаковатых иностранцев, которые считают, что им все позволено и вообще мнят себя пупом земли.

– Да, примерно в десяти милях отсюда есть аэродром. Если хорошо заплатить, можно, разумеется, найти летчика везде, далее в лесу. Но подумайте сами. Вам надо туда сначала доехать, найти пилота, который согласится лететь, проделать порядочный путь по воздуху, приземлиться рядом с Саутгемптоном, потом еще добираться до порта, к месту стоянки клипера. И на все про все – два часа. Поверьте мне, это невозможно!

Расстроенная, она отвернулась.

Нет, нельзя сдаваться. В бизнесе, если теряешь голову и начинаешь подчиняться эмоциям, считай, что все пропало, – это правило она давно изучила. Когда дела идут плохо, надо думать, напрячь мозги и найти выход, исправить положение. «Так, – думала она, – если я не успеваю в Бостон, может быть, удастся как-то на расстоянии контролировать ситуацию?»

Она снова прошла в телефонную кабину. В Бостоне чуть больше семи утра. Ее адвокат Патрик Макбрайд, которого все называли «Мак», дома. Она сообщила оператору номер.

Мак был именно таким человеком, каким бы она хотела видеть своего брата. Он здорово помог, когда умер Шон, взяв тогда все на себя: вскрытие, похороны, завещание, финансовые вопросы. Он сразу же подружился с мальчишками: водил их на футбол, регби, сидел в зале, когда они играли в школьных постановках, много рассказывал им о разных профессиях, давал советы насчет учебы в колледже и университете. Словом, готовил их к самостоятельной жизни. Когда умер па, Мак предупреждал Нэнси: не допускай Питера к председательскому креслу, но она не послушалась его советов, и сейчас события доказали, что он был прав. Нэнси догадывалась, что он неспроста проявляет такую заботу, по его глазам видела, что Патрик питает к ней нежные чувства. Впрочем, Нэнси знала, что ничего серьезного ей не грозит: Мак был ревностным католиком, до конца преданным своей довольно ординарной кряжистой женушке. Он нравился Нэнси, но она никогда не смогла бы влюбиться в него. Он добрый, круглый, лысоватый, с мягкими манерами, а ей всегда нравились люди твердые, с настойчивым характером, густой шевелюрой, похожие на Нэта Риджуэя.

Пока она ждала, когда ее соединят, у нее было время оценить всю нелепость ситуации. Вместе с Питером против нее плел интриги не кто иной, как Нэт Риджуэй, друг отца и одно время его официальный заместитель, ее старая любовь. Когда-то он покинул компанию – и Нэнси тоже – потому что не мог стать боссом. Теперь, став президентом «Дженерал Текстайлз», он пытается вновь вернуть себе контроль над «Блэк'с бутс».

Она знала, что Нэт тоже был в Париже, смотрел коллекции, хотя она с ним и не встречалась. А Питер, наверное, встречался и обговаривал условия коварной сделки. Вот мерзавец, притворялся, что выбирает обувь, и Нэнси так ничего и не заподозрила. Когда она подумала о том, как легко ее провели, то почувствовала злобу к Питеру, Нэту, но больше всего – к самой себе.

Затрещал телефон, она взяла трубку, и ей опять повезло – соединили быстро.

– Ах-м? – Мак явно завтракал и отвечал с полным ртом.

– Мак, это Нэнси.

Он поспешно проглотил кусок.

– Слава богу, ты позвонила. Я ищу тебя по всей Европе. Дело в том, что Питер пытается...

– Я в курсе, только что узнала. Каковы условия сделки?

– Одну акцию «Дженерал Текстайлз» плюс двадцать семь центов наличными за пять акций «Блэк'с бутс».

– Боже, но это же грабеж!

– Уф-ф... в принципе, учитывая твою прибыль, не так уж и плохо...

– Черт, ведь наше имущество оценивается куда дороже!

– Послушай, я ведь тебя не уговариваю, – сказал он мягко, как всегда.

– Извини, Мак, я просто рассержена.

– Понятно.

Она слышала, как шумят его дети. У него их пятеро, все девочки. Она слышала, как говорит радио в квартире, свистит на плите чайник.

После паузы он продолжил.

– Согласен, что предложение далеко не из лучших. Оно сделано из расчета настоящего дохода, без учета стоимости имущества и возможного расширения производства в будущем.

– Я именно это и имею в виду.

– Есть еще кое-что.

– Не тяни, говори сразу!

– После оформления сделки Питер в течение пяти лет остается в кресле управляющего дочерней компании, но для тебя практически места нет.

Нэнси закрыла глаза. Вот он, самый страшный удар. Перед глазами все поплыло. Ленивый глупый Питер, которого она защищала и покрывала, остается, а ее, хотя именно она, собственно, и держала компанию на плаву, попросту выкинут за дверь. Как он может так поступать со мной? Он ведь мой брат.

– Нэн, поверь, мне очень жаль.

– Спасибо, я знаю.

– Предупреждал же я тебя, не доверяй Питеру.

– Отец годами по крупицам собирал эту компанию, – она уже не говорила, кричала в трубку. – Питер не может, не имеет права все разрушать.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Мы можем им помешать? – Если бы ты успела к началу заседания, то, думаю, смогла бы уговорить свою тетушку и Дэнни Рили забаллотировать это предложение.

– Я не успеваю, ничего не попишешь. Может, ты их уговоришь?

– Попытаюсь, но это ничего не изменит – у Питера все равно перевес голосов. У них только по десять процентов акций, а у него одного – сорок.

– Ты можешь распоряжаться моей собственностью, действовать от моего имени.

– У меня нет доверенности.

– Я могу проголосовать по телефону?

– Интересная идея... хотя, думаю, все будет решать Совет и Питер воспользуется своим превосходством, чтобы не допустить такого варианта.

Возникла пауза, по время которой оба усиленно размышляли.

– Как семья, дети? – Она решила на секунду отвлечься.

– Детки-котлетки. Что с них взять? Вот сейчас, например, не умыты, раздеты и море непослушания. А Бетти опять в положении.

Услышав эту новость, она даже забыла о своих печальных проблемах.

– Не может быть, ты шутишь! – Нэнси считала, что они ни конец остановились – все-таки, младшей уже пять. – Ну, ребята, вы даете!

– Знаешь, я, кажется, понял, почему она постоянно рожает.

– Поздравляю тебя, старина, через столько лет. – Она засмеялась.

– Спасибо, вот только Бетти немножко не в духе.

– Почему? Она моложе, чем я.

– Но шестеро – действительно перебор.

– Ничего, ничего, вы можете себе позволить такую роскошь.

– Послушай... ты уверена, что не успеешь на клипер?

Нэнси вздохнула.

– Абсолютно. Я сейчас в Ливерпуле. Саутгемптон от меня в двухстах милях, а самолет вылетает менее чем через два часа. Просто невозможно.

– Ты говорить, Ливерпуль? Это недалеко от Ирландии.

– Ладно, давай не будем отвлекаться...

– Но клипер делает промежуточную остановку в Ирландии.

У Нэнси бешено забилось сердце.

– Ты уверен?

– Я читал об этом в газете.

«Одно маленькое обстоятельство все сразу изменило, – подумала она, в душе снова затеплилась слабая искорка надежды. – Если постараться, можно успеть, всем чертям назло».

– Где посадка, в Дублине?

– Нет, где-то на Западном побережье, забыл название. Ты можешь сама выяснить, тебе там проще.

– Все, пока, созвонимся позднее.

– Эй, Нэнси!

– Что еще?

– С днем рождения!

Она еле заметно улыбнулась.

– Спасибо, Мак, ты... просто прелесть.

– Ни пуха ни пера!

– К черту! – Она повесила трубку и вернулась к стойке.

Портье встретил ее наглой усмешкой. Она с трудом подавила желание поставить этого юнца на место – нельзя терять ни минуты.

– Мне кажется, клипер делает в Ирландии посадку, – сказала она, стараясь говорить как можно дружелюбнее.

– Вы совершенно правы, мадам. В Фойнесе, в устье реки Шеннон.

Она чуть было не крикнула: «Почему же ты не сказал мне этого раньше, гаденыш?..» Но вместо этого тихо прошипела со змеиной улыбкой на устах.

– Когда точно?

Он в очередной раз полез за своим расписанием.

– Так, вот здесь написано: приземляется в полчетвертого и через час опять взлетает.

– Я могу успеть туда к этому времени?

Надменная улыбка тут же исчезла, он посмотрел на нее с уважением.

– Об этом стоит подумать. На маленьком самолете туда всего два часа лету. Черт, действительно, если сразу найти пилота, то вы успеете.

Ее напряжение достигло предела. Дело принимало серьезный оборот.

– Быстренько вызывайте такси, и пусть оно тотчас доставит меня к аэропорту, о котором вы говорили.

Портье не мешкая схватил за рукав мальчишку-посыльного.

– Такси для леди! – Он повернулся к Нэнси. – А как же ваши чемоданы? – Они стояли кучей в вестибюле. – Чемоданы не поместятся в самолет.

– Отправьте их морем, пожалуйста.

– Будет исполнено, мадам.

– И вот еще что, принесите-ка счет.

– Уже несу.

Нэнси вытащила из груды вещей свой миниатюрный дорожный чемоданчик. Там лежали туалетные принадлежности, косметика, немного белья. Она открыла его и нашла то, что искала – новую свежую блузку для завтрашнего утра, шелковую, темно-синего цвета, ночную рубашку, купальный халат. Через руку она перекинула легкий серый кашемировый пиджак, который собиралась носить на палубе, на случай холодного ветра. Она решила взять его с собой: возможно, в самолете тоже будет холодно.