– Весь мир гадал, что с вами случилось, – обратилась она к своему кумиру.

Он ответил на правильном английском, хотя и с сильным акцентом.

– Меня поместили под домашний арест, но разрешили продолжать научные исследования.

– А потом?

– Потом я исчез, – ответил он просто. Хартманн представил ей сидевшего рядом мужчину. – Вы знакомы с моим другом бароном Гейбоном?

Маргарет слышала об этом человеке. Филипп Гейбон был французским банкиром, который тратил свое огромное состояние на защиту евреев, британское правительство считало его сионистом. Много времени он проводил, путешествуя по разным уголкам мира и уговаривая власти многих стран принять беженцев-евреев из нацистской Германии. Это был невысокий круглый человечек с аккуратной бородкой, одетый в дорогой черный костюм, сизо-серую жилетку, на шее серебристый галстук. Маргарет догадалась, что именно он заплатил за билет немецкого ученого. Поздоровавшись, она продолжила беседу с Хартманном. – В газетах ничего не писали о вашем бегстве.

– Мы старались сохранить это в тайне, пока Карл благополучно не выберется из Европы, – ответил за профессора барон.

Звучит зловеще, подумала Маргарет, вероятно, за ним псе еще охотятся фашисты.

– А что вы собираетесь делать в Америке?

– Хочу попасть в Принстонский университет и продолжить там свою работу по физике. – Лицо ученого стало грустным. – Понимаете, я ведь не хотел эмигрировать, но, если бы остался, мои знания и опыт послужили бы дьяволу и, возможно, работали бы на победу нацистов.

Маргарет ничего не знала о его научных исследованиях – только то, что он считался довольно крупным ученым. Гораздо больше ее интересовали его политические взгляды.

– Хочу вам сказать, что многие восхищаются вашим мужеством. – При этом Маргарет подумала о Яне, который переводил пламенные речи Хартманна на английский, когда тому еще разрешали выступать.

От ее похвалы он, видимо, почувствовал себя неловко.

– Если позволите, я продолжу свою мысль. Сейчас я глубоко скорблю, что пришлось отказаться от борьбы, по сути, сдаться.

Вмешался барон Гейбон.

– Что ты говоришь, Карл? Разве ты сдался? Не смей винить себя. Ты вынужден был так поступить, другого выхода не было.

Хартманн кивнул. Без сомнения, как умный человек он понимал, что Гейбон прав, но все равно в душе считал, что в какой-то мере предал родную страну, отдал ее на откуп фашистам. Ей захотелось подбодрить его, но она не знала, как это сделать. Ее выручил неожиданно появившийся проводник в форме компании «Пан Америкэн».

– Дамы, господа, обед подан, прошу вас пройти в соседний вагон.

Маргарет извинилась, встала.

– Для меня большая честь познакомиться с вами, герр Хартманн. Надеюсь, мы сможем еще побеседовать.

– Конечно, буду очень рад, – ответил Хартманн и, может быть, в первый раз улыбнулся. – Впереди у нас долгая дорога.

Она прошла в вагон-ресторан и села за стол вместе с семьей. Сестры сидели рядом, Перси протиснулся между ними, а мама с отцом сели напротив. Маргарет поглядывала на сестру. Когда она бросит свою бомбу?

Официант принес минеральную воду, отец заказал бутылку рейнвейна. Элизабет молчала, глядя в окно. Маргарет тоже притихла. Мать явно что-то заподозрила.

– Что с вами, девочки?

Маргарет не отвечала.

– Я хочу сообщить вам что-то важное, – произнесла Элизабет.

К столику подошел официант: он принес сметану к грибному супу, и Элизабет замолчала. Мать попросила принести салат. Когда он ушел, разговор продолжился.

– Да, дорогая, мы тебя слушаем.

Маргарет затаила дыхание.

– Я решила не ехать в Америку.

– Что такое? Что за вздор ты несешь? Мы все едем, да-да, едем, а потом летим, – зло прошипел отец.

– Нет, я не полечу. – Элизабет сказала это спокойным голосом, но достаточно твердо. Маргарет следила за ней. Сестра нисколько не повысила голос, но ее длинное простое лицо было мертвенно бледным. Маргарет очень переживала за нее.

– Кончай свои глупости, Элси, отец купил тебе билет, – вмешалась мать.

– Ну и что, может, удастся оформить возврат, – решил вставить свое слово Перси.

– Замолчи, тебя никто не спрашивает, – сделал замечание отец.

– Так, предупреждаю, если вы будете заставлять меня, я откажусь подниматься на борт вашего клипера. Думаю, вы скоро поймете, что компания не позволит тащить совершеннолетнего человека, который к тому же кричит и отбивается.

«Да, она действительно умна, наша Элси, – подумала Маргарет. – Нащупала у отца уязвимое место, правильно выбрав момент. С одной стороны, он не может тащить ее в самолет силой, а с другой – не может и остаться, чтобы как-то уладить проблему, потому что ему самому грозит тюрьма, ведь всем известно, что он фашист».

Но отец так легко не сдастся, черта с два. Вот и сейчас, он понял, что дочь говорит серьезно, не шутит, и отложил в сторону ложку.

– Ясно. Ну и что ты собираешься делать, если останешься? – спросил он с иронией. – Пойдешь добровольцем в армию, как уже намеревалась сделать твоя слабоумная сестра?

Маргарет вспыхнула, услышав, как ее при всех обзывают, но прикусила язык и смолчала, ожидая ответа Элизабет, который, видимо, произведет эффект разорвавшейся бомбы.

– Я поеду в Германию.

Отец просто остолбенел, какое-то мгновение не мог вымолвить ни слова.

– Дорогая, по-моему, ты слишком близко к сердцу принимаешь все эти политические дуэли, у нас дружная семья, и мы должны держаться вместе, – вставила мать.

Перси опять встрял в разговор, стараясь подражать напыщенному отцовскому тону.

– Вот, что бывает, когда девушки без приглашения вмешиваются в политику. А все благодаря так называемым наставникам типа Мэри Стоп.

– Заткнись, Перси! – Маргарет пихнула его локтем в бок.

Официант собирал тарелки с супом, к которому никто из них не притронулся. Все молчали. «Итак, она это сделала, – подумала Маргарет. – У нее хватило мужества выступить открыто. Посмотрим, что будет дальше».

Маргарет видела, что отец находится в трудной ситуации. Очень просто издеваться над Маргарет, которая хотела остаться, чтобы сражаться с фашистами, но с Элизабет справиться гораздо труднее, потому что фактически она его единомышленница.

Однако отцовские сомнения морального толка продолжались недолго, и, когда официант удалился, он сказал:

– Категорически запрещаю. – Отец произнес эти слова решительным голосом, будто одной фразой подытожил весь разговор.

Маргарет взглянула на сестру. Что она ответит? Он даже не стал спорить, сразу запретил.

С удивительной мягкостью в голосе Элизабет продолжила.

– Папочка, дорогой, боюсь, запрещать ты мне больше ничего не можешь. Я совершеннолетняя и могу делать то, что захочу.

– Нет, сейчас ты на моем иждивении.

– Что ж, могу обойтись и без твоей поддержки. В конце концов, у меня есть немного своих денег.

Отец залпом выпил свой рейнвейн.

– Послушай, хватит разговаривать, запрещаю и точка.

Слова прозвучали как-то неубедительно. Маргарет начала думать, что Элизабет понемногу одерживает победу. Она, впрочем, не знала, радоваться ей, что Элси утрет нос отцу, или, наоборот, переживать, что сестра станет нацисткой.

Им подали камбалу под майонезом. Впрочем, ел только Перси.

Элизабет выглядела бледной: она, несомненно, боялась, но лицо ничего, смелое. Маргарет не могла не восхищаться ее силой духа, хотя целей совершенно не одобряла.

– Не пойму. Если ты не собираешься в Америку, зачем ты вообще полезла в поезд? – спросил брат.

– Я заказала себе билет на пароход, который отправляется из Саутгемптона.

– Ты не можешь отсюда добраться до Берлина, – сказал, торжествуя, отец. – Англия и Германия находятся в состоянии войны.

Маргарет ужаснулась. Конечно, он прав. Неужели Элизабет раньше не подумала об этом? Теперь весь план может сорваться.

Элизабет осталась невозмутимой.

– Я сначала поплыву в Лиссабон. Деньги в португальский банк уже переведены, номер в отеле заказан.

– Ну ты и бестия! – воскликнул отец в сердцах. Слова прозвучали громко, мужчина за соседним столиком даже оглянулся.

А сестра продолжала, все так же спокойно.

– Так вот, из Португалии я отправлюсь в Германию.

– Ясно. Что потом? – спросила мать.

– Мамочка, ты же знаешь, в Берлине у меня друзья.

Мать вздохнула.

– Боже, ты, кажется, все просчитала. – Она выглядела очень печальной, и Маргарет поняла: мама почти смирилась с тем, что Элизабет их покинет.

– Нет, не все! – взревел отец. – У меня тоже в Берлине есть друзья. – Несколько человек за соседними столиками обернулись.

– Тихо, дорогой. Мы тебя прекрасно слышим. – Мать занервничала.

Отец немного сбавил тон.

– Я попрошу своих друзей немедленно отправить тебя обратно, как только ты пересечешь германскую границу.

Маргарет так испугалась, что даже всплеснула руками. Точно, отец вполне может это сделать, тогда никто ничем не поможет. Неужели попытка побега у Элси закончится тем, что какой-нибудь неприметный человечек из паспортного контроля отрицательно махнет головой и закроет ей въезд в страну.

– Они не сделают этого, папа.

– Посмотрим, – ответил отец, но Маргарет показалось, что в его голосе нет прежней уверенности.

– Наоборот, они будут приветствовать мой приезд. – Элизабет говорила медленно, и это придавало ее словам еще больше убедительности.

– Они объявят всему миру, что я сбежала из Англии только с одной целью – сражаться вместе с наци, – точно так же, как английские газеты раздувают каждый случай бегства немецкого еврея.

– Надеюсь, они не станут ничего выяснять насчет бабули Фишбейн, – отреагировал Перси.

Элизабет была готова к любому удару со стороны отца, но ехидная шутка брата достигла своей цели, прошив ее броню.

– Заткнись, негодный мальчишка, тебе же сказали! – Она не выдержала и разрыдалась.

Официант опять убрал тарелки с нетронутой едой. Он принес им котлеты из ягнятины с овощами, налил вина. Мать отпила глоток – явный признак того, что она расстроена.

Отец приступил к еде, яростно орудуя ножом и вилкой и с остервенением пережевывая мясо. Маргарет внимательно изучала его лицо и с удивлением обнаружила на нем отчетливые следы замешательства под маской ярости и раздражения. Странно видеть его растерянным, обычно, с каждой семейной схваткой он становился только надменнее и высокомернее. Продолжая наблюдать за его лицом, она внезапно поняла, что весь отцовский мир представлений и надежд сейчас рушится. Война означала конец его надеждам. Он хотел, чтобы под его руководством британцы сделали фашизм своим знаменем, но вместо этого они объявили войну нацистам и их идеям, а отца выслали из страны.

Сказать по правде, его лозунги отвергли еще в середине тридцатых, но до последнего времени он предпочитал этого не замечать, надеясь, что в трудное время о нем вспомнят и к нему обратятся. Наверное, поэтому он и стал таким несносным – из-за того, что пребывал в мире иллюзий. Его мечта превратилась в маниакальную идею, уверенность сменилась чрезмерной самонадеянностью. Мечтая стать английским диктатором, он превратился в настоящего семейного тирана, запугивая своих детей. Но отец больше не может игнорировать очевидное. Они покидают родной дом и вряд ли когда-нибудь смогут вернуться.

И вот в такой момент, когда все его политические амбиции имечты, по сути, обратились в прах, он столкнулся с бунтом со стороны собственных детей. В самом деле, Перси притворяется, что он еврей, Маргарет просто пыталась сбежать. Сейчас его предает последнее чадо, на которое он где-то даже рассчитывал, – Элизабет.

Маргарет всегда думала, что больше всего на свете ей хочется увидеть поражение отца, понаблюдать за его фиаско. Сейчас она были не уверена. Она привыкла бороться с его деспотизмом, по неизвестность еще хуже, она пугает. Вот так, видимо, и народ, свергая монархию, с тревогой думает о будущем.

Она попыталась что-нибудь съесть, но не смогла проглотить ни куска. Размазав помидор по тарелке, Маргарет отложила вилку в сторону.

– Элси, а может, у тебя парень в Берлине?

– Нет.

Маргарет верила сестре, но все равно, вопрос не был случайным. Она знала, что образ Великой Германии имел для сестры не только идеологический аспект. Элизабет приходила в полный восторг при виде высоких арийцев, подтянутых блондинов-военных, говорящих по-немецки. Они маршировали по экранам кинотеатров в отутюженной форме и блестящих сапогах. Конечно, в сытом лондонском аристократическом обществе Элизабет не на что рассчитывать. Она всегда останется здесь обычной простоватой девушкой из довольно странной семьи. Но в Берлине все будет по-другому. Там она произведет фурор. Дочь английского аристократа, отец – один из первых британских фашистов, чужестранка, которой пришлись по вкусу нацистские идеи. Бегство из враждебной страны в самом начале войны сделает ее популярной, ее будут буквально носить на руках. Возможно, она полюбит какого-нибудь молодого офицера или молодого партийного деятеля, они поженятся, нарожают детей, которые будут говорить по-немецки.

– То, что ты собираешься сделать, дорогая, очень опасно, – заметила мать. – Пойми, мы с отцом волнуемся только о твоем благополучии.

Маргарет подумала: а так ли это на самом деле? Мама, несомненно, беспокоится. Но отец? Его же волнует только любое проявление неповиновения. Хотя, возможно, под маской гнева скрывается остаток чувства к родной дочери, ведь не всегда же он был таким. Маргарет вспомнила те редкие моменты, когда он бывал добрым и веселым. Как давно это было! От таких мыслей она загрустила.

– Знаю, что опасно. Но в этой войне на карту поставлено мое будущее. Я не хочу, чтобы миром правили ростовщики-евреи и грязные замшелые коммунисты.

– Глупость! – выпалила Маргарет, не сдержавшись, но никто ее не слушал.

– Тогда поедем с нами. Америка – хорошая страна.

– Как ты можешь так говорить? На Уолл-Стрит ведь правят одни евреи!

– Поверь, это преувеличение, – ответила мама, стараясь не смотреть на отца. – Конечно, в американском бизнесе есть евреи и всякие сомнительные личности, но порядочных людей там куда больше. Вспомни, твой собственный дедушка был владельцем банка.

– Невероятно, мы поднялись от уличных точильщиков до банкиров, причем всего за два поколения, – съехидничал Перси. Но на него даже не обратили внимания.

– Дорогая, мне близки твои идеи, ты знаешь, но верить – еще не значит, что нужно сражаться и гибнуть. Никакая идея не стоит этого.

Маргарет была потрясена. Мать утверждает, что нацистская идея не стоит того, чтобы за нее умирали, а ведь для отца такое заявление кощунственно. Никогда раньше мама не позволяла себе ничего подобного. Казалось, Элизабет тоже удивлена. Обе сестры взглянули на отца. Он немного покраснел, что-то недовольно ворча себе под нос, и все, никакого взрыва не последовало. Вот это и было самое странное.

Подали кофе. Маргарет выглянула в окно, поезд подъезжал к окраинам Саутгемптона. Через несколько минут они будут на вокзале. Неужели у Элизабет получится?

Поезд замедлил ход.

Элизабет обратилась к официанту.

– Я выхожу на вокзале. Вы не могли бы принести мои вещи из соседнего вагона?

– Конечно, мадмуазель.

Разные маленькие строения из красного кирпича проплывали за окнами, похожие на стройные шеренги солдат. Маргарет наблюдала за отцом. Он молчал, но лицо напоминало воздушный шар, который вот-вот лопнет. Мать положила руку ему на колено.

– Пожалуйста, дорогой, давай обойдемся без скандала, мы не одни.

Отец не отвечал.

Поезд подошел к вокзалу.

Элизабет, сидевшая у окна, встала. Она встретилась взглядом с сестрой. Маргарет и Перси привстали, чтобы пропустить ее к выходу. Потом опять сели.

Отец грозно поднялся.

Окружающие пассажиры, почувствовав напряжение, уставились в маленькое расписание, висевшее в коридоре. Поезд остановился. Отец и дочь стояли в проходе, глядя друг на друга.

И опять Маргарет удивилась, как правильно сестра выбрала момент. При людях отец вряд ли прибегнет к силе. Если даже попытается, ему помешают пассажиры. И все-таки она боялась.

Лицо отца пылало, глаза вылезали из орбит, он тяжело, шумно дышал. Элизабет явно трясло, но губы были плотно сжаты.

– Если ты сейчас сойдешь с поезда, не смей больше никогда показываться мне на глаза! – сказал отец.

– Папа, не надо! – крикнула Маргарет, но было уже поздно, сказанного не воротишь.

Мать начала всхлипывать. Элизабет стойко перенесла удар.

– Тогда прощай, – выдавила она.

Маргарет встала, обняла сестру.

– Удачи тебе, – прошептала она ой на ухо.

– И тебе тоже.

Элси чмокнула брата, затем, наклонившись через стол, поцеловала маму в ее мокрое от слез лицо. Потом она снова взглянула на отца, голос задрожал.

– Может, мы хотя бы пожмем друг другу руки, перед тем как расстаться?

Его лицо осталось непримиримым, на нем были только гнев и ненависть.

– У меня нет больше дочери, она мертва.

Мать зарыдала.

Все в вагоне притихли, как будто каждый понимал, что семейная драма достигла своего апогея. Элизабет повернулась и пошла к выходу.

Маргарет очень хотелось бы схватить отца за ворот рубашки и трясти, трясти до тех пор, пока она не услышит скрежет его зубов. Во всем виновато его глупое упрямство. Почему он не мог хоть раз уступить? В конце концов, Элизабет взрослая, она вправе поступать так, как ей заблагорассудится, и не обязана до конца жизни выполнять волю родителей. Отец не имел права запрещать. В своей ярости он расколол семью, они никогда уже не будут вместе. В это мгновение Маргарет его ненавидела. Когда он стоял рядом с ней, рассерженный и возмущенный, ей захотелось крикнуть ему в лицо, какой он глупый, несправедливый, вздорный, но, как всегда в таких случаях, она закусила губу и промолчала.

За окном вагона по платформе медленно шла сестра, с плоским красным чемоданом в руке. Она посмотрела на них, на людей, еще миг назад бывших ее семьей, улыбнулась сквозь слезы и еле заметно прощально махнула рукой. Мама опять заплакала. Перси и Маргарет замахали вслед. Отец отвернулся. Потом Элизабет скрылась из виду.

Отец сел, и Маргарет тоже.

Прогудел гудок паровоза, и поезд тронулся.

Они снова увидели Элизабет, на этот раз в конце перрона. Она провожала глазами медленно уходящий поезд. Сейчас сестра уже не улыбалась и не махала рукой, лицо выглядело печальным, даже мрачным.

Поезд набирал скорость, и вскоре вокзал остался позади.

– Замечательная штука семейная жизнь, – глубокомысленно произнес Перси, и, хотя слова прозвучали с определенной долей сарказма, это была не шутка, скорее горький юмор.

«Увижу ли я ее еще когда-нибудь?» – подумала Маргарет.

Мама вытирала глаза маленьким льняным платочком, но слезы все лились из ее глаз. Она очень редко бывала такой. Маргарет вообще не помнила, чтобы она когда-нибудь плакала. У Перси тоже подавленный вид. Маргарет страшно переживала, что сестра так по-дурацки увлеклась глупыми и ненавистными нацистскими идеями, но в то же время она не могла не испытывать некоторого восторга. А как же? У Элизабет получилось! Она выиграла битву с отцом, сумела настоять на своем. Выступила открыто, победила и ушла в самостоятельную жизнь. «Коли Элизабет смогла, может, и мне удастся», – думала Маргарет.

Повеяло запахом моря. Поезд подъезжал к докам. Вот за окном показались сараи, краны, контейнеры, суда. Несмотря на боль от печального прощания с сестрой, Маргарет почувствовала, что с нетерпением ждет предстоящего романтического путешествия.

Поезд остановился напротив большого здания, на котором крупными буквами выведено: компания «Империал». Это было ультрасовременное сооружение, чем-то похожее на корабль. Без выступов, углы сглажены, на верхнем этаже – широкая веранда, словно палуба, вокруг белые перила.

Вместе с другими пассажирами Оксенфорды взяли каждый свой ручной багаж и вышли из вагона. Пока чемоданы и остальной багаж загружали в самолет, они прошли в здание, чтобы выполнить последние формальности.

Маргарет почувствовала, что у нее кружится голова. Все происходило слишком быстро. Совсем недавно она покинула родной дом, началась война, навсегда ушла сестра, а сейчас предстоит сесть в самолет и лететь в Америку. Она хотела бы, чтобы стрелки часов остановились на какое-то время, чтобы можно было отдышаться, переварить происходящие события.

Отец объяснил служащим, что один билет лишний, потому что Элизабет не полетит.

– Ничего, – ответили ему, – это даже кстати, здесь есть один человек, который как раз ждет свободного билета.

Маргарет заметила в углу профессора Хартманна. Он стоял, курил сигарету, нервно оглядываясь по сторонам. Казалось, он напряжен до предела, что-то его сильно беспокоит. «Да, довели человека, ничего себе, – подумала она, – и все такие люди, как сестра. Фашисты своей охотой превратили его в загнанного зверя. Во всяком случае, его нельзя винить за то, что он так торопится покинуть Европу».

Из зала ожидания самолет не был виден, так что Перси пошел поискать место поудобнее. Он вскоре вернулся, чтобы сообщить свежую информацию.

– Вылет в два часа, по расписанию. (При этих словах Маргарет задрожала.) До первой посадки полтора часа лета. Садимся в Фойнесе. Ирландия, как и Британия, сейчас на летнем времени, так что мы прилетим туда в половине четвертого. Час стоим, заправляемся, затем берем курс на Канаду. Из Ирландии вылетаем в полпятого.

Маргарет заметила в зале ожидания новые лица, которых не было в поезде. Некоторые пассажиры добирались до Саутгемптона своим ходом – возможно, они приехали сегодня утром или же ночевали в местном отеле. Ее размышления прервал шум подъехавшей машины, из которой вышла необычайно красивая женщина – блондинка лет тридцати в изящном шелковом платье, кремовом в оранжевый горошек. Ее сопровождал улыбающийся мужчина с ничем не примечательным лицом, в кашемировом блейзере. Все уставились на них: они выглядели такими молодыми и счастливыми, точь-в-точь влюбленная парочка.

Через несколько минут объявили посадку.

Пассажиры миновали центральные ворота «Империала» и вышли прямо на причал, туда, где был пришвартован клипер. Самолет-амфибия слегка качался на легкой волне, солнце блестело на серебряном корпусе.

– Какой огромный воздушный корабль!

Маргарет в жизни не видела даже вдвое меньших. Клипер был высотою с дом, длиною в два теннисных корта. Спереди, на массивном фюзеляже с китообразным носом, светится звездно-полосатый американский флаг. Высоко на корпусе – крылья, в них встроены четыре мощных на вид двигателя, пропеллеры шириной футов в пятнадцать.

Как такая штука может летать?

– Он легкий? – спросила Маргарет.

– Сорок одна тонна, – услужливо подсказал Перси. – Все равно что целый дом поднять в воздух.

Они подошли к тому месту, где заканчивался причал. Дальше к плавучему доку вел трап. Мать пошла первой, цепко схватившись за перила, ее слегка шатало, но она ловко пробиралась вперед, словно молоденькая девушка. Отец нес вещи – свои и ее. Мать никогда ничего не носила, это была одна из ее домашних слабостей, к которой все в семье привыкли.

С плавучего дока перебросили маленькие сходни дальше – на короткое вспомогательное крыло, наполовину скрытое под водой.

– Гидростабилизатор, – авторитетно заявил Перси. – Известный также под названием «морское крыло». Благодаря ему самолет устойчиво держится на водной поверхности. Плоскость крыла была слегка изогнута, и Маргарет боялась, что она соскользнет в воду, но все прошло нормально. И вот она уже стоит внизу, а над ней нависает могучее крыло. Ей хотелось бы привстать и потрогать лопасть одного из огромных пропеллеров, но до него, увы, не дотянуться.

На фюзеляже находился небольшой люк – прямо под словом АМЕРИКЭН на табличке «ПАН АМЕРИКЭН ЭЙРУЭЙЗ». Маргарет, слегка пригнув голову, вошла внутрь.

Вниз вели три ступеньки.

Она очутилась в помещении не больше двенадцати квадратных метров, на полу мягкий терракотовый ковер, бежевые стены, темно-синие кресла, веселый, со звездочками, рисунок на обивке. На потолке красивые плафоны, по бокам довольно большие квадратные окошки со шторками. Стены и потолок прямые, несмотря на закругленный фюзеляж. В целом такое впечатление, что входишь в дом, а не садишься в самолет.

Из помещения вели два выхода. Один назад, к хвостовой части, некоторые пассажиры сразу направились именно туда. Маргарет посмотрела в этом направлении и увидела ряд великолепных маленьких отсеков, обставленных по высшему классу, в мягких зелено-коричневых тонах. Но Оксенфорды сидели впереди. К ним подошел молодой коренастый немного полноватый стюард в белом кителе и представился. Парня звали Никки, он повел их в противоположную сторону.

Они очутились в соседнем помещении: оно было чуть меньше первого и отделано в других тонах: бирюзовый ковер, бледно-зеленые стены, мебель с бежевой обивкой. Направо от Маргарет стояли два широких трехместных дивана, один напротив другого, между ними, под окном, маленький столик. Налево, с противоположной стороны прохода, еще пара диванов, но уже поменьше, на двоих.

Никки подвел их к большим диванам справа. Отец и мама сели у окна, Маргарет и Перси уселись напротив друг друга, ближе к проходу. Свободными оставались два средних места и все купе слева. Маргарет стала гадать, кто окажется их попутчиками. Хорошо бы, красивая женщина, у которой платье в горошек. Или Лулу Белл, особенно если она продолжит разговор о бабуле Фишбейн. Но лучше всего подошел бы Карл Хартманн.

Она чувствовала, как самолет качается на волне. Колебания вверх-вниз, впрочем, незначительные, сразу понятно, что находишься на воде. Клипер напоминал волшебный ковер-самолет. Невозможно представить, как двигатели приводят в движение огромную машину, гораздо проще предположить, что она парит в воздухе и пробивается через облака благодаря какому-то древнему волшебному заклинанию. Перси встал.

– Пойду, пройдусь.

– Сиди здесь, – строго приказал отец. – Если ты будешь бегать, то можешь помешать остальным пассажирам.

Мальчик послушно вернулся на место. Авторитет отца был поколеблен, но еще не разрушен.

Мама открыла косметичку и стала припудривать лицо. Она перестала плакать и, судя по всему, успокоилась.

Вдруг совсем близко Маргарет услышала голос с американским акцентом.

– Я, пожалуй, сяду по ходу.

Она подняла голову. Стюард Никки привел в соседнее купе какого-то мужчину. Маргарет не видела, кто это, потому что человек стоял к ней спиной. Она заметила лишь светлые волосы и синий костюм.

– Хорошо, тогда займите место на диване напротив, мистер Ванденпост.

Мужчина повернулся. Маргарет с любопытством посмотрела на него, их глаза встретились.

К своему изумлению, она его сразу узнала.

Он не был американцем, и его звали отнюдь не мистер Ванденпост.

Голубые глаза смотрели выразительно, словно подавая ей какой-то сигнал, но знак был подан слишком поздно.

– Боже, – воскликнула она довольно громко, – Гарри Маркс, какая встреча!