Глава 1

Это был самый фантастический воздушный корабль, созданный руками человека.

В 12.30, в день объявления войны, Том Лютер стоял на пирсе Саутгемптонского порта. Он напряженно всматривался в небо, ожидая, что в любую минуту из-под облаков вынырнет самолет. Лютер ждал его со смешанным чувством приятного полпенни и подлинной тревоги. Он тихонько мурлыкал себе под нос начальные такты «Императорского концерта» Бетховена – бурную, воинственную мелодию.

Тома окружала плотная толпа зевак. Казалось, все были сейчас здесь: и истинные любители искусства самолетостроения с биноклями, и вездесущие мальчишки, и просто любопытные. Лютер прикинул, что сегодня, похоже, клипер компании «Пан Ам» в девятый раз совершает посадку в порту Саутгемптона, но событие не потеряло своей новизны, и встречают самолет, как в первый раз. Машина действительно волшебная, смотрится настолько красиво, что даже в день объявления войны посмотреть на нее собралась толпа. Тут же рядом, в порту, стоят два океанских лайнера. Корабли гордо и величественно красуются на рейде, но теперь «плавающие отели» потеряли свою привлекательность: все смотрят высоко в небо.

Впрочем, толпа не ждала самолет в безмолвии. То здесь, то там Лютер слышал характерную английскую речь. Разговоры, понятно, были только о войне. Дети относились к ней, как к игрушке, и с нетерпением ждали, когда же начнут стрелять, мужчины тихо, но многозначительно рассуждали о танках, мощных артиллерийских орудиях, женщины в основном молчали, хотя выглядели довольно мрачно. Лютер был американцем. В душе он надеялся, что Штаты останутся в стороне от этой войны, не их это дело, нечего и ввязываться. Кроме того, при всех недостатках у Гитлера есть одно важное достоинство – он хорошо знает, как надо поступать с коммунистами.

Лютер был бизнесменом – занимался производством шерстяных тканей – и однажды уже столкнулся на своих прядильных фабриках с «красными». Да, когда-то он от них здорово зависел, его почти разорили. Прошли годы, а воспоминания по-прежнему жгли память. Он хорошо помнил, как евреи погубили сначала магазин мужской одежды, доставшийся ему от отца, а потом из-за этих проклятых «красных» (кстати, в основном тоже евреев), его собственная фирма едва не погибла. Позже, когда Лютер познакомился с Реем Патриаркой, все изменилось. С того дня его жизнь стала совсем другой. Его новый друг умел обращаться с коммунистами. События развивались быстро. Произошло несколько несчастных случаев. Один не в меру горячий парень лишился руки, когда она «случайно» попала под станок. Другой, молоденький член профсоюза, умер, после того как его сбила машина. Еще двое, возмущавшиеся нарушением техники безопасности у Лютера на производстве, неожиданно оказались втянутыми в пьяную драку в баре и потом очутились в больнице с переломанными костями. Женщина-активистка тут же забрала свой судебный иск к руководству компании, как только ее дом сгорел при пожаре. И удивительно, на все про все ушло всего несколько недель, после этого мучения Лютера закончились. Патриарка знал то же, что и Гитлер: с коммунистами нечего разговаривать, их надо давить, как тараканов. Вот так. Лютер довольно топнул ногой, продолжая тихо напевать мелодию Бетховена.

От пирса, обслуживающего «летающие лодки», отошел катер. Набрав скорость, он достиг зоны посадки и сделал несколько кругов: специалисты осматривали водную поверхность на случай обнаружения каких-либо посторонних предметов. Толпа сразу оживилась, зная, что теперь самолет может появиться в любую секунду.

Первым его заметил невысокий мальчишка в больших новых ботинках. У него в руках не было бинокля, однако зрение одиннадцатилетнего подростка оказалось куда лучше, чем линзы.

– Смотрите, вон там, – завопил он. – Это клипер!

Мальчик определенно показывал на юго-запад. Все посмотрели туда. Сначала Лютер увидел еле заметное небольшое пятно, которое вполне могло оказаться птицей, но вскоре оно начало расти, и уже можно было различить железные корпус и крылья. Теперь уже все обрадовано признали, что мальчишка прав.

Везде его называли клипер, хотя официально самолет именовался «Боинг В-314». «Пан Америкэн» заказала Боингу машину такой мощности, которая могла бы обеспечить комфортабельный перелет пассажиров через Атлантику, клиентам должны были быть созданы все удобства. В результате появился этот огромный, почти волшебный, оснащенный мощными моторами воздушный «дворец». Компания уже получила шесть таких самолетов, еще шесть были заказаны. По комфорту и элегантному внешнему виду они ни в чем не уступали сказочным океанским лайнерам, стоявшим в порту Саутгемптона. Разница была лишь в том, что кораблям так или иначе требовалось четыре – пять дней, чтобы пересечь Атлантический океан, клипер же преодолевал это расстояние за двадцать пять – тридцать часов.

Он выглядит, как гигантский кит с крыльями, подумал Лютер, когда самолет подлетел ближе. Были хорошо видны тупой, как у кита, нос, массивный, в форме конуса, корпус, а на конце, словно два высоко посаженных плавника, хвостовое оперение. На крыльях расположены мощные двигатели. Чуть ниже – короткие подкрылки для посадки на воду, с их помощью самолет сохраняет равновесие. Брюхо заостренное, как нож, похоже, режет воду не хуже быстроходного крейсера.

Вскоре Лютер уже мог разглядеть большие прямоугольные окна, расположенные в два ряда вдоль верхней и нижней палубы. Том прилетел в Англию на клипере ровно неделю назад и был знаком с внутренней планировкой. На верхней палубе находятся кабина экипажа и багажное отделение, нижняя предназначена для пассажиров. Вместо рядов кресел там устроены специальные отсеки, каждый – типа комнаты отдыха с удобными раскладывающимися кушетками. На время завтраков, обедов и ужинов большой общий отсек становился столовой, а на ночь кушетки превращались в спальные места.

По сути, делалось все, чтобы во время полета пассажиры чувствовали себя совсем как дома, не видели того, что происходит за окнами, были бы ограждены от любых неудобств. Для этого были предназначены и толстые мягкие ковры, и приглушенное освещение, бархат на стенах, спокойные тона обивки, мебель с глубокими мягкими сидениями. Надежная звукоизоляция уменьшала шум мощных двигателей, и слышно было лишь приятное бодрое жужжание. Командир корабля – сама уверенность и спокойствие. Весь экипаж гладко выбрит, подтянут отутюжен, красиво смотрится в летной форме компании, стюарды подчеркнуто внимательны и вежливы. Компания старалась удовлетворять все запросы своих клиентов, на борту был достаточный запас провизии, различных напитков, малейшая просьба выполнялась моментально, словно по мановению волшебной палочки: спальные места, отгороженные занавесочками, свежая клубника на завтрак. Казалось, что мир за окнами существует в каком-то другом измерении, как будто тебе показывают фильм, где окно служит экраном, а здесь, внутри, удобно, тепло и совсем иная жизнь. На время полета самолет становился для его пассажиров целой Вселенной.

Такой комфорт обходился недешево. Билет туда и обратно стоил 675 долларов – половина стоимости небольшого домика. Поэтому среди пассажиров были члены королевских семей, кинозвезды, председатели крупных корпораций и даже президенты маленьких стран.

Том Лютер не принадлежал к их числу. Да, он богат, но деньги достались ему потом и кровью; при обычных обстоятельствах он не стал бы транжирить их на роскошества. Дело в том, что ему пришлосьстать пассажиром клипера. Его попросили выполнить кое-какую не лишенную риска работенку для одного влиятельного человека, влиятельного и могущественного. Впрочем, за это ему не дадут ни цента, но сделать одолжение человеку такого ранга даже лучше, чем получить деньги.

Однако все еще могло сорваться: Лютер стоял на пирсе и ждал последнего сигнала. Он находился в довольно трудном положении. С одной стороны, Том искренне хотел выполнить задание, с другой – тайно надеялся, что ему не придется его выполнять.

Самолет пошел на посадку, стал медленно, под углом, снижаться. Он был уже достаточно низко, и Лютера опять поразили его огромные размеры. Том знал, что длина фюзеляжа – 106 футов, размах крыльев – 152 фута, но эти данные остаются абстрактными цифрами, пока воочию не увидишь гигантскую крылатую птицу в воздухе.

Самолет снижался, слега наклонив нос. На одно мгновение показалось, что он падает: вот-вот бухнется камнем море и тут же пойдет ко дну. Затем почудилось, что он, будто на веревке, завис в воздухе, качаясь прямо над поверхностью воды. Это вызвало всеобщее беспокойство. Наконец он коснулся воды, слегка подпрыгивая на кромке, подобно ловко брошенному камню, скачущему по волнам, капли и пена небольшими фонтанчиками шли в обе стороны. Но в тихой гавани море было спокойным, и уже через секунду самолет, как торпеда, подняв шквал брызг, вошел в воду.

Корпус рассекал воду, словно плуг, режущий борозду, брызги летели во все стороны. Лютер подумал, что вот так, с расставленными крыльями и согнутыми лапами, садится на озеро кряква. Корпус погрузился еще глубже, фонтан брызг стал шире, самолет начал выпрямляться вперед. Днище уходило все глубже, экипаж выполнял балансировку, водяной столб несколько увеличился. Но пот нос окончательно выпрямился, скорость резко упала, водяные струи сникли, и самолет поплыл по воде, как настоящий корабль. Он плыл так спокойно, как будто никогда раньше но летал по небу.

Лютер неожиданно для себя понял, что все это время наблюдал за посадкой, затаив дыхание и только сейчас смог вздохнуть полной грудью. Он опять засвистел мелодию Бетховена.

Самолет выруливал к месту стоянки. Лютер высадилсятам неделю назад. Плавучий док представлял собой своего рода плот с двумя одинаковыми пирсами. Через несколько минут ни специальные опоры спереди и сзади самолета набросят канаты и с помощью лебедки отпаркуют его к месту стоянки между пирсами. Затем из люка выйдут важные персоны – пассажиры клипера, ступят на широкую плоскость подкрылка, дальше на плот, а оттуда, по сходням, уже на землю.

Лютер повернулся, чтобы уйти, но тут же остановился. Рядом с ним стоял человек, которого он раньше не видел. Это был мужчина почти одного с ним роста, одетый в темно-серый костюм и котелок, какие обычно носят в Сити. Незнакомец походил на клерка, идущего к себе в контору. Лютер хотел было пройти мимо, но что-то заставило его взглянуть на мужчину еще раз. Несмотря на котелок, он не был похож на клерка: высокий лоб, ярко-голубые глаза, длинный подбородок, тонкие жесткие губы. «Он старше меня, – подумал Лютер, – где-то под сорок, широкоплечий и, похоже, в хорошей физической форме». Незнакомец был красив и одновременно опасен. Он смотрел Тому прямо в глаза.

Лютер перестал насвистывать Бетховена.

– Я – Генри Фабер. – Мужчина представился первым.

– Том Лютер.

– Для вас есть сообщение.

Лютер почувствовал, как сильно бьется сердце. Он попытался скрыть волнение и заговорил, как и его собеседник, спокойным деловым тоном.

– Да, я слушаю.

– Человек, которым вы интересуетесь, будет в этом самолете, в следующую среду он вылетает в Нью-Йорк.

– Вы в этом уверены?

Незнакомец пристально посмотрел на Лютера и ничего не ответил.

Лютер молча кивнул. Итак, все остается в силе. Что же, теперь, по крайней мере, все ясно.

– Спасибо.

– Да, вот еще что...

– Говорите.

– Вторая часть сообщения такова: смотрите, не подведите нас.

Том глубоко вздохнул.

– Передайте, чтобы не волновались, – бросил он, демонстрируя уверенности больше, чем ее было на самом деле. – Этот парень, может быть, и выберется из Саутгемптона, но до Нью-Йорка он уж точно не долетит.

После посадки на английской земле, в Саутгемптоне, техническим обслуживанием клипера занималась компания «Империал Эйруэйз». Техники этой британской компании производили осмотр и осуществляли мелкий ремонт самолета под руководством бортмеханика «Пан Америкэн». В этом рейсе механиком был Эдди Дикен.

Работа предстояла большая, но отпущено на нее было всего три дня. После высадки пассажиров у дока № 108, клипер отбуксуют в Хит. Там, в воде, его водрузят на специальный понтон, затем он окажется на судоподъемном эллинге, где станет похож на кита, качающегося на плашкоуте, и наконец попадет в огромный зеленый ангар.

Трансатлантический перелет – большая нагрузка для двигателей. На самом длинном отрезке пути Ньюфаундленд – Ирландия самолет находится в воздухе девять часов (на обратном пути при встречном ветре преодолеть этот отрезок удается лишь за шестнадцать с половиной часов). Час за часом течет топливо, работают свечи зажигания, четырнадцать цилиндров в каждом огромном двигателе качают воздух вверх-вниз, пятнадцати футовые пропеллеры борются с облаками, дождем и штормовыми ветрами.

Лично для Эдди это был триумф инженерной мысли. Как прекрасно и удивительно, что люди смогли сделать мощные моторы, которые работают надежно и четко, час за часом. Конечно, всякое могло случиться, любая неполадка, ведь в самолете так много движущихся частей и они должны быть искусно выточены, тщательно подогнаны друг к другу, чтобы не поломались, не соскочили, не заклинили, не истерлись, после того как тяжелый самолет весом в сорок одну тонну преодолел тысячи миль.

К утру в среду клипер опять будет готов к полету.

Глава 2

Вторая мировая война началась в воскресенье, на исходе лета. Было довольно тепло, светило солнце.

За несколько минут до передачи экстренного сообщения по радио Маргарет Оксенфорд находилась на улице у большого кирпичного особняка, который занимала ее семья. Ей было жарко в шляпке и летнем пальто, она слегка потела и злилась, что родители опять заставляют ее идти в церковь. Со стороны деревни монотонный звук одинокого колокола извещал прихожан, что скоро начнется служба.

Маргарет терпеть не могла эти походы в церковь, но отец настаивал на них и был совершенно непреклонен, хотя ей уже исполнилось девятнадцать и она достаточно взрослая, чтобы иметь собственный взгляд на религию. Примерно год назад она нашла в себе силы объявить ему, что не хочет больше ходить на службу, но отец и слушать не захотел. Маргарет стояла на своем.

– Ты не считаешь, что это лицемерие, когда я хожу в церковь не веря в Бога?

– Не говори чепухи, – отрезал лорд Оксенфорд. Понимая, что продолжать бессмысленно, она вспылила и заявила матери, что, как только ей стукнет 21 год и она достигнет полного совершеннолетия, тут же перестают посещать церковь. – Что ж, тогда нам будет уже все равно. Пусть об этом заботится твой муж, – спокойно ответила мать.

И все осталось по-старому, но каждое утро в воскресенье Маргарет кипела от негодования.

Из дома вышли сестра и брат. Элизабет исполнилось двадцать один. Она была высокой, чуть неуклюжей и не очень красивой. Когда-то сестры знали друг о друге все, у них не было секретов. В детстве они вместе росли и воспитывались, в школу не ходили, получив домашнее образование, занимаясь со специально нанятыми для них учителями и гувернерами. Они частенько делились друг с другом самыми сокровенными мыслями. Но постепенно эта близость исчезла. В юности обнаружилось, что Элизабет привержена старым, традиционным идеалам и ценностям родителей: она придерживалась ультраконсервативных взглядов, была ярой монархисткой, не приемлющей новых идей и враждебной к любым переменам. Маргарет выросла на удивление другой. Она была феминисткой и социалисткой, живо интересовалась джазовой музыкой, кубизмом в живописи, свободным стихом. Старшую сестру раздражали радикальные взгляды Маргарет, она считала, что та позорит семью. Маргарет же, напротив, полагала, что сестра с ее верой в догмы безнадежно глупа, но в глубине души очень жалела об утерянной близости. Она лишилась настоящего друга. У нее практически вообще не было друзей.

Перси стукнуло четырнадцать. Понятное дело, его еще мало заботили радикальные идеи, однако мальчишка был озорным от природы и явно симпатизировал мятежным настроениям Маргарет. Брату и сестре, обоим, приходилось терпеть выходки тирана-отца, и между ними установились особые теплые отношения взаимовыручки и поддержки. Маргарет его очень любила.

Наконец из дома вышли отец с матерью. На отце галстук, который ему ужасно не идет – апельсиновый с зеленым. Его, видно, купила мама, сам отец в этом ровно ничего не смыслит. У мамы рыжие волосы, глаза цвета морской волны и бледно-кремовая кожа. Конечно, ей идеально подходит оранжевое с зеленым. Другое дело, отец. У него черные с проседью волосы и красноватый цвет лица, на нем такой галстук выглядит нелепо, как бросающийся в глаза знак дорожной опасности.

Элизабет похожа на отца, у нее темные волосы и неправильные черты лица. А Маргарет вся в мать, ей пошел бы шелковый шарфик той же расцветки, что отцовский галстук. Что касается Перси, то он растет и меняется так быстро, что пока трудно сказать, в кого он точно пошел.

Они пошли вниз по длинной дороге к маленькой деревне за оградой. На мили вокруг отец владел здесь пахотными землями и домами. Такое богатство он нажил отнюдь не своим трудом, ему просто повезло. Несколько брачных союзов в начале девятнадцатого столетия соединили три наиболее влиятельные семьи землевладельцев графства, в результате из поколения в поколение, по сути, нетронутым, передавалось огромное поместье.

Они вступили на деревенскую улицу, пересекли зеленую лужайку и подошли к небольшой церквушке из серого камня, где присоединились к процессии прихожан: впереди отец с матерью, за ними Маргарет с Элизабет, Перси замыкает шествие. Простые деревенские жители почтительно кланялись, крестясь, когда Оксенфорды пробирались в церкви меж рядов к фамильной скамье. Фермеры, которые буквально псе арендовали землю у отца, вежливо склоняли головы, и представители так называемого среднего класса – доктор Рован, полковник Смайт и сэр Альфред – в знак приветствия уважительно кивали. Этот смешной феодальный ритуал каждый раз заставлял Маргарет чувствовать себя неловко. Ведь люди равны перед Богом, так? Ей хотелось громко крикнуть, чтобы псе услышали: «Мой отец ничем не лучше вас, наоборот, он хуже, хуже многих!» Что ж, однажды, возможно, ей хватит на это смелости. Если она допустит сейчас такую выходку и церкви, ой, может быть, и не придется возвращаться домой. Маргарет очень боялась отца.

Прихожане провожали Оксенфордов взглядами, пока те не добрались наконец до своей скамьи. И тут, как раз в самый неподходящий момент, Перси довольно громко прошептал:

– Пап, а у тебя хороший галстук.

Маргарет тихо хихикнула, с трудом сдерживая хохот. Они с братом быстро сели и, притворившись, что усердно молятся, опустили вниз лица. Их обоих разбирал смех. И у Маргарет улучшилось настроение.

Викарий читал проповедь о блудном сыне. Она подумала, что старый осел вполне мог бы выбрать в этот день что-нибудь подходящее, ведь у всех на уме только одно: предстоящая неизбежная война. Премьер-министр предъявил Гитлеру ультиматум, который тот проигнорировал, поэтому объявления войны ждали в любой момент. Маргарет страшилась войны. Парень, которого она любили, погиб во время Гражданской войны в Испании. Это случилось больше года назад, но боль не прошла, и по ночам она иногда плакала. Лично для нее война означала, что тысячам других девушек придется пережить то же самое, что недавно выпало ей. Эта мысль не давала покоя.

Хотя, с другой стороны, она даже хотела этой войны. Вот уже несколько лет Маргарет испытывала стыд за трусливую политику своей страны во время испанских событий. Британия оставалась в стороне и спокойно смотрела, как хунта, при поддержке Гитлера и Муссолини, свергает законно избранное правительство социалистов. Сотни молодых людей, юных идеалистов со всей Европы, отправились тогда в Испанию сражаться за демократию. Однако им не хватало оружия, а многие правительства, которые так кичились своей демократией, помочь отказались. И вот юные мальчики погибли, а у людей, подобных Маргарет, на душе остались лишь злоба, стыд, ощущение своей беспомощности. Если Британия открыто выступит сейчас против нацистов, она снова сможет гордиться своей родиной.

Существовала еще одна причина, по которой ее сердце учащенно билось в ожидании предстоящей войны. Война, несомненно, положит конец ее нудной ужасной жизни с родителями, жизни, которая так ей опостылела. Надоело, наскучило существование, точно в скорлупе, вдалеке от жизненных проблем, все эти нескончаемые средневековые ритуалы. Ей хочется убежать туда, где можно дышать поной грудью, зажить собственной жизнью, но это, кажется, нереально: она еще не достигла совершеннолетия, у нее нет своих денег, кроме того, ее не обучили никакому ремеслу, поэтому вполне можно остаться без работы. Но, если начнется война, все будет, конечно, совершенно иначе.

Маргарет с восхищением читала о том, как в прошлую мировую войну женщины сразу надели брюки, засучили рукава и пошли работать на фабрики вместо мужчин. Сейчас женщины служат и в армии, и в ВМС, и в военно-воздушном флоте. Маргарет мечтала о том, как она вступит в ряды Местной обороны, где будут в основном женщины. Кое-что она все же умела, например, водить машину. Отцовский шофер Дигби научил ее водить «роллс-ройс», а Ян, тот парень, что погиб, частенько разрешал ей садиться за руль своего мотоцикла. При необходимости она даже могла управлять моторной лодкой, потому что у отца в Ницце была маленькая яхта. Наверняка подразделениям Местной обороны потребуются водители санитарных машин и посыльные. Маргарет уже воображала, как она в форме и каске мчится на мотоцикле, на плече сумка со срочными донесениями из зоны боевых действий, в нагрудном кармане мундира цвета хаки фотография Яна. Она всем покажет, на что годится, лишь бы только ей предоставили шанс.

Позднее они узнали, что война действительно началась в момент чтения церковной проповеди. Более того, когда служба была в полном разгаре, завыла сирена воздушной тревоги, но в глухой деревеньке об этом еще, конечно, не знали, к тому же тревога оказалась ложной. Таким образом, семейство Оксенфордов возвращалось из церкви, абсолютно не подозревая, что страна уже находится в состоянии войны с Германией.

Перси намеревался взять ружье и отправиться за кроликами. Все в семье умели стрелять и обожали охоту, это было их любимое занятие. Однако отец не дал своего разрешения – по воскресеньям полагалось ходить в церковь, а не охотиться. Перси выглядел явно разочарованным, но пришлось подчиниться. Озорство – озорством, но мальчик был еще слишком мал, чтобы открыто сопротивляться отцу.

Маргарет любила своего брата-проказника. В ее серой обыденной жизни он казался единственным лучом света, веселым солнечным зайчиком. Маргарет даже завидовала, что он может вот так просто и безбоязненно дразнить отца, втихую смеяться над ним, у нее бы точно не вышло.

Дома они, к своему удивлению, застали молодую горничную с босыми ногами, поливающую цветы в холле. Отец так опешил, что сразу и не узнал ее.

– Кто вы такая? – спросил он резко.

Ему ответила мать, спокойным протяжным голосом, на американский манер:

– Девушку зовут Дженкинс, на этой неделе она приступила к работе в нашем доме.

Горничная присела в поклоне. Отца это не остановило:

– Черт побери, а где ее туфли?

На девичьем лице промелькнуло сначала удивление, затем, как будто о чем-то догадываясь, Дженкинс укоризненно посмотрела на Перси.

– Пожалуйста, Ваша светлость, не ругайте меня, это все лорд Айли (такой титул носил Перси). Он сказал, что по воскресеньям все слуги в доме почтительно снимают обувь и ходят босиком.

Мать лишь вздохнула, а отец что-то недовольно проворчал. Маргарет не удержалась и захихикала. Она знала любимый трюк Перси – рассказывать новым слугам о строгих правилах поведения в имении, которые он сам и придумывал. С каменным лицом Перси сообщал о самых нелепых вещах, причем люди всему верили, ибо у Оксенфордов была слава довольно странного семейства.

Маргарет часто смеялась над проделками брата, но сейчас ей было жаль бедную девушку, которая выглядела действительно глупо, стоя босиком в холле и переминаясь с ноги на ногу.

– Пойдите наденьте туфли, – сказала мать.

– И никогда не верьте лорду Айли, – добавила Маргарет.

Они сняли шляпы и прошли в дом. Маргарет поймала брата, ухватила за чуб, прошипела, как змея, в самое ухо:

– Как ты можешь так поступать, негодный мальчишка!

Перси только ухмыльнулся, он был неисправим. Однажды проказник сказал викарию, что ночью отец внезапно умер от сердечного приступа. Вся деревня тут же облачилась в траур, прежде чем выяснили, что маленький лорд опять пошутил.

Отец включил радиоприемник. Именно тогда они впервые и услышали новость: Великобритания объявила войну Германии.

Маргарет почувствовала в душе радостное возбуждение, какой-то азарт. Внутри все замерло: так бывает, когда мчишься на большой скорости в автомобиле или взбираешься высоко на дерево. Так. Период мучений и ожиданий кончился. Впереди боль, горе, трагедии, утраты, но этого не избежать. Перед тобой враг, ты идешь с ним сражаться, и никто не застрахован от смерти. От этой мысли часто билось сердце. Теперь начнется иная жизнь. Не будет места старым предрассудкам и условностям, женщины станут сражаться наравне с мужчинами, классовые барьеры рухнут, нация объединится в общей борьбе. Она уже ощущала вокруг сладкий воздух свободы. Впереди жестокие схватки с фашистами, с теми, кто убил несчастного Яна и тысячи других прекрасных молодых парней. Маргарет никогда не считала себя способной на месть, но, когда она думала о нацистах, внутри закипал злобный мстительный огонек. Это незнакомое чувство захватывало и пугало.

Отец ужасно рассердился. Он и так был тучным, краснолицым, а уж когда выходил из себя, то казалось, что он вот-вот лопнет, словно надутый шар.

– Будь проклят этот Чемберлен! Где могли найти такого идиота?

– Олджернон, пожалуйста... – мать знала, что сейчас он начнет ругаться.

Отец был одним из основателей Британского союза фашистов. Тогда, раньше, он был другим человеком: не только моложе, но и стройнее, красивее, менее раздражительным. Легко сходился с людьми и без труда завоевывал их симпатии. Отец написал трактат, который вызвал целую дискуссию. Называлась книга «Люди с нечистой кровью: угроза расового загрязнения». В ней он отстаивал идею о том, что цивилизация постепенно деградирует с тех пор, как произошло смешение арийцев с евреями, азиатами, выходцами с Востока и даже неграми. Он вел переписку с Адольфом Гитлером, которого считал самым выдающимся государственным деятелем со времен великого Наполеона. На уик-энд в доме Оксенфордов устраивались грандиозные вечера с участием политиков, приглашались иностранные гости, а однажды их дом почтил своим присутствием сам король. До поздней ночи велись долгие разговоры и дискуссии, дворецкий то и дело спускался в подвал за бренди, в холле зевали лакеи. В годы депрессии отец ждал, что страна вот-вот призовет его в этот трудный час, и он займет пост премьер-министра, возглавив правительство национального обновления. Но шли годы, а его ожидания оставались тщетными. Вечера в конце недели устраивались все реже, с каждым разом приходило меньше народу. Самые видные гости старались не связывать себя открыто с союзом фашистов и его одиозными лидерами. Отец постепенно превратился в озлобленного, разочарованного человека. Куда-то ушли его обаяние и уверенность в себе. От его привлекательности не осталось и следа – только обида, скука и выпивка. Что касается интеллекта отца, то его, вероятно, никогда и не было. Маргарет прочла пресловутый трактат и поразилась: идеи в нем были не только неправильные, а просто абсурдные.

В последнее время политическое кредо отца выражалось в одной навязчивой идее. Он считал, что Британия и Германия должны объединиться против Советского Союза. Об этом он изредка писал в журналах и газетах, эту же мысль отстаивал, когда его приглашали выступить в университетах или поучаствовать в политических дискуссиях. Отец с маниакальной настойчивостью отстаивал свои взгляды, но развитие событий в Европе доказывало их полную абсурдность. С объявлением Великобританией войны нацистской Германии его надежды окончательна рухнули. Маргарет было даже чуть жаль своего внезапно постаревшего отца, хотя ее обуревало море других чувств.

– Англичане и немцы просто сотрут друг друга с лица земли, и в Европе будут господствовать коммунисты с атеистами! – взорвался отец.

Упоминание об атеистах напомнило Маргарет о ненавистных церковных проповедях, и она не удержалась.

– А мне все равно, я тоже атеистка.

– Не шути так, детка, ты ведь принадлежишь к англиканской церкви, – ответила мать.

Маргарет только рассмеялась. Ее сестра Элизабет стояла, будто в шоке, казалось, что она вот-вот заплачет.

– Как ты можешь смеяться в такой момент. Это же трагедия!

Элизабет восхищалась нацистами. Она хорошо знала немецкий (впрочем, как и Маргарет) благодаря немецкой гувернантке, которая прожила в их доме дольше других. Элизабет несколько раз была в Берлине, дважды присутствовала на обедах с самим фюрером. Маргарет подозревала, что нацистам очень нравится бахвалиться перед настоящей английской аристократкой.

Маргарет резко повернулась к сестре.

– Ничего, сейчас мы выступим против этих наглецов.

– Они не наглецы. – Элизабет задыхалась от возмущения. – Это гордые сильные люди, между прочим, одной с нами крови. Война с ними – большая ошибка, трагедия. Отец прав: белые истребят друг друга, и править бал будут разные ублюдки и евреи.

Маргарет не могла больше слушать такую чепуху.

– Что ты, собственно, имеешь против евреев?

В разговор вступил отец. Он важно поднял вверх указательный палец.