1

      Тот американец, что постарше, не носил щегольских бриджей из диагонали. Его брюки были из обыкновенного офицерского сукна, так же, как и китель. Да и китель не спадал длинными фалдами по лондонской моде; складка торчала из-под широкого ремня, точно у рядового военной полиции. И вместо ботинок от дорогого сапожника он носил удобные башмаки и краги, как человек солидный; он даже не подобрал их друг к другу по цвету кожи, а пояс с портупеей тоже не подходил ни к крагам, ни к ботинкам, и крылышки у него на груди были просто-напросто знаком того, что он служит в авиации. Зато орденская ленточка, которую он носил под крылышками, была почетная ленточка, а на погонах красовались капитанские нашивки. Роста он был невысокого. Лицо худощавое, продолговатое, глаза умные и чуть-чуть усталые. Лет ему было за двадцать пять; глядя на него, никому не пришла бы на ум какая-нибудь знаменитая Фи Бета Каппа[ ], скорее всего он учился на благотворительную стипендию.
      Один из двух военных, которые сейчас стояли перед ним, вряд ли мог его видеть вообще. И стоял-то он на ногах только потому, что его поддерживал капрал американской военной полиции. Он был вдребезги пьян, и рядом с квадратным полицейским, который не давал подогнуться его длинным, тонким и словно ватным ногам, был похож на переодетую девушку. По виду ему можно было дать восемнадцать: на его бело-розовом лице ярко синели глаза, а рот казался совсем девичьим. На нем был выпачканный сырой глиной, криво застегнутый морской китель, а на белокурых волосах лихо сидела заломленная с тем неподражаемым шиком, которым славятся одни только офицеры английского королевского флота, морская фуражка.
      – В чем дело, капрал? – спросил американский летчик. – Что тут у вас происходит? Вы же видите, он англичанин. Вот и пускай им займется английская военная полиция.
      – Будто я не знаю, что он англичанин… – пробормотал полицейский. Говорил он с трудом, дышал прерывисто, словно тащил тяжелую ношу. При всей своей девичьей хрупкости мальчик, видимо, был тяжелее или беспомощнее, чем казался. – Да стойте же вы как следует! – прикрикнул на него полицейский. – Не видите, что ли? Тут офицеры!
      Тогда мальчик сделал над собой усилие. Он постарался взять себя в руки, зажмурился, чтобы все не плыло перед глазами. Качнувшись, он обхватил полицейского за шею, а другой рукой вяло отдал честь, легонько махнув пальцами возле правого уха, но сразу же качнулся снова и снова сделал усилие стать как следует.
      – При-ивет, с-эр! – произнес он. – Надеюсь, вас зовут не Битти?
      – Нет, – ответил капитан.
      – Ага, – сказал мальчик. – Слава богу. Ошибка. Не обижайтесь, ладно?
      – Не обижусь, – негромко сказал капитан. Он смотрел на полицейского. В разговор вмешался второй американец. Это был лейтенант и тоже летчик. Но ему было меньше двадцати пяти лет; он носил красные бриджи, франтовские ботинки, и китель его, если не считать воротника, был чисто английского покроя.
      – Да это один из тех морячков, – сказал он. – Их тут каждую ночь выуживают из канав. Видно, вы редко бываете в городе.
      – Да, – сказал капитан, – я о них слышал. Теперь вспоминаю. – Он заметил, что хотя на улице было много прохожих – солдат, штатских и женщин, – а сами они стояли рядом с людным кафе, никто даже не остановился: наверное, зрелище было привычное. Капитан спросил у полицейского:
      – Почему бы вам не отвести его на корабль?
      – Да я уж и без вас думал об этом, капитан, – ответил тот. – Но он говорит, что не может затемно вернуться на корабль, он его, видите ли, прячет после захода солнца.
      – Прячет?
      – Стойте прямо, моряк! – рявкнул полицейский, подтолкнув свою безжизненную ношу. – Может, хоть капитан тут что-нибудь разберет. Лично я ни черта не пойму! Он говорит, что прячет свой корабль под причалом. Загоняет его на ночь под причал и не может оттуда вывести, пока не начнется отлив.
      – Под причал? Что же это за корабль? – спросил капитан теперь уже у лейтенанта. – Они тут что, ходят на моторках?
      – Да, в этом роде, – сказал лейтенант. – Вы же их видели, эти лодки. Катера с маскировочной окраской, по всей форме. Так и шныряют по гавани. Вы их видели. А моряки целый день носятся, а ночью спят в канавах.
      – Да, – сказал капитан. – Я-то думал, что эти катера обслуживают корабельное начальство. Неужели у них просто так гоняют офицеров?..
      – А черт их знает, – сказал лейтенант. – Может, гоняют с одного корабля на другой за горячей водой для бритья. Или за сдобными булками. А может, если забыли подать салфетку или еще в этом роде…
      – Ерунда, – сказал капитан. Он снова посмотрел на молодого англичанина.
      – Уверяю вас, – настаивал лейтенант. – Город ими всю ночь напролет так и кишит. Все канавы полны, а военная полиция разводит их по домам, словно няньки младенцев из парка. Может, французы для того и дают им моторки, чтобы разгрузить от них на день канавы.
      – Ага. Понятно, – сказал капитан. Но ничего ему не было понятно, да он и не слушал и не верил тому, что слышит. Он снова поглядел на мальчика. – И все же, – сказал он, – вы не можете бросить его в таком виде.
      Пьяный снова попытался взять себя в руки.
      – Все в порядке, уверяю вас, – сказал он, уставившись стеклянным взглядом на капитана. Голос у него был приятный, веселый и говорил он очень вежливо. – Я привык, хотя мостовая тут дьявольски жесткая. Надо бы заставить французов что-нибудь сделать. Гости заслуживают более приличной площадки для игр, а?
      – Вот он и занял эту площадку всю как есть, – с яростью вставил полицейский. – Видно, думает, что он – целая футбольная команда.
      В это время к ним присоединился пятый. На этот раз из английской военной полиции.
      – Ну-ка, – сказал он, – что тут такое еще? Что тут еще?
      Потом он заметил капитанские нашивки и отдал честь. Услышав его голос, молодой англичанин обернулся, покачиваясь, вглядываясь.
      – Ах, это ты, Альберт? Пр-ривет, – сказал он.
      – Опять, мистер Хоуп? – сказал полицейский и бросил через плечо: – Что тут еще?
      – Да вроде ничего, – ответил американский полицейский. – Здорово вы воюете! Но мое дело – сторона. Нате. Возьмите его себе.
      – А что, капрал? – спросил капитан. – Что он натворил?
      – Да вот этот, верно, скажет, что ничего особенного. – Американец мотнул головой в сторону английского полицейского. – Покуражился парень, пошутил… Заглядываю я тут на эту улицу и вижу: вся забита грузовиками с пристани, а водители вопят, не поймут, отчего пробка. Иду вперед – стоят на целых три квартала, и на перекрестках стоят; подхожу к тому месту, где пробка, а там собрались посреди мостовой человек десять шоферов и не знают, что делать. Крикнул им: «Что тут у вас?» Вижу: валяется этот самый тип…
      – Полегче, мой милый, это офицер его величества… – перебил американца английский полицейский.
      – Выбирайте выражения, капрал, – поддержал его капитан. – Итак, вы нашли этого офицера…
      – Улегся баиньки прямо посреди улицы, подложив пустую корзину вместо подушки. Лежит себе, скрестив ноги, засунув руки за голову, и препирается с шоферами, – надо ли ему давать им дорогу или нет. Говорит, грузовики могут объехать по другой улице, а вот он не может лежать на другой улице, потому что его улица – эта.
      – Его улица?
      Мальчик прислушивался к ним вежливо, с интересом.
      – На постое я тут, понимаете? – сказал он. – Порядок должен быть и на войне. На постое, по жребию. Моя улица, посторонним вход запрещен, ведь так? Следующая улица – Джимми Уотерспуна. Но по его улице могут ездить, пока Джимми ею не пользуется. Еще не лег спать. Бессонница. Я же знал. Говорил им. По той улице грузовики еще ходят. Понимаете?
      – Так было дело, капрал? – спросил капитан.
      – Да, он ведь и сам говорит! Не пожелал вставать. Лежит, препирается с шоферами. Приказал одному из них, чтобы тот куда-то сходил, принес воинский устав…
      – Устав его величества, – поправил капитан.
      – …и прочитал, кто имеет право на эту улицу – он или грузовики. Тогда я его поднял, а тут и вы подошли. Вот и все. С вашего разрешения, капитан, я сейчас передам его на руки кормилице его королевского вели…
      – Довольно, – прервал его капитан. – Можете идти. Я сам займусь этим делом.
      Капрал откозырял и пошел дальше. Теперь мальчика поддерживал английский полицейский.
      – Может, отвести его домой? – спросил капитан. – Где они расквартированы?
      – Толком не знаю, сэр, расквартированы ли они вообще. Мы… я обычно вижу их тут в кабаках до самого рассвета. Не похоже, чтобы у них были квартиры, сэр.
      – Значит, они живут у себя на судах?
      – Как вам сказать, сэр… Можно их назвать и судами… Но надо здорово хотеть спать, чтобы заснуть на таком судне.
      – Понятно, – сказал капитан. И он взглянул на полицейского. – А что же это за суда?
      На этот раз тон у полицейского стал решительным и бесстрастным. Словно наглухо заперли дверь.
      – Точно не могу вам сказать, сэр.
      – Понятно, – сказал капитан. – Но сегодня он вряд ли сможет просидеть в кабаке до рассвета.
      – Постараюсь найти кабак, где ему дадут поспать в задней комнате на столе, – сказал полицейский. Но капитан его уже не слушал. Он глядел на другую сторону улицы, где тротуар пересекали огни кафе. Пьяный отчаянно зевал, как зевают дети; рот у него был розовый и бесхитростно открытый, как у ребенка.
      Капитан обратился к полицейскому:
      – Если не трудно, зайдите в кафе и вызовите водителя капитана Богарта. Я сам позабочусь о мистере Хоупе.
      Полицейский удалился. Теперь капитан сам поддерживал пьяного, взяв его под руку. Тот снова зевнул, как усталый ребенок.
      – Потерпите, – сказал капитан. – Сейчас подойдет машина.
      – Ладно, – произнес мальчик сквозь зевоту.

2

      Едва усевшись в машину между двумя американцами, он безмятежно заснул. Но хотя езды до аэродрома было всего минут тридцать, проснулся еще в дороге, с виду совсем свежий, и стал просить виски. Когда они входили в офицерскую столовую, он казался трезвым в своей щегольски заломленной фуражке, криво застегнутом кителе и намотанном на шею выпачканном белом шелковом шарфе, на котором был вышит какой-то значок. Он только слегка мигал от яркого света. Богарт узнал значок клуба учеников аристократической английской школы.
      – Вот! – воскликнул мальчик уже совсем трезвым и звонким голосом, так что люди в столовой стали на него оглядываться. – Замечательно! Глоточек виски, а?
      И, словно гончая по следу, он направился прямо к бару в углу. За ним двинулся лейтенант, а Богарт подошел к столику в противоположном конце столовой, за которым пятеро офицеров играли в карты.
      – Каким же это флотом он командует? – спросил один из них.
      – Когда я его нашел, он командовал целым бассейном шотландского виски, – сказал Богарт.
      Другой офицер поднял голову.
      – Где-то я его видел, – сказал он, приглядываясь к гостю. – Наверно, сразу не узнал потому, что он на ногах. Обычно они валяются в канавах.
      – Один из тех самых ребят? – спросил первый.
      – Ну да. Кто же их не знает! Развалятся на обочине тротуара, а двое умученных полицейских тянут их за рукава…
      – Ага, знаю, – подтвердил первый. Теперь уже все пятеро разглядывали молодого англичанина. Стоя возле бара, он разговаривал громко и весело. – И все один в одного, – продолжал рассказчик. – Лет по семнадцать-восемнадцать. Гоняют взад-вперед на своих лодочках.
      – Ах, вот как они забавляются! – вмешался в разговор третий. – Значит, к женским вспомогательным войскам придали еще и детский морской отряд? Господи, ну и свалял же я дурака, когда пошел в авиацию. Да ведь сколько зря трепались насчет этой войны!
      – Ну нет, – сказал Богарт. – Не верю, что они катаются тут просто так.
      Но его не слушали, а разглядывали гостя.
      – Работают по часам, – сказал первый. – Посмотришь на кого-нибудь из них после захода солнца, и по тому, как он пьян, можно часы проверять. Одного только не пойму: что в таком состоянии можно на другое утро увидеть?
      – Наверно, когда англичанам нужно послать на корабль приказ, – сказал другой, – его печатают в нескольких экземплярах, выстраивают моторки в ряд, носом туда, куда надо, каждому из этих мальцов дают по бумажке и командуют «марш». А те, кто не найдет корабля, кружат по гавани, пока куда-нибудь не причалят.
      – Нет, тут что-то не то! – протянул Богарт.
      Он хотел еще что-то сказать, но в это время гость отошел от бара и приблизился к ним с бокалом в руке. Шел он довольно твердо, но щеки у него пылали, глаза блестели, и голос был очень веселый.
      – Слушайте, ребята, составьте мне компанию… – Он вдруг умолк, заметив что-то очень интересное. Взгляд его был прикован к кителям офицеров, сидевших за столиком.
      – Вот оно что… Послушайте! Вы летаете? Вижу, все до одного. Ах ты, господи! Вот, наверно, весело, а?
      – Еще как! – ответил ему кто-то из офицеров. – Еще как весело!
      – Но, небось, опасно.
      – Да, чуть-чуть пострашней, чем играть в теннис, – сказал другой.
      Гость посмотрел на него живо, доброжелательно, пристально.
      В разговор вмешался третий:
      – Богарт говорит, что вы командир корабля?
      – Ну, кораблем его трудно назвать. Спасибо за комплимент. И не я командир. Командир – Ронни. Чуточку выше меня по званию. Ничего не поделаешь, годы.
      – Ронни?
      – Ага. Симпатяга. Но старик. И зануда.
      – Зануда?
      – Ужас! Не поверите. Стоит нам завидеть дым, когда бинокль у меня, и он сразу меняет курс. Так бобра не убьешь! Вот уже две недели как счет у нас – два в его пользу.
      Американцы переглянулись.
      – Какого бобра?
      – Такая игра. Понимаете, у него мачты вроде решетки. Видишь мачту – хлоп! Убил бобра. Очко. Хотя «Эргенштрассе» теперь не считается.
      Люди, сидевшие вокруг стола, снова переглянулись. Богарт сказал:
      – Понятно. Кто из вас первый увидит судно с такими мачтами, тот получает очко. А что такое «Эргенштрассе»?
      – Немецкое судно. Взяли в плен. Грузовое. Передняя мачта оснащена так, что издали похожа на решетку. Разные там тросы, рангоут… Лично мне не казалось, что она похожа на решетку. Но Ронни говорит, что похожа. Как-то раз он зачел ее себе. А потом судно перевели в другой конец бухты, и я зачел его себе. Поэтому мы решили больше его не считать. Понятно, а?
      – Еще бы! – ответил тот, кто сказал про теннис. – Ясно как день. Вы с Ронни катаетесь на катере и играете: кто первый убьет бобра. Гм-м… Это здорово. А вы играли когда-нибудь в…
      – Джерри! – оборвал его Богарт.
      Гость не шевельнулся. Все так же улыбаясь, он смотрел на Джерри широко открытыми глазами.
      А тот все разглядывал гостя.
      – На вашей с Ронни лодке, небось, заранее вывешен белый флаг?
      – Белый флаг? – переспросил молодой англичанин. Он уже не улыбался, но лицо его еще было вежливым.
      – А что такого? Если уж на судне такая команда, как вы двое, почему бы заранее не вывесить флаг…
      – Да нет, – сказал гость. – Еще есть Барт и Ривс, только они не офицеры.
      – Барт и Ривс? – переспросил собеседник. – Значит, и они с вами катаются? А в бобра они тоже играют?
      – Джерри! – снова перебил его Богарт. Тот поглядел на капитана. Богарт кивнул ему. – А ну-ка, пойдем со мной. – Тот встал. Они отошли в сторонку. – Оставь его в покое, – сказал Богарт. – Сейчас же, слышишь? Он ведь еще совсем ребенок. Когда тебе было столько лет, сколько ему, ты тоже не очень-то много смыслил. У тебя едва хватало ума, чтобы в воскресенье не опоздать в церковь.
      – Моя страна тогда не воевала четвертый год, – сказал Джерри. – Тратим деньги, мучаемся, подставляем голову под пули, а ведь в этой драке наше дело – сторона! Английская матросня!.. Если бы не мы, немцы взяли бы их на цугундер еще год назад…
      – Замолчи, – сказал Богарт. – Ты меня не агитируй!
      – …А этот субчик ведет себя, будто тут пикник или ярмарка… «Весело! – Голос Джерри стал визгливым. – Но, небось, опасно, а?»
      – Тс-с! – сказал Богарт.
      – Ну, дали бы мне застукать их с этим самым Ронни где-нибудь в порту. В каком хочешь порту. Хотя бы и в Лондоне. И ничего мне для этого не надо, кроме старенького самолета! Черта лысого! И самолета не надо! Хватит на них и велосипеда с парочкой поплавков. Я бы им прописал, что такое война!
      – Ладно, пока что оставь его в покое. Он скоро уйдет.
      – Что ты будешь с ним делать?
      – Возьму утром с собой в полет. Пусть сидят впереди вместо Харпера. Говорит, что умеет обращаться с пулеметом. Будто у них на лодке тоже есть «льюис». Он мне даже рассказывал, что однажды сбил бакен с дистанции в семьсот метров…
      – Дело, конечно, хозяйское. Может, он тебя и побьет.
      – Побьет?
      – Ну да, в бобра. А потом ты сразишься с Ронни.
      – Я ему хоть покажу, что такое война, – сказал Богарт. Он посмотрел на гостя. – Его сородичи три года воюют, а он ведет себя, как школьник, шутки сюда, видите ли, шутить приехал. – Он снова взглянул на Джерри. – Но ты его не трогай.
      Когда они подходили к столику, до них донесся громкий и веселый голос мальчика:
      – …Если он первый схватит бинокль, то подойдет поближе и рассмотрит как следует, а если первый увижу я, сразу меняет курс, так что мне виден один только дым. Зануда. Ужас прямо! Но «Эргенштрассе» теперь не в счет. Если по ошибке укажешь на нее, сразу теряешь два очка. Эх, если бы Ронни на нее клюнул, мы тогда были бы квиты!

3

      В два часа ночи молодой англичанин все еще разговаривал, и голос его был так же звонок и весел. Когда ему в 1914 году исполнилось шестнадцать лет, отец пообещал ему поездку в Швейцарию. Но началась война, и пришлось удовольствоваться путешествием с гувернером по Уэльсу. Но они все же забрались довольно высоко, и он даже посмеет утверждать, не в обиду будь сказано тем, кому довелось побывать в Швейцарии, что с вершин Уэльса можно видеть очень далеко, не хуже, чем в Швейцарии.
      – Да и вспотеешь не меньше и так же дух захватывает, – прибавил он для убедительности. А вокруг него сидели американцы, уже видавшие виды, трезвые, взрослые, и слушали его с холодным удивлением. Они стали выходить поодиночке и возвращались в летных комбинезонах, держа в руках шлемы и очки. Появился вестовой, неся поднос с чашками кофе, и гость вдруг понял, что давно уже слышит рев моторов в темноте за стеной.
      Наконец встал и Богарт.
      – Пойдемте, – сказал он мальчику. – Вам надо что-нибудь на себя надеть.
      Когда они вышли из столовой, рев моторов раздался совсем громко, как будто лениво громыхал гром. Вытянувшись в ряд вдоль невидимой бетонной площадки, мерцали, будто подвешенные в воздухе, невысокие цепочки сине-зеленых огней.
      Они пересекли аэродром, направляясь к жилью Богарта. Там на койке сидел лейтенант Мак-Джиннис и затягивал ремни на летных сапогах. Богарт снял с гвоздя меховой комбинезон и бросил его на койку.
      – Надевайте, – сказал он.
      – Думаете, мне это понадобится? – спросил гость. – Разве мы идем надолго?
      – Вероятно, – сказал Богарт. – Лучше оденьтесь как следует. Наверху холодно.
      Гость взял комбинезон.
      – Видите ли, какое дело… – сказал он. – Нам с Ронни надо завтра… то бишь сегодня, самим сделать небольшую вылазку. Как вы думаете, Ронни не рассердится, если я немножко опоздаю? А вдруг он не захочет меня ждать?
      – К завтраку мы вернемся, – сказал Мак-Джиннис. Он был очень занят возней со своим сапогом. – Положитесь на меня.
      Мальчик взглянул на него.
      – Когда вам надо быть здесь? – спросил Богарт.
      – Трудно сказать, – ответил мальчик. – Думаю, что это неважно. Ведь только от Ронни зависит, когда нам выходить. А он меня дождется, даже если я немножко запоздаю.
      – Дождется, – подтвердил Богарт. – Надевайте комбинезон.
      – Ладно, – ответил тот. Летчики помогли ему натянуть комбинезон. – А я ведь еще ни разу не летал, – сказал он доверительно. – Держу пари, что оттуда видно куда дальше, чем с гор, а?
      – Больше, во всяком случае, – сказал Мак-Джиннис. – Вам понравится.
      – Еще бы. Лишь бы Ронни меня дождался. Вот, небось, весело! Но опасно, правда?
      – Что вы! – сказал Мак-Джиннис. – Шутите!
      – Придержи язык. Мак, – сказал Богарт. – Пошли. Хотите еще кофе? – Он обратился к гостю, но ответил ему Мак-Джиннис:
      – Нет. У нас есть кое-что получше вашего кофе. От кофе остаются противные пятна на крыльях.
      – На крыльях? – удивился мальчик. – Откуда же на крыльях берется кофе?
      – Говорят тебе, молчи, Мак, – приказал Богарт. – Пошли.
      Они снова пересекли аэродром и приблизились к грядкам мигающих сине-зеленых огней. Когда они подошли почти вплотную, гость различил во мгле очертания «хэндли-пейджа». Самолет был похож на спальный вагон, который, вздыбившись, врезался в каркас нижнего этажа недостроенного небоскреба. Гость притих и смотрел на машину, как зачарованный.
      – Больше крейсера, ей-богу, – заговорил он, как всегда, торопливо и звонко. – Теперь понимаю. Ну, конечно, он не может летать весь целиком. Вы меня не обманете! Я уже их видал. Обе части летают отдельно: в одной будем сидеть мы с капитаном Богартом, а в другой – Мак еще с кем-нибудь, да?
      – Нет, – сказал Мак-Джиннис. Богарт куда-то исчез. – Весь он взлетает целиком. Весело, правда? Как мотылек, а?
      – Как мотылек? – удивился мальчик. – А-а, понимаю. Крейсер. Летающий крейсер. Понимаю.
      – И вот что, – продолжал Мак-Джиннис. Он протянул руку, и ладони мальчика коснулось что-то холодное – бутылка. – Когда стошнит, глотните как следует.
      – А разве меня стошнит?
      – Непременно. Всех тошнит. Какой ты без этого летчик. А вот эта штука спасает. Ну, а если не поможет, тогда…
      – Что тогда? Ага, понял… Что?
      – Только не через борт. Не надо блевать через борт.
      – Не через борт?
      – Ветром отнесет нам с Боги в глаза. Ничего не видно. Хана. Крышка. Понимаете?
      – Еще бы! А что делать? – Голоса их звучали негромко, отрывисто, сурово, как у заговорщиков.
      – Опустите голову и валяйте.
      – Ага, понимаю.
      Вернулся Богарт.
      – Покажите ему, пожалуйста, как пройти в переднюю кабину.
      Мак-Джиннис пролез в люк. Спереди, там, где фюзеляж поднимался кверху, проход суживался: приходилось пробираться ползком.
      – Ползите вперед, не задерживайтесь, – сказал Мак-Джиннис.
      – Похоже на собачью конуру, – заметил гость.
      – Здорово похоже, а? – весело подтвердил Мак-Джиннис. – Ну, давайте ходу. – Пригнувшись, он услышал, как его собеседник быстро пробирается вперед. – Не удивлюсь, если там, наверху, вы заметите пулемет, – сказал он в темноту прохода.
      Издали донесся голос мальчика:
      – Уже нашел.
      – Сейчас придет стрелок и посмотрит, заряжен ли он.
      – Заряжен, – сказал гость, и, вторя его словам, оттуда, где он сидел, загремела пулеметная очередь, короткая и отрывистая. Раздались крики, громче всего кричали снизу, из-под самолета.
      – Полный порядок, – прозвучал голос мальчика. – Перед тем как нажать спуск, я отвел дуло на запад. Там ничего нет, только морское управление и штаб вашей бригады. Мы с Ронни всегда так делаем перед тем, как куда-нибудь выйти. Простите, если поторопился. Да, кстати, – добавил он. – Меня зовут Клод. Кажется, я вам не говорил.
      На земле стояли Богарт и еще два офицера. Они со всех ног прибежали к самолету.
      – Отвел дуло на запад… – сказал один из них. – Почему, дьявол его возьми, он знает, где тут запад?
      – Он моряк, – ответил другой. – Не забудь, что он все-таки моряк.
      – Кажется, еще и пулеметчик, – сказал Богарт.
      – Будем надеяться, он не забудет об этом, – произнес первый.

4

      Тем не менее Богарт не спускал глаз с силуэта, темневшего в пяти метрах от него над турелью пулемета.
      – Ты заметил, как он ловко приноровился к пулемету? – спросил Богарт сидевшего рядом с ним Мак-Джинниса. – Даже отвел на себя барабан. Здорово, а?
      – Здорово, – сказал Мак-Джиннис. – Дай только бог, чтобы он не забыл, где находится. А то вдруг решит, что это они с гувернером любуются видами Уэльса…
      – Может, не стоило брать его с собой? – сказал Богарт. Мак-Джиннис ничего не ответил. Богарт слегка двинул штурвал. Впереди, в кабине пулеметчика, голова их спутника беспрестанно вертелась то в одну, то в другую сторону.
      – Долетим, отгрузимся и – восвояси. Может, еще затемно. Черт побери, ну разве это не позор? Его страна четыре года канителится в этой грязи, а он ни разу пороху не нюхал!
      – Ничего, сегодня понюхает, если не будет прятать голову, – сказал Мак-Джиннис.
      Но мальчик и не думал прятать голову. Даже когда они прилетели к цели и Мак-Джиннис подполз к бомбодержателям. Даже когда их поймали в луч прожектора и Богарт, дав знак другим самолетам, спикировал, оба его мотора взревели и машина на полной скорости нырнула вниз, сквозь пелену рвущихся пуль. Он видел лицо мальчика в ослепительном свете прожекторов; оно низко свесилось за борт, резко выделяясь, как высвеченное лицо актера на сцене, и сияло детским любопытством и восторгом.
      «Он стреляет из этого „льюиса“, – подумал Богарт. – И неплохо стреляет», – добавил он, опуская нос самолета книзу, глядя в кольцо, наблюдая за тем, как в нем появляется мушка, а потом поднял правую руку, чтобы сделать ею знак Мак-Джиннису. Он спустил руку; за шумом моторов он, казалось, слышал щелк и свист сброшенных бомб, а самолет, освободившись от груза, длинной свечой взмыл кверху, на мгновение выскочив из луча прожектора. Потом Богарт некоторое время был очень занят, попав в полосу разрывов, выходя из нее, врезаясь наискось в другой луч прожектора, который поймал их и держал так долго, что он опять увидел мальчика, низко перегнувшегося через борт и глядевшего куда-то назад и вниз, мимо правого крыла и шасси самолета.
      «Видно, начитался книжек про авиацию!» – подумал Богарт и тоже поглядел назад, проверяя, что делается с остальными самолетами.
      Потом все было кончено: темнота стала пустой, прохладной, покойной и почти беззвучной, если не считать ровного гула моторов. Мак-Джиннис влез обратно в кабину управления и, стоя у своего места, выстрелил теперь уже из ракетницы. Постояв секунду, он поглядел назад, туда, где шарили и рассекали тьму прожекторы. Потом сел.
      – Порядок, – сказал он. – Пересчитал – все четыре целы. Ходу! – Он посмотрел вверх. – А как там дела у подданного его величества? Ты его часом не подвесил на бомбодержатель?
      Богарт поглядел на нос. Передняя кабина была пуста. Она туманно вырисовывалась на фоне звездного неба, но, кроме пулеметного дула, там ничего не было видно.
      – Да нет, – сказал Мак-Джиннис, – вот он. Видишь? Совсем перегнулся вниз. Черт бы его побрал, я же ему говорил, чтобы он не блевал за борт. Вон возвращается на место.
      Голова их спутника показалась снова. Но сразу же исчезла из поля зрения.
      – Опять, видно, хочет высунуться наружу, – сказал Богарт. – Не позволяй ему. Скажи, что через полчаса на нас кинутся все немецкие эскадрильи на Ла-Манше.
      Мак-Джиннис слез с сиденья и наклонился к дверце, ведущей в проход.
      – Назад! – крикнул он.
      Их пассажир тоже был внизу; они с Мак-Джиннисом сидели на корточках друг против друга и лаяли, как два пса. В шуме моторов, еще работавших на полных оборотах по обе стороны парусиновых перегородок, голос мальчика был едва слышен.
      – Бомба! – кричал он.
      – Ну да, – кричал ему в ответ Мак-Джиннис, – конечно, бомбы! Мы им задали жару! Лезьте назад, слышите? Не пройдет и десяти минут, как на нас кинутся все немцы на свете! Назад, к пулемету!
      И снова донесся мальчишеский голос, тонкий и едва различимый в шуме моторов.
      – Бомба! Это ничего?
      – Да! Да! Конечно, ничего! Ну-ка, черт возьми, назад к пулемету!
      Мак-Джиннис влез обратно в кабину.
      – Он вернулся на место. Хочешь, я возьму штурвал?
      – Пожалуй, – сказал Богарт. Он передал Мак-Джиннису управление. – Только иди потише. Эх, хорошо бы уже рассвело, когда они налетят.
      – Еще бы! – сказал Мак-Джиннис. Он вдруг повернул штурвал. – Что за оказия с правым крылом? – сказал он. – А ну-ка, взгляни… Видишь? Я отклонил вниз правый элерон и уравновесил разворот рулем. Потрогай.
      Богарт на минуту взял у него штурвал.
      – Я ничего не заметил. Где-нибудь, наверно, заело трос. Вот не думал, что пули летели так близко. Но ты все-таки поосторожнее.
      – Ладно, – сказал Мак-Джиннис. – Значит, ты завтра, то бишь сегодня, хочешь прокатиться на его моторке?
      – Да, я обещал. Черт возьми нельзя же обижать такого младенца.
      – А почему бы вам не прихватить с собой Кольера с мандолиной? Спели бы на воде.
      – Я ему обещал, – повторил Богарт. – А ну-ка, подними немного крыло.
      – Ладно, – сказал Мак-Джиннис.
      …Через полчаса начало рассветать, небо посерело. Мак-Джиннис сказал:
      – Ну вот и они. Ты только погляди! Точно комары осенью. Надеюсь, твой малый там не развеселится и не вздумает играть в бобра. Не то у него и впрямь будет на очко меньше, чем у Ронни… Связался черт с младенцем… Возьми штурвал.

5

      В восемь часов под ними показалась песчаная отмель Ла-Манша. Машина с задросселированными моторами теряла высоту, и Богарт тихонечко подруливал ее по ветру, дувшему в проливе. Лицо его осунулось и было немного усталым.
      И Мак-Джиннис тоже выглядел усталым, ему не мешало бы побриться.
      – Как ты думаешь, на что он теперь уставился? – спросил он Богарта. Мальчик снова перевесился через борт кабины, глядя назад и вниз под правое крыло.
      – Понятия не имею, – сказал Богарт. – Может, считает дырки от пуль. – Он дал газ левому мотору. – Придется сказать механикам…
      – Но для чего ему так высовываться? – сказал Мак-Джиннис. – Можно поклясться, что трассирующая пуля вонзилась ему прямо в спину. Наверно, смотрит на океан. Его-то он, по крайней мере, видел, когда ехал сюда из Англии?
      Потом Богарт выровнял самолет; нос его резко вздернулся кверху: мимо пронесся песок и волнистая полоса прибоя. А мальчик все так же висел, низко свесившись за борт, поглядывая то назад, то вниз под правое крыло; лицо его горело от восторга, от жадного, мальчишеского любопытства. Так он и висел, покуда самолет, совсем не остановился. Тогда он нырнул вниз, и во внезапной тишине смолкнувших моторов они услышали, как он ползет по проходу. Он появился, когда оба летчика, с трудом распрямляя затекшие спины, стали вылезать из самолета; лицо его было веселым, полным любопытства, а голос так и звенел от волнения: