9. СХВАТКА ВО ТЬМЕ

К поездке подготовились быстро. Команда вооружилась и запасалась пищей на ночь и последующий день, а Фрум появлялся то тут, то там, раздавая приказы и приглядывая за теми, кто мог в чем-то оказаться небрежным. Есть у Фрума генеральская жилка, — подумал Лаудон. Может, это одно из свойств, сделавших Фрума таким большим человеком. Вот взять его самого да он лучше сам выполнит самую противную работу, чем заставлять кого-то другого. И избежит бесконечных пререканий. Но, пожалуй, есть другой урок, который можно извлечь, наблюдая за Фрумом. Большой человек работает мозгами, а не руками.

Через двор до него донесся голос Фрума:

— Джесс, понадобятся нам в этой поездке бурдюки с водой?

— Несколько штук, на вторую половину дня. Мы ведь будем двигаться к реке.

Фрум надел на себя пару кожаных чепсов 12, но остался в черном сюртуке из тонкого шелковистого сукна и жилетке, с часовой цепочкой поперек живота. И еще Фрум вооружился револьвером. Через час вся команда была уже в седлах, за исключением Сэма и пары работников постарше, которым Фрум велел остаться и присматривать на ранчо. Когда все сгрудились во дворе, он махнул Лаудону, чтоб выводил отряд.

Они проезжали мимо жилого дома, когда оттуда вышла Элизабет. Она набросила на плечи шаль и куталась в нее. Девушка стояла прямо на пути у всадников, и Лаудон остановил коня. Фрум подъехал к нему, остановился стремя в стремя и посмотрел на девушку сверху вниз. Она сказала:

— Вы решили напасть на них, не так ли?

— Дорогая моя, — сказал Фрум, -другого выхода у нас не осталось.

— Из-за того, что случилось вчера со мной?

— Можно и так сказать.

— Тогда вы поступаете против моего желания, — сказала она. — Позвольте мне внести полную ясность. Я уже сказала, когда мы с вами разговаривали, что новое кровопролитие не принесет добра. И я не хочу служить поводом для того, что вы намерены были совершить в любом случае!

Они оба были видны Лаудону: Элизабет с суровым лицом, с распущенными волосами, которыми играл ветер, и Фрум — брови сошлись, плечи напряженно сведены… Если даже этого человека толкала ярость, он крепко держал ее в узде.

Фрум сказал ей — таким тоном, каким терпеливый родитель разговаривает со своевольным ребенком:

— Элизабет, в здешних краях много есть такого, чего ты просто не понимаешь. И вот это дело как раз из таких. Ты не должна воспринимать его, как что-то лично связанное с тобой. А теперь, будь любезна, уйди в дом.

— Конечно, я не надеялась, что смогу остановить вас, — ответила она. — Но я хочу, чтобы вы знали: обмануть меня этими разговорами вам не удалось.

С этими словами она отвернулась, и Лаудону показалось, что Фрум собирается окликнуть его. Он чуть не сделал это сам. Чем порождено в ней это недоверие к Фруму, почему она не понимает, что у Фрума действительно нет выбора? Неужели она не запомнила, как Джесс Лаудон пытался предостеречь ее еще на пароходе? Он почувствовал обиду за Фрума — и гордость за него: хозяин великолепно держался перед своими людьми. А она… она сделала тяжелую задачу Фрума еще тяжелее.

— Поехали, — сказал Фрум. И печально покачал головой.

Джесс пришпорил коня и вылетел за ворота — а за ним вся команда «Длинной Девятки»: сам Фрум и Олли Скоггинз, Грейди Джоунз и Чарли Фуллер, и еще дюжина других.

Фрум снова выдвинулся вперед, пока не оказался рядом с Лаудоном. Скоггинз поравнялся с Лаудоном с другой стороны, отставая на полкорпуса. Лицо у него было озабоченное.

— Это будет недолгая поездка, Олли, — сказал Лаудон.

Он вел группу в северо-восточном направлении, не особенно гнал, но поддерживал такой темп, чтобы придать на место к заходу солнца. Джесс любил наблюдать закат, и, может быть, это доброе предзнаменование… но его вдруг поразила мысль, что то же солнце светит на бедлендеров. Уж слишком часто везение одного оборачивается невезением для кого-то другого

Он переезжал с одного гребня на другой, опускаясь в овраги, густо заросшие буйными кустами, черемухи, натыкаясь на места, которые выглядели ровными, но на самом деле изобиловали провалами. И вновь подумал как это получается, что бедленды сливаются с хорошей землей незаметно, так, что не скажешь, где они начинаются и где заканчиваются…

Время от времени он выводил отряд на возвышенность и мог окинуть взглядом простор долин, холмов и волнистой прерии, но в основном они ехали по дну оврага, вытянувшись длинной цепочкой в странном молчаливом, замкнутом мире. Людям приходилось часто прикладываться к бурдюкам с водой. Здесь все ручьи начинались в бедлендах. Вода в них была красноватая и мутная из-за особой местной почвы — гумбо.

Когда местность не вынуждала людей ехать гуськом, они тесно сбивались вокруг Лаудона, такие молчаливые и угрюмые, что это напоминало ему похороны в дождливый день. Он знал, что тревожит их. Можно сколько угодно болтать, что пора объявить войну бедлендерам, можно ловко делать все необходимое, чтобы подготовиться к этой войне, но при мысли, что сейчас придется открывать огонь, человеку становится не по себе. Не от того, что он собирается причинить тем, против кого выступил, но от того, что он собирается причинить себе…

К тому времени, когда день уже кончался и глубокие низины, куда больше не могло проникать солнце, затопило мраком, они забрались далеко в сердце бедлендов. Причудливые скалы. Глыбы известняка, за долгие молчаливые столетия превращенные ветром и дождем в церковные шпили, седла, коленопреклоненных женщин… принявшие формы, подобные видениям из ночных кошмаров… невообразимые и ничего не говорящие разуму формы… И цвета — дикие и буйные, там повыше, куда еще падали солнечные лучи. Древние, величественные опустошенные руины, как будто до сих пор вторящие эхом шагам первопроходцев и хранящие по берегам реки отжившие свое следы истории — торговые посты, форты, пароходные пристани

Черные дрозды, покинув гнезда на недоступных скалах, взмывали в облака. Кое-где на камнях упрямо росли кусты.

Лаудон вел отряд к реке. Когда до нее уже оставалось недалеко, он дал сигнал остановиться, и они обмотали коням копыта специально припасенной мешковиной. А потом снова поднялись в седла; люди — призраки, едущие по призрачному миру…

Через полчаса Фрум спросил:

— Куда именно ты нас ведешь?

— К старой дровяной пристани у Замковой Излучины, — сказал Лаудон.

Он выбрал это место чутьем, припомнив случайное замечание, оброненное Джо Максуином, когда они встретились в прерии с месяц назад и остановились покурить и переждать жаркое время дня. Джо уже тогда был связан с Джеком Айвзом и не делал из этого особого секрета. Он упомянул в разговоре дровяной склад, и это упоминание застряло в памяти Лаудона, хотя сейчас ему казалось, что как-то это нечестно — воспользоваться словами Джо, чтобы обрушить смерть на его товарищей. Но, если рассматривать это как военные действия, тогда все честно и справедливо.

Вскоре он натянул поводья и поднял руку:

— Лучше тут остановиться.

Они приехали сюда одним из узких овражков. Спешились и стояли небольшими группками, держась близко друг у другу и разговаривая вполголоса. Он знал, что их заставляет хранить тишину — тот же запашок тревоги, из-за которого у Олли Скоггинза такой озабоченный вид. Вот что встревожило их во время обеда, когда приехала домой раненая Элизабет, — мысль об облаве. Но не трусость сделала их такими тихими. Он это знал, потому что их чувства были его чувствами, и он их мог понять.

Он вытащил свой шестизарядный револьвер и осмотрел его. Револьвер был инструментом его профессии 13, но ни у кого здесь не чесались руки, чтоб немедля пустить его в ход против другого человека. Он отошел в сторонку, взобрался по склону оврага до гребня и залег наверху. Отсюда были видны все окрестности. Внизу извивалась река, ленивая и грязная; за рекой поднимались скалы — почти от самой воды; глыбы белого песчаника выглядели, как старинная крепость с башнями и окнами, отблескивающими в последнем свете дня.

Ближе, по эту сторону реки, тянулась открытая полоса, где располагался старый заброшенный дровяной склад, служивший в свое время, когда движение по реке было более оживленным, для снабжения пароходов топливом. Большинство крупных тополей и ив вдоль Миссури в этом месте исчезли, но несколько деревьев еще стояло среди высокого кустарника. Ближе к берегу находились бревенчатая хижина, конюшня и большой кораль, все в хорошем состоянии. В корале было много лошадей. Из глиняной трубы хижины поднималась струйка дыма. Старый частокол, в былые времена защищавший лесоторговцев от индейцев, почти полностью обвалился.

В дверях хижины появился человек, и Лаудон прижался к земле. Человек прошел с полсотни шагов до реки, в руке у него было ведро. Он набрал воды и пошел обратно к хижине. Еще двое стояли в дверях, ожидая его. Послышались голоса, далекие и неразборчивые. Все трое исчезли в хижине.

Лаудон услышал сиплое дыхание — это Фрум вскарабкался на гребень рядом с ним. Джесс показал рукой, чтоб Фрум держал голову пониже. Фрум подполз ближе и, прищурившись, тоже принялся осматриваться. Лаудон подумал: интересно, как чувствует себя Фрум, когда схватка так близка.

Фрум спросил шепотом:

— Сколько их там, внизу?

— Видел троих, — ответил Лаудон. — Но их должно быть больше. Вон лошадей сколько! Некоторые — это верховые, для людей, а остальные — ворованные из табунов, я думаю. Вы найдете там своих индейских лошадок, украденных на Прикли.

Фрум хмыкнул.

— Как мы все это сделаем?

— Сейчас уже почти темно. Мы разделимся и двинемся на них. Пошлите часть людей с Олли, пусть они по оврагу доберутся до реки и рассыплются вдоль берега, чтобы отрезать тех, кто в хижине, если они попытаются туда удирать. Еще несколько человек могут окружить это место с юга. А остальные перевалят через гребень и ударят прямо на хижину.

Фрум хмыкнул еще раз и пополз обратно по склону. Лаудон последовал за ним. Солнце скрылось за западными отрогами, в бедленды вползала темнота. Фрум двигался между своими людьми, слышался его негромкий голос. Лаудон узнал высокую сутулую фигуру Скоггинза — он отошел в сторону, с ним вместе еще трое. Грейди Джоунз увел другую группу по овражку в противоположную сторону.

На месте остались Фрум и еще четверо. Донесся сиплый голос Чарли Фуллера:

— Ну что, пошли?

— Нет, — сказал Лаудон. — Подождем. Олли и другим ребятам надо пройти большее расстояние.

Он стоял в надвигающейся тьме, стараясь отгонять. мысли, не думать о другой стороне этого гребня. Он вспоминал утро и свою поездку из Крэгги-Пойнта с Элизабет; это утро казалось далеким-далеким. Он ждал. Он слышал реку; он слышал далекие удары топора — кто-то возле хижины рубил дрова, видно, для печи — пора было готовить ужин. Он подумал, что должен бы проголодаться, но есть не хотелось.

Через некоторое время он поднял руку, повернулся и снова полез на склон.

Когда он добрался до гребня, Фрум был рядом с ним, остальные карабкались следом. Теперь нелегко было разглядеть внизу какие-то детали, но хижина выделялась светлым прямоугольником окна, обращенного в их сторону. Лаудон засек направление на свет и двинулся вниз по склону в ту сторону. Теперь дело было простое: держаться выбранного направления и не останавливаться.

Он слышал, как ломится следом за ним Фрум; он слышал, как из-под ног у других скатываются камешки. Шумно! Слишком шумно! Он ожидал, что сейчас в хижине начнется переполох… но темнота внизу оставалась ненарушенной. Интересно, куда дошли Олли Скоггинз и Грейди Джоунз? Наконец он спустился к подножию гребня и подождал, пока все соберутся рядом. Фрум был возле него; он чувствовал, что Фрума переполняют вопросы, но он не решается задать их, потому что даже шептать было страшно. Лаудон двинулся прямо к хижине и услышал, как Фрум шагает рядом с ним. Да, в мужестве Фруму не откажешь, — подумал Лаудон; он не выпихивает вперед других…

И вдруг кто-то в темноте у хижины окликнул:

— Кто идет?

Лаудон замер. Он вытянул руку, чтобы остановить остальных, надеясь, что люди позади него увидят…

— Кто здесь? — снова требовательно спросил голос. Человек испытывал неуверенность, и от этого вопрос звучал резко. — Отвечай, черт возьми!

Кто-то не выдержал и спустил курок, какой-то нервный тип вроде Чарли Фуллера. Это был выстрел вслепую, без конкретной цели. Свет в хижине мгновенно погас. Человек, который окликал нападающих, испустил крик и бросился бежать; топот его сапог, казалось, несся со всех сторон. Лаудон бросился за ним следом. Вокруг загремели выстрелы — вся команда «Длинной Девятки» была захвачена тем же безумием, которое породило самый первый выстрел. Скалы за рекой отозвались эхом.

— Смотрите, куда стреляете, — крикнул Лаудон, — дураки чертовы!

Люди выделялись на фоне стен хижины более густыми тенями; они вываливались из дверей и бежали к реке. Один из них кричал — Лаудон узнал голос Джека Айвза. Вчерашний гнев вновь проснулся в нем, и в первый раз события этого дня приняли для него личный характер. Он вскинул револьвер и выстрелил на голос.

Бедлендеров здесь человек шесть-семь, — подумал он. Конечно, это не вся банда. Точно их не сосчитаешь — это только тени с ногами. Команда «Длинной Девятки» гналась за ними, со стороны реки донеслись выстрелы. Это, должно быть, группа Олли Скоггинза пытается их отрезать. Теперь только Грейди Джоунз со своими людьми не принимал участие в деле, которое разгорелось вовсю.

— Олли?.. — прокричал Лаудон. И попытался услышать ответ сквозь грохот выстрелов. Действительно Олли отозвался, или это эхо его собственного голоса, отразившегося от скал? Ему показалось, что он услышал, как приближаются люди Джоунза. Он крикнул:

— Эй, ребята, окружите кораль, не пускайте их к лошадям!

Но тут кто-то закричал от реки:

— У них тут лодка!

С юга вынырнули люди, Грейди Джоунз позвал Фрума. За спиной у Джоунза появились остальные. Он спросил:

— Что тут у вас творится?

— Спортачили мы все дело, — сказал Фрум. — Я думаю, они смылись.

Кто-то закричал «Девятка!», чтобы его не спутали. Из тьмы появился силуэт — это был Текс Корбин, работник постарше. Он был в группе Скоггинза. От злости он чуть не плакал.

— У них там ялик был, — сообщил он. — Мы им задали жару, когда они поперли. Одного, кажется, зацепили. Это была банда Джека Айвза, точно!

— Можно зажечь свет, — сказал Лаудон, — теперь без разницы.

На берегу ещё гремели револьверы, но похоже, без всякого воодушевления. Лаудону вдруг показалось, что рот у него набит ватой.

Он на ощупь пробрался в хижину и нашел фонарь. Стекло все еще было горячим. Поднес спичку к фитилю.

В хижине не было ничего особенного — печка, стол, табуретки, разбросанная одежда и снаряжение для верховой езды. Обычно после того, как бедлендеры встречались здесь, они переправляли скот за реку и продавали индейцам виски. В хижине пахло клопами.

Вошел Фрум и огляделся по сторонам. Лицо у него было каменное.

Чуть позже появился Грейди Джоунз.

— Вам надо поглядеть, что мы нашли в конюшне. Целая кипа свежих шкур — сложены, засолены и подготовлены к отправке вниз по реке. Клейма разные, есть и «Письменное Л», и «К в рамке», и «Длинная Девятка», и синглтоновское «Стропило С». А лошади в корале — тоже со всей окрестности, не считая нескольких клейм, про которые я в жизни не слышал. — Лицо у него было перекошено от гнева. — Это гнездо надо было разорить давным-давно!

— Лошадей отведем на ранчо, — сказал Фрум. И оглянулся на Лаудона. — Хорошо сработано, Джесс. Угадал нужное место и вывел нас сюда. Мы тут напортачили, но если что-то сегодня было сделано как следует, то это благодаря тебе.

Он поглядел в сторону двери.

— А где Олли?

Грейди Джоунз подошел к двери и спросил у тех, кто ожидал снаружи. Имя Олли зазвучало то здесь, то там, как без толку перебрасываемый мяч.

Фрум поднял фонарь и сказал:

— Пошли, посмотрим.

И тогда Лаудон понял. Он понял это нутром — было сегодня в Скоггинзе что-то такое, видно было, что Управляющий тоже знает, ну, вот как быки знают, когда опасная буря надвигается. С чего бы еще Олли не присоединился к ним?

Лаудон вышел вместе с другими, Фрум шел впереди, с раскачивающимся фонарем в руке, отбрасывая громадную неуклюжую тень. Река лежала под небом, как черное серебро. Они искали среди прибрежных камней, пока не нашли. Стало тихо, как в пустой церкви. Лаудон увидел то, что освещал фонарь, а потом поднял взгляд на скалистый обрыв за рекой. Теперь эти скалы уже не напоминали замок, это была нависшая над ними громадная тяжесть, черная и угрожающая.

Некоторые мертвые, — подумал Лаудон, выглядят так, будто заснули; но Олли Скоггинз и с виду был мертвым… рот у него приоткрылся, неживые глаза продолжали смотреть. Шальная пуля, выпущенная кем-то из банды Айвза, когда они пробивались к ялику, сделала Олли мертвецом.

Чарли Фуллер сказал:

— Сдается, этой команде нужен будет новый старшой, — пытаясь за напускным цинизмом спрятать что-то, таящееся глубоко в нем. Но потом его голос дрогнул, и он выругался тоскливо:

— Чтоб их черти взяли!..

И повторял эти слова снова и снова.

Кто-то объяснял:

— Не могли мы увидеть этот ялик… вон тот старый тополь на берегу заслоняет… Мы и не знали, что у них есть лодка…

Фрум выглядел спокойно, и Лаудон подумал — неужели он действительно ничего не чувствует?.. Или, демонстрируя выдержку, надеется успокоить окружающих?

— Пожалуй, — сказал Фрум, — надо привести наших лошадей из-за гребня и расположиться здесь до рассвета. Ночью мы уже больше ничего не можем сделать… — Он показал фонарем: — Вот вы двое, заберите Олли отсюда.

Все было выполнено. А потом была долгая ночь, люди, завернутые в одеяла, в хижине и снаружи, и кто-то на страже у речного берега на тот маловероятный случай, если у Айвза хватит дури возвратиться. Звездный свет, беспокойная река, бедленды вокруг, и где-то вдали — воющий койот, одинокий, как Бог.

Ночная бессонница. Люди вертелись в своих одеялах, Лаудон глядел в небо и вспоминал Олли — особенно то, как Олли пришел к нему в спальный барак… Он пришел к Джессу, потому что предстоящее дело было ему не по плечу. Да… ветер коснулся вершины старой сосны…

Он увидел, как пришел день, и смотрел, как просыпается лагерь. Он видел завернутое в одеяло тело, переброшенное через седло Олли, видел, как люди выгоняют лошадей из кораля и сбивают их в табун. Он оседлал свою лошадь, сел в седло и приготовился тронуться вместе со всеми. Вчера он ехал впереди, но показывать дорогу домой никому не надо. Он подумал, сообразит ли Фрум поджечь хижину и конюшню; но когда Фрум этого не сделал, он не стал лезть с советами.

Когда они трогались в путь, Фрум подъехал к нему и пустил коня медленным шагом рядом. У Фрума проступила щетина, глаза были усталые. Он сказал:

— Когда вернемся, забери свои вещи из спального барака, Джесс. Теперь ты — старший объездчик.

— Ладно, — сказал Лаудон и подумал, что должен бы радоваться. Сделан следующий шаг, и что толку подсчитывать затраты, если уже за все заплачено? Какого черта всегда у него остается капля сомнения?.. Он решил, что устал и что только поэтому единственное, что он сейчас чувствует — это опустошенность.

10. БУРЯ СОБИРАЕТСЯ

Управляющий…

Что ж, — пришел к заключению Лаудон, — это — достижение, этим можно гордиться. Управляющий, или же старший объездчик ранчо «Длинная Девятка», где твои приказы выполняют чуть не две сотни людей. Управляющий, с собственной комнатой в большом доме, и Фрум каждое утро обсуждает с тобой дела и с уважением относится к твоим суждениям, и рассчитывает на тебя. А утром, во время завтрака — Элизабет за столом, хотя и не часто, потому что с тех пор, как Фрум организовал школу и она начала учить детей, она обычно остается в школе на ночь, и свет ее окна виден далеко в прерии

У управляющего дел хватает. Лаудону казалось, что его дни насыщены куда больше, чем это можно вообразить Это выглядело примерно так: возьми пару ребят и закрепите эту проволочную изгородь, Грейди; а ты, Билл, — или Пит, или Ленни — отправляйся на Прикли и погляди на лошадей. То надо выкопать колодец, то осмотреть снаряжение перед осенними объездами. Подходит октябрь, и скоро в Майлс прибудет стадо скота для нас. Теперь пора объезжать лошадей. В коралях — гром копыт, всюду жуткая суматоха. Поднимаешься с рассветом, и весь длинный день ездишь, работаешь, беспокоишься о чем-то. Помни, что ты не можешь все сделать сам, научись раздавать работу другим. Докладываешь о делах Фруму и надеешься, что он одобрит, потому что он ведь выбрал именно тебя из всей команды. А кое-кто, вроде Грейди Джоунза, из-за этого смотрит косо, ну как же, он ведь работает здесь дольше. Точно, Грейди в эти дни выглядит довольно мрачно…

Да, такой работой можно гордиться. Куда девались те горькие иронические мысли — что надо было умереть Олли Скоггинзу, чтобы эта работа досталась Лаудону! Человек не должен возражать против того хорошего, что удача подбрасывает на его пути. И когда дела ранчо приводили его в Крэгги-Пойнт в те недели, что последовали после схватки у Замковой Излучины, Айк Никобар сиял от гордости за него. Лаудону было приятно видеть, как счастлив Айк из-за того, что случилось с его старым другом и партнером.

О Джеке Айвзе — ни слуху ни духу с той самой ночи, когда он пробился к речному берегу, оставив среди скал мертвого Олли Скоггинза. Тем не менее, Лаудон держался осторожно. Вокруг «Длинной Девятки» — никакой суеты, никаких неприятностей, но с соседних ранчо — «Письменное Л», «К в рамке», «Стропило С» — все время сообщают о пропажах скота.

Однажды на «Длинную Девятку» приехал Синглтон, хозяин ранчо «Стропило С». Он перекинул ногу через переднюю луку, пощипал свою скудную козлиную бородку и сказал:

— Я не буду долго разглагольствовать. Как насчет того, чтобы объединить вашу команду с моей и провести настоящую облаву? И не так сгоряча, через пень-колоду, как вы устроили у Замковой Излучины.

Фрум стоял на парадном крыльце своего дома, Лаудон — рядом с ним. Фрум сказал:

— Когда придет время, Шэд.

Синглтон сплюнул в пыль.

— Вы с ними выровняли счет, — сказал он. — Человек за человека — Максуин за Скоггинза. Может, вы хотите выйти из игры, сведя баланс? Ну, так вы увидите, что это не получится. Будет пролито еще немало крови. И если мы не дураки, так мы должны ударить первыми.

Синглтон был техасец. Лаудон знал это племя, потому что сам был оттуда родом; сотни таких как Синглтон так и не признали в глубине души поражение при Аппоматтоксе. Когда пастбища техасских равнин после войны оказались объедены начисто, они последовали по стопам Чизхолма и Гуднайта к дальним просторам. Их бородатые лица отражались в водах Боске-Гранде, Симаррона и Йелоустона. Это было воинственное племя, и если дело шло к драке, то они привыкли бить первыми.