Пошла в ванную, стянула джинсы, пуловер, майку и приняла горячий душ. Потом в тренировочных штанах и футболке, с мокрыми волосами танцевала босиком в гостиной, нажав на проигрывателе кнопку повтора, потом выудила из керамической вазы возле дивана киви, очистила его и, громко подпевая, уселась в кухонном уголке на стул. Ей хотелось с кем-нибудь поболтать, но, позвонив по трем номерам, она каждый раз нарывалась на автоответчик. Хотя и сама толком не понимала, почему ее так тянуло позвонить подругам. Да нет же, совсем не тянуло. Лучше куда-нибудь сходить, встретиться с Арией или Ксенией где-нибудь в кафе, выпить вина и танцевать до полного изнеможения. Она упала на диван, зажав между плечом и ухом трубку мобильного, а половинку киви – во рту, держа в левой руке журнал-афишу. На мобильном у Ксении тоже был включен автоответчик. Ария, ее старая подруга из Целендорфа, работавшая теперь в Министерстве печати и часто сопровождавшая зарубежных гостей, сняла трубку.

– Сегодня вечером не могу. Я сейчас с группой из двадцати тоголезцев на пути в Потсдам. Мы вернемся не раньше одиннадцати.

– Черт.

– Что-то случилось?

– Да нет. Просто хочется куда-нибудь сходить, а никто не может.

– Если вернусь пораньше, позвоню. Куда сходим?

– Без разницы. В «WMF» 24 или еще куда-нибудь.

– Я позвоню попозже, ладно? Сейчас не могу. Пока. Она бесшумно положила трубку на тумбочку возле дивана и принялась разбирать шкаф. Бросила взгляд на часы. Скоро шесть. Раньше семи, даже половины восьмого, домой никто не вернется. Прекрасная возможность разобрать одежду, принять нормальную ванну, сделать маникюр, вымыть волосы и посмотреть по телевизору «You've got the power» 25.

Она стояла в трусиках перед диваном, разглядывая вываленные на него вещи: блузки, пуловеры, рубашки, брюки, разодранный полиэтиленовый пакет, из которого торчат черные нейлоновые колготки. Отдельно лежит совершенно убойное боди, которое она как раз собиралась примерить, и тут раздался звонок. Она быстро натянула майку, пошла к двери, сняла трубку домофона. Это может быть только отец. Только он иногда появлялся без предупреждения.

– Да. Пап?

– Сеньорита Джульетта. Это Дамиан.

Чувства, охватившие ее в это мгновение, останутся в памяти до последнего вздоха. В ужасе закрыв лицо руками, она на несколько секунд замерла, а потом, так ничего и не сказав, уверенно и спокойно нажала кнопку. У нее оставалось меньше минуты, чтобы подумать, правильно ли она поступила, одновременно запихивая в шкаф сваленные на диване шмотки, закрывая дверцы и снова открывая их, чтобы вытащить свитер, натянуть его сверху на майку, потом еще раз – чтобы схватить брюки… Но какие? Джинсы!.. Помчаться в ванную и успеть еще бросить быстрый взгляд на себя в зеркало, выдавить в рот немного зубной пасты и тщательно прополоскать… Потом вдруг рассердиться – да как он посмел ни с того ни с сего сюда заявиться! – удивиться, как быстро он нашел ее, спросить себя, чего ему от нее надо, хотя вообще-то ей совершенно очевидно чего, и она сама тоже этого хочет, да еще этот страх, эта нервозность – как так, пустить чужого человека в свою квартиру! Потом снова звонок, на этот раз у входной двери, и она пошла, чтобы открыть ее, но сначала собралась было поставить другую музыку… Нет, все равно, пусть остается эта, а то подумает, что она хочет что-то приукрасить, последний взгляд в зеркало – достаточно ли хороша? И пока все это проносилось в голове, она успела еще вспомнить бабушку, ее слова о родителях, то есть прежде всего о Маркусе, отце Джульетты. «Маркус красивый мужчина, – сказала она. Ее дочь, мама Джульетты, тоже, по общему мнению, красивая женщина. – Встретить красивую женщину приятно, встретить красивого мужчину – маленькое чудо».

Остальные мысли как-то стерлись из ее памяти. Когда она открыла дверь, у нее перехватило дыхание: бояться следует не его, а себя. Это было чудо. Ей захотелось его поцеловать. Захотелось, чтобы он поцеловал ее. Хотя это было совершенно невозможно. Она совсем не знает его. А он ее – еще меньше. Почему он так самоуверенно улыбается, глядя на нее своими светлыми глазами, то ли зелеными, то ли голубыми, о которых ей наверняка известно только одно: она не может от них оторваться.

Внешность Дамиана не так-то просто классифицировать. Он не похож на латиноамериканца. Ни смуглости, ни темных волос. Кожа, напротив, светлая до прозрачности. Или все дело в его бровях, более темных, чем волосы? Может, у нее в голове слишком стереотипный образ латиноамериканца? Он примерно на голову выше ее, около метра восьмидесяти пяти. Его фигура, еще в «Хамелеоне» поразившая ее изяществом, теперь скрыта плащом. Она очень хорошо помнила его грациозный и одновременно мужской торс, обтянутый мокрой от пота белой футболкой. По его фигуре невозможно догадаться, что он танцор. Но каждое движение – даже самое небрежное и легкое – ритмично и музыкально.

Впрочем, то, что покорило ее в нем, лишь отчасти связано с внешностью. Конечно, он красив, но сколько красивых мужчин пытались уже добиться ее благосклонности? Да, черты лица действительно хороши, хоть и не слишком правильны, оно кажется юным и одновременно мужским. Но есть и еще что-то, притягивающее и одновременно пугающее ее. Вот он стоит перед ней в застегнутом плаще, концы красного шелкового шарфа разбросаны по плечам, перчатки зажаты в левой руке, капля пота над верхней губой.

– Прости, – сказал он, – тебе могло показаться, что я прогнал тебя. Ты ведь так подумала? Прости. Я не хотел. Про конкуренцию я просто так ляпнул – конечно же, это чушь. Если хочешь узнать что-то о танго, вот тебе моя карточка. Звони когда захочешь, хорошо?

– Как вы… Откуда у тебя мой адрес?

Он усмехнулся:

– Я ясновидящий.

– Ах вот как.

– Espezislist 26 по нестандартным ситуациям. Джульетта Ваттин. Гзовскиштрассе, тридцать один. В Берлине такая одна. – Он постучал себя по лбу. – Телефонная книга.

Он протянул ей визитку. Она взглянула на карточку, потом на его лицо. Внезапно ее охватило странное спокойствие. Его акцент стал заметнее. Espezislist? И «р» раскатистое.

– Хочешь поесть? – У нее просто вырвалась эта фраза. Она сделала шаг в сторону, открывая ему проход. Поесть? Почему поесть? Она же собиралась сказать «выпить»?

Он наклонил голову.

– Bueno 27… – неуверенно сказал он.

Он тоже нервничал. На свой лад. И ей захотелось обнять его. Его голос слегка дрожал. В висках стучало. И он вспотел. Собрав все свое мужество, она развернулась и пошла в комнату. Потом, уже из кухни, услышала, как тихо защелкнулась дверь. Открыла холодильник, достала бутылку белого вина, наполнила два бокала. Обернувшись, увидела, что он стоит к ней спиной и осматривается. Он уже снял плащ и небрежно зажал его под мышкой. Темно-зеленая рубашка с засученными рукавами. Брюки обтягивают бедра и нисколько не мешают составить довольно точное представление о его фигуре.

Джульетта сглотнула. Как сама она выглядела в тот момент, ей и по сей день неизвестно. Сердце вдруг начало бешено колотиться. Атмосфера в комнате вмиг стала какой-то странной. Дело было не только в том, что мужчина, который очень ей нравился, вдруг возник прямо посреди ее комнаты, будто с неба свалился. Было во всем этом что-то особенное. В животе затрепетали крылышками множество мотыльков, ей захотелось немедленно утопить их в вине. Дамиан вошел в комнату. Его движения пробуждали в ней какие-то смутные воспоминания, оказавшиеся, правда, слишком мимолетными и растаявшие, словно круги на воде.

Дамиан положил плащ на диван, подошел к ней, взял из ее рук бокал. Они чокнулись и выпили.

– Мне стыдно, что я так бесцеремонно вломилась к вам во время репетиции, простите, – сказала она, только чтобы что-нибудь сказать. – Поэтому я и ушла. Еще?

– Да, с удовольствием.

Он сел на диван. Она принесла бутылку, снова наполнила бокалы. Он пригубил. Почему-то она не могла спокойно смотреть на его мускулистый торс. То ли природа оказалась очень щедра к нему, то ли он сам потратил много времени и сил на тренировки.

Джульетта устроилась на безопасном расстоянии, на табурете в виде верблюда, привезенном родителями из Египта, и приступила к расспросам. Откуда он, что тут делает, давно ли в Германии, где так хорошо выучил немецкий? На первые три вопроса он ответил не задумываясь, четвертый проигнорировал, встал, подошел к ней, взял из руки бокал, поставил на пол, обхватил ее голову ладонями и поцеловал в губы.

Она отпрянула.

Он остановился.

– Но… – начала было она.

Он, ничего не говоря, снова поцеловал ее. На этот раз поцелуй оказался более долгим. Потом он снова остановился, глядя ей в глаза. Его лицо оказалось так близко, что ей пришлось несколько раз моргнуть, чтобы поймать его взгляд. Цвет его глаз невозможно было определить даже с такого расстояния. Серо-зеленые, с очень яркими темными зрачками, они просто парализовали ее.

Его левая рука коснулась ее бедра, правая гладила щеки, затылок, мягко притягивая голову. Она закрыла глаза. Дыхание стало прерывистым. Если он еще раз поцелует ее, она задохнется. Нет, кажется, все наоборот. Похоже, она задохнется, если он перестанет ее целовать. Хорошо, что он не перестает. Он нежно провел нижней губой по ее губам. Она почувствовала прикосновение его языка и чуть-чуть приоткрыла рот. Его язык исследовал мягкие своды ее нёба. Она приоткрыла рот шире и вдруг обхватила руками его шею. Пальцы скользили по его волосам, она искала в нем опору, потеряв ощущение реальности. Ей хотелось что-то сказать, но язык жестов выглядел уместнее. С нежным любопытством она исследовала его затылок, прижимаясь к нему, пока его руки, забравшиеся к ней под майку, гладили ее спину. Она почувствовала, что он поднял ее. Закрыла глаза, крепко сжимая его шею, будто ища в этом объятии защиты от него же. Он бережно положил ее на диван, и одним движением стянул с нее свитер и майку.

Она открыла глаза и взглянула на свое обнаженное тело. Плечи и грудь до самых сосков покрылись гусиной кожей. Дамиан жадно смотрел на нее. Джульетта лежала неподвижно, парализованная желанием и страхом. Мышцы влагалища сжимались помимо воли. Она искала подходящие слова, но таких даже не существовало. Руки все еще стягивали рукава пуловера. Она и не пыталась их высвободить, просто неподвижно лежала, отдавшись его рукам, губам и глазам, томимая ожиданием, что он каким-то образом избавит ее от невыносимого напряжения. Она зажмурилась и ощутила его губы на своей груди. Ей хотелось чувствовать его каждой клеточкой своего тела. Его рука потянулась к пуговицам на джинсах. Она распахнула глаза и посмотрела на него. Он наклонился и припал к ее губам долгим нежным поцелуем, расстегивая при этом пуговицы одну за другой. Когда он снял с нее джинсы, она с ужасом ощутила мокрое пятно у себя на трусиках. Ей было неприятно, что он это видит, и она сдвинула ноги. Но он раздвинул их, высвободил наконец ее ладони из рукавов и притянул их к воротнику своей рубашки. Пока она расстегивала пуговицы, он заговорил по-испански. Она не понимала, что он говорит, но интонации заставляли действовать быстрее. Когда она стянула с него рубашку, он встал и сам снял носки и брюки. Теперь он стоял перед ней в одних трусах, которые топорщились спереди и тоже слегка увлажнились. Джульетта откинулась назад. Происходящее казалось полнейшим безумием, хотя с самой первой секунды, едва увидев его в театре, она не сомневалась, что хочет отдаться именно ему. При этом рассудок не мог примириться с абсурдностью ситуации. Что происходит? Она никогда в жизни никого не хотела так, как этого полураздетого танцора, стоящего сейчас перед ней, хотя три часа назад даже не подозревала о его существовании. Может, она еще слишком молода? Или молодость только мешает? Хотя вообще-то ей не нужен сейчас никакой ответ. Впереди целая жизнь, чтобы его найти.

Дамиан опустился на колени, приподнял ее ноги и снял трусики. Сердце перестало биться. Нагота превратилась в прохладное одеяние, по которому глаза Дамиана скользили, словно невидимые руки. Он развел ее ноги в стороны и стал целовать. Она закричала, оттолкнула его. Но в следующий же миг притянула к себе и, обхватив ногами, прижалась к нему. Он не двигался, только гладил ее.

– Стань моей женой, – тихо сказал он. – Давай, стань моей женой, сейчас.

Дыхание сделалось глубоким, свободным, ровным. Весь мир сосредоточился у нее в лоне и постепенно превращался во что-то неописуемое.

Потом они тихо лежали рядом. Его дыхание шевелило волосы у нее на затылке, она чувствовала капли его пота на своей груди. Открыв глаза, она удивленно уставилась в потолок. Рассудок пытался вернуть ее назад, заполняя сознание неприятными мыслями. Дамиан уткнулся лицом в ее шею и нежно покусывал. Она засмеялась, пытаясь вывернуться и его объятий. Он поднял голову, оперся подбородком о ладони с любопытством посмотрел на нее. Она поцеловала его брови, щеки, кончик носа.

– Я люблю тебя, – сказал он.

Она ладонью закрыла его рот и покачала головой:

– Не говори ничего. Ты меня совсем не знаешь.

– Я знаю о тебе все.

– Ты ничего не знаешь.

– Я люблю тебя.

– Раз ты так легко говоришь об этом, значит, слово «лю бовь» ничего для тебя не значит. Нельзя любить человеке которого знаешь всего несколько часов.

– Я люблю тебя уже двадцать три года, – отозвался он. Она улыбнулась.

– И скольким женщинам ты это говорил?

– Ни одной. До сих пор я не любил ни одной женщины.

Джульетта наморщила лоб.

– Перестань. Такие слова все портят.

Он коснулся ладонью ее лба, провел пальцем вдоль лини бровей.

– No importa. Ya vera 28, – прошептал он.

– Что ты сказал?

– Не важно.

– Почему ты говоришь по-испански, хотя знаешь, что не понимаю этого языка?

– Но немецкого ты тоже не понимаешь, так что я с тем же успехом могу говорить и по-испански.

– Откуда ты так хорошо знаешь немецкий?

– Учил.

– Где?

– В школе.

– Разве в аргентинских школах изучают немецкий?

– Нет, вообще-то нет.

– Но ты учил?

– Да.

– Зачем? Ну, это ведь трудный язык и все такое…

– Немецкий? Нет. Почему?

– Мне часто приходилось слышать, что немецкий труден для иностранцев.

– Чушь. Это вы сами придумали, потому что немцы страшные перфекционисты.

– У тебя немецкие корни?

– С чего ты взяла?

– Ты говоришь почти без акцента.

– У меня был хороший учитель. Господин Ортман из Ботропа. И потом, у нас есть немецкий телеканал.

– Из Ботропа? Забавно.

– Почему?

– Звучит так обыденно. Приехал бог весть откуда и, оказывается, знаешь, где Ботроп.

– Я знаю еще Херксхайм и Випперфюрт 29.

Он раскатывал «р», выговаривая слова так, словно, сам того не желая, произносит скороговорку. Джульетта улыбнулась.

– Почему тебя назвали Джульеттой? – спросил он. – Совсем не немецкое имя.

– Папа хотел окрестить меня Юлией. Но мама не согласилась. Ей казалось, что это имя приносит несчастье. Джульетта – компромиссное решение.

– Маленькая Джулия… – прошептал он, обжигая взглядом. И ее накрыла вдруг такая мощная волна нежности, что она просто обхватила ладонями его голову, притянула к себе и жадно прижалась губами к его губам. Они целовались долго, сжимая друг друга в объятиях. Она чувствовала его усиливающуюся эрекцию, растущее напряжение. И начала ритмично прижиматься к его бедрам. Разум восстал, но Джульетта отказывалась внимать ему, предавшись совсем иным силам, бушевавшим сейчас в ее теле.

– Я люблю тебя, – снова прошептал он. – Даже если ты мне не веришь. Вот увидишь… Ты моя жена. Мой ясный светик…

Она не имела понятия, куда заведут ее эти движения. Пока он рядом, разуму места не было. Ей хотелось наслаждаться каждой секундой. То, что случилось, было так необычно и так чудесно, что она боялась испортить ощущения непрошеными мыслями. «Ты для него девочка на один день, – говорил противный голос внутри. – И ты заплатишь за это, дорого заплатишь. У такого мужчины просто не может не быть женщины. Валери предупреждала тебя: будь осторожна с этими латиносами. А он захватил тебя врасплох». Нет, неправда! Она сама захотела. И только поэтому убежала из театра.

Они провели вместе ночь, следующий день, следующую ночь и половину наступившего воскресенья. В какой-то момент матрац с кушетки оказался посреди комнаты, обложенный со всех сторон подушками и одеялами. Ночью, около трех, им вдруг захотелось есть, и они сообразили что-то условно съедобное из консервированного тунца, томатного соуса и спагетти. Потом выпили чаю, потому что вина не осталось. Потом вместе приняли ванну и еще долго лежали на своем ложе, намазывая друг друга кремом, пока за окном не забрезжил рассвет.

Суббота прошла почти так же. Проснувшись, они бесконечно ласкали друг друга, пока от возбуждения не свалились с матраца, а потом чувствовали себя слишком усталыми, чтобы предпринять что-нибудь за пределами постели. В какой-то момент Джульетта умудрилась даже сварить кофе и отыскала пару кексов. Ее мобильник несколько раз звонил, но она, бросив взгляд на экран, не отвечала. Ближе к вечеру они добрались все-таки до греческого ресторанчика в соседнем доме и немного поели – почему-то оба особо не проголодались, потом купили бутылку вина и, крепко обнявшись, поднялись по лестнице обратно к ней.

Вторая ночь была еще лучше первой. Не стоит сейчас о ней вспоминать! То, что он делал и говорил… А ей тогда было все равно, действительно ли происходящее означает именно то, что ей кажется, или таким образом просто проявляются его желание и потенция. Вторая ночь околдовала ее. Когда в воскресенье после поцелуя он все-таки ушел и она осталась одна, то чувствовала себя совершенно опустошенной. Все тело болело как большая рана. Она привела в порядок квартиру, приняла ванну, по-прежнему не отвечая на телефонные звонки, становившиеся все настойчивее. У нее было ощущение, что она только что пережила кораблекрушение.

Так девять недель назад все это началось. А закончилось той самой историей с отцом.