2

Мой дорогой Иоганн,

я пишу тебе, сидя на почтовой станции в Редахе, куда я прибыл, чтобы закончить одно дело, и откуда я завтра утром отправлюсь дальше, в Лейпциг. Какая это радость, хоть на краткое время уехать из Нюрнберга, где я чувствую себя физически отрезанным от мира. Как тебе известно, я с большим трудом нашел там место помощника городского врача и должен почитать за счастье, что могу исполнять эту весьма скромную должность.

Судьбе было угодно, чтобы некая высокопоставленная и влиятельная особа, вероятно, известная тебе, нашла удовольствие в моих способностях и по собственной воле пригласила меня к себе на службу. Я бесконечно далек от того, чтобы подвергать хотя бы малейшему сомнению честность и порядочность его предложения. Но поскольку мне было в высшей степени затруднительно получить даже ту скромную должность, каковую я сейчас исполняю, постольку известную осторожность возбуждает во мне вероятность поставить мое нынешнее пропитание на карту ради неведомого будущего. Именно поэтому я хочу попросить тебя коротко рассказать мне об особе моего возможного будущего благодетеля, поскольку он тебе хорошо знаком.

Вкратце суть моего дела состоит в следующем: не очень давно в Нюрнберге появился советник юстиции ди Тасси из Высшего имперского суда в Ветцларе. Советник прибыл в город для того, чтобы расследовать случай мошеннического разорения. Так как в это же время надо было дать заключение о смерти одного человека, меня как врача привлекли к делу, и в последующем я узнал многое о медицинских и разных других сторонах этого расследования. Все дело оказалось более запутанным, чем казалось сначала, и поэтому потребовало более глубокого расследования, в каковое, как я уже сказал, я должен был внести свой вклад и из-за этого задержаться и полностью оставить свою должность в Нюрнберге.

Поэтому, дорогой Иоганн, хочу я, прежде чем отважиться на такой шаг, попросить у тебя совета, стоит ли мне поступать на службу к вышеупомянутому советнику юстиции ди Тасси. Я уверен, что в любом случае весьма почетно стать представителем незапятнанного Высшего имперского суда, превратившись, таким образом, из простого помощника врача в тайного медицинского советника. Все же твоя оценка, поскольку ты знаешь мир власти, титулованной знати и всех связанных с этим отношений много лучше, чем я, была бы для меня весьма и весьма желательна и обязала бы меня в будущем испытывать по отношению к тебе глубочайшую благодарность.

Я пересылаю тебе это письмо с частным курьером. Он уже получил вознаграждение за передачу мне твоего ответа, и я настоятельно прошу тебя не доверять ответного письма имперской почте, но исключительно этому оплаченному мною посыльному. Мне было бы в высшей степени неприятно, если бы по какому-либо недосмотру эти сведения попали бы в руки третьих лиц. Кроме того, я настоятельно прошу тебя отправить ответ в Лейпциг, в«Hotel deSaxe»,чтобы я получил твои замечания до возвращения в Нюрнберг и мог бы обдумать свое решение.

Заранее благодарен за помощь и остаюсь преданным другом

твой Николай.

3

Они выехали тем же вечером. Николай испробовал все, что было в его силах, но не смог убедить Магдалену сказать ему больше того, что она точно сможет отвезти его в Лейпциг. По какой дороге? Она очень хорошо это знала. Где они смогут скрываться и ночевать? У ее друзей. Кто эти друзья? Люди, достойные доверия.

Под конец он перестал задавать вопросы. Впрочем, у него не было другого выбора. Карта ди Тасси и споры с Магдаленой показали ему не только, насколько густа сеть осведомителей и шпионов, но и то, что без отличного знания местности и связей девушки он не имел никакой надежды скрыться от ищеек ди Тасси. Они будут ехать ночами. Когда он спрашивал ее, где они будут прятаться днем, она показывала ему белые пятна на карте ди Тасси и говорила: «Здесь».

Остаток вечера они отдыхали, потом плотно поужинали и объявили изумленному стекольщику о своем отъезде. Когда они покидали селение, на землю уже опустилась темнота. По крайней мере еще одну ночь они будут опережать своих преследователей.

Он подчинился девушке, так как уже через две мили убедился в том, что Магдалена действительно очень хорошо знает местность. Когда они съезжали с главной дороги и Николай думал, что сейчас они окажутся в густом лесу или непроходимом кустарнике и им придется вернуться, всегда находился проход на открытое поле или обнаруживалась узкая тропинка, которая шла вдалеке от большой дороги в одном с ней направлении. Каждые два часа они делали остановку и некоторое время отдыхали и подкреплялись едой. Огня они не разводили и разговаривали мало.

Одинокая усадьба, до которой они добрались к утру, располагалась в конце небольшой долины. Насколько мог судить Николай, вокруг не было ни одного населенного пункта. Сама усадьба состояла из главного дома и нескольких пристроек. В доме было тихо, никто не проявлял признаков жизни, когда они спешились у дверей. Ставни на окнах были заперты. Из каминной трубы не шел дым. Магдалена, очевидно, была хорошо знакома с этим местом. Она подошла к двери дома и попыталась ее открыть. Но это ей не удалось. Через несколько мгновений она вернулась, взяла лошадь под уздцы и указала рукой на одну из пристроек. Там им повезло больше. Они вошли внутрь строения. Было ясно, что совсем недавно здесь находились несколько лошадей.

— Они уехали в Заальфельд, — сказала Магдалена. — Мы должны дождаться их возвращения.

Николай ничего не ответил и занялся лошадью. Закончив с этим, он взвалил на плечо свой мешок и последовал за Магдаленой, направившейся в другую пристройку. Войдя в маленькое строение, они набросали на пол солому и расстелили на ней попоны. Николай закрыл дощатую дверь и пересек помещение, весьма напоминавшее хлев. Здесь, правда, находились только сено и солома, заготовленные на зиму. В этом отношении им просто повезло. Едва ли здесь была уместна удобная кровать. Он положил на землю мешок, развязал плащ и принялся снимать сапоги. Магдалена легла на солому, как была, в плаще, завернулась в него и молча смотрела на Николая. Он отвел взгляд, испытывая неприятное чувство. Никогда не приходилось ему попадать в такие положения. Сумеречный утренний свет и уединенность этого места погрузили его душу в глубокую меланхолию. Глаза горели от усталости. Но одновременно мысли его работали необычайно четко. Сердце сильно билось, хотя для этого не было никаких видимых оснований. Здесь они находились в полной безопасности. Лошади надежно спрятаны, а усадьба расположена уединенно и вдалеке от населенных мест. Правда, у них было мало еды, и им придется поголодать, пока не вернутся хозяева, но зато они смогут, ничего не опасаясь, спокойно выспаться. Здесь ди Тасси никогда не найдет их.

Он, однако, сильно нервничал, улегшись на небольшом, но заметном расстоянии от Магдалены, накрывшись плащом и сбив под головой ком из соломы. Когда он устроился и бросил на нее взгляд, то заметил, что она все это время внимательно наблюдала за ним. Он отвернулся и принялся смотреть на одно из двух окон, за которыми виднелось начавшее светлеть утреннее небо. В который уже раз он задавал себе проклятый вопрос: что с ним происходит?

— Я внучка Евы фон Буттлар, — вдруг заговорила она, — основательницы общества Евы. Ты когда-нибудь слышал о нем?

Николай покачал головой и медленно повернулся к девушке. Теперь она решила рассказать ему свою историю. Здесь, в этом сарае.

— Ева была придворной дамой в Эйзенахе, — продолжала она. — Тогда Эйзенах не принадлежал Веймару. Это была часть Саксонии с резиденцией правительства. В возрасте четырнадцати лет она вышла замуж за наставника пажей курфюрста саксонского Жана де Везиа, родом из Франции.

Она немного приподнялась, подперла левой рукой голову, а правой принялась играть соломинкой, которую вытащила из своей подстилки.

— Несколько лет она вела обычную для своего положения жизнь, каковая, как тебе, наверное, известно, совершенно лишена смысла и больше похожа на скотское существование. Она пробудилась на восемнадцатом году жизни и покинула двор, оделась, как крестьянка, начала общаться с простыми и презираемыми людьми, чем заслужила сначала насмешки, потом гнев, а в конце концов и презрение двора.

Поползли злобные слухи о том, что она стала шлюхой. Да, да, шлюхой.

Она выплюнула это слово по буквам.

— В действительности она в течение нескольких лет избегала близости мужа и не подарила ему дитя, так как она уже тогда отвергла брак как безбожное состояние.

Николаю показалось, что он ослышался, и он перебил Магдалену:

— Брак — это безбожное состояние?

Она кивнула:

— Да, конечно. Признание этого факта есть часть просветления Евы: противоестественность брачных уз и всех других связанных с ними церковных заповедей. Не допускающая свободного выбора заповедь размножения. Запрещение развода. Она на собственном опыте испытала недостойное человека унизительное существование, и прежде всего, конечно, женщины. Вдохновение открыло ей выход: mysteriumpatris, тайна отца, другими словами: скрытое церковью от начала времен второе спасение.

— Второе спасение? — беспомощно повторил Николай.

— Я знаю, что ты не можешь этого понять.

— Я пытаюсь, — торопливо произнес он. — Но что это такое — второе спасение?

— Зачем Иисус явился к нам? — ответила она вопросом на вопрос.

Николай так же беспомощно пожал плечами.

— Чтобы освободить нас от наших грехов, — сказал он немного погодя.

— Нет, бог любит нас и поэтому прислал нам своего сына. Как знак своей любви. Иисус был только словом. Словом, которое стало плотью. В этом и заключается тайна. Дух во плоти, а плоть исполнена божественного духа. И плоть может в любой миг снова стать духом. Божественное начертано на живом теле. Не в мертвых буквах писания, но в его живом, священном смысле. Нас одурманили благовониями, курениями, писанием и причастием. Но Ева распознала этот обман. Она избегала католической и лютеранской службы, высмеивала писание, причастие и все церковные авторитеты. Ни один человек, творение Бога, не нуждается в церкви, говорила она. Бог пребывает в ней, каждое человеческое тело — это храм, из которого сияет божественный свет. Она сама располагала священническим саном. Ее собственное тело стало средством ее откровения. Ей нечего было сказать облаченным в черные сутаны людям, чьи сердца так тверды, холодны и мрачны, как камни церковных склепов, в которых они, зарывшись, прячутся от истины.

Она помолчала. Глаза ее сверкали. Дыхание убыстрилось. Было похоже, что ею вдруг овладело какое-то странное возбуждение, окрасившее румянцем ее щеки. Николай смущенно опустил голову и стал смотреть на ее красивые руки. Удивительные мысли Магдалены внушали ему нарастающую неуверенность. Плоть может стать духом? Второе спасение? Что она хотела этим сказать? Не напоминает ли все это о бродящих по всем землям фанатиках, которые появляются на рыночных площадях, валятся наземь в экстазе и мелют вздор о спасении?

— Вскоре ей пришлось покинуть Эйзенах. К тому времени она уже успела собрать вокруг себя маленькую группу верующих. Но чем больше последователей находило ее учение, тем злобнее становилось преследование, которому она подвергалась. И прежде всего в этом преуспели пиетисты, чье учение она освободила от никчемной мишуры и вернулась к его истинной сердцевине. Пиетисты начали против нее самую гнусную пропаганду. Против нее ополчилась вся Тюрингия, в Готе, Эрфурте и Эйзенахе на нее невероятно клеветали, и она была вынуждена бежать, бежать все дальше и дальше, останавливаясь во владениях князей, желавших просветления. Повсюду преследовали ее дурные наговоры, предубеждения и ненависть. Но в каждом новом месте увеличивалось число ее последователей. Кто встречался с ней, становился ее учеником. Они появлялись всюду, в Узингене, Лаасфе, графстве Зайн-Витгенштейн, в стекольных мастерских и крестьянских домах. Она обладала властью второго спасения. Из нее лучился свет mysteriutnpatris. Тот, кто приобщался к ее телу, освобождался от оков своего телесного воплощения. Она знала истинную тайну одушевления плоти, второго спасения тела, которое завершает спасение духа.

Николаю стало не по себе. О чем говорит Магдалена? Что означало приобщение к телу Евы Буттлар?

— Это общество уже не существует. Ненависть преследователей оказалась беспощадной и неумолимой. Его членов гнали по всей империи. Многие сумели уйти от преследователей, скрылись за границу — в Россию, Швецию и даже в Пенсильванию, в английские колонии. Моя бабушка дожила до исчезновения общины и в конце бежала в Швейцарию, где скрывалась под чужим именем вместе с немногими уцелевшими в глухой деревушке в Рапперсвилле. Из страха перед разоблачением они жили в полном уединении, тайно устраивали собрания, о которых знали очень немногие. Иногда они собирались ночами, предаваясь своим учениям, чтобы сохранить и передать дальше таинство второго спасения. Там была зачата моя мать, а также мой брат и я.

— Зачата? — изумленно переспросил Николай. — От кого зачата?

— От духа Евы в теле отца, — ответила Магдалена.

— Какого отца?

— Не того отца, какого дает нам дьявольская церковь, церковь Люцифера, а от благовещения ставшего плотью бога-отца. Я зачата в любви от многих отцов, зачата от чистой любви, а не от вожделения.

Николай потерял дар речи. Что она такое говорит? Он не ослышался? Но Магдалена уже говорила дальше.

— Кто хочет обрести чистую любовь, должен преодолеть вожделение. Церковь извратила эту простую истину и построила на этой извращенной истине свое могущественное царство. Только через вожделение пролегает путь к любви, а не против него. Только чистое влечение нашего естественного чувства есть единственная возможность познать святыню.

Она на мгновение умолкла. Врач был околдован ее странными речами. Она лишь выразила словами то, что излучало каждое движение ее тела, весь ее облик. Эта женщина обладала чувственной властью над ним, властью, от которой он не мог уйти. Он хотел встать, подойти к ней, прижать ее к ложу всей своей тяжестью и овладеть ее телом. Но он не мог этого сделать. Это она полностью владела им. Ее голос звучал в его голове. Он же потерял способность даже пошевелиться.

Она смотрела на него со смешанным выражением нежности и жалости. Вдруг она поднялась, подошла к Николаю и остановилась перед ним. Он смотрел на нее, не в силах ничего сказать или сделать. Ее окрашенные в черный цвет волосы рассыпались по плечам. Груди поднимались и опускались в такт с глубоким дыханием. Нижняя часть ее тела слегка выставлена вперед. Потом она резким движением расстегнула пуговицы, и рубашка соскользнула с ее плеч. Во рту у Николая пересохло. Пульс участился. Неподвижно и беспомощно смотрел он на обнаженные груди Магдалены, которые выступающими округлостями смотрели прямо на него. Он видел ее острые соски и гусиную кожу, которая образовалась вокруг них. Легким круговым движением бедер она сбросила с себя остатки одежды на пол. Вся роскошная красота ее юного тела была теперь на расстоянии вытянутой руки от него. Взгляд его скользнул по ней, жадно впитывая все детали: мягкую округлость ее девичьих грудей, светлые волосы на холмике Венеры, нежные бедра, которые немного разошлись в стороны и… что она делает? Она стянула с него попону, подошла ближе и уселась на него верхом. Потом она взяла его руки и положила их на свои груди.

— Ибо так все происходит и с душой человеческой, — сказала она. — Едва лишь ее коснется Бог, как Он тотчас дает ей возможность вернуться к самой себе, вернуться в себя и соединиться с Ним. Тогда душа чувствует, что она сотворена не для мирских удовольствий и мелочей, но что она обладает средством и целью и что она должна сделать усилие, чтобы снова направить себя к ней.

Он не мог больше сдерживаться. Он резко приподнялся, обхватил ее торс и начал жадно искать ее губы. Она ответила на поцелуй, но это продолжалось лишь краткий миг. Потом она нежно повалила его на спину, принудив его просто смотреть на нее в бездействии, и снова заговорила:

— Вот так происходит с этими душами. Немногие движутся с мягкостью до завершения, но они сами никогда не достигают моря спасения, они попадают в извилистый мощный поток, который уносит их с собой. Там снова нет у них покоя, бешено рвутся они вперед, но в этом мало пользы для них. Они наталкиваются на скалы и истощают себя.

У Николая не было больше терпения слушать ее странные слова. Он изо всех сил желал биться о скалы и истощать себя. Он снова прижался губами к ее рту, принялся нетерпеливо гладить ее тело и ласкать ее грудь, обнял ее талию, приподнял ее и вместе с ней перекатился на бок. Теперь они лежали рядом на боку, глядя друг на друга. В волосах ее были соломинки, тело покрыто тонкой пылью, которая поднялась из смятой их движениями соломы. Она продолжала говорить, а он ласкал все ее тело. Она не сопротивлялась, но старалась нежно удерживать его. Но он не мог больше сдерживаться. Он сорвал с себя рубашку, стащив ее через голову, неловкими движениями освободил себя от штанов и попытался соединиться с ней. Но она внезапно неистово воспротивилась, прикрыла тайное место рукой и поднялась. Он ничего не мог понять.

— Что ты делаешь? — задыхаясь, спросил он. Она серьезно взглянула на него.

— Это твое вожделение, твоя похоть. Как же ты далек от него.

— От него? От кого? — Он был одновременно исполнен нетерпения и недоумения.

Она немного отодвинулась от него.

— Посмотри на меня, — сказала она тихо и снова улыбнулась. — Совсем спокойно. Я принадлежу тебе. Все хорошо.

Она провела пальцем по его бровям, по губам, прошлась пальцем по его языку. Другая рука скользнула между его бедер, она нащупала его член и обхватила его ладонью. Николай слегка застонал.

— Но мы принадлежим Ему, — продолжала говорить Магдалена. — Я всего лишь орудие твоего освобождения. Ты должен искать Его, а не меня.

Но Николай уже давно знал, чего он ищет. Он снова обхватил ее талию, почти теряя сознание от желания. Прикосновение ее обнаженного тела одурманило его, наполнило пьянящим вожделением, которое поразило его как удар грома. Она еще сильнее прижалась к нему, обняла его за шею и слегка открыла рот.

— …les fleuves de Dieu sont remplis… — зашептала она, — ибо божественный источник жизни не иссякает, и сколь многие хотят попробовать его сладость и поэтому жаждут… la douceur divine dans l'amour de nos corps… в любви наших тел…

Николаю показалось, что под ним колышется земля. Он уже не понимал, спит он или бодрствует. В наслаждении телесных движений в него входило совершенно неведомое ему доселе ощущение. У него было такое чувство, что он уплывает из самого себя, превращаясь в водоворот из света и тепла. Он не хотел туда, но уже не владел собой. Магдалена притянула его к себе, к своему жаркому, истекающему потом телу, и прижалась к нему. В его лоне появилось непередаваемое, невероятное чувство, которое, поднявшись по животу, пронзило все его тело. Он взглянул на себя, скосив глаза вниз. Она обеими руками обхватила член. Пальцы ее были переплетены, словно она молилась. Но она действительно молилась. Французские и немецкие слова, слетавшие с ее губ, были ничем иным, как молитвой. Она улеглась под Николая, вытянув шею и слегка двигая головой из стороны в сторону. Потом она снова обхватила член пальцами, обняла Николая бедрами, отпустила член и приняла его в себя.

4

Внезапно проснувшись, он сел и недоуменно огляделся. Постепенно до него дошло, где он находится. Он лежал, укрытый своим плащом, на мягком соломенном ложе. Магдалена исчезла. Он прислушался. Снаружи доносились какие-то голоса. Должно быть, приехали ее друзья. Он постарался восстановить в памяти последний момент до того, как он заснул. Ее волосы, тепло ее кожи, ее чудесная близость. Ее странные речи. Как долго он спал?

Он отбросил в сторону плащ и быстро оделся. Через окно под коньком крыши он разглядел, что небо было ясным и синим. Должно быть, уже наступил полдень. Закрылась какая-то дверь, и голоса снаружи стали глуше. Когда Николай, все еще слегка сонный, вышел из пристройки, двор был уже пуст. Окно главной усадьбы было закрыто, но над крышей к синему небу поднимался белесый дым. Николай помедлил. Надо ли следовать за ней и стучаться в дверь? Но она открылась сама. Из дома вышла Магдалена, быстро закрыла за собой дверь и подошла к нему.

— Они вернулись, — сообщила она. — Я рассказала им, что нам нужна их защита до наступления темноты, а потом мы уйдем. Здесь еда. Я приду к тебе сегодня вечером.

— Сегодня вечером? Но что ты будешь так долго делать?

— Мне надо переговорить с одним из них. Мы очень давно не виделись. Ты не можешь показаться им на глаза, потому что ты — не один из нас. Прошу тебя, пойми это и жди меня здесь.

С этими словами она покинула его и вернулась в дом. Николай развязал льняной мешок, который она дала ему. Там была половина хлеба, яблоко и кусок сала. Расстроенный, он вернулся в сарай.

Вид перерытой соломы рассеял все его сомнения. Все, что произошло сегодня утром, отнюдь не приснилось ему. Пока он ел, прошедшие события снова ясно вспомнились ему. Секта фанатиков, подумал Николай. Магдалена принадлежит секте фанатиков. Прежде всего ему сейчас надо иметь ясную голову. Так с ним до сих пор не разговаривала ни одна женщина. И он все еще не понимал, что, собственно, происходило. Зачем она это сделала? Почему именно сейчас? Она решила использовать его, оглушить его своими прелестями и сделать его послушным орудием в своих руках. Иначе невозможно было все это объяснить. Но зачем?

Он должен узнать, что здесь разыгрывается. Магдалена весной была в Альдорфе. В этом больше не могло быть никаких для него сомнений. Так же как советник юстиции, она искала разгадку тайны Альдорфа. А когда Альдорф умер, она пустилась по следу Зеллинга и Циннлехнера. Вот почему она оказалась в том перелеске. Она преследовала обоих и сама едва не стала жертвой засады. Ей надо было попасть в число тех, у кого были средства для продолжения расследования, и именно поэтому она добровольно явилась к ди Тасси, чтобы взять на себя роль свидетельницы.

Он встал и принялся ходить по сараю взад и вперед. Ожидание заставляло его нервничать. Но одновременно оно же давало ему возможность еще раз хорошенько все обдумать. Он должен ехать в Лейпциг. Все началось именно там. Магдалене нельзя доверять. Что-то в ней было не так. Он должен найти какого-нибудь человека, который знал ее брата и мог рассказать ему, что произошло в действительности. Надо узнать и об отношениях при берлинском дворе. Правда, в этом деле была одна зацепка. Б. и В.? Это были весьма ценные намеки. К этому сходилось все, что он успел узнать об Альдорфе и иллюминатах. Но, кроме того, был еще яд. Самая загадочная часть всего этого дела. Гнилостный распад легкого. Ностальгическая болезнь.

Он вытащил карту ди Тасси, разложил ее и как зачарованный уставился на похожий на облако рисунок из мелких точек, нанесенных на пергамент. То, что здесь было отображено, не было случайными событиями. Кто-то совершал эти нападения, чтобы подать сигнал, дать знак. Но как прочесть этот знак, как его разгадать? Был ли это тайный шифр, который и сам ди Тасси со всем своим штабом шпионов и знатоков тайнописи был не в силах разгадать? И что означал этот шифр? Обозначал ли он какую-то цель? Сообщал ли он об успехе? Ставил ли вопросы? Кто и с кем здесь общался? И о чем?

Николай ломал себе голову. Но так и не приблизился к решению загадки. Одним разумом в этом деле не сдвинешься с места. Здесь действовали люди, охваченные безумными идеями и представлениями. Он должен понять, что это за безумие. Может быть, в данном случае речь идет о таком же заболевании, как у той девицы, которую он лечил железными пластинами? Ее болезнь была надуманной и воображаемой. Но ее тело производило вполне реальные симптомы. Может быть, и в этом случае все обстоит точно так же? Не реагировали ли эти заговорщики на то, что только им самим представлялось действительным и реальным? И не порождала ли эта реакция на нечто воображаемое нечто вполне действительное? Не такое ли безумие отражала эта карта? Не была ли она реальным воплощением чьего-то воображения, чьей-то фантазии? Но какой именно и в чем заключалась эта фантазия?

Он должен охватить и осмыслить факты. В течение нескольких недель некая банда разбойников захватывает кареты. По всей вероятности, Альдорф незадолго до смерти задал образец этих нападений. Но зачем? Для кого? Николай склонился над картой. От замка Альдорф облака точек протянулись в разных направлениях. Одно было направлено на восток, другое на запад, третье на север. На юге, как явствовало из рисунка, нападений не было. Или ди Тасси нанес на карту не все случаи? Николай выбрал те донесения, в которых агенты сообщали о самых последних нападениях, и сравнил рисунок на карте с указанными в донесениях почтовыми маршрутами. Действительно, он нашел сообщения о новых нападениях, происшедших в нескольких местах к югу от Нюрнберга. Но он увидел не только это. Существовал еще один почтовый маршрут, который он вообще не смог найти на карте. Он пометил точками перегоны на южном направлении. Потом взял в руку несколько длинных тонких соломинок и так расположил их на карте горизонтально и вертикально, что на полотне карты образовалась сеть квадратов. Потом он принялся внимательно рассматривать каждый квадрат в поисках неизвестного ему почтового перегона. В пятом квадрате он его обнаружил. Почтовый перегон Юкермюнде — Пазевальк лежал далеко на севере, возле Штеттина. Николай удивленно пометил это место, убрал соломинки и снова стал рассматривать получившийся рисунок. Эта банда действовала на пространстве до самого Балтийского моря? Нет, это было маловероятно. Может быть, тамошние нападения совершили обыкновенные разбойники с большой дороги? Но в его душу тотчас же закрались сомнения. Нет, если об этом случае сообщили, то только потому, что и в этом месте был поджог кареты. И это было совершенно необычно. Ни один нормальный грабитель в здравом уме этого не сделает. И это может означать только одно — нападения поразили всю Германию. И что же за рисунок получился в результате? Николай свел все воедино. Естественно! У ди Тасси, очевидно, не было времени нанести на карту новые точки. Если бы он успел нанести на карту самые южные и самые северные точки, то и он сразу бы все понял, рисунок тотчас бы бросился ему в глаза. Без этого последнего штриха складывалось впечатление, что все точки лежат на одной оси, соединяющей Франкфурт и Вену. Но теперь появилась еще одна, куда более длинная ось, которая протянулась на север. Крест! Казалось, что постепенно на карте вырисовался крест. Стоящий основанием вверх крест, составленный из пылающих точек.

Николай отодвинулся назад и уставился на пергамент, лежавший перед ним на полу. В картине было что-то поистине зловещее. Каждая из точек соответствовала объятой пламенем почтовой карете. Все вместе эти точки начали образовывать гигантский крест, пересечение которого находилось в Альдорфе, а крылья протянулись по всей Германской империи. Но фантастическим в этой картине было нечто совсем иное. Кто, кроме обладателя этой карты, мог видеть этот крест? Мог ли человек, который в отличие от ди Тасси не обладал разветвленной шпионской сетью; чтобы с ее помощью собрать воедино сведения обо всех этих маленьких поджогах, вообще распознать этот рисунок? Нет, это можно было сделать, только взглянув на все происходящее с большого расстояния. Это мог быть только взгляд с неба!