Бека все еще не рассказала ему, какова цель их путешествия, и Микам не расспрашивал дочь, уважая ее право на молчание. Они ехали не останавливаясь, благо дни стали длиннее. Ночью на привалах Бека и ее воины вспоминали битвы, рейды по тылам врага, погибших товарищей. Лейтенант Маркие не упоминался, и Микам однажды утром, когда они остановились, чтобы напоить лошадей, отозвал в сторонку сержанта Рилина.

— Ах, Маркие… — Рилин огляделся, чтобы удостовериться:

Бека не слышит их разговора. — Ясное дело, они любили друг друга. К тому же и слеплены они были из одного теста, да только прошлой осенью ему не повезло. Его турма попала в засаду. Тех, кто не погиб в схватке, пленимарцы замучили. — Во взгляде Рилина появилось отсутствующее выражение, он прищурился, словно глаза ему резал безжалостный свет. — Много говорят о том, что пленимарцы творят с нашими женщинами— воинами, но, скажу я тебе, благородный Микам, с мужчинами они обходятся ничуть не лучше. Мы потом нашли тела… Маркие не оказался среди тех, кому повезло, если ты понимаешь, о чем я. Капитан два дня ни с кем не разговаривала, не ела и не спала. Только сержант Меркаль наконец сумела привести ее в чувство. Меркаль на своем веку похоронила немало близких, так что, верно, знала, что сказать. Бека пришла в себя, но о Маркисе никогда не говорит.

Микам вздохнул.

— Вряд ли девочке хочется, чтобы ей об этом напоминали. У нее с тех пор никого не было?

— Всерьез — никого.

Микам прекрасно понимал, что это значит. Бывает, что потребности тела заглушают сердечную боль. Иногда именно так приходит исцеление.

Когда начались предгорья, дорога стала суше. К середине третьего дня пути Бека, оглядываясь, видела верхушки деревьев на равнине, по которой они ехали накануне. Где-то на юге за горизонтом лежал берег Осиатского моря и длинный перешеек, соединяющий полуостров с владениями Скалы на материке. Сейчас уже остальные солдаты турмы Ургажи, должно быть, прохлаждаются в Ардинли.

— Ты уверен, что мы доберемся до места сегодня? — спросила Бека едущего рядом отца.

— Судя по тому, как ты гонишь отряд, мы будем там до ужина. — Микам показал на холмы, поднимающиеся в нескольких милях к северу. — Вон там расположена деревня, а их хижина — чуть подальше.

— Надеюсь, они не будут возражать против нашего нашествия.

Солнце еще стояло высоко над горизонтом, когда отряд добрался до небольшого хутора, спрятавшегося в горной долине. На склонах холмов паслись овцы и коровы, где-то вдали лаяла собака.

— Вот мы и добрались, — сказал Микам, первым въезжая в деревушку.

Жители таращились на солдат, остановившихся на грязной площади. Здесь не было ни постоялого двора, ни храма — только небольшая часовня, вся увешанная выцветшими на солнце подношениями Четверке.

Сразу за последним домиком распростер свои безлистные ветви огромный засохший дуб. От него начиналась уводящая в лес тропа. Проехав по ней с полмили, отряд выбрался на лужайку. По ней вился ручей, а в дальнем конце виднелся небольшой бревенчатый дом. К одной стене была прибита для просушки волчья шкура, а крышу украшали рога самых разных видов и размеров. В огороде рядом с домом рылись в увядшей ботве пестрые куры. Немного в стороне стоял покосившийся хлев, а в загоне рядом с ним паслись с полдюжины лошадей. Бека узнала Заплатку — любимицу Алека, и двух ауренфэйских лошадей — гнедого жеребца, Обгоняющего Ветер, которого ее родители подарили Алеку в его первый приезд в Уотермид, и вороную кобылу Цинрил, которую еще жеребенком приобрел Серегил.

— Тут они и живут? — с удивлением спросила она Микама. Все здесь было мирным и идиллическим и совсем не подходило, по мнению Беки, Серегилу.

— Тут и живут, — ухмыльнулся Микам. Откуда-то из-за хлева долетел стук топора. Привстав на стременах, Бека крикнула:

— Эй, есть кто дома?

Стук топора оборвался. Через мгновение из-за хлева, широко шагая, появился Алек. Светлые нестриженые волосы рассыпались по плечам юноши.

Суровая жизнь сделала его таким же худым и жилистым, каким его помнила Бека по первой встрече. Не осталось и следа той городской утонченности, которую Алек приобрел в Римини: заплаты и пятна на его тунике делали юношу похожим на конюха. Через несколько месяцев ему исполнится девятнадцать, с некоторым изумлением сообразила Бека. Впрочем, тем, кто его не знает, он показался бы моложе, — сказывалось то, что он наполовину ауренфэйе. Таким он останется еще много лет. Серегил, которому должно было сравняться шестьдесят, все те годы, что Бека его знала, выглядел двадцатилетним.

— А ведь он, кажется, рад нас видеть! — засмеялся ее отец.

— Пусть только попробует не обрадоваться! — Спешившись, Бека крепко обняла Алека. Он действительно оказался ужасно худым, но под домотканой одеждой чувствовались твердые мускулы.

— Исланти бек кир! — радостно воскликнул юноша. — Кра— тис нолиеус имрай!

— Ты теперь говоришь по-ауренфэйски лучше меня, почти-братец! — со смехом сказала Бека. — Кроме приветствия, я не поняла ни слова из того, что ты сказал.

Алек отступил на шаг, с улыбкой глядя на Беку.

— Прости меня. Мы всю зиму только по-ауренфэйски и говорили.

Затравленное выражение, которое появилось в его лице после пленимарского плена, исчезло. Глядя в синие глаза юноши, Бека прочла в них то, на что в своем письме намекал ее отец. Когда-то Бека спросила Микама, не влюблен ли Алек в Серегила, чем ужасно шокировала примерного семьянина. Теперь ей казалось, что Алек наконец разобрался в своих чувствах. В самой глубине души Бека ощутила сожаление и безжалостно задавила это чувство.

Алек обменялся рукопожатием с Микамом, потом вопросительно посмотрел на гвардейцев.

— Что все это значит?

— У меня есть послание для Серегила, — «То самое, — добавила она мысленно, больше лет, чем я живу на свете». сказала ему Бека. которого он ждет

— Должно быть, что-то очень важное!

— Это долго объяснять. Где он?

— Охотится в горах. К вечеру вернется.

— Пожалуй, нужно будет его найти. Времени у нас мало. Алек внимательно посмотрел на нее, но не стал допытываться.

— Сейчас оседлаю коня.

Верхом на Заплатке Алек двинулся впереди отряда вверх по склону.

Бека по дороге бросала на него любопытные взгляды.

— Я думала, что, несмотря на кровь ауренфэйе, ты изменишься сильнее, — сказала она наконец. — А во мне ты видишь перемены?

— Да, — ответил он, и Бека почувствовала в его голосе ту же печаль, что заметила в своем отце при встрече в Двух Чайках.

— Чем вы занимались все то время, что мы не виделись? Алек пожал плечами.

— Некоторое время путешествовали. Я думал, мы отправимся на войну, предложим царице свои услуги, но Серегил долго еще ничего так не хотел, как оказаться подальше от Скалы. В дороге мы находили себе занятия — пели, шпионили, — Алек лукаво подмигнул Беке, — воровали понемножку, когда приходилось класть зубы на полку. Прошлым летом мы чуть не влипли, вот и затаились здесь.

— Вы когда-нибудь вернетесь в Римини? — спросила Бека и тут же пожалела об этом.

— Я бы вернулся, — ответил Алек, отводя глаза, и Беке показалось, что на лице его промелькнуло прежнее загнанное выражение. — Но Серегил не желает даже и говорить об этом. Ему все еще снится в кошмарах «Петух». Мне тоже, но его сны мучительнее.

Беки не было в городе, когда произошло ужасное убийство старой хозяйки гостиницы и ее семейства, но она слышала достаточно, чтобы сейчас ощутить тошноту. Бека с детства знала Триис, играла в саду с ее внучкой Сиплой. Сын Триис, отец Силлы, научил ее вырезать свистульки из побегов орешника.

Эти невинные жертвы погибли в ту ночь, когда князь Мардус напал на Дом Орески. Пленимарцам резня в «Петухе» ничего не дала — это была просто месть сопровождавшего Мардуса некроманта, Варгула Ашназаи. По его приказу была перебита семья хозяев гостиницы, схвачен Алек, а изуродованные тела оставлены, чтобы их нашел Серегил. Тот в порыве горя поджег дом, превратив его в погребальный костер.

Добравшись до вершины хребта, Алек натянул поводья и пронзительно свистнул сквозь зубы. Откуда-то слева донесся ответный свист, и всадники свернули в ту сторону. Скоро они оказались у пруда.

— Он похож на пруд в Уотермиде, — сказала Бека.

— Похож, — согласился Алек с улыбкой. — У нас здесь даже выдры водятся.

Никто из них не заметил Серегила, пока тот сам не вышел на берег и не помахал им. Он сидел на бревне у воды, и поношенная туника и штаны совсем сливались с растительностью.

— Микам! И Бека! — Серегил быстро двинулся к ним, и во все стороны разлетелись перья: он ощипывал подстреленного дикого гуся.

Серегил был худым и загорелым, но таким же красивым, каким его помнила Бека, — может быть, даже более того, поскольку теперь она смотрела на него глазами женщины, а не ребенка. Тонкий и не особенно высокий, он двигался с неосознанной грацией великолепного фехтовальщика; на загорелом лице светились теплым юмором большие серые глаза. Бека знала Серегила с детства, но теперь впервые поразилась тому, какими старыми кажутся эти глаза на молодом лице.

— Привет, дядюшка! — сказала она, снимая перышко с его длинных каштановых волос.

Серегил отряхнул одежду от пуха и перьев.

— Вы выбрали хороший денек для визита. На пруду живут гуси, и мне наконец удалось подбить одного.

— Стрелой или камнем? — со смехом поинтересовался Микам. Серегил был известен своим искусством фехтовальщика, но никогда не отличался умением стрелять из лука.

Серегил ответил ему своей кривой улыбкой.

— Стрелой, стрелой. Алек отплатил мне за все мучения, которых ему стоило обучение у меня. Я теперь почти так же хорошо управляюсь с луком, как он — с отмычкой.

— Ну, надеюсь, я все же не так неуклюж, даже несмотря на отсутствие практики, — шутливо толкнул Беку локтем Алек. — А теперь вы расскажете нам, что привело вас сюда с целой декурией всадников?

— Солдат? — поднял бровь Серегил, словно впервые заметив, что Бека в форме. — Да к тому же ты получила повышение, как я посмотрю.

— Я здесь по приказу царицы, — ответила ему Бека. — Мои ребята ничего не знают о том, что я должна передать тебе, и так это и должно остаться. — Она достала скрепленный печатью пергамент и вручила Серегилу. — Принцесса Клиа нуждается в твоей помощи, Серегил. Она возглавляет посольство в Ауренен.

— Ауренен? — Серегил опустил глаза на невскрытую печать. — Она же знает, что это невозможно.

— Теперь возможно. — Ловко спешившись, Микам достал из вьюка трость и, опираясь на нее, похромал к другу. — Идрилейн устроила все, что нужно. Клиа же во главе всего предприятия.

— И нам нельзя терять времени, — настойчиво сказала Бека. — Военная ситуация хуже некуда — Майсена может пасть со дня на день.

— Слухи дошли даже до нашего захолустья, — ответил ей Алек.

— Ах, но есть кое-что похуже слухов, — продолжала Бека. — Царица ранена, а пленимарцы продвигаются все дальше на запад. Последние донесения были о том, что они на полпути к Кротовой Норе. Идрилейн все еще пытается удержать их, но она убеждена: наша единственная надежда — союз с Аурененом.

— И что ей нужно от меня? — спросил Серегил, передавая Алеку непрочитанное письмо. — Торсин годами справлялся с переговорами с лиасидра без моей помощи.

— Не особенно успешно, — возразила Бека. — Клиа нуждается в твоих советах. Ты же ауренфэйе и понимаешь нюансы обоих языков лучше всех. К тому же ты знаешь скаланцев.

— Именно поэтому дело может кончиться тем, что мне не будет доверять ни одна сторона. Более того, мое присутствие будет оскорблением для половины кланов Ауренена. — Серегил покачал головой. — Идрилейн на самом деле получила согласие лиасидра на мое возвращение?

— Временное возвращение, — уточнила Бека. — Царица указала им, что поскольку ты ее родич через благородного Коррута, было бы оскорблением для Скалы исключить тебя из посольства. По-видимому, она также намекнула, что это ты раскрыл тайну исчезновения Коррута.

— Мы с Алеком, — рассеянно поправил он ее; Серегил явно был целиком захвачен полученными новостями. — Значит, она сообщила им об этом?

До смерти Нисандера они с Алеком и Микамом были членами возглавляемой волшебником организации шпионов и информаторов — наблюдателями. Даже царица не знала об их роли, пока Серегил и Алек не помогли раскрыть заговор, угрожавший ее жизни. Выслеживая врагов династии, они нашли мумифицированное тело Коррута-и-Гламиена, убитого заговорщиками -леранцами за два столетия до того.

— Думаю, не повредило и то, что твоя сестра — теперь член лиасидра, — заметил Микам. — Говорят, что партия сторонников торговли со Скалой сейчас сильнее, чем когда-либо.

— Так что, как видишь, со всем этим нет проблем, — нетерпеливо вмешалась Бека. Если бы ей удалось настоять на своем, они еще до заката отправились бы в дорогу.

Ее сердце упало, когда Серегил, рассеянно глядя на свои заляпанные грязью сапоги, пробормотал:

— Мне нужно хорошенько подумать. Она уже собиралась настаивать, когда Алек с предостерегающим взглядом положил руку на плечо друга. Видно, не все раны еще зарубцевались.

— Говоришь, Идрилейн все еще с армией? — спросил юноша. — Она тяжело ранена?

— Я ее не видела. Ее никто почти не видит, но мое предположение — дела там хуже, чем говорят. Фория теперь главнокомандующая.

— Вот как? — Тон Серегила был безразличным, но Бека поймала многозначительный взгляд, которым он обменялся с Микамом. «Взгляд наблюдателя» — так называла это ее мать, которая ненавидела секреты, в которые были посвящены эти двое.

— У пленимарцев много некромантов, — добавила Бека. — Я сама не встречалась ни с одним, но те, кто встречался, говорят, что сейчас они сильнее, чем были когда-либо со времен Великой войны.

— Некроманты? — Губы Алека сжались в жесткую линию. — Да, наверное, нечего было надеяться, что, остановив Мардуса, мы положим этому конец. Мы будем рады, если вы со своими людьми разобьете лагерь на нашей лужайке.

— Спасибо, — ответил Микам. — Поехали, Бека. Нужно устроить ребят.

Бека не сразу поняла, что Алек, хочет остаться на какое-то время наедине с Серегилом.

— Я рассчитывала, что он будет счастлив отправиться домой, даже ненадолго, — пробормотала она, спускаясь за отцом по тропинке. — Он выглядел так, словно выслушал приговор.

Микам вздохнул.

— Так оно и было, давным-давно. Мне кажется, приговор на самом деле не отменен. Я всегда хотел узнать, что тогда с ним случилось, но он никогда не обмолвился и словечком; даже и Нисандеру, насколько мне известно.

У дальнего берега играли две выдры, но Алек сомневался, видит ли их Серегил. Не думал он и что друга так расстроили новости о военных неудачах скаланцев. Юноша присоединился к Серегилу у кромки воды и молча ждал.

Когда они в конце концов стали любовниками, это не только укрепило их дружбу. Для сложившихся между ними отношений в ауренфэйском языке было особое слово — талимениос. Серегил не мог в точности перевести его Алеку, но теперь уже и не было нужды в словах.

Для Алека оно означало единство душ, сплав духа и тел. Серегил был способен читать в нем, как в раскрытой книге, с первого дня их знакомства, да и его собственная интуиция временами позволяла ему угадывать мысли друга. Вот и теперь, стоя рядом с ним на берегу, Алек чувствовал исходящие от Серегила волны гнева, страха, страстного желания.

— Я рассказывал тебе кое-что о своем прошлом когда-то, верно? — наконец спросил Серегил.

— Только о том, что тебя обманом вовлекли в какое-то преступление и что ты поплатился изгнанием.

— И ты в порядке исключения не обрушил на меня тысячи вопросов. Я это оценил. Но теперь…

— Ты хочешь вернуться, — сказал Алек мягко.

— Дело не только в этом. — Серегил скрестил руки на груди, глядя в воду.

Алек по долгому опыту знал, как трудно Серегилу говорить о своем прошлом. Даже самая тесная близость — талимениос — ничего тут не меняла, так что юноша давно привык не расспрашивать друга.

— Лучше я закончу ощипывать гуся, — наконец сказал Серегил. — Потом, когда устроим гостей, мы с тобой поговорим — обещаю. Мне просто нужно время, чтобы во всем разобраться.

Алек хлопнул Серегила по плечу и ушел, чтобы не мешать тому думать.

Оставшись наконец в одиночестве, Серегил невидящим взглядом уставился на водную гладь, чувствуя, как мучительные воспоминания захлестывают его штормовой волной.

…Мертвая окончательность окровавленной рукояти ножа в руке… удушье в темноте… гневные лица, издевательства…

Опустив голову, Серегил закрыл лицо руками и всхлипнул.