11. Смерть на завтрак

Джеймса Бонда разбудил чей-то пронзительный крик. Это был ужасный, душераздирающий крик мужчины. Он начался на очень высокой ноте, потом мгновенно стал глуше, как если бы кричавший человек прыгнул с обрыва. Крик раздался где-то справа, в той стороне, где была канатная дорога. Даже в комнате Бонда крик этот, приглушенный двойными рамами окон, был слышен столь отчетливо, что вселял ужас. Снаружи, наверное, он вообще звучал непереносимо.

Бонд вскочил и отдернул штору, не зная еще, какую сцену паники, снующих повсюду людей он увидит. Но единственным человеком, оказавшимся в поле его зрения, был один из инструкторов горнолыжного спорта; он медленно, даже несколько флегматично поднимался по вытоптанной в снегу дорожке, которая шла от станции канатной дороги к клубу. Просторная деревянная веранда, которая нависала над склоном горы, была пуста, но столы уже накрыли к завтраку, и мягкие яркие шезлонги для любителей позагорать успели расставить аккуратными рядами. Солнце ослепительно сияло на безоблачном небе. Бонд взглянул на часы — 8 утра. Встают здесь спозаранку! И так спешат умирать! У него не было сомнений в том, что он слышал предсмертный крик. Бонд отошел от окна и нажал кнопку звонка.

Появился человек, один из той тройки, которую Бонд посчитал русской.

— Как вас зовут? — спросил Бонд, стараясь показать себя одновременно старшим по званию и джентльменом.

— Питер, сэр.

«Петр, — так и подмывало сказать Бонда, — а как там поживают мои старые друзья из СМЕРШа?» Но он сдержал себя.

— А что это был за крик?

— Прошу прощения, — человек с глазами серого гранита насторожился.

— Только что кричал какой-то человек. Там, на канатной станции. Что это было?

— Кажется, произошел несчастный случай, сэр. Что вы хотите на завтрак? — Он вытащил из-под мышки огромный лист и неловко протянул меню Бонду.

— Что за несчастный случай?

— Кажется, упал вниз один из инструкторов. Каким образом мог этот человек знать все это, если с того момента, как раздался крик, прошло всего несколько минут?

— Он сильно пострадал?

— Возможно, сэр. — Глаза, безусловно тренированные, привыкшие наблюдать, бесстрастно смотрели на Бонда. — Так что вы хотите на завтрак? — Он слегка подтолкнул меню в сторону Бонда.

— Я надеюсь, что с беднягой ничего серьезного не случилось, — сказал Бонд, сделав достаточно озабоченный вид. Он взял меню и сделал заказ. — Дайте мне знать, если услышите, что там произошло.

— Если дело серьезное, об этом, безусловно, сообщат. Благодарю вас, сэр. — И он удалился.

Именно этот ужасный крик заставил Бонда подумать о том, что, помимо всего прочего, он должен находиться в хорошей спортивной форме. Бонд вдруг понял, что, кроме умственной работы, связанной с принятием головоломных решений, помимо естественной необходимости в аналитическом мышлении, наступит момент, когда в расчет будет приниматься только физическая сила. Не очень охотно в течение 15 минут он делал зарядку: наклоны, отжимы, упражнения для грудной клетки — в общем, все то, что необходимо горнолыжнику. Он подумал, что настанет момент, когда ему придется убираться отсюда подобру-поздорову. Придется просто уносить ноги!

Он принял душ и побрился. Завтрак ему принес Питер.

— Есть какие-нибудь новости об этом несчастном инструкторе?

— Я больше ничего не слышал, сэр. Этим занимаются те, кто работает на улице. Я же нахожусь все время в помещении клуба.

Бонд решил спустить все на тормозах.

— Скорее всего он поскользнулся и сломал ногу. Бедняга! Благодарю вас, Питер.

— Благодарю вас, сэр. — Не промелькнула ли в гранитных глазах ухмылка?

Джеймс Бонд поставил поднос на письменный стол и с трудом открыл окно. Он убрал небольшой валик, который лежал между рамами, — специальное средство от сквозняков, сдул накопившуюся там пыль и дохлых мух. Холодный, безвкусный воздух, характерный для больших высот, хлынул в комнату. Бонд подошел к термостату и поставил его на отметку 90, чтобы создать противоток. Он нагнулся к столу, голова его при этом находилась ниже уровня подоконника, и сел завтракать; это был обычный завтрак, подаваемый в европейских гостиницах. Пока ел, прислушивался к голосам девушек, которые собирались около террасы. Говорили они громко, перебивая друг друга. Бонд мог слышать каждое слово.

— Лично я считаю, что Сара не должна была доносить на него.

— Но он пришел, когда стемнело, и начал к ней приставать.

— Ты хочешь сказать, что он действительно пытался изнасиловать ее?

— Так она, по крайней мере, заявляет. На ее месте я бы поступила точно так же. Какая же он скотина!

— Ты хочешь сказать, какая же он был скотина. Кстати, кто из них?

— Один из югославов. Бертил.

— А, знаю. Он действительно был жуткий тип. И зубы просто отвратительные.

— О мертвых так не говорят.

— Откуда ты знаешь, что он мертв? В конце концов, что с ним произошло?

— Он работал еще с одним в начале трассы бобслея. Они заливали стартовую площадку. Ты же знаешь, ходят там каждое утро со шлангами. Следят за тем, чтобы желоб соответствовал всем стандартам, чтобы сани скользили как следует.

— Фриц сказал мне, что он поскользнулся, потерял равновесие — или что-то в этом роде. И все. Он просто полетел вниз, как сани.

— Элизабет! Как ты можешь так спокойно говорить об этом!

— А что? Так все и было. Ты же сама спросила.

— Но неужели он не мог спастись?

— Не будь идиоткой. Это же сплошной лед, целая миля льда. А сани летят со скоростью до 60 миль в час. У него не было никаких шансов.

— А разве он не мог вылететь из желоба на одном из поворотов?

— Фриц говорил, что он промчался до самого конца. Врезался в хронометражную будку. Но Фриц утверждает, что он был уже мертв после первых ста ярдов.

— А, вот и Франц. Франц, мне, пожалуйста, яичницу и кофе. И скажи им, чтобы только не пережарили ее, терпеть не могу, когда перебарщивают!

— Хорошо, мисс. А для вас, мисс? — Официант принял заказы, и Бонд услышал, как под его башмаками заскрипели деревянные доски.

Та девушка, что произносила нравоучительные фразы, опять заговорила нравоучительно:

— Мне абсолютно ясно, что он был наказан за то, что приставал к Саре. За дурные поступки надо платить.

— Не смеши, пожалуйста. Господь никогда не накажет так сурово. — Беседа потекла по новому руслу, девушки утонули в наивных рассуждениях о морали и Священном писании.

Бонд закурил сигарету, откинулся на стуле и задумчиво посмотрел в небо. Нет, девушки правы.

Господь не стал бы прибегать к такому наказанию. А Блофелд стал бы. Состоялось ли одно из собраний, устраиваемых Блофелдом, на котором в присутствии всей команды сообщается о преступлении и приговоре? Был ли Бертил насильно сброшен вниз по желобу? Или, может быть, на его напарника пал жребий, ему приказали поставить согрешившему подножку или слегка подтолкнуть его, что еще нужно? Скорее всего так и было. По характеру крика можно судить, что все сочилось внезапно, человек осознал весь ужас ситуации, в которой оказался, лишь в момент падения, он вцепился в лед ногтями, сучил ногами, а потом, набирая скорость, полетел вниз по голубой отполированной до блеска поверхности желоба и понял, что неминуемое случилось, от судьбы не уйдешь. Что за смерть! Бонд однажды спускался с самой вершины «Кресты», просто чтобы доказать себе, что способен на такое. В шлеме, с маской на лице, защищающей от ледяного потока воздуха, в одежде, подбитой кожей, в дутой куртке, он тем не менее испытал 60 секунд животного страха. Даже теперь он помнил, как дрожал всем телом, когда с трудом выбирался из хлипких саней в конце трассы для бобслея. И всего-то преодолел какие-то 3/4 мили. Тот же человек, или то, что осталось от него, кровавое месиво, пролетел больше мили. Летел ли он головой вперед или ногами? Начал ли он кувыркаться? Пытался ли он, пока сознание не покинуло его, затормозить у края одного из поворотов, специально — по науке — огороженного насыпью, пытался ли сделать это при помощи носка ботинка без шипов или? Да нет. Уже пролетев несколько ярдов, он должен был двигаться с такой скоростью, что утратил способность рационально мыслить. Боже мой, что за смерть! Типичная, в духе Блофелда, смерть, типичный для СПЕКТРа способ мести за самое тяжкое преступление — неповиновение. Это единственный способ поддерживать в своих рядах строгую дисциплину. Итак, сделал вывод Бонд, убрав поднос и садясь за книги. СПЕКТР опять на марше! Куда же он направляется теперь?

Без десяти одиннадцать Ирма Бунт зашла за ним. Они обменялись приветствиями, Бонд набрал кучу книг и бумаг и последовал за ней. Они обогнули здание клуба и пошли по узкой, хорошо утоптанной дорожке мимо указателя, на котором было написано: «Частная собственность. Вход воспрещен».

Все здание, силуэт которого Бонд видел накануне поздно вечером, предстало перед ним. Ничем не примечательное, но на совесть сработанное строение, одноэтажное, сложенное из блоков местного гранита, с плоской бетонной крышей, на дальнем конце которой возвышалась небольшая, вполне профессионально выглядевшая радиомачта. Как теперь понял Бонд, через эту радиомачту вчера вечером пилот вертолета получал информацию по условиям посадки, и это же оборудование было ушами и голосом Блофелда. Здание располагалось на самом краю плато, ниже последней вершины пика Глория, но вне досягаемости снежных лавин. Еще дальше склон горы резко обрывался и исчезал за отвесной скалой. Там, внизу, виднелась граница еще одного лесного массива и долины Бернина, ведущей в сторону Понтресины; можно было различить блеск железнодорожных рельсов, по которым, как крошечная гусеница, полз длинный товарняк, шедший из Ратишбана через перевал горного массива Бернина скорее всего в Италию.

Пневматические двери здания открылись с привычным шипением; центральный коридор был почти точной копией коридора в здании клуба, но двери здесь располагались по обе стороны, и не было никаких картин. Стояла мертвая тишина, и невозможно было догадаться, что скрывается за дверями. Бонд спросил об этом.

— Лаборатории, — ответила Ирма Бунт несколько неопределенно. — Все это лаборатории. И конечно, учебные классы. Кроме того, личные апартаменты графа. Он живет там, где работает, сэр Хилари.

— И правильно делает.

Они подошли до конца коридора. Ирма постучала в дверь.

— Войдите!

Джеймс Бонд весь трепетал, переступая порог, слыша, как закрывается за ним дверь. Он знал, что его встретит не прежний Блофелд, не модель прошлого сезона — добрых 20 стоунов веса, это чуть ли не полтора центнера, высокого роста, с бледным лицом, с коротко стриженными темными волосами, темными глазами и резко выделяющимися на их фоне белками, ну точно как у Муссолини, отвратительные тонкие губы, длинные руки с вытянутыми пальцами, длинные ноги, — но теперь он поразился, до какой степени сумел изменить свою внешность этот человек. Однако мсье граф де Блевиль, который поднялся с шезлонга, стоявшего на маленькой — на одного человека — веранде, и ступил из-под солнечных лучей в полумрак кабинета, протягивая руки в гостеприимном приветствии, даже отдаленно не был похож хотя бы на родственника человека, фотографию которого Бонд видел в картотеке.

Сердце у Бонда упало. Ну хорошо, человек этот роста тоже не маленького, и руки и голые ноги его достаточно длинны. Так-то оно так. Но на этом сходство и кончалось. У графа были длинные, хорошо ухоженные, почти щеголеватого вида волосы с благородной серебристой сединой. Его уши, которые должны были быть прижаты к голове, слегка оттопыривались, а там, где должны были находиться толстые мочки, не было ничего. Тело, в котором было далеко за сто килограммов, сейчас почти обнаженное, если не считать черных шерстяных плавок, весило не более 80 килограммов, и ни одной складки обвисшей кожи, которая обычно бывает у резко похудевших пожилых людей. Полные губы были растянуты в дружеской, довольно приятной, может быть, несколько жестковатой улыбке. Лоб выше носа был испещрен морщинами, а сам нос, который согласно картотеке должен был быть коротким и толстым, выглядел почти орлиным, не считая изъеденной его части за правой ноздрей, по всей видимости, результат перенесенного третичного сифилиса — вот бедолага. Глаза? Ну, они могли бы кое-что прояснить, но сейчас в их темно-зеленой глубине нельзя было прочесть ничего, кроме какой-то явной угрозы. У графа были окрашенные в темно-зеленый цвет контактные линзы, которые он носил, скорее всего, из-за действительно опасного на этой высоте солнца.

Бонд свалил все свои книги на кстати свободный стол и пожал теплую сухую руку.

— Дорогой сэр Хилари, очень рад вас видеть. — Говорили, что голос у Блофелда был густым и ровным. Этот звучал легковесно и даже сладкозвучно.

«Господи, — со злостью сказал Бонд про себя, — ну кто же еще это может быть, как не Блофелд!» Вслух он произнес:

— Извините, что я не смог прибыть 21-го. Очень много работы.

— О да. Мне сказала об этом фрейлейн Бунт. Эти новые африканские государства. Они действительно должны доставить немало хлопот. Ну что ж, может быть, присядем вот здесь, — рукой он указал на свой письменный стол, — или выйдем на воздух? Видите ли, — он показал на свое загорелое тело, — я существо солнцелюбивое, я поклоняюсь солнцу. Я настолько этому привержен, что вынужден был заказать специально изготовленные контактные линзы. Сами понимаете, ультрафиолетовые лучи на этой высоте… — Он не докончил предложение.

— Я никогда не видел раньше таких линз. В конце концов, книги можно оставить здесь и обращаться к ним по мере надобности. Я помню все, что касается этого дела. И, — Бонд мягко улыбнулся, — неплохо было бы вернуться в наш туманный мир хоть с каким-нибудь солнечным загаром.

Еще в Лиллиуайте Бонд запасся одеждой, которая, как он предполагал, пригодится, будет к месту. Он не стал брать модный эластичный комбинезон-писк горнолыжной моды, зато выбрал более удобные, хоть и старомодные, лыжные брюки из мягкой ткани. Поверх обычной белой хлопчатобумажной рубашки он мог надеть видавшую виды черную ветровку, в которой обычно играл в гольф. И кроме того, предусмотрительно прихватил с собою длинные уродливые полушерстяные кальсоны и нижние рубашки. Его лыжные ботинки выглядели совершенно новехонькими, что бросалось в глаза, крепления он подобрал на славу, перегрузить их не боялся.

— В таком случае, — сказал Бонд, — и я лучше сниму свитер. — После этого он последовал за графом на веранду.

Граф снова лег на алюминиевый, обтянутый материей шезлонг. Бонд пододвинул себе маленький стульчик, обтянутый тем же материалом. Он поставил его так, чтобы сидеть лицом к солнцу и в то же время иметь возможность видеть графа.

— Итак, — произнес граф де Блевиль, — что же привейте вас ко мне, что заставило искать личной встречи? — Он озарил Бонда своей дежурной улыбкой. Темно-зеленые стекляшки глаз были непроницаемы. — Поймите меня правильно, я вовсе не хочу сказать, что визит ваш совсем некстати, но все-таки в чем дело, сэр Хилари?

Бонд заранее подготовил ответ на этот очевидный вопрос, собственно, даже два ответа. Первый вариант предусматривал тот случай, когда уши графа оказались бы нормальными, то есть с мочками. Запасной вариант — когда мочек нет. Теперь Бонд, сообразно ситуации, со знанием дела приступил к реализации запасного варианта.

— Уважаемый граф, — форма обращения была, по-видимому, продиктована сединами графа и его обходительными манерами, — в работе Геральдической палаты встречаются эпизоды, когда нельзя обойтись только научно-исследовательской документальной деятельностью. В вашем случае мы столкнулись, о чем сообщали, с одним деликатным моментом. Я имею, конечно, в виду пробел между исчезновением рода де Блевилей во времена Французской революции и появлением семейства или семей Блофелдов в окрестностях Аугсбурга. В связи с вышеизложенным, — Бонд сделал выразительную паузу, — я хотел бы несколько позже сделать вам предложение, которое, уверен, не останется без внимания. И вот к чему я клоню. Вы уже вложили довольно значительные средства в нашу работу, но было бы неверно предполагать, что исследования будут продолжаться даже без всякой надежды на успех. Все дело в том, что надежда такая имеется, однако обстоятельства эти особого свойства, именно они потребовали личной встречи с вами.

— Ах так? Могу ли я узнать, что это за обстоятельства?

Джеймс Бонд повторил все то, что рассказывал ему в свое время Сейбл Базилиск, — он поведал о губах Габсбургов, о королевских хвостах и прочих курьезах. Затем он подался вперед, чтобы подчеркнуть важность того, что собираются сказать.

— И такая же отличительная физическая черта имеется у рода де Блевилей. Вам ничего не известно об этом?

— Никогда не слышал. Нет-нет. И что же это такое?

— У меня хорошие новости для вас, граф. — Бонд широко улыбнулся. — На всех скульптурных изображениях и портретах де Блевилей, которые нам удалось обнаружить, представители рода имеют одну и ту же отличительную черту, передаваемую по наследству. Оказывается, ни у кого из этого семейства не было мочек ушей.

Граф тут же ощупал свои уши. Это что, игра?

— Понимаю, — произнес он медленно. — Теперь понимаю. Он задумался. — И вам необходимо было в этом убедиться? Моего слова или фотографии было бы недостаточно?

Бонд изобразил, что чувствует себя неловко.

— Прошу прощения, граф. Но таково указание герольдмейстера ордена Подвязки. Я всего лишь младший научный сотрудник, работающий по договору и помогающий одному из «сопровождающих». Он, в свою очередь, в подобного рода делах получает указания от вышестоящих особ. Согласитесь, Палата не может позволить себе произвольные действия, мы строго следуем правилам, особенно когда речь идет о древнейших благородных семействах, а это как раз такой случай.

Темные омуты глаз были нацелены прямо на Бонда как два пистолетных дула.

— В таком случае, теперь, когда вы сами увидели то, за чем приехали, никто не станет ставить под сомнение мой титул?

Настал самый ответственный момент.

— То, что я увидел, граф, без сомнения, позволяет мне рекомендовать продолжать работу. И я бы сказал, что наши шансы на успех значительно выросли. Я привез с собой материалы для первого, чернового варианта вашего генеалогического древа и через несколько дней смогу представить вам свои наброски. Но, увы, как я уже сказал, все еще есть много пробелов, и мне весьма важно сообщить Сейблу Базилиску обо всех этапах миграции вашей семьи из Аугсбурга в Гдыню. Вы оказали бы мне огромную услугу, если позволили задать непосредственно вам несколько вопросов о ваших родственниках по мужской линии.