26. Безоблачное счастье?

Трейси смотрела на него широко открытыми глазами, когда они встретились в Мюнхенском аэропорту у стойки паспортного контроля. Но пока не сели в крошку «Ланцию», она ничем не выдала своих чувств и только в машине разрыдалась.

— Что они с тобой сделали? — спросила она сквозь слезы. — Что же произошло на сей раз?

Бонд обнял ее.

— Все в порядке, Трейси. Уверяю тебя. Это всего лишь порезы и ушибы, как при неудачном падении на лыжах. Ну, не будь глупышкой! Такое может случиться с каждым. — Он погладил ее по волосам, вытащил носовой платок и вытер ей глаза.

Она отобрала у него платок и засмеялась сквозь слезы.

— Ну вот, ты испортил мне все ресницы. А я так старалась, именно для тебя. — Она достала из кармана маленькое зеркальце и аккуратно стерла следы туши. — Это глупо, но я так и знала, что опять должно что-то случиться. Как только ты сказал, что собираешься уехать на несколько дней уладить что-то, вместо того чтобы приехать сюда ко мне, я знала, что ты опять попадешь в какую-то передрягу. А потом еще позвонил Марк-Анж и спросил, не видела ли я тебя. Говорить он ничего не хотел, но в голосе его звучало беспокойство. И когда я ответила, что не видела тебя, он тотчас повесил трубку. А тут еще эта история с пиком Глория, о ней пишут во всех газетах. И ты был так сдержан, когда мы разговаривали по телефону сегодня утром. И звонил из Цюриха. Все сходится — один к одному. — Она убрала зеркальце и включила зажигание. — Ладно. Я не буду задавать вопросов. Извини, что я плакала. — И вдруг сказала и очень жестко: — Но ты такой идиот! Совсем не думаешь о том, что это волнует кого-то еще. Все, как мальчик, играешь в индейцев. Ты такой… такой эгоист!

Бонд взял ее руку, лежащую на руле. Он терпеть не мог «сцен». Но то, что она сказала, было правдой. Он совсем о ней не думал, думал только о своей работе. Ему никогда и в голову не приходило, что кто-то беспокоится о нем. Прощальный кивок приятелей, когда он уходил на задание, несколько тщательно продуманных строчек в некрологе в «Таймс», мимолетная грустинка — сжалось сердце у нескольких женщин. Но теперь, в течение трех дней, он больше не будет один. Он — половинка двух людей. Но речь идет не о Мэй, не о Мэри Гуднайт, которые обычно начинали ахать да охать, когда он возвращался после выполнения задания в таком состоянии, что его в пору было укладывать в госпиталь. Теперь, если его убьют, останется Трейси, которая, по крайней мере частично, тоже умрет вместе с ним.

Маленький автомобиль ловко лавировал в потоке машин.

— Прости меня, Трейси, — сказал Бонд. — Но это надо было сделать. Ты же знаешь, как это бывает. Я просто не мог отказаться. Если бы увильнул от этой работы, я не был бы сейчас так счастлив. Ты же понимаешь, правда?

Она коснулась рукой его щеки.

— Я бы не любила тебя, если бы ты не был пиратом. Наверное, это у меня в крови. Я привыкну ко всему. Оставайся таким же. Я не хочу переделывать тебя, как это делают другие женщины. Я хочу жить вместе с гобой, с таким, как ты есть. Но не обращай внимания, даже если я иногда повою, как пес, или, вернее, как сука. Это только потому, что я люблю тебя. — По ее губам скользнула улыбка. — «Ди Вельт», в которой все написано, лежит на заднем сиденье.

Бонд рассмеялся — она умела читать мысли.

— Ну тебя к черту, Трейси.

Он потянулся за газетой. Давно уже умирал от желания посмотреть, что они там наплели, что стало известно. Вот этот материал, внизу, в промежутке между двумя передовыми, одной, безусловно, о Берлине, и другой, также наверняка о том чуде, какое являют собой последние данные о немецком экспорте. Все, что сообщал «наш собственный корреспондент» из Санкт-Морица, было сказано в заголовке: «Таинственные взрывы на пике Глория. Разрушена подвесная дорога к курорту миллионеров». И затем — несколько строк, повторяющих содержание заголовка, а также сообщение о том, что полиция на вертолетах вылетит туда рано утром. Заголовок рядом также привлек внимание Бонда: «В Англии возникла опасность полиомиелита». И затем датированное днем раньше сообщение агентства рейтер из Лондона: «В разных аэропортах Великобритании задержаны девять девушек. Их подозревают в том, что они могли иметь контакт с возможным носителем вируса полиомиелита, другой молодой англичанкой, в аэропорту Цюриха. Все девушки помещены в изолятор. Представитель министерства здравоохранения заявил, что это обычные меры предосторожности. Десятая девушка, носитель вируса, некая мисс Виолетта О'Нил, проходит обследование в госпитале Шеннона. Она родом из Ирландии».

Бонд улыбнулся про себя. Если англичан расшевелить, они еще и не такое смогут. Но сколько согласований потребовалось, чтобы составить это коротенькое сообщение? Начнем с М. Затем — Департамент уголовного розыска, отдел МI—5, министерство сельского хозяйства и рыболовства, таможенная служба Ее Величества, паспортный контроль, министерство здравоохранения и правительство Ирландии. Все внесли свою лепту и сработали оперативно и со знанием дела. И окончательный продукт их совместных усилий, о котором сообщили всему миру, сначала перелопатила «Пресс ассошиэйшн», а потом агентство Рейтер. Бонд бросил газету через плечо и посмотрел на старинные здания некогда одного из красивейших городов Европы, который теперь медленно перестраивался, в этом же старом районе Кайзер-Йеллоу возникали однообразные послевоенные чисто городские пейзажи. Итак, дело сделано, задание выполнено!

Но самому Блофелду все-таки удалось уйти!

Они добрались до гостиницы около трех часов. Трейси ждала записка с просьбой позвонить Марку-Анжу в «Мэзон руж» в Страсбурге. Они поднялись в ее номер и сразу же позвонили.

— Он здесь, папа, — сообщила Трейси, — и, как ни странно, почти целый. — Она передала трубку Бонду.

— Он не ушел? — спросил Марк-Анж.

— Ушел, черт побери. Он сейчас в Италии. По крайней мере, я так думаю. Отправился в том направлении. А как там у вас? Снизу все выглядело очень эффектно.

— Нормально. Убрали всех.

— Убрали?

— Ну да, убрали навечно. Не нашли никаких следов вашего человека из Цюриха. Я потерял двоих. Наш приятель оставил сюрприз в своем шкафчике с документацией. Сюрприз достался Че-Че. А другой был недостаточно ловок. Это все. Обратный полет — сплошное развлечение. Подробности завтра. Отправляюсь сегодня в своем спальном вагоне. Помнишь?

— Да. А как там, кстати, его подруга Ирма?

— Она исчезла. Ну да ладно. Неудобно было бы убрать ее, как и всех остальных.

— Да. Ну что ж, спасибо, Марк-Анж. И новости из Англии тоже обнадеживающие. До завтра.

Бонд положил трубку. Трейси благоразумно удалилась в ванную и заперла дверь.

— Теперь можно выходить? — крикнула она.

— Еще две минуты, дорогая. — Бонд позвонил на пост «Эм». Его звонка ждали. Он договорился встретиться через час с начальником поста, человеком, которого он немного знал, лейтенантом-коммандером Сэвиджем. Бонд выпустил Трейси из ванной, и они составили план на вечер, потом он пошел в свой номер.

Его чемодан был уже распакован, и около кровати стояла ваза с крокусами. Бонд улыбнулся, взял вазу и решительно поставил ее на подоконник. Потом он принял душ, хотя эта процедура отняла уйму времени, надо было не замочить повязок и сменить пропахший потом лыжный комбинезон на один из своих темно-синих костюмов, что прихватил с собой. Бонд сел за письменный стол и набросал конспект того, что собирался передать М. по телепринтеру. Потом он надел темно-синий плащ, вышел на улицу и пошел на Одеон-плац.

(Если бы он не был занят своими мыслями, то заметил бы на противоположной стороне улицы женщину: коренастая, похожая на жабу фигура в потрепанном темно-зеленом плаще из водонепроницаемой шерстяной ткани; женщина вздрогнула от удивления, когда увидела Бонда, неторопливо идущего по улице, она быстро пересекла проезжую часть и пошла за ним следом. Она знала толк в том, что делала, и, когда он вошел в недавно выстроенный жилой дом на Одеон-плац, не стала подходить ближе, чтобы установить адрес, а подождала на противоположной стороне площади, пока он не вышел обратно. После этого она проследовала за ним до «Вир Ярезитен», взяла такси, вернулась к себе, заказала международный телефонный разговор с гостиницей «Метрополь» в Лейк-Камо.)

Бонд поднялся к себе в номер. На письменном столе были разложены медикаменты и перевязочный материал. Бонд позвонил Трейси.

— Что это такое, на самом деле? Действовала отмычкой или чем еще?

Она рассмеялась:

— Я подружилась с горничной на этом этаже. Она понимает влюбленных. Не то, что ты. Что ты хотел сказать, когда переставил цветы?

— Славные цветочки. Мне показалось, что они будут выглядеть еще краше у окна, там их освещает солнце. А теперь предлагаю заключить соглашение. Если ты сейчас зайдешь ко мне и сделаешь перевязку, я, в свою очередь, сведу тебя вниз и угощу рюмочкой. Тебе закажу только одну. А себе — целых три. Это самая правильная пропорция, когда пьют мужчина и женщина. Идет?

— Идет. — Она повесила трубку.

Было ужасно больно, и у Бонда даже выступили слезы, хотя он крепко зажмурил глаза. Она поцелуями осушила слезы, вся побледнев от того, что увидела.

— Ты уверен, что не надо обращаться к врачу?

— А я уже обратился. Ты все сделала великолепно. Меня волнует теперь только одно, как же тут заниматься любовью. Если следовать правилам, то локти, как и всякому настоящему мужчине, очень бы пригодились.

— А давай не следовать никаким правилам. Но только не сегодня ночью и не завтра. Только когда поженимся. До тех пор я собираюсь изображать из себя девственницу. — Она говорила совершенно серьезно. — Жаль, что это не так, Джеймс. Вообще-то в определенном смысле я и есть девственница, ты ведь понимаешь. Люди могут предаваться любви, не любя.

— Выпьем, — решительно произнес Бонд. — Ведь впереди у нас целая вечность, еще наговоримся о любви.

— Ну и поросенок, — возмутилась она. — Нам так много надо сказать друг другу, а ты только о выпивке и думаешь.

Бонд рассмеялся. Он нежно притянул ее к себе и поцеловал долгим страстным поцелуем. Потом отодвинулся.

— Ну вот, это и есть начало нашей беседы. О менее интересных вещах поболтаем в баре. Потом закажем великолепный обед в «Вальтершлиле» и поговорим о кольцах и о том, будем ли мы спать на отдельных кроватях или в одной и хватит ли у меня простыней и наволочек для двоих; поговорим и о других интересных вещах, которые связаны с женитьбой.

В таком духе они провели весь вечер, и у Бонда голова пошла кругом от всех реальных женских проблем, которые Трейси подняла — и очень серьезно; но он с удивлением обнаружил, что подобное состояние — это строительство собственного гнездышка, доставляет ему истинное удовольствие, он испытывал такое чувство, как будто наконец сможет по-настоящему отдохнуть, жизнь теперь будет полнее, она обретет смысл, так как все теперь пополам, все вместе. Единство душ! Как удивительно нежно звучала избитая фраза, как была кстати!

Весь следующий день прошел за веселым застольем с Марком-Анжем, чей огромный трейлер прибыл ночью и занял большую часть стоянки для машин позади гостиницы, и в поисках кольца для помолвки и обручального кольца в антикварных магазинах. Обручальное кольцо найти было нетрудно, традиционное простое золотое кольцо, но Трейси никак не могла решить, какое кольцо нужно для помолвки. В конце концов она отправила Бонда найти то, что ему понравится, а сама тем временем занялась последней примеркой своего выходного платья. Бонд взял такси и вместе с водителем, который был летчиком «Люфтваффе» во время войны и очень этим гордился, они объездили весь город, пока Бонд не нашел то, что хотел, в антикварном магазине около Нимфенбургского дворца. Это было кольцо в стиле барокко — две переплетающиеся бриллиантовые веточки в белом золоте. Кольцо выглядело благородно и просто, и таксисту оно тоже понравилось. Словом, дело было сделано, и двое мужчин отправились отпраздновать это дело в ближайшую пивную, где съели горы свиных колбасок и выпили по четыре огромных кружки пива, не позабыв поклясться, что никогда не станут воевать друг против друга. После этого, довольный своей последней холостяцкой вечеринкой, Бонд, подвыпивший, вернулся в гостиницу, счастливо избежав объятий таксиста, направился прямо в номер Трейси и надел кольцо ей на палец.

Она расплакалась и все приговаривала, что это самое красивое кольцо в мире, но когда он обнял ее, сразу захихикала.

— О, Джеймс, ну ты и типус. От тебя так и разит пивом и колбасками. Где же ты гулял, поросенок эдакий?

Пока Бонд рассказывал ей о своих приключениях, она хохотала от всей души, такими смешными казались сцены его последнего загула. Потом она принялась дефилировать по комнате взад и вперед, делая преувеличенно грациозные движения рукой, выставляя напоказ кольцо, да так, чтобы бриллианты непременно заиграли. Потом раздался телефонный звонок. Это был Марк-Анж, который сказал, что хочет поговорить с Бондом в баре: не будет ли Трейси так добра, чтобы отпустить его на полчасика?

Бонд спустился вниз и, хорошенько подумав, решил, что с тем пивом, которое он уже выпил, хорошо пойдет шнапс, и тут же заказал двойную порцию. Лицо у Марка-Анжа было серьезное.

— Теперь слушай меня внимательно, Джеймс. Мы так еще толком и не поговорили. Это неправильно. Я вот-вот стану твоим тестем, и я настаиваю на серьезном разговоре. Много месяцев тому назад я сделал тебе серьезное предложение. Ты его отклонил. А теперь его принял. Услугами какого банка ты пользуешься?

— Да ну вас, Марк-Анж, — сердито сказал Бонд. — Если вы думаете, что я приму от вас или от кого другого миллион фунтов стерлингов, то ошибаетесь. Я не хочу портить себе жизнь. Когда денег слишком много, нет ничего хуже, это настоящее проклятье. У меня достаточно денег. У Трейси их тоже хватает. И вообще, будет интересно копить деньги, чтобы купить что-то, что мы не можем позволить себе купить сразу. Деньги хороши, когда они есть и вместе с тем вроде их нет. Вот какие нужны деньги.

— Да ты совсем напился, — рассердился Марк-Анж. — Ты не понимаешь, что говоришь. Я вам предлагаю лишь пятую часть моего состояния. Понимаешь? Для меня это ничего не значит. Трейси привыкла иметь все, что она хочет. Я хочу, чтоб так было и дальше. Она — мой единственный ребенок. Ты же не можешь содержать ее на зарплату государственного служащего. Ты обязан принять от меня деньги!

— Если вы мне дадите какие-нибудь деньги, клянусь, я пущу их на благотворительные цели. Вам что, хочется, чтобы ваши деньги пошли на приют для собачек? Хорошо. Давайте!

— Но, Джеймс, — теперь уже упрашивал Марк-Анж, — а что ты сможешь принять от меня? Хочешь, я помещу капитал на имя ваших будущих детей. Хочешь?

— Еще не легче. Если у нас будут дети, я не хочу, чтобы этот аркан висел на их шее. У меня не было денег, и они мне были не нужны. Мне нравилось добывать деньги, играя в азартные игры, потому что это найденные деньги, деньги, которые вдруг свалились на тебя с неба. Если бы я получил деньги по наследству, то вел бы себя так же, как и все эти бездельники, друзья Трейси, на которых вы так много мне жаловались. Нет, Марк-Анж, — Бонд решительно допил свой шнапс, — так не пойдет.

Марк-Анж выглядел так, как будто он вот-вот расплачется. Бонд смягчился.

— Это очень мило с вашей стороны, Марк-Анж, — сказал он. — И я высоко ценю ваше предложение. Вот что я вам скажу. Если я поклянусь, что обращусь к вам сразу, как только кому-то из нас двоих когда-либо понадобится помощь, этого будет достаточно? Ведь мы можем заболеть и все такое. Или, скажем, было бы неплохо приобрести небольшой домик где-нибудь в деревне. Нам может понадобиться помощь, если пойдут дети. Ну и так далее. Так как насчет этого? Договорились?

Марк-Анж с сомнением посмотрел на Бонда своими собачьими глазами:

— Ты обещаешь? Ты не обманешь меня, разрешишь, помочь? Разрешишь мне внести свою лепту в ваше счастье?

Бонд перегнулся через стол и взял Марка-Анжа за руку. Сильно сжал ее.

— Даю слово. Ну, а теперь возьмите себя в руки. Вон идет Трейси. Еще подумает, что мы тут спорим.

— Мы как раз это и делали, — мрачно сказал Марк-Анж. — И, кажется, впервые я спор не выиграл.

27. Целая вечность

«Согласен».

Джеймс Бонд произнес это слово в 10:30 утра, необыкновенно ясного утра в первый день Нового года, в гостиной генерального консульства Великобритании.

И он не кривил душой.

Генеральный консул оказался человеком знающим и сердобольным — таких среди британских консулов большинство. У него был выходной, и, как он доверительно сообщил, ему надо было прийти в себя после встречи Нового года. Он значительно сократил обычный срок со дня подачи заявления, пошел им навстречу и сделал это, по собственному признанию, потому что не раз уже рисковал карьерой — а этого надо бы поостеречься, — если полагая обстоятельства исключительными, ну, например, в случае надвигающейся смерти одного из вступающих в брак. «Вы оба выглядите достаточно здоровыми, — сказал он при первом их посещении, — несмотря на этот ужасный шрам у вас на голове, коммандер Бонд, и относительную бледность графини. Мне пришлось принять некоторые меры предосторожности и получить из секретариата министерства иностранных дел специальное разрешение на отступление от принятых норм; к моему удивлению, такое разрешение незамедлительно было получено. Словом, пусть регистрация будет в первый день Нового года. И приходите ко мне домой. Жена безнадежно сентиментальна, особенно при отправлении мною подобных церемоний, а это входит в круг моих обязанностей. И я уверен, что ей будет очень приятно встретиться с вами обоими».

Документы были подписаны, и начальник поста «Эм», который согласился быть шафером и которому в глубине души очень хотелось сообщить эту сенсационную новость главе лондонского отделения, вытащил горсть конфетти и бросил ее так, что в основном оно засыпало с ног до головы Марка-Анжа. Он, кстати, явился в цилиндре и фраке и, что еще более удивительно, с двумя рядами правительственных наград, последней из которых, к неописуемому удивлению Бонда, была Королевская медаль, которой награждались борцы Сопротивления, дравшиеся за рубежом.

— Как-нибудь я расскажу тебе об этом, дорогой Джеймс, — сказал он, когда Бонд восхищенно поинтересовался происхождением этой награды. — Это была очень смешная история. Я сам себе устроил, как говорят американцы, «настоящий бал», поразвлекался, словом, вовсю. И, — он перешел на шепот и провел пальцем по своему коричневому носу с раздувавшимися ноздрями, — должен признаться, что не преминул воспользоваться представившейся возможностью и прибрал к рукам кое-какие секретные фонды одного из отделов абвера. Но «херкос одонтон», мой дорогой Джеймс! «Херкос одонтон»! Награды так часто бывают просто значками удачи. Если я и герой, то отличился особо в тех операциях, за которые никаких наград не дают. И, — он провел пальцами по груди, — на лацканах этого фрака, который, между прочим, я приобрел благодаря любезности превосходного парикмахерского салона в Марселе, едва ли есть место для всего, что мне там причитается по заслугам, по неофициальной линии.

Они простились, и Бонд позволил Марку-Анжу — себя он уверил, что в последний раз, — обнять себя; и они спустились с лестницы к ожидавшей их крошке «Ланции». Кто-то, Бонд подозревал, что жена консула, повязал на машине белые ленты, которые шли от угла ветрового стекла к решетке радиатора. Внизу стояла небольшая толпа зевак и прохожих, которые остановились — как это происходит везде и всюду, чтобы посмотреть, кто же новобрачные и как они выглядят.

Генеральный консул пожал Бонду руку.

— Боюсь, нам не удалось сделать все так скромно, незаметно, как вам хотелось бы. Сегодня утром прибыла женщина-репортер из «Мюнхенер иллюстрирт». Не пожелала назвать себя. Думаю, репортер отдела светской хроники. Мне пришлось сообщить ей голые факты. Она особенно интересовалась временем церемонии, если это можно так назвать, дабы они могли прислать фотографа. По крайней мере, хоть этого удалось избежать. Вроде никаких недоразумений, так я полагаю. Ну, прощайте, и всего вам наилучшего.

Трейси, которая решила отправиться в «путешествие» в темно-сером тирольском костюме с традиционной темно-зеленой отделкой и пуговицами из оленьих рогов, небрежно бросила свою шикарную модную альпийскую шляпу с яркой кокардой из бородки серны на заднее сиденье, села в машину и включила зажигание. Двигатель заурчал, затем мягко загудел, когда она переключила скорость, и они поехали по пустынной улице. Оба помахали рукой из окна, и Бонд оглянувшись назад, увидел, как Марк-Анж подбросил свой цилиндр в воздух. Им тоже махали вслед, машина завернула за угол, все исчезло.

Когда подъехали к автостраде Зальцбург — Куфштейн, Бонд сказал:

— Будь добра, дорогая, остановись на обочине, мне нужно сделать две вещи.

Она подъехала к обочине, где виднелась трава. Коричневая зимняя трава, проглядывавшая сквозь тонкий слой снега. Бонд потянулся к ней и обнял. Он нежно поцеловал ее.

— Это, во-первых, а во-вторых, я просто хотел сказать, что буду заботиться о тебе, Трейси. Ты же не станешь возражать, если я буду о тебе заботиться?

Она отстранилась и внимательно посмотрела на него. Улыбнулась. Взгляд ее стал задумчивым.

— Так вот что означает быть мужем и женой, не так ли? Ведь не говорят же просто — муж и жена. Ведь дело в том, чтобы о тебе заботились. Так давай же — просто — заботиться друг о друге.

— Хорошо. Но я бы на твоем месте себе не позавидовал. А теперь, просто, хочу выйти из машины и снять эти ленты. А то слишком похоже на коронацию. Ты не возражаешь?

Она засмеялась:

— У тебя привычка быть скрытным. А я хочу, чтобы все нас приветствовали по пути. Знаю-знаю, ты собираешься перекрасить эту машину в серый или черный цвет, как только представится удобный случай. Пусть будет так. Но с сегодняшнего дня ничто не помешает мне гордиться тобой, нести, словно флаг. Пусть и у тебя будет такое желание, будешь носить меня на руках.

— По всем выходным и праздничным дням. — Бонд вышел из машины и снял ленты. Он посмотрел на безоблачное небо, почувствовал тепло солнечных лучей на своем лице. — Как считаешь, мы не замерзнем, если опустим верх машины?