Иудейская война

Предисловие

Эта книга знакомит читателя с творчеством Иосифа Флавия, одного из немногих античных историков, чьи произведения дошли до нас почти в неизмененном виде. Своей сохранностью книги Иосифа Флавия обязаны прежде всего христианской традиции. Как это ни парадоксально, но труды римского историка, иудея по вероисповеданию, обладали огромным авторитетом среди идеологов христианской церкви и были чрезвычайно популярны в христианском мире. У одного из отцов церкви — Иеронима (340-420 гг.) Иосиф Флавий заслужил оценку «Тита Ливия греков». «Иудейская война» античного историка была широко известна образованным людям Киевской Руси, затем — Российского государства. Ее переводы обычно помещались в списках новозаветных сочинений следом за ними. В сборник «Еллинский и римский летописец», знакомивший читателя формировавшегося Российского государства с античной историей, наряду с повествованием о гибели Трои была включена и «Иудейская война». Эта книга была известна и в средневековой Белоруссии. О ее популярности в Западной Европе можно судить уже хотя бы по тому, что она была издана в Германии Яном Шусслером в 1470 году, вскоре после изобретения книгопечатания. С того времени книга издавалась многократно.

Интерес христиан к сочинениям Иосифа Флавия вызывался главным образом тем, что в его трудах читатели видели свидетельства современника событий, непосредственно связанных с возникновением христианской религии. Где еще можно почерпнуть такие полные сведения об обстановке в Палестине времен жизни Иисуса, его апостолов? Новозаветные описания деятельности первых проповедников христианства обогащались отсутствующими в канонических сочинениях, историческими фактами, а многие детали повествований Нового завета подтверждались и дополнялись красочными картинами из исторических трудов Иосифа Флавия. И, пожалуй, не будет преувеличением сказать, что христианская традиция спасла и сохранила до наших дней уникальные сочинения этого античного историка.

К сожалению, в нашей стране произведения Иосифа Флавия не издавались без малого столетие. Между тем интерес к ним специалистов [4] и широкого круга читателей все возрастает. И снова он связан прежде всего с историей первоначального христианства. Ныне, когда произошла определенная переоценка во взглядах исследователей на эти проблемы, стремление представить процесс возникновения христианства более объективно делает издание произведений Иосифа Флавия особенно актуальным. В них найдет много интересного для себя и верующий, и атеист, и специалист-антиковед, и любой читатель, интересующийся историей человеческой цивилизации.

Итак, кто же он такой, этот малоизвестный для нас автор, о чем он писал в своих книгах?

Уже сама судьба Иосифа Флавия необычна. Родился он в первый год правления римского императора Гая Калигулы (т. е в конце 37 или в начале 38 г. н. э.) в Иерусалиме, который, как и вся Иудея, находился тогда под римским владычеством. Настоящее имя Иосифа Флавия — Иосиф бен Маттафия (Йосеф бен Маттитйаху). Происходил он из знатной еврейской семьи, принадлежавшей к влиятельному иерусалимскому жречеству. По уверению самого Иосифа, его прадед Симон был иерусалимским первосвященником, родословная же матери восходила к ранее царствовавшему в Иудее роду Хасмонеев. Мальчик получил традиционное тогда религиозное образование, сводившееся главным образом к умению изучать и толковать священные тексты. Имел он и светское образование, правда, успехи в нем были скромнее: в зрелые годы Иосиф Флавий признавался в своем недостаточном владении греческим языком — основным языком населения восточной части Римской империи, языком интеллектуалов.

В юности Иосиф посвятил несколько лет знакомству с учениями основных сект в тогдашнем иудаизме. Его интересовали взгляды саддукеев, фарисеев, ессеев. Увлекшись необычным образом жизни и учением ессеев, он три года прожил в пустыне, ведя аскетический образ жизни. Но Иосиф по каким-то причинам так и не примкнул к ессейской общине и, вернувшись в Иерусалим, стал приверженцем фарисеев. Вероятно, его уже тогда заинтересовала и греко-римская философия.

В 60 г., когда Иосифу было 23 года, он был послан в составе делегации в Рим к императору Нерону, от которого следовало добиться разрешения на освобождение из заключения нескольких жрецов. Миссия завершилась успешно, ее благополучному исходу содействовала очередная жена Нерона, жестокая и развратная Поппея Сабина, благосклонности которой сумел добиться юный Иосиф.

Иосиф пробыл в Риме несколько лет. За это время Нерон расправился со своей супругой Поппеей, убив ее в припадке гнева. По приказу Нерона принял яд его учитель философ Сенека. В 64 г. после страшного пожара в Риме император обвинил в нем христиан и подверг их массовым и чудовищным казням. Но не только эти ужасные события оставили след в душе Иосифа. Его поразил огромный и прекрасный Рим, в который стекались люди из разных уголков великой державы. Здесь вершились государственные дела, [5] зачарованные слушатели внимали речам философов, многочисленные и разнообразные зрелища собирали толпы зрителей, здесь совершались выгодные сделки, начинались и бесславно заканчивались карьеры, здесь поражали воображение невиданная роскошь и шедевры искусства. Оставшись верным своей иудейской религии в этом, по выражению Аммиана Марцеллина, «храме богов», Иосиф тем не менее стал поклонником римской культуры. Еще более его поразило могущество Рима, перед силой которого склонились многие народы. Позднее в своей «Жизни» он скажет: «И если тебя кто-либо спросит, где твое счастье, где твой Бог, ответь: в большом городе Риме». Но до этой фразы, произнесенной Иосифом на склоне лет, лежал еще долгий противоречивый жизненный путь.

Возвратившись на родину, Иосиф оказался в самом центре восстания населения Палестины против римского владычества. Он был непосредственным участником Иудейской войны. Ему поручили возглавить повстанцев в Галилее — районе, имевшем чрезвычайно важное стратегическое значение для судьбы восстания. Потерпев ряд поражений, Иосиф сдался в плен римлянам. Некоторое время он пробыл в цепях как пленник, а затем провозглашенный императором римский полководец Веспасиан (которому Иосиф предсказал счастливую судьбу) освободил его. Вот тогда Иосиф бен Маттафия присоединил к своему имени, как это делали римские вольноотпущенники, родовое имя Веспасиана и стал именоваться Иосифом Флавием.

С сыном Веспасиана Титом Иосиф был отправлен для покорения взбунтовавшейся Иудеи. Он служил при Тите советником и переводчиком. Во всех синагогах Иудеи его имя было предано Проклятию. Не раз изменник появлялся под стенами осажденных римлянами городов и уговаривая соотечественников покориться силе римлян, убеждая их в бесполезности сопротивления и упрекая в несоблюдении божьей воли. На его глазах пал и был уничтожен Иерусалим, на его глазах римские солдаты совершали кровавую резню, не щадя ни мала, ни велика. Что творилось в душе обеспечившего себе благополучную жизнь перебежчика? Невозможно без содрогания читать его строки из «Иудейской войны»: «В восьмой день месяца гарпея солнце взошло над дымившимися развалинами Иерусалима. За время осады город перенес столько тяжких бед, что если бы он от начала своего основания вкушал столько же счастья, то был бы поистине достоин зависти. Но ничем он не заслужил столько несчастья, как тем лишь, что воспитал такое поколение, которое его ниспровергло» (VI, 8,5).

Что испытывал Иосиф Флавий, описывая леденящие душу сцены массового самоубийства защитников крепости Масады, закалывавших мечами своих детей, жен, а затем самих себя, желая избежать участи римских рабов? Вряд ли мы когда-нибудь узнаем это — в «Иудейской войне», одобренной императором Веспасианом, постоянно звучит лишь официальный мотив о неразумном упорстве иудеев перед силой непобедимого римского оружия.

После победы римлян в Иудейской войне Иосиф Флавий отправился в Рим, где присутствовал на пышном триумфе Веспасиана [6] и Тита. Ни капли жалости к своему восставшему народу мы не найдем в его описании этого пышного торжества мощи Рима. За свои заслуги Иосиф Флавий получил от императора права римского гражданина, ежегодное содержание, земли в Иудее. Он жил в императорском дворце на Эсквилине. Отныне Иосиф Флавий стал влиятельнейшим человеком среда иудеев Рима. По его заверению, к нему благосклонно относились Веспасиан и его наследники Тит и Домициан. И это было немаловажно, так как на Иосифа неоднократно поступали доносы, в которых его обвиняли в предательстве интересов Рима. Императоры отвергали эти доносы, а Домициан даже казнил нескольких обвинителей. Приходилось Иосифу отбиваться и от обвинений соотечественников в измене своей родине. Особенно в этом плане показательна его «Жизнь», где он полемизирует с Юстом Тивериадским, также написавшим книгу об Иудейской войне. Иосиф старается отразить обвинения с обеих сторон, при этом подчеркивает и то обстоятельство, что по его просьбе Тит помиловал несколько десятков иудеев, в том числе и брата самого Иосифа.

В Риме Иосиф Флавий и написал свои сочинения. Наибольшую известность ему принесло первое из них — «Иудейская война». Оно было закончено в 79 г. и прошло цензуру Веспасиана и Тита. В середине 90-х годов Иосиф Флавий завершил работу над обширным трудом «Иудейские древности». В 20 книгах этого сочинения излагается история Иудеи от древнейших ветхозаветных времен до начала Иудейской войны. При императоре Домициане (81-96 гг.) появилась и «Жизнь», где повествуется в основном о действиях Иосифа в качестве командующего войсками повстанцев в Галилее в начале войны против римлян. Примечательно, что в конце жизни Иосиф пишет еще одно небольшое произведение «Против Апиона», которое по содержанию выглядит иудейской апологией. И этот его труд, и, особенно, «Иудейские древности» были созданы с целью ознакомить языческий мир с историей и культурой еврейского народа. Преклонение перед Римом не привело его к нигилизму в отношении к культуре и традициям собственного народа. В его трудах уживались раболепие перед Римом и глубокое убеждение в богоизбранности иудеев. Иосиф Флавий оставался правоверным иудеем. Он строго придерживался ветхозаветной концепции бед еврейского народа от нарушений божьего закона. «Злу не избежать гнева божьего, его справедливость всемогуща, и рано или поздно постигает она грешных», — убеждает он в «Иудейской войне» (VII, 22). В духе фатализма он излагает и события самой войны, доказывая, что бог выступал на стороне римлян, наказавших иудеев за пренебрежение к нему. Не случайно Иосиф Флавий постоянно подчеркивает факты святотатственного отношения к Иерусалимскому храму со стороны зелотов и сикариев. В то же время его позиция по отношению к различным группировкам среди населения Иудеи во время восстания выдает и социальные интересы представителя иудейской знати. Такая тенденциозность сочинений Иосифа Флавия делает необходимым предпослать краткий исторический очерк истории Иудеи, которая освещается в «Иудейской войне». Это [7] произведение хронологически охватывает значительно больший период, чем восстание 66-73 гг., тематически оно разделяется на две части история Иудеи до восстания против римлян и сама Иудейская война. Первая из них базируется на исторических источниках, которым Иосиф Флавий дает собственную интерпретацию, вторая — главным образом на личном опыте автора, участвовавшего в войне.

Значительную часть «Иудейской войны» Иосиф Флавий посвятил событиям, предшествовавшим восстанию 66-73 гг. Им он отводит почти половину этого труда. Свое повествование Иосиф Флавий начинает с изложения ситуации в Иудее накануне Маккавейской войны (167-142 гг. до н. э.).

Иудея входила тогда в состав эллинистической державы Селевкидов, возникшей при распаде огромного государства, созданного в результате походов Александра Македонского. Селевкидский правитель Антиох III (223-187 гг. до н. э.) окончательно отвоевал Палестину у правителей соседней эллинистической державы Птолемеев.

Еще со времен персидского владычества в Палестине существовала иудейская гражданско-храмовая община. В державе Ахеменидов она не была исключением, подобные общины существовали в Вавилонии, Малой Азии. Начало формированию иудейской общины вокруг храма в Иерусалиме было положено в 538 г. до н. э. распоряжением персидского царя Кира II, разрешившим выселенным еще вавилонянами евреям возвратиться в Палестину. Окончательно эта община сложилась к середине IV в. до н. э. Персидские цари покровительствовали восстановленному при них Иерусалимскому храму, разрушенному в 586 г. до н. э. вавилонским царем Навухудоносором II, не желая при этом восстанавливать в Иудее прежнюю местную царскую династию Давидидов. Храм в Иерусалиме становился центром консолидации иудейского населения Палестины. Во главе гражданско-храмовой общины стояли первосвященники. Общинники делились на две категории: жрецов и нежрецов. Жрецам принадлежала ведущая роль, с течением времени их численность даже превысила количество нежрецов. Конечно, не все жрецы выполняли культовые обязанности, в это своеобразное сословие входили и люди, далекие от такого рода дел. Нежреческое население общины делилось на «отцовские дома», которые включали в себя множество семей по признаку родства по мужской линии. Земля общины находилась в неотчуждаемой собственности «отцовских домов», внутри которых наследственные земельные наделы отдельных семей могли отчуждаться. Иерусалимский храм не имел собственной земли, жрецы жили за счет разнообразных налогов и податей с остального населения. Это — десятина от хлебов и плодов, первый приплод от скота и первые доли урожая, первая снятая с овец шерсть, первые плоды садов и виноградников, а также обильные дары храму от множества паломников.

Кроме жрецов и нежрецов (свободных и полноправных общинников) на территории общины проживали пришельцы и поденщики, трудившиеся в хозяйствах общинников. Там же работали [8] и рабы, доля которых в иерусалимской общине, в сравнении с другими подобными ей, была невелика — рабы составляли около 1/5 населения общины.

Основным занятием населения Иудеи было земледелие. Выращивались пшеница, ячмень и другие зерновые культуры. Местные жители культивировали оливковые деревья, финиковые пальмы, смоковницы, виноград. Ценился палестинский бальзам, добывавшийся из коры особого кустарника. Развито было и животноводство — разводили овец, коз, верблюдов и других животных. Поощрялось занятие ремеслами, из которых наиболее важное значений имели ткачество, сукноделие, покраска тканей, выделка кож. В эллинистическую эпоху новый импульс получило развитие торговли, благо Палестина располагалась на важных торговых путях.

Эпоха эллинизма привела к серьезным изменениям в жизни населения Палестины. При Птолемеях и Селевкидах там увеличилась доля нееврейского населения, прежде всего за счет греков и сирийцев, населявших приморские города, полисы к востоку от Иордана. Эллинистические полисы находились и к северу от Иудеи, на юге же Иудея граничила с Идумеей, население которой было насильственно иудаизировано только в конце II в. до н. э. Иудеи составляли менее половины населения Палестины.

Несомненно то, что Иудея была в течение долгого времени объектом раздора между державами Птолемеев и Селевкидов, отрицательно отразилось на развитии ее экономики и на положении основной массы населения. Однако в целом вовлечение Иудеи в эллинистический мир ускорило социально-экономические процессы в ней. Усилилась социальная дифференциация, росла крупная и мелкая частная собственность на землю, войны привели к увеличению числа рабов. Богатства знати, прежде всего связанной с эллинистическими правителями, росли, росло и число безземельных поденщиков и арендаторов, росли доходы ростовщиков и увеличивались случаи продажи разорявшимися земледельцами собственных детей в рабство.

Существенные изменения произошли и в сфере идеологии, где также сказалось мощное влияние процесса эллинизации. Многие жители Палестины усваивали греческие обычаи и нравы, приобщались к греческой культуре, религии, распространялся греческий язык. Даже в самом Иерусалиме первосвященник Ясон предпринял попытку создать гимнасий по греческому образцу, а управление города реформировал на манер полиса. Неоднозначным было отношение различных слоев и групп населения Иудеи к этим изменениям. Здесь были связаны воедино и экономические, и социальные, иг религиозные интересы. В Иудее тогда возникли два движения: эллинистов и хасидеев. Эллинисты, к которым принадлежала значительная часть местной знати, а также торговцы и ремесленники, заинтересованные в новых рынках, выступали против замкнутости иудейской общины, не считая при этом свои действия и взгляды отступлением от иудаизма. Хасидеи же стремились сохранить прежнюю замкнутость, осуждали эллинистическое влияние как противоречащее основам иудаизма. [9]

Толчком к восстанию против селевкидского владычества послужил ряд акций Антиоха IV Эпифана, который стремился подавить сопротивление эллинизации, видя в нем попытку противодействия своему режиму. В 170 г. до н. э. Антиох IV устроил страшную резню в Иерусалиме, ограбив при этом храм; через два года он снова послал большое войско в Иерусалим, стены которого были срыты, а в центре города в построенной крепости был размещен сильный сирийский гарнизон. Изданный им в 167 г. до н. э. указ, запретивший важнейшие культовые предписания иудейской религии и насильственно насаждавший греческую религию, послужил той последней каплей, которая привела к взрыву возмущения. Восстание Маккавеев не было просто религиозной войной. В нем переплелись и национально-освободительная борьба, и борьба народных масс против местной аристократии, связанной с греко-македонскими завоевателями, и религиозная борьба.

В ходе длительной Маккавейской войны (167-142 гг. до н. э.) вожди повстанцев довольно умело использовали в своих интересах междоусобную борьбу за престол, которая развернулась в Селевкидской державе после смерти Антиоха IV. По сути дела уже тогда начался распад этого эллинистического государства. Определенную роль в успехе восстания сыграл и договор, заключенный в 161 г. до н. э. Иудой Маккавеем с Римом (договор был подтвержден и после гибели Иуды). Это соглашение хотя фактически и не предусматривало военной помощи Рима иудейским повстанцам, имело, однако, большое политическое значение: независимость Иудеи была признана сильнейшей тогда державой Средиземноморья. Маккавейская война закончилась обретением Иудеей независимости от Селевкидов.

Маккавеи положили начало правлению в Иудее династии Хасмонеев. В 104 г. до н. э. правитель из этой династии Аристобул I принял царский титул, восстановив таким образом царскую власть в Иудее, не существовавшую там со времен вавилонского плена.

Придя к власти на волне широкого народного восстания, Хасмонеи все более выступали выразителями интересов иудейской аристократии. Добившись независимости Иудеи, они тут же приступили к завоеванию соседних территорий, которое сопровождалось насильственным обращением местного населения в иудаизм. Агрессивная внешняя политика требовала все больших средств, которые выкачивались в виде налогов из населения Иудеи. При Хасмонеях страна превратилась из гражданско-храмовой общины в монархию эллинистического типа с огромным бюрократическим аппаратом, пышным двором, наемным войском, что также привело к значительному росту налогов. Все это вызвало ряд народных восстаний. О некоторых из них повествует (в своей интерпретации) Иосиф Флавий — например, о двух восстаниях, одно из которых, при Александре Яннае (103-76 гг. до н. э.), длилось шесть лет.

Между тем римские войска, покоряя одно за другим государства в Малой Азии, приближались к границам Иудеи. Воспользовавшись борьбой за власть между сыновьями Александра Янная, римляне бесцеремонно и открыто вмешались во внутренние дела Иудеи. [10] Римский полководец Гней Помпей, выступивший арбитром в споре за иудейский престол, в 63 г до н. э. захватил Иерусалим. На Иудею была наложена дань, часть ее территории была включена в римскую провинцию Сирию. Назначенный Помпеем хасмонейский правитель Иудеи Гиркан II получил лишь титул первосвященника, но не царя. Отныне римляне стали распоряжаться судьбой Иудеи. И не случайно Иосиф Флавий излагает дальнейшие события иудейской истории в тесной связи с событиями политической истории Рима.

Наместник Сирии, прокуратор Авл Габиний провел в 57 г. до н. э. реформу, по которой Иудея была разделена на пять округов со своими органами управления — синедрионами, и Иерусалим утратил значение столицы. Авл Габиний беспощадно подавлял всякие попытки сопротивления римскому диктату.

Один из участников первого триумвирата Марк Лициний Красс, получивший под свое начало провинцию Сирию, по сути дела разорил Иудею, не остановившись и перед грабежом Иерусалимского храма. Во время гражданских войн в Риме (49-30 гг. до н. э.) из Иудеи продолжали выкачиваться все новые и новые средства, необходимые римским полководцам для борьбы за власть. Правящая верхушка Иудеи, как правило, ориентировалась на сильнейшего в Риме. Показательна в этом плане позиция Гиркана II, вначале всячески содействовавшего Помпею, а после его разгрома тут же переметнувшегося к Юлию Цезарю и оказавшего ему немало ценных услуг, особенно в трудной для Цезаря ситуации в Александрии. На это время приходится взлет карьеры соратника Гиркана уроженца Идумеи Антипатра, который был назначен Юлием Цезарем наместником Иудеи. Это время было и началом карьеры сына Антипатра Ирода, одним из первых шагов которого в качестве наместника Галилеи был разгром повстанцев во главе с Иезекией, боровшихся против римского владычества.

В ходе усобиц в Римской державе после смерти Юлия Цезаря Ирод проявил невероятную изворотливость и коварство. Он сумел выслужиться при Кассии, беспощадно вымогая у населения Иудеи огромную контрибуцию в пользу римлян, за что был назначен наместником Келесирии. После разгрома Брута и Кассия Октавианом и Марком Антонием Ирод сумел убедить последнего в своей преданности. В 40 г. до н. э. Ирод прибыл в Рим, где с помощью триумвиров добился того, что сенат провозгласил его царем Иудеи. Действуя как римский ставленник и опираясь на помощь римлян, Ирод беспощадно подавлял антиримские выступления в Иудее. Совместно с римскими легионами он в 37 г. до н. э. взял Иерусалим и расправился со своим конкурентом Антигоном, который за антиримские действия пользовался поддержкой населения. В Иудее установилось правление Ирода (37-4 гг. до н. э.), династия Хасмонеев была отстранена от власти. Положение Ирода не смогли поколебать ни происки египетской царицы Клеопатры — любовницы, а затем и жены Марка Антония, ни даже разгром Антония Октавианом, которого Ирод также сумел убедить в своей преданности, несмотря на прежнее раболепие перед Марком Антонием.

Ирод установил в Иудее режим кровавых репрессий. Он жестоко [11] расправлялся со знатью (например, он казнил почти всех членов иерусалимского синедриона), имущество которой конфисковывалось в его пользу. Захваченные земли Ирод раздавал своим родственникам и приближенным. Мнительный и подозрительный, он жестоко пресекал любые посягательства на свою власть и не остановился даже перед казнью трех сыновей. Ирод развернул бурную строительную деятельность, требовавшую огромных средств, которые беспощадно изымались у населения Иудеи. Немалые расходы потребовались я на его подарки греческим городам, на проведение различных игр, в том числе и Олимпийских. Тяжелый налоговый гнет, раболепие перед римлянами, чудовищный режим террора вызывали массовые и частые выступления против кровавого деспота, но Ирод беспощадно их подавлял. Антиримские выступления продолжались и после его смерти. Иосиф Флавий приводит немало тому примеров. Он повествует о восстании в Иерусалиме, о восстании в Галилее под предводительством сына Иезекии Иуды, о восстании в Перее, которое возглавил некий Симон, бывший раб Ирода, о чрезвычайно опасном для римлян и проримски настроенной местной знати восстании во главе с пастухом Афронгом. Впрочем, Иосиф Флавий обычно характеризует этих повстанцев как «разбойников».

Долгими были споры о власти многочисленных наследников Ирода. Они были разрешены в Риме Октавианом Августом. Император разделил владения Ирода между тремя его сыновьями, несколько городов получила и сестра покойного Ирода Саломея. Примерно половина царства Ирода досталась Архелаю, Ирод-Антипа получил Галилею и Перею, остальное выпало на долю Филиппа.

Жестокость, которой сопровождалось правление в Иудее Архелая (4 г. до н. э.-6 г. н. э.), привела к тому, что Октавиан Август, опасаясь новых волнений в Палестине, сместил его и отправил в ссылку.

Отныне Иудея была превращена в римскую провинцию. Ее статус в римской провинциальной системе не совсем ясен. Скорее всего она была включена в провинцию Сирию, но управлялась своим прокуратором с весьма широкими полномочиями. Первым прокуратором Иудеи был Колоний (6-9 гг. н. э.). Одним из прокураторов были Понтий Пилат (26-36 гг.). Он «прославился» своим взяточничеством, многочисленными казнями без суда, издевательствами. Открыто пренебрегая религиозными чувствами местного населения, Понтий Пилат приказал внести в Иерусалим римские воинские знаки с изображением императора, хотя изображения людей были несовместимы с иудейскими религиозными традициями. Для постройки водопровода он ограбил казну Иерусалимского храма. После безжалостной резни повстанцев в Самарии на него последовала жалоба сирийскому наместнику. Опасаясь всеобщего восстания из-за произвола Понтия Пилата, тот отстранил его от поста и отправил в Рим.

При римском господстве в Иудее скапливалось все больше «горючего материала», вспыхивавшего то тут, то там почти беспрерывно и приведшего, наконец, к мощному взрыву в 66-73 гг. н. э. [12] Основная масса населения Иудеи находилась под все усиливавшимся двойным гнетом Рима и местной аристократии. Наиболее плодородные земли находились в собственности крупных землевладельцев, которые эксплуатировали труд поденщиков, рабов, арендаторов. Все больше мелких собственников разорялось, лишалось земли. Страдали они и от ростовщиков. Немалая часть доходов населения отдавалась храму, что было особенно тяжело для мелких землевладельцев. Мощный налоговый пресс римлян безжалостно выжимал из местного населения огромные средства. Произвол наместников еще более обострял ситуацию. Сопротивление вызывал" и процесс романизации Палестины, население которой приверженностью к своей традиционной религии противодействовало влиянию официальной римской идеологии.

Все это привело к тому восстанию, которое известно как Иудейская война (именно так называет его Иосиф Флавий). В нем тесно переплелись национально-освободительная борьба против римского гнета и социальные противоречия, существовавшие в самом иудейском обществе. Это можно проследить по «Иудейской войне», которая характеризует основные религиозно-философские и политические группировки в Иудее. Оценки автора субъективны, и поэтому следует искать объективные критерии подхода к этим движениям.

В «Иудейской войне» (II, 8, 2-14) Иосиф Флавий дает краткую характеристику трем иудейским «философским школам», сложившимся после ликвидации селевкидского владычества в Иудее. Это ессеи, фарисеи, саддукеи. Иосиф называет их также сектами. Такое определение в большей мере следует отнести к ессеям. Фарисеи и саддукеи скорее составляли религиозно-политические группировки, не только проповедовавшие свои воззрения, но и активно участвовавшие в борьбе за власть. Если в «Иудейской войне» Иосиф Флавий не высказывает откровенно своих симпатий к какой-либо из них, то в «Иудейских древностях» (XVIII, 1, 2) и в «Жизни» (2) он заявляет о том, что фарисеи являются выразителями интересов народа, пользуются его поддержкой, а сам он примыкает к этой секте.

В «Иудейской войне» и «Иудейских древностях» автор акцентирует внимание на отличительных чертах религиозных взглядов фарисеев, выделяя их учение о том, что все в мире совершается по воле бога и предопределению судьбы, но человеку предоставлена свобода выбора между добром и злом, хотя и сам этот выбор в значительной мере зависит от божьей воли. Фарисеи были убеждены в бессмертии душ, для которых «под землей» существует суд, где душам грешников будут определены вечные муки, а душам праведных будет предоставлена возможность воскреснуть.

Иосиф Флавий отмечает строгий образ жизни фарисеев, их пренебрежение к жизненным благам и наслаждениям. Он сообщает о том, что их товарищества базируются на преданности друг другу.

Среди фарисеев преобладали торговцы, ростовщики, землевладельцы, чиновники, служители культа. Но встречались и крупные землевладельцы, и представители низших слоев (пастухи, [13] поденщики). Своеобразную элиту составляли законоведы, занимавшиеся толкованием «закона Моисея». Они признавали и устную традицию, сложившуюся после составления Пятикнижия Моисея. Фарисеи своими истолкованиями приспосабливали нормы «закона» к новым условиям жизни. Достигалось это с помощью утонченных приемов.

Простолюдинов (ам-гаарец) фарисеи считали невеждами в вопросах вероучения, культа, в знании «законов». В Талмуде повествуется и о ряде ограничений, установленных для них в отношениях с простонародьем (купля-продажа ряда продуктов, их приготовление и т. п.). В новозаветных сочинениях выражено весьма негативное отношение первохристиан к фарисеям. В евангелиях Иисус неоднократно называет фарисеев лицемерами (Мф., 15, 7; 23, 14, 23, 25, 27, 29; Лк., 11, 44). Он упрекает их в показном благочестии, в отступлении от заповедей (Мф., 15, 3-6; 23, 25-28; Лк., 18, 10-14). Более того, Иисус требует от своих учеников остерегаться «закваски фарисейской», подразумевая под этим учение фарисеев (Мф., 16, 6, 11, 12; Лк., 12, 1). В то же время в «Деяниях святых апостолов» (23, 6-9) Павел апеллирует к фарисеям, утверждая, что верит в воскресение мертвых, и получает поддержку фарисеев. Вполне вероятно, что этот элемент учения фарисеев, так же как и их представления об ангелах и демонах, оказал определенное влияний на христианство.

Участие фарисеев в политической жизни Иудеи не может быть оценено однозначно, тем более так, как у Иосифа Флавия. В правление Александра Янная фарисеи выступили во главе народных восстаний в 95, 94-89 гг. до н. э., вызванных резко возросшим налоговым гнетом. При правлении вдовы Александра Янная фарисеи получили господство в синедрионе. Во времена Ирода «Великого» б тысяч фарисеев отказались принести ему присягу, за что были подвергнуты штрафам. Впрочем, Иосиф Флавий в «Иудейских древностях» (XVII, 2, 4) резко осуждает их. В период Иудейской войны фарисеи в общем придерживались линии на примирение с Римом, для чего пошли и на союз с саддукеями, хотя рядовые фарисеи участвовали в подготовке и в ходе восстания.

Характеризуя саддукеев, Иосиф Флавий в «Иудейской войне» также кратко излагает лишь отличительные черты их вероучения. Он отмечает, что саддукеи отрицают влияние бога на человеческие поступки, утверждая в этом свободу воли человека. В «Иудейских древностях» (XVIII, 1,4) он добавляет, что саддукеи отрицали бессмертие души (душа уничтожается вместе с телом), а следовательно, и загробное воздаяние, признавали только «закон Моисея», отрицая последующую устную традицию. Иосиф прямо заявляет, что приверженцы этой секты немногочисленны и принадлежат они к высшей знати. Речь идет, конечно, прежде всего о жреческой аристократии, а также о крупных землевладельцах. Именно саддукеи занимали посты первосвященников, при Хасмонейской династии они обладали огромным весом в Иудее. При римском господстве саддукеи служили его опорой. Отношение к ним в раннехристианской литературе также крайне отрицательное. [14]

Однако наиболее подробно Иосиф Флавий описывает секту ессеев, резко отличавшуюся и от фарисеев, и от саддукеев. Интерес к его данным о ессеях резко возрос после открытия в 1947 г. в районе Мертвого моря кумранских рукописей и последовавших затем раскопок. Кумранские находки дали гораздо более обильный материал о ессействе, чем тот, который был изложен Иосифом Флавием, но тем не менее следует подчеркнуть, что сама идентификация кумранской секты с ессейством была осуществлена главным образом по сведениям автора «Иудейской войны». Правда, многие исследователи отрицают предположение, что Иосиф Флавий описал именно кумранитов. Ныне господствует точка зрения, что ессейство не было однородным течением, а представляло собой конгломерат группировок и сект, имевших не только общие черты, но и заметные отличия. К ессеям стали относить помимо секты, изображенной Иосифом Флавием, кумранских сектантов, общину, описанную в «Дамасском документе», и живших в Египте терапевтов, о которых подробно повествует Филон Александрийский в своем трактате «О созерцательной жизни».

Ессеи жили общинами, в которых существовала общность имущества. Каждый вступавший в секту должен был отдать свое имущество общине. У них не было рабов — они осуждали рабовладение, так же как и богатство. Все ессеи занимались физическим трудом. Помимо этого они много внимания уделяли изучению священных текстов.

Ессеи жили в условиях коллективного быта: трудились, питались, молились они совместно. Вступление в их общины осуществлялось через испытательный срок, который, по данным кумранских текстов, длился два года, а по сведениям Иосифа Флавия — три. Несмотря на демократическое устройство общин, в них существовала определенная иерархия. Иосиф Флавий говорит о четырех разрядах ессеев в зависимости от времени вступления в секту, причем это разделение выражалось даже в том, что при прикосновении старших к младшим первые должны были совершать обряд очищения. Кумранские тексты свидетельствуют о делении полноправных общинников на два разряда: «Аарон» (жрецы) и «Израиль» (остальные сектанты).

Свое учение ессеи скрывали от непосвященных. Говоря об их идеологии, Иосиф Флавий уделил особое внимание их учению о душе. По его словам, они считали тело смертным, но признавали бессмертие души, верили в загробное воздаяние: души злых людей попадают в мрачную пещеру, где их ждут вечные муки, души же праведников оказываются в стране блаженства.

Ессеи кумранской общины верили в приход мессий, они были убеждены, что скоро состоится спасительный для верующих приход двух мессий (из царского рода Давида и из жреческого рода Аарона), а также пророка. Возможно, мессианскими функциями наделялась кумранитами и персона их «праведного учителя», бывшего основателем и руководителем секты и казненного в результате интриг «нечестивого жреца». Кумраниты истово верили в скорый конец света, «божий суд», на котором «сыны света» (как называли [15] себя кумранские общинники) будут очищены «святым духом» от всех «нечестивых дел», все же остальные люда будут истреблены. После этого счастливая «община нищих» будет наслаждаться «всеми благами земли».

В идеологических воззрениях кумранитов заметен значительный отход от официального иудаизма. Обнаруживается немало схожих черт с идеологией раннего христианства: ярко выраженное ожидание «конца света» и его сверхъестественное переустройство со спасением верой, учение о прирожденной греховности человечества, два «пути», отрицательное отношение к богатству, мессия из рода Давида и др. Но имеются и весьма важные различия. Например, христианство не знало трех мессианских персон, мессианизм в христианстве был связан с верой в искупление людских грехов, христианский мессия не считался происходящим из жреческого рода. Самое, пожалуй, существенное отличие состояло в том, что христиане верили в уже осуществившийся приход своего мессии — Иисуса.

Несомненно, учение, культ и организация общин ессеев оказали большое влияние на первоначальное христианство, хотя ессейство было замкнутым движением. Христианство же взяло курс на широкую пропаганду своего вероучения среди людей любой этнической и социальной принадлежности.

В идеологии ессеев под религиозной оболочкой нашли свое выражение идеи социального протеста. Кумраниты называли себя «общиной нищих». По-видимому, они принадлежали преимущественно к социальным низам. Все помыслы ессеев сводились к ожиданию сверхъестественного вмешательства, достижению праведности путем усердного выполнения религиозных предписаний.

Ессеи отрицательно относились к войнам, они никогда не изготавливали оружия или доспехов. Вместе с тем Иосиф Флавий приводит факты их участия в Иудейской войне. Например, в качестве одного из полководцев повстанцев фигурирует ессей Иоанн. Иосиф повествует и о мужестве, с которым ессеи выдерживали пытки.

Вообще «Иудейская война» является одним из важнейших источников по истории первоначального христианства. Из нее мы черпаем сведения (часто весьма подробные) о многих людях, фигурирующих в новозаветных сочинениях. Здесь идет речь и о коварном царе Иудеи Ироде «Великом», и об Ироде-Антипе, о пророке-мессии Февде, о некоем египтянине, также объявившем себя мессией, о жестоком прокураторе Понтии Пилате, о других прокураторах Иудеи — Феликсе, Порции Фесте... И хотя о христианах в «Иудейской войне» Иосиф Флавий не рассказывает ничего, без сведений из этой книги мы просто не поймем многое из событий, описанных в сочинениях первых христиан.

Сведения о христианах Иосиф Флавий приводит в другой своей книге — «Иудейские древности». Особый интерес вызывает его рассказ об Иисусе (XVIII, 3, 3). Долгое время была известна лишь следующая версия этого повествования как часть сообщения. Иосифа Флавия о деяниях прокуратора Понтия Пилата: «Около [16] этого времени жил Иисус, человек мудрый, если его вообще можно назвать человеком. Он совершил изумительные деяния и стал наставником тех людей, которые охотно воспринимали истину. Он привлек к себе многих иудеев и эллинов. То был Христос. По настоянию наших влиятельных лиц Пилат приговорил его к распятию на кресте. Но те, кто раньше любили его, не прекращали этого и теперь. На третий день он вновь явился им живой, как об этом и о многих других его чудесных делах предсказывали боговдохновенные пророки. И до нынешнего дня существует еще секта христиан, которые от него получили свое имя». Этот рассказ Иосифа Флавия, где он по сути дела вопреки своим религиозным воззрениям признает Иисуса мессией (Христом), верит в его воскресение, вызывал немалые сомнения в его подлинности у многих исследователей, тем более что видный раннехристианский автор Ориген в своем сочинении «Против Цельса» прямо заявлял, что Иосиф Флавий не признавал Иисуса Христом. В дошедшем до нас греческом тексте «Иудейских древностей» явно чувствуется христианская редакция.

Однако в начале нашего века была обнаружена иная версия этого повествования, которую процитировал по-арабски христианский епископ X века Агапий в своей «Всемирной истории»: «В это время был мудрый человек, которого звали Иисус. Весь его образ жизни был безупречным, и он был известен своей добродетелью, и многие люди среди евреев и других народов стали его учениками. Пилат осудил его на распятие и на смерть. Но те, кто стали его учениками, не отказались от его учения. Они рассказывали, что он им явился через три дня после распятия и что он был тогда живым; таким образом, он был, может быть, мессия, о чудесных деяниях которого возвестили пророки». Эта версия более соответствует фарисейским взглядам Иосифа Флавия. Здесь он не утверждает, что Иисус был мессией (ссылка следует лишь на слова его учеников), что он воскрес из мертвых и сотворил множество других чудес. Для Иосифа Иисус был одним из многих пророков и самозванных мессий, которые довольно часто появлялись в те времена в Палестине.

Следует заметить, что в нашей литературе, посвященной истории первоначального христианства, долгое время господствовали выводы так называемой мифологической школы с ее отрицанием историчности Иисуса и с гиперкритическим отношением к новозаветным источникам, которые датировались II веком н. э. (за исключением «Откровения Иоанна»), Под эти выводы подгонялся и тезис о «молчании века», в соответствии с которым об Иисусе и христианах I века не имелось никаких сведений у нехристианских авторов I-II вв. н. э. Но такие сведения существуют — у Иосифа Флавия, у Тацита, у Светония, в переписке Плиния Младшего с императором Траяном. Однако их объявили позднейшими вставками, сделанными христианскими переписчиками. Ныне, когда Происходит критическая и объективная переоценка выводов мифологической школы, исследователи находят все больше доказательств подлинности сведений о христианах в сочинениях [17] античных авторов. Пример с «Иудейскими древностями» Иосифа Флавия в этом плане весьма показателен.

В «Иудейских древностях» есть сведения об Иакове, брате Иисуса, казненном в Иерусалиме по приговору синедриона (XX, 9, 1). Любопытен рассказ Иосифа Флавия и об Иоанне Крестителе (XVIII, 5, 2), где излагается версия казни пророка, отличная от евангельской.

В то же время следует соблюдать определенную осторожность при работе с текстами книг Иосифа Флавия, особенно если это переводы. Например, в древнерусском переводе «Иудейской войны» есть несколько мест, где упоминается Иисус, но это плод творчества древнего переводчика, греческий оригинал этих слов не содержит.

Сведениями об участии христиан в восстании 66-73 гг. мы не располагаем. Главную роль в нем сыграли группировки зелотов и сикариев.

Движение зелотов сложилось еще в начале I в. н. э. Одним из его вождей был Иуда Галилеянин, упоминаемый Иосифом Флавием. Приверженцы этого движения (а это были разорившиеся крестьяне, ремесленники, торговцы) с оружием в руках выступали против римского владычества, за восстановление независимости Иудеи, против местной аристократии, связанной с чужеземными поработителями.

Еще более радикальной была группировка сикариев, выражавшая интересы социальных низов, в том числе и рабов. Они боролись как против римлян, так и против представителей местной социальной верхушки. Иосиф Флавий приводит много примеров расправ сикариев с иудейской знатью (первой их жертвой пал иерусалимский первосвященник), захвата ими имущества богачей, сожжения долговых записей и т., п.

Возвратившись из Рима в Палестину, Иосиф сразу же оказался в гуще событий. Его описание Иудейской войны представляет собой наиболее тенденциозную часть сочинения, поскольку едва ли не главной целью автора было оправдание собственных действий в ходе восстания. Переход Иосифа Флавия на сторону римлян определил и те оценки, которые он дает вождям и участникам повстанческого движения.

С самого начала восстание против римского господства разворачивалось в обстановке острой борьбы внутри самого иудейского общества. «Партия мира», выражавшая интересы крупных землевладельцев, ростовщиков, высшего жречества, сразу же попыталась успокоить стихийно вспыхнувшее антиримское движение, не останавливаясь перед использованием военной силы, в том числе и римской. Взгляды этой группировки подробно изложены Иосифом Флавием в речи, которую он вкладывает в уста Агриппы II, царя-марионетки, волею Рима назначенного управлять северной частью Палестины и осуществлять надзор над Иерусалимским храмом. Широкое возмущение призывами последнего покорно подчиняться власти Рима привело к изгнанию из Иерусалима этого лидера «миротворцев». [18]

В последовавшем затем вооруженном столкновении между силами «партии мира» и зелотами, которых поддержали прибывшие из Масады сикарии, сторонники решительной борьбы с Римом взяли верх. Многие аристократы были убиты, был разгромлен и римский гарнизон. Однако среди победителей разгорелась вражда. Группировка умеренных зелотов во главе с Элеазаром, сыном Анания, во время богослужения в храме напала на сикариев. В бою погибло множество сикариев, пал и их вождь Менахем.

Тем временем к Иерусалиму, беспощадно расправляясь на своем пути с населением Палестины, двигалось выступившее из Антиохии большое войско наместника Сирии Цестия Галла. В ходе боев за Иерусалим саддукеи и фарисеи снова призвали повстанцев покориться римской силе и попытались установить связь с Цестием. Повстанцы сурово расправлялись с изменниками. Цестию Галлу не удалось захватить Иерусалим. Его отступление превратилось в бегство, римское войско под ударами повстанцев бежало, бросая осадные и метательные машины и неся огромные потери.

Плодами победы, одержанной, главным образом, силами зелотов и сикариев, воспользовалась иудейская аристократия. В своей «Жизни» Иосиф Флавий откровенно признавался в том, что знать вынуждена была возглавить антиримское движение, опасаясь потерять свою жизнь, имущество, власть. Приходу аристократии к руководству движением во многом способствовали раздоры среди радикального крыла повстанцев. На выборах в Иерусалиме к власти пришли сторонники «партии мира»; вожди зелотов и сикариев, игравшие главную роль в борьбе с римлянами, оказались на вторых ролях. Именно тогда Иосиф бен Маттафия был назначен военачальником Галилеи. Это было по меньшей мере странным, так как Иосиф не имел никакого опыта в военном деле. Но, с другой стороны, факт его назначения легко объяснялся тем обстоятельством, что он принадлежал к «партии мира», по-прежнему не верившей в успех восстания и рассчитывавшей на соглашательскую позицию своего ставленника. А ведь именно Галилея в силу своего географического положения должна была встретить и выдержать первый натиск противника, через нее проходил путь к сердцу Палестины. Однако Иосиф с самого начала был убежден, что воевать против римлян бесполезно. В организации военных сил он проявлял трудноскрываемую пассивность. Вскоре это нежелание вести вооруженную борьбу с Римом было замечено и стало предметом публичных разоблачений. Иерусалимский синедрион решил привлечь Иосифа к ответу и потребовал, чтобы он прибыл в Иерусалим. Иосиф игнорировал этот приказ, хитростью и обманом вышел из опасной игры. Не веря в успех борьбы и преклоняясь перед могуществом римлян, он все же крепко держался за свою руководящую роль в борьбе с открытыми и тайными врагами.

С первых дней порабощения Галилея стала одним из главных очагов антиримского движения. Галилеяне были стойкими солдатами, и в них не было недостатка.

Галилея — цветущий край, который сравним, по словам Иосифа, [19] только с раем. Среди ее многочисленных городов два соперничали между собою за первенство — Сепфорис и Тивериада. Сепфорис был заселен греко-сирийцами, сочувствовавшими римлянам и потребовавшими от них помощи римского гарнизона для защиты города. Тивериада стала на сторону восстания, хотя и среди ее населения происходила борьба различных группировок. Тивериада была родиной историка Юста, ставшего затем одним из оппонентов Иосифа Флавия. В дальнейшем они станут обвинять друг друга во всевозможных грехах во времена Иудейской войны, хотя и Юст оказался таким же перебежчиком, как и Иосиф. Большим влиянием в Тивериаде пользовался Иоанн Гисхальский, руководитель повстанцев в галилейском городе Гисхале, один из лидеров зелотов и один из наиболее выдающихся героев Иудейской войны. Он был решительным противником инертного военачальника Галилеи, и Иосиф Флавий в своих сочинениях изображает в самых черных красках деятельность этого руководителя радикального крыла восставших.

Опасаясь захвата власти в Тивериаде сторонниками Иоанна Гисхальского, Иосиф потребовал от них сдачи оружия. Часть зелотов вынуждена была исполнить это требование. Ослаблением зелотов воспользовалась местная аристократия, которая, встав на путь измены, попросила помощи у Агриппы II. Повстанцы Галилеи требовали от Иосифа суровой расправы с изменниками. Но тот, заняв город, не собирался выполнять это требование, его в большей мере занимала борьба со сторонниками Иоанна.

Подобные столкновения, за которыми стояли социальные противоречия, происходили и в других местах мятежной Палестины. Например, дело дошло до того, что в Акрабатский округ, где активно действовали сикарии, расправлявшиеся с богачами и захватывавшие их имущество, иерусалимские власти двинули крупные военные силы для защиты своих сторонников.

Отсутствие единства среди военачальников и единого плана обороны, слабость армии, плохо обученной и вооруженной, сыграли пагубную роль в дальнейших событиях.

Обеспокоенный поражением Цестия Галла в Палестине, римский император Нерон направил для подавления мятежа крупные силы во главе с опытным полководцем Веспасианом, одержавшим до того ряд блестящих побед, особенно в Германии и Британии. В Палестину двинулись три легиона, более двух десятков вспомогательных когорт, отдельные конные отряды. К ним присоединились войска союзных Риму царей Агриппы II, Антиоха IV из Коммагены, аравийского правителя и царя Эмесы Соема. Под началом Веспасиана оказалась 60-тысячная армия. Сосредоточивая в его руках такие огромные силы, Нерон исходил не только из необходимости подавления мятежа в важном регионе империи, но и из интересов борьбы за власть в самом Риме. Нерон не видел в Веспасиане опасного претендента на императорский престол «из-за его незнатного происхождения и негромкого имени», как сообщает Светоний (Весп., 4). Несмотря на продолжавшуюся борьбу с галлами и кельтами, Рим сумел отправить для подавления [20] опасного мятежа в Палестине, как считают исследователи, до половины всех своих войск.

Из Антиохии Веспасиан двинулся в Птолемаиду, где к нему присоединился его сын Тит со своим легионом. Одним из первых шагов Веспасиана была военная помощь Сепфорису. Попытка Иосифа захватить город закончилась неудачей. Но неудачной была и попытка захвата Иотапаты военачальником Веспасиана Плацидом. Тогда Веспасиан выступил со своей армией в Галилею.

Войско Иосифа находилось в это время неподалеку от Сепфориса. По его словам, при известии о наступлении огромной римской армии повстанческое воинство стало разбегаться, и единственным выходом для Иосифа было бегство в Тивериаду.

Рассказ Иосифа об этом вызывает сомнения. Похоже, он стремится создать впечатление, что не он виноват в развале обороны Галилеи (а ее укрепление было его главной и непосредственной обязанностью), а повинна в этом трусость его воинов. Но в той же «Иудейской войне» он откровенно признается в собственном неверии в благополучный исход войны. Трудно поэтому было ожидать успеха в военных действиях, если военачальник был напуган мощью Рима и не верил в победу над противником. При наступлении Веспасиана не могли не разбежаться иудейские воины, когда их полководец со своими мыслями и убеждениями первый показал пример бегства.

Появление военачальника-беглеца произвело крайне удручающее впечатление на жителей Тивериады. Отсюда Иосиф отправил послов в Иерусалим с целью прозондировать позицию столичных властей: не собираются ли они вступить в мирные переговоры. На случай отказа от этого Иосиф предусмотрел просьбу послать ему крупные дополнительные силы.

Пока галилейский командующий решал мучительные для себя проблемы и не предпринимал никаких самостоятельных шагов к отражению римского наступления, Веспасиан захватил оставленную Иосифом Габару, сжег город и окрестные деревни, а население продал в рабство. Затем римская армия двинулась к Иотапате, где собрались многие повстанцы. Положение военачальника вынудило Иосифа отправиться туда же.

Этот город был наиболее укрепленным из всех галилейских городов. Оставлять его в своем тылу для римлян было опасно. Оцепив Иотапату тройной линией, Веспасиан начал осаду, которая затянулась благодаря мужеству и упорству осажденных. Голод и жажда не сломили защитников города. Однако Иосиф, по своему собственному признанию, полагал, что Иотапата не сможет долго сопротивляться. Опасаясь за свою судьбу, он с горсткой знатных лиц обдумал план бегства из города. Конечно, невозможно по-другому оценить это действие как акт предательства по отношению к защитникам Иотапаты. Но план Иосифа не осуществился: дело приняло огласку, и ему ничего не оставалось, как заявить, что все делается не ради личного спасения, а в интересах города и его жителей. Напрасно старался Иосиф убедить воинов и жителей в том, что счастье на стороне римлян, а сопротивление равносильно [21] самоубийству. Все это могло закончиться расправой народа над ним.

Только в результате измены римляне ворвались в Иотапату. Но каждый дом стал крепостью, и римским легионерам пришлось вести бой за каждый из них. Иосиф же с 40 товарищами скрылся на некоторое время в гроте. Вопреки всем своим заверениям умереть с ними, он остался жить. Иосиф добрался до римского лагеря и добровольно сдался в плен Веспасиану. С тех пор Веспасиан был неразлучен с Иосифом и принимал его советы.

При первой встрече с Веспасианом Иосиф предсказал ему императорскую власть, что сразу благоприятствовало пленнику. Снисхождение и благосклонность римских властей повсеместно сопутствовали Иосифу.

В покорении Галилеи римлянам содействовало то, что они находили здесь сильную опору в лице аристократических кругов, которые ради сохранения своего богатства, классовых привилегий и господства над народом готовы были идти на примирение с врагом. Они надеялись с помощью римского оружия подавить народное движение и сохранить свое положение. Веспасиан не спешил с походом на столицу. Он последовательно захватил Тивериаду, Тарихею, затем римская армия штурмом взяла считавшуюся неприступной крепость Гамалу в Гавланитиде. Римский отряд разгромил повстанцев, собравшихся на горе Табор. Последним очагом сопротивления в Галилее оставалась Гисхала, во главе обороны которой стоял ненавидимый Иосифом Иоанн. Понимая бессмысленность сопротивления, Иоанн при подходе римлян ночью вместе со своими воинами оставил Гисхалу и прибыл в Иерусалим. К концу 67 г. римляне подавили восстание в Галилее.

Неспособность иерусалимского руководства, состоявшего из приверженцев «партии мира», организовать должным образом оборону страны вызвала массовое недовольство населения Иудеи. Стекавшимся из разных мест Палестины в Иерусалим зелотам удалось взять верх в столице. Они устранили прежнее руководство, расправились с теми, кого подозревали в проримских настроениях. Зелоты ликвидировали привилегированное положение первосвященников и установили новый порядок избрания на высшую жреческую должность. Если раньше этот пост находился только в распоряжении аристократии, то отныне первосвященник стал избираться по жребию. Первосвященником таким путем был избран некий простой крестьянин, что вызвало у Иосифа Флавия особое возмущение.

Однако междоусобицы в Иерусалиме не прекратились, более того, они вылились в настоящую гражданскую войну. Иерусалимская аристократия, первосвященники и другие руководители жречества и фарисеев не смирились с утратой своих привилегий и подняли горожан против зелотов. В результате столкновения враждующих группировок погибло много людей. Зелотов осадили во внутреннем дворе храма. Однако на помощь им прибыли повстанцы из Идумеи, и ситуация кардинально изменилась. Зелоты и их союзники разгромили своих противников. Они казнили лидера «партии мира» первосвященника Анана. По мнению Иосифа Флавия, [22] характеризующего зелотов как «разбойников», смерть Анана явилась началом падения Иерусалима, так как мир с римлянами становился невозможным.

Но победа радикального крыла повстанцев в столице не означала прекращения вражды между его приверженцами. В результате идумейские повстанцы покинули Иерусалим вместе с освобожденными ими из тюрем сикариями.

Между тем Веспасиан планомерно смыкал кольцо римских гарнизонов вокруг Иерусалима. Пали Ямния, Лидда, Эммаде, Иерихон. Римляне разграбили Идумею и заняли Заиорданье. Веспасиан не торопился, выжидая удобного момента для решительной атаки, когда ослабленных в результате внутренних распрей повстанцев можно будет покорить без особых усилий и затрат. Правда, Тацит (Ист., V, 13) объясняет это тем, что у Веспасиана не были готовы осадные машины.

Тем временем в Палестину прибыла весть о том, что 9 июня 68 г. император Нерон покончил с собой. Веспасиан, в распоряжении которого находилась значительная часть военных сил империи, стал выжидать дальнейшего хода событий. Приготовления к осаде Иерусалима были прерваны.

На сей раз междоусобицы в Риме помогли повстанцам Иудеи. Однако они прекратились гораздо быстрее, чем распри среди восставших иудеев.

За смертью Нерона последовала быстрая смена императоров (Гальба, Отон, Вителлий), а 1 июля 69 г. египетские легионы провозгласили императором Веспасиана. В конце декабря того же года сенат утвердил это избрание. Сбылось предсказание сдавшегося в плен галилейского военачальника. Император Веспасиан отправился в Александрию, ожидая там благоприятных условий для прибытия по морю в Италию. В главный город Египта отправился и Иосиф Флавий. Однако ему не было суждено вступить в Рим в свите Веспасиана, когда тот добрался туда летом 70 г. Поручив командование римскими войсками в Палестине своему сыну Титу, император отправил к нему и Иосифа. Вместо красот Рима объявленный иудейскими повстанцами изменником Иосиф Флавий увидел разорение своей родины, вместо боев гладиаторов перед его глазами развернулась кровавая вакханалия подавления восстания иудеев.

Последний акт трагедии приближался, а ожесточенные распри между повстанцами Иерусалима не прекращались. Борьбу за власть с оружием в руках там вели три группировки: часть зелотов во главе с Иоанном Гисхальским, другая их часть, объединившаяся вокруг Элеазара, сына Симона, и сикарии во главе с Симоном, сыном Гиоры, провозгласившим свободу рабам и обещавшим улучшить положение бедноты. Сторонники группировок вели бои на улицах и в храме Иерусалима, уничтожены были многолетние запасы продовольствия, истреблено множество людей, в том числе и тех, кто прибывал в столицу в надежде спастись от расправы римлян.

Тем временем в апреле 70 г. Тит со своей армией подошел к [23] Иерусалиму. Смертельная опасность ненадолго примирила враждовавшие партии восставших. Сторонники Иоанна Гисхальского в праздник Пасхи ворвались в храм, где устроили резню приверженцев Элеазара. После этого вожди двух оставшихся группировок под грохот мощных таранов римлян, потрясавших стены Иерусалима, сумели наконец-то прекратить вражду и объединить усилия для защиты города.

Силы были неравными. В распоряжении Тита находились четыре легиона, ряд римских вспомогательных отрядов и многочисленные войска союзных царей. Объединенные же силы защитников Иерусалима, по данным Иосифа Флавия, не достигали и 25 тысяч воинов.

Во время осады Иосиф Флавий, официально исполняя роль адъютанта Тита, неоднократно получал от него неприятные задания выходить к стенам Иерусалима и склонять своих соотечественников к сдаче на милость римлян. Это вызывало бурное негодование иерусалимцев, они пускали в Иосифа стрелы, бросали в него камни и однажды, свалив его ударом камня с ног, даже попытались захватить. Иосифа сумели спасти римские солдаты.

Осажденные неоднократно осуществляли смелые вылазки, уничтожая осадные орудия и сооружения римлян. Римское же войско упорно продолжало осадные работы, постоянно обстреливая город из метательных машин. Разрушив две стены Иерусалима, Тит приостановил дальнейший штурм, рассчитывая, что ужасный голод и нехватка воды в городе заставят его защитников сдаться. Но ни голод, доводивший до людоедства, ни нестерпимая жажда, ни предательские уговоры Иосифа Флавия, ни демонстрация сил римлян во всем их великолепии не заставили осажденных просить милости у римского полководца. Они предпринимали отчаянные попытки уничтожить осадные сооружения римлян, возводимые перед последними очагами сопротивления. В целях обороны защитники Иерусалима использовали имущество и продукты, хранившиеся в храме, что дало повод Иосифу Флавию обвинить их еще раз в страшном святотатстве.

Вскоре территория храма стала главным театром сражения. Тит созвал совет, чтобы обсудить вопрос о судьбе иудейской святыни. В рассказе Иосифа Флавия Тит представлен горячим сторонником спасения храма, а подожжен он был, по его уверению, римскими солдатами, не слышавшими приказа своего военачальника. Однако версия Иосифа Флавия не подтверждается другими источниками. Хроника Сульпиция Севера (II, 30) повествует, что именно Тит на военном совете настаивал на уничтожении храма. Это же подтверждают другой христианский историк V века Павел Орозий (Хрон., VII, 9, 5-6), римский историк начала III века Дион Кассий в своей «Римской истории» (66, 4), а также современник Веспасиана поэт Валерий Флакк (Арг., I, 12-14).

Огонь полыхал не только в храме — Тит приказал поджечь и захваченные жилые районы города. Пожар сопровождался массовой резней населения. Последним оплотом отчаянно сопротивлявшихся изможденных повстанцев оставались укрепления Верхнего [24] города. Потратив большие усилия на разрушение сохранявшихся еще укреплений Иерусалима, ворвавшиеся через пробитые таранами бреши римские воины убивали всех, кто им попадался. Победители буквально сровняли Иерусалим с землей.

Иосиф Флавий был свидетелем расправы римлян с его соотечественниками. Покидая разрушенный город, он видел вдоль дороги множество крестов с умиравшими на них в муках повстанцами, среди которых узнал и своих знакомых. Тысячи людей были проданы в рабство и сосланы в рудники. Несколько сот пленников было отправлено в Рим для участия в триумфе.

Рим пышно отпраздновал победу Веспасиана и Тита. Но в Иудее еще горели очаги сопротивления. Города-крепости Иродион, Махерон и Масада продолжали оставаться у восставших, и для их захвата был отправлен императорский легат Луцилий Басс. Если Иродион был взят им без особых забот, то Махерон оказался для римского полководца крепким орешком. Расположенная на скалистом холме, окруженная со всех сторон пропастями крепость выглядела совершенно неприступной. Махерон был сдан его защитниками только после того, как Луцилий Басс гарантировал им сохранить жизнь.

Последним оплотом повстанцев была труднодоступная горная крепость Масада, единственный путь к которой шел по узкой тропе, а по обеим ее сторонам лежали глубокие пропасти. Оборону Масады держали сикарии во главе с Элеазаром, сыном Иаира. Римлянам все же удалось добраться до стен крепости и пробить брешь в ее стене. Предпринятый утром штурм, к их изумлению, не встретил никакого сопротивления. Видя безысходность своего положения, защитники Масады по призыву Элеазара совершили массовое самоубийство. Ворвавшиеся воины Флавия Сильвы (он сменил умершего Луцилия Басса) увидели сотни мертвых тел. Так завершилось семилетнее покорение восставшей Палестины.

В своем сочинении Иосиф Флавий постоянно выдвигает себя на первый план, стараясь предстать перед читателем мудрым советчиком римлян. Часто он связывает красочное описание происходящего с каким-нибудь эпизодом из собственной жизни.

Характерная черта изложения хода войны — постоянное ее оправдание и восхваление римских полководцев Веспасиана и Тита. Так, Тит, творивший кровавые злодеяния в Палестине, в изображении Иосифа Флавия предстает благородным, мягким по характеру человеком, выступающим нередко в защиту пленных и уступающим только под настойчивыми уговорами двоих подчиненных. Показателен в этом отношении тенденциозный рассказ об уничтожении Иерусалимского храма. Благородство Тита придворный историк усматривает и в эпизоде, в котором военачальник возмущается тем, что его солдаты распарывали животы многим беглецам из Иерусалима в поисках проглоченного золота. Благородный порыв Тита наказать своих солдат, по уверению Иосифа, был остановлен лишь тем обстоятельством, что их оказалось слишком много.

Трудную задачу пытался выполнить Иосиф Флавий в своей [25] «Иудейской войне». Он стремился и восславить военную силу Рима и мудрость его полководцев, и убедить в то же время читателя в своем патриотизме, снять с себя обвинение в измене. Выставляя себя в ореоле патриота Иудеи, он прилагает все усилия для того, чтобы показать в негативном свете вождей восставших, особенно тех, которые расправлялись и с местной знатью.

В его сочинении встречается немало преувеличений, неточностей, невероятных случаев, других сомнительных мест. Трудно поверить, например, в то, что крики из горящего храма в Иерусалиме были слышны в городах Переи или что пущенный из римской катапульты камень срывал человеку голову и отбрасывал ее на расстояние в три стадии (1800 шагов). Если Иосиф Флавий утверждает, что в Иерусалиме жило 1 100 000 горожан, то, по сведениям Тацита, их было почти вдвое меньше (600 000). Не следует доверять длинным речам героев его сочинения — Иосиф Флавий пользовался приемом, известным еще от Фукидида, когда составленная самим автором речь вкладывалась в уста героя произведения.

Главной задачей историка Иосиф Флавий считал «спасти от забвения то, что еще никем не написано, и сделать достоянием потомков события собственных времен». Весьма резко в своем предисловии к «Иудейской войне» он отзывался о тех современных ему историках, которые создавали свои труды как переработку сочинений прежних авторов, не внося при этом чего-либо нового, ранее неизвестного. Особое недовольство Иосифа Флавия вызывали труды греческих историков, которые, по его словам, избегали писать о важных современных им событиях, а снова и снова обращались к событиям далекой от них истории. Он не называет их имен, и трудно с достоверностью судить, кому именно адресовались его упреки. Возможно, они относились к Дионисию Галикарнасскому, чья «Римская археология», написанная в самом конце I в. до н. э., охватывала период римской истории с древнейших времен до первой Пунической войны. А может быть, Иосиф Флавий упрекал Диодора Сицилийского, который в своей «Исторической библиотеке» осветил историю ряда восточных стран (а это, по мнению автора «Иудейской войны», и так достаточно изложено древними историками), Греции и Рима до времен Цезаря, хотя был современником борьбы за власть не только Юлия Цезаря, но и Октавиана Августа.

Впрочем, здесь следует учитывать одно немаловажное обстоятельство. Историография в эпоху Римской империи была весьма политизированной. И, понятное дело, объективности меньше всего следовало бы ожидать в описании историками современных им событий. Та или иная характеристика происходящего могла вызвать недовольство сильных мира сего. Не случайно, например, от I в. н. э. сохранилось совсем немного исторических сочинений, вышедших из среды сенаторской оппозиции, а такой известный римский историк, как Тацит (младший современник Иосифа Флавия), сумел опубликовать свои труды только после смерти императора Домициана, развернувшего настоящий террор против сенаторов (за что и [26] был проклят сенатом). «Смелый» вызов Иосифа Флавия своим коллегам-историкам, увлекавшимся описанием древностей, вытекал не только из его воззрений на задачи истории, а и из того факта, что его труд благополучно прошел императорскую цензуру и получил одобрение.

Однако и сам Иосиф Флавий, как уже отмечалось, почти половину своего труда посвящает событиям, отстоящим на годы, десятилетия и века от восстания 66-73 гг.

В предисловии к «Иудейской войне» ее автор старательно подчеркивает, что именно он дает наиболее объективное изложение событий, произошедших при нем в Иудее. Он обосновывает это тем, что, в отличие от других историков, не собирается превозносить ни силу римлян, ни отвагу его соотечественников. Но тут же, по сути дела, сам поясняет, что его сочинение будет не чем иным, как панегириком могуществу Рима — умаление силы иудеев и изображение легкости покорения римлянами Иудеи, по его словам, уменьшает подлинное величие римской победы.

Иосиф Флавий был не чужд и такому приему античной историографии, как описание разного рода предзнаменований, вещих снов и т. п. (характерный пример — предсмертный сон Глафиры, увидевшей своего казненного супруга, который обещал забрать ее к себе).

От греческих и латинских авторов Иосиф унаследовал и еще один литературный прием — он говорит о себе обычно в третьем лице.

Описывая события» Иосиф Флавий часто указывает часы суток, однако читателю следует иметь в виду, что время древними измерялось относительно восхода и захода солнца.

Автор «Иудейской войны» не замыкается в рамках описания истории одной Иудеи. Он часто переносит читателя из одной страны в другую, из одного города в другой, и мы можем познакомиться и с Иерусалимом, и с Римом, и с Сирией, и с Египтом, и с дунайскими провинциями, и с территорией, где жили племена германцев, и с Арменией... Положение Иудеи и происходящие в ней события показаны на фоне всего известного тогда Иосифу Флавию мира. Особое внимание автор «Иудейской войны» уделяет событиям римской истории. Он попутно приводит интересные сведения по географии и топографии многих мест и городов, привлекает элементы устного народного творчества, преданий.

Иосиф Флавий сообщает в своей книге ряд уникальных сведений, которых мы не встретим в сочинениях других античных авторов. И это не только факты из истории Иудеи. Например, уникальны его сообщения о включении в Римскую империю Коммагены, описание современного ему Иерусалимского храма. Такое детальное и красочное описание организации, вооружения, боевых порядков и тактики римской армии исследователи находят только у Полибия.

Источники, используемые Иосифом Флавием, — это многочисленные сведения от времен Антиоха IV Эпифана вплоть до конца войны за независимость. Книги Маккавеев послужили прологом [27] к истории иудеев до римских завоеваний. Сочинения Николая Дамасского, придворного историка Ирода, широко привлечены в первой половине «Иудейской войны». В этой части много материала из легенд, устных народных преданий о семье Хасмонеев: смерть Антигона и Аристобула, злоключения Фазаеля, брата Ирода, и первосвященника Гиркана в лагере парфян. Часть глав первой книги (1,13-21) восходят к какому-то не дошедшему до нашего времени героическому эпосу, прославлявшему юного Ирода, его силу, ловкость, выносливость, охотничьи подвиги и воинскую доблесть (I, 21, 13). Привлечена также «Всеобщая история» Полибия. В освещении же самой войны Иосифу не потребовались какие-то источники — он сам был свидетелем происходящих событий. Как очевидец он описал все, достойное его внимания. Личные наблюдения, записи, которые он вел регулярно, материалы допросов перебежчиков и пленников — вот главные источники Иосифа Флавия.

Много, как уже было отмечено, Иосиф преувеличивал о многом умолчал, не договорил. Слишком тенденциозны его рассуждения и выводы. Его нельзя считать беспристрастным историком. Он — идеолог рабовладельческого строя, который для него извечен и установлен самим богом.

Убежденный сторонник Римской империи, Иосиф Флавий не мог по-другому осветить происходящие события. В многочисленных речах он постоянно призывал соплеменников к покорности. Его кредо: «И диким зверям, и людям предпослан нерушимый закон, чтобы уступали сильнейшим и чтобы побеждали те, у кого вся сила оружия» (V, 9, 3). Руководствуясь такими рассуждениями, Иосиф Флавий исказил сущность социальных отношений в Иудее, а поэтому действительные причины и движущие силы классовой борьбы и восстания против Рима остались нераскрытыми. Зелотов и сикариев он представил читателю в самых мрачных тонах. По его мнению, все несчастья народа от них; падение Иерусалима и уничтожение храма, печальный исход войны также связаны с ними. В противовес им представлены великодушные римские рабовладельцы, добивающиеся только того, что им положено по праву и освящено традицией.

И все же «Иудейская война» Иосифа Флавия для нас источник чрезвычайной ценности. Из введения к книге мы узнаем, что это произведение Иосиф написал «языком матери», т.е. арамейским, но потом перевел на греческий. Книга и сохранилась на этом языке. Она написана не ранее 75 г. н. э., так как автор (VII, 5, 7) говорит о постройке Веспасианом храма Мира в Риме. Позже 79 г. книга не могла быть написана, так как это год смерти Веспасиана, а он читал ее и одобрил. Книга была прочитана и Титом. Подтвердив точность описания фактов, императоры всячески способствовали распространению этого прославлявшего их произведения.

Большое влияние оказало сочинение Иосифа Флавия на последующее развитие духовной культуры. Его сюжеты привлекали и деятелей христианской церкви, и историков, и писателей, и художников. Многие люди средневековья впервые знакомились через нее с античной историей. Еще в прошлом веке ряд русских ученых [28] обратил внимание на то, что выдающееся произведение древнерусской литературы «Слово о полку Игореве» одним из своих источников имело «Иудейскую войну» Иосифа Флавия, весьма популярную в Киевской Руси.

Ныне известно более 30 списков древнерусских переводов «Иудейской войны». Они датируются XV-XVIII веками. Особое место среди них занимает Виленский список XV века. Но парадоксальным выглядит то обстоятельство, что до сих пор нет перевода «Иудейской войны» Иосифа Флавия на современный русский язык с языка ее оригинала. В конце XVIII века М. Алексеевым был сделан перевод с латинского текста, несовершенный и по точности, и по стилистике. Еще один перевод, на сей раз с немецкого языка, был осуществлен в самом конце прошлого века Я. Л. Чертком. Но и он, особенно его стиль, далек от оригинала. Остается только сожалеть, что один из важнейших памятников мировой культуры до сих пор не имеет полноценного русского перевода, Предлагаемый же читателю перевод Я. Л. Чертка мы попытались по возможности приблизить к современному языку, сохранив, правда, его стилевые особенности. Для уточнения была проведена сверка с новейшими переводами на немецкий язык и с древнегреческим текстом оригинала.

Необходимые пояснения читатель может найти в комментариях и указателях. При подготовке их были использованы работы многих советских историков-античников{1}, и прежде всего профессора Г. М. Лившица, чьи труды по истории античной Иудеи до сих пор не имеют себе равных в нашей исторической науке.

К. А. Ревяко, В. А. Федосик

Предисловие автора

1. Иудейская война с римлянами‚ превосходящая не только нами пережитые‚ но почти все известные в истории войны между государствами и государствами и между народами и народами‚ до сих пор описана была в духе софистов и такими людьми‚ из которых одни‚ не будучи сами свидетелями событий‚ пользовались неточными‚ противоречивыми слухами‚ другие же‚ хотя и были очевидцами‚ искажали факты либо из лести к римлянам‚ либо из ненависти к евреям‚ вследствие чего их сочинения заключают в себе то порицание‚ то похвалу‚ но отнюдь не действительную и точную историю. А потому я‚ Иосиф‚ сын Маттафии‚ еврей из Иерусалима и из священнического рода‚ сам воевавший сначала против римлян и служивший невольным свидетелем всех позднейших событий‚ принял решение дать народам Римского государства на греческом языке такое же описание войны‚ какое я раньше составил для варваров внутренней Азии на нашем родном языке{1}.

2. Римское государство изнемогало от внутренних неурядиц{2}‚ когда началось это‚ как уже было замечено‚ в высшей степени знаменательное движение. Иудеи же‚ стремясь тогда к созданию нового положения вещей‚ воспользовались тогдашними беспорядками для восстания; они были так богаты боевыми силами и денежными средствами‚ что надеялись даже завладеть частью Востока‚ которую римляне вследствие многочисленных смут считали для себя чуть ли не потерянной. Иудеев‚ кроме того‚ окрыляла надежда‚ что их соплеменники из-за Евфрата примкнут массами к их восстанию; римляне же‚ напротив‚ были заняты усмирением соседних галлов‚ да и кельты заставляли беспокоиться. Наконец‚ после смерти Нерона все пришло в волнение; многие‚ пользуясь благоприятным случаем‚ пытались завладеть [31] престолом; войско в то же время в надежде на добычу жаждало перемены в правлении. Я считаю недостойным умолчать о таких важных событиях и в то время‚ когда парфяне‚ вавилоняне‚ отдаленные арады‚ наши соплеменники по ту сторону Евфрата и адиавины‚ благодаря моим трудам‚ подробно ознакомились с причинами‚ многочисленными превратностями и конечным исходом той войны‚ — чтоб рядом с ними оставить в неведении тех греков и римлян‚ которые в войне не участвовали‚ и предоставить им довольствоваться чтением лицемерных и лживых описаний.

3. Писатели берут на себя смелость называть эти описания историей‚ хотя последние‚ кроме того что не дают ничего здравого для ума‚ но‚ на мой взгляд‚ не достигают даже своей цели. Желая рельефнее выставить величие римлян‚ они стараются на каждом шагу унизить и умалить иудеев; и они даже не спрашивают себя — каким образом победители ничтожных противников могут казаться великими. С другой стороны‚ они не принимают во внимание ни долгой продолжительности войны‚ ни многочисленных потерь римского войска‚ ни‚ наконец‚ величия полководцев‚ которые‚ по моему мнению‚ теряют свою славу‚ если завоевание Иерусалима‚ доставшееся им в поте лица‚ не было вовсе таким особенным геройским подвигом.

4. Мое намерение‚ однако‚ ни в коем случае не состоит в том‚ чтобы в противоположность тем‚ которые превозносят римлян‚ преувеличить деяния моих соотечественников; нет‚ я хочу в точности рассказать обо всем‚ что действительно происходило в обоих лагерях. Вспоминая о происшедшем и давая скорбное выражение чувствам‚ возбуждаемым во мне бедствиями‚ постигшими мою отчизну‚ я этим удовлетворяю только внутреннюю потребность моей наболевшей души. Что именно только внутренние раздоры ввергли отечество в несчастье‚ что сами иудейские тираны были те‚ которые заставили римлян против собственной воли дотронуться руками до священного храма и бросить головню в него‚ — этому свидетель разрушитель его‚ император Тит‚ который во все время войны обнаруживал жалость к народу‚ подстрекаемому бунтовщиками‚ несколько раз откладывал наступление на город и нарочно продлил осаду‚ дабы дать виновникам время одуматься. Если кто-либо захочет упрекнуть меня в том‚ что я выступаю в тоне обвинителя против тиранов и их разбойничьей шайки или что я изливаю свое горе над несчастьем моей отчизны‚ то да простит он мне это отступление от законов историографии‚ являющееся следствием моего душевного настроения; ибо из всех городов‚ [31] покоренных римлянами‚ ни один не достиг такой высокой степени благосостояния‚ как наш город; но ни один также не упал так глубоко в бездну несчастья; да никакое несчастье от начала мира‚ кажется мне‚ не может быть сравнимо с тем‚ которое постигло иудеев; и виновником его не был кто-либо из чужеземцев. Как же после этого можно подавить мои вопли и сетования! Если же найдется такой суровый критик‚ в сердце которого не зашевелится ни малейшее чувство сожаления‚ то пусть он факты отнесет к истории‚ а жалобные вздохи — на счет автора.

5. Скорее‚ однако‚я бы мог предпослать укор эллинским историкам. Они‚ ввиду таких важных‚ лично пережитых событий‚ рядом с которыми войны прежних времен должны казаться весьма незначительными‚ не перестают все-таки высказывать свои суждения об этих последних‚ перетолковывая на всякие лады прежних писателей‚ которых хотя и превосходят красноречием‚ но никак не достигают по серьезности задачи.

Так‚ например‚ они пишут историю ассирийцев или мидян‚ как будто она древними историками еще недостаточно изложена; а между тем как уступают они последним и в силе изложения и по отношению к цели‚ ими руководившей.

Каждый из этих последних старался описывать события‚ происходившие как бы перед глазами‚ когда современность автора с описанными им фактами могла служить гарантией достоверности изложения‚ а ложные сообщения могли быть всенародно опровергнуты очевидцами. Спасти от забвения то‚ что еще никем не рассказано‚ и сделать достоянием потомства события собственных времен — вот что похвально и достославно; нельзя‚ однако‚ называть истым тружеником того‚ который изменяет план и порядок чужого труда; а того‚ который‚ воспроизводя новое‚ дотоле неизвестное‚ самостоятельно воздвигает памятник исторический. Я‚ хотя чужестранец‚ не щадил никаких трудов и затрат‚ чтобы быть в состоянии предложить эллинам‚ а также варварам историю совершившихся событий; между тем как чистокровные эллины там‚ где дело касается наживы или какого-нибудь судебного процесса‚ сейчас делаются удивительно разговорчивыми и развязными‚ но лишь только потребуется от них написать историю‚ где приходится сказать правду и с большим трудом собрать фактические данные‚ — уста их вдруг замыкаются‚ и они предоставляют это делать другим‚ менее способным и незнакомым с делами полководцев. У нас-то высоко почитается историческая [33] правда‚ между тем как у эллинов к ней относятся с пренебрежением.

6. Описать древнюю историю иудеев и рассказать‚ какого они происхождения‚ каким образом они вышли из Египта‚ через какие страны они прошли на пути странствования‚ каким образом они потом рассеялись‚ я считаю теперь несвоевременным и‚ кроме того‚ излишним‚ так как еще до меня многие иудеи написали точную историю своих предков‚ а некоторые эллины‚ переводя их сочинения на свой родной язык‚ дали нам об этой истории в общем довольно верное представление.

Мой рассказ я хочу начать с того‚ на чем остановились те историки и наши пророки. Но и здесь я имею в виду более обстоятельно и со всевозможной точностью рассказать собственно о той войне‚ которую лично пережил‚ а событиям предшествовавших мне времен сделать лишь сжатый и беглый обзор.

7. Таким образом‚ я расскажу‚ как Антиох‚ по прозванию Светлейший (Эпифан)‚ завоевал Иерусалим и после трех лет и шести месяцев владычества был изгнан из страны сынами Хасмоная; как потомки последних‚ разъединившись между собой из-за господства‚ дали повод ко вмешательству римлян и Помпея в дела страны; как затем Ирод‚ сын Антипатра‚ при помощи Сосия положил конец их господству; как после смерти Ирода‚ в царствование Августа и при правителе страны Квинтилии Варе‚ восстал народ; как на 12-м году царствования Нерона началась война‚ что произошло при Цестии и на какие места иудеи в начале войны нападали с оружием в руках.

8. После будет сообщено‚ как они укрепляли пограничные города; как Нерон после поражения Цестия‚ считая государство в опасности‚ поручил Веспасиану руководительство над войной; как этот со своим старшим сыном вторглись в страну иудеев; как велико было римское войско; сколько из пришедших ему на помощь союзников было перебито по всей Галилее и как он частью силой‚ частью благодаря добровольной сдаче привел под свою власть города этой области.

Затем я изображу образцовый порядок у римлян во время войны и дисциплину легионов; дальше — величину и природу обеих частей Галилеи‚ границы Иудеи‚ особенности страны‚ ее озера и источники; наконец‚ судьбу каждого покоренного города в отдельности — все это я тщательно изображу так‚ как я это знаю из собственных наблюдений или сообщенных сведений. Даже о собственных [34] своих приключениях я не умолчу‚ имея в виду‚ что обращаюсь со своим рассказом к таким лицам‚ которые знакомы с обстоятельствами дела.

9. Дальше следует рассказ о том‚ как в то время‚ когда положение иудеев сделалось уже критическим‚ умер Нерон‚ а Веспасиана‚ выступившего было тогда против Иерусалима‚ отвлекло от поля военных действий полученное им царское достоинство; о предзнаменованиях‚ предвещавших ему это; о переменах‚ происшедших в Риме‚ и о том‚ как Веспасиан при всем своем сопротивлении был провозглашен солдатами императором; как тогда‚ после его отъезда в Египет‚где он хотел привести в порядок государственные дела‚ начались раздоры между иудеями‚ возвысились над ними тираны и как последние взаимно враждовали между собой.

10. Затем я расскажу‚ как вернулся Тит из Египта и вновь напал на страну; каким путем‚ где и в каком количестве он собрал свое войско; какие внутренние распри господствовали в городе‚ когда Тит к нему подступил; сколько раз он штурмовал его‚ сколько валов он соорудил. Дальше я опишу объем и величину трех иерусалимских стен‚ сильные укрепления города‚ план святилища и храма‚ размер строений и алтаря — все с величайшей точностью; также — некоторые праздничные обычаи‚ семь очищений и богослужение когенов{3}; кроме того‚ я опишу еще облачения последних и первосвященника‚ внутреннее устройство Святая Святых в храме‚ ничего не скрывая и ничего не прибавляя к тому‚ что лично изучал.

11. Вслед за тем я расскажу‚ как жестоко обращались тираны со своими же соотечественниками; с другой же стороны — как снисходительны были к чужеземцам римляне и как часто Тит‚ желавший спасти город и храм‚ вызывал бунтовщиков на миролюбивое соглашение; также я последовательно изложу все те бедствия и страдания‚ которые до окончательного покорения города переносил народ от войны‚ внутренних сумятиц и голода. При этом я не умолчу ни о несчастной судьбе перебежчиков‚ ни о казни пленников и дальше сообщу‚ как храм‚ против воли и желания императора{4}‚ сделался добычей пламени; какие из храмовых сокровищ были спасены от огня; об окончательном покорении города и о предшествовавших ему знамениях и чудесах; после следует описание пленения тиранов‚ количества проданных в рабство людей‚ их различных судеб‚ как после всего этого римляне подавили последние остатки вооруженного [35] сопротивления в стране и разрушили все укрепления и‚ наконец‚ как Тит‚ объехав всю страну и умиротворив ее‚ возвратился в Италию и отпраздновал свою победу.

12. Все это‚ избегая основательного повода к порицаниям и обвинениям со стороны лиц‚ фактически знакомых с делом и бывших очевидцами войны‚ я описал в семи книгах для ищущих правды‚ а не только одного развлечения. Итак‚ начну свой рассказ‚ предпосылая каждой главе указание ее содержания.

Первая книга

Глава первая

Взятие Иерусалима Антиохом Эпифаном. — О Маккавеях: Маттафии и Иуде.

1. Во время войны Антиоха{1}‚ прозванного Светлейшим (Эпифаном)‚ с Птолемеем VI{2} за обладание Келесирией{3} возникли распри между иудейскими начальниками: спорили же они о власти‚ так как ни один из них не хотел подчиниться другому‚ равному себе по рангу. Хоний‚ один из первосвященников{4}‚ одержав верх‚ выгнал из города сыновей Товия‚ которые тогда отправились к Антиоху и просили его напасть на Иудею‚ предложив ему свои услуги в качестве военачальников. Царь‚ давно уже жаждавший овладеть страной‚ поспешил дать свое согласие. Став сам во главе могущественной армии‚ он вторгся в Иудею‚ взял Иерусалим приступом{5}‚ убил множество приверженцев Птолемея‚ предоставил солдатам беспрепятственно грабить‚ самолично ограбил храм и остановил обычные ежедневные жертвоприношения на три года и шесть месяцев{6}. Первосвященник Хоний спасся‚ однако‚ бегством к Птолемею‚ с изволения которого он в Гелиопольском округе выстроил городок‚ похожий на Иерусалим‚ и в этом городке — храм наподобие Иерусалимского. К этому событию мы еще вернемся в своем месте.

2. Антиох‚ однако‚ не довольствовался ни неожиданным покорением города‚ ни грабежом‚ ни великой резней; обуреваемый своими необузданными страстями и воспоминанием о трудностях иерусалимской осады{7}‚ он принуждал иудеев‚ вопреки их отечественным законам‚ оставлять детей необрезанными и приносить на алтарь в жертву свиней. Никто не повиновался этому приказу; знатнейшие были казнены{8}. Наконец‚ Бакхид‚ принявший от Антиоха начальство над гарнизоном‚ присоединил к безбожным распоряжениям [37] царя еще и собственную природную свирепость; он перешел всякую меру беззакония: самые видные граждане одни за другими были замучены в пытках‚ и глазам всего народа ежедневно представлялась картина покорения Иерусалима. Своими неслыханными жестокостями Бакхид‚ наконец‚ довел угнетенный народ до восстания{9}.

3. Началось оно с того‚что Маттафия‚ сын Хасмоная‚ один из когенов селения Модин{10}‚ вооружился сам‚ а также вооружил пять своих сыновей и кинжалом заколол Бакхида{11}. В первое мгновение он‚ из боязни перед многочисленным гарнизоном‚ бежал в горы{12}; но когда к нему присоединилось много народа‚ он воспрянул духом‚ спустился вниз‚ победил в решительном сражении военачальников Антиоха и изгнал их из пределов Иудеи. Боевые успехи доставили ему власть. Как освободитель отчизны от чужеземного ига он всенародно был избран главою, после чего умер‚ оставив власть своему старшему сыну‚ Иуде{13}.

4. Зная‚ что Антиох не вынесет переворота спокойно‚ Иуда набрал войско из своих соплеменников‚ заключил (первый‚ кто это сделал) союз с римлянами{14} и при вторичном вторжении Эпифана{15} отбил его назад со значительным уроном. Одушевленный новой победой Иуда бросился на находившийся в городе гарнизон (последний все еще не был уничтожен)‚ выгнал солдат из Верхнего города в Нижний‚ называемый Акрой‚ овладел храмом‚ очистил весь двор‚ окружил его стеной‚ заменил прежнюю оскверненную утварь новой‚ воздвигнул новый алтарь и‚ по окончании всех этих работ‚ возобновил в храме порядок жертвоприношений{16}. Едва только город принял прежний вид‚ как Антиох умер. Его престол и ненависть к иудеям унаследовал сын его‚ Антиох{17}.

5. Этот набрал войско‚ состоявшее из 50 000 человек пехоты‚ около 5000 всадников и 80 слонов{18}‚ и‚ проникнув через Иудею в гористую область‚ покорил здесь маленький городок Бет-Цуру{19} и при ущелье Бет-3ахария{20} столкнулся лицом к лицу с полчищами Иуды{21}. Прежде чем войска подступили друг к другу‚ брат его‚ Элеазар‚ отыскал глазами в лагере неприятеля самого высокого слона с огромной башней‚ украшенной позолоченным щитом. Предполагая‚ что на этом слоне сидит Антиох‚ Элеазар ускакал вперед‚ врубился в ряды неприятеля и налетел на намеченного слона. Но седок‚ которого он принял за царя‚ сидел слишком высоко — он только мог ранить животное‚ которое упало и тяжестью своего тучного тела задушило его. Не совершив никаких других великих подвигов‚ он‚ однако‚ заслужил вечную славу. [38] Впрочем‚ вожак слона был простой воин; да если он случайно и был бы Антиохом‚ то отважный юноша тоже‚ кажется‚ ничего другого своим подвигом достичь не мог бы‚ как смерти героя. Для Иуды этот печальный эпизод служил дурным предзнаменованием. И действительно‚ иудеи хотя долго и упорно отстаивали поле битвы‚ но царские войска‚ превосходившие их своей численностью и покровительствуемые счастьем‚ одержали победу. С остатками своей разбитой армии Иуда бежал в Гофну{22}‚ а Антиох двинулся к Иерусалиму. Недостаток в продовольствии принудил его‚ однако‚ после кратковременной стоянки в городе двинуться в обратный путь; оставив на месте гарнизон‚ казавшийся ему достаточно сильным‚ он остальную часть армии повел в Сирию на зимние квартиры{23}.

6. По удалении царя Иуда не остался праздным. Рассеявшиеся в последней битве солдаты к нему снова вернулись‚ а вместе с ними нахлынули свежие народные массы. С этими обновленными силами он при деревне Адасе{24} дал военачальникам Антиоха новую битву‚ в которой‚ геройски сражаясь и истребив массу неприятелей‚ сам пал в бою{25}. Вскоре после этого погиб и его брат Иоханан{26}‚ сделавшись жертвой измены со стороны приверженцев Антиоха.

Глава вторая

Преемники Иуды: Ионатан, Симон и Иоханан Гиркан.

1. Преемником Иуды сделался его брат‚ Ионатан{27}. Всегда предусмотрительный к интересам своего народа‚ он укрепил свое правление союзом с римлянами{28} и‚ кроме того‚ заключил мир с юным Антиохом{29}. Все это‚ однако‚ не доставило ему личной безопасности. Тиран Трифон‚ регент молодого Антиоха‚ желая завлечь его в засаду‚ старался прежде всего устранить всех друзей его{30}. Удобный случай представился в Птолемаиде‚ куда Ионатан в сопровождении незначительной свиты прибыл погостить у Антиоха. Трифон схватил его тогда хитростью‚ заковал в кандалы и выступил войной против иудеев; но‚ встретив сильный отпор в лице Симона‚ брата Ионатана‚ и потерпев поражение‚Трифон умертвил пленника{31}.

2. Симон правил счастливо{32}‚ он покорил пограничные [39] города: Газару‚ Иоппию‚ Ямнию{33} — и срыл до основания замок Акру‚ овладев предварительно находившимся в нем гарнизоном{34}. Впоследствии он оказал помощь Антиоху против Трифона‚ которого тот перед своим походом в Мидию осаждал в Доре{35}. Но этой помощью‚ способствовавшей гибели Трифона‚ он все-таки не мог утолить жадность царя. Последний‚ сразу по окончании осады‚ послал своего полководца‚ Кендебая‚ во главе войска для разгрома Иудеи и подчинения Симона. Состарившийся уже Симон вел эту войну со всем пылом и отвагой юноши: своих сыновей он послал с отборным войском в одном направлении‚ а сам‚ во главе другой части войска‚ выступил против неприятеля по другому пути. Оставляя во многих местах‚ а также в горах сильные засады‚ он занял все проходы. Одержав‚ наконец‚ блистательную победу‚ Симон был избран первосвященником{36}‚ и таким образом Иудея освободилась от стасемидесятилетнего македонского владычества{37}.

3. И Симон пал жертвой измены и насилия‚ совершенного над ним во время пира его же собственным зятем‚ Птолемеем{38}. Одновременно с убийством тестя Птолемей заключил в темницу его жену и двух сыновей и послал палачей для умерщвления еще третьего сына‚ Иоханана‚ прозванного Гирканом. Но юноша был предупрежден о грозящей ему опасности и поспешил в Иерусалим в полной уверенности‚что народ из благодарности к подвигам его отца с презрением отшатнется от преступного Птолемея. С другой стороны‚ через другие ворота пытался проникнуть в город также и Птолемей; но народ‚ успев уже принять Гиркана‚ оттолкнул его от себя. Последний немедленно отступил к Дагону — одной из тех крепостей‚ которые возвышаются над Иерихоном; Гиркан же‚ возведенный в сан первосвященника‚ совершил жертвоприношение и спешил догнать Птолемея с целью освободить из его рук свою мать и братьев.

4. При наступлении на крепость он был хотя сильнее осажденного‚ но понятная сердечная боль делала его слабым; каждый раз‚ когда Птолемей видел себя в опасности‚ он приказывал выводить на стену мать и братьев Гиркана и бичевать их на его глазах‚ грозя при этом сбросить их со стены‚ если он тотчас не отступит. При виде этого Гирканом овладевал не столько гнев‚ сколько жалость и страх. Тщетно мать‚ хладнокровно вынося удары и не робея пред угрожающей смертью‚ простирала руки к сыну‚ умоляя его не щадить злодея из жалости к ее пыткам, тщетно она уверяла сына‚ что она предпочтет жизни смерть из рук Птолемея‚ если только последний понесет заслуженную кару за преступления‚ [40] совершенные им против их дома; каждый раз‚ когда Гиркан‚ изумляясь твердости своей матери‚ слышал ее мольбы‚ он с неудержимою яростью возобновлял атаку; но как только на стене начиналась ужасная сцена истязания старухи‚его сердце охватывала боязнь и жалость и он делался мягким и чувствовал невыносимую боль. Так осада затянулась и продлилась до наступления субботнего года{39}‚ который празднуется иудеями через каждые семь лет‚ точно так же‚ как суббота — в седьмой день недели. Освобожденный вследствие этого от осады‚ Птолемей умертвил братьев Иоханана вместе с его матерью и бежал к филадельфийскому тирану Зенону‚ прозванному Котилой{40}.

5. Между тем Антиох‚ все еще пышавший гневом за неудачи‚ испытанные им в борьбе с Симоном‚ проник опять во главе войска в Иудею и осадил Гиркана в Иерусалиме. Тогда Гиркан открыл склеп Давида‚ бывшего самым богатым царем‚взял оттуда 3000 талантов и подарком в 300 талантов склонил Антиоха снять осаду и удалиться{41}; остальную сумму он употребил на содержание чужеземных наемных войск. Он был первый иудей‚ который это сделал{42}.

6. Для отмщения Антиоху Иоханан воспользовался походом его в Мидию{43}. В том оправдавшемся впоследствии предположении‚ что главные силы выступили из сирийских крепостей‚ он бросился на эти последние и взял Медаву{44}‚ Самею с окрестными городами‚ затем — Сиким{45} и Гаризин{46}; дальше он покорил хутеян{47}‚ живших вокруг храма‚ выстроенного по образцу иерусалимского‚ а также и немало идумейских городов, в том числе Адореон и Мариссу{48}.

7. Затем он пошел на Самарию‚ где теперь расположен город Себаста{49}‚ построенный царем Иродом‚ обвел ее валом и поручил осаду двум своим сыновьям‚ Аристобулу и Антигону. Так как последние тесно обложили город со всех сторон‚ то среди жителей его настал такой страшный голод‚ что они вынуждены были питаться самым необыкновенным. В своей нужде они обратились за помощью к Антиоху Кизикену{50}‚ который охотно откликнулся на их зов‚ но был побежден Аристобулом и Антигоном. Преследуемый братьями до Скифополиса‚ Антиох спасся бегством; победители же вернулись обратно к Самарии‚ снова заперли в ней жителей‚ покорили‚ наконец‚ город‚ срыли крепость до основания и жителей взяли в плен. Переходя от победы к победе и не давая охладеть охватившему их воинскому пылу‚ они двинулись со своим войском вперед до Скифополиса‚ разрушили этот город и опустошили всю страну по эту сторону Кармильского хребта. [41]

8. Зависть к счастью Иоханана и его сыновей вызвала внутренние беспорядки{51}. Многие соединились для борьбы с ними и не успокоились до тех пор‚ пока не вспыхнуло открытое восстание‚ в котором‚ однако‚ заговорщики потерпели поражение. Остаток своих лет Иоханан провел счастливо. Он умер после полного тридцатитрехлетнего правления{52}‚ оставив после себя пятерых сыновей. И был он в самом деле счастлив во всех отношениях. Весь ход его жизни не дает никакого повода в чем-либо попрекать его судьбу. Иоханану достались все три высших блага: главенство над народом‚ первосвященство и пророческий дар. Божественное откровение так часто снисходило на него‚ что ничто из будущего не было от него скрыто. Так‚ он предвидел и предвещал‚ что оба его старших сына не останутся долго у кормила правления. Стоит рассказать трагическую историю этих сыновей‚ тем более что она так резко расходится со счастливой жизнью их отца.

Глава третья

Аристобул, первый возложивший на себя царскую диадему, умерщвляет свою мать и своих братьев и сам умирает после одногодичного правления.

1. После смерти отца‚ по прошествии 471 года и 3 месяцев после возвращения из вавилонского пленения‚ старший из сыновей‚ Аристобул‚ возложив на себя корону‚ первый принял царский титул{53}. Первого из своих младших братьев‚ Антигона‚ к которому питал сильную привязанность‚ он почитал‚ как равного себе; остальных же братьев он бросил в темницу закованными в кандалах; даже родную мать‚ оспаривавшую у него власть‚ вследствие того что по завещанию Иоханана она‚ собственно‚ и была названа главной руководительницей государственными делами‚ Аристобул подвергнул заточению и так далеко зашел в своей жестокости‚ что заставил ее умереть в темнице голодной смертью.

2. Однако вскоре последовало отмщение‚ и связано это было с братом его‚ Антигоном‚ которого он так нежно любил‚ что даже возвысил на степень соправителя. Он убил и этого своего любимца вследствие гнусной интриги‚ сплетенной злыми придворцами. Вначале Аристобул не доверял злым языкам: он слишком любил Антигона и [42] разные толки и пересуды о нем приписывал больше зависти. Но однажды‚ когда Антигон с триумфом возвратился из похода к празднику‚ в который иудеи по издревле сохранившемуся обычаю для чествования Бога устраивают шатры‚ Аристобул как раз в те дни заболел; Антигон к концу праздника в сопровождении своего тяжело вооруженного войска со всевозможной пышностью отправился в храм‚ чтобы тем усерднее помолиться за брата{54}. Этим воспользовались придворные интриганы‚ которые явились к царю‚ нарисовали ему живую картину торжественного шествия и гордого поведения Антигона‚ совсем-де не подобающего ему как честному человеку; с таким сильным отрядом‚ говорили они‚ он прибыл не иначе как с целью низвержения царя; ему мало одной чести быть соправителем‚ он думает еще завладеть и самим царством.

3. Почти против воли поверил этому Аристобул. Желая замаскировать свои подозрения‚а с другой стороны — обезопасить себя на всякий случай‚ он поставил своих телохранителей в один из темных подземных ходов замка‚ раньше называвшегося Варисом‚ но впоследствии прозванного Антонией‚ и приказал им свободно пропустить Антигона‚ если он придет без оружия‚ но убить его тотчас‚ как только он явится вооруженным. Самому Антигону он заранее послал сказать‚ чтобы он пришел к нему невооруженным. Воспользовавшись этим случаем‚ смертельные враги Антигона совместно с царицей составили очень коварный план. Они уговорили царских послов умолчать о настоящем повелении царя и вместо этого передать Антигону‚ что брат слышал о пышных доспехах‚ которые он приготовил себе в Галилее; прикованный же к постели‚ он до сих пор не мог принять его; теперь‚ однако‚ ввиду его скорого отбытия‚ царь охотно видел бы его в этом блестящем наряде.

4. Услышав это и не подозревая ничего дурного‚ Антигон‚ в полном вооружении‚ как к параду‚ отправился к назначенному месту; но как только приблизился к темному проходу называвшемуся Стратоновой башней‚ он был умерщвлен телохранителями. Факт этот служит явным доказательством силы клеветы‚ разрывающей все узы благоволения и родства; никакое благородное и возвышенное чувство не достаточно сильно, чтобы оказать противодействие низкому чувству зависти.

5. Известную сенсацию произвел тогда некто Иуда из ессеев‚ отличавшийся всегда меткостью и верностью своих прорицаний. Увидев в тот день Антигона удаляющимся из храма‚ он обратился к своим ученикам‚ окружавшим его всегда [43] в большом количестве‚ и воскликнул: «Ах! Теперь мне бы умереть‚ после того как правда умерла на моих глазах и одно из моих пророчеств оказалось ложным: Антигон жив! Он‚ который сегодня должен был умереть! Местом погибели предназначена ему судьбой Стратонова Башня; но до этого места 600 стадий‚ а уже четвертый час дня! Время изобличает пророчество во лжи!» Старец умолк‚ погрузившись в тяжелое раздумье. Скоро сделалось известным убийство Антигона у подземного прохода‚ который так же‚ как и город Кесария‚ на берегу моря‚ назывался Стратоновой башней. Это-то обстоятельство и спутало предвещателя.

6. Раскаяние в совершенном преступлении усугубляло между тем болезнь Аристобула: терзаемый угрызениями совести‚ он начал быстро чахнуть‚ болезненные припадки все больше учащались‚ и‚ наконец‚ во время одного такого припадка с ним случилось сильное кровоизлияние. Слуга‚ унесший кровь‚ по какому-то удивительному божественному предопределению поскользнулся на том самом месте‚ где Антигон был умерщвлен‚ и кровь убийцы вылилась на видневшиеся еще кровяные брызги от убитого. Очевидцы этого происшествия думали‚ что слуга нарочно вылил туда кровь‚ и подняли неистовый крик. Царь‚ услышав шум‚ спрашивал о причинах — никто не хотел ему объяснить; когда же он начал настойчиво требовать и грозить‚ то ему сказали всю правду. Тогда глаза его наполнились слезами‚ вздыхая еле слышно‚ насколько позволяли ему ослабевшие силы‚ он произнес: «Не мог же я с моими злодействами укрыться от великого ока Божия! Быстро постигла меня кара за братоубийство! Проклятое тело‚ доколе ты будешь удерживать от матери и брата мою погибшую душу? Доколе я должен каплю за каплей жертвовать им свою кровь? Пусть берут сразу. Пусть божество не глумится больше над жертвоизлиянием‚ приносимым покойникам моими внутренностями!» Тотчас после этих слов он испустил дух‚ процарствовав не больше одного года{55}.

Глава четвертая

Деяния Александра Янная, царствовавшего 27 лет

1. Вдова Аристобула освободила его братьев из заточения и сделала царем Александра‚ который и по летам‚ и по [44] превосходству нрава имел‚ как казалось‚ на это все преимущества. Достигнув же власти‚ он лишил жизни одного из своих братьев‚ домогавшегося престола; другому же брату‚ довольствовавшемуся частной и спокойной жизнью‚ он оказывал полное уважение.

2. Ему пришлось вступить в войну с Птолемеем Лафуром‚ покорившим город Асохис{56}. Хотя он и наносил чувствительные удары неприятельскому войску‚ но победа все-таки клонилась на сторону Птолемея. Но когда последний‚ преследуемый своею матерью‚ Клеопатрой‚ удалился в Египет{57}‚ Александр‚ после успешной осады‚ захватил в свои руки Гадару{58}‚ а также сильнейшую из всех прииорданских крепостей Амаф‚ в которой хранились‚ между прочим‚ сокровища Теодора‚ сына Зенона. Совершенно неожиданно появился вслед за этим Теодор‚ который возвратил себе похищенные сокровища и овладел еще царским обозом‚ убив при этом столкновении до 10 000 иудеев. Александр‚ однако‚ оправившись после этого поражения‚ обратился в приморскую область и завоевал Рафию‚ Газу и Анфедон{59}‚ названный потом царем Иродом Агриппиадой.

3. Вслед за покорением этих городов против Александра вспыхнуло восстание иудеев; дело разразилось в праздничный день. Вообще у иудеев волнения вспыхивали большей частью во время праздников. Он не так легко справился бы с этим восстанием‚ если бы ему не помогли чужеземные наемники; это были писидийцы и киликийцы — сирийцев он никогда не принимал на службу вследствие их врожденной национальной вражды к евреям. Убив больше 6000 человек из восставших{60}‚ он вторгся в Аравию‚ подчинил себе эту страну‚ равно как галаадитян и моавитян‚ которых он обложил данью‚ и на обратном пути двинулся опять на Амаф. Теодор‚ убоясь военного счастья своего противника‚ покинул крепость. Александр нашел ее незащищенной и срыл ее до основания.

4. В последовавшем за этим столкновении с аравийским царем Обедой он потерял всю свою армию. Арабы заманили его на устроенную при Гавлане{61} засаду‚ где иудейское войско‚ стиснутое в глубоком ущелье‚ было раздавлено массой верблюдов. Сам Александр спасся в Иерусалиме; но ужас этого несчастья‚ разжигая старую ненависть к нему народа‚ вызвал в стране новое восстание. И на этот раз он одержал верх; в длинном ряду последовавших одна за другой битв он в течение шести лет истребил не менее 50 000 иудеев. Эти победы‚ достававшиеся ему ценой опустошения своего собственного царства‚ так мало‚ однако‚ радовали его‚ что он [45] положил оружие и старался словами склонить своих подданных к примирению. Но высказанная им уступчивость и изменчивость характера сделали его в глазах народа еще более ненавистным; когда он‚ добиваясь причины‚ спрашивал‚ что ему делать для того‚ чтобы умилостивить народ‚ ему ответили: «Умереть‚ ибо и смерть после таких злодейств едва ли может примирить их с ним!» В то же время противники его призвали на помощь Деметрия Эвкера{62}‚ который‚ в надежде на более отдаленные последствия‚ охотно откликнулся на зов и явился со своим войском. При Сикиме (Сихеме) иудеи соединились с союзниками.

5. Александр пошел навстречу союзным силам: против их трехтысячной конницы и 40 000 пехоты он выставил 1000 всадников и 8000 наемной пехоты‚ кроме того‚ еще 10 000 иудеев из своих сторонников. До начала битвы цари пытались через герольдов переманить друг у друга отдельные отряды. Деметрий старался привлечь к себе наемников Александра‚ последний надеялся склонить на свою сторону ставших под знамя Деметрия иудеев. Но так как иудеи сохранили свою злобу‚ а эллины — верность‚ то решение дела должно было быть предоставлено оружию. Хотя наемные войска Александра выказывали в сражении немало храбрости и мужества‚ победа все-таки осталась за Деметрием; конечный же результат этой битвы оказался‚ однако‚ одинаково неожиданным для обеих сторон: у победителя не остались те‚ которые его призвали‚ так как к побежденному‚ бежавшему в горы‚ перешли из жалости к его несчастью 6000 иудеев. Такой оборот дела до того обескуражил Деметрия‚ что он немедленно удалился‚ полагая‚ что теперь весь народ перейдет на сторону Александра и последний сделается опять сильным и способным к сопротивлению.

6. Однако и после удаления союзников остальные иудеи не прекратили враждебных действий против Александра и продолжали беспрерывную борьбу с ним до тех пор‚ пока большая часть из них не погибла‚ а другая‚ загнанная в город Бемеселис‚ после разрушения последнего‚была взята в плен и приведена в Иерусалим. Александр в своем яростном гневе покончил с ними самым безбожным образом: восемьсот пленников были распяты в центре города в то время‚ когда жены и дети казненных были изрублены на их же глазах.

Сам Александр созерцал эту кровавую резню‚ пиршествуя в сообществе своих наложниц. Народ охватил такой панический страх‚ что в следующую же ночь 8000 граждан из среды противников царя поспешили перебраться через [46] границу Иудеи‚ и только смерть Александра положила конец их вынужденному изгнанию. Доставив‚ наконец‚ своему государству такими мероприятиями поздний и с трудом добытый покой‚ Александр сложил оружие.

7. Новые беспокойства причинил ему Антиох‚ прозванный Дионисом‚ брат Деметрия‚ последний из Селевкидов{63}. Когда Антиох Дионис выступил в поход против арабов‚ Александр‚ опасаясь вторжения его в Иудею‚ велел выкопать глубокий ров на всем протяжении от подошвы горы при Антипатрисе{64} до прибрежья Иоппии‚ построить вдоль рва высокую стену с деревянными башнями наверху‚ чтобы этими сооружениями загородить легкодоступные места. Он‚ однако‚ не мог остановить Антиоха: последний сжег башни‚ засыпал ров‚ перешагнул со своим войском через укрепленную линию и продолжил свой поход в Аравию‚ решившись отомстить впоследствии тому‚ кто пытался создать ему препятствия. Аравийский же царь‚ отступив назад в более благоприятную для борьбы местность‚ быстро повернул свою десятитысячную конницу и неожиданно напал на Антиоха‚ прежде чем его войска успели выстроиться в боевой порядок. В последовавшем затем ожесточенном сражении войска Антиоха‚ несмотря на чувствительные удары‚ нанесенные им арабами‚ храбро держались все время‚ пока Антиох сам мужественно дрался впереди них; но когда он пал (с целью поддержать мужество солдат он всегда подвергал себя величайшим опасностям)‚ они все отступили назад; большая часть их была смята или в самом сражении‚ или на пути бегства; остаток же армии‚ спасшийся в деревню Кану‚ за немногими единичными исключениями‚ сделался жертвой голода.

8. Жители Дамаска из ненависти к Птолемею‚ сыну Менная‚ призвали к себе Арету и назначили его царем Келесирии{65}. Последний пошел против Иудеи‚ разбил Александра в одном сражении‚ но после состоявшегося мирного соглашения отступил. Александр же завоевал после этого Пеллу и из жадности к сокровищам Теодора отправился на Геразу{66}‚ обвел ее тройным валом и взял город штурмом. Вслед за этим он опустошил Гавлан‚ Селевкию и так называемую Антиохову долину; дальше он взял сильную крепость Гамалу{67}‚ устранил местного начальника Деметрия‚ вследствие многочисленных на него жалоб населения‚ и по окончании этого похода‚ длившегося целых три года‚ возвратился в Иудею‚ где за свои военные подвиги был радушно встречен народом. Отдых после войн породил в нем болезнь‚ выразившуюся в лихорадке‚ которая возвращалась к нему через [47] каждые четыре дня. Полагая‚ что кипучая военная деятельность избавит его от болезни‚ он предпринял преждевременный поход; но‚ напрягая через меру свои силы‚ он в этом новом походе нашел свою смерть. Он умер в самом разгаре военной сутолоки‚ после 27-летнего царствования{68}.

Глава пятая

Девятилетнее царствование Александры и возвращение власти к фарисеям.

1. Правление он оставил своей жене Александре‚ в том убеждении‚ что ей народ будет повиноваться охотнее‚ так как она никакого участия не принимала в зверских расправах мужа‚ а‚ напротив‚ постоянно противодействовала его беззакониям‚ чем и приобрела себе доверие иудеев. Надежда его не обманула. Слава благочестия‚ которой эта женщина пользовалась‚ доставила ей господство. Она строго соблюдала старинные народные обычаи и устранила от дел нарушителей священных законов. Из двух сыновей‚ прижитых ею с Александром‚ она произвела в первосвященники Гиркана‚ так как он был старший и притом слишком вял для того‚ чтобы участие его в делах правления могло сделаться для нее опасным. Младшего же‚ Аристобула‚ отличавшегося пылким характером‚ она заставила удалиться в частную жизнь.

2. Ближайшее участие в правлении приняли при ней фарисеи — иудейская партия‚ последователи которой почитаются наиболее благочестивыми и компетентнейшими толкователями законов. Богобоязненная Александра была им очень преданна; они же‚ пользуясь ее простотой и вкрадываясь мало-помалу в ее доверие‚ вскоре сделались фактическими правителями‚ изгоняя и милуя‚ освобождая и заточая всех‚ кого им заблагорассудилось. Одним словом‚ они наслаждались всеми выгодами правления‚ а Александра носила его тяжести и расходы. Впрочем‚ она сама была занята более важными делами. Набирая все больше и больше войска внутри страны и вербуя немало наемников извне‚ она вдвое увеличила вооруженные силы своего государства и сделалась страшной даже для соседних князей. Так она господствовала над другими‚ а над нею самой — фарисеи.

3. Эти последние были виновниками смерти одного знатного гражданина‚ Диогена‚ друга Александра‚ которого они обвинили в том‚ что распятие восьмисот совершено было [48] Александром по его наущению; они также довели Александру до того‚ что она лишила жизни и других лиц‚ подстрекавших Александра на это дело. Из религиозного страха она уступала‚ а фарисеи сметали с пути‚ кого только хотели. Знатнейшие из опальных прибегли к заступничеству Аристобула‚ которому удалось уговорить свою мать пощадить этих людей‚ во внимание к их высокому положению‚ и если уже признать их виновными‚ то ограничить наказание изгнанием их из столицы. Их освободили от смертной казни‚ и они рассеялись по стране. В это же время Александра послала войско в Дамаск (поводом послужил Птолемей‚ притеснявший всегда этот город) и взяла его без особенных усилий. Армянского царя‚ Тиграна‚ осаждавшего Клеопатру в Птолемаиде‚ она старалась склонить к отступлению путем мирных переговоров и подарков; но встревоженный вдруг беспорядками‚ возникшими в его собственной стране‚ вследствие вторжения в Армению Лукулла‚ Тигран сам вынужден был удалиться{69}.

4. Александра между тем заболела. Младший сын ее Аристобул тотчас воспользовался представившимся случаем. При помощи многочисленных горячих приверженцев‚ очарованных его юношеским пылом‚ он овладел всеми крепостями; на добытые там деньги он набрал наемное войско и объявил себя царем. Из жалости к воплям Гиркана Александра приказала заключить жену и детей Аристобула в Антонию. Это была крепость‚ примыкавшая к северу от храма и называвшаяся раньше‚ как выше было сказано‚ Варисом‚ но впоследствии‚ при Антонии‚ получившая его имя‚ подобно тому как Себаста и Агриппиада и другие города вместо прежних своих имен получили названия от Себаста (Августа) и Агриппы. Однако прежде чем Александра успела наказать Аристобула за похищение престола у брата‚ она умерла‚ процарствовав девять лет{70}.

Глава шестая

Гиркан, наследник Александры, отказывается от престола в пользу Аристобула. — Стараниями Антипатра и с помощью Ареты снова возвращается к власти. — В загоревшемся затем между братьями споре Помпей выступает в качестве судьи.

1. Хотя законным наследником престола был Гиркан‚ которому мать перед смертью передала правление‚ но [49] превосходство силы и ума было на стороне Аристобула. Поэтому при первом же столкновении братьев у Иерихона большинство войска покинуло Гиркана и перешло к Аристобулу. Первый бежал с немногими оставшимися ему верными людьми и достиг Антонии‚ где он овладел женой и детьми Аристобула как залогом своего спасения. И действительно‚ прежде чем дело дошло до окончательного разрыва‚ достигнуто было миролюбивое соглашение‚ по которому Аристобулу досталось царство‚ а лишенному короны Гиркану обещаны были все почести‚ подобающие брату государя. На этих условиях братья помирились в храме‚ дружески обнялись на глазах окружавшего их народа и обменялись жилищами: Аристобул отправился в царский дворец‚ Гиркан — в дом Аристобула.

2. Противникам так неожиданно воцарившегося Аристобула сделалось жутко; больше всех имел основание опасаться издавна и глубоко ненавистный ему Антипатр. Родом идумеянин{71}‚ он по знатному своему происхождению‚ богатству и могуществу сделался первым человеком в своем народе. Этот Антипатр‚ с одной стороны‚ убедил Гиркана бежать к аравийскому царю Арете‚ чтобы при его помощи возвратить себе царское достоинство‚ а с другой — уговорил Арету принять у себя Гиркана и содействовать его возвращению к власти. При этом он в глазах аравийского царя в такой же степени очернил Аристобула‚ в какой превознес Гиркана‚ побуждая его таким образом оказать последнему гостеприимство. Вместе с тем он ему поставил на вид‚ как это приличествует повелителю такого могущественного государства‚ простирать свое покровительствующее крыло над угнетенными‚ а в данном случае угнетенным является Гиркан‚ у которого похитили корону‚ принадлежащую ему по праву старшинства. Подготовив таким образом обе стороны‚ он ночью в сообществе Гиркана тайно оставил Иерусалим и вместе с ним благополучно добрался до Петры‚ столицы Аравии. Здесь он передал его в руки Ареты; льстивыми речами и богатыми подарками выпросил у него в свое распоряжение войско‚ которое должно было возвратить Гиркану отнятый трон; войско это состояло из 50 000 человек пехоты и конницы. Противиться такой силе Аристобул был не в состоянии; в первой же схватке он был побежден и‚ оставленный своими приверженцами‚ поспешно отступил к Иерусалиму. Тут он‚ наверное‚ попал бы в руки осаждавшего его врага‚ если бы римский полководец Скавр‚ используя междоусобицу‚ не нагрянул как раз в это время в город и не заставил снять осаду. Он‚ собственно‚ был послан [50] Помпеем‚ покорителем Тиграна‚ из Армении в Сирию; но‚ прибыв в Дамаск‚ незадолго перед тем завоеванный Метеллом и Лоллием‚ и сменив последних‚ он узнал о положении вещей в Иудее и поспешил туда‚как к счастливой находке{72}.

3. Едва только он вступил в страну‚ как уже явились к нему послы от обоих братьев с просьбой о помощи одному против другого. 300 талантов Аристобула оказались более тяжеловесными‚ нежели все права Гиркана. За эту плату Скавр послал герольда к Гиркану и арабам с приказанием от имени римлян и Помпея немедленно снять осаду. Устрашенный Арета выступил из Иудеи в Филадельфию‚ а Скавр возвратился обратно в Дамаск. Аристобул‚ однако‚ не удовлетворился одним лишь избавлением от грозившего ему плена: погнавшись за неприятелем‚ он его настиг у так называемого Папирона‚ дал ему здесь сражение‚ в котором убил свыше 6000 человек‚ в том числе и брата Антипатра‚ Фалиона.

4. Лишившись поддержки союзников‚ Гиркан и Антипатр возложили теперь все свои надежды на своих противников‚ и так как Помпей‚ по прибытии в Сирию‚ остановился в Дамаске{73}‚ то они поспешили туда. Без подарков{74}‚ опираясь лишь на представленные ими уже Арете мотивы и доводы‚ они умоляли его положить конец насильственным действиям Аристобула и посадить на престол того‚ который заслуживает его как по старшинству‚ так и по нравственным качествам. Аристобул также не бездействовал: рассчитывая на подкупленного Скавра‚ он представился Помпею во всем блеске своего царского величия. Но‚ считая ниже своего достоинства играть роль покорного слуги‚ не желая‚ хотя бы и для защиты своих интересов‚ опуститься на одну степень ниже‚ чем позволяло ему его высокое положение‚ он‚ сопроводив Помпея до города Диона{75}‚ ушел обратно{76}.

5. Оскорбленный таким поведением‚ осажденный‚ кроме того‚ неотступными просьбами Гиркана и его друзей‚ Помпей выступил с римскими легионами и многими союзными войсками из Сирии против Аристобула; он уже минул Пеллу и Скифополис и достиг Кореи — пограничного города Иудеи‚ — как узнал вдруг‚ что Аристобул бежал в Александрион (богатый и укрепленный замок на высокой горной вершине){77}. Тогда он послал ему приказание немедленно явиться к нему; Аристобул же‚ задетый строгим повелительным тоном Помпея‚ готов был предпочесть крайнюю опасность рабскому повиновению; но‚ заметив упадок духа среди своих людей и уступив советам друзей‚ представивших ему всю трудность сопротивления римскому войску‚ он сошел к Помпею. Подробно изложив ему свои права на [51] престол‚ он возвратился обратно в замок. Еще раз он сошел с горы по приглашению брата‚ спорил с ним о своих правах и снова‚ не встречая препятствий со стороны Помпея‚ вернулся к себе. Так он‚ между страхом и надеждой‚ несколько раз сходил с горы‚ чтобы просьбами склонить в свою пользу Помпея‚ и каждый раз восходил обратно‚ чтобы не казаться малодушным и заранее уже готовым сдаться. Но когда Помпей потребовал от него сдачи крепостей и принудил его собственноручно написать об этом комендантам‚ ибо последние были снабжены инструкцией действовать лишь по его письменным приказам‚ то‚ исполнив все это по принуждению‚ он вслед за тем с негодованием отступил к Иерусалиму и начал готовиться к войне с Помпеем.

6. Этот же поспешил вслед за ним‚ не давая ему времени на военные приготовления. Известие о смерти Митридата‚ полученное им в Иерихоне‚ придало ему еще больше энергии к борьбе. Земля Иерихонская — самая плодородная в Иудее‚ производящая в огромном изобилии пальмовые деревья и бальзамовые кустарники. Нижние части стволов этих кустов надрезывают заостренными камнями и капающие из надрезов слезы собирают‚ как бальзам. В этой местности Помпей отдохнул ночь и на следующий день‚ рано утром‚ скорым маршем двинулся к Иерусалиму. Устрашенный его появлением‚ Аристобул вышел к нему навстречу с мольбой о пощаде. Обещанием денег‚ добровольной сдачей города и предоставлением самого себя в его распоряжение он смягчил его гнев; но ни одно из этих обещаний не было исполнено: Габиния‚ посланного Помпеем за получением денег‚ приверженцы Аристобула не впустили даже в город.

Глава седьмая

Помпей, взяв Иерусалим и храм, входит в Святая Святых. — Дальнейшие его действия в Иудее.

1. Раздраженный Помпей приказал взять под стражу Аристобула и‚ приблизившись к городу‚ стал высматривать удобное место для нападения. Он нашел‚ что городские стены сами по себе настолько крепки‚ что штурмовать их будет чрезвычайно трудно‚ что эти стены окружены еще страшным рвом‚ а площадь храма‚ находящаяся по ту сторону [52] рва‚ снабжена такими сильными укреплениями‚ которые после взятия города могут служить убежищем для осажденных.

2. Так размышляя‚ Помпей долгое время оставался в нерешительности; а между тем среди жителей города вспыхнул раздор: партия Аристобула требовала вооруженного сопротивления и освобождения царя; сторонники же Гиркана склонялись к тому‚ чтобы открыть ворота перед Помпеем. Страх перед находящимся на виду хорошо организованным римским войском все больше и больше увеличивал число сторонников последнего мнения. Наконец приверженцы Аристобула‚ увидев себя в меньшинстве‚ отступили К храму‚ уничтожили мост‚ служивший сообщением между последним и городом‚ и стали готовиться к отчаянному сопротивлению. Остальные же приняли в город римлян и предоставили в их распоряжение царский дворец. Тогда Помпей отрядил туда войско под предводительством Пизона. Последний занял весь город, и так как ему не удалось переманить ни одного из укрывшихся в храме, то он начал приспособлять все кругом к атаке; приверженцы Гиркана усердно помогали ему в этом деле и словом, и делом.

3. Сам Помпей, расположившись на северной стороне, велел заполнить овраг и все углубление долины, для чего солдаты собирали разные материалы. Уравнивание этого места, не говоря уже о значительной его глубине, встречало чрезвычайные затруднения со стороны осажденных иудеев, которые всеми средствами и силами мешали успешному ходу работы. И все усилия римлян остались бы тщетными, если б Помпей не воспользовался субботним днем, когда евреи, в силу своих религиозных запретов, удерживаются от всякой работы. В этот день Помпей приказал возвысить насыпь, запретив вместе с тем солдатам вступать в схватку с иудеями, так как для личной обороны они могут сопротивляться и в субботу. Когда ложбина была таким образом заполнена, он построил высокие башни, поставил на них привезенные из Тира машины, которые и привел в действие; в то же время солдаты метали камни, сбивая со стены ее защитников, которые всеми силами мешали римлянам в их разрушительной работе. Больше всего устояли воздвигнутые здесь башни, отличавшиеся громадностью и изящной отделкой.

4. Сколько ни терпели римляне при этой осаде, они все-таки должны были удивляться стойкости иудеев вообще и в особенности тому, что они под самым жестоким градом камней и стрел не упускали ни одного малейшего обряда их [53] богослужения, точно глубокий мир царил вокруг них, — совершались со всей пунктуальностью ежедневные жертвоприношения, омовения и вообще весь порядок богослужения. Даже после взятия храма, когда кровь их лилась ежедневно вокруг алтаря, они не переставали совершать обычное богослужение. На третий месяц осады, после того как римляне с большим трудом разрушили одну из башен, они проникли в храмовый двор. Первый, который отважился перескочить через стену, был Фауст Корнелий, сын Суллы; за ним последовали два предводителя, Фурий и Фабий, — каждый со своим отрядом; они оцепили иудеев со всех сторон и убивали одних после краткого сопротивления, других на пути бегства в храм.

5. Здесь-то многие священники при виде неприятелей, устремившихся на них с обнаженными мечами, неустрашимо оставались на своих постах, продолжая свое служение; они совершали жертвоприношения с возлиянием и курением, думая только о своих богослужебных обязанностях и нисколько не заботясь о своем личном спасении.

Большая часть была умерщвлена противниками из их же соплеменников. Многие находили смерть в глубоких ущельях, куда они бросались со стены, иные, приведенные с отчаяния в бешенство, подожгли постройки, примыкавшие к стенам, и вместе с ними погибли в пламени. Двенадцать тысяч иудеев погибло тогда; римляне имели весьма немного мертвых, но больше раненых{78}.

6. Ничто, однако, так глубоко не сокрушало народ в тогдашнем его несчастье, как то, что незримая до тех пор Святая Святых{79} была открыта чужеземцами. Помпей, в сопровождении своей свиты, вошел в то помещение храма, куда доступ был дозволен одному лишь первосвященнику, и осмотрел все его содержимое: подсвечник с лампадами, стол, жертвенные чаши и кадильную посуду — все из чистого золота, — массу сложенного фимиама и храмовый клад, состоявший из 2000 талантов. Однако он не коснулся ни тех, ни других драгоценных вещей. Более того, на следующий же день после штурма он дозволил очистить храм и возобновить обычное жертвоприношение. Гиркана он утвердил в должности первосвященника, так как во время осады он показал себя чрезвычайно преданным, а главное, потому, что умел удержать сельское население, поднявшееся на помощь Аристобулу. Точно так же он, как подобает доброму полководцу, старался успокоить народ больше милостью, чем строгостью. В числе военнопленных находился также тесть Аристобула, который вместе с тем был и его дядей{80}. [54] Главных зачинщиков войны он казнил топором; Фауста и других бойцов, храбро боровшихся вместе с ним, он наградил ценными подарками. На Иудею и Иерусалим он наложил дань.

7. Все города, которые иудеи завоевали в Келесирии, он отнял назад, поставив их в зависимость от тогдашнего римского легата; иудейское же царство он ограничил его собственными границами. В угоду одному своему вольноотпущеннику Дмитрию, родом из Гадары, он вновь отстроил этот город, раньше разрушенный иудеями. Кроме того, он освободил от их владычества все те города внутри страны, которые не были ими разрушены, а именно: Ипп{81}, Скифополис, Пеллу, Самарию, Мариссу вместе с Азотом{82}, Ямнией и Арефузой, равно как и приморские города: Газу, Иоппию, Дору и Стратонову Башню, которая впоследствии была с необыкновенным великолепием перестроена царем Иродом и названа им Кесарией. Все эти города он возвратил коренным жителям и присоединил их к Сирийскому наместничеству. Поручив Скавру начальство как над этими городами, так и над Иудеей и всей страной между Египтом и Евфратом, оставив ему также два легиона, Помпей сам поспешно отправился через Киликию в Рим, куда, в качестве пленных, повел Аристобула со всем его семейством, состоявшим из двух дочерей и двух сыновей. Один из последних, Александр, бежал в дороге, младший же, Антигон, и его сестры были доставлены в Рим.

Глава восьмая

Александр, сын Аристобула, бежавший от Помпея, воюет с Гирканом, но, побежденный Габинием, передает ему крепости. — Аристобул бежит из Рима и собирает войско, но, разбитый римлянами, снова попадает в плен. — Дальнейшие события при Габинии, Крассе и Кассии.

1. Между тем Скавр предпринял поход в Аравию. Дикая природа местности воспрепятствовала ему достичь Петры, зато он разорил окрестности Пеллы, хотя и здесь переносил много тяжких испытаний, так как солдаты его страдали от голода. Гиркан подсылал ему через Антипатра съестные припасы; последнего, как друга Ареты, Скавр отправил к [55] аравийскому царю с предложением купить себе мир за известную денежную плату. Араб действительно согласился дать 300 талантов, по получении которых римляне очистили Аравию.

2. Теперь над Гирканом стряслась новая беда в лице бежавшего от Помпея Александра, сына Аристобула, который мало-помалу набрал сильное войско и, опустошая все на пути, вторгся в Иудею. Можно было ожидать, что он в скорости свергнет Гиркана, так как он устремился в Иерусалим и отважился даже на попытку обновить стену, уничтоженную Помпеем; но ему на пути стал Габиний, преемник Скавра{83} в Сирии, храбрый, испытанный во многих битвах воин. Испуганный его приближением, Александр набрал еще больше войска, так что он имел уже 10 000 тяжеловооруженных и 1500 всадников, и укрепил подходящие места, как Александрион, Гирканион и Махерон, близ Аравийских гор.

3. Габиний послал Марка Антония с частью войска вперед, а сам последовал за ним, предводительствуя главной армией. Отборные дружины Антипатра и остальное иудейское войско под предводительством Малиха и Пифолая соединились с Марком Антонием и его военачальниками и двигались навстречу Александру. Вскоре прибыл также Габиний со своей фалангой. Александр понял, что не в силах померяться с союзными войсками и отступил назад; но уже близ Иерусалима он был вынужден сражаться. Здесь он потерял 6000 человек: 3000 пало мертвыми, а 3000 взято в плен. С уцелевшим остатком войск он бежал в Александрион.

4. Когда Габиний прибыл в Александрион и нашел массу расположенных лагерем иудеев, он попытался овладеть ими без сражения, обещав им полное прощение за все свершившееся. Но так как те и знать не хотели о миролюбивом соглашении, то он многих убил, а других загнал в крепость. В этой битве особенно выделился Марк Антоний{84}, который хотя везде показывал себя храбрым, но нигде не отличался так, как здесь. Габиний оставил часть войска для взятия крепости, а сам отправился в путь и занялся приведением в лучший вид уцелевших городов и восстановлением разрушенных. Так, по его приказанию, снова были заселены Скифополис, Самария, Анфедон, Аполлония{85}, Ямния, Рафия, Марисса, Адореон, Гамала и Азот и еще многие другие города, в которые жители радостно возвращались обратно.

5. Покончив со всеми этими делами, он возвратился опять в Александрион и так настойчиво подвинул осаду [56] вперед, что Александр, придя совсем в отчаяние, послал к нему герольдов с просьбой простить ему ошибки, передал ему находившиеся еще в его руках обе крепости, Гирканион и Махерон, и вслед за тем сдал также и Александрион. По совету матери Александра Габиний срыл эти крепости для того, чтобы они не сделались опорными пунктами новой войны. Эта женщина, озабоченная судьбой мужа и остальных своих детей, находившихся в плену в Риме, прибыла к Габинию с целью умилостивить и смягчить его.

После этого Габиний повел Гиркана в Иерусалим и передал ему заведывание храмом; государственное правление он устроил таким образом, что во главе его стали знатнейшие граждане. Всю страну он разделил на пять округов с общественным управлением в каждом, а главными окружными городами были: Иерусалим, Гадара, Амаф, Иерихон и Сепфорис в Галилее. Народ с радостью увидел себя освобожденным от единовластия, которое уступило место аристократическому правлению{86}.

6. Вскоре, впрочем, поднялись новые волнения, причиной которых был Аристобул, бежавший из Рима и увлекший за собой опять массу иудеев, К нему стекались, с одной стороны, искатели приключений, с другой — действительно преданные ему люди. Сперва он попытался было вторично укрепить занятый им Александрион, но, узнав, что Габиний послал против него войско под начальством Сизенны, Антония и Сервилия, он отступил назад в Махерон. При этом он отпустил обременявшую его беспорядочную толпу и оставил у себя только тяжеловооруженных воинов около 8000, в числе которых находился также Пифолай{87} — иерусалимский легат, перешедший к нему с 1000 солдат, Но римляне преследовали их по пятам, и немного времени прошло, как оба войска стояли уже лицом к лицу. Люди Аристобула, храбро сражаясь, хотя и долго удерживали за собой поле битвы, но затем были побеждены римлянами: 5000 человек полегло на месте, до 2000 спаслось на одной из возвышенностей, остальные 1000 с Аристобулом пробились через неприятельские ряды и, преследуемые римлянами, собрались в Махероне. Отдохнув в первый вечер в развалинах Махерона, царь укрепил, как мог, свой лагерь и надеялся, что если военные действия на некоторое время прекратятся, то он будет в состоянии укомплектовать новое войско; но римляне не замедлили напасть на него вторично. Целых два дня сопротивлялся Аристобул, употребляя для своей защиты почти сверхъестественные усилия; но, наконец, он был взят в плен и, закованный в цепи вместе с сыном Антигоном, также бежавшим [57] из Рима, был доставлен к Габинию, который вторично отправил их в Рим. Сенат заключил Аристобула в тюрьму, а его детей отпустил обратно в Иудею, так как Габиний письменно сообщил, что он обещал жене Аристобула свободу ее детям взамен выданных ему крепостей.

7. После этого Габиний отправился в поход против парфян, но, достигнув уже Евфрата, он вернулся, чтобы защитить интересы Птолемея в Египте{88}. Гиркан и Антипатр оказывали ему в этом деле существенные услуги: последний снабдил его деньгами, оружием, провиантом и вспомогательными отрядами, а первый уговорил египетских иудеев, занимавших проходы к Пелузию{89}, беспрепятственно пропустить Габиния. В отсутствие же Габиния остальную часть Сирии охватило сильное волнение, и в то же время сын Аристобула, Александр, побудил иудеев к восстанию. Он собрал несметное количество войска и поставил себе задачей истребить всех римлян в пределах иудейского государства. Озабоченный этим движением Габиний (которого сирийские беспорядки призвали обратно из Египта) послал Антипатра к некоторым вожакам восстания, которых удалось действительно отвлечь от участия в нем; тем не менее у Александра осталось еще 30 000 человек; он горел желанием померяться силами с неприятелем и выступил для борьбы во главе иудеев, шедших навстречу неприятелю. У горы Итавирион{90} обе армии столкнулись: 10 000 иудеев пало мертвыми, остальная масса была рассеяна. Габиний вступил в Иерусалим и изменил государственное правление по воле и желанию Антипатра. Отсюда он пошел на набатеев, разбил их наголову и помог бежавшим из Парфии Митридату и Орсану спастись бегством{91}, объявив своим солдатам, что они скрылись.

8. После Габиния в управление Сирией вступил Красс{92}. Для своего похода против парфян он взял из Иерусалимского храма, кроме других находившихся там золотых вещей, и те 2000 талантов, которые были оставлены нетронутыми Помпеем. Перейдя через Евфрат, он сам погиб вместе со своей армией{93}. Впрочем, здесь не место об этом распространяться.

9. После смерти Красса парфяне пытались напасть на Сирию; но Кассий{94}, бежавший в эту провинцию, отбил их. Утвердившись в Сирии, он поспешил в Иудею, взял Тарихею{95}, обратил около 30 000 иудеев в рабство и убил Пифолая, который вербовал инсургентов в пользу Аристобула, Совершить это убийство советовал ему Антипатр. Последний имел от своей жены, знатной аравитянки по имени Кипра, [58] четырех сыновей: Фазаеля, Ирода (впоследствии царь), Иосифа и Ферора, да еще одну дочь Саломею. Связанный дружбой со всеми сильными тогдашнего мира, расположив их всех своим широким гостеприимством, он в особенно тесных отношениях находился с аравийским царем, с которым сроднился посредством брака. К нему на попечение он послал своих детей во время войны с Аристобулом. Кассий, вынудив у Александра обещание держать себя спокойно, отправился обратно к Евфрату, чтобы воспрепятствовать парфянам переход через него. Но об этом в другой раз.

Глава девятая

Смерть Аристобула от рук друзей Помпея и умерщвление сына его Александра Сципионом. — Антипатр, после смерти Помпея, переходит под покровительство Цезаря и оказывает помощь Митридату.

1. После того как Помпей вместе с сенатом бежал через Ионийское море, Цезарь, сделавшись властелином Рима и всего государства{96}, освободил Аристобула из тюрьмы, дал ему два легиона и поспешно послал его в Сирию, в надежде подчинить себе через него эту провинцию и всю Иудею{97}. Но зависть разрушила доброе желание Аристобула и надежды Цезаря. Приверженцы Помпея отравили ядом Аристобула{98}. Долгое время он даже был лишен погребения в отечественной земле: тело его сохранялось в меду до тех пор, покуда оно не было отослано Антонием иудеям для того, чтобы похоронить его в царских гробницах.

2. И сын его, Александр, также погиб: его казнил топором Сципион в Антиохии. Свершилась эта казнь по письменному приказанию Помпея после того, как против него возбуждено было формальное обвинение во враждебных действиях по отношению к римлянам. Его братьев принял у себя Птолемей, сын Менная, владетель Халкиды у подножия Ливана, послав за ними в Аскалон своего сына Филиппиона. Последнему удалось разлучить Антигона и его сестер с их матерью, вдовой Аристобула, и привести их к своему отцу Он влюбился в младшую сестру и женился на ней; но из-за нее же был лишен жизни своим собственным отцом, который, умертвив сына, сам женился на Александре [59] и вследствие этой женитьбы относился с большой предупредительностью к братьям.

3. После смерти Помпея{99} Антипатр переменил свою личину и начал ухаживать за Цезарем. Когда Митридат из Пергама, стремившийся со своим войском в Египет{100}, вынужден был остановиться возле Аскалона, вследствие того что ему загородили проходы в Пелузий, Антипатр склонил тогда своих друзей арабов поспешить ему на помощь и сам прибыл к нему во главе трехтысячного иудейского войска; кроме того, он поднял на ноги сирийских владетелей, а также проживавших на Ливане Птолемея и Ямблиха{101}, под влиянием которых и тамошние города охотно присоединились к начатой кампании. Ободренный таким приращением сил, которым он обязан был всецело Антипатру, Митридат двинулся к Пелузию, и так как ему отказано было в свободном проходе, то он осадил этот город. И при взятии последнего больше всех отличился Антипатр, который, пробив отведенную ему часть стены, первый со своим отрядом ворвался в город.

4. Хотя Пелузий был уже взят, но войско в своем дальнейшем наступательном движении вновь подвергалось задержкам со стороны египетских евреев, занимавших так называемый Онийский округ. Антипатр, однако, убедил их не только прекратить сопротивление, но еще доставить войску необходимое продовольствие. Вот почему и жившие около Мемфиса не оказывали тогда никакого сопротивления, а добровольно примкнули к Митридату. Последний обогнул Дельту и дал остальным египтянам сражение в местности, называемой Иудейским лагерем. Здесь он вместе со всем правым крылом и очутился в большой опасности, из которой спас его Антипатр, прискакавший к нему по берегу реки, а в то же время левое крыло одолело противника. Затем он накинулся на преследовавших Митридата неприятелей, значительную часть уничтожил, а остальных загнал так далеко, что мог завладеть их лагерем. Он потерял из своих людей только 80, Митридат же в бегстве своем — 800. Спасенный сверх чаяния, Митридат сделал Цезарю вполне правдивое донесение о подвигах Антипатра, не обнаруживая при этом ни малейшей зависти.

5. Цезарь льстил его самолюбию похвалами и, подавая ему надежды, поощрял его на дальнейшие подвиги. И действительно, Антипатр всегда проявлял себя очень отважным бойцом; почти все тело его было покрыто множеством ран, свидетельствовавших о его храбрости. После, когда Цезарь, упрочив дела в Египте, вернулся в Сирию, он [60] наградил его римским гражданством, освободил от податей и, оказывая ему все знаки благоволения и дружелюбия, этим самым сделал его предметом зависти. Ему в угоду он утвердил Гиркана в должности первосвященника.

Глава десятая

Цезарь назначает Антипатра наместником Иудеи. — Антипатр назначает Фазаеля начальником Иерусалима, а Ирода — в Галилее. — Последний скоро после этого привлекается к суду, но освобождается. — За Секстом Цезарем, коварно убитым Бассом, следует Мурк.

1. В это же время, по странному стечению обстоятельств, сын Аристобула Антигон, явившись к Цезарю, способствовал еще большему возвышению Антипатра. Вместо того чтобы оплакивать своего отца, отравленного, по всеобщему мнению, за отпадение его от Помпея; вместо того чтобы жаловаться на Сципиона против его брата и, не враждуя с кем бы то ни было, возбуждать одно только чистое сострадание, он выступил формальным обвинителем Гиркана и Антипатра. Вопреки всем правам — жаловался он Цезарю — они изгнали его и братьев из их отечества, высокомерно и жестоко обращались с их народом, да и к египетскому походу они не из преданности к особе Цезаря посылали вспомогательные отряды, а из боязни за прежнее свое враждебное отношение к нему и из желания только умыть себе руки от прежней дружбы с Помпеем.

2. Тогда Антипатр сорвал с себя одежду, указал на множество своих ран и сказал, чтобы доказать свою верность Цезарю, он не должен прибегать к словам, — если он даже будет молчать, то его тело достаточно громко говорит за него; но что его поражает, так это смелость Антигона: он, сын врага Рима и римского дезертира, он, которому беспокойный характер и мятежный дух достались в наследие от отца, — он осмеливается жаловаться на других перед римским правителем, он думает еще получить у Цезаря какую-нибудь подачку в то время, когда должен был бы быть рад тому, что еще находится в живых. Да и теперь он стремится к власти не потому, что он в ней так сильно нуждался, а только для того, чтобы иметь возможность [61] опять взволновать иудеев и употребить свою власть во зло против тех, которые ему дадут ее.

3. Когда Цезарь это выслушал, он тем более признал за Гирканом право и преимущество на сан первосвященника, а Антипатру предложил избрать себе по собственному желанию высокий пост. Когда же Антипатр предоставил меру награды самому награждающему, то он назначил его правителем (прокуратором) над всей Иудеей и разрешил ему, кроме того, отстроить срытые стены своего родного города{102}. Акт о дарованных им милостях Цезарь послал в Рим для того, чтобы вырезать его на доске и поставить ее в Капитолии в память его правосудия и заслуг Антипатра.

4. Вслед за этим Антипатр проводил Цезаря из Сирии и возвратился обратно в Иудею. Первым его делом было обновление иерусалимской стены, разрушенной Помпеем. Затем он объехал всю страну с целью успокоить волнения Угрожая, но сохраняя вместе с тем тон доброго советника, он объявлял повсюду, что «люди, преданные Гиркану, будут жить счастливо и спокойно, наслаждаясь благами мира и своим благоприобретенным имуществом; но тот, кто даст себя обольстить несбыточными мечтами преследующих свою личную выгоду мятежников, тот найдет в нем деспота вместо заботливого друга, в Гиркане — вместо отца страны — тирана, а в римлянах и Цезаре — вместо руководителей и друзей — врагов, так как римляне не потерпят унижений того, кого они сами возвысили». Таковы были его внушения народу. Но одновременно с тем он устроил государственные дела по личному усмотрению, видя, что Гиркан крайне вял и для царя слишком бессилен. Старшего сына своего, Фазаеля, он назначил начальником Иерусалима и окрестностей; второго сына, Ирода, который был тогда еще очень молод{103}, он послал с такими же полномочиями в Галилею.

5. Ирод, как деятельная натура, скоро нашел случай выказать свои дарования. Атамана разбойников Иезекию, опустошавшего окраины Сирии, он поймал и казнил; а также истребил многих из его шайки — подвиг, который снискал ему великую признательность сирийцев. В селах и городах прославлено было имя Ирода как спасителя страны и водворителя мира и порядка{104}. Благодаря этому он также сделался известным и родственнику великого Цезаря Сексту Цезарю, наместнику Сирии. Благородно состязаясь со своим знаменитым братом, Фазаель направил все свои усилия к тому, чтобы расположить к себе иерусалимских жителей, и, хотя уже независимый властитель [62] города, он удерживался, однако, от всякого злоупотребления своей властью. А потому и служил народ верно Антипатру, как царю, и каждый человек почитал его, как верховного главу государства. Он же сам по-прежнему оставался верным Гиркану, ни в чем ему не изменяя.

6. Но нельзя никаким образом в счастье избегнуть зависти. Гиркана давно уже втайне раздражала слава юношей; но больше всего беспокоили его подвиги Ирода и та толпа глашатаев, которые трубили о них на всех перекрестках. К тому еще его возбуждали некоторые завистливые царедворцы, которым благоразумие Антипатра и его сыновей стояло как камень преткновения на их пути и которые говорили Гиркану: он, в сущности, уступил правление Антипатру и его сыновьям, а сам остался только титулованным царем без всякой власти. Доколе он будет пребывать в заблуждении, вскармливая себя на гибель царей? Они уже больше не довольствуются сохранением за собой лишь наружного вида правителей, а в действительности распоряжаются как полноправные властелины, устраняя совершенно отдел настоящего царя. Ведь истребил же Ирод множество иудеев противозаконно и без всякого письменного или устного приказания от него, Гиркана. Если Ирод еще не царь, а только частное лицо, так он же должен быть привлечен к суду и дать ответ перед ним и отечественными законами, не допускающими казни без права суда.

7. Такие представления все больше возбуждали Гиркана, и наконец гнев его разразился привлечением Ирода к суду. По увещеванию отца и опираясь на благоприятное для него положение дел, Ирод прибыл в Иудею, расставив предварительно по всей Галилее военные посты. Он шел туда хотя без сформированного войска, дабы избегнуть подозрений в желании свергнуть Гиркана, но окружил себя внушительным конвоем, чтобы на всякий случай не очутиться совсем беззащитным в руках завистников. Но Секст Цезарь{105}, озабоченный судьбой юноши и опасаясь козней против него врагов, послал Гиркану приказание освободить Ирода от дела по обвинению его в убийстве. Гиркан, склонный было это сделать по собственной инициативе из любви к Ироду, признал его свободным от суда.

8. Ирод, считая себя освобожденным против воли царя, отправился к Сексту Цезарю в Дамаск с решением не явиться больше на суд, если он вторично будет вызван{106}. Опять злонамеренные люди начали подстрекать Гиркана, пугая его на этот раз тем, что Ирод ушел озлобленный и теперь вооружается против него. Царь этому поверил и, сознавая [63] превосходство противника, сам не знал, что предпринять. Но когда впоследствии Секст Цезарь назначил Ирода правителем Келесирии и Самарии, тогда Гиркан начал бояться не только за любовь народа к нему, но и увеличивавшегося ныне его могущества и в страхе ожидал, что тот вскоре нагрянет на него с войском.

9. Предчувствие его не обмануло. Ирод, полный негодования за грозивший ему приговор, набрал войско и двинулся к Иерусалиму с целью низвергнуть Гиркана. И он, наверно, исполнил бы свое намерение, если бы его отец и брат, поспешившие ему навстречу, не смягчили его гнева, заклиная его, чтобы он свою месть ограничил тем, что пригрозил Гиркану и навел на него страх; он должен пощадить царя, при котором он достиг такого могущества. Если предание суду, прибавили они, его ожесточило, то, с другой стороны, он должен быть признателен за сложение с него вины, иначе он только воздаст за зло, а за свое освобождение будет платить неблагодарностью. Нужно также подумать, что решение войны в руках Бога, а потому в неправом деле и войско бессильно. Исходя из этой точки зрения, он не должен быть так уверен в победе, так как он поднимает руку против царя, с которым он вместе вырос, который часто благодетельствовал ему, никогда не относился к нему враждебно и если теперь выказал по отношению к нему тень несправедливости, то только вследствие внушений злых советников. Ирод дал себя уговорить и удовлетворился тем, что, показав народу свою силу, он ближе подошел к конечной цели своих стремлений.

10. В это время у Апамеи{107} среди римлян возникли беспорядки и междоусобицы, вследствие того что Цецилий Басс, сторонник Помпея, коварным образом умертвил Секста Цезаря и овладел его армией; но другие полководцы Цезаря, мстя за это убийство, соединенными силами напали на Басса. Последним Антипатр послал вспомогательные отряды через своих сыновей, отдав этим дань дружбы обоим Цезарям, как убитому, так и жившему еще. Война все еще продолжалась, когда из Италии, в качестве преемника Секста, прибыл Мурк{108}. [64]

Глава одиннадцатая

Ирод делается наместником всей Сирии. — Из страха перед ним Малих отправляет Антипатра, но сам вследствие этого лишается жизни.

1. В это самое время среди римлян вспыхнула та великая война, в которой Кассий и Брут внезапно и коварным образом умертвили Цезаря, после того как он властвовал три года и семь месяцев{109}. Это убийство вызвало страшные волнения и раскол среди знатных людей; личные цели побуждали каждого примыкать к той или другой партии, которая сулила больше выгод. Тогда Кассий прибыл в Сирию{110}, чтобы привлечь на свою сторону войско, находившееся при Апамее. Помирив здесь Мурка с Бассом, равно как и враждовавшие между собой легионы, он освободил Апамею из осады и во главе соединенной армии сам объезжал города, взимая повсюду дань и непомерные поборы.

2. Дошла очередь до иудеев — на них возложена была уплата 700 талантов. Антипатр, устрашенный угрозами Кассия, поручил немедленно собрать эту сумму своим сыновьям и некоторым своим родственникам, в том числе даже Малиху{111}, находившемуся с ним в личной вражде, — так велика была нужда его. Первым умилостивил Кассия Ирод, немедленно и лично доставивший ему свою долю с Галилеи в размере 100 талантов. Этим он снискал себе дружбу Кассия в то время, когда последний всех других порицал за нерадение и простирал свой гнев даже на самые города. Жителей Гофны, Эммауса и двух других второстепенных городов{112} он даже обратил в рабство и зашел так далеко, что Малиху грозил смертной казнью за медленное собирание податей. Антипатр, однако, отвратил гибель его и некоторых городов тем, что со всей поспешностью умилостивил Кассия 100 талантами.

3. После удаления Кассия Малих вовсе не показал себя благодарным по отношению к Антипатру; он, напротив, задумал посягнуть на жизнь того, который не раз был его спасителем, и старался удалить того, который всегда был ему помехой в его преступлениях. Антипатр, которому сила и храбрость врага внушали подозрения, перешел через Иордан с целью собрать войско и готовиться к сопротивлению. Увидев, что замыслы его открыты, Малих сумел своей наглостью ввести в заблуждение сыновей Антипатра, как [65] Фазаеля, начальствовавшего над Иерусалимом, так и Ирода, командовавшего над всеми войсками; он до того ослепил их своими неоднократными извинениями и клятвами, что они приняли на себя посредничество между ним и их отцом. Еще раз Антипатр сделался его спасителем, уговорив тогдашнего правителя Сирии Мурка пощадить Малиха, которого он намеревался убить за его мятежный характер.

4. Когда в то время возгорелась борьба молодого Цезаря и Антония против Брута и Кассия{113}, последний вместе с Мурком собрали войско в Сирии, и так как значительная часть средств, требовавшихся для этой кампании, была доставлена им Иродом, то они назначили его правителем всей Сирии и снабдили его пехотой и конницей. Кассий даже обещал ему по окончании войны назначить царем над Иудеей. Это могущество и блестящие виды Ирода навлекли гибель на его отца. Из боязни перед все более возрастающим величием этого человека Малих подкупил одного из царских виночерпиев, чтобы тот отравил Антипатра. Так, среди великих дел умер этот столь могучий человек, которому Гиркан был обязан получением и сохранением власти, — он умер во время пира, став жертвой злодейства Малиха.

5. Последний сумел смягчить негодование народа, подозревавшего его в этом отравлении, тем, что отрицал всякое свое участие в нем. Предвидя же, что Ирод не останется равнодушным, он одновременно с тем увеличил свое войско тяжеловооруженными воинами. И действительно, Ирод немедленно появился во главе войска с целью отомстить за своего отца. Но, по совету брата его, Фазаеля, поставившего ему на вид, что в случае открытого преследования Малих может возмутить народ, Ирод выслушал пока его оправдания, наружно сложил с него подозрения и устроил своему отцу блестящее погребение.

6. После этого он направился в Самарию, потрясенную тогда народными волнениями, и вновь водворил там порядок; затем к ближайшему празднику он во главе своего тяжеловооруженного войска прибыл опять в Иерусалим. По совету Малиха, боявшегося приближения Ирода, Гиркан послал ему навстречу приказ не вводить чужестранцев в город, жители которого освящают себя для предстоящего праздника. Но Ирод, не обращая внимания ни на этот мотив, ни на лицо, от которого последовал приказ, в ночное время вступил в город. Малих опять пришел в нему и стал горько оплакивать Антипатра. Ирод тоже притворялся перед ним, хотя с трудом мог преодолеть свой гнев, но тут [66] же донес об убийстве отца в письме к Кассию, которому Малих и без того был ненавистен. Кассий в своем ответном письме призвал Ирода отомстить за отца и одновременно с тем отдал тайное приказание своим военным трибунам оказать содействие Ироду в этом акте правосудия.

7. Лишь только Кассий покорил Лаодикею, как отовсюду стали прибывать к нему вельможи с подарками и венками. Этот момент Ирод назначил для своей мести. Малих, находившийся тогда в Тире, разгадал его намерение и решил тайно услать своего сына из Тира, где тот находился в качестве заложника, а самому бежать в Иудею. Отчаянное положение внушало ему еще более широкие планы: зная, что Кассий занят войной с Антонием, он надеялся склонить народ к отпадению от римлян, низвергнуть с легким трудом Гиркана и самому сделаться царем в Иудее.

8. Но судьба разрушила его надежды. Ирод предвидел его план и пригласил его вместе с Гирканом к себе на пир. Когда гости прибыли, Ирод призвал одного из своих слуг и отправил его с поручением будто приготовить все к пиру, в действительности же, чтобы приказать трибунам засесть в засаду. Помня приказ Кассия, трибуны, вооруженные мечами, вышли за город к берегу. Здесь они окружили Малиха и, нанесши ему множество ран, убили его. Гиркан, объятый ужасом, без чувств упал и, с трудом придя затем в себя, спрашивал Ирода, кто убил Малиха. Когда же один из трибунов ответил: «Приказ Кассия», он произнес: «В таком случае Кассий спас меня и мое отечество, ибо он устранил человека, бывшего опасным для нас обоих». Нельзя было решить: искренно ли высказался Гиркан, или он говорил из страха, сообразуясь с совершившимся фактом. Но Малиxу таким путем отомстил Ирод.

Глава двенадцатая

Фазаель побеждает Феликса, а Ирод — Антигона. — Иудеи выступают с обвинениями против Ирода и Фазаеля, но Антоний их оправдывает и возводит в тетрархи.

1. После того как Кассий оставил Сирию, в Иерусалиме опять поднялось волнение. Феликс{114} выступил с войском против Фазаеля, чтобы наказать Ирода в лице его брата [67] за месть, совершенную над Малихом. Ирод, который в то время находился у начальника Фабия в Дамаске, поднялся было на помощь брату; но болезнь задержала его. Между тем Фазаель сам справился с Феликсом и упрекнул тогда в неблагодарности Гиркана, который поддерживал Феликса и позволил брату Малиха завладеть крепостями; в числе последних в руках брата Малиха находилась уже и сильнейшая из всех крепостей Масада{115}.

2. Но против значительных сил Ирода он все-таки устоять не мог. Ирод, как только выздоровел, отнял опять у него все крепости и, только уступая его мольбам, дал ему свободно выступить из Масады. Затем он изгнал из Галилеи тирского тирана Мариона, овладевшего перед тем тремя тамошними крепостями; пленных тирян он всех оставил в живых; некоторых даже отпустил с подарками на родину, расположив к себе таким образом город и возбудив в нем ненависть против тирана. Хотя Марион и получил свое владение от Кассия, разделившего всю Сирию на подобные же мелкие владения, но из ненависти к Ироду оказывал все-таки помощь сыну Аристобула Антигону, — и это он делал тем охотнее, что последний посредством денег склонил также и Фабия содействовать ему в возвращении себе власти. Средства ко всему этому доставлял Антигону породнившийся с ним Птолемей.

3. Выступив против этих врагов, Ирод разбил их на границе Иудеи, прогнал Антигона и, при своем возвращении в Иерусалим, был радушно встречен за эту победу. Даже те, которые раньше не были расположены к нему, стали теперь склоняться на его сторону по причине того, что он сделался родственником Гиркана. Прежде он был женат на своей соотечественнице благородного происхождения по имени Дорида, родившей ему сына, Антипатра; ныне же, женившись на Мариамме, дочери Александра, сына Аристобула, внучке Гиркана от дочери, он вступил в родственные отношения с царем{116}.

4 Когда после поражения Кассия при Филиппах{117} Цезарь отправился в Италию, а Антоний в Азию, тогда между другими посольствами, прибывшими от разных городов к Антонию в Вифинию, явились также от иудеев знатные лица с жалобами на то, что Фазаель и Ирод насильно захватили в свои руки правление, оставив Гиркану один лишь почетный титул. Но туда явился также и Ирод, который щедрыми подарками так обворожил Антония, что он даже не пожелал выслушать его противников. Так они и вынуждены были возвратиться назад без всякого результата. [68]

5. Но еще раз прибыли знатнейшие из иудеев, в числе 100 человек, в Дафну, возле Антиохии, к Антонию, который был уже тогда порабощен своей любовью к Клеопатре. Они выставили наиболее красноречивых и почтенных из своей среды, чтобы обвинить обоих братьев. Защитником последних выступил Мессала{118}, поддерживаемый Гирканом, как их родственником. Выслушав обе стороны, Антоний спросил Гиркана, кто из них в действительности более способен к правлению. И, когда этот признал преимущество за Иродом и его домом, он возрадовался, ибо он у их отца, во время своего пребывания в Иудее вместе с Габинием, пользовался самым широким гостеприимством{119}: он назначил братьев тетрархами{120} и передал им правление над всей Иудеей.

6. Когда посланники возроптали против этого, он приказал пятнадцать из них заключить в тюрьму, имея также в виду их казнить, а остальных он прогнал с позором. Возбуждение умов в Иерусалиме из-за этого только усилилось; вновь снарядили послов, и даже целую тысячу, в Тир, где Антоний остановился по пути в Иерусалим. Когда те подняли шум, Антоний выслал к ним начальника Тира с приказанием казнить всех и каждого, кто только попадется ему в руки, и этим самым укрепить власть назначенных им тетрархов.

7. Предварительно, однако, вышли к делегатам на берег Ирод с Гирканом и убеждали их прекратить бесполезное и неразумное сопротивление, дабы не навлечь гибель на себя и на свое отечество. Но от этих увещеваний недовольствие возросло еще больше. Тогда Антоний послал тяжеловооруженных воинов, которые многих умертвили и многих ранили. Гиркан позаботился о погребении павших и об уходе за ранеными. Спасавшиеся бегством все-таки не унимались: они привели еще и окрестности города в такое волнение, что Антоний в своей ярости приказал убить даже тех, которых он раньше взял в плен{121}.

Глава тринадцатая

Парфяне, при помощи которых Антигон снова возвращается в Иудею, берут в плен Гиркана и Фазаеля. — Бегство Ирода, разграбление Иерусалима, судьба Фазаеля и Гиркана.

1. По истечении двух лет, когда Барцафарн, сатрап парфян, и Пакор, сын парфянского царя{122}, владели Сирией, Лизаний, унаследовавший власть своего отца Птолемея, сына Менная, уговорил сатрапа обещанием 1000 талантов и 500 жен низложить Гиркана и возвратить правление Антигону. Подкупленный таким образом Пакор отправился сам по морскому берегу и приказал Барцафарну двинуться внутрь страны. Из жителей побережья только тиряне не приняли Пакора в то время, когда Птолемаида и Сидон открыли перед ним ворота. Царскому виночерпию, носившему его же имя, он передал часть своей конницы с поручением вторгнуться в Иудею и там на месте собирать сведения о неприятеле и оказывать Антигону в случае надобности всяческое содействие.

2. В то время, когда парфяне, грабя на пути, проходили через Кармил, вокруг Антигона собралось много иудеев, готовых принять участие в нападении. Он отправил их в так называемую Дубовую рощу (Дрим) для занятия этой местности. В завязавшейся здесь битве они отбросили назад неприятеля, преследовали его, затем поспешно направились в Иерусалим и, еще больше увеличившись в числе на пути, подступили к царскому дворцу. Гиркан и Фазаель встретили их с сильным отрядом, и посреди площади завязался бой. Ирод же со своим отрядом принудил врагов к отступлению и запер их в храме под охраной 60 солдат, расположенных в близлежащих домах. Но враждебная обоим братьям часть населения протеснилась к этим домам и сожгла их вместе с находившейся там стражей. Разъяренный этой потерей, Ирод обрушился на жителей города и многих из них умертвил; ежедневно они толпами нападали друг на друга, и было беспрестанное избиение.

3. Так как тогда приближался как раз праздник Пятидесятницы{123}, то вся окрестность храма и город вообще наполнялись массами поселян, большей частью хорошо вооруженных. Фазаель охранял стену, Ирод с меньшими [70] силами — царский дворец. Отсюда он делал вылазки в северную сторону против неорганизованных неприятельских полчищ, многих убивая, всех же обращая в бегство; одних он запер в городе, других в храме, а третьих загнал на огороженную со всех сторон внешнюю площадь. Тогда Антигон предложил впустить Пакора в город в качестве посредника. Фазаель дал себя уговорить, принял парфянина с его 500 всадниками в город, пригласил его даже к себе как гостя; хотя Пакор явился как будто для того, чтобы уладить спор, но в действительности имел в виду оказать помощь Антигону Так он, под видом прекращения раздора, лукаво советовал Фазаелю отправиться для переговоров к Барцафарну; тщетно предостерегал его Ирод и предлагал ему вместо того, чтобы предать себя в руки измены, лучше убить ехидного человека, так как варвары по натуре своей вероломны. Пакор вышел из города и, дабы возбудить как можно меньше подозрения, взял с собой Гиркана; у Ирода он оставил небольшое число так называемых вольных всадников, а с остальными он провожал Фазаеля.

4. Прибыв в Галилею, они застали там жителей готовыми к вооруженному восстанию. И действительно, галилеяне еще раньше соединились с сатрапом и теперь, при прибытии Фазаеля и Гиркана, советовали ему под видом дружбы завлечь их в засаду Барцафарн встретил своих гостей подарками, но по их удалении он расставил им сети. Они, однако, узнали об измене, когда их привели в прибрежный город Экдиппон{124}: здесь они услышали об обещании парфянам 1000 талантов и 500 женщин, в число которых Антигон назначил и их жен; они узнали далее, что варвары каждую ночь устраивали им засады на пути и давно уже взяли бы их в плен, если бы не сочли необходимым выждать ареста Ирода в Иерусалиме для того, чтобы тот, разведавши об их участи, не принял бы мер предосторожности лично для себя. И все это нельзя было принять за простую молву — издали им виднелись уже расставленные караулы.

5. Хотя Офелий (узнавший весь этот план от Сарамаллы — тогдашнего первого богача в Сирии) настоятельно советовал Фазаелю бежать, он все-таки не согласился оставить Гиркана на произвол судьбы, а отправился тотчас к сатрапу, бросил ему в лицо укор в предательстве, а главное в том, что он решился на такое дело из-за денег, и в заключение предложил ему за свое спасение больше, чем Антигон за престол. Хитрый парфянин свалил с себя подозрение клятвами и оправданиями и поспешил к Пакору. [71] Но вслед за этим некоторые из оставшихся на месте парфян, получившие на то надлежащую инструкцию, взяли в плен Фазаеля и Гиркана, которые осыпали их проклятиями за их вероломство и клятвопреступление.

6. В одно и то же время посланный парфянами виночерпий усиленно хлопотал о том, как бы захватить в свои руки Ирода, для чего ему необходимо было, согласно данной ему инструкции, заманить его за городскую стену. Ирод же, с самого начала не доверявший варварам, узнал как раз, что письмо, открывавшее ему замыслы против его личности, попало в руки врагов. Он поэтому отказался выйти из города, несмотря на самое невинное, по-видимому, предложение Пакора, которое гласило: пусть только он выйдет навстречу курьеру, потому что ни враги не завладели письмом, ни самое письмо не содержит в себе известия о каких-либо коварных замыслах, а сообщает только о результатах, достигнутых Фазаелем. Случайным образом Ирод узнал из других источников о пленении его брата; к тому еще дочь Гиркана, Мариамма{125}, чрезвычайно умная женщина, пришла к нему и заклинала его не трогаться с места и не доверяться варварам, злые намерения которых были уже ясны как день.

7. В то время, когда Пакор все еще обдумывал со своими советниками план тайного нападения (открыто нельзя было, конечно, схватить такого хитрого и предусмотрительного человека), Ирод предупредил их, бежав ночью, незаметно для врагов, с близкими ему людьми по направлению к Идумее. Как только узнали об этом парфяне, они пустились за ним в погоню. Тогда Ирод отправил вперед свою мать, сестру, невесту{126} с ее матерью и самого младшего своего брата; сам же он, следуя за ними со своей дружиной, задерживал варваров, убивал многих из них при каждом столкновении и таким образом благополучно достиг крепости Масады.

8. Больше, чем парфяне, тревожили его, впрочем, на пути бегства иудеи, которые беспрестанно беспокоили его и на расстоянии 60 стадий от города дали ему даже довольно продолжительное сражение. На месте, где Ирод их победил и многих из них уничтожил, он в память этой победы основал впоследствии город, который украсил великолепными дворцами, укрепил сильным замком и назвал его по своему имени, Иродионом. Во время его тогдашнего бегства к нему каждый день стекалось много людей. Когда он прибыл в Орессу, в Идумею, к нему навстречу вышел его брат Иосиф и советовал ему освободиться от большой части [72] спутников, так как Масада не может вместить такое множество людей (их было свыше 9000). Ирод принял совет, отпустил тех, которые были ему больше в тягость, чем в помощь, в Идумею, снабдив их средствами для пути, и с оставленной при себе лучшей частью войска, самой отборной и преданной, благополучно прибыл в крепость. Здесь он для защиты женщин оставил 800 человек со всеми припасами на случай осады, а сам поспешно отправился в Петру, в Аравию.

9. Парфяне предались теперь в Иерусалиме грабежу; они вторгались в дома бежавших и в царский дворец, где пощадили лишь сокровища Гиркана, состоявшие, впрочем, только из трехсот талантов. В общем, они не нашли столь много, сколько рассчитывали, потому что Ирод, предвидев измену со стороны варваров, еще раньше препроводил свои наиболее ценные сокровища в Идумею; то же самое сделали и его приверженцы. По окончании грабежа в Иерусалиме парфяне зашли так далеко в своем высокомерии, что, не объявляя войны, враждебно прошли через всю страну, опустошили город Мариссу{127} и не только возвели Антигона на престол, но и передали в его руки для расправы с ними как военнопленников Фазаеля и Гиркана. Последнему, павшему перед ним на колени, Антигон сам откусил уши{128} для того, чтобы он при каком-либо новом перевороте никогда больше не мог принять сан первосвященника, ибо только беспорочные (и в физическом отношении) могут занять этот пост.

10. Мужественная гордость Фазаеля предупредила Антигона: не имея у себя меча и не пользуясь свободой рук, он разбил себе голову о скалу. Этой мужественной смертью, которая еще ярче осветила трусость Гиркана, он показал себя истинным братом Ирода: он избрал себе конец, достойный его подвигов при жизни. Впрочем, по поводу его кончины существует и другой рассказ. Фазаель, как говорят, только что исцелился от старой раны; но врач, присланный Антигоном будто для лечения, наполнил рану ядовитым веществом и таким образом лишил его жизни. Верно ли одно или другое, но первый рассказ о его смерти действительно славен.

Говорят еще, что он, уже испуская дух, узнав от одной женщины о счастливом бегстве Ирода, произнес: «Теперь я умираю спокойно, так как я мстителя моих врагов оставляю в живых».

11. Так погиб Фазаель. А парфяне, хотя видели себя обманутыми в своих надеждах на добычу жен, к которым [73] они были особенно похотливы, все-таки утвердили за Антигоном полную власть, а Гиркана они повели с собой пленным в Парфию{129}.

Глава четырнадцатая

Изгнанный из Аравии Ирод спешит в Рим, где он благодаря содействию Антония и Цезаря назначается царем иудеев.

1. Предполагая, что брат находится еще в живых, Ирод ускорил свою поездку в Аравию И спешил получить у царя денег, этим он думал обратить жадность парфян в пользу Фазаеля. На тот случай, если араб забыл дружбу его отца и окажется настолько мелочным, что не захочет подарить ему сумму, требуемую для выкупа, он рассчитывал просить ее у него взаймы и оставить ему заложником сына пленника (с этой целью он взял с собой своего семилетнего племянника). Он был готов дать 300 талантов и хотел было воспользоваться содействием в этом деле тирян. Но решение судьбы предупредило его: Фазаель был мертв и братская любовь Ирода бесполезна. К тому же ему пришлось убедиться, что и старая дружба арабов больше не существует. Их царь Малих{130} послал даже ему через гонцов навстречу приказ очистить страну; предлогом ему служило то, будто парфяне потребовали от него изгнания Ирода из Аравии; но, в сущности, Малихом руководил простой расчет сохранить в целости то, что он должен был Антипатру, и избегнуть такого положения, при котором он был бы вынужден за подарки отца платить тем же находящимся в нужде его сыновьям. На этот бесчестный поступок подстрекали его люди, которые наравне с ним нашли более удобным утаить деньги, подаренные Антипатром, — и те люди были именно сильнейшие при дворе.

2. Ирод увидел, что вследствие тех же причин, по которым он надеялся встретить в арабах лучших друзей, они сделались его врагами; ответив курьерам то, что подсказало ему его наболевшее сердце, он направился в Египет. В первый вечер он отдохнул в одном деревенском храме, где вновь встретился с оставленной им свитой. На следующий день, по его прибытии в Ринокоруру, ему было доложено о кончине брата. Пораженный столь страшным горем, но [74] освобожденный зато от забот, поглощавших его в последние дни, он продолжал свой путь. Араб между тем одумался и поспешно отправил гонцов, которые должны были воротить назад обиженного. Но уже было поздно: Ирод был уже впереди и прибыл в Пелузий. Находившиеся здесь в гавани шкипера хотели отказать ему в переезде; он обратился поэтому к тамошним судьям, которые, во внимание к его громкому имени и высокому положению, предоставили ему возможность продолжать свой путь до Александрии. Прибыв в этот город, он встретил блестящий прием со стороны Клеопатры, надеявшейся приобрести в нем полководца для начатой ею войны. Но он отклонил предложение царицы и, не боясь ни суровой зимней погоды, ни беспорядков в Италии, поплыл в Рим.

3. У памфилийского берега он подвергся такой опасности, что большая часть груза должна была быть выброшена за борт; с большим трудом он спасся в Родосе, крайне истощившимся в войне с Кассием. Здесь он был принят своими друзьями Птолемеем и Саппинием и, терпя хотя нужду в деньгах, выстроил трехвесельное судно высшего калибра, на котором он вместе со своими друзьями отплыл в Брентесион{131}. Отсюда он поспешил в Рим и, полагаясь на отцовскую дружбу, предстал прежде всего перед Антонием, рассказал ему о несчастьи, постигшем его и все его семейство, и как он, оставив самых близких ему людей в осажденной крепости, сам в бурное время года отправился к нему искать помощи.

4. Такая превратность судьбы вызвала сострадание в Антонии. Вспоминая с благодарностью гостеприимство, оказанное ему Антипатром, и принимая, главным образом, во внимание дарования Ирода, он тут же решил того, которого он раньше произвел в тетрархи, назначить теперь царем иудеев. В одинаковой мере, как благосклонность к Ироду, повлияло на это решение враждебное чувство против Антигона, в котором он усмотрел бунтовщика и врага римлян. Цезарь шел ему навстречу своим согласием: он живо припомнил египетский поход, совершенный Антипатром вместе с его отцом, его гостеприимство, равно как его всесторонне испытанную преданность и благонамеренность; с другой стороны, он признавал также энергичную и мощную натуру Ирода. Вследствие этого он созвал сенат, которому Мессала, а за ним Атратин представили Ирода, изображали заслуги его отца и личную его преданность римлянам; рядом же с ним они выставили Антигона как врага римлян не только на основании прежних его действий, [75] но и потому также, что, обойдя римлян, он принял корону из рук парфян. Уже одно это произвело впечатление на сенат; но только после того, когда выступил еще Антоний и разъяснил, насколько восшествие Ирода на престол будет полезно для войны с парфянами, все согласились. По окончании заседания Ирод вышел из сената, имея, с одной стороны, Антония и с другой — Октавиана{132}. Консулы и другие государственные сановники провожали их для приношения жертвы богам и возложения сенатского решения на Капитолий. В первый же день назначения Ирода царем Антоний дал в честь его торжественный обед.

Глава пятнадцатая

Антигон осаждает запертых в Масаде, которых возвратившийся из Рима Ирод освобождает. — Отправляясь вслед за тем в Иерусалим, он там застает подкупленного Антигоном Силона.

1. Антигон в это время осаждал оставшихся в Масаде, которые хотя были в изобилии снабжены всеми съестными припасами, но терпели недостаток в воде. По этой причине Иосиф, брат Ирода, хотел бежать с 200 из своих людей к арабам, так как он слышал, что Малих раскаивается в своем неучтивом обращении с Иродом. И он действительно покинул бы цитадель, если бы как раз в ночь, назначенную для бегства, не выпал сильный дождь; теперь цистерны вновь наполнились водой и в бегстве больше не было необходимости; теперь, напротив, они делали вылазки против Антигона и частью в открытых рукопашных схватках, частью посредством засады лишали его многих людей. Не всегда, однако, дело шло так хорошо: случалось нередко, что они сами возвращались назад с уроном.

2. Между тем римский полководец Вентидий, посланный для изгнания парфян из Сирии, после ухода последних прибыл в Иудею{133}. Явившись под предлогом выручить Иосифа из осады, в действительности же с целью наложить контрибуцию на Антигона, он раскинул свой лагерь вблизи Иерусалима, но как только был насыщен деньгами{134}, он сам с большей частью войска отступил и оставил на месте один только отряд под начальством Силона, дабы полное отступление не разоблачало корыстной цели его прихода. Антигон надеялся еще, что парфяне опять придут ему на помощь; [76] тем не менее он поддерживал связь с Силоном, чтобы сделать его безвредным для своих целей.

3. Но уже Ирод возвратился из Италии и высадился в Птолемаиде{135}, набрав внушительное войско из иностранцев и туземцев, он быстро двинулся оттуда через Галилею против Антигона. Его поддерживали Вентидий и Силон, которых посланный Антонием Деллий упросил помочь Ироду в его предприятии. Вентидий был тогда занят усмирением волнений, возбужденных в разных городах парфянами, а Силон, подкупленный Антигоном, оставался в Иудее. Ирод, впрочем, вовсе не нуждался в подкреплении: войско его с каждым днем увеличивалось на пути, и вся Галилея, за немногими исключениями, присоединилась к нему. Первой и неотложной задачей Ирода было взятие Масады и освобождение его родных из осады. Одна Иоппия стояла ему камнем преткновения на пути: этот враждебный ему город он должен был взять непременно для того, чтобы, подвигаясь дальше к Иерусалиму, не оставить в тылу крепость в руках врагов. Силон с удовольствием примкнул к нему, найдя, наконец, повод к выступлению. Когда же иудеи начали преследовать его, Ирод бросился на них с легким отрядом, быстро рассеял их и спас таким образом Силона, который плохо защищался.

4. После взятия Иоппии он поспешил к Масаде для освобождения своего семейства. Добрая память о его отце, его личная слава, признательность за оказанные ими обоими благодеяния — все это привлекало к нему местных жителей, но большая часть людей присоединялась к нему вследствие сложившегося у них убеждения в том, что престол достанется Ироду; таким образом вокруг него образовалось отборное войско. Антигон хотя и преследовал его, устраивая засады в удобных местах, но вреда не причинял ему никакого, или самый незначительный. Как только Ирод освободил своих людей из Масады, что ему удалось очень легко, и взял крепость Рессу{136}, он двинулся к Иерусалиму. Войско Силона и многие из жителей города из страха перед его силами примкнули к нему.

5. Едва Ирод раскинул свой лагерь на западной стороне города, как расставленные там караулы стали отражать его войско стрелами и дротиками; другие делали вылазки толпами и схватывались с передовыми постами. Тогда Ирод прежде всего послал герольдов к городской стене объявить во всеуслышание, что он явился для блага народа и спасения города, что он даже не думает мстить врагам, а, напротив, самых отъявленных противников готов простить. Но партия [77] Антигона приводила со своей стороны возражения и не допускала никого ни перейти к Ироду, ни даже выслушать его глашатаев. Антигон даже приказал оттолкнуть врагов от стены; и быстро они были прогнаны стрелами, посылавшимися на них из башен.

6. Тут и Силон явно показал, что он подкуплен. По его подстрекательству солдаты начали громко жаловаться на недостаток провианта, требовать денег на содержание и хороших зимних квартир, так как окрестности города были совершенно опустошены солдатами Антигона. Опираясь затем на эти требования, Силон стал уже готовиться к отступлению. Но Ирод обратился к его офицерам и солдатам и стал их упрашивать не оставлять его одного, так как он послан сюда Октавианом, Антонием и сенатом; что же касается их жалоб на недостаток провианта, то он готов их сейчас же удовлетворить. И, действительно, в тот же день он сделал набег на окрестные селения и доставил им оттуда такой богатый запас съестных продуктов, что этим отнял у Силона всякий предлог к отступлению. Чтобы и на будущее время солдаты не терпели недостатка, он поручил самаритянам, столица которых была на его стороне, доставлять в Иерихон достаточно хлеба в зерне, вина, масла и убойного скота. Антигон, узнав об этом, разослал партизанские отряды по всем направлениям с целью задержать подвозы и отрезать их от лагеря. Возле самого Иерихона собралась также большая масса тяжеловооруженных воинов, которые расположились на горах для выслеживания обозов с провиантом. Но и Ирод не бездействовал: он появился перед Иерихоном с десятью отрядами (пять римских и пять иудейских с разноплеменными наемниками) и, кроме того, еще с немногими всадниками. Город оказался покинутым его жителями; только в крепости нашли 500 человек с их женами и детьми. Он взял их в плен, но сейчас же отпустил опять на свободу; в остальные части города ворвались римляне и ограбили дома, оказавшиеся переполненными разными богатствами. Царь оставил в Иерихоне гарнизон и возвратился назад; римское войско он отправил на зимние квартиры в перешедшие на его сторону города Идумеи, Галилеи и Самарии. И Антигону, вследствие подкупа Силона, предоставлено было часть войска принять на квартиры в Лидду, чем он хотел хорошо зарекомендовать себя перед Антонием. [78]

Глава шестнадцатая

Ирод берет Сепфорис и заставляет сдаться ему спрятавшихся в пещерах разбойников. — Затем он наказывает враждебного ему Махера и отправляется к Антонию в Самосату.

1. Римляне во время перерыва войны предались блаженному отдыху; только Ирод не отдыхал; своему брату Иосифу он дал 2000 пеших и 400 конных солдат, поручил ему занять Идумею для того, чтобы партия Антигона не подняла там восстание. Сам же он, доставив свою мать и остальных освобожденных из Масады родственников в безопасное место в Самарию, отправился в Галилею для покорения оставшихся еще вне его власти городов и изгнания оттуда гарнизонов Антигона.

2. Сепфориса{137} он достиг в сильную вьюгу и взял этот город без труда, так как при его приближении гарнизон бежал оттуда. Здесь он дал своим солдатам отдохнуть после перенесенной непогоды (жизненных продуктов было найдено в городе в большом запасе) и выступил против разбойников в пещерах, которые ввиду частых набегов сделались для жителей страны таким же страшным бичом, как и настоящая война{138}. Три отряда пехоты и один эскадрон конницы царь отправил вперед к деревне Арбеле{139}, а сорок дней спустя он выступил сам с остатком войска. Неприятели, однако, не устрашились его наступления, а встретили его с оружием в руках, ибо они обладали опытностью воинов и смелостью разбойников. В начале сражения они своим правым крылом заставили левое крыло Ирода податься назад. Но быстрым поворотом своего правого крыла Ирод пришел на помощь своим, остановил бегущих и, устремившись навстречу преследовавшему неприятелю, остановил его яростное нападение, пока неприятель, во избежание решительного боя строем против строя, не обратился в бегство.

3. Он их преследовал до Иордана с безостановочной резней и значительную часть их уничтожил; уцелевшие остатки рассеялись по ту сторону реки. Галилея таким образом избавилась от этого бича; остались еще те, которые скрывались в пещерах, и для начала борьбы с ними потребовался продолжительный отдых для войска. Вследствие этого он, наградив солдат за трудности похода (каждый солдат получил 150 серебряных драхм, а командиры были наделены еще более щедрыми подарками), отпустил их на зимние квартиры. [79] Самому младшему брату своему, Ферору, он поручил обеспечить их провиантом, а также укрепить Александрион; и то и другое было исполнено.

4. В это время Антоний находился в Афинах, Вентидий же призвал Силона и Ирода к войне против парфян с тем, однако, условием, чтобы раньше восстановить порядок в Иудее. Ирод охотно предоставил Силону возможность уйти к Вентидию, а сам выступил против разбойников в пещерах. Эти пещеры, находясь в отлогих горах, были неприступны ни с какой стороны; только очень узкие, извилистые тропинки вели вверх к ним, а скалы, на которых находились их отверстия, отвесно ниспадали вниз в зияющие пропасти. Эта недоступная местность делала царя долгое время беспомощным. Но, наконец, он придумал чрезвычайно действенное средство. Он приказал сильнейших своих воинов опускать вниз в ящиках на канатах для того, чтобы они могли проникать в отверстия, здесь они рубили разбойников вместе с их семействами и бросали пылающие головни в тех, которые сопротивлялись. Охотно Ирод захватил бы в свои руки некоторых из них живыми, он с этой целью предложил им через герольда самим выйти к нему Но никто не сдавался добровольно и даже из побежденных многие предпочитали смерть плену. Один старик, отец семерых детей, следующим образом убил последних вместе с их матерью за то, что они, доверяясь царским обещаниям, упрашивали его выйти из пещеры. Он стал у входа пещеры, приказал им выходить по одиночке и заколол каждого отдельно появлявшегося сына. Ирод, потрясенный этой сценой, за которой он издали наблюдал, простирал свою правую руку к старику и умолял его пощадить своих собственных детей. Но старик и слышать его не хотел: резкой бранью он напомнил Ироду о его низком происхождении, умертвил еще свою жену над трупами детей и, швырнув их вниз по отвесной стене, сам вслед за ними бросился в бездну.

5. Таким образом Ирод овладел пещерами и их обитателями. После этого он часть войска, казавшуюся ему достаточной для подавления могущих возникнуть волнений, оставил под предводительством Птолемея, а сам с 3000 тяжеловооруженных воинов и 600 всадников отправился в Самарию против Антигона. Его отъезд опять ободрил виновников обычных беспорядков в Галилее: неожиданным нападением они умертвили полководца Птолемея, опустошили страну и ушли в болота и другие малодоступные местности. Извещенный о восстании Ирод быстро явился на помощь, истребил огромную массу зачинщиков, освободил все осажденные [80] крепости и взыскал со своих врагов в наказание за поднятое ими восстание 100 талантов.

6. После того как парфяне были изгнаны из страны и Пакор был убит{140}, Вентидий, по приказанию Антония, послал Ироду 1000 всадников и два легиона в помощь против Антигона. К начальнику этого войска, Махеру, Антигон письменно обратился с просьбою перейти на его сторону; обещая ему за это деньги, он вместе с тем жаловался ему на насильственный образ действия Ирода и на его презрительное отношение к царской фамилии. Махер не мог, однако, игнорировать того, кто его послал, к тому же Ирод платил еще лучше. Он поэтому не склонялся на измену, но заигрывал с Антигоном и, вопреки предостережению Ирода, отправился выведать положение первого. Антигон же разгадал его намерение, запер перед ним город и оборонялся против него со стен города, как против врага, пока Махер не был вынужден возвратиться назад к Ироду в Эммаус. Раздраженный неудачным исходом своего похода, он истреблял всех попадавшихся ему на пути иудеев, не щадя также и иродианцев, а поступая со всеми, как со сторонниками Антигона.

7. Такое поведение Махера до того ожесточило Ирода, что он готов был поднять против него оружие и мстить ему, как врагу; но он все-таки поборол свой гнев и отправился к Антонию жаловаться на преступные действия Махера. Последний же, осознав свою ошибку, поспешил вслед за царем и горячими просьбами вымолил у него прощение. От поездки к Антонию Ирод все-таки не отказался, а, напротив, узнав, что Антоний с сильной армией ведет атаку на Самосату{141} (сильный город на Евфрате), он ускорил свой путь, так как здесь ему представился удобный случай показать свою храбрость и этим еще больше обязать Антония. И действительно, его прибытие положило конец осаде: он истребил много варваров и собрал много добычи. Антоний, давний обожатель его храбрости, сделался им теперь еще в более высокой степени; к прежним знакам отличия он прибавил ему еще новые и укрепил его надежды на престол. Царь Антиох должен был, однако, сдать Самосату{142}. [81]

Глава семнадцатая

Иосиф, брат Ирода, убит. — Казнь убийцы. — Ирод осаждает Иерусалим и женится на Мариамме.

1. Между тем дело Ирода в самой Иудее потерпело чувствительный удар. Он оставил здесь командующим над войсками своего брата Иосифа и дал ему инструкцию до его возвращения не затевать никаких враждебных действий против Антигона, так как на Махера, судя по его прежнему поведению, нельзя было рассчитывать как на надежного союзника. Но как только Ирод удалился, Иосиф, не придерживаясь его инструкций, с пятью добавочными манипулами{143}, полученными от Махера, двинулся к Иерихону, чтобы грабить с тамошних полей вполне уже созревший хлеб. В горах и непроходимых местах он был настигнут неприятелем. После храброго сопротивления Иосиф сам пал в этой битве и вместе с ним погиб весь римский корпус; последний состоял из новичков, недавно набранных в Сирии, к ним не был приставлен ни один из римлян, из так называемых ветеранов{144}, которые могли бы поддержать неопытных воинов.

2. Антигон, не удовлетворяясь одной победой, так далеко зашел в своем ожесточении, что наглумился даже над трупом Иосифа: он велел собрать павших, а Иосифу отрезать голову, хотя брат убитого, Ферор, предлагал ему 50 талантов с целью выкупа. После этой победы Антигона в Галилее опять поднялось бурное восстание, которое на этот раз достигло ужасающих размеров: назначенные Иродом сановники были приволочены приверженцами Антигона к морю и там утоплены{145}. И в Идумее, где Махер вновь укрепил замок Гитру, многое также переменилось. Обо всем этом Ирод ничего еще не знал. После взятия Самосаты Антоний назначил правителем Сирии Сосия и поручил ему поддержать Ирода в борьбе с Антигоном. Он сам возвратился опять в Египет{146}; Сосия же выслал вперед два легиона в Иудею для Ирода и с остальной своей армией последовал за ними.

3. В Дафне, возле Антиохии, где Ирод остановился по дороге в Иудею, сновидения прямо предвещали ему смерть брата. Очнувшись однажды после такого мучительного сна, он к ужасу своему увидел перед собой зловещих гонцов. Только недолго он плакал над этим несчастьем, скорее даже, гнал от себя скорбь и поспешил против врага. Он ехал с невероятной быстротой и, прибыв в Ливан, принял к себе [82] на службу 800 тамошних жителей; там же с ним соединился один легион римлян. Не выждав ни одного дня, он вторгся с ними в Галилею и ставших против него врагов отбросил назад. Вслед за тем он немедля приступил к осаждению крепости; но, прежде чем успел овладеть ею, он вследствие наставшей сильной бури был вынужден перейти в соседние деревни. Через несколько дней прибыл к нему второй легион, присланный Антонием; тогда неприятель в страхе перед превосходством его сил в ночное время сам очистил крепость.

4. После этого он поспешил через Иерихон, чтобы как можно скорее отомстить убийцам его брата. Здесь он пережил чудесное знамение, которое прославило его как особенного любимца божества. В тот вечер у него пировали многие знатные лица. Как только пир окончился и гости разошлись, дом, в котором они все находились, вдруг рухнул. Этот удивительный случай послужил Ироду знаком, предвещающим опасности, но также и спасение в предстоящей войне. Утренней зарей он выступил в поход. Около 6000 неприятелей бросились вниз с гор и беспокоили его авангард, и если они не осмеливались вступать в рукопашную с римлянами, то издали они все-таки бросали в них камни и дротики, которыми многих ранили. Сам Ирод, проехав верхом, также был задет дротиком в бок.

5. Желая показать, будто его люди превосходят не только отвагой, но и количеством, Антигон послал одного из своих друзей, Паппу, во главе отряда в Самарию. Они должны были померяться силой с Махером. Ирод же между тем прошел враждебную ему страну, разрушил на пути пять небольших городов, убил 2000 жителей и, предав огню их жилища, возвратился к себе в лагерь, который был разбит возле селения Каны.

6. Каждый день к нему стекались массы иудеев с разных сторон, и даже из Иерихона; одни, увлеченные его подвигами, другие — из ненависти к Антигону; большинство, однако, толкало смутное стремление к государственному перевороту, в котором они сами не могли дать себе отчета. Ирод торопился к бою; люди Паппы также шли ему бодро навстречу, не страшась ни численного превосходства врага, ни его жажды сражения. Но ряды неприятеля недолго держались в том сражении. Ирод в пылу гнева за убийство брата, ставя свою жизнь на карту, как будто он должен был здесь наказать виновников этого убийства, быстро опрокинул сопротивлявшихся ему врагов, бросился затем на остальных, которые еще не уступали поля битвы, всех обратил в бегство и погнался вслед за ними. Кровь лилась потоками: [83] задние ряды преследуемых, будучи местами оттеснены назад передовыми, попадали прямо в руки Ирода и падали бесчисленными массами. Он вместе с неприятелем втиснулся в деревню{147}, где все дома были битком набиты тяжеловооруженными воинами, да и крыши наверху были заняты защитниками. Едва только были преодолены стоявшие извне, как он стал ломать дома, дабы вынудить находившихся внутри к выходу. Так они целыми группами были похоронены живыми под крышами. Спасавшиеся из-под развалин падали под мечами солдат, и груды трупов до того росли, что загромождали собой дорогу победителям. Такую огромную потерю людей не мог перенести неприятель; если бы ему даже удалось собраться и вновь сомкнуться в ряды, то один вид павших обратил бы его опять в беспорядочное бегство. Поощренный этой победой, Ирод тотчас бы поспешил в Иерусалим, если бы ему не препятствовала чересчур суровая зима. Полное торжество Ирода и окончательное падение Антигона, который уже подумывал об оставлении города, задержано было только этим обстоятельством.

7. Под вечер, когда Ирод уже отпустил своих утомленных воинов на отдых, он, по солдатскому обычаю, разгоряченный еще от боя, отправился в баню. Его провожал только один слуга. Не успел он еще войти в помещение бани, как мимо него пробежал неприятельский солдат, вооруженный мечом, за этим появился другой, третий и за ними еще некоторые. Они спрятались в бане, спасаясь от побоища, и, объятые ужасом, лежали здесь; вид царя вывел их из оцепенения: трепеща от страха, они пробежали мимо него безоружного в поисках выхода. Случайно здесь не было никого, кто мог бы их задержать, а Ирод был уже рад тому, что так счастливо отделался. Таким образом они все разбежались.

8. На следующий день он приказал отрубить голову полководцу Антигона Паппе, павшему в битве, и послал эту голову своему брату Ферору как искупительную жертву за их убитого брата, ибо Паппа был именно тот, который лишил жизни Иосифа. Лишь только зима ослабла, Ирод двинулся к Иерусалиму{148}, повел войско до городских стен и как раз при окончании третьего года своего назначения в Риме царем расположился лагерем против храма. С этой стороны именно город был доступен, с этой стороны он раньше был взят Помпеем.

Распределив работы между войском и вырубив растительность ближайших окрестностей города, он велел сделать три вала и возвести на них башни. Для этих работ [84] он оставил на месте самых способных и надежных людей, а сам отправился в Самарию, чтобы отпраздновать свой брак с дочерью Александра, сына Аристобула, с которой, как выше было сказано, он был помолвлен{149}. Так он свою женитьбу превратил в эпизод иерусалимской осады, ибо давно уже он начал презирать своих врагов.

9. По окончании свадебного торжества он возвратился в Иерусалим с еще более значительной армией, так как и Сосий примкнул к нему с сильным войском, состоявшим из конницы и пехоты. Вся соединенная армия, около одиннадцати легионов{150} пехоты и шести тысяч конницы (не считая огромного числа союзников из Сирии), расположилась лагерем близ северной стены города. Сам Ирод опирался на заключение римского сената, которым он был назначен царем, а Сосий на Антония, который все войско, находившееся под его командой, предоставил к услугам Ирода.

Глава восемнадцатая

Взятие Иерусалима Иродом и Сосием. — Смерть Антигона. — Отношение Ирода к Клеопатре.

1. Население осажденного города переживало самые разнообразные волнения. Слабые толпились вокруг храма и почитали счастливым и блаженным того, который в то время умирал; более смелые, образовавшие шайки, занимались разбоем и особенно усердно грабили окрестности города, так как чувствовалась нужда в жизненных припасах для лошадей и людей{151}; лучшая дисциплинированная часть ратного люда отдавалась защите осажденных: они отгоняли от стен строителей шанцев и каждый раз изобретали новые защитные средства против осадных орудий. Но ни в чем они так бойко не превосходили врагов, как в проведении подкопов.

2. Для прекращения разбойничьих вылазок царь прибег к засадам, которыми действительно положил им конец; для пополнения недостатка в съестных припасах он организовал подвоз продуктов из более отдаленных местностей. Военная опытность римлян давала ему некоторый перевес над иудеями, но в смелости он их не мог превзойти. В открытом поле они хотя не дрались с римлянами, так как тут они видели перед собою верную смерть, но через свои подземные ходы они [85] внезапно появлялись в их среде, и, прежде чем те успевали разрушить одну часть стены, они возводили другую. Короче говоря, ни руки у них не уставали, ни их творческая сила не исчерпывалась, они были готовы на самое крайнее сопротивление. Несмотря на чудовищные силы осадного войска, они выдержали осаду в течение пяти месяцев, пока, наконец, некоторые избранные воины Ирода не собрались с духом и не влезли на стену; вслед за ними вторглись в город центурионы{152} Сосия. Прежде всего было взято место храма. Когда войско ворвалось, началась везде страшная резня, ибо римляне были ожесточены долгой продолжительностью осады, а преданные Ироду иудеи ревностно старались не оставлять в живых никого из противной партии. Целые толпы людей были уничтожены в тесных улицах, в домах, где они были стиснуты, и на пути бегства в храм; не было сострадания ни к бессловесным малюткам, ни к старцам, ни к беззащитным женщинам. Хотя царь разослал людей и призывал к пощаде, но ни один солдат не остановился; как бешеные, они неистовствовали против людей всякого возраста. Тут и Антигон, забыв свой прежний сан и настоящее положение, вышел из своего замка и припал к ногам Сосия. Не тронутый такой превратностью судьбы, Сосий разразился неудержимым хохотом и назвал его Антигоной{153}. Однако он не отпустил его, как женщину, а, напротив, приказал заключить его в кандалы и приставить к нему стражу.

3. Ирод, который превозмог своих врагов, должен был теперь позаботиться о том, чтобы обуздать своих иностранных союзников, потому что чужеземцы массами устремились в храм С целью рассмотреть его святыни. Просьбами, угрозами, а отчасти даже силой оружия царь оттеснял их назад; он слишком хорошо понимал, что его победа превратится в самое гибельное поражение, если они узрят кое-что из того, что должно остаться скрытым от человеческих глаз{154}. Вместе с тем он должен был позаботиться теперь о прекращении грабежа в городе. Он настоятельно спрашивал Сосия: намерены ли римляне прежде опустошить город, очистить его совершенно от денег и людей, а затем уже оставить его царствовать над пустыней? За такую массу пролитой крови граждан и владычество над всем миром казалось ему недостаточным возмездием. Когда же Сосий возразил, что поневоле приходится предоставить солдатам грабить город, как награду за трудности осады, то он вызвался наградить всех из своей собственной казны. Этим он хотел выкупить все, что еще уцелело в его столице, и тотчас же исполнил свое обещание. Он блестяще вознаградил каждого [85] солдата, предводителей — в соответствующем размере, но самого Сосия, действительно, по-царски. Никто не покинул Иерусалима без денег. Сосий посвятил божеству золотой венок и выступил из Иерусалима, увозя с собой Антигона скованным в цепях для Антония. Топор, как он того заслужил{155}, положил конец его жизни, которую он до последнего, мгновения провел в тщеславных надеждах{156}.

4. Царь Ирод предпринял теперь чистку иерусалимского населения. Своих единомышленников он еще больше привязал к себе пожалованием им почетных должностей; приверженцев же Антигона он приказал казнить. Вследствие недостатка в наличных деньгах он все свои драгоценности перечеканил в монеты и послал их Антонию и его приближенным{157}. Этим одним он все-таки не мог купить себе продолжительный покой, потому что Антоний давно уже пылал любовью к Клеопатре и всецело был порабощен своей страстью{158}. После того как Клеопатра покончила с собственным своим семейством и никого больше не осталось из ее кровных родственников, она обратила свою кровожадность на чужие страны. Интригами и клеветой против сирийских правителей она старалась склонить Антония на их казнь, надеясь тем скорее унаследовать их владения. Она уже бросала жадные взоры также на Иудею и Аравию и исподтишка принимала меры к низвержению правителей обеих этих стран, Ирода и Малиха.

5. До этих пор Антоний беспрекословно исполнял все ее требования; но убийство храбрых людей и выдающихся царей он считал преступлением. Зато он уклонялся от близкой дружбы с ними и отнял у них для Клеопатры обширные местности. Так были отняты и уступлены Клеопатре пальмовый лес возле Иерихона, где добывается бальзам, и все города, лежавшие по ту сторону реки Элевтера, за исключением Тира и Сидона. Сделавшись владетельницей этих последних, она сопровождала Антония в его походе против парфян до Евфрата и прибыла через Апамею и Дамаск в Иудею. Богатыми подарками Ирод смягчил ее враждебное расположение и взял у нее на аренду оторванные от его царства владения за 200 талантов в год, после чего он со всевозможными почестями проводил ее до Пелузия. Спустя некоторое время появился Антоний из парфянского похода, он вез с собой пленным сына Тиграна, Артавазда, как подарок Клеопатре, так что вместе со всеми сокровищами и всей добычей ей предоставлен был также парфянин{159}. [87]

Глава девятнадцатая

Антоний, уступая требованию Клеопатры, отправляет Ирода войной против арабов, над которыми он после многих усилий наконец одерживает победу. — Большое землетрясение.

1. В начале войны при Акции Ирод вместе с Антонием приготовились к походу{160}, так как теперь волнения в Иудее были вообще подавлены и даже Гиркания, где до тех пор держалась еще сестра Антигона, была также в его руках. Клеопатра сумела, однако, помешать Ироду разделить опасности войны вместе с Антонием. Она, как уже было замечено, имела свои корыстные виды на Ирода и аравийского царя, а потому уговорила Антония поручить Ироду войну с аравитянами{161}, рассчитывая на то, что, если Ирод победит, она получит Аравию, а если он потерпит поражение, ей достанется Иудея и таким образом она одному из этих двух владетелей приготовит гибель через другого.

2. Дело закончилось, однако, к выгоде Ирода. Сперва он взял у них заложников, а затем напал на них у Диосполиса с собранным им большим отрядом конницы и выиграл сражение, несмотря на храброе сопротивление врага. Это поражение вызвало сильное волнение среди арабов: они собрали опять большие силы у Канафы в Келесирии и ожидали здесь иудеев. Прибыв туда со своим войском, Ирод намеревался вести войну со всей осторожностью и приказал прежде всего устроить укрепленный лагерь. Но его солдаты не хотели повиноваться. Поощренные первой победой, они напали на арабов и при первом наступлении обратили их в бегство. Но при преследовании неприятеля Ироду уготовлена была ловушка: Афенион, один из полководцев Клеопатры, его всегдашний враг, велел жителям Канафы напасть на него с тыла; это неожиданное нападение возвратило также бодрость арабам: они обернулись лицом, выстроились опять в ряды и на неудобопроходимой, усеянной камнями равнине обратили войско Ирода в бегство и устроили здесь страшное побоище. Спасшиеся от смерти в сражении бежали в Ормизу; но и там они были застигнуты арабами, оцепившими их со всех сторон, и вместе со своим лагерем попали в их руки.

3. Хотя Ирод вскоре после этого поражения и поспешил [88] к ним на помощь со своими отрядами, но было уже поздно. Только неповиновение офицеров причинило ему эту неудачу: если бы бой не начался так поспешно, тогда Афенион не нашел бы случая для измены. Впрочем, арабам приходилось горько расплачиваться за свою однократную победу, ибо Ирод мстил им частыми опустошительными набегами на их владения. Но в то время, когда он мстил своим врагам, его постигло на седьмом году царствования{162}, в самом разгаре войны при Акции, другое, высшей рукой ниспосланное несчастье. Это было землетрясение, произошедшее в начале весны, погубившее бесчисленное множество скота и тридцать тысяч человек{163}, одно только войско осталось невредимым благодаря тому, что оно стояло лагерем в открытом поле. Молва, всегда преувеличивающая ужасы всякого бедствия и кричавшая чуть ли не о повальном опустошении всей Иудеи, подняла на ноги арабов; им казалось, что они легко овладеют теперь безлюдной страной, и с этой целью вторглись в последнюю, умертвив предварительно прибывших тогда к ним иудейских послов. Это вторжение навело панику на народ: удрученный бедствиями, обрушившимися на него одно за другим, он потерял всякое самообладание. Ирод поэтому назначил народное собрание и следующей речью пытался воодушевить его на сопротивление.

4. Страх, охвативший всех нас, кажется мне далеко не основательным. Что кары небес повергли вас в уныние — было естественно, но если человеческие гонения производят то же самое действие, так это обличает отсутствие мужества. Я так далек от мысли после землетрясения бояться неприятеля, что, напротив, более склонен верить, что Бог хотел этим бросить арабам приманку, дабы дать нам возможность мстить им. Ведь они напали на нас, надеясь не столько на собственные свои руки и оружие, сколько на те случайные бедствия, которые нас постигли. Но та надежда обманчива, которая опирается не на собственные силы, а на чужое несчастье, потому что несчастье или счастье не представляет собой нечто устойчивое в жизни; напротив, счастье меняется попеременно. Это вы можете видеть из имеющихся перед нами свежих примеров. Нас, победителей в предыдущих битвах, неприятель теперь победил, и, по всей вероятности, он, убаюканный мыслью о победе, теперь уже потерпит поражение; ибо слишком большая самоуверенность ведет к неосторожности, боязнь же учит быть предусмотрительным; оттуда и бодрость духа, которая внушается мне нашей [89] боязливостью. Когда вы были чересчур смелы и напали на неприятеля против моего желания, Афенион получил возможность осуществить свою измену. Но нынешняя ваша робость и кажущееся малодушие гарантируют мне победу. Оставайтесь в этом настроении вплоть до начала боя; но в самом сражении вы должны возгореться всем пылом вашего мужества и показать этому безбожному племени, что никакое несчастье, будь оно от Бога или от людей, не в состоянии сокрушить храбрость иудеев, пока еще искорка жизни тлеет в них, и что никто из вас не даст тем арабам, которых вы так часто чуть ли не пленными уводили с поля сражения, сделаться господами над вашим имуществом. Не поддавайтесь только влиянию безжизненной природы и не смотрите на землетрясение как на предвестник дальнейших бедствий! То, что происходит в стихиях, совершается по законам природы, и, кроме присущего им вреда, они ничего больше не приносят человеку. Голод, мор и землетрясение еще могут быть предвещаемы менее важными знамениями; но сами эти бедствия имеют свои собственные ужасы своим пределом, ибо какой еще больший вред может нам нанести самый победоносный враг, чем тот, который мы уже потерпели от землетрясения? С другой стороны, неприятель получил великое предзнаменование своего поражения — знамение, данное ему ни природой, ни другой какой-либо силой: они, против всех человеческих законов, жестоким образом умертвили наших послов и такие жертвы посвятили божеству за исход войны! Да, они не уйдут от великого ока Божия и не избегнут его победной десницы. Они немедленно должны будут дать нам удовлетворение, если только в нас еще живет дух наших предков и если мы подымемся на месть изменникам. Пусть каждый идет в бой не за свою жену и детей, даже не за угрожаемое отечество, а в отмщение за убитых послов. Они лучше, чем мы, живые, будут направлять войну. Я, если вы будете лучше, чем прежде, повиноваться мне, буду предшествовать вам в опасности! Вы знаете хорошо, что ваша храбрость непоборима, если сами не повредите себе необдуманной поспешностью»{164}.

5. По окончании этой ободряющей речи, заметив одушевление солдат, Ирод совершил жертвоприношение и перешел со своим войском через Иордан. Возле Филадельфии, невдалеке от неприятеля, он разбил лагерь и начал подстреливать неприятеля с целью выиграть находившуюся посреди поля крепость, а затем по возможности скорее дать ему настоящее сражение. Арабы также выдвинули вперед часть войска для занятия укрепления. Но царские отряды быстро отбросили [90] ее назад и завладели возвышением. Ирод сам каждый день выступал со своим войском в боевом порядке и вызывал арабов на битву; но так как никто не шел ему навстречу (панический страх овладел арабами, а их предводитель Элфем, при виде иудейского войска, пришел в какое-то оцепенение от испуга), то он первый напал на них и прорвал возведенные ими шанцы. Принужденные таким образом к самообороне, они вступили в сражение без всякого порядка, пешие и конные вместе. Численностью они превосходили иудеев, но уступали им в храбрости, хотя от отчаяния они бились, как безумные.

6. До тех пор, пока они еще держались, они не имели много мертвых; но как только показали тыл, многие из них пали от рук иудеев, а другие были растоптаны своими же бежавшими товарищами. Пять тысяч человек легло на пути бегства; остальная масса спаслась за шанцы. Ирод оцепил и осадил их; но прежде чем они были вынуждены к сдаче силой оружия, их принудила к этому жажда, так как запас воды у них истощился. Их послов царь принял очень гордо, и так как они предложили ему 50 талантов выкупа, то он еще настойчивее подвинул осаду. Мучимые все более и более усиливавшейся жаждой, арабы толпами выходили из-за укреплений и добровольно сдавались иудеям; в пять дней было взято в плен 4000 человек На шестой день оставшееся войско с отчаяния бросилось в сражение. Ирод принял его и опять истребил около 7000 человек. Такими кровавыми побоищами он мстил арабам и до такой степени подавил их гордость, что этот народ избрал его своим верховным главой.

Глава двадцатая

Ирод утверждается Августом в царствовании и щедро награждается милостями. — Ему возвращается часть царства, отнятая Клеопатрой, с присоединением области Зенодора.

1. Вскоре после этого Цезарь (Октавиан) одержал свою победу при Акции{165}. Ирод, связанный дружбой с Антонием, начал тогда опасаться за свое собственное положение. Но его опасения, как это показали последствия, были слишком преувеличены, ибо Октавиан не считал еще Антония побежденным, [91] пока Ирод оставался верен последнему. Царь тогда принял решение идти навстречу опасности: он отправился в Родос, где находился Октавиан, и предстал перед ним без царской диадемы и без всяких знаков своего сана как частное лицо, но с царским достоинством. Чистосердечно, не скрывая правды ни в чем, он начал: «Я, Цезарь, возведенный Антонием в цари над иудеями, делал, откровенно сознаюсь, все от меня зависящее для того, чтобы быть ему полезным. Не скрою и того, что ты, во всяком случае, видел бы меня вооруженным на его стороне, если бы мне не помешали арабы. Но я, по мере моих сил, послал ему подкрепления и большое количество хлеба. Еще больше, даже после его поражения при Акции. я не оставил моего благодетеля: не имея уже возможности быть ему полезным в качестве соратника, я был ему лучшим советником и указывал ему на смерть Клеопатры как на единственное средство возвратить себе потерянное; если бы он решился пожертвовать ею, то я обещал ему деньги, надежные крепости, войско и мое личное участие в войне против тебя. Но страстная его любовь к Клеопатре и сам Бог, осчастлививший тебя победой, затмили его ум. Так я побежден вместе с Антонием, и после его падения я снял с себя венец. К тебе же я пришел в той надежде, что мужество достойно милости, и в том предположении, что будет принято во внимание то, какой я друг, а не чей я был друг».

2. На это император ответил: «Тебя никто не тронет! Ты можешь отныне еще с большей уверенностью править твоим царством! Ты достоин властвовать над многими за то, что так твердо хранил дружбу! Старайся же теперь быть верным и более счастливому другу и оправдать те блестящие надежды, которые вселяет мне твой благородный характер. Антоний хорошо сделал, что больше слушался Клеопатры, чем тебя, ибо благодаря его безумию мы приобрели тебя. Ты, впрочем, кажется, уже начал оказывать нам услугу; Квинт Дидий пишет мне, что ты ему послал помощь против гладиаторов{166}. Я не замедлю официальным декретом утвердить тебя в царском звании и постараюсь также в будущем быть милостивым к тебе, дабы ты не имел причины горевать об Антонии».

3. После этих дружелюбных слов Октавиан возложил диадему на царя и о дарованном ему царском достоинстве объявил в декрете, в котором великодушно превознес славу Ирода. Последний, еще больше расположив к себе Октавиана подарками, попытался выпросить у него прощение одному из друзей Антония, Александру, прибегшему к его [92] заступничеству, но, сильно раздраженный против тяжело провинившегося перед ним Александра, Цезарь отклонил просьбу Ирода. Впоследствии, когда император отправился через Сирию в Египет, Ирод встретил его со всей царской пышностью, ехал рядом с ним во время смотра войска около Птолемаиды, устроил в честь его и всех его друзей торжественный пир и угостил обедом также и все его войско. Далее он позаботился, чтобы солдаты в своем переходе через безводную местность до Пелузия и на обратном пути были в достаточном количестве снабжены водой, и принял вообще все меры к тому, чтобы императорское войско ни в чем не нуждалось{167}. Таким образом, у императора и у солдат сложилось убеждение, что доставшиеся Ироду владения ничтожны в сравнении с оказанными им услугами. Вследствие этого Цезарь, прибыв в Египет, где он застал Клеопатру и Антония уже мертвыми, осыпал Ирода еще большими почестями и расширил пределы его государства, возвратив ему отобранную Клеопатрой провинцию и прибавив ему, кроме того, еще Гадару, Гиппос, Самарию и приморские города: Газу, Анфедон, Иоппию и Стратонову Башню. Ко всему этому Октавиан подарил ему придворную стражу Клеопатры, состоявшую из 400 галатов{168}.

4. По истечении первой акциады{169} он присоединил еще к его царству страну, известную под именем Трахонеи, равно и граничащие с последней другие области, Батанею и Авранитиду Повод к тому был следующим. Зенодор, державший на откупе владения Лизания{170}, беспрестанно натравливал трахонитские разбойничьи банды на дамаскинцев. Последние обратились к начальнику Сирии, Варрону, с просьбой донести об этом несчастьи императору. Когда же был получен приказ об искоренении разбойничьего гнезда, Варрон с войском отправился в Трахонею и, очистив ее от разбойников, отнял ее у Зенодора. Император же, для того чтобы эта страна опять не сделалась притоном разбойников для нападения на Дамос, отдал ее Ироду. Десять лет спустя, когда Август опять прибыл в восточные провинции, он назначил его наместником всей Сирии, так что никто из начальников не мог предпринять что-либо без его ведома. После смерти Зенодора он отдал ему также всю область между Трахонеей и Галилеей. Но что для Ирода было всего важнее, так это то, что он мог считать себя первым любимцем Августа после Агриппы{171} и любимцем Агриппы после Августа. Достигнув апогея внешнего счастья, Ирод возвысился также духовно и направил свои заботы главным образом на дела благочестия. [93]

Глава двадцать первая

Города, восстановленные и вновь построенные, и другие строения, возведенные Иродом. — Его щедрость и великодушие по отношению к другим народам. — Успех, которым он пользовался во всем.

1. На пятнадцатом году своего царствования Ирод заново отстроил храм{172}, расширил место храма вдвое против прежнего и окружил его стеной — все с неимоверными затратами, с беспримерной роскошью и великолепием. Об этой роскоши свидетельствовали в особенности большие галереи вокруг храма и цитадель, возвышавшаяся на север от него. Первые он построил от самого основания, а цитадель он с огромными затратами перестроил наподобие дворца и назвал ее в честь Антония Антонией{173}. Свой собственный дворец он построил в верхнем городе, и два громаднейших, красивейших здания, с которыми даже храм не выдерживал сравнения, он назвал по имени своих друзей: Цезарионом и Агриппином.

2. Но не одними только единичными зданиями он запечатлевал их память и имена: он строил в их честь целые города. В стране самаритян он построил город, который обвел очень красивой стеной, имевшей до двадцати стадий в окружности, поселил в нем 6000 жителей, наделил последних самой плодородной землей, выстроил в середине нового города большой храм в честь Цезаря, обсадил его рощей на протяжении трех с половиной стадий и назвал город Себастой{174}. Населению он дал образцовое общественное управление.

3. Когда Август подарил ему новые области, Ирод и там выстроил ему храм из белого мрамора у истоков Иордана, в местности, называемой Панионом. Здесь находится гора с чрезвычайно высокой вершиной; под этой горой, в ложбине, открывается густо оттененная пещера, ниспадающая в глубокую пропасть и наполненная стоячей водой неизмеримой глубины; на краю пещеры бьют ключи. Здесь, по мнению некоторых, начало Иордана. Более обстоятельно мы поговорим об этом ниже.

4. И в Иерихоне, между крепостью Кипрон и старым дворцом, царь приказал воздвигнуть новое, лучшее и более удобное здание, назвав его именем своего друга. Словом, не было во всем государстве ни одного подходящего места, [94] которое бы он оставил без памятника в честь императора. Наполнив храмами свою собственную страну, он украсил зданиями также и вверенную ему провинцию и во многих городах воздвигал Кесарии{175}.

5. Заметив, что Стратонова Башня — город в прибрежной полосе — клонится к упадку, он ввиду плодородной местности, в которой она была расположена, уделил ей особое свое внимание. Он заново построил этот город из белого камня и украсил его пышными дворцами; здесь в особенности он проявил свою врожденную склонность к великим предприятиям. Между Дорой и Иоппией, на одинаковом расстоянии от которых лежал посередине названный город, на всем протяжении этого берега не было гавани. Плавание по Финикийскому берегу в Египет совершалось, по необходимости, в открытом море ввиду опасности, грозившей со стороны африканского прибережья: самый легкий ветер подымал в прибрежных скалах сильнейшее волнение, которое распространялось на далекое расстояние от берега. Но честолюбие царя не знало препятствий: он победил природу — создал гавань большую, чем Пирей{176}, и превосходившую его многочисленностью и обширностью якорных мест.

6. Местность ни в каком отношении не благоприятствовала ему; но именно препятствия возбуждали рвение царя. Он хотел воздвигнуть сооружение, которое по силе своей могло противостоять морю и которое своей красотой не давало бы возможности даже подозревать перенесенные трудности. Прежде всего он приказал измерить пространство, назначенное для гавани; затем он велел погружать в море на глубину двадцати сажен камни, большая часть которых имела пятьдесят футов длины, девять футов высоты и десять — ширины, а другие достигали еще больших размеров. После того как глубина была выполнена, построена была надводная часть плотины шириной в двести футов: на сто футов ширины плотина была выдвинута в море для сопротивления волнам — эта часть называлась волноломом; другая же часть шириной в сто футов служила основанием для каменной стены, окружавшей самую гавань. Эта стена местами была снабжена чрезвычайно высокими башнями, самая красивая из которых была названа Друзионом, по имени пасынка императора Друза{177}.

7. Масса помещений была построена для приема прибывавших на судах грузов. Находившаяся против них кругообразная площадь доставляла много простора для гулянья высадившимся на сушу мореплавателям. Вход в гавань был [95] на севере, потому что северный ветер там наиболее умеренный. У входа на каждой стороне его находятся три колоссальные статуи, подпираемые колоннами: на левой стороне входа статуи стоят на массивной башне, а на правой стороне — их поддерживают два крепко связанных между собой камня, превышающих своей величиной башню на противоположном берегу. Примыкающие к гавани здания построены из белого камня. До гавани простираются городские улицы, отстоящие друг от друга в равномерных расстояниях{178}. Напротив входа в гавань стоял на кургане замечательный по красоте и величине храм Августа, а в этом последнем — его колоссальная статуя, не уступавшая по своему образцу олимпийскому Зевсу, равно как и статуя Рима, сделанная по образцу Аргосской Юноны{179}. Город он посвятил всей области, гавань — мореплавателям, а часть всего этого творения — кесарю и дал ему имя Кесарии (Цезареи){180}.

8. И остальные возведенные им постройки: амфитеатр, театр и рынок — были также достойны имени императора, которое они носили{181}. Дальше он учредил пятилетние состязательные игры, которые он также назвал именем Цезаря. Открытие этих игр последовало в 192-й олимпиаде: Ирод сам назначил тогда богатые призы не только для первых победителей, но и второстепенных и третьестепенных из них{182}. Разрушенный в войнах приморский город Анфедон он также отстроил и назвал его Агриппиадой. От избытка любви к этому своему другу он даже приказал вырезать его имя на построенных им храмовых воротах (в Иерусалиме).

9. И в сыновней любви никто его не превосходил, ибо он отцу своему соорудил памятник. В прекраснейшей долине{183}, в местности, орошаемой водными потоками и покрытой деревьями, он основал новый город и назвал его в память о своем отце Антипатридой. По имени матери своей он назвал Кипроном новоукрепленную им крепость, чрезвычайно сильную и красивую, возвышавшуюся над Иерихоном. Брату своему, Фазаелю, он посвятил Фазаелеву башню в Иерусалиме, вид и великолепие которой мы опишем ниже. Имя Фазаелиды он дал также и городу, основанному им близ глубокой долины, тянущейся к северу от Иерихона.

10. Увековечив таким образом своих родных и друзей, он позаботился также о собственной своей памяти. На горе, против Аравии, он построил крепость, которую назвал по своему собственному имени Иродионом. Тем же именем он назвал сводообразный холм в 60 стадиях от Иерусалима{184}, сделанный руками человеческими и украшенный роскошными [96] зданиями: верхнюю часть этого холма он обвел круглыми башнями, а замкнутую внутри площадь он застроил столь величественными дворцами, что не только внутренность их, но и наружные стены, зубцы и крыши отличались необыкновенно богатыми украшениями. С грандиозными затратами он провел туда из отдаленного места обильные запасы воды. Двести ослепительно белых мраморных ступеней вели вверх к замку, потому что холм был довольно высок и целиком составлял творение человеческих рук. У подошвы его Ирод выстроил другие здания для помещения утвари и для приема друзей. Изобилие во всем придало замку вид города, а занимаемое им пространство — вид царского дворца.

11. После всех этих многочисленных строений Ирод начал простирать свою княжескую щедрость также и на заграничные города. В Триполисе, Дамаске и Птолемаиде он устроил гимнасии; Библ получил городскую стену; Берит и Тир — колоннады, галереи, храмы и рынки; Сидон и Дамаск — театры; морской город Лаодикея — водопровод, Аскалон — прекрасные купальни, колодцы и, кроме того, колоннады, вызывавшие удивление своей величиной и отделкой; другам он подарил священные рощи и луга. Многие города получили от него даже поля и нивы, как будто они принадлежали его царству. В пользу гимнасиев{185} иных городов он отпускал годовые или постоянные суммы, обусловливая их, как, например, в Косе, назначением в этих гимнасиях на вечные времена состязательных игр с призами. Сверх всего этого он всем нуждающимся раздавал даром хлеба. Родосцам он неоднократно и при различных обстоятельствах давал деньги на вооружение их флота. Сгоревший пифийский храм он еще роскошнее отстроил на собственные средства. Должно ли еще упомянуть о подарках, сделанных им ликийцам или самосцам, или о той расточительной щедрости, с которой он удовлетворял самые разнообразные нужды всей Иоппии? Разве Афины и Лакедемония, Никополис и Мизийский Пергам не переполнены дарами Ирода? Не он ли вымостил в Сирийской Антиохии болотистую улицу, длиной в 20 стадий, гладким мрамором, украсив ее для защиты от дождя столь же длинной колоннадой?

12. Можно, однако, возразить, что все эти дары имели значение лишь для тех народов, которые ими воспользовались. Но то, что он сделал для жителей Элиды, было благодеянием не для одной Эллады, а для всего мира, куда только проникала слава Олимпийских игр. Когда он увидел, что эти игры, вследствие недостатка в деньгах, пришли в [97] упадок и вместе с ними исчезал последний памятник древней Эллады, Ирод в год олимпиады, с которым совпала его поездка в Рим, сам выступил судьей на играх и указал для них источники дохода на будущие времена, чем и увековечил свою память как судьи на состязаниях{186}. Я никогда не приду к концу, если захочу рассказать о всех случаях сложения им долгов и податей; примером могут служить Фазаелида и Валанея, а также города на киликийской границе, которым он доставлял облегчение в ежегодных податях. В большинстве случаев его щедрость не допускала даже подозрения в том, что, оказывая чужим городам больше благодеяний, чем их собственные властители, он преследует этим какие-либо задние цели{187}.

13. Телосложение его соответствовало его духу. Он с ранней молодости был превосходным охотником, и этим он в особенности был обязан своей ловкости в верховой езде. Однажды он в один день убил сорок животных (тамошняя сторона воспитывает, между прочим, диких свиней; но особенно изобилует она оленями и дикими ослами). Как воин Ирод был непобедим; также и на турнирах многие страшились его, потому что они видели, как ровно он бросает свое копье и как метко попадает его стрела. При всех этих телесных и душевных качествах ему покровительствовало и счастье: редко когда он имел неудачу в войне, а самые поражения его являлись всегда следствием или измены известных лиц, или необдуманности его солдат.

Глава двадцать вторая

О смерти первосвященника Аристобула и Гиркана, а также жены Ирода, Мариаммы.

1. Внешнее счастье Ирода было, однако, омрачено горькими испытаниями в собственной семье, и виновницей его несчастья была жена, которую он так нежно любил. Вступив на престол, он удалил свою прежнюю жену Дориду, которая была родом из Иерусалима и на которой он женился, когда еще вел жизнь частного человека, и женился на Мариамме, дочери Александра, сына Аристобула. Этот союз сделался для него источником семейных раздоров еще раньше; но неурядицы увеличились еще больше после его [98] возвращения из Рима. Сперва он из-за сыновей, прижитых им с Мариаммой, изгнал из Иерусалима своего сына от Дориды Антипатра, позволив ему являться в город только в праздники. После этого он лишил жизни деда своей жены, Гиркана, прибывшего к нему из Парфии и навлекшего на себя его подозрение в заговоре. Барцафарн, при своем вторжении в Сирию, взял Гиркана в плен, но соплеменники его по ту сторону Евфрата{188}, тронутые его печальной судьбой, выпросили ему свободу. Если бы он слушался их предостережений и не ехал к Ироду, то он бы не потерял жизни; но брак его внучки был для него приманкой, принесшей ему смерть.

Надеясь на родственные узы с Иродом и преследуемый гнетущей тоской по родине, он отправился туда. Впрочем, Ирода он восстановил против себя не потому, что действительно стремился к царству, а потому, что тот сознавал, что корона принадлежит Гиркану{189}.

2. Из пятерых детей, которых родила ему Мариамма, были две дочери и три сына{190}. Младший из них воспитывался в Риме и там умер; старшие два сына, частью вследствие высокого происхождения их матери, частью потому, что они родились, когда их отец носил царский титул, были воспитаны по-царски; главным же образом это заботливое воспитание было вызвано любовью Ирода к Мариамме — любовью, которая с каждым днем все сильнее разгоралась и до того поглощала его существо, что он даже не чувствовал тех огорчений, которые он испытал из-за любимой им женщины. Ибо как велика была его любовь к ней, так же велика была ее ненависть к нему; а так как ее отвращение к нему было основано на совершенных им поступках, а сознание, что она любима, придавало ей смелость, то она открыто укоряла его в том, что он сделал с ее дедом Гирканом, а также братом ее Аристобулом. И последнего, невзирая на его юность, Ирод не пощадил, а убил после того, как он этого семнадцатилетнего юношу возвел в сан первосвященника. Когда Аристобул в день праздника, одетый в священное облачение, выступил перед алтарем, заплакал весь собравшийся народ. Это одно уже решило судьбу юноши: в ту же ночь он был отослан в Иерихон и там, по приказанию Ирода, был утоплен галатами в пруду.

3. В этом Мариамма упрекала Ирода и осыпала жестокой бранью также его мать и сестру. Царь сам, покоряясь своей страстной любви, спокойно выслушивал ее упреки; но в сердцах женщин поселилась глубокая вражда, и они обвинили ее (что, по их расчету, должно было произвести на Ирода [99] самое сильное впечатление) в супружеской измене. К числу многих интриг, сплетенных ими с целью подтверждения обвинения, принадлежал рассказ о том, что она послала свой портрет Антонию в Египет и так в своей непомерной похотливости заочно показала себя человеку, который всем известен был как сластолюбец и который мог прибегнуть к насилию. Эта весть как громом поразила царя. Любовь и без того сделала его в высшей степени ревнивым; но тут он вспомнил еще об ужасах Клеопатры, погубившей царя Лизания и араба Малиха. Ему казалось, что не только обладание женой, но собственная жизнь его подвержена опасности.

4. Собравшись в путь, он вверил свою жену Иосифу, мужу своей сестры Саломеи, — человеку вполне надежному и вследствие близкого родства преданному ему — и приказал ему втайне лишить жизни Мариамму, если его убьет Антоний{191}. Иосиф же открыл эту тайну царице — отнюдь не со злым умыслом, а только для того, чтобы показать царице, как сильна любовь царя, который и в смерти не может остаться в разлуке с нею. Когда Ирод, по своем возвращении, в интимной беседе клялся ей в своей любви и уверял ее, что никогда другая женщина не может сделаться ему так дорога, царица возразила: «О да, ты дал мне сильное доказательство твоей любви тем, что ты приказал Иосифу убить меня!»

5. Едва только Ирод услышал эту тайну, он, как взбешенный, воскликнул: «Никогда Иосиф не открыл бы ей этого приказания, если бы не имел преступных сношений с нею!». Свирепый от гнева, он вскочил со своего ложа и бегал взад и вперед в своем дворце. Этот момент, столь удобный для инсинуаций, подстерегла его сестра Саломея и еще больше усилила подозрение против Иосифа. Обуреваемый ревностью, он отдал приказ немедленно убить их обоих{192}. Но вслед за страстной вспышкой вскоре настало раскаяние; когда гнев улегся, в нем вновь воспламенилась любовь. Так сильно пылала в нем страсть, что он даже не хотел верить ее смерти, а, мучимый любовью, взывал к ней, как к живой, пока, наконец, приученный временем, он также горестно оплакивал мертвую, как горячо любил живую{193}. [100]

Глава двадцать третья

Оклеветание сыновей Мариаммы. — Предпочтение, оказанное Антипатру. — Ирод обвиняет их перед Цезарем, но затем опять примиряется с ними.

1. Сыновья унаследовали ненависть своей матери. Злодейство отца заставило смотреть на него, как на врага. Так они смотрели на него еще будучи в Риме, где они оканчивали свое образование; по возвращении же в Иерусалим они еще больше укрепились в этом мнении. Неприязнь их росла с годами и проявилась, наконец, наружу в откровенных речах и беседах, когда они достигли брачного возраста и женились: один — на дочери своей тетки, Саломеи, оклеветавшей его мать, а другой — на дочери каппадокийского царя, Архелая{194}. Их смелостью воспользовались интриганы, и вскоре царю донесено было в довольно ясной форме, что оба его сына затевают против него недоброе; что один из них, зять Архелая, полагаясь на содействие тестя, готовится бежать с целью обвинить его (Ирода) перед Цезарем. Под влиянием этих более чем достаточных науськивании Ирод возвратил к себе своего сына от Дориды Антипатра, которого он избрал как защиту против других своих сыновей, и стал всячески отличать его перед этими последними.

2. Эта перемена была для них невыносима. Видя, как сын, рожденный от матери простого происхождения, все больше возвышается над ними — потомками благородного и славного дома, они не могли скрывать свое неудовольствие и при каждой новой нанесенной им обиде давали волю своему гневу. Так они с каждым днем все больше проникались злобой; Антипатр же между тем старался скорее достигнуть своей цели: льстя с большим умением своему отцу, он в то же время изобретал всевозможные интриги против братьев, клеветал на них лично и посредством других, пока, наконец, не лишил их всяких надежд на престол. Он не только значился уже в завещании и в общественном мнении престолонаследником, но был даже послан к Цезарю как будущий царь, со всей свитой и пышностью царя; только короны ему недоставало. Мало-помалу его влияние возросло до того, что он ввел свою мать в покои Мариаммы. Двумя орудиями, которыми он действовал против братьев, — лестью и клеветой он довел отца до того, что он даже задумал казнить их. [101]

3. Одного из них, Александра, он поволок в Рим и обвинил его перед Цезарем в том, что он хотел отравить его ядом. Сначала Александр едва мог выразить словами свое возмущение. Но, увидев перед собой судью более опытного, чем Антипатр, и более разумного, чем Ирод, он опомнился и, умалчивая, из почтения к отцу, о поступках последнего, он тем решительнее отвергал его обвинения. Доказав также невинность своего брата, находившегося в одинаковой с ним опасности, он начал горько жаловаться императору на коварство Антипатра и на испытываемые ими обиды и унижения. Кроме чистоты совести ему в этом случае помогла еще сила красноречия, ибо он был выдающийся оратор. Когда он в заключение прибавил еще: «Пусть отец, если он желает, умертвит своих детей, но пусть не возводит на них такого тяжкого обвинения», тогда все присутствующие были тронуты до слез, а на самого императора это произвело такое глубокое впечатление, что он отверг обвинение и тут же помирил с ним Ирода. Условия мира были таковы, что они должны во всем повиноваться отцу, а последний может завещать корону кому пожелает.

4. После этого царь возвратился из Рима к себе домой. Хотя с виду он отказался от обвинения, но внутренне он еще не был свободен от подозрения. Провожал его Антипатр — виновник раздора. Открыто он, конечно, из боязни перед посредником мира, не осмеливался обнаружить свою вражду. Плывя мимо Киликии, они высадились на Элеузу{195}, где Архелай их очень радушно принял, благодарил за спасение зятя и от всей души приветствовал состоявшийся мир, тем более что он сам обращался раньше к своим друзьям в Риме с письменными просьбами содействовать Александру в его процессе с отцом. Он провожал их до Зефириона и дал им подарки, стоимость которых оценивалась тридцатью талантами.

5. По прибытии в Иерусалим Ирод собрал народ, представил ему своих трех сыновей, отдал отчет о своей поездке, вознес благодарность Богу, а также императору, положившему конец раздорам в его семье и восстановившему между сыновьями согласие, имеющее большее значения, чем власть.

«Это согласие, — продолжал он, — я желаю укрепить еще больше. Император предоставил мне полную власть в государстве и выбор преемника. Стремясь теперь без ущерба для моих интересов действовать в духе его начертаний, я назначаю царями этих трех сыновей и молю прежде Бога, а затем вас присоединиться к этому решению. Одному старшинство, [102] другим высокое происхождение дают право на престолонаследие, а обширность государства могла бы дать место еще для некоторых. Император помирил их, отец вводит их во власть. Примите же этих моих сыновей, даруйте каждому из них, как повелевает долг и обычай, должное уважение по старшинству; ибо торжество того, который почитается выше своих лет, не может быть так велико, как скорбь другого, возрастом которого пренебрегают. Кто бы из родственников и друзей ни состоял в свите каждого из них, я всех утвержу, но эти должны ручаться мне за сохранение солидарности между ними; ибо я слишком хорошо знаю, что ссоры и дрязги происходят от злонамеренности окружающих; когда же последние действуют честно, тогда они сохранят любовь. При этом я объявляю мою волю, чтобы не только мои сыновья, но и начальники моего войска пока еще повиновались исключительно мне, потому что не царство, а только честь царства я передаю моим сыновьям: они будут наслаждаться положением царей, но тяжесть государственных дел будет лежать на мне, хотя я и неохотно ношу ее. Пусть каждый подумает о моих годах, моем образе жизни и благочестии. Я еще не так стар, чтобы на меня уже можно было махнуть рукой, не предаюсь я роскоши, которая губит и молодых людей, а божество я всегда так чтил, что могу надеяться на самую долговечную жизнь. Кто с мыслью о моей смерти будет льстить моим сыновьям, тот в интересах же последних будет наказан мною. Ведь не из зависти к ним, выхоленным мною, я урезываю у них излишние почести, а потому, что я знаю, что лесть делает молодых людей надменными и самоуверенными. Если поэтому каждый из их окружающих будет знать, что за честное служение он получит мою личную благодарность, а за сеяние раздора он не будет вознагражден даже тем, к кому будет отнесена его лесть, тогда, я надеюсь, все будут стремиться к одной цели со мною, которая вместе с тем и есть цель моих сыновей. И для этих последних полезно, чтобы я остался их владыкой и в добром согласии с ними. Вы же, мои добрые дети, помните прежде всего священный союз природы, сохраняющий любовь даже у животных; помните затем императора, зиждителя нашего мира, и, наконец, меня, вашего родителя, который просит вас там, где он может приказывать, — оставайтесь братьями! Я даю вам царские порфиры и царское содержание и взываю к Богу, чтобы он охранял мое решение до тех пор, пока вы сохраните согласие между собою». После этих слов он нежно обнял каждого из своих сыновей и распустил собрание. Одни искренно присоединились [103] к выраженным Иродом пожеланиям, другие же, падкие к переворотам, не обратили на них ни малейшего внимания.

Глава двадцать четвертая

Злокозненность Антипатра и Дориды. — Глафира — виновница ненависти к Александру. — Помилование Ферора, заподозренного, и Саломеи, уличенной в заговоре. — Евнухи Ирода подвергаются пытке, Александр заключается в тюрьму.

1. Сами братья, расставшись друг с другом, унесли с собой свою вражду. Их взаимное недоверие увеличилось еще больше против прежнего. Александр и Аристобул увидели себя уничтоженными тем, что за Антипатром действительно утверждены права старшинства; Антипатр не мог простить братьям уже одно то, что они были поставлены ближайшими после него. Но в то время, когда последний умел хранить свои мысли при себе и весьма искусно скрывать свою ненависть к братьям, те, как люди благородного происхождения, высказывали все вслух. Многие усердно старались разжигать их неудовольствие, но еще больше, чем действительные друзья, вкрадывались в их доверие шпионы. Каждое слово Александра переносилось к Антипатру и препровождалось от него с прибавками к Ироду. Даже самые невинные выражения не проходили для него безнаказанно: его слова преднамеренно искажались; а когда он позволял себе какую-нибудь откровенность, то к простодушным и ничего не значащим выражениям прибавлялись самые ужасные небылицы. К тому еще Антипатр исподтишка подсылал к нему людей, которые всегда подзадоривали его для того, чтобы ложь могла быть подтверждена хоть какими-нибудь ссылками; а если удавалось доказать хоть кое-что из того, что распространялось молвой, то уже и все остальное считалось заслуживающим веры. Его же собственные друзья были или по натуре своей очень молчаливы, или приведены в молчание подарками. Жизнь Антипатра не без справедливости можно назвать таинственным служением злу, ибо и приближенных Александра он или подкупами, или коварной лестью, которой он все побеждал, сделал изменниками, и они воровским [104] образом передавали ему обо всем, что там говорилось или происходило. Действуя осторожно и с ловкостью актера прокладывая всякой клевете дорогу к Ироду, он пользовался услугами подставных доносчиков, а сам оставался под личиной добродетельного брата. Если царю что-нибудь доносилось против Александра, то Антипатр, как будто случайно, являлся к Ироду и опровергал сначала ложные слухи, но тут же своими объяснениями мало-помалу делал их опять вероятными и таким образом снова возбуждал негодование царя. Все интриги были направлены к одной цели: возбудить против Александра подозрение в том, что он намеревается убить своего отца. И ничто не придавало этим клеветам большего вероятия, как то, что Антипатр принимал на себя роль защитника.

2. Раздраженный всем этим Ирод, по мере того как отстранял от себя обоих юношей, все более и более сближался с Антипатром. Вместе с царем отвратились от двух братьев все придворные: одни добровольно, другие по приказанию, как, например, Птолемей — ближайший друг царя{196}, братья царя и вся его фамилия; Антипатр значил теперь все; и, что больше всего оскорбляло Александра, мать Антипатра также сделалась всемогущей{197}. Ее наветы всегда были направлены против них; она ненавидела их не только как злая мачеха, преследующая своих пасынков, но как рожденных от царицы. Все теперь раболепствовало перед Антипатром, виды которого сделались столь блестящи, а Александра покинули все его друзья до последнего, так как царь обратился ко всем вельможам с приказом прекратить всякие сношения как лично с Александром, так и с его окружающими. Этот приказ напугал не только внутренних друзей, но и внешних, так как император предоставил царю никому еще не дарованное право преследовать бегущих от него людей даже в чужих, не принадлежащих ему странах. А между тем юноши не знали даже, какая опасность им грозила, вследствие чего они, по неосторожности своей, тем скорее приближались к ней. Никогда отец не порицал их открыто в глаза, только холодное его обращение и постоянная раздражительность заставляли их догадываться о причинах. Антипатр настроил враждебно против братьев также и их дядю Ферора, равно и тетку, Саломею, с которой он для того, чтобы направить ее на них, обходился так интимно, как будто она была бы ему женой. Ее вражду разжигала еще жена Александра, Глафира, которая с гордостью перебирала своих благородных предков и, возведя свое происхождение до Темена{198} по отцовской линии и до Дария{199}, сына Гистаспа, по [105] материнской, возомнила себя владычицей всех женщин в царском доме. Сестру Ирода она часто дразнила ее низким происхождением; точно так же она поступала с его женами, которых он выбирал себе единственно из-за их красоты, нисколько не заботясь об их происхождении (Ирод имел много жен, так как законы иудеев разрешают им многоженство, а Ироду это пришлось по вкусу). Хвастовство и оскорбительные речи Глафиры сделали их всех врагами Александра.

3. Аристобул также восстановил против себя и без того уже ожесточенную Саломею, несмотря на то, что она приходилась ему тещей.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.