Мэри Фитт
      Смерть и приятные голоса
      (Губительно приятные голоса)
      Супериндендант Маллет и доктор Фицбраун
      перевод М.Макарова
      Часть первая
      Глава 1
      Никогда еще я не видел такого дождя и таких молний. Огромные серые водяные полосы захлестывали машину, прямо передо мной плясали изломанные слепящие зигзаги, и при каждой вспышке я инстинктивно съеживался и отшатывался назад, хотя и был защищен ветровым стеклом. Дорога из щебня в считанные секунды превратилась в сплошную лужу, рев мотора сопровождали почти беспрестанные раскаты грома. Дымно-темное небо обступало со всех сторон: и сверху, и спереди, и сзади, и сбоку, куда ни посмотришь. Я почти ничего не соображал и почти ничего не видел, но с тупым упорством медленно продвигался дальше, пытаясь представить, что будет, когда случится неизбежное - я во что-нибудь врежусь. Буду я что-то осознавать перед вечным забвением? Вопреки тому, что самодовольные человеческие особи внезапную смерть почему-то считают мгновенной? Ответ на свой вопрос я тогда не нашел, я не знаю его до сих пор.
      В какой-то момент я тогда оказался на развилке и наугад сделал правый поворот. Я был отнюдь не уверен в том, что сделал удачный выбор, но теперь оставалось только одно - ехать дальше. Преодолев чуть больше мили, я понял, что свалял дурака: эта дорога была даже не засыпана щебенкой, хотя и та, с которой я свернул, говоря откровенно, оставляла желать лучшего. На этой же зияли посередке две колеи, их еще частенько можно увидеть в деревнях, где телегами пользуются чаще, чем машинами, а осушение почвы волнует жителей больше, чем комфорт автолюбителей. Да, это была вполне добротная, по сельским понятиям, дорога, не оскверненная асфальтом, первозданного терракотового цвета, такого же, как окрестные вспаханные поля, обнесенные живыми изгородями. Развернуться на этом узком пространстве было просто нереально: и слева, и справа глубокие канавы, почти до краев залитые дождевой водой. Оставалось только надеяться, что попадутся чьи-нибудь ворота со въездом с дороги, или площадка, или такой дом, куда меня впустят, позволят переждать разгул стихии. Я продолжал жать на газ и вскоре сообразил, что сейчас окажусь в аллее, обсаженной высоченными вязами. Только этого не хватало! Я слышал, что они страшно опасны в грозу.
      Еще несколько секунд езды - и я действительно попадаю в темно-зеленый стволистый тоннель, стены которого не пропускают хотя бы часть зловещих зигзагов, хотя гром продолжает громыхать с прежней силой. И тут мотор вдруг издает угрожающий рык - и с жалобным стоном замолкает...
      Я выбрался наружу. Пытаться что-то исправлять не имело смысла. Открывать под таким дождем капот - безумие, только еще больше напортишь. Подняв воротник своей непромокаемой куртки, я, согнувшись в три погибели, побрел по аллее. Над моей головой шелестели, стонали, скрипели великаны вязы. Луга, тускло зеленевшие за изгородями, были не скошены, а сами изгороди давно никто не подравнивал, и они заросли купырем {травянистое растение из семейства зонтичных}, по канавам с клокотаньем неслась вода, совсем как в горных речках. Мне не верилось, что эта дорога может куда-либо вывести, а уж о том, чтобы поймать тут какую-то машину и попросить помощи, я даже не мечтал. Тем не менее я почему-то брел дальше, даже не помышляя о том, что лучше бы пойти назад. Обычно так себя ведет человек, уверенный в правильности своих действий, вот и я был уверен, сам не знаю почему. И когда перед моими глазами вдруг возникло расчищенное пространство, я даже не удивился. Я увидел округлую площадку, засыпанную гравием, подступавшую вплотную к воротам, по бокам их высились два обросших мхом столба, на верхушках которых замерли каменные мартышки, по три на каждом. Присмотревшись к тускло поблескивающим остатками позолоты воротам, я увидел, что их кованые, все в виноградных гроздьях, листьях и побегах, створы широко распахнуты. Признаться, это крепко меня озадачило. Ворота выходили не строго на дорогу, а чуть вбок, поэтому в первый момент взгляд падал не на ворота, а на растущие за ними кусты. Сторожки не было, но зато была ухоженная подъездная аллея, плавно извивающаяся среди зарослей рододендронов и сосен. И снова я без малейших колебаний потопал вперед, как будто эти ворота были распахнуты специально для меня. Каждый раз, вспоминая потом эти минуты, я всегда поражался собственной вдохновенной наглости: я вел себя как гость, уверенный в том, что его ждут.
      Подойдя к растянувшемуся вширь зданию, я подумал, что оно почти необитаемо. По теперешним временам это было в порядке вещей. Дом был старым, но не старинным, и потому не отличался благородством линий и безупречным стилем, но вид у него был внушительный. Сложен он был из темно-серого камня, без малейших проблесков фантазии или попыток удивить. Продолговатый фасад с четырьмя рядами окон, окна первого - более высокие и нарядные, а те, что на втором и выше - попроще и покомпактнее. Крышу окаймляла каменная балюстрада. Ни единый штришок не выдавал того, что в доме живут: над трубой не было дыма, на всех окнах белели опущенные шторы, отчего дом казался похожим на слепца. Топчась на широкой террасе, я подумал, что дом заброшен, о нем забыли. Но осмотревшись по сторонам, отмел эту мысль. Я заметил, что газоны в идеальном порядке, что кусты живой изгороди аккуратно подстрижены, что гравий на подъездной аллее чистый и сквозь него не пробивается сорная трава. Как бы то ни было, развернуться и уйти я уже был не в силах. Обогнув несколько росших сбоку от торца кипарисов, я подошел к величественному парадному крыльцу с колоннами и, слегка оробев, поднялся по каменным ступенькам.
      Медная ручка дверного звонка была начищена, но когда я за нее подергал, поддалась она с трудом, и я был готов к тому, что звонок вообще не работает. Однако буквально через несколько секунд за дверью послышались неспешные шаги, и появился слуга. Я мешкал, пытаясь половчее сформулировать причину своего вторжения, но слуга молча принял мою куртку и повел меня через холл вглубь здания, и мне уже на ходу пришлось вытирать платком мокрые от дождя руки. Поразительно, слуга ни о чем меня не спрашивал, даже кто я такой. Как будто заранее знал, что я заявлюсь, и я, теряясь в догадках, покорно брел следом.
      Но вот он распахнул передо мной одну из дверей - это была дверь в гостиную. Я вошел и огляделся. Меня привели в огромную залу, где собралось довольно многочисленное общество, разбившееся на несколько групп, все были в вечерних платьях и костюмах. Надо сказать, я достаточно вяло отреагировал на все это великолепие и, остановившись, продолжал обтирать пальцы. Я пока еще был слегка не в себе от грозы и оглушительных раскатов грома. Собравшиеся были увлечены оживленной беседой, но при моем появлении резко подняли головы и все как один на меня уставились. Я не ожидал подобного внимания, хоть и заявился без приглашения. Все взгляды были полны холодной враждебности, точно такой же, какой веяло от самого дома, враждебности столь острой, что я, опешив, застыл на месте, не решаясь двигаться дальше. Потом из группы, стоявшей у камина, вышла молодая белокурая женщина в золотисто-желтом наряде и направилась ко мне. Еще пара секунд - и она уже протягивает мне руку и с чарующей веселой улыбкой произносит:
      - Добрый вечер. Какая ужасная гроза! Мы так и подумали, что поезд может опоздать. Ты, наверное, насквозь промок. Растяпа шофер тебя не увидел? А я Урсула.
      Она снова ослепила меня обворожительной улыбкой. Я быстро пожал холеную девичью ручку своей все еще мокрой ручищей, поскольку ничего другого мне не оставалось. Голос у нее тоже был обворожительный. Я готов был поклясться, что более приятного голоса я никогда еще не слышал. Впрочем после того, как эта фея со мной поздоровалась, за спиной ее раздался целый хор приятных голосов, теперь уже вполне дружелюбное бормотание. А она... она положила свою невесомую ручку на мой локоть и явно собралась вести меня к той группе у камина. Но тут уж я наконец пришел в себя.
      - Прошу прощения,- пролепетал я,- позвольте мне объяснить...
      Урсула заливисто расхохоталась.
      - Глупости, не нужно никаких объяснений, дорогой Хьюго!- крикнула она.Главное, что ты здесь! Сначала мы все должны с тобой познакомиться, правда?она обернулась к остальным.- А все объяснения после, если уж тебе так это необходимо.
      И она все-таки повела меня к своей компании у камина, в котором мерцал робкий, подернутый густым дымом огонь, видимо дрова были сырыми. Мне и самому не хотелось разрушать чары этой удивительной сказки, я покорно брел рядом, хотя прекрасно сознавал, что сейчас этот дивный китайский ковер из палевой бычьей шкуры будет осквернен следами от моих промокших ботинок.
      Первым ко мне подошел коренастый широкоплечий мужчина с гладко зачесанными черными волосами и высоким лбом. Он тоже ободряюще улыбался, как только что улыбалась моя спутница.
      - Это доктор Пармур, наш давний друг,- представила Урсула.
      Пармур радушно пожал мне руку и, улыбнувшись, бархатистым баритоном произнес:
      - Много о вас наслышан,- честное слово, это было откровенным преувеличением, однако он еще раз стиснул мою ладонь, словно хотел сказать: "держись, парень". Он снова улыбнулся, еще радушней, сверкнув множеством золотых пломб. Слегка ошалев от такого добросердечия, я потерял дар речи, а когда собрался назвать свое истинное имя, Урсула уже мягко развернула меня лицом к высокому белокурому малому, Это был совсем еще юнец, и в данный момент здорово чем-то недовольный. Он стоял прислонившись спиной к стене и засунув руки в карманы и с нескрываемым отвращением меня рассматривал. Поэтому я нисколько не удивился, когда Урсула сказала:
      - Это мой брат Джим.
      - Привет,- небрежно обронил Джим, не сочтя нужным даже вынуть руки из карманов; но голос и у него был приятным, так уж распорядилась природа; высокий тенор как нельзя лучше гармонировал с его белокурыми волосами и с едва пробившимися светлыми усиками, которыми он вероятно дико гордился. Потом я увидел миниатюрную темноволосую девушку, она смотрела на меня пытливо и вдумчиво. Я догадался, что сейчас меня познакомят с ней, но тут сзади раздался властный женский голос. Стайка гостей, сгрудившихся у эркера, вдруг выстроилась клином и двинулась в нашу сторону, под предводительством могучей седовласой дамы с пылающими щеками. Ее зеленые глаза искрились гневом, пухлые белые ручки, сцепленные над сильно утянутым, но все-таки приметно выступающим животом нервозно двигались, что выдавало крайнее ее недовольство моим неслыханно дерзким вторжением. Движения этих рук были скорее неспешными, но не менее яростными, чем помахивания кончика кошачьего хвоста. Я имею в виду разъяренную кошку.
      - Рада тебя видеть, Хьюго,- сказала она уксусным голосом, нервно крутя пальцами.- Надеюсь, ты быстро освоишься и привыкнешь к нашим традициям.- Она поправила кружевные манжеты.- Думаю, это будет не так уж сложно, хотя, конечно, поначалу потребует некоторых усилий - с нашей стороны.- Она говорила с апломбом школьной директрисы, которой привезли непоседливого первоклашку.
      - Это наша тетя Сюзан,- пояснила Урсула, наклонившись к самому моему уху, в ее молодом свежем голосе я уловил еле заметный смешок, и, обернувшись, понимающе улыбнулся. Теперь во что бы то ни стало нужно было выбрать момент для саморазоблачения, мне хотелось проделать это как можно деликатней, иначе меня сразу выгонят из этого сказочного королевства, и я снова попаду в мой собственный унылый мирок. Однако, внимая шепоту Урсулы, я все оттягивал развязку, стремясь продлить эти сладостные мгновения любой ценой.
      За плечом тети Сюзан внезапно возникло длинное и худое мужское лицо, казавшееся неестественно белым рядом с округлым красным лицом самой тетушки. У бледнолицего джентльмена были седые вислые усы и мягкий, довольно меланхоличный голос:
      - Сюзан, ты требуешь от бедного мальчика слишком многого. Помилуй, откуда ему знать, с чем едят эти наши английские традиции.- Он долго смотрел на меня удрученным взглядом, потом открыл рот, словно собрался что-то сказать, но так ничего и не произнес. Я уже после приметил, что он вообще никогда ни к кому не обращался прямо, только если вынуждали обстоятельства: скажем, он оставался один на один со своим собеседником. Во всех иных случаях он высказывал свое мнение исключительно тете Сюзан, даже если оно предназначалось кому-то еще.
      - Дядя Биддолф,- прошептала Урсула. Боковым зрением я увидел, что со стороны алькова ко мне приближается кто-то еще. И тут на меня накатило безысходное отчаянье. Все эти дорогие кресла, столики, картины, безделушки, все эти незнакомые лица закружились в быстром хороводе, замельтешили в глазах, взмыли вверх сжимающейся спиралью... О господи, сейчас вся эта разномастная мешанина рухнет, разобьется на мелкие кусочки!
      Наваждение длилось недолго, но мне показалось, что я побывал в другом пространстве, в зачарованном мире, где с тобой может приключиться все что угодно, где ты можешь пропасть безвозвратно, и никто никогда больше о тебе не услышит...
      Я чувствовал себя совершенно разбитым, я был измотан этой грозой, которая и не собиралась униматься: гром продолжал греметь, правда уже не над моей головой. Однако я все-таки пересилил себя: повернувшись к Урсуле и ко всем остальным, стоявшим у камина, я произнес, вежливо, но твердо:
      - Прошу прощения за причиненное беспокойство, но я действительно вынужден кое-что объяснить. Я совсем не тот человек, за кого вы меня приняли. Моя фамилия Сиборн, я Джейк Сиборн. Я забрел к вам, потому что у меня сломалась машина, заглох мотор, неподалеку от ваших ворот, и еще эта ужасная гроза...
      Тут же повисла гнетущая тишина, такая бывает в ту секунду, которая отделяет вспышку молнии от сопровождающих ее раскатов грома. А потом до меня донесся возмущенный, яростный возглас тети Сюзан:
      - Однако вот оно что! Он совсем даже не Хьюго!
      Мне было очень неловко и очень стыдно, поэтому я предпочел обращаться к брату Урсулы, на нее саму я даже не смел смотреть. Однако этот юнец всем своим видом демонстрировал унизительное пренебрежение: дескать, кем бы я ни был, я наверняка подлец и ничтожество, что в ближайшие минуты непременно подтвердят все присутствующие. Спасение пришло совершенно неожиданно.
      - Вы сказали, ваша фамилия Сиборн?- произнес за моей спиной приятный мужской голос.
      Я обернулся, страшно изумившись, поскольку в этом голосе прозвучало искреннее участие и сочувствие, таким голосом тебе предлагают утром чашку чаю, вырвав из пут ночного кошмара. Обладатель этого голоса был настоящим великаном, намного выше всех остальных; по возрасту он годился мне в отцы и, однако, держался очень просто, без всякого чванства. На белой манишке чернел шнурок от монокля, и с первого взгляда было ясно, что этот человек носит только безупречно сшитую одежду.
      - У вас есть брат по имени Оскар?- осведомился он.
      - Да, есть,- робко отозвался я.
      - Сиборн довольно редкая фамилия,- сказал высокий господин, протягивая мне руку.- Оскар говорил мне о вас. С вашим братом мы познакомились, когда он был студентом медицинского факультета, вы ведь теперь тоже там учитесь?
      Я в порыве благодарности крепко стиснул его руку. К этому моменту все присутствующие подтянулись поближе и сгрудились вокруг, как волчья стая вокруг костра, точнее говоря, вокруг меня, Урсулы и моего высокого спасителя. Но теперь я чувствовал себя гораздо увереннее: я больше не был Хьюго, который, видимо, крепко их подвел, я снова превратился в Джейка Сиборна, студента медицинского факультета, вымокшего до нитки и растрепанного, но имеющего собственных родичей и собственное прошлое.
      - А моя фамилия Лотон,- представился незнакомец, и поскольку я продолжал ошеломленно на него таращиться (ибо я прекрасно знал эту фамилию!), Урсула великодушно прошептала: "сэр Фредерик Лотон".
      Да, это был он, наш кумир, гениальный врачеватель, образец для подражания, непревзойденный хирург, искусство которого было, по словам моего брата, поистине недостижимым идеалом. Я воспрянул духом. Теперь они не посмеют меня оскорбить! Спросив про брата, сэр Фредерик спас меня от унижения, и я не удержался, я метнул торжествующий взгляд в сторону Урсулы. Она, конечно, не отпустила бы так быстро мою красную мокрую лапищу, если бы знала, кто я такой и какие у меня блистательные, выдающиеся друзья... От счастья я успел забыть, что Урсуле нет никакого дела до того, кто я и чем занимаюсь. Она была уверена, что я - Хьюго.
      В общем, я убедился в том, что Урсула даже на меня не смотрит. Она старательно изучала бледно-розовую розу на ковре, обводя ее прихотливый контур кончиком желтой атласной туфельки. Сэр Фредерик предложил мне отправиться в библиотеку, и я услышал, как Урсула с досадой произнесла:
      - Но куда же подевался Хьюго?
      Когда сэр Фредерик захлопнул дверь, я знал, что все в гостиной снова разбились на группки и что она снова наполнилась молчаливым враждебным ожиданием, ожиданием Хьюго.
      Глава 2
      Мне сэр Фредерик плеснул немножко розового джина, а себе, гораздо больше, виски с содовой, затем он подошел к глубокому кожаному креслу и вольготно уселся, скрестив длинные нога. Он ободряюще мне улыбнулся, ибо я взирал на него с благоговением, которое безуспешно пытался скрыть. Библиотека была основательной, не то что компактные современные кабинеты, обставленные по стенам узкими стеллажами. Нет, это была просторная комната с высоким потолком, с огромными, доходящими почти до полу окнами, и тем не менее на всем тут был налет аскетизма, свойственного обиталищу ученых мужей. Книжные полки упирались в потолок, украшенный лепниной; чтобы дотянуться до кожаных фолиантов, расставленных на верхних полках, нужно было залезть на высокую стремянку. Правда, я сразу определил, что к этим фолиантам давным-давно никто не прикасался. Между рядами книг кое-где серели мраморные бюсты бородатых мыслителей античности, вид у гениев был неухоженный. Я узнал Еврипида, точно такой же имелся и в нашей университетской библиотеке. У нашего факультетского старца вид был скорее удрученный, и на его груди красовалась табличка с надписью: "соблюдайте тишину". Мне всегда казалось, что у Еврипида налицо основные симптомы чахотки, однако здешний его мраморный близнец заставлял предположить, что великий грек страдал гастритом.
      - Так, значит, вы очутились здесь совершенно случайно?- сэр Фредерик ласково улыбнулся, теребя пальцами шнурок монокля, это входит в привычку у всех, кто носит эту штуку.
      - Да, абсолютно, мистер Фредерик,- ответил я.- Это все из-за грозы.
      - Поразительно!- воскликнул он.- Ваш визит лишний раз подтверждает давний мой вывод: случайность часто выглядит как очевидная преднамеренность.- Его взгляд скользнул по рядам книжных полок.- Подобные явления никогда серьезно не исследовались, я имею в виду, официальной наукой. Бытует мнение, что это связано с магией. Напридумывали всякую чушь, вроде телепатии и колдовства, что это все происки ведьм и прочей нечисти. И все же... в этом что-то есть. Я все думаю об атомистической теории Демокрита: он считал, что вся вселенная есть фатальное совпадение случайностей.
      Я тайком за ним наблюдал, почувствовав, что великий хирург оседлал любимого конька, наблюдал с обожанием, и все никак не мог преодолеть свою робость.
      - Ну это я так, к слову,- он снова обернулся ко мне,- а ваше прибытие было действительно случайным совпадением.- В его голосе еще слышалось легкое сомнение, по совершенно не обидное.
      Я залпом выпил свой джин и наконец отважился заговорить.
      - Вероятно, я ввалился сюда в самый неподходящий момент...- "и теперь мне лучше уйти", вот что я должен был произнести дальше, эти единственно верные слова, которых от меня явно ожидали, но не дождались. Я вдруг выпалил то, что не давало мне покоя все это время: - А что за малый этот Хьюго, которого все ждут? Неужели я так на него похож, прямо как близнец?
      - Полагаю, это маловероятно,- сказал сэр Фредерик, наставляя на меня монокль, будто на самом деле это был лорнет. Он вообще практически не использовал его по назначению, это была скорее игрушка.- А впрочем, я могу только предполагать. Я никогда его не видел. И все остальные - тоже.
      - А-а!- завопил я.- Теперь я понял, о каком совпадении вы говорили. Ждали его, а вошел я.- Я умолк, немного даже раздосадованный тем, что не похож как две капли воды на таинственного Хьюго. Затем, увидев, что сэр Фредерик снова тепло мне улыбнулся и, судя во всему, готов и дальше терпеть мое присутствие, я окончательно обнаглел: - Признаться, приняли они меня довольно прохладно, сэр.
      Поскольку сэр Фредерик ничего на это не сказал, я нехотя поднялся с кресла и промямлил:
      - Ну все. Мне, пожалуй, пора.
      Сэр Фредерик продолжал сидеть, словно к чему-то прислушиваясь. Но ни в комнате, ни за стенами не было слышно ничего, кроме далеких раскатов грома. В окно я увидел, что небо снова стало низким и темным, и снова его прошивают зигзаги молний.
      - Садитесь, мой мальчик,- пригласил он.- Если угодно, можете переночевать. Хоть это не мой дом, смею вас заверить, что никто не будет против. А кроме того, ваше присутствие может оказать всем неоценимую услугу.- Он тоже посмотрел на огромные окна.- Снова гроза собирается, хотя одна только что закончилась.
      И действительно по стеклам застучали первые тяжелые капли.
      Я тут же повиновался, разве я мог возразить самому сэру Фредерику? И меня почему-то нисколько не смущало, что я до сих пор не знаю, как зовут хозяина этого дома, который, между прочим, меня к себе не приглашал. Сэр Фредерик вдруг наклонился поближе, внимательно посмотрел на свои сцепленные пальцы, а потом, высоко вскинув густые седые брови,- на меня.
      - Да,- сказал он.- Хьюго пока никто не видел. И еще три недели назад никто не знал, что он вообще существует. А он, оказывается, законный владелец этого дома; и все его обитатели, которые надеялись жить-поживать здесь до конца своих дней, теперь целиком и полностью зависят от этого молодого человека, от его капризов и настроения. Никто из этих людей никогда не зарабатывал себе на жизнь и не умеет этого делать. И если Хьюго решит, что обойдется без их общества, то все они окажутся в безвыходном положении. Сами понимаете, что этот молодой человек вряд ли может рассчитывать на теплый прием, а приехать он может в любой момент.- Мой собеседник снова откинулся на спинку кресла и положил руки на колени.- Поэтому я даже рад, что вы сюда явились. Хоть немного разрядили атмосферу. Они уже не сумеют накопить столько злости во второй раз.
      - Понимаю,- сказал я.- Выходит, я стал в некотором роде громоотводом.
      Теперь я и сам с нетерпением ждал появления Хьюго, будто и моя судьба каким-то образом от него зависела. Это было не просто любопытство, мне хотелось защитить этого парня. Я сочувствовал ему, сочувствовал как человек, только что наткнувшийся на эту стену из милых приятных голосов и враждебных взглядов. Я все сильнее проникался к этому парню симпатией. Я был на его стороне и чувствовал себя его другом. А помощь друга ему непременно понадобится, в этом я был абсолютно уверен. Тем временем сэр Фредерик продолжал:
      - Ситуация, отягощенная сложными обстоятельствами.- Он говорил очень четко и спокойно, будто рассказывал историю болезни, чем еще больше меня заинтриговал.- Этот дом и земля принадлежат семейству Алстонов. Они тут с тысяча семьсот восьмидесятого года, когда здесь обосновался Алстон, унаследовавший от отца какие-то индийские мануфактуры. У Алстонов всегда были тесные контакты с Индией.- Он разок качнул моноклем.- Юная леди, принявшая вас за Хьюго,- это Урсула Алстон. Она и ее брат Джим - близнецы. Еще три недели назад, до того момента, как их батюшка скончался в лондонской психиатрической больнице, они были уверены, что являются единственными его наследниками, и все их родственники и приятели, которых вы сегодня лицезрели, тоже в этом не сомневались. Но...
      - А от чего умер их отец?- не удержавшись, перебил его я.
      - Опухоль мозга. Настрадался, бедняга. Началось с головных болей, это был довольно долгий период, а потом стал меняться и характер: приступы ярости сменялись бурными рыданиями. Скорее всего, родня его решила, что он постепенно сходит с ума. Вечером, накануне операции, мы очень долго с ним беседовали. Незаурядный был человек: много чего повидал на своем веку и не раз пускался в весьма своеобразные авантюры. Он сам настоял на том, чтобы я выслушал его исповедь. И поскольку я знал, что шансы на удачный исход нашей операции ничтожны, то не решился ему отказать. Тогда он и попросил меня об одной услуге. Почему он выбрал именно меня? До сих пор не могу понять.
      - А я могу,- тихо произнес я, так чтобы сэр Фредерик не услышал. Правда, мне показалось, что он все-таки услышал мою реплику, но сделал вид, что это не так.
      - Я раньше не был знаком со своим пациентом. Тем не менее я почувствовал себя обязанным уважить его просьбу. А попросил он меня, на тот случай, если операция завершится летальным исходом, сообщить неприятную новость его семейству. И уточнил: он имеет в виду не свою смерть, она-то вряд ли так уж сильно их опечалит. Нет, речь идет совсем о другом... И он рассказал мне про Хьюго.
      Я резко наклонился, едва не вывалившись из кресла: наконец-то я сейчас узнаю, кто же он, этот неведомый мне Хьюго, за которого меня приняли!
      - Двадцать пять лет тому назад мой пациент жил в Индии, и там он влюбился в индианку, представительницу высшей касты, если угодно. Если вы не против, давайте будем называть ее принцессой. Он женился на ней, она родила ему сына, но сама не перенесла родов, умерла. Ал стон сразу покинул Индию, вернулся в Лондон, где его ждала невеста, с которой он обручился перед отъездом. "Типичная англичанка, милая, но пресная",- так он о ней отозвался. Он честно собирался рассказать ей о своей женитьбе, но когда они встретились, понял, что это невозможно. Поскольку ему хотелось иметь свою семью, он быстренько придумал себе очень удобную концепцию: ради всеобщего блага и спокойствия правдой можно пожертвовать. И вообще правду надо аккуратно дозировать, открывать человеку ровно столько, сколько он в состоянии вынести... или сколько он позволяет открыть.- Сэр Фредерик принялся раскачивать монокль, точно маятник.- Признаться, это его утверждение произвело на меня сильное впечатление. Подобные теории дают богатую пищу для ума, м-да.- Он снова откинулся на спинку кресла и улыбнулся Еврипиду, уныло взиравшему на него с высокой полки.
      - Сэр, а что же стало с Хьюго?- нетерпеливо спросил я.
      - С Хьюго?- переспросил сэр Фредерик, которого я грубо оторвал от приятных философских размышлений над софизмами мистера Алстона.- У него все сложилось вполне благополучно. Отец забрал его у индийских родичей, хотя это было непросто. Любой вам сказал бы, что мистеру Алстону не стоило отбирать сына у восточных своих родственников, мог бы потом спокойно начать жизнь, как говорится, с чистого листа. Но мистер Алстон рассудил иначе. Вероятно, он действительно любил свою индийскую принцессу и очень дорожил сыном, ведь это была единственная память о прежнем счастье. Трудности и препоны его не пугали, это был человек очень волевой. Нашел сыну хорошую няньку и отправил их в Париж. Там он и вырос под присмотром наставников, английских, разумеется, ни в чем не зная отказа, что и превратило его в образцового баловня, вечно всем недовольного. Отец тратил на него деньги, не считая. Хочешь путешествовать, пожалуйста, только, разумеется, вместе с наставниками. Ему даже было разрешено навестить своих индийских родственников. Но вообще-то он жил в Париже.
      - Счастливчик!- вырвалось у меня.
      - Согласен,- сказал сэр Фредерик снисходительным тоном, слегка меня задевшим.- Совершенно с вами согласен. Полукровкам действительно лучше всего жить в Париже, раз уж они такими появились на свет. Но этот юноша со свойственным молодости упрямством мечтал об ином.
      - Сэр, вы действительно считаете, что молодые упрямее стариков и людей среднего возраста?- спросил я.
      - Нет, не считаю,- ласково успокоил он меня.- Это всего лишь расхожее мнение, не менее банальное, чем ваша уверенность в том, что в Париже живут одни счастливчики. Как я уже сказал, мечтал он об ином. И среди прочего о том, чтобы переселиться в Лондон.
      - В Лондон?- изумился я.- Но почему?
      - Полагаю, только потому, что Лондон - единственное место, где ему запрещали жить, и не только жить, но даже просто приехать туда на несколько дней. Его отца можно понять, появление Хьюго в Лондоне было слишком опасным. Мистеру Алстону совсем не хотелось, чтобы вторая его семья прознала о существовании первой. Надо сказать, ему удалось сохранить свою тайну, поскольку жена его была на редкость нелюбопытной, в этом смысле ему повезло.
      - А сам Хьюго знал о том, что у отца есть вторая семья?- спросил я.
      - Ничего не могу сказать. Мне известно только то, что сообщил мне в тот последний свой вечер мистер Алстон. Он сказал, что поселил Хьюго в Париже, пристроил в хорошую школу, а потом почти о нем не вспоминал, и навещал его крайне редко. А что вы хотите? У него в Англии была другая жизнь, другая семья, он был вполне доволен и тем и тем, долгие годы. Через год после свадьбы английская жена подарила ему близнецов, все было как у всех, тихо и спокойно, пока не умерла жена, это случилось пару лет назад. Вероятно, именно эта утрата побудила сэра Алстона поближе сойтись с дочерью и сыном. Мне лично показалось, что общение с ними принесло ему сплошные разочарования, это был в некотором роде шок, хотя он так и не сказал мне, что его так поразило. По-моему, с ним вообще сложно было ладить. Вероятно, это опять же только мое собственное предположение, он вдруг обнаружил, что дом его заполонили какие-то сомнительные личности, не смевшие туда являться раньше, пока была жива жена. Бесконечные родственники, норовящие что-то урвать, толпы приятелей Джима и Урсулы, и просто случайные их знакомые. Мистер Алстон внезапно обнаружил, что его собственный дом больше ему не принадлежит, а его дети, оказывается, больше уже не дети. Это печальное открытие невольно навело его на мысли о прошлом: об Индии, о первой жене. Его охватила острая тоска. Конечно, решающую роль тут сыграло и физическое состояние: затяжная депрессия, усталость, раздражительность, и прочее, и прочее. Но все это вкупе обрело форму болезненной ностальгии. Она и заставила его принять решение, которое вся кий нормальный человек счел бы порождением больного мозга, изувеченного опухолью.
      - Он сделал Хьюго своим наследником!- почему-то обрадовался я.
      - Оставил ему практически все,- подтвердил сэр Фредерик,- в том числе этот дом и прилегающие к нему земли. Урсуле и Джиму он выделил содержание: по триста фунтов ежегодно. Такие деньги для большинства наших соотечественников были бы истинным благом, до конца жизни избавили бы их от финансовых забот. Но для Джима и Урсулы это означает лишь изгнание из привычного мира в мир совершенно незнакомый, которого они боятся. Они, естественно, понимают, что пришествие Хьюго лишит их былого блеска и роскоши. Но они даже не представляют, что деньги можно зарабатывать самим, у них нет ни малейшего желания обременять себя какими-нибудь обязанностями или совершать какие-то усилия. Их даже нельзя за это осуждать. Так уж они были воспитаны. Им живется ничуть не хуже тех, кого вы, молодые, наверное, до сих пор называете "рабами зарплаты", или это выражение уже вышло из моды?
      Он умолк, с улыбкой ожидая моего ответа. Уязвленный тем, что он считает меня желторотым юнцом, я небрежно произнес:
      - Зато они очень эффектны и неплохо смотрятся, возможно, их все-таки стоит сохранить в первозданном виде, на радость остальным членам общества.
      Сэр Фредерик рассмеялся:
      - Вот каковы, оказывается, современные веяния! Но я человек старомодный и считаю, что даже самым изысканным и эффектным было бы полезно немного поработать. От безделья растет живот и дрябнут мышцы, так что ваши изысканные лентяи рискуют растерять весь свой шарм. Ну да бог с ними. Нас с вами их будущее не должно тревожить. Лучше я продолжу свой рассказ. Их отец попросил меня, во-первых, сообщить близнецам о новом наследнике. Они приняли это известие вполне достойно, ничем не выдав своих чувств, особенно хорошо держалась Урсула, все-таки воспитание великая вещь. А во-вторых, мистер Алстон взял с меня слово, что я непременно найду предлог для визита именно в день приезда Хьюго. Я сказал, что сделаю все от меня зависящее, и вот я здесь, жду вместе со всеми этого парня. Но завтра я непременно должен быть в Лондоне. Если Хьюго не приедет сегодня вечером или ночью, мне не удастся сдержать слово, данное его отцу. Но даже если он все-таки приедет... мм... кстати, у вас ведь сейчас каникулы?
      - Да, каникулы,- подтвердил я.- Собирался поездить на машине...
      - А сколько дней еще осталось?
      - Десять,- честно выложил я, а ведь мог бы на всякий случай и приврать. Мог бы, но только не сэру Фредерику.
      - Тогда вот что... Не в службу, а в дружбу... Побудьте тут вместо меня, а? Поработайте, так сказать, буфером, хотя бы несколько дней. Вам это даже проще, вы с Хьюго почти ровесники, ваше общество будет ему гораздо приятнее моего. Будете его телохранителем. Не подумайте только, что я намекаю на какие-то жуткие козни и злодейства, в английских поместьях это в принципе не принято, я говорю фигурально. Вам этот опыт будет даже полезен: ситуация сложилась весьма любопытная, с психологической точки зрения, а вам, коллега, нужно учиться обращению с живыми людьми, а не только с трупами в анатомическом театре. Медицина это искусство, и таковой останется всегда, сколько бы эти глупцы технократы ни пытались превратить нас в роботов. А потом,- он наклонился поближе и загадочно улыбнулся,- милости прошу ко мне в гости, заодно и расскажете, как тут все было, а я угощу вас таким обедом, каким вас не накормят даже в вашем обожаемом Париже.- Он вынул из кармашка часы.- Если вы примите мое предложение, то я еще успею на девятичасовый поезд и смогу спокойно выспаться в собственной постели. Ну так как же?
      Я тупо на него взирал, открыв от удивления рот. Я уже знал, что не посмею возразить, хотя он только что беззастенчиво лишил меня последних дней отдыха, да еще так это обыграл, будто делает мне великое одолжение. Я уже знал, что соглашусь, но все-таки предпринял отчаянную и неубедительную попытку вырваться из капкана:
      - Сэр, но что скажут эти люди и что я им скажу? Они не потерпят в своем доме какого-то приблудного незнакомца. Они велят мне убираться прочь и будут совершенно правы.
      Сэр Фредерик уже поднялся и теперь смотрел на меня сверху завораживающим ласковым взглядом, как удав на кролика.
      - Об этом можете не волноваться,- вкрадчивым голосом утешил меня он.Тут у них всегда пасется уйма народу, кто-то приезжает, кто-то уезжает, здесь так заведено. Алстон-холл славится своим неуемным гостеприимством. Полагаю, тут никто точно не знает, откуда взялся тот или иной гость. Вы скажете, что вы пока вместо меня, и этого будет достаточно. Они будут вам рады, вот увидите. И позвольте вам напомнить,- сказал он пряча в карман жилета свой монокль,- что это теперь дом Хьюго. Если вы с ним подружитесь, никто не посмеет вам и слова сказать.
      Он ободряюще потрепал меня по плечу и ретировался. И только тогда до меня дошло, как ловко он меня поймал: не просто уговорил остаться, но заставил нести всякую чушь. В результате все выглядело так, будто я сам жаждал тут торчать весь остаток каникул.
      Дом Хьюго! Я еще раз оглядел угрюмую мрачную библиотеку, плотные ряды никем не читаемых книг, мраморные бюсты бородатых греков, темную мебель, свинцовое небо, видневшееся в окне. И что этот парижанин с восточными корнями собирается со всем этим делать? Ладно, хотя бы я не буду смотреть на него как на врага, в отличие от всех обитателей этого дома.
      Глава 3
      Вечер прошел довольно гладко. Сэр Фредерик был прав: никто ни о чем меня даже не спрашивал. Все обращались со мной как с его протеже, хотя на самом деле, вероятно, думали, что он специально меня вызвал, чтобы я вел наблюдение в его отсутствие, пока он сам не сможет вернуться. Обед был накрыт в столовой, расположенной в пристройке, тускло освещенной желтым электрическим светом. Мне вообще все казалось каким-то туманным, настолько я был огорошен вдруг свалившимся на мою голову приключением. Я увидел каких-то новых людей, которых не было тогда в гостиной, оказалось, что это соседи, приглашенные на обед, и я не стал особо их рассматривать. Единственным совершенно четким и определенным объектом была для меня Урсула в своем сверкающем желтом платье, с сияющими светлыми волосами и искрящимся очарованием. Она и в самом деле была дивным созданием. Я мог любоваться ею сколько угодно, поскольку она напрочь забыла о моем существовании, а если даже и нет, то ей все равно не было никакого дела до моей невзрачной персоны. Не скажу, что она была красавицей, но она была натуральной блондинкой с золотистым оттенком волос и прекрасно знала, насколько редок этот дар природы, и насколько притягателен для мужчин.
      Я в тот вечер еще подумал, что, будь мне восемнадцать, я бы тут же погиб, хотя бы ненадолго. Но я уже вышел из этого возраста и потому сказал себе: "Нет, только не это".
      Глава 4
      Хьюго прибыл только на следующий день, во второй его половине. Все утро я провозился со своей машиной, прочищал и сушил мотор, долго пробовал завести, а когда мне это наконец удалось, проехался по окрестностям, а после заехал в гостиницу на ленч, чтобы не слишком мозолить всем глаза в доме, куда меня никто не приглашал. Я с азартом носился по сельским дорогам, забыв и про Алстонов, и про их интриги, прогулка здорово меня взбодрила. В какой-то момент я подумал, что самое лучшее - вообще отсюда укатить, и пусть мой визит в Алстон-холл останется в памяти, как забавное приключение, больше похожее на красочный сон. Но в ту пору я был еще очень молод и щепетилен, как школяр. Сам великий сэр Фредерик оказал мне честь, почтив своим доверием, и я не мог его подвести, нарушить обещание. Надо было сразу сказать ему "нет" и не ввязываться в эту историю.
      Обещание обещанием, но мне и самому, если честно, хотелось посмотреть на Хьюго.
      Когда я подъехал к дому, чтобы припарковать свою машину, то увидел у крыльца огромный лимузин и шофера, перетаскивавшего на крыльцо багаж. Судя по количеству вещей, прибывший решил обосноваться тут надолго: несколько сундуков, чемоданы, коробки, и на всех яркие нарядные ярлыки. Шофер с трудом взбирался по ступенькам, видимо ноша была увесистой.
      Я подбежал к крыльцу и, обогнав шофера, помчался в гостиную.
      Хьюго с потерянным видом стоял посреди комнаты. На этот раз никто его не ждал, ни единая душа. Все разбрелись по разным местам, кто куда. Одни пошли прогуляться, другие поиграть в гольф, кто-то решил немного соснуть после ленча. Он стоял у круглого столика, разглядывая какую-то безделушку, которую держал в правой руке, поворачивая ее, поглаживая пальцами, левую же руку он спрятал в карман. Вид у него был мрачный и обиженный, совершенно не подобающий человеку, приехавшему в свои владения. Услышав мои шаги, он резко обернулся, и правая рука его опустилась, замерев, на столешницу, как будто его застукали с поличным, словно он хотел прикарманить эту несчастную безделушку.
      - Привет!- сказал я.- Я Джейк Сиборн. А вы, насколько я понимаю, Хьюго Алстон. И, наверное, только что приехали. Какая жалость, что вас никто не встретил! Они все ждали вас вчера вечером.
      Произнося все это, я чувствовал себя форменным болваном. Я был тут лишь случайный гость и не имел никакого права приветствовать хозяина дома. Но надо было как-то выкручиваться из этой неловкой ситуации.
      Хьюго наконец избавился от крохотной шкатулки из слоновой кости, поставив ее на место, и подошел ко мне. Он был необыкновенно хорош собой. Я порадовался про себя, что не зря потратил два драгоценных каникулярных дня на его ожидание. Роста он был среднего, и на редкость грациозный, как летящая чайка. Все в его облике - и походка, и манера стоять, и даже одежда было очень гармоничным. Ни одного лишнего или неловкого жеста, он просто не умел двигаться некрасиво. Он протянул мне руку - она была темно-смуглой, изящной и наверняка сильной,- чуть склонив голову набок, секунды две серьезно и сосредоточенно меня рассматривал. Я заметил, как его темные глаза чуть дольше задержались на моей ярко-рыжей шевелюре, и безупречно очерченные губы дрогнули в летучей улыбке: было ясно, что этот окрас показался ему необычным, но не безобразным. Закончив осмотр, он пытливо заглянул мне в глаза, вероятно пытаясь определить, друг перед ним или враг. Надо полагать, я выдержал испытание, поскольку в глазах Хьюго заискрился смех, и он тоже протянул мне руку.
      - Очень приятно,- мягко, и в то же время слишком уж четко произнес он. Разговаривал он практически без акцента, если что-то и выдавало иностранца, так это чересчур правильное построение фраз и тщательная артикуляция, мы, коренные англичане, обращаемся с языком куда небрежнее.- Да, я Хьюго Алстон.- Он улыбнулся обезоруживающей улыбкой.- Простите за дурацкий вопрос... мы с вами родственники? Понимаете, я никогда не был в Англии и не знаком ни с кем из своей родни.
      Я рассмеялся, обрадовавшись, что наконец получил возможность все объяснить.
      - Нет-нет! Насчет меня не беспокойтесь, я вам никто, я тут вообще человек посторонний, можно сказать, вторгся самым нахальным образом. Уеду сразу, как только прикажете.
      Хьюго выслушал мои слова очень внимательно.
      - Вы знаете сэра Фредерика Лотона?- спросил я.
      Хьюго сурово сдвинул брови.
      - Он хирург, да?- в его мягком голосе вдруг зазвучала угрожающая нотка.- Из тех, кто оперировал... моего отца. Мяс-с-сники,- прошипел он уже со злобой.- Знаю. И непременно с ним разберусь при первой же возможности.
      - Ну зачем же вы так!- воскликнул я, потрясенный его агрессивностью.Поймите, у вашего отца была опухоль мозга! Удаление такой опухоли считается одной из самых сложных операций. Никто кроме сэра Фредерика не посмел бы за это взяться. Ваш отец сам к нему обратился, и сэр Фредерик рассказал ему все, все как есть. Он все равно бы умер, независимо от...
      - Но пожил бы еще!- перебил меня Хьюго.
      - Возможно, но совсем недолго. Он решил рискнуть, каждый волен выбирать сам: или стать полноценным здоровым человеком, или... в общем, вашему отцу не повезло. Вы не имеете права осуждать тех, кто пытается вас, неблагодарных несмышленышей, спасти.- Я так разнервничался, что почти кричал на него.
      - Этому вашему спасителю хорошо заплатили,- процедил он сквозь стиснутые зубы. Смугловатое лицо, в котором не было даже намека на румянец, к моему удивлению, лишь еще больше побледнело.
      - Заплатили не больше, чем стоит его мастерство и потраченное время,огрызнулся я.- Он не давал никакой гарантии. Возможно, ваш отец на самом деле не хотел рисковать, но учтите: многие умоляют доктора дать им шанс. Сэр Фредерик мог ничего не делать, просто бы наблюдать, как его пациент умирает...
      - А вместо моего отца прикончить кого-нибудь из особо желающих,ввернул Хьюго. В этих словах были вызов и издевка, но тон, которым они были сказаны, заметно потеплел. Хьюго вроде бы даже меня поддразнивал, уже без всякой злобы. А ведь еще миг - и мы бы страшно разругались. Однако его настроение почему-то резко из менялось, да и мой гнев куда-то улетучился. Снова на меня посмотрев, он понял, что я уже остыл, и с улыбкой изрек: - Все понятно, вы тоже член клана, все врачи друг за друга горой, они всегда против нас, бедных несмышленышей.
      Я тут же объяснил, что пока еще не имею чести быть врачом, и, чтобы сразу исключить всякие недоразумения, рассказал, как сэр Фредерик приехал и ждал его, как тут вдруг случайно очутился я, и как он попросил подменить его, поскольку в Лондоне у него срочные дела. О том, что сэр Фредерик попросил меня защитить его от родственничков, я предпочел умолчать, побоявшись ранить его самолюбие. Выложив все это, я бодренько заметил:
      - Думаю, он скоро вернется, и тогда я смогу уехать.
      Хьюго развернулся и стал с отрешенным видом слоняться по комнате, а я стоял как пень и пытался понять, о чем он сейчас думает. Наконец он снова подошел и буквально впился в меня своими черными глазищами. Мне стало немного неуютно. Я почти не сомневался, что он сейчас поймет, какова моя истинная миссия. Помолчав, он спросил:
      - Вы уже видели всех их, ну... мое семейство? Что вы можете о них сказать? Какие они?
      - Какие?- растерянно переспросил я и, стараясь на него не смотреть, пробормотал: - Люди как люди, нормальные.
      - А сколько их? Как они выглядят?- продолжал расспрашивать он.
      - Ну-у,- отведя взгляд, покорно начал я,- во-первых, у вас есть сводная сестра, Урсула.
      - Сестра?- он порывисто подался вперед.- Расскажите мне о ней.- Заметив мое замешательство, он успокоил: - Не бойтесь. Я вас не выдам, не проговорюсь, слово чести.- По его тону я понял, что малейший намек на недоверие будет воспринят как смертельное оскорбление.
      И тогда я решил, ладно, будь что будет, хотя и побаивался выкладывать свои впечатления.
      - Она прелесть, и очень хорошенькая, натуральная блондинка с голубыми глазами...
      - А-а,- он, вздохнув, стал изучать потолок, всем своим видом демонстрируя разочарование.- Да-да, милое дитя.
      Я расхохотался, точнее говоря, загоготал. Столь бурную реакцию у меня вызвала и эта старомодная характеристика, и абсолютная ее несправедливость, а главное, я с облегчением почувствовал, что действительно могу спокойно обсуждать с Хьюго его родню.
      - Да ничего подобного! Она отнюдь не наивный ангел, только не спрашивайте, в чем это выражается. Я сам не знаю в чем, я и видел-то ее всего пару минут, в окружении прочих родственников.
      Он снова наклонился поближе, прямо-таки со змеиной грацией, и почти небрежным тоном спросил:
      - Вы в нее влюблены?
      Я снова чересчур громко расхохотался.
      - Вы шутите! До вчерашнего вечера я вообще не был с ней знаком. Любовь с первого взгляда бывает только в сказках, по крайней мере...
      Я вовремя прикусил язык, едва не сказав "у нас в Англии", вспомнив, что он сам англичанин только наполовину. Возможно, ему будет неприятно, если я об этом напомню, пусть даже без задней мысли.
      Он мрачно пробормотал:
      - Влюбиться можно только с первого взгляда, и никак иначе.
      Совершенно не представляя, что на это можно ответить, я предпочел сменить тему:
      - Ваша сестра, по-моему, главная персона в этом доме, без нее все пойдет кувырком. Брат Джим очень на нее похож, но только внешне, он чересчур ленив и высокомерен, и поэтому его можно вообще не принимать в расчет: ему ни до чего нет дела.
      Мне вдруг стало жаль этого парня. Сам не знаю, как у меня выскочила эта фраза:
      - И на кой черт вы сюда притащились?
      Он сидел на подлокотнике большого кресла, нервно покачивая ногой в роскошном ботинке и слишком уж пристально разглядывая рисунок на ковре.
      - По-вашему, это очень глупо с моей стороны?
      - Просто довольно странно,- не очень уверенно произнес я.
      - Да, конечно,- согласился он.- Это странно, и, наверное, глупо.- Он задумался, видимо, пытаясь получше сформулировать причины своего приезда.Понимаете, я всю жизнь мечтал побывать в отцовском доме, познакомиться со второй его семьей. А он запретил мне сюда приезжать. В принципе, понятно почему. У него была английская жена, и дети - чистокровные англичане. Зачем ему нужен был такой сын, как я.- Он резко вскинул голову, и на этот раз в его пытливом взгляде была откровенная печаль.- Знали бы вы, дружище, как это непросто...- он с трудом подбирал слова, словно впервые заговорил на эту тему, хотя чувствовалось, что думал он об этом часто,- да, вам всем, точно знающим, кто они такие, не дано понять, каково тем, кто обречен на существование одновременно в двух разных мирах. Вроде бы ты по праву принадлежишь и тому, и другому. Но каким страшным и вместе с тем желанным кажется именно запретный плод, именно тот мир, в который тебя не пускают. Я познакомился с маминой родней. Но теперь мне хочется породниться с семьей отца, хотя бы попытаться.
      Он резко вскочил, и его выразительное лицо исказили боль и ярость.
      - Они обязаны меня признать! У меня есть на это законное право! И я добьюсь своего! Пусть только посмеют указать мне на дверь! Если они хотя бы намекнут, тут же сами отсюда выкатятся! Они, а не я!
      - Ради бога, успокойтесь!- сказал я, испугавшись, что он сейчас или расплачется или швырнет на пол парочку-другую безделушек; однако он ничего не тронул, лишь стиснул кулаки и весь напрягся, словно приготовившись сразиться с неведомым врагом. Но постепенно он успокоился, и его поза стала более естественной. И тут я с ужасом услышал за своей спиной тихий, срывающийся на дискант тенорок:
      - Мне очень неловко вмешиваться в вашу беседу, но хотелось бы знать, что тут такое происходит?
      Обернувшись, я увидел брата Урсулы, Джима. Он был в костюме для верховой езды и стоял, демонстративно засунув руки в карманы, а на губах его застыла надменная усмешка, еще более уничижительная, чем обычно. Хьюго вскинул голову и вопрошающе на меня посмотрел:
      - Кто он такой?
      - Это ваш сводный брат, Джим Алстон,- сказал я и повернулся, собираясь уйти.
      - Пожалуйста, останьтесь!- попросил Хьюго так настойчиво, что я невольно остановился.
      - Понятно,- сказал Джим, осматривая Хьюго со всем доступным его английской эмоциональности презрением,- новый хозяин уже отдает приказы! Думаю, вам стоило бы сначала посвятить в свои планы семью, прежде чем обсуждать их с первым попавшимся субъектом.- Он слегка отступил назад и теперь удостоил меня столь же унизительного осмотра.
      - Кстати, не пора ли вам удалиться? По-моему, самое время. Мы не имеем чести вас знать. Этот дом не гостиница и, увы, не студенческое общежитие.
      Секунду назад я и сам считал, что мне пора отсюда убраться. Но взглянув на самодовольную физиономию этого сопляка, понял, что перестану себя уважать, если не поставлю его на место. К тому же меня подзадоривало присутствие Хьюго. Отчаянно покраснев, я выпалил первое, что пришло в голову:
      - Полагаю, это отнюдь не ваша обязанность - решать, что тут кому нужно делать.
      Мы все больше свирепели, будто два упрямых терьера, готовых сцепиться в драке. Следующим этапом могла быть только потасовка. Ни Джим, ни я не хотели учинять подобное безобразие в нарядной гостиной, но уступить было невозможно. Положение спас Хьюго. Он подошел к нам и сказал:
      - Позвольте мне принять окончательное решение. Этот дом принадлежит мне,- он повернулся в мою сторону,- и я прошу вас остаться. С этой минуты вы мой гость, и имеете полное право здесь находиться.- Он искоса посмотрел на Джима своими черными глазищами: тот явно немного струсил.- У нас с вами один отец,- произнес Хьюго тихо, но очень твердо.- Не забывайте этого. Пока я прошу только об этом. Нам надо получше друг друга узнать. Надеюсь, мы скоро сумеем это сделать. И тогда сразу станет ясно, стоит ли нам продолжать общение.- Повисла короткая пауза, пока мы проникались смыслом этих странных, полных скрытого драматизма слов. Джим стоял с опущенной головой, крепко закусив губу, а Хьюго внимательно к нему присматривался, словно пытался найти лазейку в его душе и определить наилучший способ общения.
      - Едва ли у нас найдется много общего,- произнес он наконец, будто вслух размышляя.- Но я прошу: пусть все тут остается таким, как всегда. Я не хочу ни во что вмешиваться, я не хочу ничего ломать. Я приехал скорее просто посмотреть, а не...- он, осекшись, отвернулся. Мне показалось, что он тайком вздохнул.
      И снова повисла неловкая пауза. Джим угрюмо пялился в угол, как обиженный школьник, только что получивший нагоняй за неподобающее поведение от молодого и втайне презираемого учителя; Хьюго снова принялся перебирать фигурки из слоновой кости, стоявшие на круглом столике, а я глумливо радовался тому, что Джим получил по заслугам. В этот поистине драматический момент дверь распахнулась, и в гостиную впорхнула Урсула, такая вся сияющая и веселая, такая нарядная в этом светло-зеленом шуршащем платье, идеально облегавшем ее точеную фигурку! И так восхитителен был огромный букет из полевых маков и ромашек, который она прижимала к груди...
      - Так вот вы где прячетесь!- воскликнула она, окидывая нас ласковым взглядом и сверкнув ослепительной улыбкой. Она стремительным шагом подошла к Хьюго и протянула ему руку.
      - Вы ведь Хьюго, да? Я видела у крыльца вашу машину. Мне так неловко, что никто вас не встретил. Понимаете, мы ждали вас вчера вечером.
      Хьюго тут же выпрямился как струна, вытащил из кармана левую руку, а из правой выпустил на стол слоненка из слоновой кости. Каждое его движение было полно врожденного изящества и грации. Разве кому-нибудь пришло бы в голову сравнить рукопожатие с музыкой или чудесным стихотворением? Но перед моими глазами происходило удивительное, поистине завораживающее действо. Урсула ждала с простертой рукой, и он покорно протянул ей свою, но это был жест, демонстрирующий подспудную силу, как будто Хьюго опасался, что эта девичья ручка протянута не для приветствия, а для вероломной атаки. И все же мне показалось, что в этом безмолвном поединке верх одержал он, Хьюго.
      Он осторожно сжал белые пальчики в своей смуглой ладони, не менее породистой, чем ее ладошка, сжал с типично британской сдержанной сердечностью, но все же его пожатие было, по-видимому, слишком крепким, потому что Урсула тайком вздохнула, и в ее улыбке промелькнуло на миг страдание.
      - Урсула,- сосредоточенно произнес он звучным, слегка вибрирующим голосом, будто хотел побыстрее привыкнуть к этому имени.- Я тронут столь сердечным приемом. Насколько я понял, мой приезд доставил вам кучу неудобств. Уверяю вас, я не представлял, что все так обернется. Хотя ваш брат, похоже, считает, что я специально все это устроил. Мне очень жаль. Но я уверен: вы поможете ему хоть немного меня понять, право, я не такое уж чудовище.- Хьюго улыбнулся грустной улыбкой, но по мимо грусти в пей было очаровательное озорство и лукавство, как и в улыбке самой Урсулы.
      - Даю клятву, что все ему объясню!- воскликнула она, пожалуй, даже с чуть ненатуральной готовностью.- Добро пожаловать, мы очень-очень рады вас, то есть тебя видеть... Ты не обижайся, если поначалу мы иногда...- она немного смутилась, но потом снова засияла улыбкой.- Я уверена, что ты все поймешь! Мы привыкли к тому, что это наш дом, и еще не привыкли к тому, что ты не просто гость, а...
      Хьюго остановил ее, выставив перед собой раскрытую ладонь.
      - Милая моя Урсула,- произнес он уже более теплым голосом, хотя в нем еще звучали властные нотки.- Я бесконечно благодарен тебе за эту откровенность. Именно это я надеялся получить от своих английских родственников. Я тоже хочу быть с тобой откровенным.- Он указал ей на кресло.- Может быть, нам лучше сесть?
      Сам он опустился на одну из неудобных кушеток и какое-то время разглядывал цветы на ковре. Джима он будто специально не замечал, хотя тот маячил в углу с пылающими от обиды щеками, и хотя ему дали отставку, явно не собирался уходить. Я тоже продолжал тут маячить, но в качестве стороннего наблюдателя. Я чувствовал, что Урсуле и Хьюго почему-то не хочется, чтобы я ушел. Возможно, им требовалось присутствие посредника. А возможно, они пока стеснялись друг друга, и им неловко было остаться одним. Джим, как я понял, был не в счет.
      - Тебя, наверное, интересует,- начал Хьюго,- чего ради я приехал сюда, зачем мне нужно разрушать счастье живущих под этим кровом людей. Тебе, видимо, кажется, что та жизнь, которую отец предоставил мне, в самом сердце Парижа, должна бы вполне меня устраивать, гораздо больше, чем эта.- И он бросил взгляд на ландшафт за окнами. А там была сущая благодать. Зеленые газоны влажно сверкали после дождя, справа росли кусты рододендронов, усыпанные чудесными розово-лиловыми цветами.- Возможно, вы все и правы. Но, пойми,- при этих словах мышцы лица его напряглись, и я уже знал, что это предвещало бурю,- дело в том, что ваш с Джимом - и мой, разумеется,- отец совершил одну непростительную ошибку: он запретил мне приезжать в Англию. Я мог ездить куда угодно, только не в Англию. Любые страны были мне доступны, только не моя прародина. И, естественно, больше всего на свете я хотел попасть именно сюда. Я должен был сюда приехать, чтобы развеять чары, вкусить запретный плод и успокоиться.
      Урсула улыбнулась ему сочувственной, почти материнской улыбкой, как будто это был наивный малыш. Но в голосе ее все-таки промелькнула предательская тень тайной надежды, когда она спросила:
      - Так значит, ты не собираешься тут жить? Ты только хотел побывать у нас... на экскурсии? Как обычно делают на каникулах?
      - Я еще ничего точно не решил,- холодно отозвался Хьюго.
      - Ой, ты не совсем верно меня понял!- всполошилась Урсула.- Я знаю, в любом слове ты невольно ищешь какой-то подвох. И напрасно. Я действительно подумала о том, что наша жизнь вряд ли оправдает твои ожидания. Тут тихо и уныло, совсем не то, к чему ты наверняка привык там, в Париже!- Она рассмеялась.- Поверь, здешнее общество ты вряд ли найдешь интересным и приятным! Викарий, местные фермеры, их жены и дочери...
      - Боюсь, что это ты не совсем верно меня поняла,- все еще натянутым тоном перебил ее он, без тени улыбки.- Я не ищу приятного общества, ты, видимо, имела в виду всякие развлечения. Я ищу душевного равновесия.
      Если бы он заявил, что ищет философский камень, я и то был бы меньше изумлен. Весь его облик и манеры до такой степени не соответствовали подобному желанию, что я, забывшись, переместился на передний план и довольно скептически переспросил:
      - Душевного равновесия? Это в ваши-то годы?
      Хьюго посмотрел на меня довольно сурово, явно оскорбленный моим недоверием; но когда он заговорил со мной, взгляд его смягчился и стал не по-юношески умудренным.
      - Да, в мои-то годы!- с незлобной насмешкой передразнил он меня.- Вы полагаете, что раз мы ровесники, то и наши потребности должны быть примерно одинаковыми? Но вы забыли, откуда я родом!- Прежде чем произнести эту фразу, он настороженно замер, а в голосе его вдруг зазвучало такое страстное негодование, что я инстинктивно попятился назад.
      - Неужели вы думаете, что я, как и вы, могу позволить себе мечтать о тихом незатейливом счастье? О жене и детях, чтобы было ради кого жить и трудиться? О том, чтобы найти свое место в обществе? Не важно где, лишь бы найти... Но кому, скажите на милость, кому я нужен во всем этом бренном мире?
      - Как это кому?- растерянно пробормотал я.- Вы могли бы чем-то заняться, получить профессию...
      - Профессию? Ха-ха!- он театрально рассмеялся.- А зачем она мне, эта профессия? Вы предлагаете мне тоже заняться медициной? Исцелять страждущих и помогать ближним? Но зачем мне навязываться людям, которые наверняка не захотят пользоваться моими услугами? Зачем вообще работать, если денег мне и так хватает? Нет, это все не для меня! Есть более разумные занятия в этой жизни: убивать то время, которое тебе отпущено, главное - добрести до могилы! Судя по тому, что мне рассказывали, вы живете тихо и спокойно, дни проходят незаметно, похожие один на другой. Мне говорили, что английские сельские дворяне - самые счастливые на свете люди, конечно, с точки зрения тех, кому по вкусу именно неспешная размеренность, без всякой суеты.
      Урсула снова звонко рассмеялась.
      - И кто же тебе все это наговорил? Отец?
      Хьюго кивнул.
      - Правда, я не особо хорошо понял, что он имел в виду. Но его слова запали мне в сердце. Я умолял его позволить мне пожить тут у вас. Но он не желал даже слышать об этом. Однако же он раскаялся, да, и решил загладить свою вину... правда, после смерти. Он повелел мне - и его воля для меня священна - не просто приехать сюда, но занять его место, взять бразды правления....
      - Даже не мечтай!- завопил Джим. Урсула молчала, только пристально смотрела на Хьюго своими сапфировыми глазами.
      - ... в качестве хозяина этого дома,- договорил Хьюго, делая вид, что не слышал реплики Джима.- Полагаю, тут не понадобится ничего менять, пусть все живут как раньше. Только отныне пусть знают, что я старший сын. Они должны с этим смириться и принять как данность. Больше я ничего не требую. Говоря откровенно, я ищу одиночества. Я не прошу вашей любви и даже дружбы... Но прошу уважить и мои желания, которые, в сущности, сводятся лишь к одному,- сказав это, он с вызовом посмотрел на меня,- мне необходимо достичь душевного равновесия, истинного покоя. И если я почувствую, что тут слишком много к тому препятствий,- он обернулся к Джиму,- мне придется несколько изменить свои планы.
      - Почему бы тебе не сделать этого сразу?- ухмыльнулся Джим, подходя чуть ближе. Увидев, что Хьюго смотрит на него с изумлением, Джим явно встревожился. Однако голос Хьюго, когда он отвечал на эту дерзость, был безупречно спокойным:
      - Опять меня неправильно поняли,- сказал он, впервые после появления Урсулы обращаясь к самому Джиму.- Я вовсе не имел в виду, что тогда уеду. Я имел в виду, что уедешь ты...
      Тут уж Урсула не выдержала и вмешалась:
      - Джим, уйди, прошу тебя!- крикнула она.
      Окинув нас с Хьюго свирепым взглядом, Джим метнулся к выходу и выскочил, хлопнув дверью. Урсула снова повернулась к Хьюго:
      - Пожалуйста, не сердись на него!- умоляющим тоном попросила она.- Ему действительно сейчас непросто, пойми. Он привык, что это все принадлежит и будет принадлежать ему, и я тоже привыкла к этой мысли... Но мы, женщины, более практичны, нам бывает гораздо легче переносить перемены. Ты со мной согласен? Хоть мы и близнецы, Джим гораздо моложе меня. Я имею в виду, в житейском смысле, он еще совсем глупый. Мне неловко это говорить, но наш отец все-таки напрасно скрыл от нас, что у него есть ты. Кто угодно растерялся бы, узнав, что, оказывается, он не единственный сын и уже не наследник...
      Хьюго сидел на краешке кушетки, прижимая руку к своему красивому высокому лбу, старательно загородив глаза ладонью, развернутой наподобие козырька. Понять, слышит ли он вообще ласковые уговоры Урсулы, было невозможно. Я не сомневался, что выходка Джима здорово его разозлила и обидела, поскольку почему-то возомнил, что успел понять особенности натуры Хьюго. Разумеется, он должен был предвидеть подобную реакцию, и тем не менее был уязвлен в самое сердце. Видимо, он внушил себе, что новая родня примет его с распростертыми объятьями, что ему безропотно позволят занять его законное место. Наконец он отвел от глаз смуглую ладонь и медленно пригладил ею волосы.
      - Может быть, мне действительно лучше уехать.
      - Нет, нет, нет! Что ты!- с таким негодованием закричала Урсула, что я почти поверил в ее искренность. А может быть, я просто заранее готов был в нее поверить, потому что мне самому хотелось, чтобы Хьюго остался? Хоть ненадолго...
      - Пожалуйста, не уезжай! Это твой дом, мы все так хотели с тобой познакомиться.- Она обернулась, призывая меня в свидетели: - Джейк видел, что вчера все собрались, допоздна тебя ждали! Он еще когда вошел, мы все подумали, что это ты!
      Она весело расхохоталась, но мне в этом смехе послышалась тайная досада - на то, что ей в конечном счете пришлось иметь дело не с рыжим увальнем с медицинского факультета, а с этим загадочным созданием, то обходительным и деликатным, то бешеным от ярости, а главное, совершенно непредсказуемым.
      Урсула вдруг живо вскочила с кресла и направилась к двери.
      - Пойду распоряжусь, чтобы твои вещи отнесли в комнату. А потом будем пить чай. Уверена, что и ты с дороги с удовольствием попьешь,- крикнула она уже с порога. Хьюго же продолжал что-то сосредоточенно обдумывать и, возможно, даже не слышал ее слов.
      Лишь когда торопливые шаги Урсулы замерли и тишину теперь нарушал только шелест листьев за окнами, Хьюго поднял голову и улыбнулся. А потом спросил у меня так тепло и доверительно, будто мы были знакомы всю жизнь:
      - Ну, что ты мне посоветуешь? Остаться или уехать?
      Я сел, вернее, неловко плюхнулся на какой-то стул, оказавшийся слишком низким, и вдруг ощутил, как на меня навалилось бремя невероятной ответственности. Мне нужно было как следует подумать, ибо я знал: он сделает так, как я скажу. Не потому, что особо мне доверял (судя по всему, он вообще никому не верил), а потому, что был по натуре фаталистом, и его вообще мало заботило, что с ним будет дальше. Были бы под рукой кости, он кинул бы их, загадав "да" или "нет", но под рукой оказался только я - значит, я и должен был сделать за него выбор. Глядя в его внимательные серьезные глаза, я сказал то, что думал сам, и что почему-то пришло мне в голову только в самый последний момент:
      - Мне бы хотелось, чтобы ты остался, независимо от того, хотят ли этого другие. Но... ты не думаешь, что это опасно?
      - Опасно?- его несколько нарочитое безразличие мигом исчезло, сменившись напряженной настороженностью.
      Он стремительно выпрямился, в глазах вспыхнули искорки.- Опасно? Для кого?
      - Не знаю,- пробормотал я, потирая лоб, я всегда это проделываю, когда меня осеняет какая-нибудь экстравагантная идея.- Просто твое присутствие подействует на них, как электрический заряд или как крупинка радия, в которой спрятана колоссальная энергия. Когда ты войдешь во взаимодействие с этими людьми, все их привычные и очень прочные связи распадутся. И кому от этого будет хуже, тебе или им, сказать трудно. Разумнее всего было бы вернуться в Париж, в крайнем случае, поехать в Лондон, а все юридические дела можно уладить и через поверенных. Ты совсем не обязан отказываться от своих законных прав. Но на твоем месте я ни за что бы тут не остался, тем более, если бы хотел достичь душевного равновесия.
      - Ах!- вдруг подал голос Хьюго и, резко качнувшись назад, разлегся на кушетке, положив под затылок сомкнутые ладони. Улегшись, он уставился отрешенным взглядом на украшенный лепниной потолок.- Душевное равновесие! Что, по-твоему, я имел в виду? Учти: совсем не благополучную сонную идиллию. Для таких, как я, равновесие достижимо лишь в преодолении, во власти над людьми и событиями. Я не мыслю равновесия без борьбы и опасностей...
      - Но ты ведь только что говорил совсем другое...- перебил я его, не веря собственным ушам.
      Он лишь нетерпеливо взмахнул рукой:
      - Ну да, знаю! Я же не говорил, что хочу чего-то определенного, раз и навсегда. Истина всегда кроется в неком равновесии противоположностей. Такова основа гармонии природы. Я приехал в это тихое местечко в поисках... хотел бы я и сам знать чего. Ты сейчас заговорил об опасности. А может быть, ты прав. Возможно, я и сам это предчувствовал, что здесь кроется какая-то тайна, опасная тайна. Возможно, я потому сюда и приехал!- воскликнул он с каким-то мальчишеским ликованием.
      - Ничего она тут не кроется!- перебил я его.- А если и кроется, то только в тебе самом, в твоем появлении в этом доме. Никаких мистических тайн. Господи боже мой! Неужели ты не понимаешь, какие чувства испытывают к тебе твои брат и сестра? Попробуй взглянуть на ситуацию с их колокольни. Они были уверены в будущем, в том, что отныне они хозяева этого дома. И тут являешься ты. Теперь они не успокоятся, пока от тебя не избавятся. А как этого добиться? Нужно устроить тебе невыносимую жизнь, чтобы ты захотел уехать. Если ты, конечно, их сам отсюда не выставишь. Но тогда на тебя ополчится вся округа. Никто не захочет у тебя служить, никто не захочет тебя признать, никто...
      Хьюго рывком вскочил с кушетки и закрыл ладонями уши.
      - Сейчас же замолчи!- почти завизжал он с перекошенным от ярости лицом.- Это мой дом! И я в нем останусь! Я заставлю их меня слушаться, или...- Его руки бессильно упали, плечи поникли, но даже эта поза, поза горького отчаянья, была полна безыскусной грации.- По крайней мере, хоть одно обстоятельство их точно порадует,- процедил он сквозь зубы.- У меня самого никогда не будет наследника.
      - Что за чушь!- испуганно воскликнул я.- Это еще почему?
      - Я дал себе клятву, что никогда не женюсь,- прочувствованно произнес он.- Неужели ты думаешь, что я захочу произвести на свет еще одно несчастное существо вроде меня самого, никому не нужного полукровку?
      - Ну, как тебе сказать,- растерянно пробормотал я, с ужасом обнаружив, что в глубине души с ним согласен, но тем не менее, категорически не желая потакать его сумрачному настрою.- Рано или поздно все войдет в свою колею. Мужчина не создан для одиночества. Рано или поздно ты встретишь девушку, которая тебя полюбит, и ей будет не важно, какая кровь течет в твоих жилах.
      - Так не бывает,- возразил Хьюго.- Это полная безысходность. Любая женщина, осмелившаяся меня полюбить, будет проклята своей родней. Если я когда-нибудь допущу, чтобы такое случилось, пусть меня прикончат, впрочем, этого делать не придется, я сам наложу на себя руки.
      Он взглянул на меня и, увидев мои вытаращенные глаза и отвисшую от страха челюсть, успокоил:
      - Не бойся,- сказал он уже совсем другим тоном и озорно улыбнулся.- Не стоит принимать всерьез все, что я иногда болтаю. Возможно, все складывается не так уж плохо,- он наклонился чуть ближе, словно хотел что-то сказать по секрету, но в этот момент вошла горничная и доложила, что апартаменты для сэра Хьюго готовы и что чай тоже уже приготовлен.
      Глава 5
      Урсула велела принести чай для Хьюго в его комнаты, чтобы его не смущать. К слову сказать, это были самые лучшие комнаты в доме. Просторная гостиная с чудовищных размеров камином, украшенным кошмарным гипсовым барельефом, напоминавшим огромную, для массовой казни, виселицу. Возможно, потому, что фигуры на нем были сделаны без учета законов перспективы, и ноги их не доставали нижней кромки. Ковер было розовым и толстым, видно было, что Хьюго нравится ощущать под ногами густой длинный ворс. На окнах висели тяжелые портьеры из ткани под парчу; одно из окон было расположено в глубокой полукруглой нише, отгороженной от комнаты такими же роскошными шторами. Получалась как бы комната в комнате. Этот закуток Урсула называла "потайным кабинетом". Вид из окон был восхитительным, по крайней мере на британский вкус: ничего кроме лужаек, деревьев и цветов, а вдали - холмы в голубой дымке. Понять, каким он показался Хьюго было пока невозможно. В окно он ни разу не взглянул, с удовольствием осваивая пространство комнаты.
      - Я так рада, что тебе тут понравилось!- воскликнула Урсула в ответ на его благодарность.- Вот смотри. Позвонишь в этот звонок, и сразу обязательно кто-нибудь придет.- В этот момент вошла горничная с чайным подносом и поставила на один из столиков у окна.
      - О!- Хьюго был откровенно расстроен.- Я буду пить чай в одиночестве?
      - Я подумала, здесь тебе будет уютнее, по крайней мере сегодня,- спешно стала оправдываться Урсула.- Ты ведь, наверное, и так уже порядком устал и вряд ли захочешь знакомиться сразу со всеми.
      - Понятно,- произнес он, слегка склонив голову набок. Затем обернулся ко мне: - Ну а ты не составишь мне компанию? Ты ведь тут тоже посторонний.
      Я покачал головой, прикинув, что разумней все же отказаться. Во-первых, мне не хотелось, чтобы все семейство записало меня в его приятели, ни к чему было демонстрировать, что я на его стороне. Во-вторых, мне было любопытно, о чем его новоиспеченные родственнички будут говорить. Поэтому я покачал головой, а Хьюго с обиженным видом отвернулся, совсем как ребенок.
      - Пошли!- позвала Урсула, легонько потянув меня за руку, потому что я все медлил. Когда мы уходили, Хьюго смотрел в окно, но я уверен, что он все равно не видел всех этих лужаек и прочих красот.
      Глава 6
      - А он славный, правда?- сказал Урсула, когда мы чинно шли по коридору, застланному ковровой дорожкой, окаймленной с обеих сторон черной полосой. Она продолжала держать меня за локоть, и, помнится, я тогда подумал, что такие дорожки расстилают перед церковными дверями в свадебные дни.
      - Бедный мальчик!- продолжила Урсула.- Как жаль, что ему пришлось узнать нас при таких обстоятельствах. Ему самому было бы лучше, если бы ничего этого не было.
      В ее голосе звучало искреннее сочувствие. Я украдкой на нее посмотрел: лицо ее действительно было грустным. Видимо, ей на самом деле было его по-своему жаль - как только она представляла, что они собираются ему устроить. Она уже поняла, почему он приехал: бедняга размечтался пустить наконец где-то корни, в окружении близких, под одной крышей с настоящими кровными родственниками. Мы оба успели это понять, когда оставили его одного у окна, в которое он смотрел невидящим взглядом, наверняка почувствовав, что мечтам его не суждено сбыться. И тем не менее при сложившихся обстоятельствах она должна была его обманывать. Каким именно образом, я не знал, кажется, она и сама этого не знала. Но я точно знал, что она намеревалась задержать его здесь, возможно, даже надолго. Во всяком случае, до тех пор, пока они не найдут способ (я абсолютно не представлял какой) его обезвредить. Чтобы он больше не болтался у них под ногами.
      Когда коридор кончился, и мы стали спускаться по широкой лестнице, пальчики Урсулы чуть крепче стиснули рукав моего грубого твидового пиджака.
      - Я так рада, что ты у нас остался, Джейк,- сказала она таким тоном, будто мы знакомы с самого детства, будто я всю жизнь поддерживал их семейство в критические моменты.- Нам так пригодилась твоя помощь, и я уверена, что она еще очень пригодится бедному Хьюго.
      - Хьюго этого не требуется,- соврал я.- Он не нуждается ни в чьей помощи. Он самодостаточный человек.
      Она посмотрела на меня округлившимися, по-детски наивными глазами.
      - Ты так думаешь? А мне показалось, что он очень одинок.
      - Конечно одинок,- довольно резко отозвался я.- Он заранее был к этому готов, когда ехал сюда... гм... в родовое гнездо,- я едва не брякнул "в гадючье гнездо", но вовремя спохватился,- к людям, которые видят в нем потенциальный источник всех своих бед. Он человек восприимчивый и чуткий. Он наверняка сразу все понял, с первого же взгляда.
      - Ты так думаешь?- снова спросила она, как будто мое мнение что-то для нее значило.- Но если понял,- ее пальцы сильнее впились в мой рукав,- он должен был приготовиться и к тому, что возникнут какие-то трения, ведь так?
      Мы уже подошли к двери общей гостиной, откуда доносился гул голосов и дребезжащее постукиванье чашек.
      - А знаешь что,- сказала Урсула, когда я распахнул перед ней дверь,по-настоящему восприимчивый и чуткий человек никогда бы не стал лезть туда, куда его не звали и где он никому не нужен.
      Она одарила меня своей искрящейся улыбкой и, прежде чем я успел что-то ответить, вошла в комнату. Я молча пожал плечами и побрел следом.
      Глава 7
      Все уже были в сборе: тетя Сюзан, дядя Биддолф, доктор Пармур. Джим стоял у окна, рядом с ним на стуле сидела миниатюрная темненькая девушка, смотревшая на него с нежностью и тревогой. Та самая девушка, с которой меня не успели познакомить. Как я и ожидал, все обсуждали Хьюго. Джим говорил не умолкая, периодически расхаживая вдоль расстеленной на ковре тигровой шкуры: дойдет до оскаленной клыкастой пасти и поворачивает назад, к хвосту.
      - Одно из двух,- рассуждал он,- или этот малый самозванец, или отец был абсолютно не в себе, когда составлял второе завещание. А если он, как это принято называть, был недееспособен, мы вправе не выполнять его требования, мы вправе оспорить условия завещания. Многие и здесь, в имении Алстон-холл, и в чодской клинике могут подтвердить, как странно вел себя отец в последний год перед смертью.
      - Он всегда был со странностями,- мрачно буркнул дядя Биддолф, по своему обыкновению обращаясь к тете Сюзан и любовно поглаживая свои роскошные усы.- Лично мне он всегда казался чудноватым, даже когда был еще мальчишкой.
      - Придержи язык, Биддолф!- осадила его тетя Сюзан.- Я не позволю оскорблять память моего покойного брата,- она резко вскинула голову, сделав строгое каменное лицо, давая понять, что дискуссия прекращена, но немного остынув, сама задумчиво произнесла:
      - Но он действительно был в плохом состоянии весь последний год, иначе вряд ли устроил бы нам такой сюрприз. Думаю, тут действительно вмешалась болезнь, ведь он даже не попросил своих новых поверенных уничтожить прежнее завещание. Перед тем как лечь в больницу он - тайком!- нанимает других стряпчих, которые раньше вообще не были с ним знакомы, и ни слова не говорит им о том, что существует еще одно завещание, давным-давно написанное! А может, это действительно был нездоровый каприз, временное помрачение ума?Она с торжественно-обличительным видом откинулась на спинку стула.- Если бы операция прошла успешно, мой несчастный брат снова бы стал нормальным здравомыслящим человеком и никогда так бы нас не подвел. Лично мне он еще задолго до обострения назвал конкретную сумму... не бог весть что, однако намекнул, что рассчитывает на мою благодарность, и, конечно, я относилась к нему соответственно. Это что же, выходит, что он меня разыграл? Что-то мне не верится...
      Тут подал голос доктор Пармур, причем говорил он нарочито мягко и вежливо, неспешно помешивая ложечкой горячий чай.
      - Вы же знаете, миссис Биддолф, что пересмотра завещания добиться не удастся. Мистер Алстон предвидел, что такое искушение возникнет, и счел необходимым подстраховаться,- ему, казалось, доставляло особое удовольствие выбирать именно такие, зловеще шипящие и свистящие слова.- И свидетеля, удостоверяющего его дееспособность, выбрал лучшего из лучших: сэра Фредерика Лотона. Это первоклассный хирург, признанный специалист. Искренне сочувствую, но у вас нет никаких шансов выстоять.- Ехидно улыбнувшись, он посмотрел вниз, на распухшие от артрита лодыжки миссис Биддолф.- Придется искать какие-нибудь еще способы избавления.
      Подняв голову, он перевел взгляд на Урсулу, словно был уверен в ее поддержке, и только сейчас я заметил, что они хорошо друг друга понимают: как говорится, с одного взгляда... Мне оставалось только гадать, что она могла найти в этом до приторности вежливом, улыбчивом, притворно ласковом старике, явно уже разменявшем пятый десяток. Наверное, выгодный жених, решил я. Но потом сообразил, что всего полмесяца назад очаровательная Урсула и сама была выгодной невестой. Сейчас, конечно, ее статус изменился, стал намного скромнее. И ей придется на какое-то время отказаться от роскошной жизни и ярких развлечений, пока не удастся избавиться от Хьюго.
      - Чер-р-рт знает что!- прорычал Джим и с высокомерной удалью изрек: - С меня довольно. Нужно выкинуть его отсюда, а дискуссию продолжим после. Как вы считаете? Мне лучше сейчас же попросить его убраться? Или подождать до утра?
      Услышав эту тираду, темноволосая девчушка вскочила со стула и умоляюще протянула к Джиму руку, но никто, кроме меня, не заметил этого ее отчаянного немого протеста. Она снова опустилась на стул, и на лице ее отражалось теперь не просто волнение, но боль и ужас, однако она продолжала хранить молчание. Насчет Урсулы и Пармура мне уже все было ясно, и в этом случае я тоже быстро все вычислил. Эту девушку и Джима определенно что-то связывает. По крайней мере, она в него точно влюблена, в этого безмозглого мальчишку. Иначе почему она так за него переживает, буквально не сводит с него глаз?
      Я украдкой к ней присмотрелся. Она была очень недурна: изысканный овал худого, с чуть запавшими щеками, лица, тонкие черты, глаза - синие, лоб обрамляли легкие волнистые пряди. Красивый рот, очень выразительный, даже выразительней, чем большие яркие глаза. Но больше всего ее чувства выдавали руки: они порхали в воздухе, как испуганные птицы, пока Джим упивался своей решимостью и храбростью. Да, пока он нес всю эту чушь, эти руки-птицы испуганно вздрагивали от каждого его слова. Девушка не смела к нему прикоснуться. Но ее трепещущие ладони, словно желавшие его оградить, говорили больше, чем любые слова. А Джим, идиот несчастный, естественно, ничего не замечал.
      И вдруг странная фантазия родилась в моем воображении. Я подумал: "Эта девушка просто создана для Хьюго. Она бы его никогда не предала. Они могли бы уехать на какие-нибудь далекие острова в Южном море, где можно быть счастливым независимо от того, какого цвета у тебя кожа, у тебя и твоих детей". Я решил со временем высказать эти свои соображения самому Хьюго, точнее, деликатно намекнуть. Вот какая меня тогда осенила идея, хотя я еще не знал, кто эта девушка, не знал даже ее имени. Она производила впечатление бедной родственницы, возможно из-за присутствия броской Урсулы. Нет, Джим Алстон никогда на такой не женится. Предугадать его будущее было несложно: прогулки верхом, попойки с друзьями, бесконечные любовные интрижки. Все эти холостяцкие забавы продлятся дет до тридцати пяти, когда он немного погрузнеет, а легкий молодой румянец сменится нездоровой краснотой. Вот тогда мистер Алстон-младший решит, что пора обзавестись семьей, то есть найти женщину, которая будет за ним ухаживать и внесет некоторую упорядоченность в его буйную жизнь. Спутницу он выберет домовитую и благоразумную, далеко не бедную, но не привыкшую к роскоши. Она должна быть верной женой и сквозь пальцы смотреть на его периодические отлучки и шалости. И безропотно заниматься домом и детьми. Дети появятся обязательно, двое или трое. Воспитание тоже ляжет на плечи жены, а все глобальные решения будет принимать он, глава семьи, определять дальнейшую судьбу своих отпрысков. Да, я хорошо представлял себе, каким будет Джим лет через пятнадцать: еще мужчина хоть куда, но заметно обрюзгший и с подпорченным пищеварением. Я даже явственно слышал его вымученный беспечный смех, в тот момент, когда он выкладывает врачу свои проблемы. Джим, этот маленький скандалист, никогда не будет страдать от излишнего романтизма, он всегда предпочтет синицу в руке журавлю в небе.
      К разговору присоединилась Урсула:
      - Хватит, Джим, уймись! Хилари абсолютно прав: мы не сможем опротестовать завещание, раз сэр Фредерик не на нашей стороне. Вот если бы мы смогли уговорить его взглянуть на все с иной точки зрения... Но, думаю, у нас ничего не получится. Ну а раз так... Что ж, мои дорогие, нам остается только одно: подружиться с Хьюго. Тогда он выслушает нас без предубеждения и сумеет найти выход, который устроит всех.- Она стиснула ладони, поддавшись внезапной потребности высказаться до конца: - Мне он понравился. Я думаю, нормальный парень, очень даже славный. И я рада, что он к нам приехал. Поначалу я тоже паниковала, испугалась, что придется распрощаться с привычной жизнью. Но теперь мне кажется, что само Провидение подарило нам счастливый шанс узнать его, а ему - нас.- Она стремительно обернулась к своему братцу: - Джим, ты вел себя с ним отвратительно. Это страшно глупо с твоей стороны. Мы должны во что бы то ни стало добиться его расположения, чтобы ему самому не хотелось уезжать. А пока он будет тут, при нас...- она осеклась, видимо вспомнив, что в комнате есть посторонний свидетель, то есть я, но сразу же ловко выкрутилась, продолжив с милым девичьим лукавством: надо его обязательно женить.
      - Даже не надейся,- выпалил Джим.- Никто не захочет с ним связываться.
      - Совсем не уверена,- томно пробормотала Урсула.- Он очень недурен. Ну а если мы не сможем подобрать ему невесту, уедет в свой Париж и...- она пожала плечами и умолкла.
      - Послушайте лучше меня...- занудил дядя Биддолф, знакомым жестом разглаживая усы и оборачиваясь к тете Сюзан.
      - Придержи язык, Биддолф!- торопливо оборвала его грозная супруга, как будто он брякнул или собирался брякнуть что-то неподобающее, и тут же сама принялась донимать Урсулу: - Ты ведь сейчас о ком-то подумала? И кто же у тебя на примете? Давай выкладывай.
      - Ладно,- ничуть не рассердившись, с энтузиазмом произнесла Урсула.- Я подумала про Эвелин.- Задорно рассмеявшись, она взглянула на Эвелин, а вслед за ней и все остальные стали пялиться на ту миниатюрную темненькую девушку, которая смотрела на них затравленным взглядом, застыв, как притаившийся зверек, надеющийся, что хищник его не учует. Даже ее ладони, перестав порхать, опустились на колени.
      Джим смерил ее надменным взглядом и, пощипывая свои светлые усики, снисходительным тоном произнес:
      - Как тебе наша идея, Эвелин?- он явно над ней подтрунивал.- Надо спасать родное гнездо, это будет благородная жертва. Если ты, конечно, согласна...
      Тут Эвелин медленно подняла голову и посмотрела ему в глаза. Как только Урсула назвала ее имя, Эвелин вся залилась краской, но в ответ на слова Джима она снова побледнела, сильнее прежнего, став белой как мел, а в глазах ее отразился такой горький упрек, что даже до Джима что-то дошло, и он осекся. Но через секунду он оправился от смущения и со смехом продолжил:
      - В общем, подумай об этом на досуге. Лично я считаю, что мой вариант был самым лучшим. Выставим его из дома, а уж после разберемся со вторым завещанием.
      Я так загляделся на Эвелин, что не заметил, как отворилась дверь, и все остальные тоже этого не заметили. Лишь по изменившемуся выражению лица Эвелин я понял, что за нашими спинами что-то происходит. Эвелин, оторвав взгляд от Джима, смотрела в дальний угол, мимо всех, и в синих глазах снова возник страх, причем панический. Первым обернулся я и, соответственно, первым увидел его...
      Хьюго стоял в двух шагах от двери и наблюдал за происходящим. Левая рука, как всегда, покоилась в кармане, в правой был кинжальчик, взятый со стеклянного столика у двери, он небрежно его покачивал. Судя по выражению лица Хьюго, в данный момент он решал, как поступить с заклятым врагом: молниеносным броском метнуть кинжал ему в сердце, разом с ним покончив, или лучше себя не утруждать, не пачкать руки об это ничтожество. Он был очень бледен и дышал сквозь стиснутые зубы, но ни единым жестом не выдавал своей ярости, являя собой образец светской сдержанности. Даже на меня накатил озноб, пока я лихорадочно пытался определить, какой фрагмент разговора ему удалось услышать. Прежде чем все вышли из оцепенения, Хьюго так стремительно развернулся в сторону Урсулы, что она даже подскочила на стуле.
      - Если я верно понял, тут собрались остальные мои родственники,- сказал он на своем безупречном английском, и все мы сразу почувствовали себя косноязычными неучами.- Пожалуйста, представь меня им, буду тебе весьма признателен.
      Он осторожно положил кинжальчик на круглую стеклянную столешницу, где было полно дорогих забавных безделушек. Тишина в комнате была такой, что было слышно, как сталь звякнула о стекло, словно щелчок курка. Затем Хьюго легкой походкой двинулся вглубь комнаты, не вынимая из кармана левую руку, как будто прятал там нечто такое, что в случае надобности можно употребить вместо оружия. Он остановился рядом с объемистой тетей Сюзан и слегка поклонился ей - с несколько ироничной почтительностью.
      Урсула, преодолев смущение и стыд, поспешила выполнить просьбу Хьюго:
      - Это тетя Сюзан,- со светской непринужденностью произнесла она,родная сестра нашего отца. А это дядя Биддолф.- Ей даже не понадобилось произносить слова "ее муж". Смиренная поза стоявшего за креслом объемистой дамы господина, поза типичного подкаблучника, была лучшей визитной карточкой. Я был восхищен самообладанием Урсулы, ее выдержкой. И живо себе представил, как она рассказывает об этом эпизоде своим друзьям: "О боже! Я чуть не сгорела со стыда! Никогда в жизни не попадала в такое неловкое положение! И ведь нужно было как-то из него выпутываться!"
      Тетя Сюзан тоже была несколько сконфужена, но это нисколько не смягчило ее враждебности. Растянув губы в гримасе, означавшей улыбку, она сверкнула мелкими зубами, ее красное лицо приобрело багровый оттенок. Хьюго смотрел на нее, изумленно вскинув брови, как фавн Дебюсси {Имеется в виду персонаж из балета на музыку Дебюсси "Послеполуденный отдых фавна"}, узревший грубо изваянного идола, ошеломленный увиденным. Он ничего не произнес, она тоже хранила молчание, однако уголки его губ чуть дрогнули в улыбке, и это было красноречивее всяких слов. Затем он обменялся взглядом с Биддолфом, тут же рефлекторно погладившим свои усы.
      После Хьюго подошел к доктору Пармуру. Тот несколько раз похлопал глазами и прочистил горло. Ему хотелось сказать что-то подходящее и приятное, но он так ничего и не придумал. Хьюго вопрошающе взглянул на Урсулу:
      - Это доктор Пармур, он не родственник, но наш хороший друг. Он лечил отца, до самой его... трагической кончины.
      Хьюго посмотрел на доктора своим серьезным изучающим взглядом.
      - Если позволите, я хотел бы с вами побеседовать,- медленно произнес он,- меня интересует все, что связно с моим отцом. Я хочу узнать о нем как можно больше. Мы не так уж часто с ним виделись. Но я очень его любил, и теперь я понял, что он тоже меня любил. Пока он был жив, я этого не знал. Возможно, он и сам не знал, что любит меня, почти до самой смерти.- Он снова пытливо посмотрел на Пармура.
      - А вы знали, что он смертельно болен?
      Пармур был совершенно обескуражен.
      - К сожалению, нет, не знал. Диагностировать опухоль мозга крайне сложно. Симптомы практически те же, что при психосоматических расстройствах. Только узкий специалист в состоянии...
      Хьюго вдруг обернулся и посмотрел на меня:
      - Что-нибудь изменилось бы, если бы диагноз был поставлен раньше?
      - Перестань, это же глупо, в конце концов,- злобно огрызнулся я, раздосадованный тем, что теперь вся эта свора пялилась на меня.- Я ведь тебе уже объяснил, что ничего нельзя было сделать, операция в любом случае была неизбежна, только она давала хоть какой-то шанс. Если бы ты хоть немного разбирался в медицине, то знал бы, как сложно распознать опухоль в первичной стадии.
      Хьюго снова отвернулся, а Пармур кивком поблагодарил меня за заступничество. Хьюго подошел к стульям у окна, стоявший там Джим демонстративно отошел в сторону, но Хьюго даже на него не посмотрел. Остановившись на середине тигровой шкуры, он посмотрел на темноволосую Эвелин.
      - Вы тоже моя родственница?- ласково спросил он, и на его губах его впервые за эти минуты появилась по-настоящему искренняя улыбка. Эвелин тоже улыбнулась ему в ответ, хотя глаза ее были полны слез. Эти слезы поразили меня в самое сердце.
      - Боюсь, что нет,- тихо произнесла она,- не совсем.
      Я заранее представлял, что она будет говорить именно так: тихо, слегка неуверенно, как будто ей трудно подбирать нужные слова. Но этот тихий голос был очень мелодичным, и лично мне он показался несравненно милее нарочито вежливых елейных голосов "совсем" родственников.
      - Моя покойная мама - родная сестра матери Урсулы и Джима. Я им двоюродная сестра. А вам я - никто.
      - Как вас зовут?- спросил Хьюго, продолжая неотрывно на нее смотреть, как человек наконец нашедший что-то истинно ценное в этой роскошной комнате, полной лютых недругов-.
      - Эвелин Росс,- сказала она, глядя на него с возрастающим доверием, и не только с доверием, но и с симпатией, это уж я сразу приметил.
      - Э-ве-лин... Росс,- почти нараспев повторил он, будто творил заклинание.- Значит, не родственница...- Слегка наклонившись, он вдруг сжал в ладонях ее руку.- Я очень рад, что вас застал. И надеюсь, вы еще долго у нас побудете.
      Эвелин снова густо покраснела - до корней волос.
      - Вы так добры,- пролепетала она.
      Теперь в комнате воцарилась абсолютная тишина. Все изнемогали от любопытства, не представляя, что же будет дальше. Я бы ей-богу не удивился, если бы он, хлопнув в ладоши, приказал нам всем отсюда убраться. До конца своих дней я буду помнить, как эти двое смотрели друг на друга: Хьюго застыл в изящном поклоне, словно хотел пригласить Эвелин на танец, а она смотрела на него, приоткрыв прелестные губы, с радостным испугом. Эта сцена не могла не тронуть даже каменное сердце. Она была столь же неожиданна, сколь и необычна для уныло-ханжеской атмосферы этого дома... Мне вдруг представилась клумба анемичных желтых примул, среди которых вдруг появился кактус, увенчанный великолепным алым цветком.
      Очарование этой картины нарушил не кто иной, как Джим Алстон. Он со злобной усмешкой пощипывал свои почти невидимые усики, с трудом скрывая охватившую его ярость. Воспользовавшись тем, что внимание всех было приковано к Эвелин и Хьюго, я украдкой на него посмотрел. Интересно, на сколько хватит его терпения?
      Хьюго и не думал отпускать руку Эвелин, и Джим, не выдержав, повелительным топом заявил:
      - Вставай, Эвелин, сколько можно тут торчать,- он окинул взглядом всю компанию.- Нам нужно пройтись.
      Эвелин машинально на него посмотрела, но тут же снова перевела взгляд на Хьюго. Я уже говорил, что у нее было худое бледное лицо и темные круги под глазами; все это придавало ей трогательно-несчастный вид, видимо, такой же был у нищенки, в которую влюбился король Кофетуа {Имеется в виду популярная старинная английская баллада про мифического африканскою паря Кофетуа, женившегося на молоденькой нищенке}. Такие лица нравятся поэтам и художникам, в общем, романтическим натурам, хотя лично мне оно казалось слишком уж изможденным. Но я не мог не признать, что оно было безусловно красивым, поскольку очень гармоничны были его черты: прямой нос, нежный, но твердо очерченный рот, плавно закругленные подбородок, высокие скулы. Она хотела ответить Джиму, но Хьюго ее опередил:
      - Пожалуйста, не уходите, мисс Эвелин Росс,- и опять всех поразило, как он к ней обратился, чуть ли не с благоговением выговаривая ее полное имя.Мне бы хотелось с вами поговорить.- Он опустился на стул, стоящий рядом, и уже больше никого не видел, кроме нее, да и сама Эвелин, казалось, напрочь забыла о нашем существовании, в том числе и о существовании Джима. Она смотрела на Хьюго все с тем же радостным и немного испуганным ожиданием, а мы все, как завороженные, смотрели на них, будто перед нашими глазами совершалось самое настоящее чудо.
      - Так ты идешь или нет, Эвелин?- выдавил из себя Джим, его голос был теперь странно робким, но кроме неуверенности в нем слышалась ярость и сильнейшее изумление.
      - Нет-нет, большое спасибо, Джим,- сказала она очень мягко,- пройдемся как-нибудь в другой раз.
      Джим смерил их испепеляющим взглядом и стремительно зашагал к двери, лишь чудом не опрокинув все эти столики и безделушки. А Хьюго и Эвелин тихо беседовали, склонившись друг к другу. Мы все разом отвернулись, как полагается воспитанным людям, с азартом принявшись болтать о всякой ерунде. Но я точно знал, что этот нарочито громкий разговор только ширма, на самом деле все старались услышать Эвелин и Хьюго. Я и сам не мог преодолеть любопытства, при малейшей паузе старательно напрягал слух, однако так и не смог разобрать ни одного слова, только звук приглушенных голосов. Пару раз я услышал смех Эвелин, звонкий и беспечный, я и представить себе не мог, что кто-то в состоянии ее рассмешить. Услышав этот смех, Урсула переглянулась с Пармуром, а тот в ответ лишь красноречиво вскинул брови, тетя Сюзан негодующе фыркнула, а ее супруг смущенно закашлялся. Тщетность наших попыток что-либо разобрать привела к тому, что паузы в нашем разговоре становились все длиннее, а фразы - все короче. И в конце концов Эвелин с Хьюго встали и направились к двери, ни на кого не глядя. Немного погодя мы увидели в окно, что они идут по гравиевой дорожке к зарослям из рододендронов, а потом их и вовсе не стало видно за густыми ветками. Пока они шли по дорожке, я заметил, что он гораздо выше ее. Поэтому ему приходилось наклоняться, а она... она смотрела перед собой мечтательным взглядом и слушала, слушала...
      Мы молча за ними наблюдали, пока они не скрылись из виду.
      Глава 8
      Тетя Сюзан в сопровождении супруга, тяжело ступая, направилась отдыхать после чаепития. В гостиной остались только Урсула, Пармур и ваш покорный слуга.
      - Смотри-ка,- обратился я к Урсуле,- твои планы насчет будущего Хьюго осуществляются прямо-таки с ошеломляющей скоростью.
      Урсула отозвалась на мою реплику даже более бурно, чем я ожидал:
      - О боже! Я совершенно потрясена! Эта скромница всех затмила! Кто бы мог подумать, а? А я ведь только пошутила! Я вовсе не имела в виду ничего такого! Понимаешь, Эвелин очень привязана к Джиму...
      - Неужели?- не без ехидства изумился я.
      - По крайней мере, до сегодняшнего вечера была привязана,- уточнила Урсула.- Правда, Хилари?
      Пармур кивнул. Урсула снова обернулась ко мне.
      - Все время забываю, что ты нас совсем не знаешь, Джейк,- сказала она, пустив в ход все свое обаяние.- Мне кажется, что ты успел стать для нас совсем своим.
      - Эвелин живет в вашем доме?- спросил я, ибо мой интерес к этой девушке резко обострился. Думаю, его подстегнула столь empressement {Настойчивая (фр.)} атака Хьюго, очарованного с первого взгляда. Теперь я и сам толком не мог разобраться в своих чувствах, отделить собственные эмоции от эмоций, вызванных инстинктивным мужским соперничеством. Во всяком случае, когда я увидел их вдвоем на тропинке, ведущей в заросли, в сердце моем шевельнулась ревность.
      - Да, пока живет,- сказала Урсула,- но подумывает об отъезде. Вся проблема в том, что ей некуда ехать.
      - Она ведь твоя двоюродная сестра?- спросил я.
      Урсула поспешила все расставить по своим местам:
      - Даже не двоюродная. Моя тетя удочерила ее, когда Эвелин было четырнадцать лет. Тетя два года назад умерла, не оставив ей ни гроша, поскольку ее муженек промотал все деньги. Вот так и получилось, что Эвелин осталась без крыши над головой и без средств к существованию. Поэтому когда отец заболел, мы решили пригласить Эвелин к себе, чтобы она за ним присматривала. Сама-то я не очень хорошо с ним ладила, мы с ним вечно ссорились. У него были вполне старомодные представления о дочернем долге, а изображать из себя заботливую сиделку я бы не смогла. Не тот у меня характер. Ну а Эвелин была в этом смысле человеком опытным: ей пришлось ухаживать за теткой - до самого конца.
      - Бедная девочка!- пробормотал я.
      - Мы все были уверены, что тетя обеспечит ей приличное содержание, и сама Эвелин тоже на это рассчитывала. Собственно говоря, тетя оформила все необходимые бумаги, но эти распоряжения оказались бессмысленными. Когда стали разбираться с финансовыми делами, выяснилось, что денег нет даже на уплату долгов. Эвелин устроилась на работу, сейчас уже даже не помню кем. Во всяком случае, там ей было очень плохо. Она была на седьмом небе от счастья, когда мы предложили жить с нами. Дом у нас просторный и уютный, обязанности ее были не так уж обременительны. Поначалу все складывалось просто замечательно, правда, Хилари? Отец мой сразу почувствовал в ней родственную душу, и это избавило меня от множества проблем.
      - Да-да,- задумчиво произнес доктор Пармур.- Думаю, благодаря Эвелин почти весь этот свой последний год твой отец был вполне счастлив. Он всецело ей доверял, как никому другому. Такие девушки всегда располагают к доверию, они настоящее спасение для человека, нуждающегося в понимании и сочувствии.
      - Ох уж эти мужчины!- кокетливо воскликнула Урсула.- Как же вы любите таких клуш, которых обычно называете скромными фиалками. А у меня на них аллергия. Эта тихоня Эвелин, можно сказать, загнала нас в угол.- Она рассмеялась.- Знаю, что рискую показаться вам злобной ведьмой, но все равно скажу: эти ваши фиалки прекрасно знают, что они делают, просто они умеют ловко придуриваться, так что всякие простофили принимают все за чистую монету. Короче, довольно скоро я заметила, что в моем папочке принимают слишком горячее участие, в конце концов он растаял и стал подумывать о женитьбе на своей утешительнице. Можешь себе представить?! Ловко она его приручила. Но потом, слава тебе господи, он опомнился. Сообразил, что жениться в третий раз, да еще на ровеснице собственной дочери, это уж слишком. Мы, разумеется, ничего не знали про его индийскую жену, но он-то знал. И решил, что хватит гоняться за семейным счастьем.- Она снова рассмеялась.- Но на самом деле он просто уступил дорогу Джиму.
      - Ах вот оно что!- вырвалось у меня, и снова я почувствовал укол ревности.- Это что же, вашей маленькой кузине пришлось выбирать между отцом и сыном? Совсем как героине Тургенева? Помните его "Первую любовь"? Только Эвелин отдала предпочтение сыну, а не отцу.
      - Признайся, Урсула, твоя работа?- догадался Пармур.- Впрочем, Эвелин и сама была совсем не против.
      Я с негодованием посмотрел на Урсулу.
      - Неужели ты нарочно надоумила Джима отбить Эвелин у отца? Это было бы слишком жестоко!
      Урсула лишь звонко расхохоталась.
      - Милый мой мальчик! Спустись с небес на землю! Ну зачем мне была нужна мачеха? И уж тем более такая, как Эвелин Росс! И я нисколько не чувствую себя виноватой. Моя мать десять раз перевернулась бы в гробу, если бы отец женился. И любая дочь на моем месте рассуждала бы точно так же, хотя, возможно, постеснялась бы признаться. Я хотела, чтобы все было хорошо и чтобы всем было хорошо. Я думала не только о сегодняшнем дне, но и о будущем...
      Я нетерпеливо ее перебил:
      - Ну и что в результате получилось? Я уже понял, что Эвелин влюбилась в твоего брата. А он? Как на это отреагировал он?
      - Как отреагировал?- неуверенно переспросила Урсула.- Джима иногда невозможно понять. Он уверял меня, что это для него просто забавное приключение, но иногда мне кажется, что он нарочно так говорит, что он действительно ею увлекся. Тебе ведь тоже так кажется, Хилари, правда?
      - Правда,- отозвался Хилари.
      - Но мы упустили самое главное,- Урсула тяжко вздохнула,- не подумали, как отреагирует на это отец. Понимаешь, он стал к тому времени очень ранимым и раздражительным, из-за болезни, но мы же не знали, что он так серьезно болен... Он вообще всегда был очень эмоциональным человеком, и вспыльчивым. А теперь вообще началось что-то невообразимое. Каким-то образом он узнал про наш с Джимом заговор. И так нам этого и не простил. В общем, когда Джим начал водить дружбу с Эвелин, отец сильно сдал. Ему становилось все хуже и хуже. Да, Хилари?
      Хилари кивнул.
      - Тогда-то и начались эти резкие смены настроения: то рыдания, то внезапная ярость на всех и вся,- продолжала откровенничать Урсула.- А нас с Джимом он теперь просто на дух не переносил. Только с Эвелин он вел себя по-прежнему деликатно, хотя и затаил на нее обиду. Было ясно, что он оставил все помыслы о женитьбе. Но нам с Джимом от этого было не легче. Он устраивал дикие сцены, особенно мне. Правда, Хилари? Обзывал меня самыми чудовищными словами. Твердил, что когда-то совершенно напрасно вернулся в Англию. Я понятия не имела, что в эти моменты он обдумывает, как получше нам отомстить. И что у меня есть, оказывается, старший брат, Хьюго. Иначе я действовала бы совершенно по-другому, гораздо осторожнее.
      - Дорогая, твоя осторожность все равно ничего бы не изменила,- вмешался в этот монолог Хилари.- Если бы ты не натравила на Эвелин Джима, отец женился бы на ней, и, возможно, у тебя появился бы еще один сводный братик.
      - О боже!- Урсула с улыбкой вздохнула.- Жизнь иногда подкидывает нам такие задачки... совершенно неразрешимые. Правда?- Она обернулась к Хилари: - Знаешь, милый, Джейк теперь столько про нас знает, что можно сказать и про это.- Она по-хозяйски обхватила своими изящными ладошками жирноватое плечо доктора.- Мы с Хилари решили пожениться, как только он получит развод.
      Я посмотрел на Пармура: его явно покоробило признание этой болтушки, но он заставил себя держаться в рамках светских приличий.
      - Дорогая моя,- ласково произнес он,- тебе не кажется, что иногда ты слегка злоупотребляешь искренностью? Тебе не приходит в голову, что Джейку не так уж интересны подробности нашей жизни?
      - Ну что вы, ничего подобного!- воскликнул я с фальшивым негодованием.
      В ответ Урсула охотно продолжила свою исповедь:
      - Наши отношения тоже жутко бесили папу. Он стал невыносимо обидчивым. Он догадался, что у нас с Хилари роман, и не мог этого ему простить, ревновал. Ведь Хилари был его личным врачом, то есть обязан был заниматься только им и его болячками. Он не находил себе места, если Хилари вдруг не приходил, раз в день он обязательно должен был являться, а то и два раза. Стоило нам с Хилари поговорить больше двух минут, он тут же делал ему выговор. Вероятно, он считал,- задумчиво добавила Урсула,- что все мы должны с большим почтением относиться к его недугу, как к некоему языческому божку, которого полагается задабривать ритуальными танцами и жертвоприношением. К тому же ему претило, что Хилари собрался уходить от жены. Для него брак был чем-то священным, сам понимаешь. Короче говоря, меня окончательно разжаловали из любимиц. А Джима... бедный Джим вообще никогда не ходил в любимцах. Они с отцом всегда не очень-то ладили. Наши друзья тоже действовали ему на нервы. Ну все было ему не так. А каков итог? Между нами говоря, мы с Джимом сами спровоцировали этот внезапный приступ любви к Хьюго, о существовании которого даже не подозревали. Что делать, нам не повезло. Или ты так не считаешь?
      Она говорила полушутливым тоном, и я понимал, что рискую показаться ханжой и педантом, если обвиню ее в цинизме. Поэтому я, издав неопределенное "гм", поспешил сам задать вопрос:
      - Насколько я понял, тебя не совсем устраивает нынешняя ситуация?
      - Даже не знаю, что сказать,- она наморщила гладкий белый лобик.- У меня такое ощущение, что Хьюго вообще никогда не женится.
      - Он и сам так думает,- заметил я,- по крайней мере, он так говорит.
      - В самом деле?- всполошилась она.- А ты бы не мог как-нибудь на него полей...
      - Нет!- грубо оборвал ее я.- По-моему, это исключительно его личное дело... и его будущей избранницы. Как можно вмешиваться в такие деликатные проблемы.
      Однако Урсула была девицей настойчивой:
      - Но хотя бы ради Эвелин, достаточно только рассказать ему о ее бедственном положении...
      Все это уже начинало мне надоедать.
      - Никаких "но"!- рявкнул я, почти сорвавшись на крик.- До сегодняшнего дня я вообще не был с ним знаком. А с тобой и с твоими родственниками познакомился только вчера. Так какого черта я должен лезть на рожон? Он вмажет мне по физиономии, и будет совершенно прав! Хочешь что-то ему внушить, да? Тогда почему бы тебе самой с ним не поговорить?
      Урсула бесстрашно улыбнулась.
      - И поговорю. Благодарю за гениальный совет,- и прежде чем я успел что-то возразить, она выпорхнула из комнаты. Мы с Пармуром беспомощно переглянулись.
      - Она ведь...- растерянно пробормотал я,- она ведь не станет этого делать, как вы считаете? Хьюго едва ли понравится, если она начнет его поучать, рассказывать о любви к ближнему и прочих прописных истинах... Вы знаете, чего она добивается?.
      Пармур озадаченно похлопал темными с желтоватыми белками глазами и потер мощный подбородок. Вид у него был расстроенный.
      - Урсула обожает плести всякие интриги, это у нее такое хобби. Искать в ее действиях какую-либо конкретную цель бесполезно. Полагаю, она и сама иногда не в состоянии объяснить, зачем опять что-то затеяла. Ей бы стать главой какого-нибудь балканского государства, вот где бы она могла всласть наиграться. Ну а если говорить объективно... Тут все ясно. В принципе она хочет того же, чего хотим мы все. Сохранить свою независимость и благополучие и попытаться отхватить кусок побольше.
      - Ее отец действительно собирался жениться на Эвелин?- спросил я.
      Он вздохнул.
      - Не знаю. Наверное.
      - А Эвелин помолвлена с Джимом?
      Тут вдруг он пристально на меня посмотрел, в его глазах мелькнула хитроватая улыбка, но и на этот раз ответил уклончиво:
      - Не знаю. Скорее всего, нет. Джим парень своеобразный. Он по натуре завоеватель. Ему нравятся только те, кого нужно отвоевывать у соперника, а добившись расположения, он сразу остывает. Но, может быть, нерешительность с его стороны - только кажущаяся? Может быть, дело не только в нем? А теперь... Боюсь, теперь начнутся всякие стычки. Между Джимом и этим Хьюго. Джим не выносит, когда кто-то встает ему поперек дороги, в этом он похож на отца.- Доктор удрученно покачал головой, потом снова окинул меня цепким взглядом: - Напрасно Урсула рассказала вам... про наши с ней планы,- он умолк, а потом почти шепотом добавил: - Тем более что рассказала она далеко не все.- Он испытующе на меня посмотрел.- Надеюсь, я могу рассчитывать на вашу деликатность. Вы ведь никому не расскажете?
      Я кивнул, почувствовав себя крайне неловко.
      - У вас тут врачебная практика?- спросил я, чтобы уйти от этой щекотливой темы.
      - Как вам сказать...- он отвел глаза.- Вообще-то да, я вел прием и ходил по вызовам. В Чоде. Но в последнее время я совсем отошел от дел. Видите ли, пока был жив отец Урсулы, я постоянно болтался тут, при нем. Ну а когда его не стало,- он виновато усмехнулся,- я практически здесь поселился.
      Нет-нет да и проскальзывали в его откровениях циничные подробности. Но потом он себя приструнил и, слегка стиснув крупной крепкой ладонью мое плечо, уже более сдержанным топом произнес:
      - Я совершил ошибку, мой мальчик. И очень об этом жалею. Но прошлого не вернешь. В сущности, вся моя жизнь - одна сплошная ошибка, и, думаю, я успею натворить еще много разных глупостей.
      Он снова тяжко вздохнул, обдав меня крепким табачным духом и перегаром от виски. Я инстинктивно слегка попятился.
      - Почему вы не возвращаетесь в клинику?- спросил я довольно жестко.Это же собачья жизнь - болтаться без работы.
      - Это верно, что да - то да,- согласился он.- Эх... Вам легко говорить, вы еще так молоды. Я тоже, конечно, не шибко стар, но успел шибко разлениться. А ведь был когда-то приличным человеком и неплохим специалистом, но постепенно все разбазарил: и знания, и опыт, и энергию. Вот здоровье еще осталось, но надолго ли?- Он обхватил голову руками.- Мне лень даже лишний раз померить давление. Хотя меня постоянно донимает шум в ушах. Иногда мне кажется, что моя бедная голова сейчас разорвется на части. Но я не делаю ничего, что сам когда-то велел делать гипертоникам. Не соблюдаю диету, не занимаюсь спортом, продолжаю курить и прикладываться к спиртному. Торчу в этом доме, играю в картишки, в общем, методически разрушаю свой организм, изо дня в день. А ведь я действительно был когда-то хорошим врачом. Боже мой! Как же я вам завидую!
      Я не представлял, что на это можно ответить. Да и чем я мог его утешить? Ничем. Я и сам видел, что это случай безнадежный. Больше всего меня в этом убеждало философское спокойствие, с которым он себя критиковал. В его признаниях не было ни похвальбы, ни особого раскаяния. Я тогда уже был знаком с людьми из этой породы, я и потом встречал их довольно часто. Почти всех их уже нельзя было исцелить, так как они сами этого не хотели. Диагноз - полная апатия и безволие. Эта болезнь чем-то схожа с запущенной раковой опухолью, так глубоко проникшей внутрь, что делать операцию уже поздно. Кто-то считает нужным им посочувствовать, кто-то подбодрить, кто-то - утешить или, наоборот, сурово отчитать. Бесполезно. Эти люди сами могут и пожалеть себя, и отругать, они же прекрасно все понимают, но толку от их понимания - никакого. Они уже не в состоянии измениться. И если даже кто-то вручил бы им волшебное снадобье, гарантирующее исцеление, эти бесхребетные создания откажутся его принимать. В этом-то вся трагедия.
      - Кстати,- он улыбнулся,- я как раз собираюсь выпить стаканчик виски. Не составите компанию? Полагаю, что нет. Не смею настаивать.- Он подошел поближе.- Знаете, что больше всего меня гложет? Опухоль Алстона, то, что я не сумел ее распознать. А ведь все симптомы были налицо, четкая клиническая картина. И хочу сказать вам кое-что еще. Я никогда не женюсь на Урсуле. Бедная девочка, знала бы она, от какой обузы я хочу ее избавить. Думаю, она действительно меня любит, не пойму почему, тайна сия известна лишь одному Всевышнему. Вся штука в том, что ей тут просто больше не в кого было влюбиться. Благоверная моя никогда не согласится на развод и, скорее всего, меня переживет.- Он снова обхватил голову своими длинными сильными пальцами.- Мне бы хоть заставить себя померить давление.
      - А хотите я вам померю?- тут же предложил я, ибо в то время отличался замечательной назойливостью.
      - Нет-нет, мой мальчик,- поспешно сказал он.- А вдруг оно такое, что лучше уж сразу покончить с собой? Знай мы, какие сюрпризы приготовил нам наш организм, количество самоубийств тотчас резко бы возросло.- Он потрепал меня по плечу.- Удачи вам, коллега. Живите долго и не стесняйтесь приводить меня в пример, в качестве предостережения. Хоть этим принесу пользу науке, как те ребята, которые завещают свой труп медицинским институтам.
      Он ушел, а я все никак не мог поверить, что, оказывается, даже если человек сам все понимает, этого мало. Обиднее всего было то, что я ничем не мог ему помочь. Подойдя к окну, я взглянул на темневшие в отдалении рододендроны, расцвеченные жемчужными, аметистовыми и рубиновыми соцветьями. На тропинке никого не было.
      Глава 9
      До обеда я забавлялся тем, что гонял в бильярдной шары. Где-то я вычитал, что так любил развлекаться Моцарт, когда сочинял очередной свой шедевр. Моцарт, безусловно, знал, что делал. Давно замечено, что, если хочешь решить какую-то важную проблему, нужно заняться какой-нибудь ерундой, которая не будет особо тебя напрягать и одновременно поможет сосредоточиться на главном. Наблюдая за тем, как красные и белые шары медленно катятся по зеленому сукну, я вслушивался в свои тайные помыслы.
      Внутренний голос, поначалу настойчиво твердивший: "Тебе-то что за дело до всех этих мелодраматических страстей?", звучал все тише и неуверенней. В конечном счете, я напомнил себе, что не могу покинуть этот дом до возвращения сэра Фредерика Лотона. Но в глубине души я знал, что мой достаточно вялый порыв уехать на самом деле окончательно заглох по иной причине. И произошло это в тот момент, когда я увидел, как Хьюго и Эвелин бредут по тропинке к кустам рододендронов. Вроде бы все было ясно и понятно, однако это трогательное зрелище почему-то меня раздражало. Я начал искать причину своего недовольства - и нашел, даже не одну. Причина первая. Хьюго не стоило вот так сразу демонстрировать свою симпатию к Эвелин, словно бы назло всем остальным. Это даже не совсем порядочно, ведь он уверял, что никогда не женится. И отбивать ее у Джима тоже нечестно, рассудил я, который, возможно, собирался на ней жениться; и, наконец, глупо дразнить Джима, у которого и так достаточно причин его ненавидеть. Причина вторая. Мог бы оказать больше внимания Урсуле, она все-таки ему сестра, хоть и сводная; вероятно, ей было обидно, что он всеми пренебрег и начал ухаживать за этой бедной родственницей, как выяснилось, весьма коварной. Обвиняя Эвелин в коварстве, Урсула, конечно, несколько погорячилась, но женщины всегда склонны к преувеличениям, когда дело касается их интересов и престижа. Но, может, она в какой-то степени права? Может, Эвелин действительно имела виды на Алстона-старшего? Урсула прямо об этом никогда не говорила, но наверняка так думала.
      Что ж, досаду и неприязнь Урсулы можно понять, заключил я. Шары, глухо ударяясь один о другой, меняли траекторию и катились дальше, будто у них была какая-то своя цель, для меня непостижимая. Урсула считала себя гораздо красивее и умнее Эвелин, и, однако же, "эта тихоня" умела подобрать ключик к сердцу всех мужчин, от которых зависела судьба самой Урсулы. Сначала Эвелин очаровала отца, потом брата, а теперь вот и будущего хозяина ее родного дома. Правда, у самой Урсулы был (по крайней мере, она так думала) еще и тот мужчина, кого она любила (или думала, что любит). Но, может, именно из-за неопределенности положения своего возлюбленного Урсула так отчаянно интриговала? Она понимала, что пока Пармур в корне не изменит свою жизнь, рассчитывать на его поддержку нельзя, как, впрочем, и на то, что он переменится. Самой прожить на те триста фунтов в год, которые завещал ей отец, еще можно, но содержать мужа - это уже непозволительная роскошь.
      О да, теперь я хорошо понимал, почему Урсула так боялась Эвелин! Эта девушка каким-то образом неизменно оказывалась в роли потенциальной хозяйки дома. Саму Эвелин я ни в чем не винил, полагая, что она всякий раз, сама того не желая, становилась жертвой чьих-то прихотей и амбиций. Но мне нужно было найти хоть кого-то, кто был в ответе за все, что меня категорически не устраивало и коробило. И поэтому я решил, что во всем виноват Хьюго. Мог бы вести себя потактичнее. И раз уж мне поручили за ним присматривать, я просто обязан так ему и сказать, конечно, в вежливой форме, но вполне определенно. Для его же собственного блага, между прочим.
      К ужину я спустился в отличном и, так сказать, боевом настроении, но, войдя в столовую, не увидел там ни Хьюго, ни Эвелин. Все были довольно угрюмы и молчаливы, одна Урсула по своему обыкновению весело щебетала, но ее голос показался мне неестественно громким. Остальные даже не пытались ей подыграть, чтобы хоть как-то разрядить атмосферу. Джим молча расправлялся с едой, а на все вопросы Урсулы отвечал лишь "да" или "нет". Пармур, видимо каждые полчаса пропускавший по стаканчику, пребывал в своем обычном меланхолическом полузабытьи и оживился - слегка - лишь основательно подкрепившись и выпив кофе. Тетя Сюзан, вся красная от тяжести в желудке и застоя крови в дряблых мышцах, критиковала каждое блюдо, сохраняя при этом завидный аппетит. Биддолф же после каждого блюда тщательно разглаживал усы, с опаской поглядывая на недовольную супругу. Когда был съеден суп, тетя Сюзан скрипучим голосом спросила:
      - А где же этот молодой человек? Решил обедать у себя наверху? Напрасно ты ему потакаешь, Урсула. Слуги лишних хлопот не любят, учти. Не любят они бегать по лестницам туда-сюда. Теперь они все избалованные.- Она обвела взглядом сидящих за столом, на какой-то миг ее зеленые глаза замерли на мне и злобно прищурились, но через секунду вперились в Джима.
      - А что с Эвелин?- обратилась она к нему.- Опять разболелась голова? Неудивительно. Ты сегодня слишком уж разошелся, Джим, пошутить всегда приятно, но надо и меру знать. Только не воображай, будто я хочу, чтобы ты на ней женился. У жены должен быть сильный характер и крепкое здоровье, а у нее ни того, ни другого.
      Джим оторвал взгляд от тарелки и так посмотрел на тетю, словно собирался запустить в нее этой тарелкой. Он тоже был весь красный, но это выглядело не так устрашающе, поскольку его молодая кровь еще не застаивалась в жилах.
      Урсула поспешила вмешаться и весело затараторила:
      - Видимо, Хьюго и Эвелин решили пообедать в ресторане и поехали в Чод. На машине. Надеюсь, Хьюго хорошо водит. Но Дженкинз в любом случае разозлится: он только ее вымыл, а теперь снова придется мыть. Дженкинз терпеть не может, когда кто-то, кроме него, садится за руль.
      Так вот оно что! Они укатили вдвоем. Сам не знаю почему, я почувствовал обиду на Хьюго. Все-таки мог мне сказать, мог даже пригласить и меня. Я ведь как-никак встретил его, я один, когда он притащился в этот дом, полный ненавистников. Наскоро разделавшись с едой, я пробормотал какие-то извинения и вышел. Меня не интересовали ни сплетни, ни бридж, именно так тут было заведено убивать время до отхода ко сну.
      Глава 10
      Я вприпрыжку помчался по широким ступеням наверх. Надеяться на то, что Хьюго дома, что он никуда не уехал, было глупо, но я все-таки к нему постучался. Никакого ответа. Я осторожно отворил дверь и заглянул внутрь. Гостиная была пуста, и, судя по глухой тишине, навалившейся на меня, остальные комнаты тоже были пусты.
      Я тихонько закрыл дверь и побрел через лестничную площадку в отведенную мне спальню. Мое оказавшееся напрасным нетерпение сменилось чудовищным раздражением. Я не мог преодолеть жгучую обиду, охватившую меня из-за того, что вероломный Хьюго решил провести этот вечер вдвоем с Эвелин. Делать было решительно нечего. Я хотел было куда-нибудь отправиться один, на своей машине. Но одиночество, которого я так жаждал вчера, сейчас казалось мне постылым, и перспектива болтаться зачем-то по сельским ухабистым дорогом теперь меня вовсе не прельщала. Мне хотелось совсем другого. Будь я более настырным, ей-богу, отправился бы их искать, попили бы вместе кофе или чего-нибудь покрепче. В Чоде не так уж много злачных мест, и я бы наверняка скоро обнаружил этих беглецов. Но немного подумав, я сообразил, что такая навязчивость неприлична.
      Ни читать, ни сесть за письма я был не в состоянии. Слонялся по своей просторной комнате, как сомнамбула. Дверь я специально оставил приоткрытой, чтобы сразу услышать шум машины. Когда окончательно стемнело, они наконец явились. Я услышал шорох шин, потом мягкое хлопанье дверок. Чуть позже раздался смех и оживленные голоса на лестнице.
      Я не видел Хьюго и Эвелин и не пытался за ними шпионить. Я и по тону их голосов понял, как они увлечены друг другом и что вечер, проведенный вместе, был восхитительным. В тихом голосе Эвелин и приглушенном смехе, когда она отвечала Хьюго на какой-то вопрос, я уловил особую, почти интимную доверительность. Я хорошо представлял, как Хьюго идет рядом с Эвелин, склонившись к ней с почтительностью и одновременно с нежностью, обращаясь с ней, как с королевой. Ни одна женщина не сможет устоять перед подобной галантностью. О, я прекрасно все это представлял! Хьюго безусловно научился всем этим приемчикам в своем Париже. А покорить подобными уловками Эвелин, привыкшую к тому, что в ней видят лишь приживалку, человека второго сорта, ему и подавно ничего не стоило. Мое праведное возмущение становилось все более горячим: если Хьюго и дальше будет так себя вести, мой долг предупредить Эвелин, пока не поздно...
      Они остановились у двери Хьюго, и я услышал, как он ласково, вкрадчивым голосом, умоляет ее зайти и еще немного с ним поболтать. Эвелин, видимо, отказалась. Наверное, просто покачала головой, поскольку я не слышал слова "нет". Зато я услышал, как она сказала "это был восхитительный вечер", а по слегка затянувшейся паузе понял, что Хьюго смотрит на нее влюбленным взглядом, не желая отпускать протянутую ему на прощанье руку.
      - Ну тогда спокойной ночи,- вздохнув, произнес Хьюго, а она в ответ тоже прошептала:
      - Спокойной ночи.
      Услышав, что его дверь захлопнулась, я тут же выбежал и успел увидеть, как Эвелин заворачивает за угол в дальнем конце коридора. Она казалась такой трогательной, такой незащищенной, когда шла по этому темному коридору. Я едва не бросился вслед за ней. Но через миг она исчезла.
      Я направился к апартаментам Хьюго и постучался.
      - Входите!- крикнул он.
      Глава 11
      Я вошел. И с первого взгляда определил, что этот тип в превосходном настроении. Он что-то напевал себе под нос, прохаживаясь по комнате, он весь лучился счастьем. И еще он был так красив и весел, что у меня пропало всякое желание читать нотации. Тем не менее я все же пересилил свою слабость и накинулся на Хьюго с упреками:
      - Ну и где ты был? Мог бы предупредить, что не собираешься тут обедать!
      - Что с тобой, дружок?- Во взгляде Хьюго я увидел изумление, смешанное с раздражением.- А тебе-то какое дело до того, где я собираюсь обедать?
      - Мне-то, разумеется, никакого,- ответил я с обидой, которую ничуть не умалял тот факт, что она была, честно говоря, нелепой.- Но тебе не кажется, что это довольно бестактно: в первый же вечер уехать из дому, не сказав ни слова хозяйке?
      - Хозяйке?- переспросил Хьюго странным тоном.- Так вот, значит, как ты к ней относишься.
      - Ну да, да, я знаю, что на самом деле, она тут гостья, а ты хозяин,- с досадой согласился я, чувствуя себя полным идиотом, но совершенно не представляя, как выйти из неловкого положения. Тем не менее я решил высказаться до конца: - Только зачем так вульгарно это подчеркивать? Ты же не рассчитывал на то, что только ты войдешь в дом, как все тут сразу начнут бить перед тобой поклоны? Ты постоянно демонстрируешь им свое превосходство. Они и так знают, кто теперь ты, а кто они. И потом... зачем ты втягиваешь во все это бедную девушку? До твоего приезда она почти целиком от них зависела. А по твоей милости она тоже скоро будет считаться их врагом.
      Хьюго медленно подошел ко мне и, склонив голову набок, пытливо и несколько озадаченно на меня посмотрел, из чего я сделал вывод, что он слушал мою нотацию очень внимательно.
      - Все понятно!- сказал он с уничижительной уверенностью.- Значит, ты тоже успел заинтересоваться этой девушкой. Надо же, а ты, оказывается, не так прост, как я думал. Впрочем, у тебя было больше времени присмотреться к Эвелин Росс, ты же приехал на день раньше меня. Знаешь, приятель, прежде чем лезть не в свое дело, тебе не мешало бы получше разобраться в собственных чувствах, а не изображать из себя бескорыстного благодетеля. Самоанализ вообще полезная вещь, особенно для будущего врача. Как там в Библии? Врач, исцелись сам, прежде чем спасать других!
      Тон его был оскорбительно небрежным и снисходительным. Я старался не выдать своей ярости, но почувствовал, как лицо мое жарко вспыхнуло. Хьюго достал из кармана золотой портсигар, я обратил внимание на тонкую чеканку и квадратик с монограммой "Х.А.". Раскрыв портсигар, Хьюго протянул его мне. Я жестом отказался, а Хьюго извлек одну из чуть приплюснутых сигарет и закурил. Я почувствовал пряный аромат восточного табака, видимо с примесью каких-то трав.
      На губах Хьюго играла ехидная улыбка - он ждал моего ответа. Но я продолжал тупо молчать, и тогда он продолжил с прежней уничижительной уверенностью:
      - Хватит корчить из себя разъяренного быка, приготовившегося поднять меня на рога. Я ведь тебя раскусил: ты просто ревнуешь. Эвелин Росс - мечта любого мужчины. Она знает, что когда сказать и когда лучше промолчать, через пару минут тебе начинает казаться, что ты единственная отрада в ее жизни. Редкий для женщины талант. Ты бы тоже хотел заполучить такую прелесть, приятель, хотя ни за что в этом не признаешься. Я уверен, что ты весь вечер думал только о нас с Эвелин.
      - Что ты такое говоришь?- оскорбился я.- Мне некогда думать о каких-то там женщинах, гм... по крайней мере, о женитьбе. У меня даже еще нет в кармане диплома. Лишь через несколько лет я, если повезет, смогу содержать семью. Но я, по крайней мере, способен трезво оценить свои возможности. В отличие от некоторых. Ты же сам недавно ныл, что не имеешь права ни на ком жениться! Тогда какого черта ты морочишь голову этой девушке? Хочешь поссорить ее с тем, кто действительно намерен на ней жениться? И это по-твоему честно? Тогда - извини.
      Хьюго подошел к огромному камину и швырнул туда недокуренную сигарету, потом стал делать вид, что рассматривает гипсовое каминное панно с кошмарными висельниками.
      - Не волнуйся, тебе не придется спасать Эвелин от коварного соблазнителя,- мрачно пошутил он.- Если понадобится, я сам ей все про себя расскажу. И вообще, откуда ты знаешь... Может, я уже ей все рассказал? Ну да ладно, это не так уж важно. Я тут надолго не задержусь.
      - Что!- выпалил я, не на шутку испугавшись. Ведь если он уедет, у меня уже не будет никаких оправданий, позволяющих торчать в этом доме, мозолить всем глаза.- Но ты же говорил мне, что собираешься остаться? Что же заставило тебя передумать?
      Он загадочно улыбнулся, явно наслаждаясь моим изумлением.
      - Боюсь, я тебя обманул,- сказал он.- Но я не со зла. Ты и сам скоро это поймешь, если, конечно, постараешься понять. А за мисс Эвелин Росс не беспокойся, я ей совершенно не опасен. Думаю, она считает себя невестой Джима Алстона. Он, конечно, мерзкий малый. Но Эвелин девушка порядочная, с высоко развитым чувством долга. Впрочем, можешь попытать счастья. Возможно, тебе все-таки удастся ее переубедить. Дерзни. В амурных делах каждый мужчина сражается только за себя.
      Я открыл рот, чтобы его пристыдить: за кого этот волокита меня принимает! Но слова замерли у меня на губах. Прислонившийся спиной к панно Хьюго, освещенный красноватым пламенем, неожиданно преобразился: лицо Удлинилось, черты заострились, лоб стал выше, улыбка шире, а кончики бровей взметнулись вверх. Нелепые карикатурные фигуры на барельефе словно ожили, заплясали в огненных отсветах, будто неведомый каратель выпустил на несколько секунд конец веревки. А потом все стало прежним: Хьюго из дьявола превратился в обыкновенного человека, а пляшущие нелепые фигуры снова застыли.
      Я отправился к себе. Всю ночь меня преследовали кошмары. Мне снилось, что Хьюго и Эвелин бегут в джунгли, где на всех деревьях раскачиваются гримасничающие мартышки и трупы повешенных. Я хочу крикнуть им "стойте", но из горла моего не вырывается ни звука, а ноги мои приросли к земле.
      Глава 12
      Спустившись утром в столовую, я обнаружил на своей тарелке конверт с отпечатанным на машинке адресом, точно такой же лежал на тарелке Урсулы. Это были письма от сэра Фредерика Лотона, извещавшего о том, что он сегодня приедет. Что было в послании Урсулы, не знаю, но мне он писал, что рассчитывает на конфиденциальную беседу, что решил все-таки посмотреть, как здесь все складывается. Он был страшно мне благодарен за то, что я согласился пожертвовать частью своих каникул. Письмо было крайне любезным, но я воспринимал его как приказ об отставке и даже расстроился. Урсула, наоборот, была очень воодушевлена и поспешила отдать распоряжения насчет комнаты для сэра Фредерика.
      После завтрака я решил прогуляться по саду. Ярко светило солнышко, пели птицы, каждый лист, каждая травинка сверкали чистотой и свежестью. Я двинулся по тропинке, ведущей прочь от темных рододендроновых зарослей к каменным ступенькам. По этим ступенькам можно было спуститься к пруду, заросшему водными лилиями. Свежий ветер трепал мои рыжие вихры, и это было очень приятно. Я оглянулся и посмотрел на старый серый дом, вновь подумав о том, какой заброшенный и нежилой у него вид, почти нежилой. Будь у меня побольше ума, от пруда я бы сразу направился к гаражам, выкатил бы свою машину и, даже не оглянувшись, умчался бы прочь, окончательно выпутавшись из этого безумного приключения. Но путы оказались слишком крепкими.
      Подойдя к самой воде, где под широкими темными листьями лилий лениво сновали золотые рыбки, я увидел Эвелин. Она шла по выложенной плитами тропке, прямо на меня. Но сама она меня не видела, так как смотрела себе под ноги. Взглянув на ее черные волосы, развевавшиеся на ветру, я почувствовал, как сердце мое резко подскочило, и в тот же миг понял, что Хьюго был прав, совершенно прав. Из-за нее одной я торчал в этом полумертвом доме. И мой интерес к Эвелин не был данью неуемным мужским амбициям, нет-нет, это была самая настоящая любовь. Нет, не благородная тревога за судьбу Эвелин заставила меня вчера дожидаться их с Хьюго возвращения из города, а самая вульгарная ревность. Ревность побудила меня наговорить Хьюго всяких глупостей и стать посмешищем в его глазах. Мне вдруг вспомнилась его фраза о том, что никакой любви, кроме той, что возникает с первого взгляда, в природе не существует. И еще я вспомнил позавчерашний вечер, гостиную, полную незнакомых людей, и единственное существо, на которое мне тогда хотелось смотреть бесконечно, хотя девушка эта не произнесла ни единого слова и скромно сидела у окна, загороженная толпой своих благодетелей.
      Эвелин подходила все ближе. Ее взгляд так старательно изучал поросшие мхом каменные плиты, будто это были скрижали, на которых была записана ее судьба. Когда она подошла настолько близко, что глаза ее наткнулись на мою тень, она резко вскинула голову, и я с ужасом увидел в ее взгляде страх, во всяком случае, в первый момент. Правая рука ее непроизвольно взметнулась вверх, к горлу, из полуоткрытых губ вырвался судорожный вздох.
      - Ой! Извините! Я вас не заметила!
      Я несколько натужно рассмеялся.
      - У вас такой вид, будто вы обдумываете какой-то тайный коварный план,пошутил я.- Но меня можете не бояться. Я вас никому не выдам.
      Она с усилием улыбнулась. Я видел, что ей хочется поскорее от меня отделаться и снова погрузиться в свои мысли, однако продолжал стоять на месте, загородив ей путь, пытаясь понять, в чем же тайна ее очарования, покорившего сначала отца Джима, потом Джима, потом Хьюго, а теперь вот и меня... Я не считал ее особо красивой, и у меня не было оснований считать ее умной, так как за все время моего пребывания в доме мы обменялись разве что несколькими приветствиями и банальными замечаниями. И тем не менее, пока она смотрела на меня своими синими очами, терпеливо выжидая, когда я на конец соизволю отойти в сторону, меня переполняло потрясающее чувство, совершенно незнакомое и, увы, мучительное. Прежние мои влюбленности были легкими и вполне управляемыми. Но на этот раз, понял я, все обстоит гораздо серьезнее. Одно я все-таки сообразил: нельзя себя выдавать. Она не должна знать, что со мной по ее милости творится. В ту пору мне казалось, что свои страдания нужно тщательно скрывать от объекта их вызвавшего, ибо никому в этой жизни нельзя полностью доверять, ни мужчинам, ни женщинам. Поэтому я постарался изобразить равнодушное дружелюбие и вести себя как прежде. Я надеялся, что она ничего не заметила. Говоря по правде, замечать было особо нечего, но почему-то в первый же день я внушил себе, что Эвелин наделена необыкновенной прозорливостью.
      Я взглянул на часы - испытанный способ скрыть свое смущение.
      - Интересно, в котором часу он приедет,- небрежно произнес я.- Вы, наверное, знаете, что сегодня возвращается сэр Фредерик?
      Лицо Эвелин слегка оживилось.
      - Да, Урсула мне говорила,- отозвалась она своим тихим голосом, заставлявшим бешено биться мое сердце.- Я очень рада.
      - Но почему?- спросил я с несколько нелепой горячностью, но сохранить полное спокойствие мне все-таки не удавалось.
      - Сама не знаю,- сказала она, опустив голову,- наверное,- она говорила с некоторой медлительностью, и эта ее манера заставляла тебя жадно ловить каждое ее слово, как благословение,- при нем себя чувствуешь как-то увереннее.
      - Так вы тоже это заметили!- воскликнул я с таким восторгом, будто получил ответ от самой Куманской сибиллы {Куманская сибилла - мифическая древнеримская прорицательница, одна из самых известных, ее предсказания были записаны на пальмовых листах, составивших девять книг}.- Грандиозный дядька!
      - Разве вы с ним не были знакомы раньше?- спросила Эвелин, улыбнувшись моей щенячьей горячности.
      - С ним был знаком мой брат: сэр Фредерик был его руководителем. Брат говорит, что это не только великий хирург, но и человек замечательный. Он любит людей и всегда готов помочь. Да это сразу можно понять по его поступкам, правда?- радостно тараторил я.- Он не знаком с Хьюго Алстоном, никогда его не видел, но искренне о нем заботится, как и обещал его отцу. Он очень ответственный человек.
      Эвелин отвела взгляд и стала смотреть на далекие, подернутые голубой дымкой холмы, просвечивавшие сквозь ветки деревьев. В ее глазах появилось что-то такое, что заставило меня пожалеть о своем идиотском простодушии и дурацкой болтливости. У меня напрочь вылетело из головы, что отец Хьюго, по всей видимости, был для нее довольно близким человеком. Я тихонько сжал ее локоть. По моим пальцам будто пробежал электрический ток, но мне удалось сохранить благопристойную мину.
      - А знаете что?- храбро начал я,- давайте-ка присядем, и вы расскажете мне, что случилось. Я ведь вижу, что вас что-то тревожит.- Я изображал из себя участливого дядюшку, и Эвелин позволила мне подвести ее к каменной скамье, оставленной в кладке стены, смотревшей на пруд. Камни были темные и заросшие мхом. Я вынул из кармана газету и заботливо расстелил, опасаясь, что скамья холодная и что Эвелин побоится испачкать платье влажным мхом.
      - Ну, смелее,- сказал я поворачиваясь к ней.- Что не дает покоя вашей душеньке? Я тут человек случайный, совершенно вам посторонний. Сегодня здесь, а завтра - будто меня тут и не было. Мне можно довериться.
      Она долго на меня смотрела, так долго, что я успел изучить каждый прихотливый изгиб ее кудрей, окаймлявших белый лоб, и только потом, набравшись духу, посмотреть в эти синие очи.
      - Вы ничего не сможете сделать,- наконец тихо вымолвила она.
      - Как знать? Вы же еще ничего мне не рассказали.
      Теперь она сжала мою руку.
      - Мне нечего рассказывать. Вы наверняка и сами уже все поняли.
      - Вы имеете в виду,- пробормотал я, страшно польщенный тем, что она считает меня столь наблюдательным и догадливым,- эту ссору? Между Хьюго и Джимом?
      Она кивнула, крепко прикусив губу. И вдруг словно прорвалась какая-то плотина, слова Эвелин хлынули бурным потоком:
      - Вы конечно думаете, что я сама во всем виновата. Но я не делала ничего такого. Клянусь! И все равно со мной вечно какие-то истории. Каждый раз одно и то же... Человеку постороннему жизнь моя может показаться тихой и незаметной - я стараюсь держаться в стороне, плыву по течению, стараюсь никому не попадаться на глаза, не мешать. Но меня непонятным образом обязательно заносит в водоворот, в самую гущу страстей.
      Ее бледный лоб прорезали две страдальческие морщинки, а брови слегка приподнялись..
      - Боже, если бы я могла вырваться на свободу! Если бы могла...
      Сердце мое забилось часто-часто, словно хотело выпрыгнуть из груди. Как же мне хотелось ей сказать: "Я дам тебе свободу. Уедем отсюда, стань моей женой, и я буду заботиться о тебе до самой могилы". Я даже уже открыл рот, чтобы все это произнести, но потом одумался. Остановил меня вовсе не страх перед тем, что, сделав ей предложение, я должен буду поставить крест на карьере. И не боязнь ничего не добиться в своей профессии, которую я обожал. И не стыд перед родителями и друзьями, которых я тогда горько разочарую, нет. Я даже готов был смириться с нелюбимой работой и неизбежными сожалениями в старости. Остановило меня другое: от меня она наверняка не ждала признаний и наверняка ответила бы холодным отказом. В конце концов гордость иногда сильнее любви, хотя многие со мной не согласятся. Поэтому чтобы привести себя в чувство, я крепко, до боли, вцепился в свою рыжую шевелюру, и участливо произнес:
      - Так я вас внимательно слушаю, продолжайте.
      Она молчала, о чем-то размышляя, рассеяно рассматривая тугие островерхие бутоны водяных лилий.
      - Хорошо,- произнесла она наконец.- Мне нужно кому-то все рассказать. Вы правы. Конечно, это все должна выслушать Урсула, но она меня ненавидит. Что бы я ни делала, что бы ни говорила, она все принимает в штыки. Но знаете,- она снова ко мне повернулась, и это движение было полно такой доверчивости, что сердце мое снова дрогнуло от любви,- я не могу жить в атмосфере постоянного непонимания.
      - Тогда почему же вы не уезжаете?- ласково спросил я.- Зачем же терпеть, если вы так болезненно на это реагируете? Только мне почему-то кажется, что вы слишком серьезно относитесь к поведению Урсулы. Она, конечно, слишком избалованная и легкомысленная и любит затевать всякие сомнительные игры, но она не злюка. Впрочем, я здесь всего два дня и могу ошибаться.
      - Да я ее всерьез и не воспринимаю, то есть, точнее говоря, не совсем всерьез,- печально произнесла она.- А не уезжаю я, потому что она меня не отпускает.
      - Она?- поразился я.- Но вы же говорите, что она вас ненавидит! И как она может вас не отпустить, если вы не хотите тут оставаться?
      - Как у вас все просто!- Эвелин усмехнулась, но без тени высокомерия.Урсула ведь сама меня сюда пригласила. Чтобы я ухаживала за ее отцом, не хотела терпеть его капризы и прихоти. Я добросовестно выполняла все, что от меня требовали, по-другому я не умею. Я не жаловалась и ни о чем не спорила. А потом все повернулось так... у меня и в мыслях не было ничего подобного. Но вам, мужчинам, этого не понять.
      - Наверное,- я виновато пожал плечами.
      - Ну так вот,- снова продолжила Эвелин, и в каждом ее слове звучала все нараставшая горечь,- я делала все так, как мне велели, и постепенно мистер Алстон очень ко мне привык и привязался, что, по-моему, можно было предвидеть. Но этого они допустить не могли. А скорее всего, не могла допустить Урсула. Она и подговорила Джона ввязаться в эту игру. А его уговорить ничего не стоит, он падок на любые аферы и пакости. И опять я угодила в воронку. Отец их умолял выйти за него замуж, и тогда они устроили заговор, решили натравить на меня Джима. Как будто я такая глупая, что не пойму, что к чему! Я сразу обо всем догадалась! Я тогда едва не сошла с ума от всего этого...- она порывисто закрыла лицо ладонями.
      - Бедная девочка!- еле слышно прошептал я. Мне так хотелось погладить ее по голове, по этим шелковистым прядкам, но я не осмелился. Однако она почти сразу преодолела свою слабость. Когда она отняла от лица ладони, лицо ее было более бледным, но спокойным.
      - Джеймс Алстон открыл мне все свои тайны,- тихо сказала Эвелин.Рассказал про всю свою жизнь. А я внимательно слушала. Я знала про то, что у него есть Хьюго. Я знала, чем могут поплатиться Урсула и Джим за свое отвратительное обращение с отцом. Я знала, что особенно сильно рискует Урсула, которая будто нарочно демонстрировала ему свои отношения с доктором Пармуром. Ее дерзость доводила его до бешенства. Я пыталась ее предостеречь. Но добилась лишь того, что меня заподозрили в двурушничестве. Это, оказывается, я настраивала отца против нее. А я-то, наоборот, за нее заступалась. Но что толку оправдываться и объяснять?- Она машинально теребила длинные белые пальцы, потом прижала ладони к груди.- Никто никогда не сможет меня понять.
      Встав со скамьи, она подошла к береговой кромке и стала всматриваться в зеленую воду. К ногам ее тут же подплыла упитанная золотая рыбка, явно рассчитывая на угощение, но Эвелин ее не заметила, она вообще ничего в этот момент не видела, даже не сомневаюсь. Я подошел к ней и обнял хрупкие плечики, уверенный, что она не отшатнется, поскольку это был жест безгрешного дружеского сочувствия. Эвелин посмотрела на меня глазами полными слез:
      - Понимаете,- пробормотала она дрожащим голосом,- Джеймс Алстон тоже раскусил их замысел. Я старалась делать вид, что ничего особенного не происходит, но он был таким настороженным и таким восприимчивым... Когда Джим стал... оказывать мне знаки внимания, мистер Алстон сразу это заметил и был вне себя от ярости. Он следил за каждым нашим шагом - любая чисто дружеская улыбка доводила его до исступления Он и раньше был чересчур вспыльчив, мог устроить скандал на пустом месте, а теперь, когда он почуял, что действительно что-то есть, он... по-моему, в такие моменты он был способен даже убить. Это уже после мы узнали, что во всем виновата была болезнь, эта проклятая опухоль, но тогда мы только страдали и недоумевали. И вот однажды я - без всякой задней мысли, клянусь!- стала его умолять, чтобы он не отдавал все Хьюго. А он... а он подумал, что я тоже заодно с его детьми, что я беспокоюсь о наследстве. Потому... потому что хочу выйти замуж за Джима.
      Она повернулась и в безотчетной порыве прижала лоб к моей груди, прямо к нагрудному карману. Помню, я остолбенел, разглядывая дымчатые холмы, и думал о том, что в кармане есть твердые предметы: ручка, пара скрепок и что-то еще, я очень из-за этого переживал. Господи, какая же ерунда обычно лезет в голову в такие благословенные моменты... Боясь пошевельнуться, я спросил:
      - А разве нет?
      Она, слегка отодвинувшись, посмотрела мне в глаза.
      - Нет, конечно! Я никогда не хотела быть его женой. Да, я очень его, любила, я и сейчас люблю его. И ему действительно нужен кто-то, кто станет за ним присматривать, удерживать от всяких сумасбродств. Но я никогда не была в него влюблена. Случилось совсем не то, что они с Урсулой задумывали. Это он в меня влюбился.
      Голова у меня шла кругом. Я не мог вспомнить, кто что мне говорил, но из разных отзывов у меня сложилось впечатление, что как раз Эвелин очень предана Джиму, а его чувства к ней вспыхивают лишь в те моменты, когда появляется соперник. Но это наверняка версия Урсулы, только ее одной, а значит, нуждается в поправках. Единственное, что я запомнил точно, это вчерашние слова Хьюго: "она считает себя невестой Джима". Может, он специально мне так сказал, чтобы усыпить мою непрошеную бдительность? Или это Эвелин нарочно ему солгала, в целях самозащиты? Или все действительно правда? Меня так и подмывало задать ей этот вопрос, но я не хотел, чтобы она знала о том, что мы с Хьюго ее обсуждали. Поэтому я высказался с витиеватой неопределенностью:
      - Обычная история: охотник часто сам попадает в расставленные им любовные сети. Ну и пусть, вам-то что за дело?
      Она нетерпеливо передернула плечами, избавляясь от моей руки.
      - Нет, вы никак не можете понять,- сказала она убитым голосом.- Дело в том, что мои чувства никого не интересуют. Джим привык получать все, что он желает. И этим все сказано. Он считает, что как бы уже заявил на меня права. Он обвиняет меня в том, что я заставила его поверить в мою любовь. Он говорит, что, если я его брошу, он пропадет, ему плевать, что потом с ним будет.
      - Какая чушь!- я уже начал злиться.- Еще бы он этого не говорил! Он умеет играть на вашей жалости. Это давно проверенный прием. Не берите в голову все эти его смехотворные угрозы. А насчет того, что он пропадет... По-моему, он в любом случае плохо кончит, что с вами, что без вас.
      - Возможно, вы правы,- согласилась она.- Но сейчас речь не обо мне. Вы не знаете Джима. А я хорошо его изучила. Если бы его угрозы касались только его самого, но ведь он угрожает и другим. Вот что не дает мне покоя.
      - Хьюго?- выдохнул я.
      Она кивнула.
      - Он... Джим, я хотела сказать... он поднялся в мою комнату. Вчера вечером, когда мы с Хьюго уехали обедать в город. Он там меня подстерегал. И накинулся с угрозами: что если Хьюго не уберется отсюда в ближайшие дни, то сильно об этом пожалеет... Не знаю, что Джим имел в виду, но я испугалась, я так испугалась... Джим во многом похож на своего отца: он тоже склонен к безудержной ярости, в эти моменты он совершенно не в состоянии себя контролировать. И если они с Хьюго встретятся в такой момент, не представляю, что будет. Я боюсь и самого Джима, и за него.
      Она смотрела на меня широко распахнутыми от ужаса глазами. Сам не знаю как, я снова очутился рядом и снова обнял хрупкие плечи, нежно их поглаживая, а она продолжала свой невеселый рассказ:
      - Вчера вечером я рассказала Хьюго о том, что у нас тут происходит, по его просьбе, он был очень деликатным и милым. Он просто хотел узнать мое мнение. И я честно сказала, что ему лучше уехать. И он согласился. Мне показалось, что он даже обрадовался, что нашлась причина для отъезда. Я думаю, что он теперь обязательно бы уехал... уедет, если не произойдет ничего такого, из-за чего ему придется передумать.
      - Вы боитесь, что они встретятся с Джимом, да? И Джим начнет грубо его выставлять или еще как-нибудь оскорбит, тем самым вынудив его остаться?
      - Он начнет угрожать,- сказала Эвелин.- И Хьюго тогда уж точно не уедет. А ведь должен бы... Ради собственного благополучия, ради того самого душевного равновесия, о котором он так любит говорить!
      И снова мне захотелось задать весьма щекотливый вопрос: "Вы уедете с ним вместе?", и снова я не посмел. Слабая надежда затеплилась в моей душе: может, она и в Хьюго не влюблена, может, она поехала с ним в город исключительно из сочувствия и желания помочь? В конце концов, он был так настойчив, что ей пришлось принять его приглашение, она не захотела его обижать, бедному парню и так тошно.
      - Ситуация ясна,- сказал я,- надо держать их подальше друг от друга, и тогда, может, все еще обойдется. Я постараюсь уговорить Хьюго уехать и даже попрошу сэра Фредерика как-то на него повлиять. Но Хьюго тоже упрямец, малый с характером. Если он подумает, что мы все хотим от него избавиться, то будет упираться изо всех сил. Лучше всего нам сделать вид, что мы, наоборот, против его отъезда. Но я, совершенно не умею притворяться, а вы?
      Она покачала головой, и на мой пиджак полились слезы, но на губах ее вдруг мелькнула улыбка.
      - Урсула хочет, чтобы он остался,- сказала Эвелин.- Она точно будет его уговаривать. Так что нам можно ничего не изображать.
      Глава 13
      Мы медленным шагом двинулись в сторону дома, так как Эвелин сказала, что у нее есть неотложные дела. Когда мы преодолели пять чуть вогнутых каменных ступенек, я с удивлением заметил, что Эвелин взяла меня под локоть. Сторонний наблюдатель наверняка бы решил, что мы все еще беседуем, причем о чем-то личном, хотя на самом деле, отойдя от пруда с лилиями, мы больше не произнесли ни слова.
      Я расстался с ней у одной из боковых дверей, а сам направился к гаражам, под которые была отведена часть конюшни. Пересекая выложенный плиткой двор, я все продолжал думать о нашем разговоре и не сразу услышал за своей спиной цокот конских копыт. Обернувшись, я увидел Джима, сидевшего верхом на роскошном гнедом жеребце, это был его любимец.
      Посадка у Джима была отличная, это неудивительно, ведь он почти всю жизнь провел в поместье, при лошадях. Но уже в который раз я убедился, что самого щеголеватого всадника всегда затмевает его конь. Я молча отвернулся и пошел дальше, к тому стойлу, где стояла моя машина. Однако цокот за моей спиной звучал все ближе. Джим, обогнав меня, перегородил мне путь и пришпорил своего жеребца, отчего вполне добродушное животное недоуменно взбрыкнуло. Сам Джим был весь красным от злости; он не говорил, а шипел, поэтому я сначала даже не понял, о чем, собственно, речь. А потом меня словно окатили холодной водой: он же оскорблял меня, совершенно недопустимым образом! Он обозвал меня подлецом и жалким бродягой и велел поскорее выкатываться, если я не хочу неприятностей. Если же я посмею и дальше тут околачиваться, ему придется вызвать полицию. И если он еще хоть раз увидит меня рядом с мисс Эвелин Росс, то собственными руками спустит с меня шкуру.
      Я одновременно и оторопел и рассвирепел. Я не мог постичь, как мой ровесник, разговаривающий на том же языке, что и я, принадлежащий к тому же гордому британскому племени, смеет устраивать подобные выходки! Он, похоже, даже не представлял, насколько нелепо выглядит. Высокомерный сопляк, уверенный - непонятно почему!- в том, что все его желания - закон. Я был настолько обескуражен, что никак не мог придумать достойный ответ. И пока я во все глаза на него таращился, этот тип сделал нечто невообразимое: пригнувшись к гнедой шее жеребца, Джим завел руку назад и со всей силы ударил меня по лицу хлыстом. Прежде чем я успел найти равновесие и почувствовать боль, он хлестнул жеребца по ребрам и помчался к воротам, и через пару секунд дробный цокот раздался уже за калиткой.
      Я тихонько побрел к гаражу, на ходу ощупывая мигом вздувшийся рубец на обеих щеках и на переносице. Я изучил его, посмотревшись в зеркало заднего обзора. Цвет у рубца был зловещий: ярко-красный на щеках, и фиолетовый - на переносице.
      "Надо изобрести какое-нибудь сносное объяснение,- машинально подумал я.- Интересно, что скажет Эвелин Росс? Ведь что бы я ни наплел ей и всем остальным, она все равно догадается, что произошло. И почему".
      Глава 14
      Сэр Фредерик приехал днем.
      Прибыл он без меня, поскольку я в это время носился на своей машине по окрестностям. Вырвавшись из атмосферы огромного дома, отрезанного от внешнего мира многомильной каменной стеной, я немного пришел в себя и обрел способность рассуждать логически. Я, наверное, мог бы вообще забыть об этой семейке, почти мне незнакомой, и обо всех их роковых страстях, если бы не рубец, который саднил все сильнее. И снова меня посетило искушение сбежать. Но чувство чести (я и сам тогда не очень соображал, что я имею в виду) призывало меня вернуться. Ведь мне нанесли не только словесное, но и физическое оскорбление. И еще я не мог подвести Эвелин. Она рассчитывала на мою помощь, пусть даже эфемерную, она ждала меня. Нет, выглядеть в ее глазах жалким трусом, дезертиром - ни за что! Я с наслаждением катил по проселочным дорогам, укрытым ветвями высоченных вязов, я любовался лугами, желтыми от лютиков и розовато-буры ми от цветущего конского щавеля. Я проехался по открытой всем ветрам дороге среди вересковой пустоши. Но когда стрелка спидометра заплясала на отметке в пятьдесят миль, я развернулся и покатил назад к ажурным воротам с мартышками на столбах. И как только я въехал внутрь, мне показалось, что кто-то захлопнул обе створы. И, честное слово, я бы нисколько не удивился, если бы увидел сзади целую стаю ухмыляющихся каменных обезьян.
      Смеркалось, пора было переодеваться к обеду, поэтому я сразу же направился в свою комнату. Я не знал, с кем сэр Фредерик успел пообщаться до моего приезда. Во всяком случае, держался он с обычной своей ровной благожелательностью, и на лице его не было тревоги. Да и с какой стати такой занятой человек должен был переживать из-за всех здешних ссор и дрязг? У него есть заботы и поважнее. Вот о чем я думал, наблюдая за тем, как сэр Фредерик, вооружившись моноклем, выискивает самые аппетитные орешки, поданные сегодня на десерт. Мне было страшно любопытно, как прошла их встреча с Хьюго, но завести разговор на эту тему было невозможно. Хьюго уселся рядом с Эвелин, и они самозабвенно болтали, никого вокруг не замечая. Сэр Фредерик разговаривал главным образом с Урсулой и Хилари, и даже перекинулся несколькими фразами с четой Биддолфов, но ни разу не обратился ни к Хьюго, ни к Эвелин, ни ко мне. Джима за столом не было.
      После обеда, как я и предвидел, сэр Фредерик подхватил меня под локоть и повел в библиотеку. Расположившись поудобнее в кресле, он положил ногу на ногу и сцепил руки на животе. Совсем как в прошлый раз. Потом, тонко улыбнувшись, спросил:
      - Что у вас с лицом? Как же это вас угораздило, а?
      Никто сегодня не счел нужным поинтересоваться моей "травмой", но объяснение у меня было заготовлено.
      - Это ветка. Пробилась в боковое окошко, и р-раз - прямо мне по физиономии. Я поехал слишком близко к кустам,- вдохновенно соврал я.- Но ничего, заживет.
      Сэр Фредерик сочувственно кивнул.
      - Смотрите, впредь будьте осторожнее. Ветка могла задеть и что-нибудь более существенное,- полушутливо сказал он, и я так и не понял, догадался он, что ветка тут ни при чем, или нет. Но мне казалось, что наверняка догадался.
      - А теперь вот что,- он наклонился поближе и загадочно на меня посмотрел из-под седых бровей,- открою вам небольшой секрет. Только дайте слово, что никому не проболтаетесь... пока я не позволю.
      Я дал честное-пречестное слово, очень гордый тем, что сам сэр Фредерик Лотон оказывает мне такое доверие.
      - Дело в том,- мягко, но очень уверенно произнес он,- что тот молодой человек, который вчера сюда приехал, вовсе не Хьюго Алстон. Так что вашего полку прибыло,- он хитро мне подмигнул.
      - Боже мой!- вырвалось у меня, совершенно искренне, но в этот миг я вдруг понял, что не так уж удивлен этим открытием.- А кто же он тогда?
      - Один молодой шалопай, наполовину француз, наполовину англичанин, любит всякие приключения и розыгрыши, и к тому же он прирожденный актер. Родители его очень обеспеченные люди, принадлежат к сливкам общества. Они уверены, что сынок их отправился сюда для того, чтобы попрактиковаться в английском. Если они узнают правду, разразится грандиозный скандал. Насколько я понял, отец у него человек строгих правил, и уже изрядно устал от бесконечных эскапад...- он умолк, и я, не утерпев, торопливо спросил:
      - Как его зовут? Не представляю, что у него может быть какое-то другое имя. Он настоящий Хьюго.
      - Он настоящий Марсель. Марсель де Совиньи. Но вы, разумеется, должны называть его по-прежнему, Хьюго. Он уже привык, так основательно вжился в образ, что, полагаю, ему очень тяжело будет снова становиться Марселем. Между прочим, среди прочих неподходящих увлечений Марселя отца его особенно раздражает чрезмерная любовь к театру. Будь он просто театралом или поклонником хорошеньких актрис, это сколько угодно. Но в том-то и весь конфуз, что милый мальчик сам обожает лицедействовать. Он даже как-то заменял заболевшего актера в труппе одного из самых сканда... мм... эпатажных парижских театров - и пользовался успехом у публики. Пока отец случайно не прознал о подвигах своего отпрыска. После чего строго-настрого запретил ему приближаться к этому театру, пригрозив полугодовым заточением в фамильном шато. Но страсть Марселя к актерству постоянно требует выхода. И как видите, этот выход всегда находится.
      Тут сэр Фредерик откинул голову и добродушно рассмеялся, раскачивая монокль на черном шнурке и пытаясь понять, какой, эффект произвело на меня его сообщение.
      Я и сам не знал какой: было ли это изумление или шок. Скорее все-таки шок. И, честно говоря, очень хотелось, чтобы кто-то ласково успокоил, убедил, что особо переживать не из-за чего, все нормально... Сэр Фредерик умел успокаивать одним своим видом. И я смотрел на него со все более пылким обожанием.
      - Но как вам удалось все это узнать?
      Сэр Фредерик смахнул с колена невидимую соринку.
      - Ну-у,- задумчиво протянул он.- Когда я сообразил, какую взвалил на себя ответственность, пообещав бедняге Алстону позаботиться о его сыне, то понял, что не мешало бы хоть что-то знать о своем будущем протеже. У меня в Париже есть хорошие друзья, вот я и попросил их собрать кое-какие сведения: чем этот молодой человек занимается, чем интересуется, с кем приятельствует, и тому подобное. До первого своего приезда сюда я так и не получил никаких новостей. Но как раз в тот вечер, когда на горизонте появились вы, мне позвонила моя секретарша и сообщила, что... гм... досье получено и что мне нужно немедленно с ним ознакомиться. У нее был какой-то странно напряженный голос. Надо сказать, что девушка она вполне благоразумная и рассудительная, отнюдь не паникерша. В общем, я понял, что лучше внять ее призыву. Она явно не хотела пересылать этот пакет сюда. Должен признаться, я был крайне заинтригован. К счастью, мне пришла в голову гениальная идея: попросить вас временно стать моим заместителем. И вы любезно согласились.
      Он обезоруживающе мне улыбнулся. Я же мысленно спросил себя: согласился бы я, если б знал, что ему нужно уехать не ради операции, от которой зависит человеческая жизнь, а ради каких-то присланных из Парижа бумажек? И понял, что да, согласился бы, лишь бы заслужить такую улыбку.
      - Огромное вам спасибо,- продолжил он,- благодаря вам я смог ознакомиться с собранными документами. Друзья мои, признаться, изрядно меня удивили. Они даже наняли частного детектива, представляете?- Его смущенное негодование было очень трогательным.- В общем, эти ребята из частных агентств работают на совесть. Они раскопали не только данные о Хьюго, но и обо всем, что так или иначе его касается. И обо всех. Два часа неотрывного чтения. Но зато, когда я дочитал последнюю строчку, я знал о своем незнакомом подопечном все. Где живет, какую предпочитает одежду, какая у него машина, какая прислуга, какие пристрастия, как он выглядит, как выглядят его друзья. Фотографии Хьюго и перечисленных друзей, в том числе и Марселя. Сведения о Марселе тоже прилагались. Этот молодой человек заинтересовал меня особенно, поскольку мой осведомитель сообщал, что Хьюго уехал из Парижа в Лондон именно с Марселем, который является лучшим его другом. Естественно, я не подозревал, мне и в голову такое не могло прийти, что они решили поменяться ролями. Но все-таки я решил вернуться и посмотреть, как тут дела, ну и, разумеется, подменить вас на вахте. Приезжаю сегодня и вижу, что Хьюго Алстон - это Марсель, причем играет свою роль с небывалым апломбом и талантливо - явно никто не заподозрил в нем самозванца А теперь возникает вопрос,- сэр Фредерик нацелил на меня свой монокль,- что же все это означает? Просто розыгрыш, или что-то большее? Признаться, я пока не нашел никакого мало-мальски подходящего ответа. Но ответ найти необходимо. И я решил остаться тут на несколько дней, тихонечко за всем понаблюдать, никого особо не беспокоя. Жаль, что скандал в этом приятном семействе неизбежен. Но хотелось бы немного его смягчить, чтобы шутника Марселя не разорвали на части. Мне он понравился. А вам?
      - Да, очень,- признался я, хотя меня грызли досада на себя и обида. Попался на крючок, как и все остальные, болван! Мне нужно было время, чтобы разобраться в своем отношении к Хьюго, то есть к Марселю, теперь, когда он был разоблачен. А я-то воображал, что бедняга нуждается в моем покровительстве! Противно, когда твой благородный порыв используют в корыстных целях, в другой раз не захочешь никому помогать.
      Я начал вспоминать некоторые высказывания этого самозванца. И я словно наяву услышал, как он вчера вечером произнес: "Боюсь, я тебя обманул. Но я не со зла. Ты и сам скоро это поймешь, если, конечно, постараешься понять". Мне это заявление показалось несколько странным, но я настолько был поглощен мыслями о нем и об Эвелин, что искать какой-то особый смысл в его словах мне было некогда. Эвелин! Подумав о ней, я даже резко выпрямился в своем кресле. Сэр Фредерик с улыбкой наблюдал за мной, ритмично раскачивая шнурок, на котором болтался многострадальный монокль.
      - Это что же получается,- потерянно пробормотал я,- значит, наш Хьюго, то есть Марсель, никакой не полукровка?
      - Нет.
      - И никому тут не родственник?
      - Никому.
      - Ничего себе!- воскликнул я, на этот раз потрясенный невероятной убедительностью его лицемерия.- Видели бы вы, как он разыгрывал безутешного сына! И как накидывался на вас, сэр Фредерик, потому что вы якобы плохо сделали операцию. А я-то, идиот, кинулся защищать нашу с вами профессию от нападок варвара с дикого Востока! А это был циничный розыгрыш! Тошно даже об этом думать!
      Сэр Фредерик покачал головой.
      - Думаю, все-таки не совсем розыгрыш,- сказал он.- Наш юный друг действительно играл роль, но в соответствии с характером своего персонажа. Уверяю вас, что он прилежно копировал самого Хьюго, и его чувства, и его представления о жизни.
      - Да, наверное,- согласился я, немного поостыв.- Но он иногда чересчур увлекается импровизацией,- проворчал я, вспомнив, как он повел Эвелин Росс в густые заросли рододендронов и как ретиво он принялся за ней ухаживать просто с места в карьер. Это уже была личная инициатива Марселя, а не Хьюго. Это Марсель наверняка не может пропустить ни одной интересной женщины. И, конечно, он нацелился на Эвелин, хотя Урсула намного эффектнее и привлекательнее. Впрочем, у него не было иного выбора, поскольку Урсула якобы его сводная сестра. Естественно, он не смел даже смотреть в ее сторону. Я задал очередной вопрос:
      - Сэр, а где же сейчас настоящий Хьюго?
      - Полагаю, где-то в Лондоне. Его след был потерян, когда он поднялся на борт парохода, отправлявшегося через Ла Манш в Англию. Частному детективу было поручено завершить слежку на причале. Так что о том, что происходило потом, я могу только догадываться. Видимо, уже на пароходе они должны были встретиться с Марселем. Пароход благополучно отплыл, и теперь Хьюго надо было решать, как же все-таки действовать дальше. Едва ли друзья решили затеять что-то, так сказать, недозволенное законом.- Сэр Фредерик переменил позу, сев поудобнее.- Полагаю, Хьюго было страшновато соваться в фамильную берлогу, и он уговорил друга явиться сюда вместо него. Не уверен, что эта шутка оказалась очень удачной. Но ведь у каждого свои причины и объяснения для тех или иных поступков.
      Тому же Марселю, вероятно, просто хотелось выручить друга. И ведь, согласитесь, это очень увлекательно, настоящее приключение. Думаю, у молодых людей и в мыслях не было ничего дурного.
      - У них, видите ли, не было...- тихо пробурчал я,- а этот ваш лицедей не подумал, что из-за его шуточек тут могут случиться крупные неприятности?
      Однако сэр Фредерик, вероятно, не услышал моего вопроса и рывком поднялся с кресла.
      - Ну что же! Пора нам вернуться к обществу. Смотрите, слушайте, но сами ни слова, договорились?
      - Буду нем, как три обезьяны,- пошутил я.
      - Как одна из обезьян,- поправил меня сэр Фредерик.- Одна была слепой, другая глухой, третья немой. Вы будете третьей. Думаю, нам с вами нужно быть начеку, пока не убедимся, что не затевается никаких бесчестных игр. Бог даст, все разрешится само собой. Марсель через несколько дней отбудет в Лондон и встретится с Хьюго. А тот по его рассказам поймет, что никогда не сможет обрести здесь родной очаг. Потом они вдвоем вернутся в Париж, и это будет весьма мудрый поступок.
      Голос у сэра Фредерика был тихим и ласковым, будто ему пришлось разговаривать с капризным пациентом, вдруг впавшим в истерику. Однако я совершенно не верил, что все закончится тихо и мирно. Да и сам доктор вряд ли верил в подобный финал. Я обратил внимание на то, что мой покровитель ни разу не заговорил о моем отъезде, о том, что теперь, когда он тут, я могу отправляться куда угодно. Видимо, я был пока еще ему нужен.
      Я двинулся следом за ним по толстому ковру. Мне и самому не терпелось вернуться в гостиную к другим... точнее, к Марселю и Эвелин. Сэр Фредерик толкнул тяжелую дверь, скрытую огромной шторой, и сразу в плотную тишину ворвались звуки фортепьяно, смех, веселый гомон и мужское пение. Эти звуки доносились из гостиной.
      Глава 15
      Никогда не забуду того вечера. Такие вечера, дни и даже недели выпадают иногда в жизни каждого из нас. В такие моменты мы верим, что в мире не существует насмешек, порожденных отчаяньем, верим, что за всей этой обступившей нас блеклой рутиной, за смертной скукой и горьким разочарованием, за обманами и крушениями надежд таится желанное счастье. Я помню, что я тогда подумал: "Почему мы не можем так жить всегда?" Что означало это "так" я едва ли смог бы объяснить в тот вечер. А сейчас я лишь точно знаю, что вечер был дивный, а почему он таким выдался, так и осталось для меня загадкой.
      Войдя в гостиную, мы увидели, что за фортепьяно сидит Марсель и, аккомпанируя себе, поет "На Авиньонском мосту", и с таким лихим озорством,сам его голос излучал смех,- что все слушатели пришли в полный восторг. Даже тетя Сюзан улыбалась и отстукивала такт ногой, а на губах ее благоверного играла глуповатая блаженная улыбка, и время от времени он с удалью бывалого щеголя оправлял усы. Урсула стояла рядом с Марселем, положив руку ему на плечо. Похоже, она тоже в этот момент забыла обо всем: об уплывающем из рук наследстве, о нежеланных сводных братьях, о желанном, но почти нереальном замужестве. Ей важно было только то, о чем пел Марсель: как маленькие мальчики и девочки танцуют на Авиньонском мосту... Мне казалось, еще немного, и Урсула начнет подпевать Марселю и сама закружится в танце.
      Я взглянул на Хилари, стоящего у камина с сигарой: интересно, как ему все это веселье? Он наблюдал за происходящим снисходительно, но не без удовольствия. И только два человека не участвовали в этом импровизированном празднике: Джим и Эвелин. Они сидели на кушетке, но далеко друг от друга, на разных концах. Джим не сводил с нее сердитого и одновременно страдальческого взгляда, а Эвелин старательно на него не смотрела, но я видел, что его назойливость ей мучительна. Эвелин была очень бледна. Когда я вошел, она посмотрела на меня, и в этих синих очах я уловил мольбу о помощи. Но что я мог сделать? Разыгралась бы очередная безобразная сцена. Нет, это было бы непростительно - испортить такой вечер. Я не мог ничего сделать, но таял от счастья: взгляд Эвелин именно меня молил о помощи, она уже считала меня своим другом!
      Марсель сидел спиной к Эвелин, и поэтому не мог видеть, как мы переглянулись. Но, похоже, сейчас он совершенно о ней забыл. Урсула между тем обогнула пианино и теперь, хохоча, смотрела Марселю в лицо, а он смеялся в ответ. И еще Урсула пела вместе с ним: "Les messieurs font comme - ca" {Вот такие господа (фр.)}... А потом они с еще большим воодушевлением затянули припев: "Sur le Pont d'Avignon, l'on у danse, l'on y danse..." {На мосту на Авиньонском полагается плясать (фр.)}. Им с трудом удалось допеть раздался очередной взрыв безудержного смеха и несколько бравурных завершающих аккордов; Грянули аплодисменты, сэр Фредерик захлопал первым, потом крики "еще, еще!". Марсель заиграл вступление к "Au Clair de la Lime" {Свет луны (фр.)}, и настроение у всех сразу изменилось.
      Отыграв проигрыш, Марсель с чувством запел, но теперь Урсула просто смотрела на него, не решаясь подпевать. С того места, где я стоял, хорошо были видны они оба. Его звучный гибкий тенор придавал давно знакомым словам особую выразительность. И я видел, как изменялось лицо Урсулы: строгая серьезность постепенно уступала место печальной нежности. Марсель обращался к ней, и она не могла остаться равнодушной. Ну как тут женщине устоять?подумал я. Марсель умеет быть совершенно неотразимым. Сейчас он, похоже, совсем забыл про свою роль. И что же теперь будет? Урсула думает, что он ее сводный брат. Но он-то знает, что он ей никто. Ему надоело притворяться. Вот вчера он в этом преуспел, очень искусно изображал влюбленность в Эвелин Росс. Или не изображал? А возможно, это для него просто азартная игра: покорил одну, сегодня очаровывает другую...
      Может, уговорить сэра Фредерика открыть наш секрет Урсуле? Или разумнее пока оставить ее в неведении?
      "Ouvre-moi ta porte, pour l'amour de Dieu" {Откройся дверь, дай путь любви Господней (фр.)}. Голос его проникал в самое сердце. Этот лицемер заставил всех умолкнуть, в комнате воцарилась благоговейная тишина. Ну и тип, подумал я.
      Допев, он посмотрел на клавиши, а потом, словно устыдившись того, что довел всех чуть не до слез, тут же перешел на танцевальный ритм. Урсула захлопала в ладоши.
      - Давайте танцевать! Хилари, дорогой, нам мешает ковер!
      За считанные минуты ковер был свернут.
      - Только чур, Хьюго тоже будет танцевать! Хватит ему сидеть за пианино! Кто-нибудь еще может поиграть?
      Она с сомнением взглянула на меня. Я покачал головой.
      - Ты и сама можешь!- с издевкой крикнул из своего угла Джим.
      - Конечно могу, милый мой братик, но не хочу. Хилари! Открой патефон и достань пластинки. Назначаю тебя ответственным за музыку! Ты ведь не против, дорогой?
      Хилари что-то добродушно проворчал и побрел к патефону. Урсула выжидающе посмотрела на Марселя, и тот, послушно поднявшись с круглого стульчика, приблизился к ней. Через секунду они уже кружились под милую старомодную мелодию. Мне показалось, что это была песня "О чем твердят мои часики".
      Я украдкой посмотрел на кушетку. Джим стремительно наклонился к Эвелин, но она посмотрела на него с испугом и покачала головой. Мне даже показалось, что она отодвинулась еще ближе к краю. Джим сидел, уставившись в пол, потом резко вскочил и направился к двери, едва не наткнувшись на Урсулу и Марселя. Никто даже не попытался его остановить. Я подошел к Эвелин, она посмотрела на меня с робкой улыбкой, и скоро мы тоже кружились по комнате. Танцую я неважнецки, но я старался избегать слишком сложных на, к тому же партнерша моя была до того воздушной и восприимчивой, что у меня получалось даже лучше, чем обычно. Однако все удовольствие от танца портила неотвязная мысль: хотела бы она, чтобы на моем месте был Хьюго? Но даже если Эвелин этого хотела, она не выдала себя ни единым взглядом и жестом.
      Потом Хилари поставил медленный вальс. Тут даже тетя Сюзан и Биддолф, не утерпев, поплыли в танце, правда темп они выбрали гораздо более спокойный, чем мы и Урсула с Марселем. Партнершами мы не менялись. В этот вечер каждый делал то, что хотел, забыв о правилах светских раутов.
      - Все хорошо?- спросил я у Эвелин.
      Она кивнула, устремив на меня свои темно-синие глаза, в самой глубине которых мелькнул знакомый страх.
      - Это сделал Джим, да?- прошептала она.
      - Сделал что?- переспросил я, совершенно забыв про свой шрам. Он уже не болел - только когда я до него нечаянно дотрагивался, но потемнел и стал еще более заметным.
      - Я про ваше лицо... он вас ударил?- она сочувственно поморщилась.
      - А-а, ерунда,- небрежно произнес я, безумно тронутый ее заботливостью, и тут же попытался изобразить благородное великодушие: - Думаю, он совсем не хотел испортить мою необыкновенную красоту. Я сам виноват, надо было отойти в сторону.
      Эвелин покачала головой.
      - Господи, какой он жестокий! Совершенно неуправляемый человек... Я его боюсь. Я ненавижу всякое насилие!
      Чуть наклонившись, я посмотрел ей в глаза, несколько ошарашенный столь страстным негодованием.
      - Но как вы узнали?- спросил я.
      - Я все видела. Когда мы с вами расстались, так получилось, что я прошла мимо него. Но решила вернуться к вам, предчувствовала, что он может устроить какую-то гадость, понадеялась, что сумею его отговорить. Но я опоздала. Он ударил вас и ускакал прочь, а я... я развернулась и пошла назад.
      - Скажите, вы до сих пор считаете, что связаны с ним какими-то обязательствами?
      Эвелин потупилась.
      - Уже нет.
      - Потому что ненавидите насилие?
      - Потому что не желаю, чтобы меня принуждали. На этот раз он зашел слишком далеко.
      - Вы имеете в виду то, что он меня ударил?- с недоверием спросил я, продолжая проделывать незамысловатые танцевальные фигуры.
      - Да. И не только это.
      Набравшись храбрости, я продолжил:
      - Скажите,- от волнения я даже остановился, и она, естественно, тоже. Продолжая сжимать ее руку, я спросил: - А вам нравится... Хьюго?
      Она посмотрела на меня, как мне показалось, с несколько неестественным изумлением, но вроде бы не рассердилась. Но опять в глазах ее мелькнул еле заметный испуг.
      - С чего вы это взяли?- небрежно спросила она.
      - Ну как с чего... вы вчера ездили с ним обедать. И потом... вы так участливо сегодня утром о нем говорили...
      - Я очень за него тревожусь. Мне всегда всех жалко.
      Мы продолжали стоять, потом наконец до меня дошло, что мы мешаем танцевать остальным. Я повел Эвелин к кушетке.
      - И меня?- спросил я, усаживаясь рядом.
      - Ну конечно,- без малейшего промедления ответила она, но я почувствовал, что напрасно задал ей этот вопрос. Я был ей неинтересен. Она мысленно была сейчас с кем-то еще. Но, возможно, эта легкая отчужденность означала лишь то, что ей пока никто не нужен, в том числе и я?
      - В любом случае,- пробормотал я, раздосадованный своей догадливостью, ибо уже возомнил, что у меня появился шанс,- Джим не станет возражать против того, чтобы Хьюго танцевал с собственной сестрой.
      Я искоса посмотрел на лицо Эвелин, хотел увидеть, как она отреагирует на мои слова. Но она лишь с грустью заметила:
      - Джима не устраивает все. И прежде всего сам факт существования Хьюго.
      На этой фразе наш разговор зашел в тупик. Мы продолжали сидеть вдвоем на кушетке, но теперь это было как-то бессмысленно. "Непостижимое создание!" - подумал я. А Эвелин, казалось, окончательно обо мне забыла. Я не мог понять почему. Может, я чем-то ее обидел? Но на лице ее не было и тени обиды, просто оно выглядело очень сосредоточенным, как у человека, погруженного в глубокие раздумья.
      Когда кончилась очередная пластинка, сэр Фредерик направился к Урсуле и увел ее от Марселя. Оставшийся без дамы Марсель тут же очутился рядом с кушеткой. Лицо у него было вполне безмятежное, он определенно не ощущал никакой неловкости от того, что забыл про Эвелин. Я был уверен, что она с радостью отзовется на его запоздалое приглашение, но как бы не так! Извинившись и сославшись на то, что ей нужно сделать одно неотложное дело, Эвелин двинулась к двери. А мы с Марселем продолжали сидеть на кушетке.
      Я почувствовал, что его не тянет на разговоры. Впрочем, совершенно потрясенный секретным сообщением сэра Фредерика, я и сам был не в состоянии вести идиотскую светскую беседу. Поэтому я очень скоро поднялся и побрел к Хилари Пармуру. А тот, похоже, только этого и ждал. Не успел я опомниться, как уже заводил патефон, предшественник же мой заверил, что сейчас вернется, только пропустит стаканчик виски. Я ставил пластинку за пластинкой. Так прошло примерно полчаса. Сэр Фредерик теперь танцевал с Эвелин, которая уже успела вернуться. А Урсула снова очутилась в объятиях Марселя. Теперь я уже почти не сомневался, что остаток вечера проведу у этого проклятого патефона. Подобная перспектива совсем меня не радовала. Танцором я был средненьким, и, однако же, самонадеянно считал, что Эвелин было гораздо удобнее и приятнее танцевать со мной, чем с сэром Фредериком... Впрочем, считать я мог что угодно, это ничего не меняло. Я уже наугад хватал очередную пластинку и со злостью швырял ее на круглую вертушку. Когда я поймал себя на том, что беззастенчиво наблюдаю за сэром Фредериком и Эвелин, она как раз говорила, что устала, а потом пожелала ему спокойной ночи... Потом я увидел, как сэр Фредерик распахнул перед ней дверь и почтительно поклонился. А перед дверью, на пороге, как раз в этот момент стоял Хилари, державший в руке стакан с виски.
      - Прошу прощения,- торопливо выпалил я, и на глазах всей компании помчался к двери.
      Глава 16
      Эвелин я нагнал уже в коридоре, почти у поворота к ее комнатке. Услышав мой топот, она испуганно обернулась и посмотрела на меня почти сердито. Ее рука взметнулась вверх, и лоб перерезали две морщины, я заметил, как сильно бьется жилка на белой шее.
      - Простите, Эвелин, я не хотел...- покаянно затараторил я, но тут лицо ее смягчилось. Эвелин улыбнулась.
      - Не волнуйся, Джейк,- сказала она, тайком переведя дух. Она в первый раз назвала меня по имени и на ты, и я безумно обрадовался.- Я не знала, что это ты. Что случилось? Я что-то забыла?
      Я догадался, почему она так испугалась: подумала, что это Джим.
      - Не что-то, а кого-то,- игриво уточнил я.- Ты забыла пожелать мне спокойной ночи.
      Я почувствовал, что на этот раз моя настойчивость не показалась ей глупой и нелепой. А потом она сделала нечто невероятное... Подошла совсем близко и положила обе ладони на лацканы моего пиджака. Вздрогнув от неожиданности, я поцеловал ее, уловив немое согласие. Все получилось по-дурацки: я даже забыл ее обнять, вместо вожделенного поцелуя вышло торопливое чмоканье. Нет, это был не тот поцелуй, который заставляет забыть про робость и сомнения, про все на свете...
      - Спокойной ночи, Джейк,- произнесла она абсолютно ровным голосом.
      - Спокойной ночи, Эвелин,- судорожно вздохнув, отозвался я и, развернувшись, помчался назад, в сторону своей комнаты. Я не стал возвращаться в гостиную, мне было не до них. Я должен был как следует обдумать случившееся. Несмотря на блаженную эйфорию, я решил немедленно разобраться в поистине жизненно важных вопросах. "Что же мне теперь делать? Можно ли считать, что это было признание?", терзался я. И при этом ясно слышал голос своего отца: "А справится ли она, мой мальчик? Успехи врача наполовину зависят от его жены". Я всегда обижался на него за грубый прагматизм во взгляде на женитьбу, хотя брат мой абсолютно его поддерживал. Но сейчас я почти с ужасом поймал себя на том, что пытаюсь оценить возможности Эвелин именно с точки зрения отца. Впрочем, тут сомнений не возникало: для врача Эвелин была идеально супругой. Гораздо важнее было уяснить другое. Станет ли она ждать, пока я доучусь - это три года... И еще три года уйдет на то, чтобы я добился какого-то положения, смог ее содержать. Шесть лет! Выдержат ли наши чувства столь суровое испытание?
      Я был в полном смятении, из-за которого не стал даже спускаться вниз, но через минуту понял, что оставаться одному в таком состоянии еще тяжелее. Мне хотелось посоветоваться с Марселем, который был намного опытнее меня в любовных делах.
      Когда я все-таки спустился и открыл дверь гостиной, там меня встретила полная тишина. Патефон стоял закрытым, пианино - тоже. Никого. Так мне показалось в первый момент. Да, никого, хотя ковер был по-прежнему свернут, а столики и кресла сдвинуты к стенам. Куда же все разбрелись? Тетя Сюзан и дядя Биддолф наверняка отправились спать, наверное утомились после непривычной разминки. Сэр Фредерик - в библиотеку, покурить и почитать. А Урсула и Марсель? Тут даже не о чем и гадать. Решили пройтись. А какие, собственно, могут у кого-то возникнуть возражения? Никаких, подумал я.
      И тут я увидел, что разбрелись не все. В одном из глубоких кресел сидел Хилари, вытянув вперед ноги. Глаза его были закрыты, руки сложены на животе, а на полу рядом с креслом стоял стакан. Я не знал, спит он или нет, в любом случае, ему явно не хотелось, чтобы его тревожили: он протяжно дышал, так обычно дышит спящий человек.
      Чуть постояв на пороге, я тихонько прикрыл дверь и ушел.
      Часть вторая
      Глава 1
      Тело Хьюго Алстона - настоящего Хьюго - было обнаружено на следующее утро. В кустах рододендронов.
      А обнаружил его не кто иной, как я. Дело было так. Из-за бремени ответственности перед Эвелин в связи с нашими новыми отношениями (как будто уже было за что отвечать!) я так и не смог уснуть той ночью, понимая, что неминуемо придется выяснить все до конца. Как только рассвело, я оделся и на цыпочках прокрался по коридору к лестнице, а потом - вниз, и на волю. Вообще-то я совсем не жаворонок. Встаю обычно в восемь, пью чай, все как у всех. В половине пятого я выбрался из постели впервые. Все вокруг казалось странно-незнакомым и волнующим, и почему-то немного... запретным. Слуги, разумеется, еще спали, поэтому мне самому пришлось снимать цепочку и не без усилия открывать тяжелую дверь. Трава на газонах была белой от мельчайших капелек, и казалось, что это не роса, а иней, однако было совсем тепло. Птицы уже щебетали вовсю, гомонили так, что звенело в ушах.
      Я не стал надевать кепи, волосы мои топорщились на легком ветру, я чувствовал себя конкистадором, вопреки страху отправившимся к неизведанным широтам. Я оглянулся и посмотрел на дом. Теперь, с зашторенными окнами, он выглядел совсем необитаемым. Я так же, как и возлюбленный Мод {Мод - героиня одноименной поэмы английского поэта Альфреда Теннисона, дочь помещика, влюбленная в бедняка}, "знал, что за шторой белой, словно саван, лишь сон таится, но с дрожью подумал: не вечным ли сном смежены чьи-то ресницы". Я пошел куда глаза глядят. До сих пор не знаю, что заставило меня выбрать тропку, ведущую к зарослям рододендронов, а не ту, что вела к пруду с лилиями или к дороге. Когда я подошел к кустарнику, птицы уже слегка угомонились, звонкое взволнованное щебетание сменилось размеренным посвистыванием и пощелкиванием, лишь напоминавшее звуки свирели пение черных дроздов не сбавляло силы, заглушая все прочие звуки.
      Но вот тропинка нырнула под раскидистый куст. Задрав голову, я посмотрел на густые ветки - я и не знал, что рододендроны бывают такими высокими...
      Под одним из таких кустов-великанов я его и нашел, совсем неподалеку от главной тропинки. Заметил под нижними ветками подошвы мужских ботинок. Сначала подумал, что это вор или какой-нибудь браконьер. Но приглядевшись, увидел, что туфли лакированные, а штанины брюк - из дорогого материала, с идеально заглаженной складкой. Брюки были совершенно новыми, без единого пятнышка или потертости.
      Я наклонился и раздвинул ветки...
      Он лежал ничком, правая рука была сжата в кулак, и полна смятых листьев: видимо, во время агонии умирающий схватился за ветку. Неестественно выгнутая левая рука покоилась под головой - лоб упирался в запястье. Была видна задняя часть белейшего отложного воротничка и запонка на манжете. Судя по этой манжете, пиджак был застегнут, и поэтому рукав сдвинулся, когда незнакомец упал. Мне была видна округлая желтовато-смуглая щека и густая шевелюра из прямых черных как вороново крыло волос. Я прикоснулся указательным пальцем к смуглому виску, но было и так понятно, что этот человек мертв, и уже несколько часов. Через секунду я уже мчался что было сил к дому. Толкнув наружную дверь, которую я, оказывается, оставил полуоткрытой, я отворил дверь внутреннюю и понесся, перепрыгивая через ступеньки, к сэру Фредерику, спальня которого располагалась рядом с апартаментами Марселя.
      Он открыл сразу же, как только я постучал. Я ворвался внутрь. С невольным восхищением я отметил про себя, что доктор и в пижаме выглядит весьма импозантно; волосы сэра Фредерика почти не разлохматились, и каким-то образом он уже успел облачиться в халат и даже вооружиться моноклем.
      - Там... в кустах... мертвец,- еле дыша после бешеной пробежки, пробормотал я, но уже немного успокоившись, потому что знал: сейчас мне объяснят, что делать дальше. А что-то делать было необходимо.
      - Кто он?- спросил сэр Фредерик, мигом стряхнув с себя остатки сна.
      - Не знаю. Но точно не из поместья.
      Сэр Фредерик кивнул, явно тайком обрадовавшись.
      - Только мне почему-то кажется,- продолжил я, чуть отдышавшись,- что это может быть кто-то... в общем, сэр, вы не сходите туда со мной? Вы обязательно должны его осмотреть. Именно вы.
      - Но что же я могу сделать, мой мальчик? Медицина тут уже бессильна, если вы совершенно уверены в своем заключении.- Он цепко на меня посмотрел и понял, что я уверен на все сто процентов.- Ну, так и быть! Подождите в холле, пока я оденусь. Это займет три минуты.
      И действительно через три минуты, почти секунда в секунду, он появился в холле, свежий и подтянутый, впору хоть ехать на раут, только вместо галстука на шее красовался белый шелковый шарф. Я панически боялся, что сейчас проснется кто-то из прислуги, но нам, слава богу, удалось выскользнуть незаметно. Я повел его к тому проклятому месту. Пока мы шли, сэр Фредерик больше ни о чем не спрашивал. В саду стало гораздо светлее, и птицы почти уже не подавали голоса. Умолкли даже главные певуны - черные дрозды.
      Когда мы пришли, сэр Фредерик тут же приблизился к телу и наклонился над ним. Я тоже собрался подойти, но он предостерегающе махнул рукой.
      - Не нужно оставлять лишние следы. Стойте пока на тропинке, а потом пройдете по моим следам.
      Его руки легко и уверенно двигались рядом с головой и спиной покойного. В какой-то момент я увидел, как его палец замер у маленькой дырочки в пиджаке, прямо под лопаткой.
      - Застрелен,- сказал сэр Фредерик,- стреляли в спину, но, думаю, с довольно-таки порядочного расстояния. Впрочем, это пусть определяет полиция. А теперь, Сиборн, я хочу аккуратненько перевернуть тело, чтобы можно было увидеть лицо. Это, в сущности, не бог весть какая крамола. Степень rigor {Окоченения (лат.)} уже такая, что мы потом без проблем уложим его на прежнее место. Но это, конечно, все же нарушение правил. Так что лучше забудьте о том, что я сейчас сделаю. До тех пор пока я не разрешу вам меня изобличить.
      Я кивнул. К этому моменту я успел получше рассмотреть убитого. При первом осмотре я лишь понял, что это молодой парень, а не старик. Да, он действительно был совсем молодым. Невысокий, от силы пять футов и шесть дюймов, и, что называется, в теле. Крупная голова, маленькие ступни и кисти. Дорогой темный костюм, сшитый явно не в Англии, на руках - несколько перстней, один, видимо, очень ценный, с крупным рубином. Похоже, убили его не ради поживы. Впрочем, не исключено убийце просто не удалось снять перстни, слишком плотно они сидели на пухлых пальцах. Я посмотрел на ноги: лакированные ботинки, черные шелковые носки с бордовыми стрелками... Между тем сэр Фредерик стал поворачивать застывшее тело набок. Даже мне, привыкшему к занятиям в анатомичке, сделалось не по себе, а какой-нибудь обыватель мог бы и в обморок грохнуться... Несколько секунд сэр Фредерик изучал лицо мертвеца, потом осторожно перевернул тело, положив в прежнюю позицию.
      - Да,- сказал он, поднимаясь и стряхивая с колен прилипшие влажные листья.- Ни малейших сомнений: это он, Хьюго Алстон. Несчастный мальчик! Недаром отец так за него переживал! Но как он тут оказался? Зачем? Так вы знали, что это Хьюго?- он посмотрел на меня.
      - Догадывался. Хотя никогда его не видел, даже на фото. А вы узнали его по фотографии, да?
      Сэр Фредерик вынул из внутреннего кармашка портмоне, из которого извлек карточку с убористым машинописным текстом и с маленьким фото в углу. Я предпочел получше изучить фотографию, чем реальное лицо, снова уткнувшееся в сырую землю. На фото, без сомнения, был этот парень. Круглолицый, с крупными черными, очень строгими глазами, пухлые щеки были чуть отвисшими, что придавало парню несколько ангельский вид, правда, ангел этот был определенно чем-то недоволен. Это было лицо человека несдержанного, избалованного, легко обижающегося, но, в сущности, вполне симпатичного и трогательного. Видимо, больше всего в этой жизни ему не хватало любви и ласки. Жизнь вообще жестокая штука, даже для самых удачливых. Я вернул карточку сэру Фредерику, и он аккуратно засунул ее в портмоне.
      - Ну что ж,- сказал он,- теперь самое время вызвать полицию, а пока они едут, нужно успеть оповестить наших с вами хозяев.
      Мы отправились прочь, и я был рад выбраться наконец из этих мрачных зарослей на открытое пространство, туда, где тропинка тянулась уже вдоль газонов. Солнце успело подняться довольно высоко, и его бледные лучи чуть слепили глаза.
      - Он выглядит намного моложе своих лет, вы не находите, сэр?- спросил я, когда мы уже приближались к дому.- На вашей карточке указано, что ему двадцать четыре года, исполнилось еще в феврале. А по виду - он даже младше Урсулы и Джека.
      - Да, это вы верно заметили,- согласился сэр Фредерик.- Мальчик так и не сумел стать взрослым. И весьма вероятно, ему никогда не удалось бы это сделать.- Тут он произнес примерно те же слова, которые только что мелькнули в моем мозгу: - Жизнь бывает слишком жестока к таким, как он. Может, оно и к лучшему, что он покинул этот мир.
      - К лучшему? Но у него же куча денег!
      - Именно потому, что у него куча денег,- мрачно уточнил сэр Фредерик.Вы представляете, сколько их? Тех, кому выгоден был его... уход?!
      Я вздрогнул и молча на него посмотрел, ожидая продолжения. В этот момент было в лице моего попутчика что-то такое, что удержало меня от дальнейших расспросов. Мы подошли к крыльцу и стали подниматься. Уже поставив ногу на последнюю ступеньку, сэр Фредерик обернулся и посмотрел на меня как на прилежного студента, готового выполнить любое задание преподавателя.
      - В полицию я позвоню сам,- сказал он, и добавил: - Когда они будут вас расспрашивать, отвечайте четко и уверенно. И умоляю: никакой отсебятины, никаких догадок и собственных версий. Честно скажите, почему вы здесь, что это я попросил вас задержаться. Я, разумеется, дам соответствующее подтверждение.
      Я кивнул.
      - А пока я буду звонить в участок,- продолжил он,- пойдите оповестите остальных. Начните с Марселя, это что касается мужчин. А среди женщин следует начать с Урсулы. Не волнуйтесь, она не устроит истерику. Она-то уж точно нет.
      - Но, сэр...- попробовал воспротивиться я.- Я ведь едва ее знаю. Как же я могу ворваться с утра пораньше в ее комнату? Да еще с такой новостью?
      - Ну тогда,- уже нетерпеливо произнес сэр Фредерик,- попросите это сделать кого-нибудь из прислуги, например экономку или... Погодите, а почему бы вам не попросить мисс Росс? По-моему, вчера вечером вы с ней очень мило общались. Она покойному не такая уж и родственница. Постарайтесь ее уговорить, они же все-таки сестры. Насколько я понял, двоюродные? Я думаю, вам мисс Эвелин не откажет. А теперь - к делу. Поторопитесь! Чем скорее мы умоем руки и передадим все официальным лицам, тем нам будет спокойнее.- Он посмотрел на свои часы: - Сейчас половина седьмого. Вы помните, в котором часу вы обнаружили тело?
      - В пять сорок,- кивнув, сказал я.
      - Его точно убили еще до полуночи,- констатировал сэр Фредерик.- А в котором часу закончилась наша вчерашняя вечеринка? Вы обратили внимание?
      Я немного подумал, припоминая.
      - По-моему, чуть позже половины одиннадцатого. Мне кажется, тогда... гм... когда ушла мисс Росс. Я после тоже сразу ушел. Но попозже, около одиннадцати снова вернулся. Только в гостиной уже никого не было. То есть никого кроме доктора Пармура.
      - Да,- отозвался сэр Фредерик,- так оно все и было. Когда мисс Эвелин ушла, остальные тоже стали разбредаться, кто спать, кто... кто куда. Остались только мы с нашим налакавшимся виски коллегой. Но я практически сразу сбежал в библиотеку. Кстати, нам всем придется давать отчет обо всех своих передвижениях, начиная с одиннадцати и до двенадцати.
      Он вдруг пристально посмотрел на меня своими цепкими серыми глазами.
      - Ну вот. Вам выпала возможность узнать на практике, что такое судебная медицина Это чрезвычайно полезно, коллега.
      Он произнес все это таким тоном, будто мне следовало просто скакать от восторга - из-за того что вляпался в историю с убийством, и дал понять, что этим счастьем я всецело обязан ему.
      Преодолев последнюю ступеньку крыльца, сэр Фредерик отправился искать телефонный аппарат, мне же предстояла гораздо более трудная миссия.
      Глава 2
      Быстро шагая по коридору, на этот раз хотя бы уже не бегом, я думал про Марселя и Хьюго. Какие же они разные! Совершенно непохожи, и тем не менее розыгрыш Удался блистательно. У двери Марселя я замедлил шаг, подумав, что действительно стоило бы начать с него, ведь он - самый близкий Хьюго человек. Но потом рассудил, что женщины, в частности Урсула, имеют право все узнать раньше. Тем более что пройти к покоям Урсулы можно было лишь минуя комнатку Эвелин.
      Я постучался в знакомую дверь и убедился, что у Эвелин на удивление чуткий сон. Почти в ту же секунду я услышал щелчок выключателя, приглушенные шаги и шорох, а секунд через тридцать дверь открылась, и я увидел Эвелин, совершенно одетую и аккуратно причесанную, зябко кутавшуюся в светло-зеленую шелковую шаль. Она не выказала ни досады, ни радости, только удивление и тревога были в этих синих очах.
      - Эвелин!- с места в карьер начал я.- Ты могла бы меня выручить? Тут у нас кое-то произошло. Не волнуйся, тебя это не касается, по крайней мере напрямую,- увидев, что тревога в ее глазах сменяется ужасом, я отчаянно выпалил: - Хьюго Алстон - настоящий Хьюго - убит. Я утром нашел в кустах его тело.
      Она попятилась назад и, привалившись спиной к косяку, закрыла глаза. Я испугался и стал лихорадочно соображать, где бы взять нюхательную соль, заодно проклиная свою тупость. Она же ничего не знает о том, что был еще один Хьюго!
      - Это не Марсель!- закричал я, встряхнув ее за хрупкие плечи.- Тот парень, которого ты - все мы - принимали за Хьюго, совсем не он. Марсель жив и здоров. Мне еще сейчас придется сообщить ему о случившемся. Того человека ты никогда не видела. Но он точно Хьюго. Он настоящий, я сам видел его фотографию.- Я болтал не замолкая, выжидая пока она придет в себя. Наконец после неимоверных усилий ей удалось взять себя в руки. Она открыла глаза и посмотрела на меня туманным, но все-таки узнающим взглядом, и еще в этом взгляде была признательность и даже симпатия, так мне хотелось думать. Она протянула руку и сжала мой локоть.
      - Бедный Джейк!- тихо воскликнула она.- Какой ужас! Не представляю, что ты почувствовал, как все это выдержал!
      Я с нежностью накрыл ее руку своей, крепче прижав тонкие пальчики.
      - Помоги мне, Эвелин,- я подошел чуть ближе.- Эвелин, надо сообщить об этом Урсуле. Я сразу же пришел к тебе, я подумал, что ты мне не откажешь. Ты пойдешь вместе со мной?
      Глаза ее округлились от ужаса.
      - О нет, Джейк, только не это!- сказала она со стоном отчаянья.- Ты же знаешь, что Урсула терпеть меня не может. А если она услышит от меня такую новость, она... я не знаю, что она со мной сделает!
      - Но из всей женской половины семьи только ты не приходишься ему родственницей,- настаивал я.- Или ты хочешь, чтобы я пошел к тете Сюзан? Учти: ее сразу хватит удар! И потом... В теперешних обстоятельствах Урсула наверняка забудет о своих амбициях и капризах, она вспомнит, что ты все-таки ее сестра, пусть и названная. Ну пойдем, а?- молил я, видя, как она борется с собой.- Нам нельзя терять времени. С минуты на минуту прикатит полиция. Сэр Фредерик пошел звонить в участок.
      - Ладно,- сказала она.- Пошли. Я не стану ничего говорить, но поддержу тебя - морально. Подожди минутку,- она убежала в комнату.
      Припудрить нос, догадался я.
      Глава 3
      Разговор с Урсулой был коротким и резким. Она тоже мгновенно отозвалась на стук в дверь, и вид у нее был не просто аккуратный, но шикарный. Она за считанные секунды успела, заметил я, раскурить сигарету, напудриться, покрасить губы и уложить локоны. Увидев, что это мы ломимся к ней с утра пораньше, она посмотрела нас с откровенной злобой.
      - Что стряслось?- ехидно спросила она.- Что это вы тут разгуливаете в такую рань, милые мои деточки? Решили сбежать? Скатертью дорога, никто плакать не будет. Но на вашем месте я все-таки сначала бы позавтракала. Ну что стоите? Ждете моего благословения? Считайте, что вы его уже получи...
      - Урсула,- перебил я ее,- нам не до шуток. Произошло нечто весьма серьезное. Но сначала я должен тебя предупредить,- продолжил я, вспомнив про свою оплошность в разговоре с Эвелин,- твой сводный брат Хьюго на самом деле не Хьюго. Это Марсель, его друг, согласившийся приехать сюда под видом Хьюго...
      - Да что же это такое!- теперь уже она нетерпеливо меня перебила.- Нет, вы только посмотрите на этих двух голубков! И чтобы сообщить мне это, вы рыщете по всему дому и не даете людям спать? Джейк, дорогой, Эвелин, милочка моя,- она окинула нас надменным взглядом, с особой выразительностью посмотрев на Эвелин,- мои славные самодовольные крошки. Я и без вас все уже знаю. Марсель рассказал мне вчера ночью. Этот мальчик замечательный артист, просто гений, но совершенно не способен держать язык за зубами. Я думала, что он всем все успел уже рассказать. Как же это он забыл про вас? Ай-ай-ай! А я решила, что вас осчастливили раньше меня! Ведь так?- она пристально посмотрела на меня, потом на Эвелин ревнивым взглядом.
      - Нет-нет, все было совсем не так, Урсула,- резко, в тон ей, ответил я.- Нам Марсель ничего не рассказывал. Про розыгрыш я узнал от сэра Фредерика, вот от кого. А пришел я к тебе совсем по другой причине.- Я больше не мог выносить насмешек этой гордячки.- Настоящий Хьюго, твой сводный брат, убит. Выстрелом в спину. И сейчас его тело лежит там, в саду, в зарослях рододендронов. И сюда уже едет полиция.
      На эту новость, справедливости ради должен отметить я, Урсула отреагировала именно так, как обычно реагируют менее циничные люди,- шоком. Нет, падать в обморок она не собиралась, но издевательская саркастическая усмешка мигом исчезла, ее сменило совершенно непередаваемое выражение, потрясшее меня до глубины души. Не знаю, изменился ли цвет ее лица, поскольку свет был еще неяркий, сумеречный, и к тому же оно было густо накрашено, но выражение изменилось настолько резко и настолько неожиданно, что это подействовало на меня как удар чьей-то невидимой руки. Нечто подобное я уже видел однажды. Мой приятель, тоже студент, разговаривал с одним парнем. Уж не знаю, что они там обсуждали, только парень тот вдруг начал нервно хихикать и никак не мог остановиться, и тогда знакомый мой довольно резко его осадил: "Прекрати! Не устраивай тут истерик!". Парень прекратил, но так внезапно, что приятель мой за него испугался, и еще на физиономии этого истерика, только что хихикавшего, вдруг появилась такая лютая обида, что приятель мой совершенно обалдел. Не от страха, конечно, а от резкого перепада в настроении этого парня. Он мне потом сам признался. Короче, нечто подобное я наблюдал на лице Урсулы. Я тоже здорово обалдел, ведь я был уверен, что ее черствость и самодовольство абсолютно непрошибаемы. Потому и рискнул так грубо ей ответить. И надо же, сработало: такой потрясающий эффект...
      Однако Урсула тут же сумела взять себя в руки.
      - Как он оказался под кустом?- поинтересовалась она.
      - Понятия не имею,- сказал я.- Я нашел его там уже мертвым. Примерно в половине пятого.
      Она не стала гадать, кто бы это мог сделать, она не стала даже выяснять, что я делал в такую рань в саду.
      - Я спущусь через две минутки,- сказала она, пытаясь говорить бодрым деловитым тоном, но голос ее слегка дрожал. Сигарета успела потухнуть.- Будь добр, Джейк...
      Я поднес зажигалку к ее сигарете и заметил, что рука Урсулы тоже слегка дрожит. Она посмотрела на Эвелин.
      - Ты сказала Джиму?
      - Пока нет,- отозвалась Эвелин, и сама предложила: - Хочешь, чтобы я это сделала?- участливо спросила она, участливо и ласково.
      - Нет. Лучше уж я сама. А Джейк пусть сообщит... Марселю. Хорошо, Джейк? Я поговорю с дядей и тетей. А ты, Эвелин, оповести прислугу.
      Про Хилари Урсула, однако, не упомянула. Видимо, доктор был в доме на особом положении, в любом случае, он наверняка еще спал. При мне он еще ни разу не спускался к завтраку. Урсула, теперь уже окончательно справившаяся с эмоциями, поинтересовалась:
      - А где сэр Фредерик? Скажите ему, что я уже спускаюсь. Позавтракать все же надо, и как следует.
      Попятившись назад, она захлопнула дверь. В коридоре остался только запах ее духов и сигаретный дымок. Мы с Эвелин испуганно переглянулись.
      - Ну что же, теперь пойду обрабатывать Марселя,- я с опаской покосился в сторону его апартаментов.- Ну и порученьице! А меня, между прочим, все это абсолютно не касается! И тем не менее,- я посмотрел на побледневшую, смотревшую на меня с напряженным волнением Эвелин,- раз я могу помочь... кое-кому, я готов.
      В ответ она снова стиснула мой локоть.
      - Как бы я хотела,- пылко произнесла она,- чтобы Урсула позволила мне поговорить с Джимом. Это может показаться странным, но... но я понимаю его лучше, чем она. Я умею найти к нему подход, всегда умела. А она настроит его совсем не так, как нужно.
      - Тогда пойди и поговори. Почему бы нет?- расхрабрился я.- На самом деле ей совсем не хочется сообщать ему про Хьюго. Возможно, она просто считает, что это ее Долг. Но раз ты чувствуешь, что у тебя это получится гораздо лучше, действуй! А Джима попроси, чтобы он не выдал тебя сестрице, сделал вид, что еще ничего не знает. Только не забудь ему сразу сказать, что Марсель - это никакой не Хьюго.
      Она молча кивнула. Я чмокнул ее в лоб и внутренне приготовился к разговору с Марселем. Через минуту я уже стучался в его дверь, одновременно наблюдая за Эвелин, храбро бредущей по коридору, и думал о том, какая решительность порою скрывается за внешней хрупкостью и робостью.
      Глава 4
      У Марселя вид был отнюдь не такой идеальный, как у прежних моих ранних собеседников поневоле. Черные волосы торчали в разные стороны, глаза прищуренные, видимо, он еле-еле проснулся. Однако и в интимном домашнем облачении этот авантюрист ухитрялся выглядеть гораздо более элегантно, чем многие модники в шикарных туалетах. Наблюдая за тем, как он завязывает кушак своего вишневого халата, я подумал: "Какой артистизм - во всем!" Казалось, будто он находится на сцене, все его движения были полны безотчетного изящества, ни одного неловкого и лишнего жеста. Но он ничего не изображал, он просто не мог двигаться иначе.
      - Ах это ты, Джейк!- воскликнул он, увидев мою физиономию.- Нельзя было навестить меня попозже? Ей-богу, твое дружеское участие слишком уж... гм... горячо.
      - Послушай,- я грубо его отодвинул и вошел, плотно прикрыв за собой дверь.- Послушай... тебе что-нибудь известно про Хьюго? Про настоящего. Я знаю, что ты - не он.
      Хьюго, то есть, разумеется, Марсель, мне еще трудно было воспринимать его иначе... В общем, Марсель нисколько не смутился, скорее, он был удивлен и раздосадован.
      - Ну и что?- спросил он.- Что с того? Я и сам собирался тебе сказать, но как-то не было подходящего момента... Небось Урсула меня продала или Эвелин. Смертельный номер - доверить женщине свою тайну.
      Я прервал его сетования:
      - Ты не ответил на мой вопрос. Тебе что-нибудь известно про Хьюго?
      Потирая затылок и яростно сражаясь с зевотой, он пробурчал:
      - Знаю только, что он должен был со мной вчера вечером встретиться, а сам не соизволил явиться. Утром съезжу за ним на машине и привезу сюда.
      - А где он остановился?- осторожно поинтересовался я.
      Марсель оставил в покое свой затылок и глянул на меня с явным изумлением:
      - В городе, разумеется. Я думал, ты все знаешь!
      Он подошел к столику у окна и вытащил сигарету из огромной серебряной сигаретницы. Раскурив ее, он наконец посмотрел на меня более осмысленным взглядом, и понял по моей физиономии, что что-то не так.
      - Ты чего, а?- пробормотал он уже совсем другим тоном.- Что-нибудь случилось? Почему у тебя такой убитый вид?- Поскольку я ничего не ответил, он, ухмыльнувшись, продолжил: - Надеюсь, ты не думал, что я всю оставшуюся жизнь проведу в этом доме под личиной Хьюго? Я приехал, чтобы, так сказать, сломать лед, чтобы ему потом было проще. Точнее говоря, дал ему возможность решить, стоит ли ему иметь дело с новыми родственничками или лучше к ним не соваться. Начал я, разумеется, с девушек: позавчера взял в оборот Эвелин, вчера - Урсулу. Ведь мы договорились, что я выведу их на прогулку, чтобы он мог полюбоваться ими - со стороны.
      - Ты хочешь сказать, что он наблюдал за тобой и твоими спутницами в условленном месте? Устроил засаду в кустах? Не представляю, как он собирался разглядеть их в такой темноте!
      - Да нет же!- с досадой воскликнул Марсель.- Ты же знаешь, что я пригласил Эвелин пообедать в городе, разумеется, в той гостинице, где остановился Марсель. Я даже исхитрился перемолвиться с ним парой слов. Он тоже считает, что Эвелин очень милая девочка, и прелестная. Ее он совсем не боится, но она же ему не родственница. Сказал, что был бы счастлив иметь такую сестренку.
      Марсель уже увлекся повествованием, забыв и про меня, и про мое убитое лицо. Он бродил туда-сюда по комнате, время от времени выразительным жестом подчеркивая самые важные моменты.
      - Хьюго всех женщин оценивает по этому принципу: хотел бы он иметь такую сестру или нет. Он, понимаешь ли, дал себе обет безбрачия. Бедный парень! Мне искренне его жаль, я серьезно. Лично я не могу жить без женщин. А свои бренные дни он, само собой, закончит в монастыре. Вот только интересно в каком.- Он еще раз про дефилировал вдоль комнаты, от окна к камину с гипсовыми висельниками.- Я пообещал ему предъявить и настоящую кровную сестру. Я предложил ему подойти к окнам гостиной, после того как стемнеет, но он уперся, и все тут, трус несчастный. Бедняга! Всего боится. Ну что ты с ним поделаешь... В конце концов мы договорились, что он спрячется за кустом, а я, чуть позже, выведу Урсулу подышать свежим воздухом и полюбоваться луной. Это была весьма романтическая идея. Тебе, бедный мой Джейк, с твоей англо-саксонской флегматичностью и вечным вашим страхом подцепить насморк этого никогда не понять. А я тут же представил, как восхитительно будет смотреться Урсула при лунном свете. Золотистые волосы, золотистое платье - богиня, истинная богиня!- Он поцеловал кончики пальцев, представив эту очаровательную картину, потом вдруг лукаво на меня посмотрел: - Конечно, если бы вдруг набежали облака и зарядил дождь, спектакль пришлось бы отменить. Но никаких сюрпризов не последовало. Небо было чистым, и луна сияла как миленькая. Однако Хьюго все равно не явился.
      - Откуда ты знаешь?- спросил я.
      - Откуда? Да я же сделал все, как условились. Провел Урсулу мимо его тайника в кустах. Потом проводил ее обратно в дом. Потом снова потащился к кустам: обещал, что вернусь, и мы обсудим дальнейшие планы. Но его там не было. То ли он вообще не приходил, то ли просто не соизволил меня дождаться. Ну тут уж я разозлился! Помчался назад, Урсула все еще сидела в гостиной. Позже, когда все уже разошлись по своим спальням, у нас с ней была долгая беседа - наедине. Ах!- Он мечтательно улыбнулся.- Восхитительное создание! Я очень рад, что не прихожусь ей братом. Ей я честно признался, что не имею чести состоять с ней в кровном родстве. У меня уже не было другого выхода. Не хочу показаться нескромным, но, по-моему, ее это обстоятельство тоже очень обрадовало.
      - А ты рассказал Урсуле про Хьюго?
      Он посмотрел на меня с некоторым недоумением:
      - Ну да, кое-что, разумеется, рассказал.
      - А про то, что он должен был подстерегать вас в кустах?
      - Нет, конечно! Как ты мог такое подумать! Это же бестактно. Она могла обидеться. Когда я объяснил ей, кто я на самом деле, мы вообще забыли про Хьюго. Совсем. Начался, сугубо личный разговор.
      - Ты рассказал ей, что Хьюго тоже здесь и остановился в городской гостинице?
      Марсель раздраженно помотал головой.
      - Нет, конечно!- повторил он.- Ей пришлось бы туда поехать! Она решила бы, что обязана немедленно с ним встретиться и, соответственно, уговорить его переехать сюда. Я пока совсем не уверен, что мне хочется покидать этот дом. Я бы еще денек-другой погостил - на законном основании. А потом я уеду, уступлю Хьюго его место, пусть наслаждается, если захочет. Но только тебе-то какое дело до всего этого? У тебя есть крайне неприятная привычка постоянно задавать всякие вопросы! Можно подумать, что ты член этого семейства!
      - Еще только один вопрос,- сказал я,- и я от тебя отстану. Под каким именем Хьюго остановился в гостинице? Надо полагать, под вымышленным?
      - Да, конечно. Не то Хьюго Смит, не то Хьюго Браун. Не помню. Фамилия Алстон тут слишком известна.
      - Значит, имя он оставил свое? Хьюго? Может, кто-то что-то заподозрил и каким-то образом разнюхал правду, а потом сообщил семье? Хьюго имя довольно редкое, да и внешность у него, наверное, была, так сказать, неординарная?
      Марсель пожал плечами.
      - Откуда мне знать, кто там чего разнюхивал? А если даже и так, подумаешь! Он же не сделал ничего крамольного, и я тоже.
      Опершись о камин, он стал смотреть на огонь.
      Я подошел поближе и положил руку ему на плечо.
      - Знаешь,- начал я,- мне очень тяжело это говорить, но... в общем, приготовься к худшему.
      Он молча на меня посмотрел, снова встревоженный моим убитым видом и тоном.
      - Хьюго был у кустов вчера вечером,- сказал я,- но кто-то позаботился о том, чтобы он остался там навсегда. В общем,- спешно добавил я, видя, как глаза его от страха становятся все шире,- его убили, выстрелили в спину. Сегодня утром я нашел там, под кустом, его тело. Ради бога,- выпалил я, так как он вдруг резко пошатнулся,- соберись, будь мужчиной! С минуты на минуту прибудет полиция! Постарайся вспомнить, что происходило в те промежутки времени, когда ты бродил рядом с кустами. Сначала в обществе Урсулы. Потом один. Не заметил ли ты там чего-нибудь необычного? Или, может, слышал какие-нибудь звуки?- Я схватил его за плечи.- Ты же не мог это сделать? Не мог? Тогда тебе нечего бояться.
      Марсель медленно провел рукой по лбу, потом растерянно посмотрел по сторонам.
      - Только ничего не пей,- приказал я,- пока не пообщаешься с полицейскими. Черный кофе, это пожалуйста, но виски и бренди - после допроса.
      Марсель положил локоть на каминную полку и уткнулся в него лицом.
      - Это чудовищно!- прошептал он.- Чудовищно! Но такова истина... в этом мире не было для него места - нигде.
      Глава 5
      Прибыла местная - из Чода - полиция. Сначала подъехала машина со старшим полицейским офицером Маллетом, похоже, хорошо знавшим все семейство Алстонов. Высокий здоровяк с красной физиономией, по виду - типичный грубоватый мужлан, каким и полагается быть старшему полицейскому офицеру. Однако вел он себя деликатно и дружелюбно, а легкий шотландский акцент действовал успокаивающе, возможно даже слишком. Думаю, этот акцент уже не раз ему помогал в трудных ситуациях. С ним был полицейский врач Фицбраун. Тоже высокий, но в отличие от Маллета сухощавый и смуглый, с черными вьющимися волосами и с черными усами. Он сразу вызывал безоговорочное доверие и симпатию, хотя был совсем неулыбчивым. Он, насколько я понял, тоже хорошо знал Алстонов и был в курсе всех их проблем. Это было очевидно, хотя он почти ни о чем их не спрашивал, только о том, что касалось сегодняшних его забот.
      Переговорив прямо в холле с сэром Фредериком, они уже все вместе отправились к месту трагедии. Вскоре прибыла вторая машина - с фотографом, двумя полицейскими в форме и одним сотрудником в штатском, который сделал все полагающиеся замеры. А потом приехала санитарная машина. Тело бедного Хьюго вытащили из-под куста, положили на носилки и увезли.
      Глава 6
      Я тут же отметил про себя, насколько все изменилось с приездом полиции, взаимоотношения стали совершенно иными. Первым, естественно, призвали к ответу Марселя. Допрашивали всех в библиотеке, именно там устроили свой штаб Маллет и полицейский врач. Вернулся Марсель только через час, очень бледный и очень мрачный. Мы встретили его как настоящего героя и окружили всеобщим сочувствием. Урсула дожидалась его в холле, мы с Эвелин тоже составили ей компанию. В едином порыве мы все втроем отправились наверх, по пути к нам присоединились и остальные, непонятно, откуда они все вдруг взялись.
      Наверху, в огромной гостиной с камином, украшенным гипсовым барельефом, мы собрались вокруг Марселя, словно военные заговорщики, прибывшие на тайный совет. Да, он был сегодня главным героем. Снова облачившись в свой роскошный вишневый халат, он сел в самое удобное кресло. Потом, чуть наклонившись, провел пальцами по черным волосам, убирая их со лба, скорбно нахмуренного. Урсула села на подлокотник и стала ворковать какие-то утешения. Среди прочих слов прозвучало и слово "дорогой", вот, значит, как... Впрочем, Урсула всегда не скупилась на это лестное обращение.
      - Дорогой!- воскликнула она.- Как они могут тебя подозревать? Какая тебе-то выгода от смерти Хьюго?- Она торжествующим взглядом обвела всех нас: сначала стоявших рядом Джима, Хилари и Биддолфов, а потом Эвелин и меня.- В сущности, для каждого из нас его смерть была гораздо выгодней!
      Марсель в ответ лишь крепко стиснул руками голову.
      - Гм!- многозначительно хмыкнул Джим.- А может, Хьюго оставил ему часть наследства?
      Марсель посмотрел на него со страдальческим укором, как будто тот слишком громко включил радио, причем какую-то какофонию вместо музыки.
      - Не думаю, что у Хьюго было время составить завещание. Когда мы с ним последний раз виделись, никакого завещания точно не существовало.
      - Откуда вы знаете?- вдруг подал голос дядя Биддолф, но потом, словно спохватившись, обернулся к тете Сьюзан и спросил: - А откуда он знает?
      Тетя Сюзан надменно вскинула подбородок, давая понять мужу, что вопрос услышан, и тут же, по заведенному обычаю, переадресовала его Марселю.
      Тот, мрачно сдвинув брови, ответил:
      - Он спрашивал меня, как нужно его оформлять. Его постоянно преследовали мысли о смерти. Но пока был жив его отец, у Хьюго никогда не было личной собственности. Отец все оплачивал, и щедро, но деньги он ему выделял совсем небольшие, Хьюго называл их "моими кармашковыми". И вдруг на него свалилось все это богатство, вот он и решил, что теперь обязан сделать какие-то распоряжения. Хьюго был человеком очень ответственным. Не чета всем прочим. Он серьезно относился к жизни... слишком серьезно,- у Марселя перехватило голос от слез, и он опять стиснул голову руками, пряча от нас лицо. Я уверен, что в этом не было никакого наигрыша.
      На несколько секунд воцарилось почтительное молчание, и я увидел, как ладонь Урсулы метнулась к его затылку, но потом опустилась, так и не прикоснувшись. Потом заговорил доктор Пармур, ровным бесстрастным голосом.
      - А какие он мог бы сделать распоряжения? Вам что-нибудь известно о его намерениях?
      Марсель посмотрел доктору в глаза и тихо, без всякого раздражения произнес:
      - Нет, ничего конкретного. Но уверен, что Хьюго все сделал бы как надо, по справедливости. Думаю, он что-то оставил бы тем людям, которые были к нему добры, ну и верным слугам. А все остальное вернул бы своим сводным брату и сестре. Если бы они, конечно, не лишили его такой возможности... если бы они проявили к нему какую-то симпатию, хотя бы каплю родственных чувств.
      Марсель обернулся к Джиму.
      - Мне бы он ничего не оставил. Ему было известно, что я и так ни в чем не нуждаюсь и что я начну его отговаривать. Но ты, вероятно, не способен даже представить, что кто-то может отказаться от денег,- в его голосе звучало столько боли из-за того, что братец Урсулы посмел оскорбить его достоинство, что тот неловко заерзал и не нашелся, что сказать.
      Урсула кинулась выручать брата:
      - Разумеется, мы все тебе верим, дорогой! Каждому твоему слову. Ведь правда?- Она обвела всех взглядом, рассчитывая на поддержку, и никто не посмел ей возразить.- Вы знаете, что Марсель все мне вчера вечером рассказал? Причем до того, как случился этот кошмар. Полагаю, это достаточное доказательство его искренности.
      - Мы-то в ней не сомневаемся,- бесшабашно крикнул я из своего угла, где стоял, прислонившись спиной к камину, и рядом со мной была Эвелин. Надо сказать, я, не удержавшись, украдкой обнял ее за талию и, не встретив с ее стороны никакого сопротивления, даже слегка прижал ее к себе. Правда, возможно, Эвелин просто не заметила моей дерзости, слишком увлеченная происходящим. Но я предпочел особо в это не вдумываться, наслаждаясь ее близостью.- Только как теперь во всех этих загадочных историях будет разбираться полиция? Они же осатанеют!- Как ни странно, как только Хьюго превратился в Марселя, меня одолевало желание ему перечить.
      Марсель посмотрел на меня уничижительным взглядом:
      - За меня не волнуйся, тебе еще самому предстоит с ними объясняться.
      - Я готов. Сколько угодно,- беспечно отозвался я.- Сэр Фредерик все обо мне знает, кто я и откуда.
      - Великолепно,- презрительно обронил Марсель.- Но что мы знаем о самом сэре Фредерике Лотоне? Что он угробил отца Хьюго да еще получил за это баснословный гонорар? Не исключено, что и у него были причины избавиться от Хьюго.
      - Ну это уже просто смешно!- разозлившись, завопил я. И в этот момент дверь отворилась, и вошел сэр Фредерик, собственной персоной.
      - Ай-ай-ай!- он остановился, прилаживая к глазу свой монокль, чтобы получше всех нас рассмотреть.- Зачем же так сердиться! Друзья мои, право, не стоит относиться ко всему этому столь серьезно.
      Он подошел к Марселю и положил ему на плечо руку.
      - Выше нос, дружище! Вы отлично выдержали испытание. У меня есть основания думать, что у полиции не будет никаких сомнений в ваших показаниях - на данный момент.- Он улыбнулся всем нам сияющей улыбкой.- По счастливому стечению обстоятельств я - исключительно из предосторожности собрал о нашем молодом друге кое-какие сведения, накануне его приезда. И, представьте, они вдруг пригодились. Я смог тут же подтвердить полиции все его показания.
      Последовала неловкая пауза, во время которой все подумали примерно то же, о чем только что говорил Марсель: "А кто, интересно, сможет подтвердить твои собственные показания?" И тут высказался я, только чтобы прервать затянувшуюся паузу, но реплика моя получилась довольно бестактной:
      - Сэр, а вы не могли бы сказать, что предписывает закон в том случае, если человек не оставил завещания?
      Теперь все смотрели на меня, и я жутко смутился, даже, наверное, покраснел. Сэр Фредерик тоже пристально на меня посмотрел, с изумленной улыбкой.
      - Что ж,- пробормотал он, выронив из глазницы монокль, который с мелодичным треньканьем ударился о пуговицу жилетки,- разумеется, все имущество перейдет в распоряжение ближайших родственников.
      - И кто же его ближайшие родственники?- простодушным голоском поинтересовалась Урсула.- Мы с Джимом, ведь правда?
      - Насколько мне известно, да,- ответил сэр Фредерик, крутя в пальцах стеклышко монокля.- Он, кажется, был холостяком, у него нет так называемых "полных" братьев и сестер, оба родителя умерли. Конечно, могут объявиться какие-то двоюродные братья и сестры в Индии, у них, возможно, тоже есть какие-то права, но не факт, что они захотят их предъявить. Но все дело в том...- Он смущенно умолк, но потом, словно набравшись решимости, продолжил: - Не уверен, что имел право сообщить вам об этом, мои юные друзья, вероятно, это привилегия полиции. Но все равно эта новость скоро станет достоянием общественности, так что чего уж тут скрывать...- Он поставил ногу на скамеечку, стоявшую перед ним, и, согнув колено, облокотился на него.- Дело в том, что Хьюго оставил завещание. Судя по всему, наскоро написанное, но Маллет говорит, что оно имеет юридическую силу.
      - О господи!- яростно выпалил Джим.- Где же его откопали?
      - Его откопали,- торжественно продолжил сэр Фредерик, явно довольный тем, что мы теперь не сводили с него глаз,- в кармане покойного. Написано оно было на листке гостиничной почтовой бумаги и подписано и удостоверено двумя свидетелями. Все, как положено. Владельцем гостиницы и его женой.- Он снова умолк, он эффектна тянул паузу, наслаждаясь нашим мучительным любопытством.
      - Ну и?- произнесла Урсула, не скрывая своего нетерпения.- Только не говорите, будто вам неизвестно, что там написано!
      - Да, вы угадали,- неторопливо произнес сэр Фредерик,- мне известно, что там написано. Но боюсь, мне придется вас разочаровать. Все свое состояние Хьюго оставил своему другу Марселю де Совиньи.
      При этих его словах Марсель болезненно дернулся, будто ему выдрали зуб, и с мучительным душераздирающим стоном пробормотал:
      - Нет, нет, нет, мм...- он снова застонал,- Хьюго не мог такое мне устроить!
      Голос его был полон искреннего отчаяния.
      - Это ловушка! Они хотят меня подставить, чтобы подумали на меня!
      Он вскочил и нашел взглядом Джима Алстона, стоявшего напротив меня, тоже прислонившись к камину.
      - Это ты! Ты все это подстроил! Ты сразу меня возненавидел, с первого же дня!
      Он метнулся к Джиму, но тот, надо отдать ему должное, даже не вздрогнул.
      Урсула метнулась к Марселю и вцепилась в его руку.
      - Дорогой! Это же полный абсурд!- закричала она.- Джим не знал, что это ты! Он думал, что ты Хьюго!- Она потащила его назад, к креслу, хотя он продолжал прорываться к камину. Но скоро сообразил, что Урсула права, и милостиво поддался ее уговорам.
      - Я даже не прикоснусь к этим деньгам, не возьму ни единого пенни!вопил Марсель, а Урсула тем временем гладила его по голове, ласково бормоча "Да-да, конечно", как настоящая мамочка.- Ни единого пенни!- повторил он.- Я все отдам!
      Сэр Фредерик вздохнул с некоторым облегчением: тяжелая задачка была решена, причем все обошлось без крупных неприятностей. Он снял ногу со скамеечки и выпрямился.
      - На самом деле я зашел совсем по другому поводу,- сказал он.- Мистер Маллет выразил желание побеседовать с Джимом.
      Все разом обернулись к Джиму, густо покрасневшему от злости.
      - С какой стати? Господи боже мой, что за чушь! Я-то зачем ему понадобился? Нет, я никуда не пойду.
      Сэр Фредерик спрятал монокль в кармашек жилета и повернулся к Джиму.
      - Как вам угодно, молодой человек. Но думаю, это не самое разумное решение. Возможно, полиции нужно только узнать, какие ружья хранятся в вашей оружейной комнате.
      Он с гордым невозмутимым видом направился к двери, ну просто бог, а не простой смертный.
      Джим, совершенно растерявшись, кидал на всех злобные взгляды.
      - Думаю, тебе все же лучше пойти, дорогой,- с необычной для нее нежностью сказала Урсула.
      - Да, наверное,- выдавил из себя Джим и поплелся к двери.
      - Давай тоже уйдем,- прошептал я на ухо Эвелин, и был несколько удивлен тем, что она молча повиновалась. В общем, начался массовый исход. Полагаю, все смутно почувствовали, что Марселю и Урсуле необходимо побыть вдвоем.
      Глава 7
      Выйдя из парадной двери и пройдя мимо стоявшего на страже полицейского, мы очутились на ярком солнце. На минутку мы задержались на крыльце, между двух каменных вазонов, чтобы насладиться чудесным видом. Все было таким безмятежным, чистеньким, нарядным... Аккуратно подстриженные газоны, пестрые цветочные клумбы, просторный парк. Эти красоты призывали забыть про всякие ужасы и мерзости. Про алчность, про чудовищное убийство, про поиски убийцы и страх возмездия, теперь незримо витавший в воздухе. Мы сразу решили, что с тропинки, ведущей к кустам, лучше сразу свернуть на ту, которая вела к пруду, туда, где мы с Эвелин вчера беседовали. С беловато-серых стен свисали сочные пышные вьюнки. Мы уселись на ту самую скамью в нише и стали смотреть на темную воду.
      - Ну?- помолчав, неопределенно произнес я.
      Эвелин посмотрела на меня знакомым смутно-тревожным взглядом, но ничего не сказала.
      - И что ты обо всем этом думаешь?- уже напрямик спросил я.
      Она отвела глаза, снова ничего не ответив.
      - По-твоему, его кто-то преднамеренно убил?- напирал я.- Или это было роковое недоразумение? Какой-нибудь бродяга - с испугу? Или браконьер...
      Она покачала головой.
      - К чему эти увертки, Джейк? Мы же оба прекрасно знаем, что это не несчастный случай. Ведь так?
      - Так,- угрюмо согласился я.- Браконьеры не носят с собой револьвер, у них дробовики, и они не палят в людей, только в безвыходной ситуации. Нет, яснее ясно го что бедный Хьюго попал в западню. Или кто-то узнал, куда он должен прийти, этот кто-то залег в кустах и стал его поджидать.- На меня накатила ярость.- Черт возьми! Какой гнусный трюк!
      Некоторое время мы молча смотрели на плоские круглые листья и островерхие бутоны водяных лилий.
      - Ты ведь был там, когда нашли тело?
      - Я его и нашел,- с непроизвольной гордостью уточнил я, но тут же устыдился своего гнусного тщеславия.
      - Какой ужас!- Эвелин испуганно вздрогнула.- Впрочем, тебе, наверное, трупы не в новинку.
      - Но, согласись, труп под кустами - это уже что-то новенькое...- я грустно усмехнулся.- Тем не менее хорошо хоть, что на него наткнулся я, а не ты.
      В ответ на это мудрое замечание она испуганно прижалась лбом к моему плечу.
      - Как же мне страшно!- выдохнула она, и я обнял ее за плечи, уступив порыву защитить, спасти...
      - Но почему?
      - А вдруг они что-нибудь там найдут...- она говорила медленно и очень тихо, я наклонился ближе.
      - Что именно?- спросил я, услышав горестный вздох.
      - Что-нибудь... опасное...- и тут она зарылась лицом в мой грубый твидовый рукав и расплакалась. Я не знал, что делать...
      - Ах, Джейк,- лепетала она сквозь слезы,- Джим не мог этого сделать, я это точно знаю.
      Я тут же насторожился.
      - А почему ты подумала про него?- сказал я, пожалуй слишком резко. Эвелин отпрянула и вытерла слезы.
      - Я ничего такого не имею в виду. Ты не думай,- сказала она с рыданием в голосе.- Но ты же знаешь, Джейк, каким он бывает агрессивным. Тебя ударил хлыстом. Марселю угрожал. Когда он злится, то совершенно не владеет собой и может натворить бог знает что. А сейчас,- она опять всхлипнула,- его там допрашивают. Я боюсь, что он настроит полицейских против себя. Начнет им грубить, не захочет отвечать на вопросы. И они, конечно же, подумают, что это он убил Хьюго. Я знаю, они так и подумают!
      - Ну и что,- сухо отозвался я,- возможно, так оно и есть. Пока рано впадать в панику. А если это правда, пусть получит по заслугам. Только напрасно ты так за него переживаешь, Эвелин. Вспомни - Урсула только что сказала, что Джим ничего не знал про Хьюго, в смысле, про настоящего. Он принимал за Хьюго Марселя, как и все мы, В ответ Эвелин снова разрыдалась.
      - Да знал он, все он знал! Я ему рассказала!
      - Ты?!- я ошарашенно на нее уставился.- Это что же получается? Все были в курсе, кроме меня?
      - Я не знаю,- всхлипнула Эвелин.- Это Марсель виноват. Он не умеет хранить секреты. Вчера вечером он все рассказал Урсуле, а позавчера - мне. Для самого Марселя это все - лишь остроумная шутка, грандиозная, как он сказал. В общем, он проговорился мне об их обмане, а потом предложил: "Хочешь с ним увидеться? Я как раз еду с ним встречаться". И мы поехали в Чод, в гостиницу, в которой остановился Хьюго. Там и пообедали. Хьюго мы действительно увидели, но довольно долго Марсель и Хьюго делали вид, будто друг друга не знают. И только когда мы заканчивали, Марсель подошел к столику Хьюго и привел его, чтобы мне представить. По-моему, очень милый человек, только слишком уж грустный.- По щекам Эвелин снова покатились слезы.- Марсель объяснил ему, что я - ненастоящая родственница, но мне можно доверять. Почему он решил, что они могут мне доверять, не знаю...
      - Может быть, он просто хотел сделать тебе приятное?- обличительным тоном сказал я.- Марсель умеет найти подход, эдакий ласковый душка...
      Она не услышала моей ехидной реплики. Ее мысли вмиг унеслись в тот вечер, видимо, воспоминание было таким живым, что ей было не до меня. Я и сам очень хорошо представлял эту картину: стройный обаятельный, необыкновенно жизнерадостный Марсель и рядом - Хьюго, коренастый, плотный флегматик, чинно кланяющийся Эвелин, обитательнице дома, в который он боялся даже войти, хотя дом этот был теперь его законной собственностью.
      - Он пересел за наш столик,- продолжала рассказывать Эвелин,- и мы стали разговаривать. Сначала он нервничал, держался очень скованно, но потом понял, что меня ему незачем опасаться. Мне кажется, я ему понравилась, и Марсель был очень доволен, что все так гладко складывается. Он стал уговаривать Хьюго завтра же прийти к нам и все рассказать, все как есть. Марсель, по-моему, совершенно не боялся своего разоблачения, наоборот, был рад, что оно наконец состоится. И с удовольствием рассказывал Хьюго обо всех нас. Это было замечательно, он нас всех изображал, очень похоже. И тетю Сюзан, и дядю Биддолфа, и доктора Пармура, и Сэра Фредерика...
      - И меня?
      - Нет, тебя нет. О тебе он, кажется, вообще не упоминал. Я тоже попыталась уговорить Хьюго наконец у нас объявиться. Говорила, что ему нечего бояться, разве что некоторой натянутости со стороны Джима и, возможно, со стороны Урсулы, но это пустяки, ничего серьезного, уговаривала его я. Но все впустую. Он только со смиренным и печальным видом качал головой и твердил, что нет, ни за что. Мне показалось, что больше всего его страшит встреча с Урсулой, не знаю, чем уж она так его запугала. Чем горячее Марсель восхищался ее привлекательностью, чем больше расписывал, какая она веселая и жизнерадостная, тем упорнее Хьюго отнекивался. У него был какой-то тайный комплекс - по отношению к белым женщинам.
      - Тебя это удивляет?- спросил я.
      - В общем-то не очень. В итоге Марсель придумал одну гениальную, как он сам выразился идею. Он придумал, каким образом Хьюго сможет посмотреть на Урсулу со стороны, так чтобы она не догадалась, что за ней наблюдают.
      - Так это идея Марселя?- решил уточнить я.
      - Ну да.
      - А почему непременно вечером? Это тоже его идея?
      - Да, его. Но он предложил ее после долгих уговоров прийти днем, без всяких уловок. А насчет вечера он высказался просто так, для смеха, совсем не думая, что Хьюго примет это всерьез. Но Хьюго как раз этот вариант понравился. Марсель, естественно, тут же загорелся и заявил, что лунный свет очень романтичен. И добавил по-французски: au clair de la lime.
      - Теперь понятно, почему он вчера выбрал эту песню,- ввернул я,- и откуда взялось столько вдохновения.
      Эвелин кивнула.
      - Я тоже сразу тогда догадалась. И даже подумала, что Хьюго стоит сейчас под окнами и слушает. Но потом отогнала эту безумную мысль. Он ни за что не решился бы покинуть свое убежище в кустах.
      - Расскажи мне, о чем именно они договорились.
      - Марсель пообещал, что через некоторое время после обеда выйдет с Урсулой на прогулку, когда лунный свет станет совсем ярким. Хьюго должен был спрятаться в кустах и ждать, когда они пройдут мимо условленного места. Я сказала им, что это дико и смешно, но Марсель ничего не хотел слушать, а Хьюго с удовольствием его поддержал.
      - Ты знала все это и ни слова мне не сказала!- обиженно воскликнул я.
      Эвелин посмотрела на меня с недоумением.
      - Мне это даже не пришло в голову!- произнесла она с такой простодушной серьезностью, что я понял всю неуместность своего любопытства, если не сказать больше... Однако через секунду, ощутив на себе ее искренне участливый, взволнованный взгляд, я напрочь забыл о своих идиотских претензиях.- И потом, мне показалось, что они не хотят, чтобы кто-то узнал об их договоренности. Они ни о чем меня не просили, никаких просьб сохранить все в секрете. Но я почувствовала, что Хьюго не хочет, чтобы кто-то узнал.
      - Ну еще бы!- я рассмеялся.- Он же понимал, что все это выглядит довольно глупо.
      - Не думаю.- Голос Эвелин оставался совершенно серьезным.- Он так не считал. Они с Марселем обсуждали это как нечто очень важное. Хьюго был рад прийти именно вечером, потихоньку. Мне кажется, он вообще предпочитал все делать ночью, а днем его было не видно и не слышно. Он был очень несчастливым созданием - это сразу чувствовалось. По-моему, он так и не решился бы прийти открыто. Но ему не хотелось уехать, так и не повидавшись с братом и с сестрой. Особенно с сестрой. Так что, если посмотреть на все с его точки зрения, все эти странные причуды не так уж и бессмысленны.
      Я обнял ее за талию.
      - Ты кого угодно можешь убедить... и в чем угодно. Но ты так и не рассказала мне, почему решилась рассказать Джиму про розыгрыш...
      Эвелин снова прижалась лбом к моему плечу.
      - А разве ты не понял? Я же рассказала тебе вчера, когда мы сидели на этой самой скамье, что меня пугают его наскоки на Хьюго, и про то, что Джим явился вечером ко мне, взбешенный тем, что я посмела уехать с Марселем в город. Поэтому мне пришлось рассказать ему, что это не настоящий Хьюго. Что настоящий сейчас находится в другом месте, неподалеку, я не стала уточнять где. Я сказала, что Хьюго сначала хочет узнать, какие мы, что собой представляем. И что Марсель - его единственный друг. Естественно, Джим был в полном шоке, но, по крайней мере, эта новость отвлекла его от Марселя, а в тот момент это было самым важным.
      - Ах вот как!- только и смог пробормотать я, снова почувствовав себя презренным чужаком, изгоем: почти все знали про то, что Хьюго тут, а мне молчок!- Но, надеюсь, про рандеву при лунном свете ты ему не рассказала?
      - Нет, нет, что ты!- с жаром воскликнула Эвелин.- Ни слова, ни тени намека! Я даже потом еще раз вспомнила наш с ним разговор: я точно ничего такого не говорила, только, что "сейчас Хьюго в другом месте, неподалеку". Но теперь я проклинаю себя за то, что сказала даже это... Джим, он такой мнительный, он мог начать разыскивать Хьюго, вызнавать, где он остановился, куда ходит, с кем видится... Да мало ли что? Трудно даже допустить, что он мог каким-то образом узнать про назначенную вечером встречу с Марселем, но...- она резко от меня отвернулась.
      - Ты все-таки думаешь, что это он его?- осторожно спросил я.
      - Нет, нет, нет!- с еще более неистовой убежденностью воскликнула Эвелин.- Я... у меня и в мыслях нет ничего такого! Просто я не могу не думать о некоторых вещах. Я все время вспоминаю о том, что он вчера вечером куда-то ушел, как раз перед тем, как мы с тобой начали танцевать... и... и больше уже не вернулся в гостиную. Я гоню от себя всякие нелепые мысли, но они все равно крутятся и крутятся в голове. Почему он ушел? Может быть, что-то узнал и пошел выслеживать Хьюго в зарослях рододендронов?- Ее синие глаза стали почти черными и расширились от ужаса.- Если даже мои домыслы верны, Джим наверняка не собирался как-то ему... навредить,- едва дыша продолжила она,- но когда они встретились, и рядом - больше никого... Джим ведь человек настроения, на него могла накатить ярость, безудержная, в такие моменты он совершенно не соображает, что творит! И тогда... тогда он мог выстрелить... А вдруг именно это и случилось? И выходит, что это я виновата, пусть и косвенно. Сначала хотела защитить Марселя от Джима, потом Джима - от него самого. И в результате теперь на моей совести - гибель Хьюго!
      Она снова горько зарыдала. Дождавшись, когда она немного успокоится, я решился заговорить:
      - Послушай, Эвелин. Тот, кто убил Хьюго, действовал не в порыве ярости. Он действовал совершенно осознанно и хладнокровно. Взял с собой оружие и отправился на поиски, именно для того, чтобы прикончить Хьюго. Джим на такое способен?
      Она покачала головой.
      - Нет, едва ли.
      - Давай рассуждать дальше,- продолжил я уже более уверенно,- ну с какой стати Джиму понадобилось бы его убивать? Он же не знал, что в случае его смерти они с Урсулой получат все назад. Поскольку ему не было известно, оформил ли Хьюго завещание. Как выяснилось, написал и оформил. Боюсь, что полицейские с гораздо большим интересом будут изучать все маршруты Марселя, проделанные им в тот роковой день. Они могли специально сказать, что к нему нет никаких претензий. Тем более что встречу эту сам Марсель и придумал.
      - Да, но...- начала было Эвелин, но тут на мощеную дорожку легла темная тень. Подняв головы, мы увидели доктора Пармура, явно обрадованного встречей с нами.
      - Так вот вы где! Джейк, они там вас обыскались. Боюсь, что теперь ваша очередь, старина. Полицейские жаждут с вами побеседовать.
      Я вскочил как ужаленный. Сам не знаю почему, меня охватило негодование. Как будто мне уже предъявили обвинение.
      Эвелин, умоляюще на меня взглянув, выпалила:
      - Не говори им про то, что я сказала!
      Я кивком ее успокоил и ушел. Пармур, кряхтя, неловко плюхнулся на мое место.
      Глава 8
      Разговор со старшим офицером полиции происходил совсем не так, как я это себе представлял. Кроме нас с ним в комнате находился только полицейский, который стенографировал мои ответы. Мне не удавалось даже приблизительно вычислить, в каком направлении движутся рассуждения Маллета. Выяснив обстоятельства и причины моего появления в доме Алстонов, он сразу перешел к роковому вечеру и с особым тщанием выяснял, куда, когда и зачем выходили все, кто находился в гостиной. Ни одного вопроса, по которому можно было бы определить его отношение ко мне. Он воспринимал меня исключительно в качестве регистратора, фиксирующего время тех или иных событий. Я доложил, что Джим Алстон ушел из гостиной примерно пять минут десятого и больше уже не возвращался. Сам я пробыл там до половины одиннадцатого, пошел провожать мисс Эвелин до ее комнаты. А когда вернулся, все уже разошлись, все, кроме доктора Пармура. Выходил ли я потом на улицу? Нет, не выходил. Не могу ли я припомнить какие-нибудь не совсем обычные звуки, или события. Кого-то или что-то. Нет, не могу. Маллет, по всей видимости, был вполне доволен моими ответами, ничего не переспрашивал и не уточнял. После он подробно расспросил о том, каким образом я обнаружил труп Хьюго, и о моем раннем визите к сэру Фредерику, которого я вытащил из постели. Больше вопросов не последовало. Я понял, что уже отмучился, что он думает уже об очередном свидетеле.
      Я сам поинтересовался, следует ли мне пока оставаться в доме. Искоса на меня посмотрев, он ответил:
      - Да, вам лучше дождаться дознания. А потом можете уехать.
      - А показания я тоже буду давать?
      Он посмотрел на меня как на идиота.
      - Вы должны будете дать присягу и подробно рассказать о том, как обнаружили тело. Это чистая формальность, мы обязаны вас допросить, поскольку вы имеете отношение к данному инциденту. Сэр Фредерик потом продолжит ваш рассказ.
      Он снова уткнулся в свои бумажки, а я побрел прочь. Бородатый мраморный Еврипид сердитым взглядом, провожал меня до самой двери.
      Глава 9
      Выйдя на крыльцо, я окинул взглядом аккуратные газоны и роскошные клумбы, раздумывая, чем бы мне теперь заняться.
      Утро выдалось восхитительное: теплое, солнечное... Однако же настроение у меня было пасмурное. Честно говоря, эта тяжесть на душе, это внезапное чувство опустошенности и одиночества возникли совсем не из-за участи бедняги Хьюго. В конце концов, я даже не был с ним знаком, и потому не так уж сильно переживал. Конечно, Удручало, что он так нелепо погиб, но не более того. Гораздо сильнее меня огорчало то, что эта чудовищная история разрушила романтическую атмосферу, в которой я пребывал последние три дня - о боже, неужели прошло всего три дня? Я пробирался сюда сквозь громы и молнии, сквозь слепящую пелену дождя, в эту сказочную Обитель Обезьян. Завтра, самое позднее послезавтра, это волшебное приключение закончится, увы, вполне прозаично: в душном, пропахшем пылью здании местного окружного суда. Но я не хотел, чтобы эта сказка кончалась, только не сейчас, в самый драматический момент. Меня манила Тайна. Как это ни прискорбно, мне было не так уж интересно, кто убийца. Меня занимали более глубинные проблемы, а именно: какая скрытая пружина управляет жизнью этих людей, что для них главное? И кто же из этих людей настолько сильно отличается от меня своими устоями и представлениями о жизни, что ему ничего не стоило выпустить пулю в спину себе подобного, погубить живое создание? Снова и снова мне вспоминалось мое первое появление здесь: я стою посреди нарядной гостиной, а вокруг - горящие ненавистью глаза. Разгадка скрывалась в этих враждебных взглядах, вот от чего следовало отталкиваться тому, у кого хватило бы мозгов докопаться до истины. Я был первой, случайной мишенью для ненависти, потом возник Марсель, а потом чья-то убийственная ненависть попала-таки в цель, в настоящего Хьюго. Да, по странному стечению обстоятельств, я стал свидетелем того, как в жизнь этого полузаброшенного дома вторглась чья-то, пока неведомо чья, страсть к истреблению. И сколько я ни пытался определить, утолена эта страсть, или еще нет, ничего не получалось.
      Я медленно шел по гравиевой дорожке к пруду с лилиями, смутно надеясь, что Эвелин еще не ушла, ведь я отсутствовал минут двадцать, не больше. Но ни ее, ни Пармура я не увидел. Я снова уселся на каменную скамью и стал наблюдать за красновато-оранжевыми рыбками, которые время от времени всплывали вверх, потом грациозно изгибая хвосты и трепеща плавниками, с тихим всплеском подныривали под плотные круглые листья лилий. Я курил сигарету за сигаретой, пытаясь представить, что же сейчас происходит в доме.
      Швырнув под ноги третий окурок, я уже собрался уходить, но тут за головой моей раздался тихий свист. Я обернулся. За стеной стоял Марсель и с лукавой улыбочкой меня рассматривал. В считанные секунды он сбежал по каменным ступенькам и направился ко мне.
      - Великолепное местечко для подсматривания и подслушивания,- весело прокомментировал он, усаживаясь рядом. Он держался с привычной своей ироничной небрежностью, ни следа от недавнего отчаяния. Он протянул мне портсигар, уже не тот золотой, с монограммой "Х.А.", а серебряный, с его собственными инициалами. Я все еще не мог простить ему обмана.
      - Подслушивать и подглядывать тут нечего,- огрызнулся я,- по крайней мере, последние полчаса.
      - Резонно. Но я подсматривал за твоими мыслями.- Он повернулся ко мне и со знакомой безыскусной сердечностью сжал мою руку.- Знаешь, старичок, ты уж прости меня за то, что так долго скрывал от тебя свою великую тайну, что милые дамы узнали о ней пораньше. Ты отличный парень, честно. Tu me plais beaucoup {Ты мне очень нравишься (фр.)}. Но сам знаешь, как это бывает: женщине всегда хочется рассказать что-то особенное, покрасоваться. Ведь так? Впрочем, вы, англосаксы...
      - Я не англосакс!- вознегодовал я.- Я чистокровный кельт. Разве это не видно по моим волосам?
      - Видно, конечно, но все равно тебя уже засосала эта трясина. Вы, англичане, слишком вежливые. Это вас и губит. Когда-нибудь ты со мной согласишься. Возможно, в душе ты уже со мной согласился, но это ваше рыцарское великодушие неистребимо. Ну что, скажешь, я не прав?
      Перед его обаянием невозможно было устоять. Его неистребимое жизнелюбие тут же избавило меня от хандры. Будто бы я сидел в холодном темном закутке, и туда вдруг проникли нежащие теплые лучи солнца.
      - Зря ты им проговорился, милым дамам,- назидательно заметил я.- Они сами могли кому-нибудь проговориться, как раз тому, кто...
      - Замолчи!- крикнул он, крепко вцепившись в мой рукав.- Думаешь, я об этом не думал? Думаешь, я совсем кретин? Я и так не нахожу себе места от отчаяния, ведь Хьюго был моим другом... Но откуда я мог знать, что кто-то захочет его... убить? Я думал, у вас в Англии такого не бывает.
      - Скажи, как там дела у полиции?- спросил я, нарочно, чтобы отвлечь от больной темы, которой я нечаянно коснулся.- Они нашли какие-нибудь улики?
      Он пристально на меня посмотрел, не без опаски.
      - Насколько мне известно, нет, не нашли. Лично у меня создалось впечатление, что они топчутся на месте, тянут время до результатов вскрытия. Потом, конечно, будут искать оружие. Двое полицейских рыщут по зарослям, делают замеры, расстояние от первого куста до того, где он был найден, и тому подобное, и еще разглядывают в лупу тропинку, следы ищет. Но пока, судя по их постным физиономиям, ничего стоящего не обнаружили. Разумеется, они бы с удовольствием меня арестовали. Я самый перспективный подозреваемый. Во-первых, это я предложил Хьюго встречу в кустах, во-вторых, он оставил мне все свои деньги. Слава тебе господи, у меня есть алиби.
      - Точно есть?
      - О да! Я полночи провел в гостиной, с Урсулой, мы с ней все никак не могли наговориться. Просидели там до трех ночи. А медики говорят, что Хьюго застрелили гораздо раньше, около двенадцати. Урсула подтвердила мои показания. Замечательная девушка - ей плевать на всякие условности! Она готова защищать меня хоть от всего мира!
      Его самовлюбленность здорово меня раздражала, и я довольно злобно заметил:
      - Ее подтверждения полиции мало. Они могут предположить, что она нарочно тебя выгораживает. Нужен еще один, незаинтересованный свидетель, а такой у тебя вряд ли найдется.
      - Он у нас найдется!- торжественно заявил Марсель.- Конечно, я мог бы сослаться на пепельницу, полную окурков, которая осталась в гостиной, половина окурков - со следами помады Урсулы. Но у меня есть кое-что получше. С прогулки под луной мы с Урсулой вернулись в двенадцатом часу, и в гостиной обнаружили только старину Пармура, он сладко спал. Однако, услышав наши шаги, проснулся. Мы все вместе выпили, потом я, извинившись, их покинул, чтобы навестить Хьюго. Я решил, если он там, на месте, все же затащить его в дом и познакомить с Урсулой. Но у заветного куста никого не оказалось, и я помчался обратно в гостиную.
      - Плакало твое алиби!- перебил его я.- Раз ты туда бегал, полицейские имеют право заявить, что ты и есть убийца.
      - Ерунда,- спокойно возразил Марсель.- Я отсутствовал не больше десяти минут. И откуда я мог взять пистолет? К тому же был бы слышен выстрел.
      - Возможно,- не стал спорить я.- А что было дальше?
      - Когда я вернулся, Урсула и Пармур сидели на прежних местах. Мне показалось, что они, пока я отсутствовал выясняли отношения, возможно даже из-за меня. Урсула потом мне сказала, что да, нечто в этом роде. Доктор явно перебрал с горячительными напитками, но не катастрофически, передвигаться он мог самостоятельно. При моем появлении он сразу поднялся и ушел, молча, без единого слова.
      На этом Марсель и сам умолк.
      - И что потом?
      - Потом, друг мой, мы включили радио и стали танцевать. Но в двенадцать радио, как известно, прекращает работу. Мы сели на кушетку и стали разговаривать. Урсула очаровательная собеседница. Она сказала мне... нет уж, с какой стати я должен рассказывать тебе о том, что предназначалось мне?- Он довольно рассмеялся, что показалось мне крайне вульгарным.
      - Я на это и не рассчитывал!- смутившись, брякнул я. Но, чуть подумав, добавил, чтобы Марсель не воображал, что я расспрашиваю его просто так, из любопытства: - Если вы с Урсулой поженитесь, будет уже не важно, что Хьюго оставил все тебе.
      Марсель снова расхохотался и шутливо хлопнул меня по спине.
      - Вот это, я понимаю, друг!- весело завопил он.- Но конечно же я на ней не женюсь! Даже если бы захотел, родители мои ни за что этого не допустят. Они давно сосватали мне славную девчушку, одну из моих кузин. Она мне очень нравится, я ей тоже далеко не противен. Отец у нее, и, стало быть, мой дядюшка,- миллионер. Нет, нет, мой дорогой друг! Благоразумный человек не станет жениться на едва знакомой девушке. Не думаю, что и сама Урсула захочет такого муженька, как я, даже ради возвращения семейных сокровищ. А почему ты завел об этом разговор? Ревнуешь, что ли?- Он легонько меня оттолкнул, чтобы получше рассмотреть мою физиономию.- Нет, не то... тебе больше по вкусу другая, по крайней мере, пока.- Я густо покраснел, и он многозначительно Покачал головой: - Смотри, будь осторожнее!- предупредил он.- Эти милые создания всегда так чудесны, но ты не представляешь, до какой степени могут перемениться твои самые нежные чувства месяцев через шесть, даже через шесть недель.
      Я угрюмо кивнул и, грустно вздохнув, констатировал:
      - Ты наверняка прав, но пока я только на первой стадии.
      - Ладно, это я так, не обращай внимания,- вскользь обронил Марсель.- А теперь к делу, мне нужно с тобой очень серьезно поговорить.
      И тут весь его наигранный бесшабашно-циничный тон вмиг пропал, сменившись совершенно искренним и естественным. Переход этот бывал всегда настолько неожиданным и подкупающим, что ты и впрямь начинал ощущать себя его лучшим другом. Он наклонился вперед и сцепил тонкие изящные пальцы в замок.
      - Тебе ведь уже известно, что бедный мой Хьюго, верный мой старый друг, в своем завещании все отписал мне? Я разговаривал с доктором Фредериком. А он, в свою очередь, разговаривал с полицейским врачом, кстати, вполне приличный человек. Он и сказал сэру Фредерику, что завещание вполне качественное. Они там, в полиции, уже все проверили: владелец гостиницы и его жена, которых Хьюго попросил засвидетельствовать завещание, подтвердили свои подписи. В общем, сам видишь, взвалили мне на шею это богатство, даже меня не спросив. И что же мне теперь делать с этой обузой?
      Он вопрошающе на меня посмотрел своими грустными темными глазами, будто хотел узнать мое мнение. Я был уверен, что на самом деле хитрец Марсель уже все решил, но поскольку он ждал ответа, надо было что-то говорить, и я предпочел высказаться неопределенно:
      - Может, тебе сначала лучше посоветоваться со своими? Например, с отцом.
      Марсель воздел руки к небу, изображая ужас.
      - С отцом?!- гневно выпалил он.- Знаешь, что он скажет? Могу заранее повторить, слово в слово: "Сынок, это твоя законная собственность. Не будь дураком. Твое донкихотство никому не нужно, сам потом пожалеешь. Ты думаешь, тебе с лихвой хватит и тех денег, которые ты получишь от меня. Отлично! Но в наше нестабильное время никто не может быть уверен в своем благополучии, никто! И потом, это так замечательно - иметь недвижимость за границей. Ты не пытался заполучить этот дом, не плел никаких интриг, и совесть твоя может быть совершенно спокойна. Вот и хватай за хвост неожиданную удачу. Передашь этот дом своей семье, будущей жене, детям. О них ты подумал?"
      Откинув голову, Марсель заразительно рассмеялся, довольный тем, что так похоже передразнил своего папашу.
      - Если он узнает про свалившееся с неба наследство, сразу начнет на меня наседать, давить, это он умеет. Он считает, это его право, точнее, святой долг - вправлять сыновьям мозги. Для чего же они еще нужны, сыновья-то? Так что лучше меня не искушай, мой друг! Лет через двадцать я тоже буду приставать к своему сыночку с мудрыми советами, куда же я денусь... А пока не лишай меня удовольствия хоть единственный раз поступить так, как хочу я сам!
      Видно было, что он сильно разволновался. Я положил руку ему на плечо.
      - Ладно, не хочешь, не советуйся,- сказал я.- Тогда все очень даже просто.
      Он опять с негодованием на меня накинулся:
      - Это совсем не просто! А то сам не знаешь, как всегда неохота расставаться с деньгами! Впрочем, откуда тебе знать... у тебя же никогда их не было... Чем их, проклятых, больше, тем тяжелее их отдавать. Я - даже я,тут он ударил себя в грудь кулаком,- уже начинаю сомневаться. Уже слышу подленький внутренний голос: "Теперь это все твое, ну и держись покрепче за свое добро! Если так уж сильно неймется, откупись подарками, но недвижимость - она твоя. Закон - на твоей стороне, а в смысле морали, это еще вопрос, что справедливо, а что нет". Ну, и так далее и тому подобное. Нет, нет! Надо побыстрее от этой собственности избавиться! Иначе я начну выискивать причины, позволяющие сделать самое простое, то, что сделал бы на моем месте каждый. Вот ты у нас честный парень, незаинтересованная сторона,он схватил меня за плечи и заглянул мне в глаза.
      - В общем-то, да,- смущенно пробормотал я, однако втайне польщенный.Так что ты хочешь с этими деньгами сделать?
      Он отвернулся и стал смотреть вдаль.
      - Я хочу совершить акт дарения,- сообщил он.- По-моему, это так называется. Не знаю, как именно это делается, но юристы подскажут. Ты ведь съездишь со мной в юридическую контору, поможешь уладить это дельце? Если, конечно, мне удастся убедить полицейское начальство выпустить нас на пару часов из дома.
      - Конечно съезжу,- с готовностью пообещал я.- С удовольствием. Ведь если ты действительно решил это сделать, то...- я запнулся, испугавшись, что мои доводы его оскорбят, но потом все-таки решился: - Тогда ты всегда сможешь поставить полицейских на место, если они заподозрят тебя в причастности к смерти Хьюго. Если ты вернешь деньги Алстонам, полиции придется от тебя отцепиться.
      Марсель кивнул. Безусловно, он был горд своим великодушием и щедростью. Но я подумал, что он имеет на это полное право.
      - И как ты собираешься все поделить?- продолжил я.- Наверное, поровну на двоих? Хотя, конечно, быть совладельцами одного дома всегда не очень-то приятно,- рассудительно заметил я, а сам тем временем прикидывал, стоит ли походатайствовать и за Эвелин, чтобы и ей хоть немного перепало от его щедрот... но все же решил, что не стоит. Кто я, собственно, такой? В какой-то момент я вдруг почувствовал, что Марсель внимательно меня изучает, чуть наклонив голову и странно улыбаясь. В конце концов эта улыбочка стала действовать мне на нервы, ибо говорил я об очень серьезных вещах.
      - В чем дело?- сухо осведомился я.- Ты же сам попросил помочь тебе разобраться. Или я ослышался?
      - Все верно, старичок,- усмехнулся Марсель.- Попросил, чтобы ты помог все уладить. Но тебе нужно только съездить со мной к поверенным. А то, что ты сейчас говорил, это - фью!- он щелкнул пальцами.- Неужели ты думаешь, что я верну все Джиму и Урсуле? Ни за что! Знаешь, что будет потом? Джим свою долю постепенно промотает. Урсула выйдет за своего доктора или за какого-нибудь хлыща, в любом случае ее доля попадет в лапы к мужу. И у нее, и у Джима есть достаточно денег на жизнь, она сама мне сказала вчера ночью. Почему еще кто-то что-то должен отдавать? Тем более что их собственный отец не пожелал этого сделать?
      - Но,- пробормотал я, совершенно сбитый с толку,- ты ведь только сегодня утром говорил, что если бы Хьюго вздумал оставить завещание, то - я цитирую твои слова!- все сделал бы как надо, по справедливости. Тогда это, по-твоему, означало, что он вернет деньги брату и сестре. Что ж ты теперь запел по-другому?
      - Я говорил все это до того, как узнал о существовании завещания,абсолютно не смутившись, пояснил Марсель,- поскольку был уверен, что он сочтет справедливым именно такой расклад. Но я ошибся. Он не захотел оставлять им больше того, что уже оставил им отец. Решил уважить волю отца. А раз так, то я обязан поддержать решение своего друга. Мне самому эти деньги не нужны, но я не хочу быть благодетелем для тех людей, которых не пожелали облагодетельствовать ни их отец, ни их старший брат. Я не имею права действовать вопреки последнему желанию двух усопших.
      Я никак не мог придумать достойный ответ, хотя обоснования Марселя казались мне высосанными из пальца. В первый раз я был полностью на стороне Урсулы и Джима, но как переубедить Марселя, я не знал.
      - Ну ладно,- наконец выдавил из себя я, поняв по самодовольной усмешке Марселя, что любые споры бесполезны,- тогда хоть скажи, что ты придумал. Позволь заметить, что это жестоко - сделать хозяином дома какого-то чужака, чтобы он тут всем и всеми распоряжался... Тебе самому такое понравилось бы, а? Попробуй на минутку представить себя на месте Урсулы и Джима. А ты не боишься, что этот твой пришелец неизбежно окажется в опасности, совсем как бедный Хьюго. Только не подумай,- торопливо добавил я,- будто я считаю Джима с Урсулой причастными к его смерти.
      Марсель, сам того не замечая, покачивал ногой. Я невольно обратил внимание на то, что ботинок остроносый, а носок из черного шелка. Почти такие же ботинки и носки были на Хьюго. В голове пронеслась нелепая мысль: "будто прямо с него и снял".
      - Новому владельцу никакая опасность не грозит, потому что от его смерти никому никакой выгоды. И в общем-то, он уже не совсем чужак. Честное слово, я сделал очень удачный выбор! Дорогой мой друг, я решил подарить этот дом тебе.
      Некоторое время мой несчастный мозг был не в состоянии усвоить смысл последней фразы. А когда до меня дошло, что она означает, я вскочил как ужаленный.
      - Ты ненормальный! Я никогда не соглашусь его принять, понял?
      Марсель лишь невозмутимо улыбнулся.
      - Насколько я понял, твоего согласия и не требуется. Просто ты в один прекрасный день получишь официальное письмо, удостоверяющее акт передачи, и все: хочешь, не хочешь, ты уже будешь собственником. Если к тому времени ты не дозреешь до этого почетного звания, то запросто сможешь "спихнуть" - так, кажется, говорят американцы?- эту обузу кому-нибудь еще.
      Я посмотрел на него почти с ненавистью.
      - Ладно, помешать тебе я не могу, веселись дальше. Только участвовать в этом фарсе я категорически отказываюсь. На мою помощь не рассчитывай, мне эти твои бесовские шуточки противны.- И я гордо удалился, чувствуя каждым нервом, как он радуется своей шутке - хорошо, если это действительно шутка!и наслаждается моим ужасом и смущением.
      Глава 10
      Сам не знаю, как я смог выдержать этот кошмарный денек. Полиция развила бурную деятельность, но что за этим скрывалось, нам не говорили профессиональная тайна, видите ли. Их машина носилась то туда, то сюда, отвозя одни рапорты и привозя другие. Майор Маллет въедливо и неторопливо допрашивал всех, не делая никаких исключений: Урсулу, Эвелин, доктора Пармура, чету Биддолфов, слуг, и живущих в доме, и приходящих. Стопка стенограмм в библиотеке постепенно росла, но что за картина складывалась из этих запротоколированных показаний и складывалась ли она вообще, нам было неведомо. Изредка вдруг появлялись самые нелепые домыслы, как стая вспугнутых нетопырей из кустов, но потом так же внезапно они исчезали. Полицейские покинули нас уже когда стало смеркаться, предупредив, что дознание состоится послезавтра утром в городском зале суда.
      Естественно, все теперь думали только об одном: о послезавтрашнем испытании. Все разговоры так или иначе касались предстоящего коронерского расследования, причем теперь уже мало кто вспоминал о "бедном Хьюго", и даже до его убийцы особо никому не было дела, всех нас волновало, как мы будем смотреться на дознании. Большинству из нас не приходилось еще бывать на подобных мероприятиях, поэтому все имели самое отдаленное представление о процедуре дознания. Лично я давал показания всего один раз по совершенно незначительному поводу: был свидетелем при мотоциклисте, превысившем скорость. Мне вспомнилось, как ужасно я нервничал, когда подошла моя очередь - ведь на меня сразу устремились все взгляды; однако несмотря на страх, я испытывал и некоторое удовольствие, упиваясь собственной значительностью. Мне казалось, что свою долю информации, весьма скромную, если честно, я изложил с идеальной четкостью. Однако судье почему-то так не казалось, он заставил меня все повторить снова, таким тоном обычно разговаривает учитель, причем с тупым учеником, пытаясь выудить из него мало-мальски вразумительный ответ. Умирая от стыда, я поплелся на свое место. Правда, за свои страдания я получил три с половиной шиллинга. А что самое приятное, тот мотоциклист, которого на основании моего свидетельства, оштрафовали на десять шиллингов, сердечно пожал мне руку и поблагодарил за честность. А потом мы даже вместе выпили. Это был мой единственный опыт общения с представителями закона, явно, по меркам сэра Фредерика, недостаточный для будущего врача.
      То, что мне предстояло пережить послезавтра, глупо даже было сравнивать с моим первым опытом. Теперь речь будет идти об убийстве, и каждое твое слово будет тщательно проанализировано и проверено. Я с волнением вспоминал все эпизоды и подробности своего утреннего приключения: как я нашел тело, в какой позе убитый лежал, мои действия. Нет, беспокоиться о том, что я что-то запамятовал не стоило. Кошмарная картина настолько крепко отпечаталась в моем мозгу, что я знал: если даже мне придется много раз видеть подобные сцены, им не затмить той, самой первой.
      Обед в тот вечер происходил в непривычно тихой атмосфере. Все были настолько погружены в собственные переживания, что в этой мертвенной тишине иногда явственно слышалось постукивание вилок и ножей о тарелки. Что поделаешь, даже самые воспитанные люди не способны идеально выполнять предписания светского этикета. Сэр Фредерик на обед не явился, было очевидно, что он отправился обедать на сторону, и наверняка вместе с полицейским врачом Фицбрауном.
      "Мог бы и меня позвать,- с обидой подумал я,- это совсем не важно, что я только студент! В конце концов из-за него я влип в эту историю". Подобное невнимание к моей особе почему-то казалось мне чуть ли не нарушением клятвы Гиппократа, ибо античный целитель говорил, что все врачи обязаны друг друга поддерживать.
      Пармур не проронил ни единого слова, чувствовалось, что он никак еще не может простить Урсуле вчерашнего легкомысленного кокетства. Тетя Сюзан и дядя Биддолф вполголоса вели приватный разговор, изредка бросая на окружающих настороженные и, одновременно, обличительные взгляды. Они никак не могли пережить того, что вынуждены находиться за одним столом с возможным убийцей, даже передавать ему соль или перец. Тетя Сюзан сидела с негодующе стиснутыми губами, концы которых были опущены вниз с еще большей, чем обычно, брезгливостью. Длинные усы дяди Биддолфа тоже еще сильнее обвисли, видимо в знак солидарности с супругой. Мне показалось, что они что-то слишком часто поглядывают на Урсулу и Марселя. Означало ли это, что им было известно, в чем состояло "алиби" Марселя? Скорее всего, да.
      Однако Урсула не замечала этих назойливых взглядов. Вид у нее был очень задумчивый, и вообще она была непривычно молчаливой в тот вечер. Она сидела во главе стола, справа от нее расположился Марсель, хотя обычно это было привилегией сэра Фредерика. Марсель что-то живо ей рассказывал, но Урсула слушала его не слишком внимательно, хотя он пускал в ход все свое обаяние и умение рассмешить, однако вместо безудержного звонкого смеха получал в ответ лишь улыбку, причем довольно грустную Джим сидел на противоположном конце стола, периодически выкрикивая очередную грозную реплику. Убедившись в том, что никто не желает слушать его злобные выкрики, он демонстративно удалился, по обыкновению сильно хлопнув дверью.
      Я сумел занять место рядом с Эвелин, и при всяком удобном случае прикасался коленом к ее колену и жал столом ее руку. Она робко отзывалась на мои дерзкие выходки и дважды чуть заметно мне улыбнулась. Вид у нее был бледным и усталым: наверное, у бедной девочки разболелась голова. Как только все отобедали, она извинилась и ушла. На этот раз я не помчался за нею вслед. В данный момент я жаждал общения только с Марселем, но было ясно, что он будет занят весь вечер. Он сказал, что не смог бы жениться на Урсуле, что у него уже есть невеста. Может, наврал?
      Да и вообще, стоит ли верить всему, что он болтает? Вот в чем вопрос.
      Глава 11
      Да, основной вопрос заключался именно в этом. Почти всю ночь я не сомкнул глаз. Медленно взошла луна, и ее волшебный, несколько потусторонний холодный свет залил комнату. Я стал смотреть на отражение окна на ков ре: решетка из нескольких квадратиков. Тянулся час за часом, и постепенно ажурный силуэт окна переместился на стену. Я еще тогда подумал: до чего по-разному все выглядит днем и ночью.
      Где-то рядом заухала сова, ее уханье напоминало веселый хохот: видимо, ей только что удалось закогтить какую-нибудь беспечную мышку. Я подошел к окну и стал всматриваться в ветви ближайшего дерева, и хотя неверный лунный свет был очень ярким, я так и не увидел эту разбойницу. Я взглянул на парк: он был волшебно прекрасен. Это зрелище заставило меня вспомнить про Хьюго, я невольно содрогнулся. Ведь только вчера, возможно в это же самое время, именно в это время, он шел по тропинке к кустам, где его поджидала внезапная смерть. Надо же, как это бывает. Только что человек жил, пусть не очень счастливый, пусть одинокий и не умеющий приспособиться к жестоким правилам этого мира... Но он был молод и богат, он мог наслаждаться многими радостями жизни, хотя не все радости были ему доступны. И вдруг раздается выстрел, и вот уже человек этот лежит, уткнувшись лицом в грязь, сжимая в кулаке горстку мертвеющих листьев, которые он, падая, судорожно сорвал с ветки, уже в предсмертной агонии.
      "Раздается выстрел",- мысленно повторил я и подумал, что он действительно должен был раздаться. Сегодняшняя ночь была такой же, как вчерашняя. Если бы сегодня кто-то вздумал выстрелить из револьвера, я бы непременно это услышал, потому что вокруг стояла мертвая тишина, которую только единожды нарушил ликующий хохот совы. Но кто-то же слышал этот выстрел? Нам об этом было пока неизвестно. Возможно, полиция уже нашла кого-нибудь, кто слышал. Примечательно, что его не услышал никто из нас, сидевших в гостиной. Интересно почему? Ах да, там же было шумно. Сначала Марсель играл на пианино, потом заводили патефон. Значит, когда Марсель и Урсула отправились на прогулку, Хьюго был уже мертв, покоился на своем смертном ложе под кустом рододендрона.
      Ему так и не удалось полюбоваться этой романтичной картиной: как его лучший друг, галантно склонившись к его сводной сестре, ведет ее, мягко освещенную луной, мимо условленного места. Марсель прав: он никак не мог убить Хьюго в течение тех десяти минут, во время которых пытался найти его в парке. Кто-нибудь, по крайней мере сидящие в гостиной Урсула и Пармур, непременно услышали бы выстрел.
      Дальше мне подумалось, что стоило бы спросить у Эвелин, не слышала ли она каких-нибудь странных звуков. Она ведь ушла из гостиной раньше. Но раньше всех оттуда ушел Джим. Однако Джим-то как раз и мог убить Хьюго, такой вариант нельзя исключать. Если он не убивал, то мог слышать выстрел. И в таком случае обязан был рассказать об этом полиции. Но никому из нас, насколько мне было известно, он ничего подобного не рассказывал. Кстати, один из вчерашних нелепых слухов был таким: якобы Джима взяли под арест. Однако, несмотря на то что подозрения в адрес этого вояки были очень серьезными, паника оказалась ложной. Пока что Джим оставался на свободе.
      Я медленно вернулся к кровати и снова улегся. Слава богу, не моя забота раскрывать тайну этой трагедии. Этот начальник полиции и его подчиненные, похоже, бывалые ищейки. Если бы я был преступником, то точно бы перед ними раскололся, запугивать они умеют, причем очень корректно. Ладно. Хватит морочить себе голову. Мне нужно думать о собственных показаниях, с меня и этого хватит. Говорить надо будет четко и сжато, и чтобы никакой суетливости и угодливого тона.
      Тут наконец мои мысли, долго парившие в свободном полете, сделали резкий разворот и с ястребиным проворством ринулись к лакомой добыче. К тому, что представляло насущный интерес для меня лично. Что это за безумная затея, о которой рассказал мне сегодня Марсель? Неужели он действительно собрался устроить такой фокус? Неужели такое возможно?! Чтобы я, Джейк Сиборн, зеленый студент, в одночасье сделался потенциальным владельцем этого огромного дома, этого чудесного парка, всего этого баснословного богатства?
      Глава 12
      Постараюсь быть предельно честным.
      Мысли мои были совсем не о том, как вернуть Джиму и Урсуле их добро, если оно попадет в мои руки. Меня гораздо больше занимало, не шутил ли Марсель? В тот момент, когда говорил, вроде бы не шутил, а там, кто его разберет... Еще неизвестно, что он скажет по этому поводу завтра, или послезавтра, или через три дня. Неужели он действительно собрался ехать к лондонским юристам и оформлять акт дарения? Интересно, не требуется ли для таких сделок согласие одариваемого? Мне казалось, что нет, едва ли. О том, как бы я поступил, если бы оно действительно требовалось, я предпочитал не думать. Когда спросят, тогда и буду думать, решил я. Пока я обходил мысли об этом, будто это был некий камень, загораживавший мне дорогу.
      Господи, я же почти ничего не знал о Марселе! Я уже понял, что он способен на необычные романтические поступки, которые всякий нормальный человек назвал бы неблагоразумными. Но я знал, что он до мозга костей актер и, не побоюсь этого слова,- еще и позер. Но не слишком ли я придираюсь к нему? Разве откажешь ему в настоящей честности, которой может похвастаться далеко не каждый? Если даже и так, все равно он бесшабашный малый. Иначе не явился бы в дом под чужим именем. И чувство юмора у него специфическое. Иначе он не додумался бы до такого: подарить просто так, за здорово живешь, огромное состояние почти незнакомому студенту, случайному своему приятелю. И ради чего? Чтобы порадоваться тому, как обомлеют от ужаса тетя Сюзан и ее дрессированный муженек. К Джиму у него тоже свои счеты, вот уж с кого ему будет приятно сбить спесь, унизить. Ну а Урсулу он, при желании, всегда сможет утешить.
      ...Как ни кинь, выходило, что он, возможно, действительно не шутил и что у него даже были свои резоны устроить такой сюрприз.
      Я стал думать о технической стороне дела. Законники наверняка станут вставлять палки в колеса, отговаривать Марселя от столь эксцентричной прихоти. Но их уговоры лишь сильнее его раззадорят, заставят стоять на своем. Денег у него и так хватает, так что он не отступится от своей безумной идеи. Так или иначе, процедура оформления наследства займет уйму времени. Юристам придется немало повозиться с проработкой целых двух завещаний. Сначала нужно хорошенько разобраться с завещанием первым, которое оставил Джеймс Алстон, тоже не самое типичное. Впрочем, с ним, возможно, уже все более или менее утрясено, естественно, кроме суммы налога на наследство, ну и все проверки будут более основательными, из-за убийства наследника. Когда будет подтверждена законность завещания Джеймса Алстона, поверенные возьмутся за наспех составленное завещание Хьюго. Тут тоже потребуется тщательная проверка - имеет ли юридическую силу эта его наскоро составленная записка. Можно ли считать это завещание, написанное на листке гостиничной писчей бумаги, столь же авторитетным документом, что и те, которые пишутся в юридической конторе? Ну да, на пергаментной бумаге с выведенной готическими буквами шапкой: "Сим засвидетельствована последняя воля", а под ней непостижимый для простого смертного многостраничный текст с минимумом запятых и точек.
      Что ж, будем надеяться, что в скромненькой записке бедного Хьюго эти казуисты не отыщут ничего крамольного.
      Уймись, приказал я себе, об этом думать еще рановато. Вернемся к Марселю. Хватит ли у него терпения ждать, когда закончится вся эта юридическая тягомотина? Как долго оно продлится, оформление такого огромного имения? Месяц, два, полгода, год? К тому времени непоседа Хьюго не сможет даже вспомнить имени некоего студента-медика, которого он жаждал облагодетельствовать. На что ему сдался Джейк Сиборн? У Хьюго есть родители, друзья, невеста, они позаботятся о том, чтобы он оставил свою дурацкую блажь. А впрочем... как знать... Марселя голыми руками не возьмешь. Если он меня не разыгрывал, то мог заранее предпринять какие-то меры, так сказать дающие гарантию...
      Сова, долго молчавшая, видимо переваривала несчастную мышку, вдруг снова разразилась диким хохотом. Я перевернулся на другой бок и натянул на голову одеяло. Это не помогло. Перед моими глазами все равно маячил залитый фантасмагорическим лунным светом парк, и длинный серый фасад, и подъездная аллея, и кованые узорчатые ворота, и даже каменные мартышки на замшелых столбах, и я сам - уже в качестве хозяина всей этой красоты. "Я буду помогать бедным, обязательно,- подумал я, засыпая,- и ни за что не брошу медицину; но если мне не нужно будет зарабатывать деньги..."
      На слове "деньги" меня настиг сон.
      Глава 13
      Утром я проснулся с необычным чувством: будто со мной произошло что-то странное и очень важное, что-то приятное и одновременно пугающее. Только через несколько минут я вспомнил, что это было. Одевался я более тщательно, чем обычно, и дольше расчесывал свои непослушные вихры, потом подсчитал запас чистых воротничков и решил, что неплохо бы купить новый костюм. До сего дня я ни разу не вспомнил о том, что даже не сообщил родителям, где нахожусь. Теперь я решил исправить эту оплошность. Надо срочно с ними связаться, пусть вышлют кое-какие вещи.
      В принципе я человек пунктуальный. Но сегодня я не только проспал, не только долго приводил себя в порядок, но и на завтрак явился чуть ли не последним. Урсула, как всегда свеженькая и нарядная, уже позавтракавшая, курила свою утреннюю сигарету и рассеянно листала амбарную книгу с записями расходов.
      - Привет!- бросил я ей, усаживаясь за стол, но вместо обычного веселого подтрунивания услышал вежливо-равнодушное:
      - С добрым утром,- она мельком посмотрела на меня, даже не улыбнувшись.
      Молча налив мне кофе, Урсула снова углубилась в свой гроссбух.
      Только немного погодя я заметил, что за столом воцарилась странная тишина, хотя, когда я подходил к двери столовой, оттуда доносилась оживленная беседа. Я огляделся. Все, кроме Урсулы, смотрели на меня, причем как-то странно. Сидевшие напротив меня тетя Сюзан и дядя Биддолф так старательно и так успешно выражали своими взглядами крайнее неодобрение, что я, будто завороженный этой мощной энергией антипатии, не сразу сумел отвести глаза. Конечно же я знал, что их раздражает мое присутствие в доме, их вообще раздражало практически все, а уж тем паче неизвестно откуда взявшийся жалкий студент. Но чтобы вот так открыто терроризировать меня своей неприязнью, в столь едином порыве... до этого еще не доходило. В сравнении с краснолицей тетей Сюзан и бледноликим Биддолфом Джим, накладывавший себе у буфета почки и бекон, выглядел вполне безобидно, поскольку к его вечно недовольному виду я уже успел привыкнуть. Но больше всех меня поразил доктор Пармур, сидевший рядом с Урсулой. По утрам он бывал не в лучшей форме: синие круги под глазами, вялый и даже слегка неряшливый вид, и, однако, доктор неизменно сохранял корректность. Ко мне он относился не то чтобы по-дружески, но нормально, скажем так - с дружелюбным равнодушием. А сегодня он буквально не сводил с меня взгляда. В этих темных глазах с красными воспаленными веками и желтыми белками читалось острое любопытство. Так, вероятно, смотрит бык на тореадора. И еще он смотрел на меня как на диковинно раскрашенного дикаря, причем этот окрас явно его заинтересовал и даже развеселил. Я чувствовал себя очень неуютно под этим пристальным взглядом; я неловко откинулся назад и суетливо поднес к губам чашку с кофе, чтобы хоть немного загородиться.
      Марселя не было. Он имел обыкновение завтракать в постели, но что-то подсказывало мне, что сегодня причина его отсутствия была иной. Видимо, это о нем говорили до моего появления, заставившего всех разом умолкнуть. О ком-то, отправившемся на восьмичасовом поезде в Лондон и собиравшемся приехать только вечером. Еще я уловил слова "проконсультироваться у юриста", и решил, что это касается завтрашнего дознания, но теперь я понял, что дознание тут ни при чем... Щеки мои вспыхнули, и сердце бешено забилось: до меня дошло, что Марселя они обсуждали в связи с тем, что "проконсультироваться у юриста" он собрался из-за меня, из-за дикой своей прихоти. Так, значит, им все было известно! Так вот почему я был встречен этим уничижительным холодным молчанием. "Господи,- подумал я,- только не это... он, конечно, чокнутый, но не до такой же степени, чтобы взять и все им выложить!" И тут же мне вспомнилась одна примечательная черта Марселя: он был совершенно не способен хранить секреты. В первый же вечер проболтался Эвелин, что он на самом деле не Хьюго, а во второй выдал себя Урсуле. И о намеченной встрече с Хьюго тоже потом рассказал. А теперь вот осчастливил кого-то из них - Урсулу, конечно,- сообщением о том, что собирается подарить мне этот дом, фамильное имение. Что ж удивительного в том, что я стал сегодня мишенью для этих яростных взглядов, полных убийственной ненависти?
      Весь похолодев, я внезапно вспомнил, что кто-то из этих людей, собравшихся за уютным и милым столом, расправился с Хьюго. Однако тут же мне вспомнились и слова Марселя о том, что моя смерть никому не принесла бы выгоды, поэтому мне опасаться нечего. Я заставил себя успокоиться и тоже красноречиво посмотрел на доктора, а главное - надеюсь, он это почувствовал - смело. Потом я свирепо посмотрел на тетю Сюзан и дядю Биддолфа, который тут же принялся изучать не меня, а свою тарелку. Далее я метнул победный разящий взгляд на белокурую головку, но это не дало желаемого результата поскольку Урсула на меня не смотрела. Я встал и гордо направился к буфету, чтобы положить себе бекон и почки, и остановился вплотную к Джиму, даже задел его несколько раз локтем. Я храбрился как мог, но на душе у меня скребли кошки. Я каждым нервом чувствовал, что теперь вся накопившаяся в этом доме ненависть направлена на меня. Это было несправедливо, ведь моей вины тут не было. Я кипел от злости и обиды, в горле пересохло, коленки мелко дрожали, словом, это был какой-то ад. Но тут открылась дверь, и вошла Эвелин. Я с облегчением вздохнул.
      Разумеется, она уже позавтракала. Эвелин была самой дисциплинированной в этом доме, и поэтому все делала раньше всех. Она зашла на пять минут, чтобы обсудить с Урсулой какие-то хозяйственные дела, поэтому сразу же направилась к ней. Она склонилась к Урсуле, положив руку на спинку стула, и они теперь уже вдвоем стали листать гроссбух. Темнокудрая головка Эвелин почти вплотную приблизилась к светлым локонам Урсулы. Они выглядели как две сестры или, по крайней мере, как близкие подруги. Не верилось, что на самом деле эти прелестные создания терпеть друг друга не могут. Как же так получилось, гадал я, что они постоянно подозревают друг друга в каких-то кознях? Почему они обвиняют друг дружку в корысти и во всяческих интригах? Что же тут правда, а что домыслы? Или они видят лишь искаженное отражение, поскольку смотрят друг на друга через призму женской ревности или глубинной антипатии? Мне было за них обидно. Мне нравилась Урсула, а Эвелин я любил. Мне хотелось что-то такое придумать, чтобы они стали подругами...
      Как раз в тот момент, когда взгляд мой, устремленный в их сторону, наполнился умилением, Эвелин обернулась и его перехватила. На губах ее расцвела улыбка. Это была первая искренняя улыбка, полученная мной за сегодняшнее утро, и я воспринял ее как долгожданную награду. Интересно, Эвелин еще не слышала про затею Хьюго? Или уже слышала, но это не изменило ее отношения ко мне? Я надеялся... нет, я был убежден, что справедливо второе мое предположение. Я должен был с ней поговорить, и как можно скорее, мне нужно было знать, что она обо всем этом думает.
      Как только она ушла, я вскочил и помчался к двери. На пороге я обернулся. Все сидели с каменными лицами, старательно уставившись в свои тарелки, как будто меня попросту не существовало. О-о! Я знал, что, как только закрою дверь, они тут же начнут перемывать мои кости. Я демонстративно хлопнул дверью и устремился за Эвелин.
      Глава 14
      Эвелин шла в сторону кухни, позвякивая огромной связкой ключей. Легко шагая, она деловито поглядывала по сторонам, желая удостовериться, что все в полном порядке, что все сияет чистотой и опрятностью, как и она сама, милая заботливая хозяюшка. Меня снова охватило умиление, я даже нарочно отстал, чтобы насладиться этой трогательной картиной. "А вдруг так все повернется,ни с того ни с сего подумал я,- что благодаря мне эта скромная девчушка, взвалившая на себя множество забот, действительно станет хозяйкой дома, на законных основаниях?" Я был уверен, что никто на свете лучше Эвелин не справится с подобной ролью.
      А как же Урсула? Да никак. Ей все эти рутинные домашние хлопоты неинтересны. Она сама бы не стала этого отрицать, если бы ее спросили, ибо она человек откровенный, в чем я уже успел убедиться. Ей не хотелось в свое время взваливать на себя уход за отцом, и управлять таким огромным домом ей явно не по вкусу, в смысле, заниматься непосредственно хозяйством, однако изображать из себя хозяйку ей нравилось, это у нее получалось великолепно. Если будет угодно судьбе, Урсуле придется уступить эту привилегию более достойной кандидатуре.
      Пробежав последние несколько ярдов, я нагнал Эвелин и взял ее под руку. Резко обернувшись и увидев, что это я, она улыбнулась. А через миг улыбка ее стала несколько иной: в глубине темно-синих очей я уловил еле заметную нежность, и сердце мое подпрыгнуло от радостного предвкушения.
      - Нам нужно срочно поговорить,- сказал я, едва дыша от волнения.- Когда я смогу тебя увидеть?
      - Но ты и так меня уже видишь,- снова улыбнулась она, но, поняв по моему мрачному серьезному виду, что мне не до шуток, она ласково добавила: Сегодня утром у меня нет никаких срочных дел. Только позволь мне отдать распоряжения кухарке. Если хочешь, подожди меня в розарии. Я скоро приду.
      - Нет-нет, мне совсем неохота торчать в розарии,- воспротивился я.- Я хочу увезти тебя отсюда. И пусть только кто-нибудь что-то посмеет сказать... Можем оставить записку, что вернемся вечером, к обеду. Полиции мы сегодня наверняка не нужны. Марсель, по-моему, отправился в Лондон. Чем мы хуже? Почему бы и нам куда-нибудь не прошвырнуться?
      Эвелин на секунду задумалась.
      - Ладно, уговорил.
      - Жди меня во дворе,- сказал я, дико обрадовавшись.- Ты ведь больше не боишься... никого не боишься?
      Она, улыбнувшись, покачала головой.
      - А ты?
      Я провел пальцем по отметине, оставленной вчера хлыстом Джима.
      - Это уже в прошлом,- твердо произнес я.- И давай забудем об этом. Этого никогда не повторится.- Я взял ее ладонь.- Я больше ничего и никого не боюсь.
      - Как я рада!- сказала она, крепко пожимая мне руку.- Вот это характер! Так держать! Встречаемся через десять минут.
      Она ушла, а я все стоял на месте, одурев от счастья. И все смотрел и смотрел ей вслед, до тех пор пока она не скрылась из виду. А потом мне пришлось как оглашенному нестись вспять, к дверям, а от дверей - на выложенный булыжником двор, нарядно-белый в утренних лучах, по которому разгуливали холеные голуби. Деловито воркуя, они зорко поглядывали по сторонам: не принес ли им кто чего-нибудь вкусненького. Я тоже успел к ним привязаться и даже сегодня не забыл сунуть в карман кусок булки. Однако общаться с ними мне было некогда, наскоро раскрошив булку, я швырнул им крошки. Обычно я дожидался платы за это лакомство: они садились мне на руку или на плечо. Однако Эвелин должна была уже скоро подойти. Я толкнул тяжелые двери конюшни-гаража и вывел на волю мою скромную спортивную машинку, столько раз меня выручавшую! Я только-только успел смахнуть пыль с сидений и ветрового стекла, как появилась Эвелин. Через несколько секунд темный дом, кованые узорчатые ворота и столбы с насмешливыми мудрыми обезьянами остались позади. Перед нами снова была открытая дорога.
      Мне не верилось, что оно еще возможно - подобное счастье.
      Глава 15
      Нет, совершенно не верилось, что мы вдвоем несемся с ветерком по дороге, я и она. Рядом со мной сидела девушка, которая еще два дня назад, как мне казалось, не замечала никого кроме Джима, потом мне пришлось пережить еще одно жестокое разочарование - это когда она уехала с Марселем в Чод, и у них обоих был такой радостный вид... Теперь моим терзаниям пришел конец. Она тут, со мной, она близко ко мне наклонилась, чтобы удобнее было смотреть в низенькое ветровое стекло, а возможно, и потому, что просто хотела показать, что ей хорошо, оттого что мы наконец действительно одни, совсем одни, в первый раз. Я был настолько взбудоражен и опьянен ее близостью, что долго больше ни о чем не мог думать. Я молча крутил рулевое колесо, наслаждаясь этими восхитительными минутами, радуясь, что впереди еще целый день, и никто не сможет нам помешать.
      Перекусили мы в той самой гостинице, а потом решили взобраться на зеленевший сзади холм по извилистой и довольно пологой тропке. Ласково пригревало солнце, небо было безмятежно голубым, но на горизонте клубились сбившиеся в кучу облака, легкий ветерок доносил откуда-то аромат дрока. Вокруг не было ни души. На травке - мирно паслась овца, а мы, улегшись неподалеку от нее, смотрели на раскинувшуюся под нами деревушку, на небольшую речку, на острый шпиль церковки и на амбары. В памяти моей даже начали всплывать обрывки стихов, когда-то заученных в школе.
      - Как тут спокойно!- восхитился я.- Иногда мне кажется, что лучше всего жить в таком вот месте, до самой смерти. Но думаю, в какой-то момент эта идиллия надоест.- Я порывисто обернулся к Эвелин: - Как бы я хотел, чтобы нам сегодня не нужно было возвращаться... если бы не это дурацкое завтрашнее дознание... А ты?
      В ее вопрошающих глазах я увидел целое море тревоги и смятения.
      - Я бы хотела, чтобы мы вообще никогда туда не возвращались!произнесла она тихим страстным голосом.
      - Правда?- выпалил я, но это признание почему-то жутко меня смутило, я повел себя как настоящий болван. Вместо того чтобы ответить что-то подобающее, я стал с притворным интересом разглядывать деревенские домики.
      - Но снять такой домик, наверное, слишком дорого,- пробормотал я.
      Эвелин искоса на меня посмотрела.
      - Если правда то, что мне сказали,- сказала она,- тебе этого и не нужно.
      Я почти не сомневался, что ей все уже известно, но тем не менее эти ее слова застали мня врасплох. Я не знал, как себя вести: сделать вид, что отношусь к планам Марселя как к забавной шутке, или серьезно с ней все обсудить и заодно выяснить, что думают все остальные? В результате мой сбивчивый ответ получился серьезным наполовину... или шутливым наполовину.
      - Ах вот ты о чем... Да ну, глупости все это. Ты же знаешь Марселя. По крайней мере о том, что он страшный болтун. Между прочим, благодаря его длинному языку за завтраком все смотрели на меня как на коварного врага.
      Эвелин тихонько сжала мой локоть.
      - Ты, наверное, очень растерялся?
      Ее голос был полон грусти и сочувствия, как будто она хотела сказать: "меня они тоже замучили своей ненавистью". Я благодарно стиснул ее ласковую руку.
      - Ты ведь знаешь,- запальчиво произнес я,- я никогда не стал бы напрашиваться, еще неизвестно, стоит ли все эти разговоры принимать всерьез. Это он сам придумал такую штуку, у него, видите ли, возникла прихоть. Я был потрясен не меньше, чем все остальные. Но если он действительно все это оформит, мне-то что делать?
      - Что делать?- на лице ее отразилось напряженное участие, она действительно хотела мне помочь. Я снова благодарно сжал ее пальчики.
      - Вот именно! Как мне быть? Официально отказаться я не могу. Если Марсель захочет оформить акт дарения, воспрепятствовать ему будет невозможно, он не обязан даже мне об этом сообщать. Но... если все так и будет, что мне делать дальше? Видимо, как приличный человек, я обязан все вернуть Урсуле и Джиму?
      Эвелин о чем-то размышляла, глядя в голубовато-сизую даль. Какое-то время мы лежали молча, и овца, щипавшая траву, постепенно подходила все ближе и ближе. Из травы вдруг испуганно взмыл в небо жаворонок, торопливо взмахивая крыльями.
      - Знаешь,- наконец промолвила Эвелин,- решать, конечно, тебе. Но если тебя интересует мое мнение, я вот что скажу: по-моему, нет никаких оснований им все отдавать.
      - Ты так считаешь?- спросил я, стараясь говорить безразличным тоном.
      - Я понимаю, это непросто,- она осторожно, чтобы не обидеть, отобрала у меня руку и обхватила свои колени.- Я понимаю, любой нормальный человек, если он не скряга и не... интриган, в общем, такой как ты, разумеется, в первый момент немедленно захочет все вернуть так называемым законным наследникам.- Ее голос был добрым, но при последних словах в нем промелькнула едва заметная ирония.- Но давай говорить откровенно, Джейк... такие ли уж они законные? Как ты можешь считать их законными, если даже их собственный отец, который, кстати и заработал все эти деньги, иначе поместье давно бы пришлось продать... да, даже их собственный отец лишил их наследства? Он знал своих деток лучше, чем ты.
      - Скажи мне, Эвелин,- попросил я,- почему он так с ними поступил, а? У него в какой-то момент помутился разум? Или ты действительно считаешь, что у него была серьезная причина это сделать?
      Эвелин опять ответила не сразу.
      - Наверное, он боялся, что Джим все промотает, что огромное состояние лишь развратит его и погубит, гораздо быстрее чем что-либо иное. Ну а Урсула... Урсула наверняка все потратила бы на доктора Пармура. Джеймс Алстон не любил доктора Пармура, он называл его мотом и лодырем.- Она грустно усмехнулась.- Из-за него я тоже часто ругалась с Джеймсом, уговаривала понять доктора, который по-своему несчастен. Глупо, конечно, вечно я за кого-то заступалась, искала всем оправдание, в результате его гнев обрушивался на меня.
      - Думаю, он прекрасно понимал, что ты спорила с ним из благородных побуждений, по крайней мете, в моменты просветления. Одного я не могу постичь. Почему он ничего не оставил тебе? Это странно, ведь ты так о нем заботилась.
      - Да, заботилась. Но пойми: он подумал, что я собираюсь выйти за его сына, а это означало, что моя доля все равно попадет в руки Джима. Я его не корю. Я хорошо представляю, что он чувствовал. И потом, в последнее время, он был уже не в себе. Это тоже надо понимать.
      Я обнял ее за плечи.
      - Ах, Эвелин, ты всех умеешь понимать! Послушай, если эта безумная затея Марселя осуществится, ты... ты согласилась бы разделить его дар со мной?- Сердце мое гулко забилось, так что перехватило дыхание, но я изо всех сил старался говорить спокойно: - Если ты считаешь, что я должен принять на себя подобную ответственность, то уж по крайней мере помоги со всем управиться.
      Эвелин слегка от меня отстранилась и отвела глаза.
      - Там видно будет, дорогой Джейк,- покорно произнесла она.- Пока рано думать о таких вещах.
      - Но ты не совсем-совсем против?- допытывался я, сам испуганный и распаленный собственной дерзостью.
      - Нет,- тихо, но твердо сказала она.- Иначе бы я не была тут с тобой.
      Я наклонился, чтобы ее поцеловать, но она мягко меня остановила.
      - Давай обсудим это попозже, не сейчас, пока действительно не стоит...
      - Но почему?- еще сильнее распаленный ее сопротивлением, спросил я.- Ты же знаешь, что я люблю тебя, ну и тебе тоже вроде бы нравлюсь. Правда, сначала я подумал, что тебе нравится Джим, а потом - Марсель. Почему бы нам самим не принять решение насчет будущего, но ничего пока никому не говорить?
      Она покачала головой.
      - Они наверняка догадаются. Даже и говорить не нужно, неужели ты думаешь, что сумеешь сохранять равнодушный вид? Твоей выдержки хватит минут на пять, не больше, мой миленький. Если я сейчас приму твое предложение, это... это ведь будет означать, что мы помолвлены, ведь так? И ты надеешься, что эта новость не будет написана у тебя на лице? Урсула сразу все поймет, и Марсель - тоже, он человек неглупый, хотя порою и слишком эксцентричный. И еще... и еще...
      Она нервным жестом стиснула ладони, и знакомые страдальческие морщины перерезали ее гладкий белый лоб.
      - Еще что, милая? Что еще тебя пугает?
      - То же, что всегда,- с безысходностью произнесла она,- всегда происходит одно и то же. Как только они узнают, постараются все расстроить, и любым способом от тебя избавиться. Джим... вспомни, как он рассвирепел, даже когда ты просто со мной разговаривал. Думаешь, он смириться с тем, что ты собрался отобрать у него не только дом, но и меня? Урсула, естественно, будет действовать более изощренно. Начнет рассказывать тебе обо мне всякие гадости...
      - Нет,- перебил ее я,- она совсем не такая уж злая!- перед моими глазами как наяву возникла идиллическая утренняя сценка: две названые сестренки, деловито склонившиеся над гроссбухом.- Но даже если ты окажешься права, пусть болтает что угодно. Ей не удастся заморочить мне голову!
      Однако на Эвелин моя пылкая речь не произвела должного впечатления.
      - Это ты сейчас так говоришь,- вздохнула она,- ты еще не знаешь, какая она прилипчивая, ложь, особенно если ее часто повторяют. Поначалу ты действительно не будешь верить, но постепенно возникнут сомнения, ты начнешь думать, а вдруг за этими сплетнями и впрямь что-то кроется? Потом ты, сам того не замечая, начнешь за мной следить, будешь пытаться подловить. А кончится тем, что ты будешь домысливать то, что я тебе сказала, подгонять под эти проклятые сплетни. Так все и будет. Так всегда бывает, вот что самое грустное. Поэтому,- она посмотрела на меня с улыбкой, хотя в глазах ее блестели слезы,- давай больше не будем говорить на эту тему, хорошо? Но если через полгода твои чувства не изменятся...
      Полгода! Это слово гулким эхом отозвалось в моем мозгу. Мне вспомнились вчерашние слова Марселя: "Ты не представляешь, до какой степени могут перемениться твои самые нежные чувства месяцев через шесть". Сейчас эти шесть месяцев казались мне вечностью, но я искренне готов был поклясться в вечности своих чувств. Да, гораздо проще было сейчас же поклясться в вечной верности, чем думать о том, что будет происходить через полгода. Тем не менее я мужественно проявил благоразумие:
      - Ладно, будь по-твоему, раз ты считаешь, что так будет лучше, не смею настаивать.
      Однако теперь вся моя радость и торжество, связанные со счастливыми надеждами, вмиг исчезли. И снова повисло неловкое молчание. Совсем скоро мы поднялись и стали спускаться вниз.
      Когда мы ехали назад, солнце еще ласково пригревало, а небо ярко голубело. Однако для меня вся эта теплая нежащая краса как-то разом померкла, на душу легла тяжесть. Я бодрился, старался весело болтать, но выходило все неловко и невпопад. Обсуждать наше будущее после того, как она попросила оставить эту тему, было глупо. Что, если мое предложение лишь добавило ей забот и проблем? Хотя я, видит бог, хотел облегчить ей жизнь. Но чем же, чем она так сильно встревожена? Вряд ли ее так уж удручала враждебность Урсулы, не важно, мнимая или на стоящая. За этот год она должна была как-то с этим свыкнуться. Мне показалось, что Эвелин вообще человек терпеливый и стойкий. В любом случае, не это ее мучило, нет, не это. Тогда что же? Что за тайна была ей известна, которую она не решалась доверить даже мне?
      Ответ, неожиданно вспыхнувший в моем мозгу, был слишком очевиден, слишком прост, и тем не менее... А вдруг и в самом деле? Она же сама только что пожаловалась, что всегда происходит одно и то же. Значит, она боится Джима или... или боится за него. Возможно, ей точно известно то, что все мы только предполагаем: это Джим отправился на встречу с Хьюго, после того как убежал из гостиной. Ведь Эвелин сказала, что Хьюго здесь неподалеку. Увидев воочию парня, который скоро разрушит все его привычное благополучие, Джим с его бешеным нравом поддался очередному приступу необузданной ярости и... и выстрелил в темневший на боковой тропке черный силуэт, вырисовывавшийся на фоне залитого лунным светом сада. Носить в себе подобную тайну тяжко всякому, тем более такому нежному ранимому существу, как Эвелин. Подумав об этом, я ужаснулся. Каково ей, бедняжке, все время гадать, выдал Джим себя полиции или нет? Отрыли эти ищейки какие-нибудь улики или пока еще нет?
      Я украдкой посматривал на свою обожаемую спутницу. Нет, конечно же сейчас не время выяснять наши с ней личные отношения. У нее есть проблемы и поважнее, какими бы они ни были. Но почему, почему она не хочет мне довериться? Я бы сделал все, чтобы ей помочь! Мы бы спокойно все обсудили и попробовали найти выход, наиболее приемлемый. Но самому о чем-либо ее спрашивать не имело смысла. Я не сомневался, что она все станет отрицать. Пришлось смириться с тем, что меня пока не удостоили полного доверия. Но я все же надеялся: после сегодняшнего нашего объяснения, думал я, она будет со мной откровеннее. Меня так и подмывало спросить: "А он знает, что ты знаешь?" Ну конечно знает, ответил я за нее. И, возможно, это и есть самое ужасное. Если так, он наверняка следит за каждым шагом Эвелин, боится, что она кому-нибудь его выдаст. Потому эта добрая девочка не хочет никому говорить о нашей тайной помолвке. Джим тут же решит, что она наверняка мне про него рассказала, и тогда... тогда я снова окажусь в опасности. Она как могла оберегала меня, говорила, что он чудовищно ревнив. Хотя на самом деле Джиму, узнай он о наших с ней отношениях, важно было бы избавиться не от соперника, а от возможного обличителя. Самой Эвелин он пока доверяет, считает, что она все еще его невеста. И тут я, похолодев от ужаса, осознал, что, как только он заподозрит ее в измене, сама Эвелин тоже окажется в смертельной опасности... заодно со мной. Я понял, что она права: я не должен выдавать свои чувства, иначе рискую погубить не только себя, но и Эвелин.
      Эти мысли заставили меня прибавить скорость, чтобы поскорее очутиться за коваными воротами. Въезжая на широкую подъездную аллею, я тайком перевел дух и, слегка успокоившись, сказал:
      - Не волнуйся, я все понял. Обещаю, что не выдам себя ни единым взглядом, только когда ты сама разрешишь...
      В первый раз после сделанного мной предложения Эвелин улыбнулась, улыбнулась и сжала мою руку. Я молчал, я не стал ей говорить, что с этого момента буду денно и нощно следить за каждым шагом красавчика Джима, разумеется тайком, и, кроме того, попытаюсь вызнать, что известно полиции.
      Глава 16
      Сегодня сэр Фредерик снова обедал с нами. Все были заметно взбудоражены. Бесконечные разговоры и внезапно овладевшее всеми веселое настроение свидетельствовали о тщательно скрываемом волнении. А волновало всех, разумеется, завтрашнее дознание: как бы подостойнее выглядеть на этом публичном испытании и чем это все обернется. Одному сэру Фредерику удавалось сохранять всегдашнюю свою невозмутимость и светскую любезность. До чего же я ему завидовал, пытаясь понять, как он ухитряется держаться с поистине мистическим спокойствием!
      Глядя на него, я всякий раз чувствовал себя крайне неловко, почти преступником. И ничуть не был удивлен, когда он по завершении обеда снова повел меня в библиотеку. Пока мы шли, сердце мое билось как у испуганного кролика, коленки противно дрожали. Дорого бы я дал, чтобы оказаться подальше отсюда, но объяснение с ним неотвратимо надвигалось. Сэр Фредерик усадил меня в кресло, стоявшее напротив его любимого, и принял свою излюбленную позу: голова откинута, ноги скрещены, руки сцеплены на животе. На губах его заиграла знакомая ласковая подбадривающая улыбка. На этот раз он не предложил мне никаких напитков и сам тоже ничего себе не налил.
      - Я вижу, Сиборн,- по его голосу я сразу определил, что разговор предстоит куда более неприятный, чем я представлял,- вы тут вполне освоились и, начиная со вчерашнего дня, времени даром не теряли.
      Я тупо на него посмотрел, как будто ничего не понимал, но мои уши мгновенно вспыхнули.
      - Откровенно говоря, когда я попросил вас на время меня подменить, мне и в голову не могло прийти, что вы через пару дней сделаетесь потенциальным владельцем этого дома. Скажу честно: никогда еще не был свидетелем столь быстрого успеха. Лихо. Если вы и в своей профессии сумеете проявить подобные таланты, медицина будет перед вами в неоплатном долгу, разумеется, если вы не бросите учебу.
      Не могу передать, сколько яда было в этих словах, хотя сказаны они были самым ласковым тоном и с самой дружелюбной улыбкой.
      - Я тут ни при чем,- суетливо выпалил я.- Я не виноват, что Хьюго убили. А насчет дома - это все Марсель, это его выдумка.
      Сэр Фредерик с подчеркнутой вежливостью кивнул:
      - Конечно, конечно. Я принимаю ваши объяснения, хоть у меня нет никаких подтверждающих это доказательств. Но я вам верю. Предпочитаю тешить себя надеждой, что имею дело с порядочными людьми.
      Я резко вскинул голову, готовый увидеть откровенную насмешку, однако наткнулся на прежнюю улыбку, только менее лучезарную. Я поймал себя на том, что лихорадочно ищу для себя оправданий. И тут же сообразил, что только что сморозил нечто малоубедительное и даже нелепое. Я стал вспоминать, что говорила Эвелин, чтобы меня поддержать, но ничего не вспомнил, эти попытки лишь мешали мне найти свои собственные аргументы. В результате я лишь пробормотал, что, по моему мнению, Марсель имеет право распоряжаться своей собственностью, как ему угодно.
      Сэр Фредерик терпеливо выслушал мои доводы, и затем сказал:
      - Вы полагаете, он имеет такое право, и ни вы, ни кто-либо еще не в состоянии ничего сделать, разве только попытаться его переубедить. Но если он сделает то, что ему угодно, а угодно ему, оказывается, отдать этот дом вам, и это не противоречит нормам закона, насколько мне известно,- мой слух снова резанула нотка презрения, мелькнувшая в его голосе,- если он даже это сделает, вас никто не лишает права действовать далее по своему усмотрению. И потому позвольте спросить: что же потом намерены предпринять вы сами?
      Он ждал моего ответа, но я промолчал, и он продолжил экзекуцию:
      - Надеюсь, что вы вернете дом тем, кто тут жил всегда, тем, для кого это родной очаг. То есть Джиму и Урсуле Алстонам.
      Я открыл рот, чтобы откровенно высказаться насчет Джима, но сэр Фредерик предостерегающе поднял руку:
      - Не будем обсуждать, достойны они этого или нет, это нас с вами не касается. Надеюсь, вы не настолько лицемерны, чтобы делать вид, что готовы принять этот дар из высших побуждений, чтобы выполнить свой долг перед обществом! Так-так, вижу, что вы уже готовы оправдать себя этой сказочкой!
      Он покачал головой, как будто я неверно ответил на экзаменационный билет или был начинающим хирургом, допустившим непростительный промах. Изучая меня, он то и дело раскачивал монокль, будто это был миниатюрный стеклянный маятник.
      - Имейте в виду, Сиборн,- продолжал наставлять меня он,- что приняв этот подарок, вы окажете себе весьма сомнительную услугу. Вам, конечно, эти мои слова кажутся полной чушью. Вам уже вскружила голову лестная перспектива: стать владельцем огромного поместья, это вполне естественно для вашего возраста. Но если вы пойдете на поводу у своего столь естественного желания, то попросту присвоите то, что вам не принадлежит. Кому это добро должно принадлежать, решать не вам. Однако совершенно очевидно одно: оно не ваше. И нечего ссылаться на прихоть этого совершенно постороннего молодого человека, который из-за нелепой трагической гибели собственного друга получил возможность распоряжаться чужим имуществом. Согласитесь, он, в сущности, тоже в наследники угодил случайно. Так что вывод напрашивается один: если вы примите этот дар, то, по сути дела, совершите кражу, и какие бы вы ни приводили аргументы, факт останется фактом.
      Я вскочил, весь дрожа, на этот раз от злости, а не от страха.
      - С-сэр,- сиплым голосом еле выдавил я, потому что горло у меня пересохло, а губы так тряслись, что я едва мог выговаривать слова,- как вы смеете так со... со мной обра... кх... обращаться! Я... мм... никому не позволю меня оскорблять. Я имею право, да-да, я сам буду решать, как... кхм... мне действовать, и не нужны мне ваши подсказки, и вообще ничьи. Хотя,- добавил я абсолютно искренне,- я очень вас уважаю, и вам это прекрасно известно. Но это еще не означает, что вы можете мне диктовать... что и как я должен делать.
      Пока я, запинаясь, все это излагал, сэр Фредерик рассматривал меня с живейшим интересом. Его длинные пальцы вдруг резво пробежались по черному шнурку, подхватили стеклышко и вставили его в чуть вытаращенный глаз.
      - О-о!- изумленно протянул он,- так, значит, эта отрава уже попала в вашу кровь? Всемогущий Боже, это просто поразительно!- Он наклонился чуть ближе, старательно меня рассматривая, как будто только сейчас обнаружил, что я довольно-таки любопытный экземпляр.- Осторожнее, это очень опасно, мой мальчик. Кстати, вы ни с кем не разговаривал на эту тему? У меня сложилось такое впечатление, что вы только что изложили мне не только свою точку зрения. Впрочем, это ваше личное дело.- Но внезапно его чуть ироничный тон стал совершенно серьезным, и он резко выпрямился: - Сядьте, Сиборн!
      К своему собственному удивлению, я беспрекословно подчинился.
      - Хочу кое-что вам сказать, исключительно ради вашей же пользы,- жестко добавил он.- Можете проигнорировать мои слова, но я обязан высказаться до конца, поскольку чувствую себя ответственным за то, что вы здесь задержались. Откажитесь от этого подарка. Не слушайте никого, кто станет уговаривать вас его принять. Если этот глупец действительно вознамерился вас осчастливить, и вы действительно, точно в сказке, станете богачом, чего втайне так желаете, сразу откажитесь вступать в права владения. А главное, немедленно, сейчас же сообщите всем обитателям этого дома о своем намерении. Тогда Марсель оставит свою дурацкую затею, и только одному Господу известно, скольких бед это поможет избежать.
      Он выжидающе умолк, но я не знал, что говорить. Голова у меня шла кругом, только что меня переполняли сладкие грезы, в том числе и о счастье с Эвелин, и вдруг - эти холодные отрезвляющие и опустошающие слова. Тон сэра Фредерика становился все более мрачным:
      - Мы покамест не знаем, кто убил Хьюго, но нам уже известно, какую бурю вызвал его приезд, который в конечном счете стоил ему жизни. Едва ли приходится сомневаться, что кто-то решил избавиться от него из-за его притязаний на этот дом. И это при том, что у него было и моральное, и юридическое право, он был законным наследником. А теперь и вы туда же... Что вызовет еще большую бурю негодования, вполне справедливого. Неужели вы не понимаете, на что идете?
      Я еще хорохорился, пытался с ним спорить:
      - Вы нарочно хотите меня запугать...
      - Да, хочу,- рявкнул сэр Фредерик.- По-моему, вам это совершенно необходимо, ибо вы не ведаете, что творите.
      - Но моя смерть никому ничего не даст,- вспомнил я аргументы Марселя.Ведь так? Если кто-то решит от меня избавиться, все имущество перейдет моим наследникам.
      - Да, если акт дарения действительно будет оформлен. Но почему вы так уверены, что кому-то не захочется устранить вас до того, как этот документ получит юридическую силу? Марселю в любом случае бояться нечего, завещание в его пользу уже существует, и по всей видимости, вполне действенное - с точки зрения закона. Но у вас положение в корне иное, впрочем, я не исключаю, что пока вы кому-то нужны - в качестве удобного и надежного орудия... да, вам нечего опасаться, пока не будут оформлены документы, удостоверяющие акт дарения, все эти процедуры растягиваются иногда надолго. Ну а потом...- он красноречиво взмахнул рукой, будто отправляя меня в вечность.
      Такой вариант вообще не приходил мне в голову. Но выслушав сэра Фредерика, я, признаться, не принял всерьез его мрачные прогнозы. Со мной наверняка ничего подобного не случится. Я надеялся, что на этом наша приятная беседа завершится. Но это было еще не все. Сэр Фредерик снова откинулся на пинку кресла и заговорил чуть более спокойным тоном:
      - В сущности, я собирался говорить с вами о другом. Единственное, о чем я прошу: подумайте хорошенько! Во-первых, о том, что убийца наверняка здесь, среди нас, и почти наверняка убийство было совершено из-за дома и прочего имущества. Во-вторых, имейте в виду: под давшись алчности... желанию заполучить этот дом, вы станете совсем другим человеком, с другими взглядами и устремлениями. Приготовьтесь к тому, что вы станете более расчетливым, приучитесь лгать самому себе, забудете о карьере врача. И все это только ради того, чтобы оказаться в окружении людей, совершенно далеких вам по духу и по воспитанию, для которых вы все равно останетесь чужаком и выскочкой. Короче говоря, вы обречете себя на жалкое существование, на жизнь, полную бесконечных забот, раздоров и дрязг. А что взамен? Ничего, никакой отдушины. Ни в чем.
      - Скорее всего, ничего вообще не произойдет,- буркнул я.
      - Скорее всего,- согласился сэр Фредерик с досадной готовностью.- Это было бы для вас лучшим вариантом. Тогда тем более есть резон взглянуть на все трезво. Если Марсель доведет свою затею до конца, вы пропадете, да-да, пропадете. Если он одумается, тогда вы всю жизнь будете переживать, испытывать жгучую обиду. Будете чувствовать себя manque {Несостоявшимся (фр.)} землевладельцем и донимать своих знакомых рассказами о том, как все было бы, если бы... Таких людей легионы, считающих что их надули, лишили законной собственности, и постоянно об этом твердящих. Так что "беги со всех ног и помни, кто ты такая", как говорила Черная королева {Имеется в виду персонаж сказки Л. Кэрролла "Алиса в Зазеркалье".}.
      Он рывком встал и направился к двери.
      Глава 17
      А я застыл на месте, и даже ничего не смог ответить. Меня душила обида, будто я был ребенком, у которого отобрали только что подаренную игрушку. Но чем сильнее разгоралась моя обида, тем больше я понимал, насколько справедливы доводы мистера Фредерика. На пороге он обернулся:
      - Да, кстати,- сказал он,- полиция считает, что Хьюго застрелили у границы кустов, откуда он следил за дорожкой. Стрелявший прятался сзади, за каким-то стволом, а может, даже на самой дорожке, чуть в глубине. Полицейские увидели то, чего не заметили мы с вами: на мысках его туфель были кусочки мха, и две борозды на дорожке, прочерченные этими мысками. Часть листьев, зажатых в его правой руке - сорваны с бука, а буки растут вдоль зарослей рододендронов. Полиции удалось выстроить точную картину: где стоял Хьюго, где стоял его убийца, и как Хьюго, еще живого, тащили к кустам рододендронов, где мы его с вами и лицезрели.
      Это сообщение так меня потрясло, что я тут же снова обрел дар речи:
      - Они нашли оружие?- спросил я.
      - Да, нашли. Стреляли из кольта, пуля американского производства. Она застряла в стволе дерева. Называли калибр, но подобные вещи не держатся у меня в голове, я в пистолетах плохо разбираюсь. Револьвер из дома. Джим говорит, что хранился он в ружейной комнате, а значит, взять его мог кто угодно. Револьвер принадлежал его отцу. Сам он почти им не пользовался, стрелял несколько раз в мишень, у них там тир в галерее, расположенной на втором этаже. Исключительно ради спортивного интереса. Сказал, он вообще ничего не знает ни про хранящееся в доме оружие, ни про запасы патронов. Полицейским его поведение очень не понравилось, они только и ждут мало-мальски подходящий повод, чтобы его зацапать.
      - И как вы думаете, когда им это удастся, сэр?- спросил я, сразу почувствовав себя гораздо лучше, мое недовольство сэром Фредериком стремительно улетучивалось, сменяясь чувством жгучего стыда.
      - А-а!- воскликнул сэр Фредерик, снова переступая порог.- Вот это совсем другой разговор! Им нужно собрать воедино много разрозненных фактов, тщательно их проанализировать, и наверняка появится еще много неизвестных пока подробностей. И уже только после этого картина хоть как-то прояснится. Но пока все на стадии рутинной проверки и сбора информации, полицейские не могут ничего утверждать, понимаете? Они могут только строить предположения, как простые смертные, вроде нас с вами. Пока можно лишь с точностью утверждать, что стреляли в Хьюго с расстояния в шесть-семь футов. И что дотащить до кустов его мог любой, даже не особо сильный человек.
      - Вы сказали, что, когда Хьюго тащили, он был еще жив?- решил уточнить я. К этому моменту я тоже уже выбрался из кресла, и так же, как и сэр Фредерик, подо шел к камину, забыв о недавних спорах.- Так что же у него была за рана?
      - Пуля вошла вот здесь,- он развернул меня и ткнул пальцем в спину,- а вышла здесь,- он развернул меня вспять и сильно нажал на очень чувствительное место - под шестым ребром.- Бедняга наверняка сразу рухнул, и его, умирающего, потащили к тому месту, где мы с вами увидели уже окоченевший труп. Бедняга, похоже, не сопротивлялся. Судя по положению тела, судорожно сжатые руки - это следствие агонии. Стрелявший целился в сердце, но промахнулся. Пуля прошла гораздо ниже.
      Какое-то время я осмысливал услышанное. Потом, вспомнив одну деталь, решил переспросить:
      - Вы вроде бы говорили, что револьвер был взят отсюда, из оружейной комнаты? А где же они его потом нашли?
      - Им и не пришлось особо искать,- усмехнулся сэр Фредерик.- В пруду.
      - О боже!- вырвалось у меня, так как я тут же вспомнил, как мы сидели с Эвелин на каменной скамье, и надо же... оказывается, все это время под пеленой из круглых листьев, погрузившись в ил, покоился кольт. По крайней мере, я очень живо это себе представил.- Какое он странное выбрал место!
      - И чем же вас не устраивает этот милый пруд?- спросил сэр Фредерик, облокачиваясь на каминную полку и размахивая перед моей физиономией моноклем, примерно так обычно размахивают морковкой перед мордой слишком медлительного осла.- А вы сами разве не выбрали бы это место, если бы вам нужно было срочно избавиться от револьвера?
      Я с опаской посмотрел на профессора, но увидел, что он улыбается.
      - Нет, конечно. Во-первых, я бы сообразил, что искать будут в первую очередь именно в пруду,- начал я, но, уловив лукавую искорку в его глазах, спешно добавил: - но не исключено, что убийца сделал это нарочно, он хотел, чтобы револьвер был найден.
      - Верно!- сэр Фредерик одобрительно кивнул, как экзаменатор, наконец сумевший добиться от тупого студента хоть одного правильного ответа.
      - И к тому же это имело смысл лишь в том случае,- медленно проговорил я,- если известен владелец револьвера, чтобы все подозрения пали на него.
      Сэр Фредерик снова удовлетворенно кивнул.
      - Владельцем его был отец Джима, следовательно, самое логичное предположение таково: теперь этот револьвер принадлежит...
      - Джиму!- заорал я, пораженный тем, что все пути в конце концов ведут именно к нему.
      - Джим уверяет, что совершенно не умеет им пользоваться, и тут же проговаривается, что от скуки все-таки несколько раз стрелял из него в мишень в их домашнем тире, который был устроен наверху в галерее.
      - И он это признал?!
      - Сначала, конечно, отпирался. Потом стал говорить, что ему трудно сейчас вспомнить, может, и попробовал пару раз стрельнуть, что вообще-то он предпочитает дробовики и охотничьи ружья. И все показания примерно в таком же духе... поэтому я и сказал, что он произвел на полицию очень неважное впечатление.
      - А на вас, сэр?- спросил я.- На вас он тоже произвел неважное впечатление?
      Сэр Фредерик призадумался.
      - Хороший вопрос,- похвалил меня он,- но ответить на него не так-то просто... м-да. Мне показалось, что он испытывает неловкость, оттого что я стал свидетелем его нелепого поведения. Но что заставляло его так себя вести: страх перед разоблачением или природная застенчивость, ей-богу, мне судить трудно.
      - Вы говорили, что пуля - американская. Про пулю что-нибудь еще стало известно?
      Сэр Фредерик покачал головой.
      - По моим сведениям - ничего. Коробку с неиспользованными патронами не нашли. Джим уверяет, что тоже ничего про них не знает. Полиция, конечно, пытается установить, так сказать, возможный источник, но... Вся штука в том, что в этом доме живут заядлые путешественники. Практически все они хоть раз да побывали в Америке: и Джим, и Урсула, и тетушка с дядюшкой, и Пармур. Все, кроме мисс Росс. Впрочем, это не так уж важно, патрон убийца мог и позаимствовать. Для некоторых калибров не так уж важно, чье производство, американское или отечественное.
      - Пуля у стрелявшего была своя,- сказал я,- потому что хватать ее где-то сгоряча - это же сильный риск, полиция тут же набредет на след. Вот только зачем она ему понадобилась? А что, если совсем не для того, чтобы застрелить Хьюго?
      - Ну да, возможно, он собирался застрелить кого-то еще,- согласился сэр Фредерик,- или пустить эту пулю в свой собственный лоб. Остается только гадать...
      Я все раздумывал о прудике с лилиями.
      - Действительно, почему револьвер он бросил в пруд?- продолжал рассуждать я.- Это же опасно. Представьте: выстрелив, убийца бежит по газону, ярко освещенному луной, оставляя следы на траве, рискуя быть замеченным, ведь в любой момент из дома мог кто-нибудь выйти. Между прочим, Марсель выходил в ту ночь. Нам известно, что он хотел встретиться с Хьюго. Если он выходил из парадной двери, то наверняка мог заметить человека, бегущего к пруду. Впрочем, Марсель мог выйти чуть раньше или чуть позже этого момента... Но в любом случае, как же убийца мог на такое решиться?
      - А, возможно, он и не решился,- предположил сэр Фредерик.- Он мог избавиться от кольта позже, скажем на следующий день.
      - Но это еще более рискованно, ведь в доме уже была полиция!
      - Ну и что? Была и была. Они же не наблюдали за каждым каждую минуту. В любом случае, у стрелявшего было время, пока изучали место преступления и проводили первые опросы. И уж наверняка полицейским и в голову не могло прийти, что убийца осмелится спрятать оружие под одежду. Вот вы сами решились бы? Думаю, едва ли. И я тоже нет. Но будь вы или я убийцей, разумеется умным и хладнокровным, то воспользовались бы этой уловкой. Проходишь спокойно мимо полицейского, спрятав кольт под пиджак, а потом, улучив момент, когда у пруда никого нет, зашвыриваешь его в воду. А если кто-то даже увидит это со стороны, то подумает, что человек приманивает хлебом золотую рыбку. Разумеется, я просто рассуждаю, это только теория.
      - Разумеется,- подхватил я.
      - Вы ведь провели некоторое время у пруда в то роковое утро, мм?
      Я отчаянно покраснел.
      - Да, провел,- с вызовом произнес я, раздосадованный тем, что мне опять приходится оправдываться и защищаться.- Мы разговаривали с мисс Росс все это время. И она вам сразу подтвердит, что я ничего в воду не бросал.
      Сэр Фредерик расхохотался.
      - Вот видите, Сиборн, как просто стать обличителем? На самом деле я спросил без всякой задней мысли. Просто хотел узнать, не заметили ли вы тогда на воде чего-нибудь необычного? Скажем, какое-нибудь зияние среди листьев, покрывающих водную поверхность? Впрочем, после того, как револьвер пошел на дно, листья могли тут же снова сомкнуться. И все же, какой-нибудь надломленный стебелек или оторванный краешек листа.
      - Даже если бы и заметил,- произнес я, сначала мысленно проверив свои воспоминания и не найдя ничего примечательного,- револьвер-то уже все равно найден.
      - Тогда мы могли бы сообщить полиции, что револьвер бросили в воду до того, как вы пришли на пруд,- между прочим, это важная деталь, которая помогла бы полицейским быстрее сориентироваться, когда они начнут сопоставлять данные о хронометраже: кто где находился, и когда. Впрочем, я что-то опять слишком увлекся. Кто я? Просто сторонний наблюдатель. Мои предположения могут быть вполне дельными, но это всего лишь предположения. Спокойной ночи, Сиборн.
      На этот раз он действительно удалился, больше ни единым словом не обмолвившись о подарке Марселя, словно уже забыл о нашем с ним споре. Ну ясно, подумал тогда я, он уверен, что сумел меня одолеть, вправить мне мозги.
      Я потом еще долго торчал в библиотеке, втайне грустя о том, что только что лопнул этот изумительный мыльный пузырь: моя мечта о высоком положении в обществе, о благополучии, позволяющем не работать, о власти и бесконечном безделье, о возможности быть чьим-то благодетелем и вести удобно добродетельную жизнь. Нет, это все не для меня. Сэр Фредерик прав: такие самоеды, как я, никогда не избавятся от комплекса вины и угрызений совести, какими бы щедрыми пожертвованиями они ни заглаживали потом свой грех, то, что позарились на чужое... Нет, мне уготовано иное: еще три года студенчества, то есть никаких денег, а потом пятьдесят лет службы за деньги весьма умеренные. Такова судьба большинства практикующих врачей. Станет Эвелин ждать, когда я более или менее встану на ноги? Вот что меня мучило. Она тоже еще совсем молодая, и вроде бы отнеслась к моим словам серьезно. Имею я моральное право спросить ее? Что ж, попробую.
      Но прежде всего следовало найти Марселя и внушить ему, что он напрасно старается, все равно я передарю его подарок... Только вот кому? Во всяком случае, Урсуле - точно, решил я. Если так и не сумею заставить себя вписать в дарственную и ее милого братца.
      Я со вздохом поднялся и потянулся. От долгого сидения затекли все мышцы, а брюки на коленях вытянулись еще больше. Решение было принято, окончательное решение. Я обязан выполнить свой долг, подумал я, с досадой обнаружив, что благие намерения не вызвали в моей душе восторга. Ни малейшего.
      Глава 18
      Приняв решение, хоть важное, хоть не очень, я не успокаиваюсь до тех пор, пока не доведу дело до конца. Особенно, если дело предстоит малоприятное, скажем, поход к зубному врачу. На данный момент таких дел было два: отловить Марселя и сказать ему, что ни при каких обстоятельствах не приму его подарочек, а если он не откажется от своей блажи, то немедленно верну поместье его теперешним владельцам. Второе дело было более трудным объяснение с Эвелин по поводу моего окончательного решения.
      Почему-то предстоящий разговор с Эвелин страшил меня гораздо сильнее, чем разговор с Марселем. Я предчувствовал, что Эвелин, возможно, из-за привязанности ко мне (так хотелось в нее верить!), не сможет отнестись к моему решению объективно. Вместо благородного самопожертвования она воспримет мой отказ как обыкновенную глупость, и даже трусость. Думать и гадать не имело смысла: надо было объясниться напрямик, а после - будь что будет...
      Сначала я отправился в гостиную, но там были только тетя Сюзан и ее безропотный супруг, которые так злобно на меня посмотрели, что я предпочел тут же ретироваться, даже не заходя внутрь. Не представляя, где искать дальше, я побрел к холлу и через распахнутые двери вышел на крытое крыльцо с колоннами, настоящий греческий портик.
      Вечер был теплым, и луна была такой же яркой, как в предыдущие вечера. Пахло свежесрезанной травой и какими-то цветами, по-моему нарциссами. Крыльцо было огромное, размером с целый крестьянский домик, опоясанное каменной балюстрадой, ниже, за террасой, видны были газоны и цветочные клумбы. Облокотившись на грубый каменный поручень, я с какой-то сладкой грустью любовался пейзажем, залитым странным зеленовато-голубым светом и расчерченным огромными черными тенями.
      Вдоль дальнего газона прогуливались мужчина и женщина, я не мог разглядеть кто. Я закурил и погрузился в размышления, но тут меня испугал чей-то тихий голос:
      - А меня не угостишь, Джейк? Тоже что-то вдруг захотелось покурить.
      Резко обернувшись, я увидел Урсулу. Оказывается, она сидела в шезлонге за одной из колонн. А увидев меня, подошла и встала рядом, положив обе руки на поручень балюстрады. Пока я помогал ей раскуривать сигарету, огонек зажигалки выхватил из темноты ее нежный профиль и золотистые волосы. Все-таки она была необыкновенно хороша, особенно сейчас, при этом странном призрачном свете луны, и ее так красило это тихое и задумчивое выражение. И, однако, я был бы счастлив, если бы на ее месте внезапно оказалась Эвелин.
      - А кто это там?- спросил я, тоже потихоньку, уверенный, что и она наблюдает за той парой, и уже знал, что она ответит, сердце мое заранее сжалось от боли.
      - Марсель и Эвелин.
      Я ничего не сказал в ответ, и мы некоторое время просто молча курили. Наконец она произнесла:
      - Когда кого-то бросаешь, то не видишь в этом ничего особенного, правда? Это кажется таким естественным, и если тот, кого ты оставила, начинает роптать, то ты думаешь: боже, какой эгоист! Но когда бросают тебя это совсем другое, правда?
      - Не знаю,- сказал я.- Со мной пока ничего такого не случалось.
      Она ласково потрепала меня по руке:
      - Джейк, дорогой, ты очень хороший. Мы знакомы всего три дня, но я сразу поняла, что ты за человек, честное слово. А знаешь, раньше я всегда первой давала отставку. Оказывается, это очень противно - чувствовать, что с тобой просто поиграли, как с куклой. И к тому же я совершенно не представляю, как должна вести себя в подобной ситуации истинная леди. Но если отвлечься от этого светского шаблона, я полагаю, существует масса способов выразить свои чувства, как сказал бы Марсель.
      Я даже слегка растерялся. Ее голос был мягким и даже веселым, но тон почти угрожающим. Я молчал, не зная, что ответить. Она обхватила обеими руками мое плечо:
      - Надеюсь, ты простишь нас за отвратительную сцену во время завтрака? Ты же знаешь, в каком все сейчас нервозном состоянии. Из-за этого дурацкого завтрашнего дознания. И вообще... эта изматывающая неопределенность и атмосфера подозрительности... Вот и возникла типичная неадекватная реакция на относительно подходящий стимул. Это я уже цитирую Хилари.
      - Да ладно уж,- смущенно пробормотал я.- Я же понимаю ваши чувства. Это Марсель виноват, а реакция... по-моему, вполне адекватная. Это он слишком много болтает. Представляю, каково было вам, когда он выдал вам свою идею: сделать какого-то случайного посетителя, которого никто сюда не звал, хозяином вашего родного дома.- Я стремительно к ней повернулся: - Вы, конечно, тут же подумали, и не без основания, что нищие студенты не отказываются от подобных даров. И напрасно... я решил, что не могу принять то, что мне ни с какого боку не принадлежит. Так что не волнуйся... Я как раз искал Марселя, чтобы сказать ему это.
      Урсула резко отпустила мое плечо, но ничего не сказала. Я был удивлен и даже разочарован, в глубине души я рассчитывал услышать благодарность за то, что не желаю ее грабить и готов отказаться от всех благ, которые мне сулила очередная эскапада Марселя. То же, что она наконец произнесла, крайне меня удивило:
      - Джейк, дорогой, на твоем месте я бы вообще не стала разговаривать на эту тему с Марселем.
      - Но почему?- вырвалось у меня.
      - Потому, дорогой мой мальчик, что у Марселя семь пятниц на неделе.Она вяло махнула рукой в сторону дальнего газона, серебристо поблескивающего под луной - двух маленьких фигурок там уже не было.- Вчера ему вдруг захотелось осчастливить тебя, обеспечить тебе за наш счет безбедное существование до конца жизни.- Она переливчато засмеялась.- А сегодня вечером он, видимо, вообще забыл о твоем существовании.
      - Чепуха!- выпалил я, совершенно убитый ее словами, но упрямо отказываясь им верить.
      - Можешь считать, что я ошибаюсь,- она пожала плечами,- если тебе так спокойнее. Лично я уже не верю никому и ничему.
      - Да перестань!- я отлично понимал душевное состояние Урсулы и даже ей сочувствовал, но согласиться с ней никак не мог. Она попросту ревнует, решил я. До приезда Марселя она изнывала от скуки и faute de mieux {За неимением лучшего (фр.)} позволила себе даже завести роман с Пармуром. Как только появился Марсель, молодой и неотразимый красавец, величие недоступного и непригодного для свадьбы доктора сразу померкло. Но Марсель - весельчак и гуляка, его настроение и привязанности переменчивы, как весенняя погода. Он никого тут не воспринимает всерьез. Когда он отбудет восвояси, Урсула сразу его забудет, но зато расстанется с Хилари, и это будет замечательно!
      - А почему бы и нам не пройтись по этим лунным полянам?- Урсула игриво просунула ладошку мне под локоть и потащила к ступенькам.- Пойдем! Ну пойдем же, Джейк!
      Я слегка упирался:
      - А это не будет выглядеть, будто мы...
      - ...шпионим за ними,- догадалась Урсула.- Глупости! Разве я не имею права прогуляться вдоль своих собственных газонов - по крайней мере, до вчерашнего дня они были еще моими - со своим собственным гостем? Пошли!
      Я кривил душою. На самом деле мне не хотелось, чтобы Эвелин увидела меня разгуливающим под ручку с Урсулой. Но деваться мне было некуда, пришлось уступить. Я понимал, что ей просто хочется позлить Марселя, даже заставить его немного поревновать, а мое мнение ее ничуть не интересовало, она и допустить не могла, что у меня оно вообще может быть. Да, мне было гораздо проще уступить, чем спорить с этой взбаломошной красоткой. Мы чинно спустились со ступенек крыльца и побрели в сторону пруда. Наши темные тени медленно плыли сбоку, чуть обгоняя нас, по серебристой траве, вокруг расстилались широкие поляны, мы оба молчали, и она, и я втайне напряженно выжидали, что вот-вот снова увидим пропавшую парочку.
      И вскоре они действительно появились: вышли из-за угла высокой тисовой изгороди. Он не поддерживал ее под локоть, между ними было даже некоторое расстояние. Самое удивительное, что они не разговаривали, что для Марселя было совершенно нетипично. Завидев нас, Марсель тут же ускорил шаг и устремился нам навстречу, как будто даже обрадовавшись. Он весело и сердечно нас поприветствовал, впрочем, возможно, это была лишь игра, чтобы успокоить Урсулу.
      - Привет!- крикнул он.- А вас как сюда занесло?- Он подбежал к Урсуле и, бесцеремонно схватив ее за руку, потащил прочь от меня. И тут же к нему вернулось все его красноречие. Урсула поначалу холодно отвечала на его вопросы, но я видел, что скоро она растает, не устоит перед его озорным ерничаньем и простодушием: видимо, ему и в голову не могло прийти, что кто-то может на него обижаться. Не успели они отойти всего на несколько ярдов, как Урсула уже беспечно хохотала.
      - Ты погляди, как им весело, пусть дальше идут одни?- предложил я Эвелин.
      Мы стояли неподалеку от лесенки, ведущей к пруду. Эвелин молчала.
      - Давай спустимся и посидим немного. Пруд, наверное, отлично смотрится при лунном свете.
      Я никак не мог пережить ее "измену" с Марселем, но у меня хватило ума ни единым словом не выдать своего недовольства. Я уже понял, что Эвелин очень гордое существо и вряд ли потерпит, чтобы какой-то едва знакомый тип диктовал ей свои правила. Я старался придать своему голосу ту же нежность, что и днем, но в нем проскальзывали жесткие нотки, поскольку моя собственная гордость была, безусловно, уязвлена, хотя и не очень сильно.
      - Думаешь, стоит?- усталым голосом спросила она.- А может, лучше догоним их?
      Я расхохотался, однако довольно натужно.
      - Вряд ли им это понравится,- скептически заметил я.- Мне показалось, что они были рады от нас избавиться.- И тут у меня все-таки вырвалось: - А что вы с Марселем делали ночью в саду? Он рассказывал тебе о своем последнем приключении?
      Эвелин молчала, и я почувствовал, что веду себя глупее некуда, но, как все ревнивцы, не мог остановиться и продолжал нести всякую чушь:
      - У тебя же хватило сил разгуливать ночью по всем этим дорожкам... Неужели так трудно просто посидеть со мной у пруда? Только несколько минут?
      - Ну хорошо,- вздохнула Эвелин, я услышал в ее голосе усталую покорность, но и это меня не остановило. Схватив ее за руку, я начал спускаться по чуть выщербленным ступенькам, пытаясь совладать со своим нелепым раздражением.
      - Идем!- бросил я ей через плечо.- Вот увидишь, пруд наверняка выглядит потрясающе при лунном свете.
      Он действительно выглядел потрясающе: на черной воде дрожали сверкающие, как бриллианты, лунные блики. Поразительно! Даже дренаж дна, проведенный полицией, почти не нарушил первозданной прелести этого уголка. На углах стен, окружавших пруд были статуи купидонов, четверо кудрявых шалунишек нацелили свои стрелы на середину пруда, словно хотели прострелить какую-нибудь рыбешку или бутон лилии. При лунном свете можно было увидеть лишь силуэты лучников, а их хитрые рожицы разглядеть было невозможно. Засунув руки в карманы, я спускался дальше, напевая себе под нос какую-то прилипчивую песенку. Эвелин шла следом за мной.
      Вокруг было тихо, только знакомое уханье совы вдалеке нарушало это безмолвие. Урсула и Марсель тоже были уже далеко, их не было слышно. Однако что-то заставило меня внезапно остановиться и оглядеться по сторонам. И почему-то расхотелось идти дальше. Я подумал, что это из-за Эвелин, ее явное нежелание побыть со мной вдвоем разрушило романтическую атмосферу. И к тому же от всей этой чарующей красоты веяло холодом и даже некоторой жутью. Окончательно приуныв, я уже готов был развернуться к отправиться наверх, как вдруг обратил внимание на некую странную деталь... В углу, между серовато-желтых сейчас стен что-то темнело. Я напряг глаза и пригляделся: там кто-то сидел, прислонившись к стене и вытянув перед собой ногу. Тусклый лунный свет выхватил из тьмы кончик начищенного лакированного ботинка.
      Я совершенно отчетливо почувствовал, как мои волосы встали дыбом.
      - Что случилось?- услышал я голосок Эвелин; так и не дождавшись моего ответа, она снова спросила: - Джейк, что случилось?- и вот она уже подошла и схватила меня за руку.- Ты там что-то увидел?
      - Да,- невозмутимым тоном произнес я. И, сохраняя полное присутствие духа, преодолел последние две ступеньки и направился по выложенной плитами дорожке к странной тени. Вскоре я уверился в том, что ботинок мне не примерещился, я уже мог разглядеть и ногу. Обогнув пруд, я оказался у того угла и остановился у распростершейся там на скамье темной фигуры. Лица я не увидел, оно было повернуто в сторону. Одна рука бессильно свисала с каменного сиденья, другая покоилась на перилах ближайшей к этому углу лесенки. Взяв поникшую голову за подбородок, я развернул ее, уже заранее зная, чье лицо сейчас увижу. Это был Хилари Пармур. Глаза и рот были открыты. Он был мертв, но смерть настигла его совсем недавно. Лицо было еще теплым. На белой рубашке темнело пятно, от которого пахло порохом. Внизу, прямо у моих ног что-то блестело. Револьвер, сообразил я. Видимо, он совсем недавно выпал из правой руки Пармура.
      - О боже!- тихо воскликнул я.- Он застрелился! Значит, наверное, он и есть тот, кто...
      Я не успел докончить фразу и даже обернуться. Сзади раздался глухой стук. Эвелин лежала на каменных плитах в глубоком обмороке.
      Глава 19
      Я не знал, как быть. Оставить Эвелин одну, да еще рядом с трупом, я не мог, и в то же время мне хотелось как можно скорее всех оповестить, избавиться от тяжкой ноши этого кошмарного открытия. Отнести Эвелин домой на руках я тоже не мог - слишком уж далеко. Взбешенный, я зачерпнул из пруда воды и побрызгал ей в лицо, ни на минуту не забывая о трупе, мне казалось, что он смотрит на меня... Я тряс ее за плечи, я звал ее:
      - Эвелин! Эвелин!
      В эту минуту я не испытывал ни нежности, ни даже сочувствия, только раздражение. Она не шевелилась. Осмотревшись по сторонам, я подумал, что придется все-таки оставить ее одну, другого выхода нет... И тут я услышал голоса. Марсель и Урсула! Сначала на верхней ступеньке я увидел его, а потом уже его голос прорвался сквозь мешанину мыслей в моей голове:
      - Эй!- участливо крикнул он.- В чем дело? Что-нибудь случилось?- Он обернулся и бросил через плечо Урсуле: - Что-то с Эвелин.
      Быстро спустившись, он наклонился над нею.
      - Что такое? Она потеряла сознание?
      Я начал свирепо размахивать руками, призывая его увести Урсулу, но Марсель, разумеется, ничего не понял. Он пока еще не увидел темную фигуру в углу и поблескивающий в лунном свете ботинок, да, теперь луна освещала не только мысок, но весь ботинок полностью... А Урсула уже спускалась, медленно, но неотвратимо приближаясь к этому кошмарному месту.
      - Ты расстегнул ей ворот?- поинтересовалась она, не Делая, однако, никаких попыток помочь.- Думаю, это нужно сделать в первую очередь,- сказав это, она посмотрела на лежащую Эвелин и увидела...
      Она сразу поняла, кто это и что произошло. Услышав судорожный вздох, я тут же вскочил, заранее приготовившись подхватить ее. Но Урсула в обморок не упала, она лишь немного покачнулась.
      - Хилари!- громко прошептала она, потом посмотрела на меня.- Ты нашел его здесь. Поэтому она... да?
      Я кивнул и протянул руку, чтобы поддержать ее. Марсель поднял голову и тоже посмотрел в тот угол.
      - Боже мой!
      Итак, мы теперь втроем стояли над бесчувственной Эвелин, но смотрели не на нее, а на Хилари. Никто из нас не решался к нему приблизиться. Прошла примерно минута, когда я все-таки нарушил это гробовое молчание:
      - Я должен позвонить в полицию. Вы побудете с ней? Через пару минут она очнется.- Я обернулся к Марселю.- Давай отнесем ее наверх.
      Мы вдвоем потащили Эвелин на площадку перед лесенкой. Она была гораздо тяжелее, чем я представлял. Она всегда казалась мне невероятно хрупкой. И теперь я был несколько ошарашен тем, что такое воздушное создание очень даже весомо. Как только мы снова положили Эвелин на каменные плиты, она слегка пошевелилась и застонала. Я торопливо попросил:
      - Слушай, Марсель, она приходит в себя. Побудь с ней и проследи, чтобы сюда никто не совался. А Урсулу я заберу с собой. Незачем ей тут торчать.
      Урсула стояла как вкопанная на том же самом месте, где мы ее оставили, и не сводила глаз с мертвого Хилари. Луч луны продвинулся еще немного, выхватив из темноты щиколотку и кромку штанины.
      Я мягко подхватил Урсулу под руку, она безропотно повиновалась.
      Когда мы поравнялись с газоном, я ускорил шаг, чтобы побыстрее доставить ее домой. И тут вдруг она сказала очень обыденным тоном, и от этого ее слова были еще страшнее:
      - А знаешь, это он из-за меня.
      - Ну что ты!- вежливо ужаснулся я, хотя подумал, что, возможно, так оно и есть. Дальнейшие же признания Урсулы еще больше убедили меня в том, что ей действительно требуется утешение, заверения в том, что она не виновата.
      - Конечно из-за меня! Хилари застрелился от отчаяния, кажется, это один из семи смертных грехов? Он часто бывал на грани этого... потому и пил так много. Наши отношения все-таки удерживали его от... крайней меры. Но когда он понял, что потерял меня, тянуть дальше не имело смысла.
      - А он тебя потерял?- осторожно спросил я.
      - Да, разумеется!- сказала она все тем же пугающе обыденным тоном.Теперь я люблю Марселя. Ты же знаешь. Разве стал бы кто-нибудь, увидев Марселя, смотреть на Хилари. Хилари знал, что ему Марселя уже не одолеть.
      - Ты просто им увлеклась,- заверил я ее.- Тебе кажется, что ты его любишь, но на самом деле тебе нравится его необычность. Появился тут как некий сказочный принц, точно по мановению волшебной палочки. Пойми, Марсель неуловим, как свет луны. Ты же не станешь пришпиливать к стене булавкой ускользающий луч?
      Урсула вздохнула и тут же рассмеялась.
      - Ты абсолютно прав! Этим он нас всех и покорил. Мы знаем, что он никогда не станет надежным, верным и скучным. Он - неуловим.
      Дальше мы шли молча, и только уже у самого крыльца я сказал:
      - Послушай, Урсула, а ты не допускаешь, что у него могла быть и другая причина для самоубийства?
      - Нет,- твердо произнесла она, и я понял, что ей действительно не приходит в голову подобная мысль. Она искренне была уверена, что Пармура сгубило ее легкомыслие.- Нет,- снова повторила она.
      Поднявшись на верхнюю ступень, я обернулся и увидел, что она смотрит на меня недоумевающим взглядом. Волосы ее мягко блестели, а губы были страдальчески полуоткрыты.
      - Ты не думаешь,- осторожно продолжил я,- что это каким-то образом связано с убийством Хьюго?
      - Ты хочешь сказать, что это он... Нет, нет, нет!- закричала она и тут же пугливо зажала рот ладонью.
      - Правда, тут есть одно "но",- продолжал рассуждать я,- у него не было мотива... или все-таки был? Вернуть тебе наследство, доставшееся Хьюго?
      - О-о, Джейк,- голос Урсулы дрожал, впервые на моей памяти. Она запинаясь продолжила: - зачем ты это... ты об этом... сказал? Мне и так очень тяжело... Просто...- просто невыносимо. А ты еще хочешь убедить меня, что я сделала из него убийцу, а не... не только труса. Ведь это Же трусость, правда? Взять и покончить с собой? Или ты так не думаешь?
      Я предпочел не затевать никаких дискуссий. Мне было не до споров.
      - Поверь я не хотел,- мягко произнес я,- чтобы ты себя в чем-то упрекала. Я просто спросил, не мог ли он подумать, будто ты втайне мечтаешь, чтобы он решился на это. Он решился, а потом покончил с собой. Возможно, заметив твое увлечение Марселем, он решил больше тебе не мешать и... ушел с дороги.
      - Жаль, что мы с ним вообще встретились!- с горечью воскликнула Урсула,- и, почти отпихнув меня в сторону, стремительно взбежала по ступенькам и скользнула в дверь.
      Я медленно потащился следом, невольно подумав, что она права - жаль. Как ни странно, я был по-настоящему расстроен гибелью доктора. Я никогда не испытывал к нему, казалось бы, естественного презрения, а уж тем более антипатии. Он был из тех натур, которые заставляют вас не осуждать их, а попытаться понять. "Что же довело его до жизни такой?" - вот какой вопрос сразу приходит в голову при встрече с ними.
      Через несколько минут я уже беседовал в холле по телефону со страшим полицейским офицером Маллетом. Он сказал, что немедленно выезжает. Спросил, на месте ли сэр Фредерик Лотон, я обещал его поискать. Выходя из того угла, где стоял телефон, очень плохо освещенного, я замер, увидев, как в парадную дверь входят Марсель и Эвелин. Он бережно обнимал ее за талию, а она покорно к нему прижималась. У лестницы наверх они остановились и нежно друг на друга посмотрели, он слегка покровительственно, она - с простодушной доверчивостью. Потом они начали медленно подниматься, у лестничной клетки второго этажа они столкнулись с сэром Фредериком, спускавшимся вниз.
      - А-а, это вы!- сказал он, вставляя монокль и с любопытством на них уставившись. Словно бы это так забавно, когда человеку плохо...
      - Вам нехорошо, мисс? Что с вами?
      - Только что случилась страшная беда,- раздраженно пояснил Марсель, не замедляя шага.- Джейк сейчас где-то там, внизу. Он вам все расскажет.
      Он повел Эвелин дальше. Сэр Фредерик, проводив их изумленным взглядом, продолжил спуск, еле слышно что-то напевая. Я вышел из своего укрытия и стал его поджидать. Сэр Фредерик заговорил со мной сам.
      - Силы небесные!- добродушно воскликнул он.- Сиборн! Что я такое слышу? Опять трагедия? И кто на этот раз? Во всяком случае, не вы, это очевидно. Марсель и мисс Росс тоже пока целы. Урсула только что промчалась мимо меня точно вихрь, когда я подходил к лестнице. Значит, остается... погодите-ка...
      - Остается доктор Пармур, сэр,- нетерпеливо оборвал его я.- Он застрелился, по крайней мере так мне показалось. Он мертв, и вся картина такова, что это он сам... Я позвонил в полицию, они обещали приехать как можно быстрее.
      - Вот это да!- только и смог выговорить сэр Фредерик и тут же поинтересовался: - И где же он сейчас?
      Я рассказал где и тут же предложил:
      - Хотите на него взглянуть?
      Теперь, когда мне больше не надо было опекать Эвелин и Урсулу, я готов был подключиться к делу.
      Сэр Фредерик, покачав головой, улыбнулся:
      - Нет, Сиборн, с меня, пожалуй, хватит. Пусть теперь поработает полиция, не будем лишать их этого удовольствия. Если я правильно понял, спасти его уже невозможно? И у вас не возникло никаких сомнений в том, что это действительно доктор Пармур? Что ж, тогда нам остается одно: отправиться в гостиную и дожидаться там полиции. А пока эти бравые ребята не прибыли, можем сообщить новость мистеру и миссис Биддолф. Ну и судьба, бедняга Пармур! Подозреваю, никто не станет особо о нем печалиться. Хороший человек, который плохо кончил, слишком уж плохо!
      Он как ни в чем не бывало направился обычной своей легкой походкой в сторону гостиной, снова напевая нехитрый мотив. Я был несколько шокирован, но не мог втайне не восхититься его непрошибаемой невозмутимостью. Двинувшись за ним следом, я поймал себя на том, что мне не терпится увидеть, как воспримет трагическую весть эта "старая гвардия", так я их про себя называл.
      Глава 20
      В полуосвещенной гостиной я сразу же увидел только их. Они сидели друг против дружки за карточным столиком и играли в безик, на лице тетушки обычная кислая гримаса, на его - мировая скорбь. Однако через пару секунд я услышал хорошо знакомый глухой стук, раздавшийся за моей спиной. Я резко обернулся и увидел Джима, только что метнувшего дротик. Оказывается, он притащил в гостиную доску для дартса и повесил на стену рядом с пианино, поскольку там было больше всего света. На наше появление он не обратил ни малейшего внимания и продолжал швырять дротики в доску. Даже не вытащил из кармана левую руку. Мне, если честно, стало досадно, что мы с ним враждуем. После всех переживаний, навалившихся на меня сегодня, я бы и сам с удовольствием поиграл с ним в дартс.
      Сэр Фредерик умел владеть собой гораздо лучше меня. Ему до Джима тоже не было никакого дела, не больше, чем тому до него. Глухие удары дротиков, казалось, ничуть его не смущали. Тетя Сюзан взглянула на него поверх сложенных веером карт, и ее нижняя губа брезгливо отвисла, обнажив желтоватые зубы. Я для нее был просто недостойным мелким пакостником, тогда как великий сэр Фредерик дичью покрупнее. Но суть была одна: оба мы были чужаками, присутствие которых она вынуждена была тем не менее терпеть. Дядю Биддолфа тоже явно огорчало наше неподобающе дерзкое вторжение.
      - Полагаю, вы должны знать, уважаемые, что произошло,- очень спокойно и чинно, без какого-либо нажима произнес сэр Фредерик.- Смерть снова нас посетила. На этот раз она забрала одного из обитателей этого дома.- Он откашлялся, хотя голос его звучал вполне нормально, и с ударением на первом слове добавил: - По-видимому, он погиб от своей собственной руки.- Он умолк и, улыбнувшись, стал раскачивать на шнурке свой монокль.
      Тетя Сюзан при слове "смерть" сразу сложила свой веер из карт, теперь же, когда сэр Фредерик умолк, она резко швырнула стопку карт на обитую зеленым сукном столешницу.
      - Кто?- спросила она.- Кто же он?- по-моему, ей так и хотелось добавить: "Отвечай же своей хозяйке!", но она не могла себе этого позволить.
      - Ради всего святого, кто же он?- словно эхо отозвался Биддолф страдальческим тоном и, разумеется, глядя на тетю Сюзан.
      Сэр Фредерик еще некоторое время держал паузу, но потом смилостивился.
      - На этот раз жертвой пал... доктор Пармур.
      За нашими спинами как раз снова раздался глухой звук дротика, но через секунду Джим уже стоял перед нами.
      - Так вы говорите, что Пармур застрелился?- яростно выпалил он, как будто мы были повинны в случившемся, поскольку посмели явиться с такой неприятной вестью.
      - По-видимому,- снова повторил сэр Фредерик с особым ударением.
      - Ничего удивительного!- Джим пожал плечами.- Так все складывалось, что для него это был наилучший выход.- А где он? Тут, в доме? Вы уверены, что он мертв? А в полицию вы сообщили?
      - А что можно было ожидать от человека с такими привычками?- тетя Сюзан сурово покачала головой и посмотрела на мужа.- Пьяница и бездельник, привыкший жить за чужой счет.- Она взяла со стола свои карты и снова тщательно расправила их наподобие веера.- И очень хорошо, наконец избавились!
      - Помилуйте, мадам!- не выдержал сэр Фредерик.- Думаю, очень немногие из нас посмели бы сказать такое о своем ближнем, только при крайне серьезных претензиях!
      Джим ухмыльнулся:
      - Он был абсолютно бездарным врачом! Жил у нас практически постоянно, но так и не смог поставить отцу верный диагноз!- Он нагло уставился на сэра Фредерика: - А вы-то сами тоже...- Несмотря на весь свой гонор, продолжить он не решился. Его взгляд скользнул вниз, остановившись на раскачивающемся стеклышке монокля.
      - Я сам тоже не лучше, не смог вашего отца вылечить. Вы ведь это хотели сказать?- спросил сэр Фредерик.- Да, вынужден признать: врачу не всегда подвластны злые умыслы природы... и человека.
      Спрятав в кармашек свой монокль, он развернулся и направился к двери.
      Я поспешил за ним. Как только мы покинул холл, сэр Фредерик замедлил шаг, поджидая меня, потом по-дружески сжал мое плечо.
      - Ну и дела, Сиборн,- со вздохом произнес он,- теперь затеют еще одно полицейское расследование, еще одно дознание и прочие прелести. Слава богу, ко второму происшествию я не имею никакого отношения. В отличие от вас. Ведь тело обнаружили опять вы. Черт возьми, у вас просто какой-то нюх на покойников!- Он шутливо похлопал меня по плечу.
      - Да уж,- удрученно пробормотал я.
      - Но ничего,- успокоил меня он,- у вас еще не кончились каникулы, и к тому же я заметил, что вы успели обрести сердечных друзей,- он явно надо мной подтрунивал.- Поэтому почему бы вам еще тут не погостить? А я после завтрашнего дознания должен немедленно отбыть, работы, как говорится, выше головы! Ну да ладно, из-за последней сенсации завтрашнее дознание будет почти формальной процедурой. Полиция наверняка попытается найти связь между первой и второй смертью, а для этого им нужно провести новые опросы, на это требуется время, знаете ли. Надеюсь, сумею попасть на дневной поезд. Не сомневаюсь, что могу на вас положиться: постарайтесь по мере возможности поддержать этих невезучих горемык - особенно Урсулу. Да, я понимаю, вас гораздо больше интересует мисс Эвелин Росс, но не забывайте, как тяжело сейчас Урсуле.
      - Я думаю,- угрюмо пробормотал я,- что ее лучше всех мог бы утешить Марсель.
      Возможно, я несколько переусердствовал, изображая нежелание тут оставаться - на самом деле я страстно этого хотел!- но я не мог допустить, чтобы он возомнил, будто я готов снова ему угождать.
      - Ох-хо-хо!- сэр Фредерик покачал головой.- Разве Марсель способен кого-то утешить? Он умеет тешить только себя!
      С этими словами он энергичным шагом направился к лестнице и стал подниматься, а я стоял и тупо смотрел ему вслед. Постояв, я тоже покачал головой и тоже стал подниматься, только гораздо медленнее.
      Глава 21
      Прибыла полиция. В служебной машине Маллет с доктором и со своим сержантом, в санитарной машине - трое полицейских. Снова холл наполнился рослыми мужчинами с военной выправкой и важными строгими голосами. Снова все мы почувствовали себя виновными, если не в самой смерти доктора, то в дурном с ним обращении или, по меньше мере, в равнодушии. Я проводил полицейских к пруду и, встав в сторонке, наблюдал за тем, как тело фотографировали с разных ракурсов, затем положили на носилки и запихнули в машину. До утра больше никаких полагающихся процедур делать было невозможно, и, задав несколько общих вопросов, полицейские отбыли, поставив у пруда своего стражника. Мы с облегчением вздохнули.
      По своим комнатам все разошлись уже после полуночи. Женщин для опроса вообще не приглашали. Сэр Фредерик сказал, что при их теперешнем душевном состоянии вряд ли можно рассчитывать на какой-либо конструктивный разговор. Маллет согласился: лучше до утра их не беспокоить. Наверх мы поднимались вместе с Марселем. Он молчал, думая о чем-то своем. Ну а я... мы так давно с ним не общались, по крайней мере мне так казалось, что я все никак не мог найти подходящую тему. Собственно говоря, именно мое замешательство и заставило меня начать эти расспросы...
      - Ну и что ты обо всем этом думаешь?- спросил я.- Когда мы все проходили мимо пруда, там, наверху, Пармур, возможно, был еще живым. Кстати, сам ты с какой стороны подошел? Странно, что ты не слышал выстрела.
      - Но я его слышал!
      - Что-что?- я даже остановился - на полпути к лестничной площадке, где лестница разделялась на два крыла.
      - Я слышал выстрел,- мрачно повторил Марсель и пошел дальше, не дожидаясь меня, даже пришлось его догонять.- Что и говорить, мне крупно не повезло. Но я пока не решил, стоит ли кому-нибудь говорить про выстрел,небрежно добавил он.
      Я отметил про себя, что он только что сказал об этом мне, опять беднягу подвела неуемная болтливость. Но он этого даже не осознал, он даже не попросил меня не выдавать его! С бьющимся сердцем я спросил:
      - А где именно ты находился, когда прозвучал выстрел? И ты... ты был один?
      Он не отвечал, но продолжил свои размышления уже вслух:
      - Я очень за нее переживаю... бедная девочка, возможно, была последним человеком, видевшим его живым. А если так, то эти типы из полиции...
      - Какая бедная девочка?- здорово разозлившись, переспросил я.- О которой из них ты говоришь? Догадаться, кто на данный момент пользуется твоей симпатией, абсолютно невозможно, ты ведь то с одной, то с другой!Забыв обо всех своих недавних обещаниях, я разразился обличительной речью: Ты ведешь себя просто непорядочно! Ты сегодня оскорбил чувства Урсулы, очень сильно оскорбил, отправившись гулять с Эвелин. И знай, хоть тебя это совершенно не касается, я все-таки скажу. Мы с Эвелин помолвлены!
      - Чувства Урсулы? Ба-а! Интересно, способна ли она вообще что-то чувствовать? Не она ли довела этого несчастного доктора до могилы? Ну а что касается Эвелин, мой бедный друг,- жалость, проскользнувшая в его голосе, добила меня окончательно,- позволь мне быть откровенным: ты ей совершенно безразличен! Она дала тебе согласие только потому, что ты слишком уж ее донимал. Если я предложу ей завтра же со мной уехать, уверен, она немедленно согласится!
      Я задохнулся от ярости. Я хотел презрительно расхохотаться прямо ему в лицо! Но этот порыв был заглушен предательской леденящей мыслью, вдруг возникшей в моем воспаленном мозгу: "А вдруг он не врет?"
      - Ты так и не ответил на мой вопрос,- не теряя достоинства, холодно произнес я.- Где ты находился, когда услышал выстрел?
      На этот раз он ответил без промедления:
      - На дорожке среди кустов. Мы с Эвелин были вместе, когда он прозвучал. Мне показалось, что она сильно напугана и встревожена, и я начал ее уверять, что на этот раз это действительно какой-нибудь браконьер или егерь, или кто-то решил потренироваться. Я действительно так думал, понимаешь?- И он с недоумением добавил: - Что же такое Пармур ей сказал, когда... ладно, об этом можно спросить у нее и утром. А сегодня бедную девочку не стоит волновать, ей и так досталось.
      - Так ты видел их вдвоем?- спросил я, несколько ошарашенный, потому что никогда не замечал за ними проявлений обоюдной симпатии. Мне казалось, что его интересует только Урсула, несмотря на то, что ему грозила отставка, да и сам он был готов в любой момент порвать эти отношения.
      - Ну да, видел. Они отправились после обеда в парк, а ты их разве не видел? Сам я, уже несколько позже, вышел прогуляться по террасе. И смотрю: она возвращается одна. Скорее всего, он решил остаться внизу, у пруда. Я понял по ее лицу, что ей еще не хочется спать, и предложил пройтись: при свете луны все становится еще более прекрасным! Мы не так много успели пройти, как вдруг раздался этот выстрел. Я думаю, она здорово перепугалась или догадалась, в чем дело. Она очень восприимчива, бедная девочка!
      Я снова весь закипел от ярости, но на этот раз постарался это скрыть.
      - Ты фору дашь любому флюгеру,- я изо всех сил старался говорить небрежно.- Никогда не знаешь, какую из девушек ты решил осчастливить своим обществом. Да, кстати...- мы уже подошли к его двери, и он нетерпеливо взялся за ручку, словно поскорее хотел от меня избавиться,- ты забыл о том, что мне вчера говорил?
      Марсель изумленно вскинул брови:
      - Ты же не станешь ловить меня на слове, вырвавшемся под влиянием благих побуждений?- печальным и даже осуждающим голосом спросил он.Надеюсь, что нет. Это было бы тебя недостойно, мой друг. Мне после дали один дельный совет, сказали, чтобы я обдумал все хорошенько и поговорил с родителями.
      Я усмехнулся.
      - Я смотрю, у тебя плоховато с памятью! Неужели не помнишь, что я первый тебе это посоветовал, а ты категорически не соглашался? Ладно, можешь не волноваться. Все равно я не принял бы твоего щедрого подарочка. Урсула умница, сразу тебя раскусила! Сказала, что глупо принимать твои слова всерьез!
      Марсель вдруг злобно оскалил зубы и застыл, как будто его огрели хлыстом.
      - Урсула!- фыркнул он.- Из-за нее сплошные неприятности и несчастья.
      - Неужели? А совсем недавно ты был от нее в восторге!
      - Именно что был!- он выразительно махнул рукой, будто что-то отбрасывая.- До того, как узнал об этой трагедии. Женщина, способная столь жестоко пренебречь чувствами того, кто ее любит, отвратительна. Я не могу относиться с уважением к женщине, виновной в гибели человека.
      Он опять хотел повернуть ручку и войти, но я продолжал торчать перед ним, как истукан, и ему пришлось остаться.
      - А почему ты так уверен в том, что в его гибели виновата она?- ехидно поинтересовался я.- Разве не собственное слабоволие довело доктора до такой крайности? И раз уж ты считаешь, что это Урсула своим поведением подтолкнула его к самоубийству, то ты и сам тоже к этому Причастен. Ведь так?
      - Я?- он тут же изобразил из себя оскорбленную невинность, ей-богу, я готов был расхохотаться, если бы не откровенная злость, вспыхнувшая в его глазах.- Я-то тут при чем? Я никогда не предлагал ей, даже не намекал, что она ради меня должна бросить своего старого любовника. Более того, я ясно дал понять...
      - Да,- тут же подхватил я,- ты ясно дал понять, что ей не на что рассчитывать, но предварительно старательно морочил девочке голову. А сейчас, когда она нуждается в поддержке, ты вероломно от нее отрекаешься, ты ее, видите ли, осуждаешь! Самодовольный эгоист, вот ты кто!
      Его лицо стало похоже на маску: все перекошенное от ярости, крылья носа побелели. Но меня уже понесло, ничто уже не могло меня остановить, даже если бы я сам этого хотел.
      - А теперь, надо думать, ты хочешь проделать такой же фокус с Эвелин. Сначала заставишь ее уверовать в то, что она для тебя одна-единственная, ты в этом уже попрактиковался в первый же вечер. А после, когда она окончательно мне откажет, ты начнешь изворачиваться, назовешь ее маленькой глупышкой, признаешься, что, к сожалению, уже связан обязательствами с другой! Ну а что касается этого несчастного поместья, тут тоже все предельно ясно. Как только ты получишь на него права, несмотря на все свои протесты и "благие побуждения", ты вцепишься в него мертвой хваткой. Так поступил бы почти всякий на твоем месте. А уважительных причин найдется предостаточно: ты обязан обеспечить свою семью, свою будущую жену, да мало ли кого еще. Кстати, кого еще ты обещал осчастливить своей благородной щедростью, кроме меня? Наверное, Урсулу? А теперь, видимо, подошла очередь Эвелин?
      Марсель продолжал сжимать дверную ручку, и теперь уже с такой силой, что побелели костяшки пальцев. А я почти машинально отметил про себя, как он сейчас красив, с этими темными волосами и побледневшим до молочной белизны лицом, с этой презрительной усмешкой на безупречно очерченных губах.
      - Что ж, я могу сказать только одно,- процедил он сквозь зубы,- я намерен забрать Эвелин отсюда. В этом доме только она достойна моей помощи. Ну а ты... ты грубый неотесанный мужлан. И я рад, что вовремя тебя раскусил.
      Он повернулся к двери, но так и не успел ее открыть, потому что я вцепился ему в плечо и слегка оттащил назад.
      - Ты что же, собрался на ней жениться?!- и бешенстве заорал я.- Зачем же ты мне наплел, что уже обручен?
      Он смерил меня высокомерным взглядом:
      - Право, не стоит так волноваться, мой дорогой друг. Столь почитаемые тобой приличия будут соблюдены. О браке не может быть и речи, я уже говорил тебе, что не волен в выборе спутницы жизни. Эвелин ничего такого от меня и не ждет. Но я предложу ей надежный кров и защиту, мои родители по достоинству оценят ее домовитость, прилежность и заботливость. Главное, вырвать ее из этого логова, где ей платят за все черной неблагодарностью и ненавистью, где невозможно даже сохранить здоровье!
      - То есть ты хочешь сказать,- прохрипел я, от возмущения у меня даже сел голос,- что она настолько глупа, что готова тебе доверить свое будущее? Что же, в таком случае мне остается только отойти в сторонку. Но позволь уж высказаться до конца. Ты, именно ты виноват во всех несчастьях, постигших это, как ты изволил выразиться, логово. Все началось с этого идиотского розыгрыша. Я ни минуты не сомневаюсь, что это была твоя идея - явиться сюда под видом Хьюго. Разумеется, никаких зловещих планов ты не строил, но ради забавы ты готов на все, тебе плевать, что будет после, лишь бы развеять скуку. Да, конечно, не ты его убил, но косвенно ты все равно виноват в смерти своего друга. И еще смеешь предъявлять какие-то претензии Урсуле, тоже мне праведник нашелся!
      - Ч-черт,- прошипел Марсель, на этот раз ему удалось вырваться, я не смог больше его удерживать.
      Отойдя от демонстративно захлопнутой передо мной двери, я почувствовал уныние и даже раскаяние. Несмотря ни на что, Марсель очень мне нравился. Мне было досадно, что всякий раз, когда мы с ним разговаривали, возникали споры и недопонимание. Я вовсе не имел в виду того, что только что ему наговорил. Безусловно, он был слишком легкомысленным и ненадежным, но злодеем уж точно не был. Глупо требовать четкости и надежности от столь артистической переменчивой натуры. Как обычно, меня подвела гнусная привычка все раскладывать по полочкам: это хорошо, это плохо, так полагается, так не полагается...
      Но Эвелин! Неужели все, что он сказал, правда? Неужели я для нее только назойливый зануда? Думать об этом было слишком больно.
      Придя к себе в комнату, я включил свет, потом вышел на середину и стал тупо изучать ковер, это помогало размышлять. Но если я для нее пустое место, почему же она прямо об этом не сказала? Неужто я такой тупица, что все не так понял? Да, поначалу она довольно равнодушно принимала мои ухаживания, это правда; но тогда ее занимали совсем другие проблемы, и потом, откуда ей было знать, что у меня серьезные намерения? В конце-то концов она стала мне доверять! И даже меня не пресекала, правда, принимала мои нежности очень сдержанно. Я объяснял эту сдержанность особенностями характера. И твердил себе, что одна робкая ласка такого создания означает гораздо больше, чем страстные излияния какой-нибудь бойкой девицы. Может быть, я действительно ошибался? Но если так... зачем ей понадобилось вводить меня в заблуждение? Обнадеживать?
      Вглядываясь в огромный красно-желтый затейливый медальон на ковре, я додумался в конечном счете вот до чего: может быть, Эвелин не совсем нормальна? Это часто появляющееся на ее лице выражение ужаса и тревоги, вроде бы совершенно беспричинной, откуда оно? Я вспомнил, что уже видел однажды такой испуганный растерянный взгляд. До этого момента я специально запрещал себе вспоминать, где именно я видел те же страдальчески сведенные брови, и настороженные глаза, и трепещущие, как крылья птицы, руки. Но в глубине души я знал, всегда знал - где.
      Примерно месяц назад преподаватель водил нас в психиатрическую больницу, и я остановился тогда поговорить с одной девушкой. Мне сказали, что она сама изъявила желание пройти курс лечения, что у нее невроз в легкой форме, вполне компенсируемый. Девушка как девушка, внешне совершенно здоровая. Очень хорошенькая, темненькая, как Эвелин, и та же белая кожа и голубые глаза, то же выражение лица, и фасон платья, и утонченные манеры. Когда я начал с ней говорить, лицо ее слегка напряглось, потом появился испуг в глазах, а руки стали беспокойно двигаться, и чем дальше - тем беспокойнее... А потом вдруг рот ее широко распахнулся, и она принялась истошно вопить, так что у меня зазвенело в ушах, и ругаться самыми пошлыми гнусными словами. Вскоре приступ прошел, и она снова стала совершенно спокойной. "Лечение идет ей на пользу,- сказал мне дежурный врач, когда я стал его расспрашивать.- Видели бы вы, в каком состоянии она была в первые дни. Результат жестокого обращения, дома у нее немыслимые условия. Ну ничего, она уже поправляется. Через полмесяца мы ее выпишем".
      Я мысленно себя одернул. Что за дикая идея! Сравнивать Эвелин с этой несчастной девушкой! Эвелин, перед обаянием которой никто не может устоять. "По крайней мере, мужчины точно не могут",- подумал я.
      А ведь действительно. Сначала отец Урсулы, потом Джим, потом Марсель, не говоря уж обо мне. Может быть, доктор Пармур тоже проникся, как знать? Иначе зачем он пригласил ее на прогулку? И, наверное, они сидели вместе у пруда, заросшего лилиями. Иначе почему именно ее он захотел видеть, с ней говорить перед тем, как навсегда покинуть этот бренный мир? Я вспомнил, что однажды все-таки видел их с Эвелин вдвоем. "Да, все в нее влюбляются,продолжал размышлять я,- спрашивается, почему? Не потому ли, что у нее всегда такой печальный и взволнованный вид, что сразу хочется ее защитить и утешить? Тогда как Урсула всегда беззаботна, и весела, и чрезвычайно самоуверенна. Потому так и получается. Объективно она гораздо привлекательнее, но в нее не влюбляются. Только Пармур. Да и был ли он по-настоящему в нее влюблен? Я вспомнил, что он совсем не стремился получить развод. Очень возможно, мои домыслы не так уж невероятны. Возможно, втайне он тоже любил Эвелин, а не Урсулу. Но что это меняет? Во всяком случае, тогда становится понятной неприязнь Урсулы. Как бы мы, мужчины, ни восхищались Урсулой, факт остается фактом: Урсула терпеть ее не может. Но ведь это означает еще и то, вдруг осенило меня, что Пармур застрелился не из-за Урсулы, была какая-то иная причина. Возможно, это Эвелин чем-то его огорчила в те последние минуты, проведенные у пруда? Например, призналась, что собирается уехать. Может, назвала меня, может, Марселя, это сейчас не так уж и важно. Важно, что ее признание могло стать последней каплей.
      Да, безусловно могло. И все же что-то мне подсказывало, что к роковому выстрелу Пармура подтолкнуло не любовное разочарование и не ревность, нет, причина была более глубинной. Правильно сказал сэр Фредерик: Пармур был хорошим человеком, который плохо кончил.
      Глава 22
      По прихоти затейницы судьбы нам всем троим пришлось ехать в Чод на дознание в одной машине: мне, Джиму и Марселю. Сэр Фредерик уехал раньше: по просьбе коронера он отправился туда вместе с полицейским врачом Фицбрауном, чтобы присутствовать при освидетельствовании тела присяжными. Я хорошо представлял, как он с покровительственной улыбкой указывает им на самые "примечательные детали", рассеянно поигрывая моноклем. Наверняка благодаря ему вся процедура выглядела исключительно как научное исследование. Сэр Фредерик не убоялся бы даже путешествия в ад, воспринял бы его как удачную познавательную экскурсию.
      Ну а мы все трое сидели с каменными физиономиями и молчали. Я - рядом с шофером, Марсель и Джим сзади, забившись каждый в свой угол, чтобы быть подальше друг от друга.
      Когда мы подъехали к местному Дому правосудия, там уже собралась небольшая толпа. Впервые в жизни я почувствовал, как это противно, когда тебя нагло разглядывают зеваки, отпуская при этом циничные шуточки. С одной стороны крыльца сбились в стайку женщины с хозяйственными сумками, с другой - скучающие мужчины, прячущие руки в карманах. Все они, даже самые кроткие по виду, явно жаждали насладиться какой-нибудь драмой. Разумеется, зрителей больше интересовали мои спутники, чем я. Джима Алстона все тут знали, я заметил, как он буркнул "здрасте" двум-трем мужчинам. В его адрес никаких дерзостей не звучало, только почтительно повторялось его имя. Когда из машины с обычной своей небрежной элегантностью вылез Марсель, в толпе раздался оживленный ропот, довольно-таки агрессивный. Марсель будто бы ничего не замечал, но в зал вошел с гордо поднятой головой, "вот каналья!" наверняка подумал каждый, видимо, вся его семейка была такой. Мне же лично выпала честь разрядить атмосферу. Мой вид показался собравшимся прямо-таки уморительным, приступы безудержного хохота вызывало все во мне, начиная с рыжей шевелюры и заканчивая грубыми ботинками, которые, к несчастью, еще и поскрипывали при каждом шаге. А уж когда я весь от смущения залился краской, радости толпы уже просто не было предела... Вот когда я в полной мере понял справедливость слов Эпикура. Живи скрытно, призывал он, если хочешь быть счастливым.
      Девушек оставили в покое, они обе еще не оправились от шока. И Маллет признал, что от их присутствия на дознании все рано не будет никакого толку. Тетю Сюзан и дядю Биддолфа никто не понуждал являться на эту процедуру, однако когда мы вошли, они уже сидели в зале. И, честное слово, я был почти счастлив увидеть их знакомые кислые физиономии среди моря незнакомых, на которых было написано откровенное желание полакомиться каким-нибудь скандальчиком.
      Шествовавший сзади полицейский отвел нас к местам, отведенным в этом "просторном чистом и удобном помещении" для свидетелей, именно в таких помещениях закон предписывает проводить дознание. Нас усадили в торце длинного стола напротив коронерского столика с чернильницей, ручками и блоком промокательной бумаги. Места для присяжных располагаясь вдоль стола, перпендикулярно к нам. Вскоре они явились, откуда-то из глубины зала, и расселись. И в который раз меня поразило, какая это слаженная команда, каждый был членом синклита, а его индивидуальность будто бы начисто исчезала. Это было уже некое единое существо. Естественная напряженность от волнения, и бремя ответственности, и страстное желание быть предельно справедливым делали это единое существо довольно устрашающим, как паровой каток. И даже если бы в состав присяжных входили только поэты и художники, эффект был бы таким же. Я рассматривал лица этих семерых человек и видел, что они совершенно разные, однако мне заранее казалось, что все они заодно. По-моему, лучший способ охладить пыл потенциального преступника можно, показав ему несколько фотографий с заседания британских присяжных, особенно в момент вынесения вердикта. Итак, эти семеро заняли свои места, шестеро мужчин и одна женщина. Лица у всех были мрачные и отрешенные, это и понятно, ведь они только что были на освидетельствовании тела Хьюго. Коронер пришел последним, в сопровождении сэра Лотона и Маллета. Коронер был седовласым и худощавым и заметно сутулился. Было в нем что-то чрезвычайно располагающее: в том, как он тщательно раскладывал листочки на столе и неспешно надевал очки, потом посмотрел на всех поверх этих очков, потом снова занялся бумагами. И я подумал: удастся ли и мне когда-нибудь добиться такого профессионализма, а стало быть, и подобного доверия у своих пациентов? Откровенно говоря, я засомневался. Этот седой человек был прирожденным коронером. Я с сожалением подумал, что я не такой.
      Когда все формальности были завершены, коронер объяснил присяжным, насколько ответственна их задача и в чем она состоит, после чего объявил, что приступает к опросу свидетелей. Мое сердце бешено забилось. Я был уверен, что первым вызовут меня. Ведь это я обнаружил тело бедного Хьюго. Однако коронер назвал фамилию Марселя. Он упругим шагом направился к свидетельскому месту, очень броский и безупречно элегантный; еще никогда он не выглядел таким чужаком, и дело было не только в другой национальности. Во всем его облике не было общего с обликом собравшихся обывателей. Однако в торжественной атмосфере, воцарившейся в зале, теперь уже не чувствовалось никакой предвзятости, по крайней мере, ее умело скрывали. Во всех глазах вспыхнул живейший интерес, но никакой враждебности. Коронер, сверившись еще раз со своими записями, сильно наморщил лоб и, глянув на Марселя поверх очков, спросил, достаточно ли хорошо тот понимает по-английски, чтобы отвечать на вопросы.
      Когда тот на своем безупречном английском и практически без акцента заявил, что понимает все великолепно, у коронера слегка отвисла челюсть.
      Марсель произнес присягу, и коронер приступил к допросу, начав с довольно нелепых, но предписанных правилами вопросов. По-видимому, коронер выбрал первым Марселя неспроста: только он мог под присягой засвидетельствовать, что убитый - действительно Хьюго Алстон. Больше никто из присутствовавших никогда не видел Хьюго живым, а если даже и видел, то не знал, кто он такой.
      Марсель подтвердил, что покойный - Хьюго Алстон, двадцати четырех лет от роду. На вопрос коронера о том, откуда ему известен возраст погибшего, Марсель ответил, что хорошо помнит вечеринку трехлетней давности, на которой отмечали совершеннолетие Хьюго, то есть двадцать один год, родился Хьюго в феврале.
      - Там было море шампанского,- с очень серьезным видом добавил Марсель, произнеся слово "шампанское" чуть в нос, и это была единственная уступка французской фонетике. По залу прокатился смутный ропот, слишком легкий, чтобы его можно было с уверенностью назвать смехом. Но вообще-то англичане при любом упоминании спиртного начинают хохотать, будь то битком набитый зал или кучка приятелей. Вероятно, представителям других наций, привыкшим пить вино каждый день, за обедом или за ужином, трудно предвидеть подобную реакцию. Я знал, что Марсель упомянул шампанское лишь потому, что эта деталь помогла ему вспомнить день рождения Хьюго.
      - Вы были знакомы с отцом покойного?- спросил коронер.
      - Я виделся с ним один раз или два,- ответил Марсель,- он часто навещал Хьюго, но не очень-то стремился знакомиться с его друзьями. Хьюго говорил мне, что с английскими его приятелями мистер Алстон не желал знакомиться категорически, он тщательно скрывал свои отношения с сыном. Что они регулярно встречаются. Он запрещал Хьюго даже просто съездить в Англию.
      Коронер прервал Марселя. Очевидно, ему не нужна была сейчас вся история Хьюго, от начала и до конца.
      - Пока на этом остановимся. Это был его первый визит в Англию?
      - Насколько мне известно, первый,- подтвердил Марсель.
      - Вы его сопровождали. По собственному желанию, или по его просьбе?
      - По его просьбе?- обиженно переспросил Марсель.- Это была не просьба, а самое настоящее требование. Хотя я, как мог, отпирался.
      И снова коронер его перебил:
      - Он говорил вам, что в Англию отправляется ради того, чтобы посмотреть на полученный от отца дом и познакомиться со своими сводными братом и сестрой?
      - Минуточку,- Марсель вздохнул, слегка выпятив нижнюю губу,познакомиться... н-нет, не совсем так. Увидеть их - это да.. Потому я и...
      - Об этом мы поговорим чуть позже,- сказал коронер.- Будьте так любезны, отвечайте более конкретно, только на поставленный вопрос... Итак, вы вместе пересекли Канал {Имеется в виду пролив Ла Манш}, в восемь часов приплыли в Лондон, там переночевали, а наутро отправились в Чод.
      - Да.
      - В ночь с девятого на десятое вы оба провели в гостинице "Чодские лучники"?
      - Да.
      - На следующее утро, десятого, вы отправились в имение Алстон-холл, а ваш друг остался в гостинице?
      - Да.
      После полученного только что выговора Марсель решил отвечать на вопросы с предельной конкретностью.
      - Мы пока не станем,- предупредил коронер, снова заглянув в свои бумаги,- обсуждать, почему вы отправились в имение один и в течение нескольких часов выдавали себя за мистера Хьюго. Это заставило бы нас слишком сильно отклониться от главной на данный момент цели: подтвердить время смерти и местонахождение жертвы в момент гибели. Мне известно, что тем же вечером вы обедали в вышеназванной гостинице с вашим другом, и еще в обществе молодой леди, проживающей в имении Алстон-холл. Тогда же вы предложили мистеру Хьюго прийти на следующий вечер в Алстон-холл и спрятаться там в кустах, время было тоже определено. Такая встреча,- он взглянул на присяжных,- практическим любому человеку, не важно, мужчине или женщине, показалась бы весьма странной. Не могли бы вы рассказать, кто был инициатором этой встречи, вы или ваш друг?
      Марсель понял, что однозначным ответом уже не обойтись, и нехотя произнес:
      - Это я ему предложил.
      Коронер деликатно откашлялся.
      - Кхм. И на какое же время вы назначили свидание?
      Марсель сдвинул брови, припоминая:
      - Через некоторое время после ужина, когда взойдет луна. Я не очень хорошо представлял, когда именно она появляется, календаря у меня не было, но подумал, что Хьюго и сам сориентируется.
      Коронер взглянул на карманный календарь.
      - Одиннадцатого числа луна взошла в двадцать один час пятнадцать минут.- Он вопрошающе посмотрел на Марселя.- Вы собирались отправиться на встречу в это время?
      - Едва ли,- Марсель продолжал напряженно морщить брови.- Это слишком рано. Я знал, что, если не набегут облака, какое-то время после обеда луна будет хорошо светить.
      - У вас не было ни календаря, ни ежедневника с календарем. Возможно, вы рассчитывали на то, что они есть у вашего друга?
      - Да нет, и без календаря все было ясно и понятно. Лично я просто посматривал на улицу и ждал, когда луна засветит в полную силу.
      - Когда именно вы отправились к условленному месту?
      - Примерно в половине одиннадцатого, может быть чуть-чуть позже. Луна светила все еще ярко, и я подумал, что он ждет.
      - Вам удалось его увидеть?
      - Нет, сэр. Он не должен был показываться, пока со мной была мисс Алстон. Ведь встреча эта была затеяна только ради...
      - Все ясно,- снова перебил его коронер, и мне опять показалось, что он не хочет, чтобы Марсель выложил всю историю.- Вы видели его в тот вечер? Подумайте хорошенько, прежде чем ответить.
      Думать Марселю было незачем, и он сразу уверенно произнес:
      - Не видел. Я еще раз туда приходил, примерно около двенадцати, уже после того, как возвратился в дом. Однако же ни в назначенном месте, ни поблизости Хьюго не было. Я решил, что он устал меня ждать и ушел. Но теперь я понимаю, что он, видимо, уже был мертв.
      Коронер помрачнел.
      - Это пока еще не установлено, следствие будет продолжено,- он обратился к присяжным: - Попрошу вас не учитывать предположений, высказанных свидетелем. Для процедуры дознания они не имеют никакого значения.- Он снова обернулся к Марселю: - На данный момент у меня к вам больше вопросов нет. Вы можете вернуться на свое место. Но, возможно, мне понадобится вызвать вас еще раз.
      Марсель выглядел несколько озадаченным. Он явно приготовился к длительному допросу. Столь внезапное окончание спектакля несколько его обескуражило. Он медлил пару секунд, потом пытливо посмотрел на коронера, словно ждал, что тот одумается и отменит свое распоряжение, и только потом медленно двинулся к своему стулу.
      Коронер подозвал взмахом руки Маллета, тот подошел к столику и наклонился, они долго о чем-то шептались. Я был уверен, что теперь уж точно моя очередь, однако коронер назвал фамилию и имя сэра Фредерика Лотона. Коронер обращался к нему с подчеркнутым почтением, пояснив, что специально вызвал его вторым, поскольку знает, насколько дорога сэру Фредерику каждая минута. Профессор, гордо расправив плечи, осмотрелся и с видом верховного божества, вершащего все судьбы, направился к свидетельскому месту, небрежно поигрывая своим моноклем. Зрелище было впечатляющим: сэр Фредерик был картинно хорош.
      - Меня призвали вмешаться,- сказал он, отвечая на вопрос коронера,- без пяти шесть. А на само место трагедии я прибыл минут через десять-пятнадцать. Тело покойного лежало частично под кустом, частично на тропинке. Он лежал ничком, правая рука была сжата в кулак, в ней были стиснуты несколько листьев, в локоть левой упирался лоб покойного. Этот человек был мертв уже несколько часов. Rigor mortis {Мертвенная окоченелость (лат.)} была абсолютной.
      - Не могли бы вы назвать время смерти, установленное вами лично?
      - Нет. Я позволил себе произвести лишь поверхностный осмотр тела.
      - Полагаю, вы сразу опознали жертву?
      - Да.
      - Вы были знакомы с этим человеком?
      - Нет, я видел его впервые. Но я узнал его благодаря имевшейся у меня фотографии.
      Коронер откинулся назад и прижал к столешнице обе ладони, будто давал понять, что по поводу фотографии от сэра Фредерика никаких разъяснений не требуется.
      - При поверхностном осмотре, который был вами произведен, у вас возникли какие-либо соображения относительно причины смерти?
      - Да, возникли,- сказал сэр Фредерик.- По моему мнению, покойный был застрелен стоящим сзади человеком, между стрелявшим и жертвой было некоторое расстояние. Никаких дальнейших осмотров я не производил, полагая, что единственная моя обязанность - немедленно известить о случившемся полицию.
      Коронер слегка наклонил голову, подтверждая необыкновенную мудрость принятого сэром Фредериком решения.
      - Затем вы, не мешкая, отправились назад, в дом, и позвонили в полицию? В какое время?
      - В шесть двадцать пять.
      - Вы ведь присутствовали при вскрытии тела?
      - Совершенно верно.
      - Вы согласны с результатами исследования, произведенного полицейским хирургом доктором Фицбрауном?
      - Всецело.
      - Сэр Фредерик, не возникло ли у вас каких-либо замечаний относительно результатов вышеназванного исследования, которые вы хотели бы сейчас назвать, прежде чем отправиться по вашим очень важным, неотложным делам?
      - Нет, ни единого. Я и мой коллега доктор Фицбраун были полностью солидарны в своих выводах.
      - В таком случае мы больше не станем вас задерживать, если, конечно, не возникло вопросов у кого-нибудь из господ присяжных...
      Присяжные тупо посмотрели на сэра Фредерика, потом недоуменно переглянулись. Наконец, голос подала единственная среди них женщина, на ней был твидовый костюм и фетровая шляпа. С первого взгляда было понятно, что она возглавляет местный "Женский институт" {"Женский институт" организация, объединяющая женщин, живущих в сельской местности, в ее рамках действуют различные кружки и комитеты}.
      - Насколько я понимаю,- уверенно произнесла она высоким, чуть резковатым голосом,- показания свидетеля означают, что покойный был вне всяких сомнений убит?- Сама форма вопроса, твердо поджатые губы и решительный кивок как бы говорили: "Если все ясно и так, зачем нам зря тратить время? Почему бы сразу не вынести вердикт и не разойтись по домам?"
      Сэр Фредерик посмотрел на нее с явным одобрением и, по-моему, был абсолютно с ней согласен, но, как человек бывалый и знающий все тонкости коронерских судов, отвечать поостерегся.
      Коронер был обескуражен и даже шокирован.
      - Свидетелям не полагается задавать подобные вопросы,- голос коронера слегка дрожал от негодования и от попыток скрыть это негодование.- Присяжные сами должны решить, имелся ли факт убийства или нет. На основании всей совокупности свидетельских показаний. Данный свидетель высказал свое личное мнение: что пострадавший получил выстрел в спину, произведенный неким человеком с некоторого расстояния. Определять, был ли это несчастный случай или преднамеренное убийство, предстоит именно присяжным. Если выстрел был произведен с целью убийства, то будет вынесен вердикт "убийство". Но на основании имеющихся на данный момент показаний мы можем лишь утверждать, что версия с самоубийством полностью исключается. Вынужден еще раз напомнить всему составу присяжных, что они обязаны полагаться только на факты; они ни в коем случае не должны строить какие-либо абстрактные предположения.
      Он смерил женщину испепеляющим взглядом, но это ее нисколько не смутило. Я понял, что, если бы ей позволили покинуть зал и перемолвиться парой слов с сэром Фредериком и с полицейским хирургом Фицбрауном, она бы за пять минут все для себя решила и с чистым сердцем отправилась бы дальше прихорашивать свои клумбы и грядки.
      - Вы дали исчерпывающие ответы, сэр Фредерик.- Коронер кивком позволил свидетелю удалиться. Что тот и сделал с довольной улыбкой, обращенной ко всем сразу и ни к кому конкретно. Спрятав в кармашек монокль, он аккуратно одернул пиджак, потом что-то сказал Маллету и покинул зал. Вскоре мы услышали ворчание заведенного мотора, и сэр Фредерик был таков. Похоже, обо мне он даже ни разу не вспомнил.
      И снова я замер в ожидании. Ну теперь-то уж точно они захотят послушать человека, обнаружившего тело убитого! Ничего подобного. Следующим вызвали самого Маллета. И он принялся подробно все расписывать: как в полицейский участок поступил звонок, что поступил он в шесть двадцать, как он отправился к месту трагедии и обнаружил там труп, именно в той позе, о которой уведомил его сэр Фредерик. Отметки на тропе и на обуви покойного, а также на его одежде свидетельствовали о том, что тело перетаскивали с внешней стороны кустарников на то место, где оно было обнаружено, тащили его футов десять. Пуля прошла навылет под шестым ребром и застряла в стволе дерева. Экспертиза показала, что пуля - американского производства, используется для кольтов, это револьвер тридцать седьмого калибра с полуторадюймовым цилиндром. Сам револьвер был найден позже, на дне декоративного пруда, расположенного на территории имения Алстон-холл.
      Маллет излагал все с изумительной четкостью, ссылаясь исключительно на уже имевшиеся факты. И тут выяснилось, что есть множество деталей, о которых я ничего не знал. Постепенно он нарисовал подробную картину того, что произошло. По мнению Маллета, в Хьюго стреляли неподалеку от того места, где я его потом нашел Стрелявший, по идее, прицелился в него в тот момент, когда Хьюго стоял на тропе, и его силуэт был тогда четко виден благодаря яркому лунному свету. Баллистики тщательно реконструировали траекторию полета пули. Маллет передал коронеру и присяжным соответствующие диаграммы.
      - Я хотел бы особо остановиться на одном моменте,- сказал Маллет, когда диаграммы были ему возвращены.- Если исходить из того, что стреляли преднамеренно, то неизбежно возникает такой вопрос: с какой стороны подходил стрелявший? По всей видимости, погибший стоял в конце тропы и смотрел в сторону дома, откуда должны были подойти те, кого он ожидал. Любого человека, шедшего ему навстречу, мистер Хьюго сразу бы увидел. Из чего следует, что либо пострадавший хорошо знал стрелявшего, либо тот должен был подкрасться сзади, чтобы остаться незамеченным. А сделать это можно лишь проделав большой путь по тропе, ведущей от самых ворот, которая представляет собой вытянутую дугу, и в эту дугу упирается подъездная аллея. Что-то вроде лука и стрелы.
      Коронер внимательно посмотрел на свидетеля:
      - Так вы исключаете возможность несчастного случая?
      - Да сэр, категорически исключаю,- твердо заявил Маллет.
      Я поразился тому, что на этот раз коронера нисколько не рассердило "абстрактное предположение". Я взглянул на женщину, которой был сделан строгий выговор за то, что она посмела назвать вещи своими именами. Но, вероятно, она попросту не заметила оскорбительной непоследовательности коронера и даже не обиделась. Это было как-то нелогично, но я решил, что такова уж людская натура, и, возможно, эта непредсказуемость и делает всякого человека интересным, всегда.
      Но тут, когда мы все навострили уши, с нетерпением ожидая продолжения, коронер решил завершить допрос Маллета. Честное слово, это все выглядело так, будто они с ним заранее договорились. Еще два-три вопросика, потом снова присяжным была представлена возможность что-то спросить, и через минуту старший полицейский офицер Маллет покинул свидетельское место, нам же оставалось только гадать, что у него на уме. Теперь уже я знал, что вызовут не меня, и оказался прав. Была названа фамилия полицейского врача Фицбрауна.
      Его выступление было кратким. Он сообщил, что жертвой убийства стал молодой человек несколько ниже среднего роста, упитанный, но не очень тяжелый: тело покойного, освобожденное от одежды, весило около десяти стоунов {Один стоун равен 14 фунтам или 6,35 кг}. Причиной смерти стало внутреннее кровотечение и шок, судя по характеру пулевой раны. Стреляли в спину, пуля прошла ниже уровня легких и сердца и вышла наружу под шестым ребром, о чем уже только что сообщил офицер Маллет. Крови было немного, что лишний раз подтверждает: пуля прошла навылет. Ожогов у краев раны не обнаружено. Смерть не была мгновенной: пораженный пулей упал ничком и, падая, инстинктивно хватался за ветки, так как в кулаке у него нашли целую горсть листьев. Его перетащили из другого места, и умер он уж там, где потом было обнаружено тело. Внутреннее кровотечение тоже не было обильным. Стрелявший наверняка целился в сердце, но промахнулся. Тем не менее преступнику удалось достичь своей цели, хотя, как правило, подобные сквозные ранения не приводят к летальному исходу. Моментальный шок от выстрела, от удара пули, потерпевший падает, вероятно парализованный болью и страхом, и в таком состоянии его протаскивают десять ярдов и кладут под вышеупомянутый куст.
      Доктор Фицбраун не был готов назвать точное время смерти; но, по его мнению, таковая произошла не менее чем за восемь часов до вскрытия, которое было произведено примерно в семь часов утра.
      Доктора отпустили. Положив на стол руки, сцепленные в замок, коронер произнес знакомый рефрен:
      - Итак, если у присяжных возникли вопросы...
      Я подумал, что теперь это уже очевидная и бессмысленная формальность и что далее он попросит их вынести вердикт, но тут Маллет поднялся со своего места и, подойдя к коронеру, что-то прошептал ему на ухо. "Ну вот,обрадовался я,- хотя бы Маллет не забыл о том, кто им нашел тело", хотя уже понимал, что мое выступление тоже будет скорее формальным, чем необходимым. Предыдущие свидетели уже разобрали по косточкам всю историю. И мне придется довольствоваться ролью жалкого статиста. Тем не менее я внутренне собрался и приготовился к выходу на сцену...
      - Джеймс Алстон!- вот что я услышал на этот раз.
      Джим медленно побрел к свидетельскому месту. Он старательно храбрился, но у левого угла его рта часто-часто подергивался мускул. Присягу он произнес невразумительно, но на последовавшие вопросы отвечал четко и членораздельно.
      - Покойный, приходившийся вам сводным братом,- начал коронер,- встретил свою кончину ночью в среду, одиннадцатого апреля. По моим сведениям, вы никогда не встречались со своим братом и узнали о его существовании лишь после смерти вашего отца.
      - Да, к сожалению,- со злостью произнес Джим.
      Коронер пристально на него посмотрел.
      - Что означает ваша реплика, почему "к сожалению"?
      - Я имел в виду вот что,- ответил Джим тем же злобным тоном,- если бы раньше узнали о его существовании, то, по крайней мере, для нас не было бы таким шоком узнать, что отец переписал завещание, сделав Хьюго своим наследником.
      Коронер недовольно поджал губы.
      - Эти подробности не имеют отношения к предмету сегодняшнего дознания,напомнил он,- и я бы попросил...
      - Имеют, и самое прямое!- грубо оборвал его Джим.- Человек, стрелявший в Хьюго, хотел от него избавиться, разве не так? А избавиться от него он хотел потому, что Хьюго имел законное право получить дом, верно? Потому все сразу подумали, что это я его... пока я не рассказал полиции про...
      Коронер предупреждающе поднял вверх худую, всю в синих жилках ладонь.
      - Джеймс Алстон,- строго произнес он,- позвольте вам напомнить, что дознание веду я, и потрудитесь отвечать только на те вопросы, которые вам заданы. Как выяснилось, вы располагаете информацией, которая могла бы помочь нам установить точное время смерти вашего брата. Но вы не сообщили ее полиции при первом допросе, а именно - утром двенадцатого апреля. Почему вы этого не сделали?
      - Ну, я...- Джим потупился,- я не был уверен, поэтому, и я подумал... Я испугался, что кого-то подведу под обвинение... кого-то, кого я никогда ни при каких обстоятельствах не стал бы подозревать, и тем более обвинять.
      Взгляд коронера стал откровенно негодующим. Любое сокрытие фактов, даже из лучших побуждений, он считал недопустимым. Я взглянул на присяжных: это единое существо тоже осуждало поведение Джима, но каждый из них по отдельности, скорее всего, ему сочувствовал, и на его месте, возможно, поступил бы точно так же.
      - Вы были обязаны при первом же опросе все рассказать,- пожурил его коронер.- Однако вы впоследствии признали эту свою грубую ошибку: полагаю, под влиянием второй трагедии.
      Коронер, глянув поверх очков, обвел глазами зал. До этого момента он ни разу не упоминал про смерть Пармура.
      - После последнего прискорбного инцидента вы по собственной инициативе сообщили полиции утаенные факты. А они таковы: вечером одиннадцатого апреля приблизительно без пяти десять вы услышали выстрел, донесшийся, как вам показалось, со стороны зарослей из рододендронов. Вы выглянули из окна наружу, но ничего примечательного не увидели.
      - Именно так,- подтвердил Джим.
      - Где вы находились в тот момент?
      - Я находился в бильярдной,- ответил Джим.- Провел там примерно час, я был один, отрабатывал удары.
      - Та часть парка, в которой растут кусты, видна из окна бильярдной?
      - Нет. Ее окна выходят на юг, это фасадная часть. И расположена комната на третьем этаже. Ну а заросли рододендроновых кустов - в юго-западной части. Кроме того, много разных деревьев и кустов растет вдоль тропинок и подъездной аллеи, из-за них еще труднее что-либо разглядеть из окон.
      - Услышав этот выстрел, вы нашли какое-нибудь объяснение для этого звука?
      - Нет. Вообще-то я подумал, что мне померещилось, что я принял за выстрел удар шара о шар, он же был совсем негромким из-за отдаленности. Возможно, это прозвучит глупо, но перепутать звуки действительно может каждый, и уж тем более точно вспомнить потом, что именно ты услышал и когда.
      - Вы утверждаете, что ничего не видели?
      - Ничего.
      - И никого?
      - И никого,- точно эхо, прозвучал ответ Джима.- По крайней мере, тогда, в первый раз. Потом я еще пару раз смотрел в окно.
      - И что же вы видели потом?
      - Видел, как кто-то прохаживался по террасе и по дорожкам, в тот вечер ярко светила луна, видимо многим захотелось прогуляться. В частности, я видел свою сестру в обществе мосье де Совиньи, но это было позже. Они вышли из дома примерно без двадцати одиннадцать и, пройдя вдоль террасы, пошли в сторону зарослей рододендронов.
      - Но это было уже намного позже того момента, когда вы услышали выстрел?
      - Безусловно. Выстрел я услышал, о чем только что сказал, без пяти минут десять.
      - Ну а до десяти вы видели кого-нибудь, кто направлялся бы в сторону зарослей? Или оттуда?
      - Да,- сказал Джим, в зале теперь напряженно следили за каждым его словом.- Я видел... я видел доктора Пармура.
      - Он шел в ту сторону или оттуда возвращался?
      - И то и то. Так получилось, что я выглянул в окно без пятнадцати десять, и увидел, как он вдоль террасы отправляется в ту сторону. Я отошел, стал снова гонять шары, через полчасика решил передохнуть и поглазеть на деревья. Подошел к окну, а там снова Пармур, он уже возвращался.
      - Он был один?- спросил коронер.
      Джим, слегка помешкав, ответил:
      - Да.
      - Значит, сначала туда шел, а потом оттуда возвращался?
      - Да!- пожалуй, слишком громко ответил Джим. Но потом его легкое замешательство прошло, и он снова стал более разговорчивым.
      - Вчера вечером, когда мне сказали, что Пармур застрелился, я сразу подумал: он и есть убийца. Потому и рассказал полиции про тот звук, который показался мне выстрелом. А до вчерашней истории мне казалось, что это нечестно - говорить про то, в чем не уверен.
      Коронер долго смотрел на него, строго и внимательно:
      - Вы жестоко заблуждались,- изрек он наконец,- ваш поступок достоин порицания. Надеюсь, со временем вы поймете, что такое долг перед обществом, и будете сочувствовать жертве насилия, а не преступнику. Есть ли вопросы у кого-нибудь из присяжных?
      Подал голос долговязый и тощий субъект с черными волосами:
      - Мне хотелось бы знать, кого свидетель боялся подвести своим признанием? Доктора Пармура или кого-то еще?
      Взгляд Джима, устремившийся на любознательного присяжного, был полон неодолимой ярости. Джим обернулся к коронеру, ища поддержки. И тот его не подвел.
      - Вопрос снят, как не имеющий отношения к предмету нашего разбирательства,- резко ответил он.- Свидетель не обязан на него отвечать.
      Джим отправился на свое место.
      Ну вот, теперь уж точно я...
      Коронер снова обвел взглядом из-под очков присяжных, потом перевернул листок с записями.
      - Ах да, конечно,- сказал он.- Для полноты картины нам следует еще выслушать молодого человека, обнаружившего тело покойного. Я вызываю Джона Джекоба Сиборна.
      Быстренько ответив всего на два-три вопроса, я подтвердил, что нашел тело. Да, именно там, где его позже увидел сэр Фредерик Лотон и полицейские. Нашел я его в пять сорок. Коронер с улыбкой поинтересовался, что я делал в парке в такую рань? И, по-моему, был вполне удовлетворен моим ответом. А я честно сказал, что был измучен бессонной ночью и поэтому решил прогуляться по свежему воздуху. Никто не воспринимал меня всерьез, даже присяжные почти меня не слушали. Через пять минут меня отпустили, и я с бьющимся сердцем и звоном в ушах поплелся к своему стулу.
      Коронер подвел итоги, проделав это самым тщательным образом. Ни одна деталь не была упущена, однако невозможно было отделаться от ощущения, что все эти факты - лишь видимая верхушка айсберга. Самому же коронеру хорошо известно и то, что скрыто под водой, но по каким-то причинам он предпочитает ревностно охранять эти тайны. Дело явно двигалось к вынесению вердикта, но в конце своей длинной речи коронер коснулся смерти Пармура и сказал, что результаты предстоящего дознания могут иметь самое прямое отношение к проблемам сегодняшним, поэтому он предлагает перенести разбирательство на более поздний срок, когда в нем смогут принять участие и другие свидетели.
      В общем, нас отпускали до поры, до времени на волю. Джиму, как теперешнему главе семьи, пришлось остаться, чтобы оформить разрешение на похороны. Поэтому нам с Марселем пришлось возвращаться без него. За всю дорогу мы не обменялись ни единым словом.
      Когда мы разворачивались, чтобы въехать в ворота, я взглянул на трех каменных обезьянок, усевшихся на вершине одной из колонн: одна из них, прикрывавшая узкой ладошкой рот, честное слово, хохотала над нами.
      Глава 23
      Остаток дня - а это была суббота - прошел в полном унынии.
      Я никак не мог заставить себя выйти на улицу, потому что меня безумно тянуло повидаться с Эвелин, но она не появлялась. Видимо, она пока не оправилась от шока и не хотела, чтобы ее беспокоили. Урсула в столовую все же спускалась, но была очень бледной и отрешенной, и почти все время молчала. Джим все еще не появлялся, он был занят организацией похорон своего сводного брата, которого никогда в жизни не видел. Сэр Фредерик, наверное, отбыл в Лондон, и теперь должен был появиться лишь через несколько дней. Мне подумалось, что он мог бы найти пару минут для того, чтобы поблагодарить меня, ведь я столько для него сделал, но на это рассчитывать не приходилось. Марселя тоже не было видно, он не выходил даже к трапезам. Урсула снова удалялась в свою комнату или отправлялась посмотреть, как идут дела, обычно возложенные на Эвелин, я же оставался с Биддолфами, которые общались исключительно друг с другом, демонстративно меня не замечая.
      Днем прибыл на велосипеде полицейский и вручил мне уведомление: я должен в качестве свидетеля прибыть на дознание по факту смерти Хилари Пармура, назначенное на понедельник. Я спросил у этого парня, будут ли приглашены остальные, на что тот ответил, едва ли. Мне хотелось хоть с кем-нибудь все обсудить, парень был вроде бы не из вредных, и я повел его на кухню и попросил повариху дать нам пару бутылочек пива. Когда мы расположились со стаканами за столом, он уверил меня, что дознание будет абсолютно формальным, и каких-либо сюрпризов мне бояться не стоит. В принципе, признался парень, коронера вполне устраивает версия полиции: самоубийство на почве убийства, и потому вердикт уже ясен заранее: самоубийство. Еще этот малый сказал, что полиция совсем не стремится тащить на допрос обитателей имения Алстон-холл. Там, скорее всего, будут родственники покойного и адвокат его жены. Меня им пришлось вызвать, потому что я обнаружил тело и позвонил в участок, но мое присутствие тоже чистая формальность, так уж полагается.
      - Это понятно,- с горечью отозвался я.- А та леди, которая в последний раз видела доктора Пармура живым, ее тоже вызывают?
      - Если даже и вызывают, то опять же только для протокола,- ответил вездесущий констебль.- Скорее всего, они уже взяли у нее показания. Потому что эта барышня собирается уезжать.
      - Что-что?- вырвалось у меня.- Но я подумал, что полицейские просто решили поменьше ее тревожить, она ведь больна.
      - Может, оно и так,- согласился парень, допивая пиво. Затем он встал и, поправив ремень, добавил: - Но, насколько я понял, вся штука в том, что леди собралась отбыть за границу. Лично я не позволил бы свидетелю уехать до тех пор, пока не собраны все показания. Но для богатых существуют особые правила, они делают то, что удобно им.
      Констебль ушел, оставив меня наедине с моими думами. Обида на Эвелин и злость росли. Я все более четко осознавал, что она бросила меня ради Марселя. В сущности, я ее не винил. В конце концов, мне ли с ним тягаться, да и что я мог ей предложить? А он, возможно, даже на ней женится, если, конечно, она будет действовать с умом, найдет нужную тактику. Мне было горько ее терять, душа моя ныла от боли, но, как это ни парадоксально, отчаянию примешивалось чувство явного облегчения. Теперь я снова был вольным странником, ни о ком больше не нужно думать, мучиться, считая каждую минуту до встречи, изнемогать от тоски. Теперь не нужно будет объясняться с родителями, которые наверняка не одобрили бы мой выбор. В какой-то момент я поймал себя на том, что мне обидно расставаться не столько с самой Эвелин, сколько со сладостной грезой. Как бы то ни было, я решил, что имею право по крайней мере выслушать объяснение, мне надоело, что все вокруг помыкают мной как хотят. Я был распален гневом и обидой, но решил потерпеть до обеда. Если эта обманщица за это время не появится или не пришлет хотя бы записку, поднимусь наверх и непременно попытаюсь с ней увидеться, черт с ними с приличиями. Да, я был основательно расстроен словами констебля, и с каждой минутой меня все больше удручало подозрительное исчезновение Марселя.
      Решение-то я принял, однако при мысли о том, что Эвелин наверняка встретит меня упорным молчанием и почти наверняка рассердится, сердце мое зачастило, а к щекам прилила кровь. Я вспомнил, какое это непредсказуемое и непостижимое создание: посмотришь - сама доброта, кротость и отзывчивость, но иногда... что ж, глупо было перед собой притворяться... да, иногда она была холодна и равнодушна, как каменная стена. Но лишь сейчас, в эти горькие минуты я осознал, что Эвелин всегда вызывала во мне не только желание защитить ее, такую трогательную, хрупкую и беззащитную, но и страх, смешанный с недоумением. А теперь еще я по ее милости оказался в идиотском положении: сама принимала мои ухаживанья и даже согласилась признать нашу тайную помолвку. И вдруг нате вам: совершенно случайно я узнаю, что мне дали отставку, причем без всякого предупреждения. Если я потребую объяснения, меня наверняка обвинят в назойливости. Если же промолчу, она потихоньку упорхнет, ну а я останусь в дураках.
      Я бродил по дому, по коридорам, по лестницам и лестничным площадкам, вверх-вниз, туда-сюда, от нечего делать слонялся по необжитым частям дома. Эти заброшенные спальни были покрыты толстым слоем пыли, на потолках и стенах темнели разводы от сырости, а края ковров были источены прожорливой молью. Боже мой, каким же роскошным был когда-то этот домина! Чувствовалось, что прежде тут жили на широкую ногу! Наверняка всюду сновали десятки слуг и веселились когорты гостей! Теперь лишь пятая часть дома использовалось, а все остальные помещения были в плачевном состоянии. Испытывал ли я сожаление? Трудно сказать. Конечно, было жаль, что такой добротный замечательный дом доведен до полного упадка. Но сокрушаться о том, что Джим и Урсула не могут позволить себе нанять полсотни слуг, чтобы с еще большим комфортом наслаждаться бездельем и ублажать своих друзей, таких же бездельников? Нет, их мне точно не было жаль. Господи, и что тогда на меня нашло? Почему я вбил себе в голову, что буду счастлив среди всей этой ветхой загубленной роскоши, если вдруг стану ее владельцем?
      Ускорив шаг, я поспешил убраться из этих руин, вернуться в обитаемую зону. Никого не было видно, все разбрелись по своим комнатам, кто отдыхать, кто обдумывать все эти бесконечные напасти. Странное дело, где бы я ни находился, в какую бы дверь ни заглядывал, мне почему-то казалось, что я сейчас увижу Пармура. Увижу, как он сидит в кресле, сложив на груди кисти с длинными крепкими пальцами, дремлет или улыбается своим мыслям, вытянув вперед и скрестив коротковатые мощные ноги с маленькими ступнями. Или как он стоит опершись спиной о камин, а сзади на каминной полке - неизменный стаканчик с виски. Да, это и в самом деле было странно. Пока этот человек был жив, я едва его замечал, а теперь я, сам толком того не осознавая, всюду его искал и скучат по нем.
      Скучал, слишком мягко сказано. Его образ буквально меня преследовал: то вспоминалось, как он понимающе мне подмигивает, то лукавая улыбка, то как он звучным своим баритоном обстоятельно рассказывает мне о своем падении. И о своем отчаянии. Рассказывает с усталой усмешкой, сквозь которую, однако, пробивалась щемящая боль. А потом перед моим мысленным взглядом возникла неподвижная темная фигура на той скамье у пруда, заросшего лилиями, и мысок начищенного ботинка, в котором мягко отражался серебристый лунный свет. При всем своем неодолимом безволии и безалаберности доктор умудрился не огрубеть душой, остаться добрым малым. В принципе, я запросто мог представить, как однажды, не выдержав бесконечных терзаний из-за своих неудач, Пармур схватил пистолет и застрелился. Но представить себе, чтобы такой человек мог прокрасться к черному выходу, а потом окольными путями пробраться к кустам и залечь там, выжидая, когда на дорожке появится другой неудачник, во многом схожий с ним самим, простодушный меланхолик Хьюго? Чтобы Хилари Пармур мог выстрелить ему в спину ради благополучия Урсулы Алстон, а значит, в какой-то степени, и своего собственного? Ради этого белого слона {По легенде, один из королей Сиама, желая разорить неугодного подданного, подарил ему священного белого слона, на содержание которого уходило много денег}, именуемого Алстон-холл?
      Нет! Возможно, Пармур был бездельником и мотом, хотя это еще вопрос, справедливо ли так называть человека, жившего на правах гостя, пусть даже и долго, в доме женщины, возомнившей, что она в него влюблена. Но если я хоть немного разбираюсь в людях, он был бездельником совершенно безобидным. Его бедой было отсутствие силы воли, но подлости, жестокости и алчности в его натуре не было. А в том, что он тут торчал, или, точнее говоря, постоянно откладывал свой отъезд, виновата Урсула. Но как только она к нему охладела, если она действительно охладела, разве он не покинул этот дом? Увы, выбрав для этого свой собственный страшный путь... И все-таки... я снова будто наяву увидел Пармура, на этот раз рядом с патефоном, с улыбкой взиравшего на нас, танцующих. И все-таки неужели он решился на такое только из-за холодности Урсулы? Что-то мне не очень в это верилось.
      Наконец подползло время обеда. Однако ни Эвелин, ни Марсель так и не появились. Урсула пришла, и я даже подумал, что можно обойтись без унизительных сцен, оставить Эвелин в покое, лучше бы все узнать от Урсулы. Посидим с ней на террасе, как в тот вечер, когда мы вместе курили. Однако Урсула сразу же после еды убежала к себе и больше не появлялась. Я заметил, что глаза у нее красные - заплаканные. Может быть, и ей теперь всюду мерещился старина Пармур? Скорее даже нехотя я тоже отправился наверх искать Эвелин, откладывать дальше было уже просто некуда.
      Совсем тихонечко постучавшись в дверь, я прижался к ней ухом. Никакого ответа. Я постучался снова, чуть громче. Затем я осмелился приоткрыть дверь, подумав, вдруг Эвелин спит, и я своим стуком могу нечаянно ее разбудить. Я увидел пустую, аккуратно заправленную кровать. На стеганом покрывале были разложены вещи: жакеты, юбки, чулки, шелковое белье, а на полу рядом с кроватью стоял раскрытый чемодан, наполовину заполненный. Я захлопнул дверь, как будто наткнулся на змеиное гнездо, и меня только что укусила гадюка. Значит, это правда! Она собралась уезжать, ни слова не сказав мне, хотя я готов был пожертвовать ради нее своей карьерой! За кого же они меня тут принимают? Как они вообще смеют так со мной обращаться?
      Чуть не лопнув от злости, я развернулся и рысью помчался назад, к апартаментам Марселя, расположенным напротив моей спальни. На этот раз я стучался без всякого стеснения и, выждав секунды две, не больше, сам нахально распахнул дверь. Я нисколько не удивился, увидев Марселя стоящим у камина и взирающим на Эвелин, которая сидела в кресле и не сводила глаз с его пригожего лица. Оба уставились на меня с таким видом, будто в комнату ворвался незнакомец.
      - Прошу прощения за беспокойство,- злобно выпалил я,- но, полагаю, я имею право получить объяснение.
      Эвелин посмотрела на меня округлившимися глазами, потемневшими от ужаса. Она страшно побледнела, но я не испытывал ни малейшей жалости.
      - Объяснение чего?- переспросил Марсель, свирепо оскалившись.- Ты как всегда в своем репертуаре: врываешься без спроса и требуешь отчета.
      - Я не с тобой говорю,- отрезал я,- я обращаюсь к Эвелин.- Я перевел взгляд на Эвелин.- Это правда, что ты скоро уезжаешь из этого дома?
      Эвелин продолжала молча на меня смотреть. Этот тревожный, почти умоляющий взгляд еще день назад тронул бы меня до слез, но теперь... Я только сейчас заметил, насколько странно и нелепо выгладит это страдальческое выражение, будто грубо намалеванные морщины на детском личике. Она решила, что здешняя жизнь слишком сложна, это было ясно, и она нашла, как ей казалось, самый легкий способ избавиться от тягот. И еще мне было ясно, что она сделала окончательный выбор, и отговаривать ее бесполезно. Я тоже неотрывно смотрел в эти синие очи, вероятно смотрел слишком сурово, так как она отвела взгляд и снова обернулась к Марселю. Я подумал, что ей удалось подцепить наконец желанную добычу. И надеялся, что Эвелин хорошо попортит своему спасителю нервы, он с ней еще хлебнет горя. Теперь я не мог понять, чем она меня так приворожила и почему так внезапно исчезла вся моя влюбленность, почему я не испытываю ничего, кроме благодарности за непредвиденное избавление? Подумать только, я едва не взвалил на плечи эту обузу! На всю жизнь! Поистине неисповедимы пути наших ошибок и заблуждений...
      Марсель сделал шажок вперед, готовый броситься на ее защиту, и начал что-то говорить, но я его оборвал:
      - Все нормально, старик. Я просто так зашел, по-свойски,- сказал я ему уже почти добродушно.- Очень уж расстроился, что Эвелин скоро уедет. Ну и на здоровье, раз ей так удобнее. Просто я подумал, могла бы мне сказать, по старой дружбе.- Я невольно заметил, что говорю о ней в третьем лице, как будто Эвелин действительно ребенок или не совсем нормальная особа, не способная трезво оценивать свои поступки.
      Марселю мой дружеский тон не понравился. Даже еще сильнее, чем прежний, ехидный и злобный. Он резко вскинул голову и напряженным голосом произнес:
      - Эвелин уезжает завтра, со мною. Я уже говорил тебе, что хочу дать ей приют в доме моих родителей. Она едет туда по собственному желанию, можешь не сомневаться.- Он вдруг замолчал, и я впервые увидел на его лице смущенное выражение.- Уверен, что тебя порадует эта новость,- произнес он как-то слишком уж осторожно,- я решил жениться на Эвелин.
      - Вот и отлично!- обрадовался я.- Это в корне меняет ситуацию. Я сразу понял, что ты обречен.
      Марсель нервно облизал губы, и я догадался, что его покоробило слово "обречен".
      - Я имел в виду,- бодро продолжил я,- с самого первого вечера, когда вы вдвоем отправились к кустам рододендронов.- Невольно я вспомнил, что именно под таким кустом лежал мертвый Хьюго, и понял, что отныне название этого роскошного чудного растения будет ассоциироваться у меня со смертью.- Ну что ж,- пробормотал я.- Мне остается лишь пожелать вам большого счастья.- Я снова посмотрел на Эвелин и, протянув ей руку, спросил: - Ты не хочешь со мной попрощаться и пожелать мне удачи?
      Она подала мне руку, ее пальцы были совершенно холодными и ни единым движением не отозвались на мое дружеское пожатие. Синие глаза задержались на миг на моем лице, но она меня словно не видела, она смотрела за мое плечо, словно там кто-то стоял. Прежде чем я успел выпустить ее руку, она уже снова перевела взгляд на Марселя, взгляд бесконечно преданный и полный нескрываемого обожания.
      - Всех благ,- весело добавил я и направился к двери.
      Глава 24
      Следующее - воскресное - утро выдалось солнечным и ветреным, совсем как в тот день, когда мы с Эвелин ездили кататься на машине, и я еще тогда возомнил, что мы с ней связаны тайным обетом.
      А сегодня я стоял на крыльце и наблюдал за тем, как шофер укладывает в багажник чемоданы Эвелин. Вместе с чемоданами ее очередного суженого. И недели не прошло с тех пор, как я вторгся в этот дом, чтобы переждать грозу, но у меня было такое ощущение, будто я жил здесь всегда и всегда знал, какие страсти кипят в этом угрюмом доме. Эвелин я пока не видел, но Марсель осчастливил нас за завтраком своим обществом. Он был неотразим, само обаяние, и держался так, будто не происходило всех этих ужасов, он был со всеми любезен и мил. В данный момент он прощался с Урсулой, потому я и вышел на крыльцо, не хотел мешать. Интересно, что он ей там болтал? Окажись я на его месте, мне было бы очень неуютно. Однако когда я Проходил мимо них, он с родственной заботливостью к ней склонился, абсолютно не тушуясь, и крепко пожимал ей Руку. Урсула в этот момент отвела глаза, но я чувствовал, Что она совершенно не сердится на этого ловеласа.
      Наконец он тоже вышел на крыльцо и постоял там некоторое время, оглядываясь по сторонам и застегивая свой дорожный плащ, отлично сидевший на его ладной стройной фигуре. С первого взгляда было видно, что он страстный путешественник, причем предпочитающий ездить везде в одиночестве. И невольно возникал вопрос, зачем ему вообще понадобилась Эвелин, это ведь обуза на всю жизнь. Должен признаться, я здорово ему завидовал. Тому, что он свободно может разъезжать по всему миру, той легкости, с которой он заводит друзей и потом спокойно их бросает, лично я на это никогда не буду способен. И тем не менее теперь, когда при нем Эвелин, Марсель мог бы в чем-то позавидовать и мне. В каком-то смысле я даже счастливее его: у меня нет ни денег, ни красивой наружности, ни обаяния, которые так притягательны. Бедняге Марселю постоянно приходится быть начеку, чтобы вовремя ускользнуть из расставленных сетей. Интересно, удастся ли ему ускользнуть на этот раз? Удивительное дело, совсем недавно я переживал за Эвелин, опасался, что Марсель бросит ее, сломает ей жизнь, а теперь я сочувствовал ему, совсем как тогда, в день его приезда. Я вдруг почувствовал, что его отъезд огорчает меня гораздо сильнее. Я разлюбил Эвелин, окончательно.
      Он подошел плавной упругой походкой и с подкупающей, немного грустной улыбкой, протянул мне руку. Мы обменялись крепким рукопожатием, и он, расчувствовавшись, стиснул левой рукой и мое запястье.
      - До свидания. Ты простишь меня за некоторую distrait {Здесь: забывчивость (фр.)} и за резкость, которые я иногда себе позволял? Понимаешь, смерть Хьюго вывела меня из равновесия, я был раздавлен. Ведь знаешь, я привык его опекать, заботиться. До тех пор пока не нашли бы убийцу или он сам себя чем-нибудь не выдал, не было бы мне ни минуты покоя...
      Тут я его перебил:
      - Ты уверен, что это Пармур застрелил Хьюго?
      - Конечно,- не раздумывая, выпалил он.- А ты нет? Из-за чего же еще он стал бы стреляться?
      - Кто его знает,- неопределенно отозвался я.- Но я никогда бы не подумал, что такой человек, как он, способен кого-то убить.
      Марсель пожал плечами.
      - По-твоему, не способен? А я склонен считать, что все так и было. Пармур покончил с собой, и этот факт говорит сам за себя.
      - Возможно, ты и прав,- не стал спорить я.- Ну что ж, желаю тебе всего самого хорошего. И Эвелин тоже.
      - Спасибо. Добрый ты парень.- Его обволакивающий голос вдруг слегка потускнел, и я услышал легкий вздох.- Ты просто обязан нас как-нибудь навестить. Я пришлю тебе адрес.- Ты ведь приедешь, правда?- Голос его снова зазвенел от азартного воодушевления, и он снова начал тряси обеими руками мою руку.
      - Обязательно,- торжественно пообещал я, хотя прекрасно знал, что никогда к ним не приеду.
      Через минуту на крыльцо вышла Эвелин и, робко озираясь, торопливо спустилась к машине. Шофер держал дверцу распахнутой, и Эвелин так же торопливо юркнула на заднее сиденье. Марсель, еще раз стиснув мою ладонь, тоже забрался в машину. Через минуту их авто уже не было видно, я слушал, как постепенно утихает рык мотора.
      Интересно, что сказали бы об этой парочке три каменные обезьяны, если бы вдруг ожили этой ночью и принялись обсуждать то, чего они насмотрелись и наслушались за сегодняшний день...
      Часть третья
      Глава 1
      Вечером мы с Урсулой решили посидеть на террасе. Было очень тепло, и на небе пылал изумительный огненно-красный закат. Урсула была еще бледна, не так разговорчива, как обычно, но уже вполне походила на себя прежнюю. Была в этой девушке скрытая сила, она умела держать себя в руках и не раскисать. Я понял, что она очень мне нравится. Нет, я не был в нее влюблен, а уж она в меня - тем более. И тем не менее я точно знал, что мое общество ей приятно и даже сегодня необходимо, что со мной ей спокойнее. Я был горд и даже счастлив. Сегодня ей было невмочь торчать в гостиной и смотреть, как Биддолфы играют в безик, и чинно кивать в ответ на их сетования по поводу всех этих напастей, постигших Алстон-холл. Слишком живо эта гостиная напоминала о тех, кого там отныне не будет. О Марселе, поющем "Au clair de la lime", о хрупкой темноволосой Эвелин, загадочно молчаливой, которая участливо на вас смотрит, но всегда думает о чем-то своем. Но самым мучительным было для нее, разумеется, любое напоминание о Хилари Пармуре.
      - Знаешь, Джейк,- вдруг сказала Урсула, когда я поднес зажигалку к ее сигарете,- я рада, что именно тебя вызвали на завтрашнее дознание. Мне кажется... это, конечно, диковато звучит... в общем, мне кажется, что Хилари тоже был бы рад. Ты ему нравился. Он и мне это говорил.
      - Не представляю, чем я мог...- я хотел, как и полагается, вежливо возразить, но она с горячностью меня перебила:
      - Да, говорил, и не раз! Ведь он был очень наблюдательным и многое подмечал, гораздо больше, чем казалось окружающим. Даже я не знала, что он думает о... да мало ли о чем он иногда думал.- Она сделала сильную затяжку, но я не посмел прочесть ей нотацию по этому поводу, хотя следовало бы.
      - Как ты думаешь,- решился спросить я,- он действительно застрелился из-за того... по той причине, на которую ссылается полиция?
      - Ты хочешь знать, верю ли я в то, что это Хилари убил Хьюго? Нет, не верю. Но мне кажется,- она сжала мою руку,- мне кажется, он хотел, чтобы полиция так думала.
      Ничего себе! Я смотрел на нее во все глаза, совершенно обалдевший. Отблески заката слегка подрумянили ее лицо, а волосы теперь напоминали червонное золото. В эти минуты она была прекрасна, волшебно прекрасна...
      - Ерунда!- скептически заключил я.- Пожертвовать собой и своей репутацией - это уж слишком. По крайней мере, в наше время никто не способен на такое благородное безумство.
      - Ты не знаешь Хилари,- вдруг страстно произнесла Урсула, понизив голос.- Его никто не понимал. Все считали его безнадежным неудачником, оттого что он загубил свою карьеру, и видели в нем только никчемного лентяя. Но он был способен на благородные поступки, он умел жертвовать собой, как никто другой.
      - Но зачем? Зачем ему было взваливать на себя такую чудовищную вину? А каково теперь будет его семье? О них он подумал?
      Урсула рассмеялась.
      - Ты имеешь в виду его жену? Детей у них не было, а на него ей плевать. Короче, жену его интересуют только страховые выплаты и все такое прочее.
      - Но она теперь едва ли их получит,- ввернул я.- Давай лучше поговорим о тебе. Он знал, что тебе на него точно не плевать, несмотря на то...- я запнулся: упоминать Марселя было бы сейчас верхом бестактности.
      - Да, он знал, что мне будет тяжко. Но... он мог подумать, что если он этого не сделает, то меня ждет еще более страшный удар,- почти прошептала она.- Что, если он каким-то образом узнал, кто убил Хьюго?- тут она заговорила очень быстро, даже слегка задыхаясь.- Один человек ушел тогда раньше из гостиной, ты помнишь? А чуть позже ушел Хилари, помнишь, как он попросил тебя подменить его у патефона? Тогда я не обратила на это внимания, слишком уж увлечена была... танцами. А потом, когда я начала прокручивать весь тот вечер в голове, то вспомнила: сначала ушел Джим, а следом за ним Хилари. Хилари мог что-то увидеть... или услышать... за те полчаса, которые он отсутствовал. Что-то, что сломало бы мою жизнь, если бы выплыло наружу... Понимаешь?
      Я невольно опасливо стал озираться, крепко вцепившись в подлокотники легкого кресла, хотя говорила она совсем тихо.
      - Силы небесные!- вырвалось у меня.- Где он? Где Джим, я хотел сказать?
      - Уехал куда-то на выходные. Я со вчерашнего дня его не видела. Наверное, консультируется с адвокатами и обсуждает всю эту историю с приятелями. Завещание, найденное при Хьюго, и прочие свалившиеся на нас ужасы и проблемы. Совсем не уверена, что он знал про решение Эвелин уехать. Не думаю, что она ему сказала. Они никому ни словом не обмолвилась, даже мне. Лично я узнала об этом от Марселя.
      - А ты сама... ты веришь, что это сделал Джим?
      - Не знаю, ничего не знаю!- она стиснула своими тонкими изящными пальцами виски.- Но я знаю Джима и поэтому никогда не поверю, что это он. У него бешеный нрав, но он не подлец. Полиция, разумеется, сказала бы, что я его выгораживаю, даже если бы я была абсолютно Уверена в его невиновности и так... так за него не волновалась. Смерь Хьюго была ему очень выгодна, по крайней мере он мог так считать, вот что сказали бы в полиции.
      - Не более выгодна, чем тебе,- уточнил я.
      - Это уж точно!- согласилась Урсула, нисколько на меня не рассердившись. Она на какое-то время задумалась, потом с жаром продолжила:
      - Уверена, что это не он. Что бы ни случилось, я должна оставаться уверенной, иначе можно просто чокнуться. Но... мне все-таки кажется, что Хилари застрелился, потому что подумал на Джима. Понимаешь,- голос ее задрожал,- Хилари внушил себе, что он неудачник, что жизнь не задалась и что врач из него тоже получился не самый лучший. Он здорово сдал после смерти отца. Стал просто неузнаваем. Все не мог простить себе, что не смог раньше поставить диагноз.
      - Но это же глупо!- в сердцах крикнул я.
      - Конечно глупо. Судя по тому, что говорили вы оба, и ты, и сэр Фредерик, правильный диагноз установить было очень трудно. Но Хилари был чересчур требователен, во всяком случае к самому себе.
      - А когда твой отец умер, он жил тут, в имении?- осторожно поинтересовался я.
      - Нет,- сказала Урсула.- У него дом в Чоде, и пациенты тоже есть, но их становилось все меньше, впрочем, это его не очень-то волновало. Пациентами он почти не занимался, а потом, когда попал к нам сюда, окончательно их забросил. Ведь мы своими проблемами отнимали у него уйму времени. Все люди эгоисты. Поначалу отец мой очень к нему благоволил. Он любил менять врачей, Хилари оказался последним. Он довольно часто наезжал к нам на выходные. С удовольствием участвовал в разных развлечениях, мы тут часто играем в разные игры. Гольф, теннис, рыбалка, стрельба, у него все получалось очень даже неплохо...
      - Стрельба!- выпалил я.
      Урсула искоса метнула на меня цепкий взгляд.
      - Да,- не теряя самообладания, произнесла она,- мы иногда занимались стрельбой. Хилари был классным стрелком, и особенно хорошо стрелял из револьвера. Он почти год прожил в Южной Америке. Он нас и научил стрелять. Да, именно он научил нас многим трюкам: например, простреливать карту, стоя наискосок. Одно время мы все просто помешались на этом. На верхнем этаже, в галерее, мы даже устроили тир. Поэтому никто в доме, те же слуги, особо не реагирует на звуки выстрелов. По крайней мере, никто не реагировал до теперешних событий.
      Поразительно! С каким спокойствием она обо все этом рассказывала!
      - Но ведь это очень важные факты! Полиция знает об этом?
      - По крайней мере, о домашнем тире, где у нас было стрельбище, они точно знают, Джим их туда водил, и в ружейную комнату тоже. Мы ничего не скрывали. Про тир все знали, и полицейские тоже.
      - А про то, что Хилари был классным стрелком и всех вас научил стрелять, они знали?
      - Теперь узнают,- все с той же невозмутимостью сказала Урсула.- Раньше мы не говорили. Не считали нужным. Решили, что Хилари сам им расскажет про уроки стрельбы, если сочтет нужным.
      - Но послушай меня, Урсула,- продолжал выяснять я,- если Хьюго был застрелен не Хилари, не тобой и не Джимом, тогда кто же это сделал? А застрелил его точно кто-то из живущих в доме. Марсель не мог знать, где хранится револьвер, верно? Я тоже, к тому же с какой стати мне было в него стрелять? Выходит, остается сэр Фредерик и...
      Я замолчал. Мы с Урсулой уставились друг на друга, осененные одной и той же догадкой, только она была завидно спокойна, а я еле дышал от волнения. Я уже собрался высказаться, но тут на подъездной аллее раздался шум мотора. В густеющих сумерках мы увидели светящиеся подфарники машины Алстонов. Она притормозила у крыльца. Джим выскочил, и автомобиль направился к гаражам.
      Джим медленно поднимался по ступенькам. Урсула пошла ему навстречу. Меня он, похоже, не заметил, потому что я сидел в тени. Войдя в высокий портик с ионическими ребристыми колоннами, Джим остановился и закурил. Лицо его было заметно осунувшимся, от крыльев носа к углам рта пролегли морщины, но румянец был по-прежнему свежим.
      - Тебе что-нибудь удалось?- с ходу спросила она.
      Он кивнул:
      - Они сказали, что оно не годится. Что его легко опротестовать.
      Однако в голосе Джима не прозвучало ни намека на торжество. Голос был усталым, а тон - обыденным.
      - О-о!- Урсула отреагировала на новость тоже весьма сдержанно.- И на каком основании?
      - Оно не по правилам оформлено. Сначала Хьюго написал его на клочке бумаги и подписал его сам. А уже потом позвал Джонсона с женой, чтобы они поставили свои подписи. Но они не присутствовали при том, как он подписывал завещание. Как выяснилось, они даже не знали что засвидетельствовали своими подписями завещание.
      Урсула вцепилась в его рукав.
      - Джим, это действительно правда?
      Он старался не смотреть ей в глаза.
      - Это известно одному только Господу! Но я не просил их ничего такого говорить. Они сами это выложили и готовы повторить свои слова под присягой. Так что если Совиньи не станет ничего оспаривать... или даже если станет...
      Повисла долгая пауза. Потом заговорила Урсула:
      - Все ясно! Похоже, мы так и будем тащить на себе воз - до самой смерти. А я-то размечталась, что удастся избавиться от этой обузы и уехать.
      Джим надменно усмехнулся:
      - Можешь не волноваться! К тому моменту, когда имение снова станет нашим на законных основаниях, мы в" равно не сможем содержать эту махину. После того как с нас вычтут налоги на наследство и гонорары, причитающиеся адвокатам. Мы и сейчас-то еле-еле справляемся Так что твои мечты сбудутся.
      Джим направился к парадной двери, но Урсула остановила его, и по ее голосу я понял: она боится сообщить ему последнюю новость.
      - Джим, ты уже знаешь про Эвелин и Марселя?
      Джим коротко ее оборвал:
      - Да. О'Брайен мне сказал.
      О'Брайен - это был их шофер.
      Пока Джим брел к двери, Урсула смотрела ему вслед. потом медленно подошла ко мне и снова уселась в свое кресло. Я протянул ей пачку с сигаретами, а потом поднес зажигалку. Пару раз затянувшись, она наконец заговорила:
      - Интересно, где они сейчас?
      Голос ее был полон муки и страха, у меня у самого заныло сердце. Но ответил я коротко, последовав примеру Джима, не ставшего распространяться о своих чувствах.
      - Скорее всего в Лондоне. Эвелин ведь нужно оформить заграничный паспорт.
      - У нее есть паспорт. В декабре она ездила вместе с нами в Швейцарию. Джейк!
      - Да!?- резко гаркнул я от неожиданности, потому что Урсула вдруг схватила меня за руку и так громко крикнула, что я подскочил:
      - Почему полицейские позволили им уехать?
      - Они уверены,- начал я снисходительно-терпеливым тоном, как будто разговаривал с ребенком, хотя знал, что она и сама все понимает,- что это сделал Пармур, такой вариант весьма их устраивает. Кто же станет возбуждать уголовное дело против мертвеца? Они подтвердят вердикт о самоубийстве, а заодно вынесут и вердикт по предыдущему дознанию, то есть вину за убийство Хьюго тоже повесят на Пармура.
      - Но он же невиновен!- воскликнула Урсула,- и теперь уже даже не в состоянии себя защитить.
      - Именно этого он и добивался - чтобы все подумали на него,- напомнил я.- Так что не лучше ли оставить все так, как есть, раз он этого хотел?
      - Я этого не вынесу!
      - Придется смириться, теперь уже ничего не поделаешь.
      И тут и она и я словно по команде вытянули шеи, прислушиваясь. Звук поначалу был совсем слабым, совершенно обычный звук, который, однако, заставил нас насторожиться: это был шум подъезжавшего все ближе автомобиля. Урсула снова вцепилась в мою руку. Там, на подъездной аллее, такси лихо свернуло вбок и вскоре оно уже затормозило у крыльца. Даже в сумерках мы сразу определили, кто выскочил из распахнутой дверцы. Он был один. На пару секунд он отвернулся, чтобы расплатиться с шофером, потом стремительно взбежал по ступенькам и помчался было к двери.
      - Марсель!- окликнула Урсула.
      Он резко остановился и, развернувшись, направился к нам.
      - Марсель!- снова вполголоса воскликнула Урсула, протягивая ему обе руки, но он продолжал стоять, не вняв ее призыву. Она сама поднялась и направилась к нему, он же сделал шаг назад и выставил вперед ладонь.
      - Я приехал, чтобы вас предупредить,- его выразительный чарующий голос слегка дрожал.
      Я тоже встал и направился к нему. Марсель вроде бы слегка отшатнулся и на миг загородил рукой лицо. Я взял его под локоть.
      - Что случилось?- спросил я, мягко встряхнув его за плечи.- Где Эвелин?
      - Я оставил ее.
      - Оставил?- изумился я.- Где? Что произошло? Вы поссорились? Ты должен был привезти ее назад.
      - Я подумал, что лучше мне сначала заехать самому.
      Судорожно вздохнув, словно ему не хватало воздуха, он вдруг рухнул в одно из плетеных кресел и разрыдался. Стоявшая рядом Урсула начала гладить его по волосам. Я деликатно ретировался.
      Глава 2
      Я забился в свою комнату и сидел там, не зная, что и думать. О том чтобы лечь, не могло быть и речи. Что же заставило Марселя вернуться? Что между ними произошло? Меня терзало не только любопытство, но и тревога. Я прислушивался к каждому звуку, ко всем шорохам, голосам и шагам, вздрагивая от каждого телефонного звонка и хлопанья двери. Читать я тоже не мог. Было почти двенадцать, когда я услышал тихий стук в дверь. Я открыл. На пороге стояла Урсула.
      - Джейк! Как хорошо, что ты еще не лег! Марселю уже намного лучше, но нервы у него на пределе, он наверняка не сможет уснуть без подходящего лекарства. А я не знаю, что ему дать. Он говорит, что аспирином тут не обойдёшься, я и сама это понимаю, нужно что-то более действенное. Ты не мог бы что-то предложить?
      - Но у меня тут ничего нет, никаких лекарств.
      - Я знаю, но они есть... в комнате Хилари. Ты не проводишь меня туда? И... и не посмотришь, что там у него в аптечке?
      - Да-да, разумеется,- я видел, что даже желание помочь Марселю не могло пересилить ее естественного страха перед опустевшей комнатой, где все напоминало о Хилари, ей было неловко одной рыться в его вещах. Так всегда бывает: любая мелочь, принадлежавшая недавно умершему человеку, рождает боль в душе. Вещи лежат там, где их оставил владелец, и трогать что-то - все равно что совершать святотатство. Я взял Урсулу за руку и повел по коридорчику, потом мы свернули налево и прошли мимо комнаты Эвелин. Комната Пармура находилась в самом конце коридора, там, где начиналось западное крыло. Дверь оказалась запертой.
      - Ничего,- сказала Урсула,- у меня есть свой,- она сняла ключик с кольца, на котором болталось с десяток ключей. Точно такую же связку я видел тогда у Эвелин. Мы вошли, и я включил свет. Комната оказалась просторной, на полу ковер в красных тонах, мебель и светильники - белые. Кругом было множество полок, несколько просторных комодов с бронзовыми ручками, упиравшихся в потолок, столики, длинные шкафы с зеркалами, вделанными в дверцы, поменьше, побольше. Я не мог себе представить, что у кого-то хватило бы всяких одежек и чемоданов, чтобы наполнить все эти пустые емкости. Однако Урсула пояснила мне, что это гостевая комната. Я вспомнил свой небольшой чемоданчик, больше похожий на портфель, в котором лежало несколько носовых платков, пара пижам и зубная щетка, с этим скудным багажом я бы не раздумывая отправился даже в кругосветное путешествие. Мне казалось, что ни один нормальный человек не будет таскать с собой такое количество барахла, на которое явно рассчитаны все эти шкафы и комоды. В стене, параллельной входной двери, я увидел еще одну дверь, ведущую в ванную и в гардеробную. Урсула вошла в ванную, я - за ней.
      - Вот он,- сказала она, подходя к одному из белых шкафчиков.- Хилари здесь держал все лекарства. Думаю, тут наверняка уже порылись полицейские. Но по виду - все в полном порядке, правда?
      Говорила она подчеркнуто небрежным тоном, но я понимал, что это только камуфляж, что ей тяжело тут находиться, поэтому она нарочно со мной разговаривает, чтобы лишний раз убедиться: я рядом, она тут не одна. Она открыла шкафчик еще более миниатюрным ключиком, тоже висевшем на кольце. Внутри были всякие пузырьки, коробочки с пилюлями, бинты в синих обертках.
      - А что все-таки произошло между Эвелин и Марселем?- нарочно спросил я, чтобы отвлечь Урсулу от мыслей о Хилари. Ну и, разумеется, мне хотелось знать, что там у них стряслось.
      - Не знаю,- отозвалась Урсула, робко переставляя пузырьки и коробочки, доставая то одно, то другое.- Спросить я постеснялась.- Поймав мой скептический взгляд, она торопливо добавила: - Это в первый момент, потом я все же спросила, но Марсель лишь покачал головой. Видел бы ты, какой он бледный, и еле держится на ногах, я подумала, лучше сразу отправить его в постель.
      Так что ему все-таки дать? Хилари обычно пил от бессонницы веронал, по ты, наверное, посоветуешь что-то другое, тем более что я никак не могу найти этот дурацкий веронал.- Она вытащила упаковку с растворимыми брикетами слабенькое безобидное успокоительное.- Это ведь тоже что-то успокаивающее, правда? Это подойдет?
      - Но что Марсель собирается делать дальше?- не отставал я.- Не мог же он бросить Эвелин одну, куда же ей деваться?
      - Я действительно ничего не знаю,- сказала Урсула, продолжая рыться в шкафчике.- А вот эти пилюльки? Ой, нет, они, кажется, от простуды. Или от расстройства желудка?- Она протянула мне несколько упаковок с пилюлями и таблетками, обсуждая, что от чего.
      - Мне сегодня вечером звонил Маллет, предупредил, что завтрашнее дознание переносится на послезавтра. А ты знаешь, что завтра - похороны бедного Хьюго, в половине третьего? Марсель сказал, что обязательно пойдет, и Джим тоже должен, в качестве представителя семьи. Боже, какой чудовищный фарс!
      Она расхохоталась, но так неестественно и так громко, что я понял: пора ее отсюда уводить.
      - Вот это, пожалуй, то, что нужно,- сказал я, выбрав пузырек с таблетками снотворного на барбитуратах.- Действуют сразу, и никаких побочных последствий.
      Урсула начала запихивать в шкафчик выгруженные пузырьки и коробочки, и тут вдруг на пол упала какая-то свернутая бумажка. Я машинально ее поднял и машинально же развернул. Это была почтовая квитанция от какого-то заказного письма. Адрес и фамилия получателя были накарябаны кое-как, это обычное дело, мне с трудом удалось их прочесть. Я хотел снова ее свернуть и швырнуть на полку, но до меня вдруг дошло, что я только что прочел свою собственную фамилию.
      Глава 3
      Я снова уставился на квитанцию.
      Там действительно были накарябаны моя фамилия, и имя, и мой домашний адрес. На квитанции темнел штемпель чодской почты. Дата пропечаталась очень четко: 13. Это был день смерти Пармура. Я поднес квиток к светильнику над раковиной и снова хорошенько его рассмотрел. Сомнений не было, уже ни малейших.
      - Урсула!- позвал я.
      Она стремительно обернулась, уловив в моем голосе что-то необычное. Я протянул ей квитанцию. Прочитав нацарапанные карандашом адрес и фамилию, она посмотрела на меня ошарашенным взглядом, ясно было, что она тоже в шоке.
      - Откуда он узнал мой адрес?- промямлил я.- Писем я ни разу не получал, и не думаю, что хоть раз говорил о том, где я живу. Никто не знает, откуда я к вам явился.
      - Наверное, нашел в Медицинском реестре,- задумчиво пробормотала Урсула.- Я видела его у него в шкафу. Он любил его листать. У тебя ведь отец тоже врач? А фамилия у вас довольно редкая.
      - Что да, то да,- признал я,- других Сиборнов в Реестре нет, только мой отец и старший брат. Да, там действительно есть наш адрес. Но какого черта он отослал этот пакет мне домой, если я торчу здесь, у вас?
      Урсула подошла совсем близко.
      - Джейк,- взволнованно произнесла она.- Мне кажется, ты безотлагательно должен этим заняться. Я чувствую, что это что-то очень важное. Хилари наверняка неспроста отослал это письмо тебе домой. Только знаешь... на твоем месте я не стала бы просить переслать его сюда. Мне кажется, ему было важно, чтобы ты прочел его письмо не здесь, а в другом месте. И еще я не стала бы ничего говорить Маллету. Во всяком случае, пока не стала бы.
      - Я мог бы, если постараться, за три часа доехать до дома,- прикинул я.- Но сначала придется позвонить отцу и спросить, пришло ли оно. Не думаю, что он обрадуется, что его подняли среди ночи, но...
      - Позвонить можешь от меня, там есть еще один аппарат,- сказала Урсула.
      Глава 4
      Телефон у нее был бледно-фисташкового цвета и стоял возле огромной двуспальной кровати. Я с опаской присел на самый краешек этого сооружения, накрытого желтым атласным покрывалом. Видна была полоска розовой простыни, спинка изголовья, затянутая шелком, напоминала алтарное церковное убранство. Аппарат стоял на круглом столике, и, дожидаясь, когда меня соединят, я рассеянно рассматривал вещицы, с которыми Урсула, видимо, не желала расставаться даже в постели: пудра, румяна, крем, помада, пилочка для ногтей, лак, апельсиновая жевательная резинка, пара колец, лежащих на раскрытой книжке. У ног моих стояли столь любимые женщинами тапочки без задников, розовые, украшенные птичьим пухом, они их еще называют шлепками. Наверняка такие миленькие тапочки стали причиной не одного растяжения лодыжек, а иногда даже и свернутой шеи. Мои собственные коричневые ботинки выглядели рядом с ними как солдатские сапожищи. В комнате слегка пахло пудрой, этот сладкий аромат щекотал ноздри, хотелось чихнуть. На каминной полке высились изящные позолоченные часы, причудливо украшенные, в средней части они были тонкими, и поэтому напоминали затянутую в корсет нарядную даму. На низеньком туалетном столике с высоким зеркалом было много серебра и хрусталя, какие-то бутылочки и баночки, а сбоку стояла огромная хрустальная ваза с желтыми тюльпанами.
      От приятного ротозейства меня отвлек голос телефонистки, произнесший:
      - Вы на связи.
      И через пару секунд раздался хрипловатый ворчливый голос отца, повторявший ей наш домашний телефон. Честное слово, будь я пациентом, я здорово бы испугался не в урочный час разбуженного доктора. Однако, вспомнил я, несмотря на грубоватое обращение и ворчливость, пациенты совершенно его не боялись. И правильно делали, потому что за внешней строгостью таились неподдельная доброта и заботливость. Я порадовался про себя, что телефон наш стоит рядом с отцовской кроватью.
      - А, это ты, Джейк,- сказал отец, ничуть не рассердившись.- Откуда ты звонишь?
      Я сказал, что звоню из имения Алстон-холл, по не стал уточнять, что нахожусь в спальне молодой хозяйки. Интересно, что бы он сказал, увидев меня в этом роскошном дамском алькове? Одно я знал точно: вывести его из себя практически невозможно.
      - Я знаю, что ты там. Мы прочли в газете, что ты оказался свидетелем этой истории с самоубийством. Там пишут, что состоялось дознание и что его перенесли. Кстати, тут тебе пришло несколько писем. Хочешь, я их перешлю?
      - А среди них есть заказное письмо?- с бьющимся сердцем спросил я.
      - Заказное? По-моему, был такой конверт. Не волнуйся, его мы тоже пришлем.
      - Нет, не нужно. Я сейчас приеду за ним. Буду дома через три часа.
      - Через три часа? Хорошо, мой мальчик. Смотри, поосторожнее, не засни за рулем.
      Я услышал щелчок - это отец повесил трубку. Я, будто наяву, видел, как мой дорогой папаша снова откинулся на подушку и мгновенно уснул. У него было крайне редкое для отца качество: научив нас с братом всему, что он сам знал, он оставил нас в покое. Он никогда не вмешивался в наши дела.
      Я встал и, споткнувшись об эфемерные розовые шлепки, едва не опрокинул хрупкий столик.
      - Урсула,- сказал я,- я сейчас же еду. Ты уверена, что дознание снова перенесли?
      - Да. Маллет сказал, что официальное извещение будет разослано утром. Ты ведь вернешься, правда?
      - Обязательно вернусь,- пообещал я.
      Она подошла ко мне и положила обе руки мне на плечи.
      - Ох, Джейк! Я уже сказала, что он любил тебя.- Ее глаза наполнились слезами.- У тебя нет такого чувства, будто он здесь, в доме, совсем близко, наблюдает за нами и улыбается? Он не верил в загробную жизнь, я тоже не верю, хотя хотелось бы верить. Но я знаю: он что-то хочет нам рассказать, и я рада, что он выбрал тебя.
      Я поцеловал ее в лоб и осушил своим платком ее глаза. Она пропустила сквозь пальцы, как сквозь гребень, белокурые волосы, откинув их назад.
      - Ты иди разогревай машину, а я пока приготовлю термос с чаем и сандвичи.
      На часах было уже пятнадцать минут второго.
      Глава 5
      Никогда еще меня так не радовала быстрая езда, как в ту ночь. Моя машинка словно бы хотела отблагодарить за долгий отдых, и неслась вперед, как птица, чутко отзываясь на все переключения скорости и повороты рулевого колеса. Дороги были пусты. Луна только-только стала убывать, и свет ее был по-прежнему чарующим и ярким. Воз дух был совсем не холодным. Я откинул верх машины, и ветер трепал мои волосы как хотел, это потрясающее ощущение, на свете нет ничего приятнее. Когда я выезжал из высоких ворот, охраняемых стайкой каменных мартышек, когда этот огромный темный дом и все его деревья и густые чащобы остались позади, когда я мчался по дороге, расчерченной кружевными тенями, когда я выбрался на гладкую главную дорогу, а потом, миновав пригородные предместья сонного Чода и старинную рыночную площадь и церковь,- по идее, на каждом этом этапе я должен был бы испытывать облегчение и радоваться. Однако едва эта разумная мысль оформилась в моем мозгу, я тут же почувствовал: мое классное настроение и веселый азарт вызваны не тем, что я наконец вырвался на свободу. Как бы не так: их породило предвкушение скорого возвращения в это гибельное место. Стрелка на спидометре метнулась к шестидесяти пяти.
      Приехал я в начале пятого. Все мышцы одеревенели, но усталости я не чувствовал. Притормозив у фасада нашего дома, я стал выбираться из глубокого низенького сиденья. Проходивший мимо дежурный полицейский направил на меня фонарик и, сразу узнав, спросил:
      - Чересчур заработались, мистер Сиборн?
      Он пошел дальше, а я помчался по асфальтированной дорожке к крыльцу, показавшемуся мне на этот раз просто крошечным, и открыл дверь своим ключом: замок у нас американский.
      Мне непостижимым образом удалось никого не разбудить, во всяком случае, никаких шорохов и стуков при моем появлении не раздалось. Тихонько затворив дверь, я быстро взобрался по лестнице. И снова меня поразили весьма скромные габариты моего жилища, а ведь я отсутствовал всего неделю. Комната моя была в задней части дома и выходила окнами в сад. По городским понятиям у нас вполне приличный сад, с полосками травы, с несколькими яблоневыми и грушевыми деревьями, но по теперешним моим понятиям он был смехотворно мал. Видеть я его не мог, поскольку лупа уже села и воцарился мрак. Но темнота совсем не мешала мне представить черную землю вокруг деревьев и заплаты темно-зеленой травы, сквозь которую пробиваются головки маргариток. И еще я как наяву видел двускатные крыши домов соседней улицы, параллельной нашей скромной улочке. Наш район считается солидным и представительным, застроен он был во второй половине прошлого века. Однако меня совсем не прельщала перспектива проторчать здесь всю свою жизнь! Мой отец унаследовал свой врачебный участок от моего деда, а мы с братом тоже со временем получим его в свое распоряжение. "Бремя наследства!- подумал я с отчаянием.- На самом деле каждый должен начинать все сызнова, пробиваться с помощью своих талантов, энергии и трудолюбия, а то, что досталось от отцов, нужно вернуть, отдать в общественное пользование. Все эти вечные страсти, разыгрывающиеся вокруг наследства,- думал я, все больше распаляясь и подходя к широкому подъемному окну,- это одно из самых тяжких проклятий, посланных человеку, и так было всегда! А в крайних ситуациях это становится уже своего рода помешательством". Я рывком опустил жалюзи и, вернувшись к двери, включил свет.
      Оно было здесь, на моем столе: длинный конверт из плотной бумаги, и на нем моя фамилия, выведенная черными чернилами, скорее всего, рукой Хилари Пармура. В углу был сине-белый ярлычок с номером квитанции. Господи, что же чувствовал этот человек, выкладывая на прилавок отдела посылок этот пухлый конверт? Невольно думая при этом: "Когда его вскроют, я буду уже мертв"...
      Я всегда был страстным жизнелюбом, я даже теоретически не мог представить, как можно написать посмертное письмо и хладнокровно его отправить, не забыв к тому же позаботиться о том, чтобы адресат наверняка его получил. Моя узкая кровать, застеленная простеньким желтым покрывалом, издала жалобный скрип, когда я плюхнулся на нее и стал нетерпеливо вытряхивать из конверта сложенные втрое листки, исписанным тем же твердым почерком и теми же черными чернилами. Подложив под спину подушку, я откинулся назад и начал читать.
      Глава 6
      Дорогой мой Сиборн!
      Уверен, Вас очень удивило это мое послание, смиренно дожидавшееся, когда Бы вернетесь домой с каникул, весьма необычных на этот раз. Вообще-то я терпеть не могу всякой сентиментальщины, но не судите строго: когда Вы прочтете мои излияния, меня уже не будет в живых. Возможно, Вам даже придется вытерпеть еще одно дознание, как уже пришлось это сделать из-за кончины бедного Хьюго Алстона. Не расстраивайтесь: этот опыт Вам пригодится, хотя, конечно, все эти разбирательства - страшная тягомотина.
      Вам, конечно, любопытно, почему именно Вас я выбрал для последней исповеди, хотя мы были знакомы всего пять дней. Не ищите тут особого смысла. Я понимаю, что это не совсем честно - обременять Вас подобной информацией. Но, возможно, именно потому и выбрал, что Вы человек посторонний и Вам будет не так тяжело узнать обо всем этом. К тому же избранная Вами профессия (надеюсь, что Вы ее действительно выбрали, а не пошли по проторенному пути по стопам отца) свидетельствует о том, что Вы не боитесь принимать на себя ответственность, врачи вынуждены это делать. И это очень тяжко, уж поверьте мне на слово.
      Теперь о том, почему я вообще все это настрочил. Если честно, в основном, из эгоистических побуждений. Покинуть этот мир мне несложно, совсем несложно, но я не могу уйти, унеся с собой в могилу правду, не поделиться ею. Разумеется, не на бумаге, ибо я настоятельно Вас прошу, я требую сразу же уничтожить это письмо, никому о нем не рассказывать. С меня довольно и того, что хоть одно живое существо будет знать. Вы непременно обвините меня в непоследовательности, когда узнаете, что заставило меня покончить с этой жизнью. Друг мой, человеческие особи очень редко действуют по правилам логики. Я пришел к любопытному выводу: абсолютная последовательность, равно как и абсолютная безответственность, не свойственны людям, если это нормальные люди, а не какие-то монстры. Но предоставим ученым мужам дискутировать по этому поводу. Пора мне наконец начать свой рассказ:
      С семейством Алстонов я познакомился примерно год с лишним назад, я еще тогда вполне активно занимался своими чодскими пациентами. К тому моменту жена уже бросила меня. Почему? Думаю, просто потому, что никогда меня по-настоящему не любила. Я не осуждаю ее, как говорится - дело житейское. Но обидно, что она когда-то сумела убедить меня в искренности своих чувств. Женился я на ней только потому, что боялся разбить ее сердце. Ну а ей нужен был только свой дом. Принято считать, что тяга к обустройству своего гнездышка - одна из самых ценных женских добродетелей. Не могу с этим согласиться. Если они мечтают лишь о своем доме, то ищут прежде всего такого спутника жизни, который смог бы обеспечить их этим домом, а они будут за это верными любящими женами. В этом смысле весьма перспективны вдовцы с детьми, или те, кто решил, что пора завести семью, или честолюбцы, помышляющие лишь о карьере. А молодые доверчивые романтики, простодушные и восторженные, ничего не знающие о превратностях жизни, мало годятся для подобной роли. Сам я в свои двадцать четыре был именно таким несмышленышем. Когда до меня дошло, что на самом деле требовалось моей жене, последствия были типичными: полная неприкаянность и одиночество, иных объектов для любви у меня не было, поскольку жена моя не пожелала завести хотя бы одного ребенка. Будучи врачом, я не мог позволить себе роскошь уйти или хотя бы увлечься какой-нибудь пациенткой. Оставалось лишь одно утешение: работа. Я работал как каторжный, началась бессонница, бессонница привела к расстроенным нервам. Меня преследовал постоянный страх сделать что-то не то, поставить неверный диагноз, это еще больше подорвала мое здоровье, по крайней мере так мне казалось. Ну а что дальше, Вы уже наверняка поняли. Типичная в среде медиков история: сначала выпивка, потом - лекарственные допинги. Опасными наркотиками я не пользовался никогда, ни кокаином, ни морфием. Но постоянно что-то глотал, все пытался восстановить здоровье, таблетки - это великое искушение! Люминал, аллонал, веронал и прочие снотворные. Тогда как нужно было бороться не с последствиями, а с причинами нервного расстройства.
      Одну попытку вырваться из этого адова круга я все же предпринял: на год уехал в Южную Америку, дал одному парню оттуда возможность поработать вместо меня, он приехал домой дописывать свою диссертацию, собирался стать доктором медицинских наук, и ему нужно было жить под боком у библиотек. Они с моим ассистентом стали пользовать чодских больных, а я уехал один, без жены, на его ранчо, расположенное примерно в ста милях от Рио-де-Жанейро. Целый год полной свободы, это было настоящее счастье. Я ездил верхом, я охотился, я еще лучше научился стрелять, хотя, если честно, и до этого был неплохим стрелком. Я жил среди настоящих неиспорченных людей. Я ни разу не пользовался успокоительными пилюлями и таблетками, ни сам, ни мои временные пациенты. Там болели настоящими, а не выморочными болезнями, никаких нервных расстройств. И если кто-то пропускал иногда стаканчик-другой, то это шло только на пользу. Хорошенько подумайте, мой мальчик, прежде чем окончательно осесть в скучной, старой, слякотной Англии и погрязнуть в ангинах, в слабительных из ревеня и камфорных растираниях. Попаситесь на воле, прежде чем Вам приспичит жениться на симпатичной соседке или на первой же хорошенькой медсестре, мечтающей о шубке и уверенной в том, что именно Вы должны ей эту шубку купить. Не торопитесь, от Вас никуда не денутся воскресные обеды с жарким и неистребимый запах подливки и вареной капусты в холле. Отправляйтесь на запад, юноша, езжайте на восток, отправляйтесь куда угодно, только не поддавайтесь рутине. Не поддавайтесь хотя бы до тех пор, пока не узнаете, что такое настоящее щедрое солнце и что есть на свете женщины, способные любить искренне и бескорыстно. Но меня что-то повело не в ту сторону.
      Год пролетел, и мой коллега решил вернуться. А мне пришлось отправиться восвояси. Та жизнь, которая раньше просто раздражала и наводила уныние, теперь превратилась в сущий ад. Боюсь, я и бедняжку Маргарет обрек на бесконечные адские мучения. В конце концов она бросила меня, и все соседи были на ее стороне.
      Но ничего, со мной оставались еще мои пациенты. Люди редко меняют понравившегося врача, которому они доверяют, а врачом я тогда и вправду был неплохим. У меня действительно был, как говорится, кураж, когда я не слишком ретиво погружался в собственные проблемы. Страх перед тем, что однажды я непременно совершу фатальную ошибку, снова вернулся, сделался еще более мучительным. А ведь целый год я вообще о нем не вспоминал. Ночами я почти не спал, прокручивая в мыслях все свои назначения, припоминая, что я сделал, а что упустил во время дневного приема. Когда кто-то умирал, вместо того чтобы выкинуть это из головы, как поступали все мои коллеги, я принимался детально разбирать назначенное лечение, проклиная себя за то, что не рискнул воспользоваться новым методом или назначил чересчур сильное снадобье. В конце концов голова у меня делалась чугунной, я хватался за стакан с виски, и, что гораздо печальней, шел к шкафчику с лекарствами. И ведь при этом прекрасно понимал, что это просто мнительность, чрезмерная мнительность. Что напрасно себя извожу, что в некоторых случаях медицина бессильна и выше головы не прыгнешь.
      Потом судьба свела меня с Антонами.
      Разумеется, я был наслышан об этом семействе, они тут знамениты, видел иногда их в Чоде, но лично знаком не был. Они держались особняком и с местными сливками общества дружбу не водили. Джим и Урсула учились в заграничных школах и большую часть года дома не бывали. Объявились они тут только в прошлом году. Однажды гость их случайно простелил ногу помощнику конюха, и меня к нему вызвали. Так началась наша дружба. Я стал по утрам наведываться, чтобы попить кофе - только кофе - вместе с Урсулой. Бедная девочка была рада даже моему скромному обществу, ей было жутко тоскливо в родном имении, она привыкла к гурьбе подружек, к молодому веселью. Теперь же ей приходилось командовать хозяйством огромного дома, а это наука нудная и сложная. Из ровесников - рядом только один брат. И еще нужно было как-то ладить с отцом, у которого всегда был своеобразный характер, а в последний год он еще страдал от неизлечимой болезни, о которой мы даже не подозревали.
      Дорогой мой, я хочу, чтобы Бы поняли: Урсула удивительно нежное, порывистое и отзывчивое создание, а вся ее светскость - это наносная мишура. Не спорю, она обожает постоянно что-то разыгрывать, но - как это ни парадоксально - в самой этой девочке нет ничего фальшивого. Вспомните об этом, когда придется делать какие-то выводы. Постарайтесь не путать невинное желание покрасоваться с настоящей лживостью.
      Наша с ней дружба постепенно переросла в нечто большее. Я здорово влюбился, привязался к ней всей душой, она же отвечала мне искренней горячей благодарностью. Да, она была благодарна мне за сочувствие и за то, что я помогал ей утихомирить вечно недовольного ею отца. Я действительно хотя бы в этом ей помог, и мне приятно это осознавать. Я часами просиживал в его комнате, мы подолгу разговаривали, вернее, чаще он говорил, а я слушал. Рассказывая мне о своих приключениях, он чувствовал себя рядом со мной эдаким древним античным мореплавателем. Жизнь у него была довольно странная, в сущности, такова жизнь каждого человека. Но меня, откровенно говоря, интересовали не столько сами события, сколько раскрывавшийся за их чередой характер. Я вглядывался в этот характер, как в некие организмы под микроскопом, и пришел к выводу, что мой собеседник принадлежит к обширной популяции эгоистов. В свои не слишком древние лета - а было ему около пятидесяти - он уже утратил способность воспринимать что-то новое, как будто его замуровали в каменную гробницу. Ему было интересно только его прошлое, по которому он кружил и кружил, увлекая за собой и меня. Большинство из нас по натуре эгоисты, и это вредит прежде всего нам самим, это вам скажет любой врач. Эгоисты с благоговением относятся к собственной персоне и ко всему, что их касается, в том числе и к своим болезням, этот молитвенный экстаз стоило бы поберечь для иного существа, для самого человечного сверхчеловека, которого обычно именуют Богом. Да, все мы боготворим свое прошлое, но мистер Алстон довел эту слабость до полного абсурда. Он, по-видимому, считал, что все самое интересное в этой жизни могло происходить только с ним, причем исключительно в тот период, когда он жил в Индии. О ней и о живущих там людях он мог говорить часами, и ему было чем поделиться, он прекрасно изучил и климат, и природу, и обычаи, и историю. Все это было по-настоящему интересно, но он постоянно портил впечатление бесконечными повторами, этим грешат многие восторженные рассказчики. Тем не менее я терпеливо все выслушивал, отчасти - чтобы отвлечь его от обиды на Урсулу, отчасти - от скуки и от собственной лени.
      Я не стану подробно описывать все этапы развития болезни. Сразу начну с события, которое серьезнейшим образом отразилось на всех нас. Незадолго до Михайлова дня {29 сентября} у Джеймса Алстона резко испортился характер, и до того отнюдь не сладкий. Особенно его раздражали собственные чада, Урсула и Джеймс, да и меня он больше не жаловал. Урсула решила, что он заметил наши дружеские отношения и приревновал. Теперь-то я понимаю, что это был настораживающий симптом - болезнь прогрессировала. Тогда же у него обострился и хронический артрит, бедняга вынужден был почти все время проводить в постели. Было отчего рассвирепеть! Я делал все что мог, назначил диету, выписал таблетки и примочки, но вы же знаете, как трудно поддаются лечению некоторые случаи, особенно если организм пациента сильно ослаблен. Поскольку пользоваться услугами дочери он категорически не желал, я решил, что нужно нанять сиделку. Урсула тут же вспомнила про Эвелин Росс, оказавшуюся в отчаянном положении. Она написала ей, та приняла предложение и приехала.
      Поначалу все складывалось великолепно, казалось, все проблемы, обрушившиеся на Урсулу, отныне канули в прошлое. Эвелин была спокойна, терпелива, она отлично справлялась с уходом за больным и даже готова была разделить с Урсулой бесконечные домашние хлопоты. К великому нашему облегчению, Джеймс Алстон признал ее сразу, безоговорочно. Привязался к ней, как когда-то ко мне, я же был разжалован из любимчиков. Теперь я стал чуть ли не его врагом, и как человек, и как врач. Эвелин очень по этому поводу переживала, хотя теперь-то я знаю, что на самом деле она нарочно распаляла его предубежденность. Урсула с первого же дня невзлюбила свою спасительницу. Джим, наоборот, был очарован, хотя старательно это скрывал. Сам я как-то не воспринимал ее всерьез, и это было непростительной ошибкой. Она была и остается невероятно сильной личностью, таковы все целеустремленные люди, независимо от того, какую цель они преследуют. Однако маскировалась она виртуозно. Милая робкая тихоня, ее все время хотелось приголубить и защитить, а главное, она умела внушать, что только вы ей интересны, а со всеми прочими она общается лишь из вежливости и по необходимости. Мне она не нравилась, но я раза два клюнул на ее молящий взгляд. Это что-то непостижимое: наверное, у Эвелин есть гипнотический дар. Вы и сами наверняка поддались ее чарам и, полагаю, до сих пор не исцелились, поэтому не стану больше распространяться на эту тему.
      А теперь представьте, что должен был ощущать Джеймс Алстон, учитывая нестабильность его психического и физического состояния. Она приручила его за одну неделю. Урсула делала вид, что это нисколько ее не волнует, но на самом деле запаниковала, особенно когда выяснилось, что папаша собрался жениться на Эвелин. Урсула добрейшее существо, я уже об этом упоминал, но смириться с тем, что ее ровесница вот-вот станет ее мачехой она все-таки не могла. Это было нелепо, но мне лично кажется, что Урсула еще и испугалась: эта скромница с невероятной быстротой сумела покорить отца. Сама Эвелин ни слова не говорила о том, как бы она отнеслась к предложению мистера Алстона. Но эта ее тихая покорность не предвещала ничего хорошего. Урсула наверняка перепугалась и все больше привязывалась ко мне, не как к любовнику, а как к другу.
      Затем начались ухаживания Джима Алстона. Алстон-младший не на шутку влюбился в Эвелин, полагаю, что он и сам от себя такого не ожидал. Джим лодырь и гуляка, распущенный лентяй, примитивный маленький развратник, бездумно разрушающий свою жизнь, уйма амбиций и ни грамма ума. Со временем Вы убедитесь в том, что такие типы часто влюбляются в чопорных скромниц с неприметной внешностью, совершенно непохожих на их ярких эффектных подружек. Урсула поначалу поощряла брата, надеясь отвлечь Эвелин от отца, она была уверена, что для Джима это всего лишь легкая интрижка. Урсула не смогла сообразить, в чем секрет притягательности Эвелин, поэтому недооценила ее возможности. Противница тоже допустила серьезный просчет: победа над Алстоном-старшим была настолько быстрой и легкой, что Эвелин слегка расслабилась, а возможно, тоже немного увлеклась Джимом. Он молод, красив, женщины на него заглядываются. Как бы то ни было, Эвелин выдала себя: Джеймс Алстон догадался, что она неравнодушна к его сыночку. Эта крошка недооценила мужской эгоизм. Вместо того чтобы еще больше в нее влюбиться и страдать от ревности, мистер Джеймс рассвирепел. А потом было все то, что привело к трагическому финалу.
      Вы знаете, что потом произошло. Он окончательно сорвался с цепи, устроил одну за другой несколько сцен, потом укатил в Лондон, там отправился к незнакомому врачу, который сумел определить, что с ним. А потом, перед операцией, которая оказалась роковой, написал новое завещание. Будем надеяться, что решение принести на алтарь прошлого все, чем он владел в настоящем, даровало ему покой и душевное равновесие. Что эта последняя жертва была не напрасна. Я узнал о диагнозе сэра Фредерика Лотона и понял, что роковая ошибка, которой я так страшился всю жизнь, все-таки меня настигла. Человеку со стороны это показалось бы неприятным, но не таким уж трагичным, поскольку мистер Алстон все равно был обречен, но я был просто уничтожен. Этот случай лишь подтвердил то, что и я сам давно о себе знал. Уже несколько месяцев, с тех пор как я свел знакомство с Алстонами, я все небрежней относился к своим больным, и они это почувствовали, меня стали реже вызывать, но я особо из-за этого не переживал, а потом вообще распихал своих пациентов по другим терапевтам, ссылаясь на проблемы со здоровьем. Вероятно Вам это покажется нелепым, но то, что я проморгал опухоль Алстона, стало для меня последней кашей. Еще до Вашего появления я принял одно важное решение. Но мне захотелось увидеть, как Урсула встретится со своим сводным братиком Хьюго. А после я собирался отбыть, в ту же Аргентину, попытаться обрести прежнее душевное равновесие и доживать там свой век, вдали от всех знакомых.
      События вдруг начали развиваться со стремительной быстротой. Сначала появились Вы, потом неотразимый Мар сель де Совиньи, который всех нас покорил, разве что тетя Сюзан и дядя Биддолф устояли перед его обаянием. Что было дальше, Бы и сами знаете, поскольку происходило это уже при Вас. Но я должен рассказать Вам то, что Вы не могли видеть и знать.
      Например, тот факт, что Эвелин Росс, упустив первую замечательную возможность сделаться хозяйкой имения, быстренько сориентировавшись, начала заманивать в свои сети нового наследника, она умеет в нужный момент включать свой магнетизм, наподобие электроприбора. Я не сомневался, что она тут же возьмет в оборот Хьюго, но был поражен с какой легкостью она добилась своего. Слишком легко, наверняка подумала сама Эвелин. Потому что Марсель мигом отреагировавший на ее приемы обольщения, был переменчив, как барометр. Он с удовольствием вступает в игру, но не дает никаких обещаний и поводов рассчитывать на большее. Это у него такой способ защиты.
      Марсель, абсолютно не способный хранить секреты - благослови его Господь, чудесный парень, мне он понравился!- тут же выложил Эвелин, что на самом деле он никакой не наследник, и она, разумеется, тут же потеряла к нему всякий интерес. Милый мой мальчик, мне совсем не хочется Вас шокировать, но для Вас же лучше пережить это сейчас, чем стать жертвой непоправимой ошибки, которая может испортить всю Вашу жизнь. Возможно, забота о Вас (сам не знаю, что на меня нашло) вдохновила меня на это письмо.
      Эвелин слышала, как Марсель и Хьюго договаривались об этой курьезной встрече: Марсель должен был вечером провести Урсулу перед "условленным" кустом. Она поняла одно: от Хьюго необходимо избавиться. Есть у этой крошки дьявольское умение сконцентрировать всю волю только на своей цели, переступив через всех. Она быстренько сообразила, что Хьюго еще не успел написать свое собственное завещание, а это означало, что все имущество снова будет возвращено Урсуле и Джиму, а она - как ни в чем не бывало - вернется к Джиму. Это не помешало бы ей в случае необходимости, чтобы себя обезопасить, подвести Джима под подозрение. Но она, естественно, надеялась, что заподозрят прежде всего Марселя, который придумал ту нелепую засаду в кустах и прогулку с Урсулой. Мне, кстати, рассказали, что на допросе она всячески внушала Маллету, что у Марселя и Хьюго были сложные отношения, отнюдь не безоблачные. Да, лгать она умела виртуозно, хотя постоянно обвиняла во лжи всех подряд.
      Вернувшись с Марселем из Чода, она тут же рассказала Джиму об их встрече с Хьюго, а другим при этом не забывала морочить голову: будто она страшится бешеного нрава этого мальчишки, готового на все. И он очень кстати подыграл ее россказням, ударив Вас хлыстом. Наверняка она сама спровоцировала эту безобразную выходку, она умеет довести Джима до нужной кондиции, он ведь, в сущности, наивный простак. И то что он тогда, хлопнув дверью, сбежал из гостиной, тоже ее заслуга. Сбежал как раз тогда, когда в имение уже должен был заявиться Хьюго. Спустя некоторое время она тоже удалилась, помните? А минут через пять мне захотелось пойти выпить. А после я увидел нечто такое, что привело меня к нынешнему решению уйти из жизни. Это случится через час, самое позднее - через два.
      Но вернемся к тому вечеру. Я поднялся к себе, а дверь закрыл не до конца. И сквозь щелку случайно увидел, как Эвелин спускается по боковой лестнице с третьего этажа. В этом не было ничего странного. Она была теперь экономкой, а наверху располагаются и комнаты слуг, и кладовые, и бильярдная, и оружейная комната, и галерея, в которой устроен домашний тир. Она могла пойти посмотреть, что делают горничные, или отправиться в бильярдную выяснять отношения с Джимом, да куда угодно. Я и сейчас не берусь точно сказать, что так меня смутило, почему я стал пристально за ней следить. Черное пальто и то, что руки она держала в карманах? Что, собственно, в этом крамольного? Она направилась в сторону своей комнаты. Я двинулся за ней. Она вошла внутрь, но буквально через минуту вышла, начала спускаться по боковой лестнице, расположенной рядом с ее комнатой, с той же стороны коридора. Я удивился "... снова пошел за ней. Повторяю: понятия не имею, зачем я это сделал. Одно могу сказать: когда-то я славился острым чутьем, и в необычных ситуациях оно снова просыпается.
      Она вышла на улицу через одну из боковых дверей, а я развернулся и хотел пойти назад, выпить наконец виски, а потом вернуться в гостиную, но что-то не давало мне покоя. В общем, я кинулся к парадной двери и тоже выскочил на улицу. Я знал уже заранее, что она свернула за угол. Сначала она шла, прячась в тени дома, потом - в тени деревьев, шла она к подъездной аллее, а потом свернула в сторону зарослей из рододендронов. Я совершенно не представлял, зачем ее туда понесло. Даже когда она остановилась и спряталась за, буковое дерево. Тогда же я увидел и Хьюго, разгуливавшего туда-сюда по дорожке, залитой лунным светом,- его лицо в те минуты было бронзово-зеленоватым, и, помнится, он как раз смотрел на дом. А я все пытался понять, какого черта она спряталась за деревом. Я просто, затаив дыхание, наблюдал за нею и за ним, пытаясь понять, кто этот малый и откуда он взялся. Я тоже прятался за буковым деревом, росшим сзади, в тридцати ярдах от укрытия Эвелин. У меня было такое ощущение, будто я смотрю спектакль. И тут вдруг она подняла руку и выстрелила.
      Хьюго рухнул на землю. Думаете, я помчался вспять, чтобы поднять всех на ноги? Или хотя бы подбежал к нему, чтобы оказать помощь? Нет, ничего подобного. Я стоял как пень, не шевелясь, и продолжал таращиться на лежащего парня. Почему я так себя повел, несмотря на весь свой опыт? Я ведь как-никак врач, всякое видал. Был ли это страх? Едва ли. Я даже сейчас его не испытываю, а тогда я даже не думал о том, что будет, если я попытаюсь схватить Эвелин. Но я могу сказать, что это было: внезапное бессилие, в критический момент мне отказала и сила, и сила воли, и способность мыслить. Если Вы, конечно, сможете понять мое тогдашнее состояние, но Вам этого не понять... Поэтому постараюсь объяснить. Представьте себе спортсмена, скажем знаменитого спринтера, который позволил себе долго не тренироваться. И вот однажды сама жизнь устроила ему испытание: надо было быстро убегать, чтобы спастись. И тут наш бывалый спортсмен вдруг обнаружил, что мышцы не желают его слушаться. Что он стал слабаком, слабее даже обыкновенных людей, никогда не занимавшихся бегом. Примерно то же самое произошло и со мной. События развивались стремительно. Хьюго упал. К нему подскочила Эвелин и потащила его, причем без особых усилий, к кусту, под которым потом и найми тело. Потом отправилась назад, тем же путем. Прошла совсем близко от меня, и вскоре ее уже не было видно.
      Бот тогда меня одолела страшная дрожь, меня бил озноб, хотя тот вечер был довольно теплым. Когда мне все же удалось с собою справиться, я подошел к Хьюго и наклонился над ним. Он уже был мертв. Я сообразил, что лучше бы мне отсюда убраться. Если кто-то слышал выстрел, и сейчас меня тут застукают, то никто не поверит, что я тут ни при чем. Говорить, что это сделала Эвелин, было глупо. И у нее, и у меня были примерно одинаковые мотивы, чтобы избавиться от Хьюго. Однако никто не пришел, вокруг стояла тишина. Б общем, я тоже сбежал, тоже тем же путем. Придя к себе, я хорошенько выпил, а потом вернулся в гостиную. Эвелин была уже там и танцевала с сэром Фредериком. Было еще только без четверти десять, то есть отсутствовал я минут тридцать пять, не дольше. Со странным чувством смотрел я из коридора на открывшуюся мне картину: две кружащиеся беспечно пары, чета Биддолфов с интересом за ними наблюдающая, и Вы - там же, где я Вас оставил: у патефона. Все было точно таким же, как и до моего ухода. Мне казалось, что передо мной какие-то автоматы, а не живые люди. Я не мог поверить, что никто из вас ничего не слышал, и не видел, ни о чем не догадался ни по ее, ни по моему лицу. Что даже смутное эхо тех гибельных минут не проникло в эту залу, неуловимое эхо агонии жертвы, лежавшей там, в прелестном парке, под цветущим кустом. Я снова сменил Вас у патефона. Эвелин успела уйти, как раз проскользнула мимо меня, когда я собрался войти, совершенно не подозревая, что мне известна ее тайна, погруженная в свои мысли. Лицо у нее было бледным, но румянца на ее щеках никогда не бывало, белая молочная кожа была одной из главных ее прелестей. Я подумал, может, все-таки пойти за ней, завести разговор, но Вы меня опередили. Не думаю, что она сильно обрадовалась Вашей компании! Однако, назад Вы не вернулись, и все стали потихоньку разбредаться. Марсель, памятуя о договоренности с Хьюго, пригласил Урсулу пройтись по саду. Потом ушел сэр Фредерик и Биддолфы. Я остался в одиночестве. Вы вернулись в гостиную в одиннадцать, когда там уже снова появились Марсель и Урсула.
      На следующее утро Вы обнаружили труп, потом приехала полиция. Что я должен был делать? Я провел бессонную ночь, обдумывая это. Под утро решил, что нужно посмотреть, как пойдет расследование. Возможно, Эвелин оставила какую-то улику, и полицейские сами ее обнаружат, подумал я. А если не обнаружат, какие доказательства мог предоставить им я? Мне казалось, что, если я сам проявлю инициативу, меня тут же арестуют, и начнется долгое судебное - уголовное!- разбирательство, это в худшем случае. А в лучшем бесконечные изматывающие расспросы, и это будет стоить мне невыносимого нервного напряжения. В эту ночь мне не помог ни веронал, ни прочие таблетки, и я понял, что отныне обречен на лютую бессонницу, которая пока меня миловала. Я представлял себе бесконечные ночи, от силы два-три часа тяжелого забытья, а потом снова бодрствование. Был еще выход: чудовищные дозы снотворного, от которых даже днем ты находишься в полусонном состоянии. А как можно в таком состоянии отвечать на вопросы полиции, когда каждую минуту нужно быть начеку и хотя бы четко понимать, о чем тебя спрашивают ? Никто тогда в гостиной не заметил моего отсутствия, а если и заметили, то наверняка подумали, что я вышел всего на несколько минут, промочить горло. Вы ведь тоже подумали, что я скоро вернусь? Вы единственный, кто мог заметить, что я отсутствовал довольно долго.
      Короче говоря, когда утром началось неотвратимое расследование, я сделал вид, что ничего не видел, ничего не слышал, мне нечего сказать. Совсем как знаменитым трем мартышкам. Я даже не сообщил полиции, что научил Эвелин отлично стрелять, впрочем, об этом не упомянули и все остальные. Не сказал и о том, что стреляла она, скорее всего, моими патронами.
      Тут такая существенная подробность. После знакомства с Жетонами я как-то обмолвился, что хорошо стреляю. И они уговорили меня научить их. Вверху есть домашний тир, там есть мишени, все, как полагается, там я и давал уроки. Джим, Урсула, Эвелин, приезжавшие гостить время от времени там пропадали. Это увлечение длилось месяца два. Видимо, я притащил туда коробку с американскими патронами, чтобы показать, как стреляют из кольта. Эвелин могла запастись несколькими, так сказать, впрок. А в случае необходимости пристрелить потом Джима или Урсулу, да кого угодно, кто встанет у нее на пути.
      Утром я украдкой ходил за ней по пятам, мне было важно выследить, куда она денет револьвер. Отнесет обратно в оружейную комнату? Нет, туда она не заходила. Подбросит кому-нибудь ? Джиму, Урсуле или даже мне ? Я был начеку. Как потом выяснилось, она швырнула его в пруд, я так и не понял, когда она исхитрилась это сделать. Полагаю, до того, как мы все собрались в комнате Марселя - после его допроса. Судя по некоторым едва заметным деталям, револьвер был уже на дне, когда происходила Ваша с ней захватывающая беседа на скамье у пруда, часть ее мне удалось услышать. Помните, я принес Вам повестку полиции, потом Вы ушли, а я сел на Ваше место ? Я зорко за ней наблюдал и заметил, что она нервничает, что ей не по себе. Вам-то, наверное, это не пришло в голову, Вы не знали, кто находится с Вами рядом. К этому времени уже стало известно, что Хьюго все-таки успел написать завещание в пользу Марселя. Для Эвелин это был непредвиденный удар. Надо думать, именно из-за переменившихся перспектив она стала активно внушать окружающим, что по всем статьям на роль убийцы подходит Джим. Я недолго с ней просидел после Вашего ухода, тем не менее заботливая Эвелин успела поведать мне, что страшно переживает за Джима. Я не встречал еще такой талантливой обманщицы: она пускала в ход все - и откровенные высказывания, и намеки, и вроде бы нечаянные оговорки, изобретательности ее не было предела.
      Вы, наверняка были крайне обескуражены тем, как все смотрели на Вас нынче за завтраком. Бедный мальчик, какое у Вас было изумленное и несчастное лицо! Откуда Вам было знать, что Марсель по своему обыкновению уже успел доложить всей компании о своем намерении передать Вам имущество Алстонов, если завещание Хьюго окажется юридически законным. Марсель с жаром заявил, что Вы единственный протянули ему руку дружбы, когда он сюда приехал. И стаю быть, Вы один достойны этого подарка. Урсула сильно расстроилась, но я убедил ее, что Марсель завтра же забудет о своем приступе неслыханной щедрости. И сказал, что Вы вряд ли согласитесь принять такой подарок. Сэр Фредерик Лотом, человек более скептического склада, пообещал Урсуле провести с Вами поучительную беседу. На мой взгляд, кульминацией, венцом этого фарса стала Ваша с Эвелин Росс прогулка на машине. Абсолютно уверен, что за пределами имения эта барышня была к Вам очень благосклонна. Час назад Вы с ней вернулись, и по Вашему торжественному и благоговейному взгляду я догадался: Вы твердо уверовали, что желанное счастье уже почти у вас в кармане. Вы не могли знать, да и сейчас не знаете, что Марсель, вернувшись из Лондона, объявил, что передумал. Что теперь пришло в его сумасбродную голову, я не знаю, но это не важно. Потому что ни один из его планов не станет явью, да и нет никакой гарантии, что завещание Хьюго признают действительным. Поверьте моим прогнозам, поскольку самоубийцы обычно бывают очень прозорливы. Марсель скоро исчезнет, как недолговечный лунный луч, оставив лишь яркие, но эфемерные воспоминания о своем визите. Все будут вспоминать его красоту и обаяние, его приятный голос и грациозную походку, но не более того.
      А теперь я наконец добрался до финального события, которое и станет вскоре причиной очередного выстрела, только на этот раз он прозвучит не в рощице рододендронов, а у пруда с лилиями. Я решил выбрать именно это место. Когда Вы с Эвелин отбыли на прогулку, я подумал, что само небо посылает мне возможность произвести разведку в ее комнате. Я проделал это, но, разумеется, ничего не нашел, хотя старался, добросовестно прощупал все матрасы и мебельную обивку, перерыл все ящики и шкатулки, в общем, действовал в строгом соответствии с описаниями подобных процедур в детективных романах. Не нашел ничего, кроме тщательно спрятанных любовных писем, в том числе несколько штук от Джеймса Алстона и от Джима, ну и кое-какие драгоценности, распиханные по самым невообразимым тайникам, кое-какие из них она наверняка прихватила в шкатулках Урсулы. Завершив обыск, я вернулся в свою комнату, где нашел записку, в которой меня просили позвонить домой. Набрав свой чодский телефон, я услышал невероятно расстроенный голос своей экономки: приходили из полиции, поэтому не буду ли я так добр приехать, она-то сама ничего толком не поняла.
      Я, разумеется, поехал, и теперь вынужден писать это письмо. Полиция действительно приезжала, и пока я обшаривал комнату Эвелин, они обшаривали мой дом. Нашли коробку с патронами, в которой нескольких штук не хватало, того же калибра, который использовал убийца Хьюго. Экономка сказала, что полицейские были очень горды этой своей находкой и прямо-таки сияли от радости. Ее они закидали вопросами: почему я забросил практику, давно ли я пью, не с тех ли пор, как познакомился с Алстонами, каковы мои отношения с женой. Экономка моя, добрая душа, старалась говорить как можно меньше. А что касается моего заместителя... он только что зашел в приемную нашего офиса, где я пишу это письмо, и посмотрел на меня как на убийцу, по-моему, он не сомневается, что Хьюго прикончил я.
      Вот такие мои дела, Сиборн. Я решил, что мне пора покинуть сцену. Они раздобыли улику и теперь от меня не отцепятся. Эвелин Росс - мой злейший враг, мне с ней не сладить, потому что я не просто ей антипатичен, я мешаю этой крошке достичь заветной цели, и потому должен быть уничтожен. Возможно, она догадывается, что я что-то заподозрил или даже что-то узнал. Мало ли ? Я мог нечаянно себя выдать, когда мы мило беседовали с ней вчера утром, сидя на скамеечке у чудного пруда с лилиями. В любом случае, я угодил в сеть, из которой мне не выбраться, у меня нет сил на то, чтобы хотя бы попытаться. Смерть моя никого особо не опечалит: жена будет только рада, Урсула...
      Урсула будет переживать, но на самом деле ей будет лучше без меня. Я сделал для нее все, что мог, если я и дальше буду тут болтаться, то испорчу ей жизнь, стану помехой ее молодому счастью. Если я совершу то, что задумал, все подумают, что убийца точно я, и обо всей этой истории скоро забудут.
      Коробку с патронами полицейские забрали с собой, но в моем чемодане, который стоит в моей спальне, спрятан заряженный револьвер. Поэтому мне нужно поскорее вернуться в имение, пока на него не наткнулись ищейки. Но сначала я должен отослать это письмо на Ваш домашний адрес, сейчас побегу на почту. Полиция наверняка разнюхает, что я отсылал Вам из Чода заказное письмо, примерно в четыре часа дня, и, конечно же, письмишко мое очень их заинтригует. Поэтому я придумал один фокус. К моей исповеди я приложу еще одно коротенькое послание. О том, что у меня есть множество причин покинуть этот бренный мир, что я желаю Вам добиться всяческих успехов на Вашем поприще, ну и прочие банальные пожелания. Покажете им, если потребуют, а это письмо можете со спокойной душой сжечь. Вы спросите, почему я не хочу, чтобы Вы показали мои откровения полиции? Они мне не поверят, а у всех, кто так или иначе причастен к этой истории, начнутся бесконечные проблемы, которых и так уже хватает.
      И последнее. Меня мало волнуют проблемы наших с Вами общих знакомых, но я очень Вас прошу защитить Урсулу от Эвелин, от Марселя, от нее самой. Эвелин выйдет замуж за Джима, это будет справедливая расплата за все его выкрутасы. Марсель уедет, и если он не заберет с собой Урсулу, то она какое-то время будет чувствовать себя ужасно несчастной. Вот тут и придет Ваш час. Если Вы поддержите ее, а может, даже увезете с собой, я уверен, эта девочка проникнется к Вам самыми нежными чувствами. С Вами она обретет цель в жизни которую до сих пор не сумела найти. Она натура увлекающаяся, и если за что-то берется в охотку, у нее все получается замечательно. Вы же обретете друга, который избавит Вас от всех страхов и комплексов. Она сгладит острые углы в Вашем максималистском пока характере, она разбудит Ваше честолюбие, у нее хватит энергии исподволь Вас изменять - не основу Вашу, она замечательная и здоровая,- а некоторые чисто внешние проявления, поверьте, хорошие манеры и светская уверенность в себе очень важны, как бы Вы к ним ни относились. Не бойтесь, Урсула не разорит Вас: у нее есть деловая хватка, и мозги хорошие. Уверен, она сумеет увеличить Ваши доходы, даже если не получит никакого наследства.
      А теперь, дружище, примите наилучшие пожелания от старого неудачника, который искренне Вам симпатизировал. Вы понравились мне с первого взгляда. Если бы я был моложе и успешнее, если бы я не позволил себе опуститься и не растерял бы свои скромные таланты и знания, то непременно дождался бы Вашего диплома, мы вместе бы работали, я сделал бы Вас своим преемником. В сущности, я мог бы уйти без всяких объяснений, не обременяя Вас всей этой сентиментальщиной, но мне делается дурно, как только представлю, что Бы можете угодить в сети этой паучихи. Я знаю, у Вас обостренное чувство общественного долга, и оно призовет вас отнести письмо в полицию. Не делайте этого, очень Вас прошу. Наживете себе лишние проблемы. А что касается этой особы... Думаю, получив то, чего добивалась, она уже не будет представлять опасности для окружающих.
      Теперь я заклею конверт сургучом и понесу его на почту. А после, как только стемнеет, отправлюсь к пруду. Интересно, кто из вас найдет меня? Постараюсь убраться так, чтобы доставить минимум хлопот остающимся. Удачи Вам. Скажите Урсуле, что я ее люблю и попросите поскорее меня забыть. До свиданья.
      Глава 7
      Сложив похрустывавшие листки, я машинально запихнул их в нагрудный карман. Пока я был не в состоянии осмыслить прочитанное и делать какие-то выводы. Как ни странно, то, что я узнал про Эвелин, не вызвало у меня боли и даже удивления. Пармур очень точно определил: я как будто находился какое-то время под гипнозом, а теперь все прошло. Я даже не мог вспомнить, что ощущал во время этого многодневного сеанса. Только смутно припоминал внешний облик Эвелин, причем уже абсолютно утративший прежнее очарование. И все-таки факт оставался фактом: несколько дней я искренне верил, что безумно ее люблю и даже предложил ей стать моей женой. Понятно, почему Урсула так ее боялась. Она видела, с какой легкостью Эвелин вьет веревки из мужчин, подчиняет их своей воле, одного за другим. А уж Урсуле ли бояться соперничества с этой серой мышкой? Правда, Хилари Пармур все же ей не поддался, и, насколько мне известно, дядюшка Биддолф тоже оказался крепким орешком! Но Хилари был Эвелин совершенно ни к чему, а Биддолфа хранила мощная сила - страх перед дражайшей супругой. Еще неизвестно, устояли бы они, если бы им вдруг выпало стать владельцем имения Алстон-холл.
      Пармур, надо сказать, здорово меня озадачил! Как он мог подумать, что я смогу со спокойной совестью выслушать неправильный вердикт, зная, что полиция считает дело уже решенным, тогда как истинный убийца разгуливает на свободе? Мне показалось, что собственная деградация отчасти повлияла и на моральные устои Пармура, раз ему кажется, что ради чьего-то комфорта и покоя можно пренебречь правдой. Но я понимал, что, если я предъявлю коронеру письмо, расследование начнется сызнова, и Урсуле придется - в этом Пармур был прав - снова переживать весь этот кошмар, еще более гнусный. Ознакомившись с откровениями бедняги Пармура, Маллет и присяжные накинутся на Урсулу с расспросами, и автоматически она сделается основным свидетелем. Набегут наглые газетчики, начнут вынюхивать сенсационные подробности, читатели, разумеется, будут в восторге, будут разглядывать фотографии Урсулы, обсуждать ее платья и ее личные проблемы, весь уклад ее жизни, ничем не похожей на их собственную!
      Так-то оно так, но если завещание Хьюго признают недействительным, не означает ли это, что Урсула неизбежно окажется в опасности? Предположим, Эвелин вернется и выйдет замуж за Джима. Разве у нее не возникнет желание избавиться от Урсулы? Пока Урсула здесь, Эвелин никогда не сможет стать признанной хозяйкой долгожданного имения, и представители местного общества и прислуга будут относиться к ней как к экономке. А чем я могу ей помочь? Мне еще столько лет нужно учиться и стажироваться, прежде чем я получу статус врача. И потом, чтобы Урсула согласилась уехать вместе со мной, я должен сделать ей предложение. Если же я просто стану уговаривать ее оставить этот дом, она потребует объяснений. А что я скажу, если мне запретили говорить об источнике угрозы?
      В конечном счете я решил, что у меня есть один-единственный выход: выложить Урсуле всю правду и отдать ей письмо ее дорогого Пармура. Если она сочтет нужным сообщить о нем куда следует, я сообщу, если она этого не пожелает, тогда мы его уничтожим. Интуиция подсказывала мне, что Урсула не захочет скрывать это послание и уж, во всяком случае, предпримет все возможные и невозможные меры, чтобы уберечь Джима. У них было совсем мало общего, тем не менее она его любила. Я уже представлял, как она перепугается, узнав, какая Джиму грозит опасность. Ладно, как бы то ни было, первым делом нужно было посоветоваться с ней. Таким образом мне, возможно, удастся получить ответ на вопрос, который не давал мне покоя: нужна ли Урсуле моя дружба и защита, на которых так настаивал Пармур? Могу ли я надеяться на подобную милость судьбы? Возможно, Хилари Пармур неспроста предложил мне поддержать ее и даже увезти с собой? Я все время твердил себе, что нисколько не влюблен в Урсулу, но так ли это? Возможно, это говорила моя гордость, уверенность в том, что я никогда не смогу ей понравиться? Если бы не это, разве я стал бы внушать себе, что ничего к ней не испытываю? Мне вспомнились трогательные розовые шлепки и сладкий аромат пудры, щекочущий ноздри. Потом вспомнились те чудесные вечерние часы, проведенные с нею вместе на террасе. Эти воспоминания заставили меня спешно вскочить на ноги...
      Не пробыв в родном доме и часа, я уже снова мчался по пустынным улицам назад, в сторону Чода.
      Глава 8
      Уже в начале девятого я лихо подкатил к крыльцу огромного серого особняка. Светило солнце, вокруг была полная благодать. Проезжая по подъездной аллее, я обогнал дребезжащую повозку молочника. Над крышей дома весело вздымались в синее небо два столбика дыма - над двумя трубами. Садовник, бредший от дома к теплицам, почтительно приложил руку к своей шапке, обернувшись на шорох моих шин. Да, теперь я уже был тут своим, будто домой приехал, подумалось мне.
      Урсулу я нашел в столовой и, слава богу, она была одна. Она кинулась мне навстречу и, по-моему, немного покраснела. Впрочем, светловолосые люди легко краснеют, я и сам почувствовал, как запылали мои щеки. Как бы то ни было, она явно мне обрадовалась.
      - Джейк! Не ожидала, что ты так скоро вернешься!- Я с радостью встретил ее приветливый живой взгляд, полный заботы.- Ты наверняка всю ночь провел за рулем! Или, может, ты так и не доехал до дома?
      - Я был дома,- успокоил ее я, в изнеможении кинувшись в кресло.
      Урсула тем временем наливала мне кофе, а потом добавила туда сливок.
      - Письмо привез?
      - Да,- угрюмо отозвался я, все еще сомневаясь в том, что поступаю правильно, решив взвалить все бремя выбора на хрупкие девичьи плечи.
      - Ну и что там написано?- с жаром спросила она.- Там есть что-нибудь, что неизвестно нам?
      - Да уж, этого там хватает.
      - Давай его сюда, ну же!- она протянула руку, нетерпеливо помахивая пальцами.- Пока ты будешь завтракать, я почитаю.
      Я замотал головой.
      - Придется тебе потерпеть, Урсула. Оно секретное. Это очень серьезно. Ты не должна даже просто смотреть на него. Только в своей комнате, запершись на ключ.
      И тут мы оба услышали звонок телефона, стоявшего в холле, и тут же, как по команде, переглянулись. Через секунду вошла горничная. Ни Урсула, ни сам я почему-то даже не удивились, когда горничная доложила:
      - Спрашивают вас, мисс Урсула. Из чодской полиции.
      Урсула умоляюще на меня посмотрела.
      - Пойдем вместе, Джейк. Я уже на пределе.
      Когда мы подошли к аппарату, она с опаской взяла трубку, словно гадюку. На лице ее отразилось волнение, но когда на том конце провода что-то сказали, волнение сменилось ужасом. Сама она произнесла "да", а потом, в конце, "спасибо".
      Она повесила трубку и посмотрела на меня - я знал, что сейчас прозвучит что-то малоприятное. И вот что я услышал:
      - Они получили телефонограмму из Паддингтонской полиции. Эвелин была найдена мертвой. В той самой гостинице, где ее оставил Марсель. Похоже, она выпила слишком сильную дозу веронала.
      Глава 9
      Неделя была кошмарной - сплошные дознания. Я усердно выполнял наказ Пармура, опекал Урсулу, поддерживал ее - в меру своих возможностей. Прибыл сэр Фредерик. Я послушался его совета и отнес письмо Пармура в полицию. Должен сказать, что вели они себя с большим тактом, и полицейские, и коронер. На дознании по поводу смерти Пармура были зачитаны куски из письма доктора, но только те, что относились к делу, имя Урсулы ни разу не прозвучало. Я был счастлив, что честь бедного Пармура была восстановлена, хотя он никогда об этом не узнает. Вердикт гласил: "Самоубийство в состоянии временного помешательства". Коронер считал, что шок, пережитый Пармуром во время сцены убийства Хьюго, подействовал на него самым пагубным образом, стал причиной нервного перенапряжения и длительной бессонницы, которые, в свою очередь, привели к сдвигу в его психике.
      Через два дня на дознании в Паддингтоне присяжные вынесли вердикт по поводу событий, связанных с Эвелин Росс: "Убийство и самоубийство".
      А на следующий день состоялось перенесенное дознание относительно смерти Хьюго Алстона. Заключительный вердикт на этом разбирательстве был вынесен уже с учетом двух предыдущих.
      Разумеется, на всех трех заседаниях присутствовал Марсель, и он успешно выдержал это испытание. Признаться, я этого не ожидал. Труднее всего ему пришлось на дознании в Паддингтоне, хотя он пользовался помощью адвоката. Надо сказать, держался он с большим достоинством, объяснил собравшимся, что хотел помочь мисс Росс с трудоустройством, по ее же просьбе, и пригласил ее на должность гувернантки - в дом к своим родителям. Однако как только они уехали из имения Алстон-холл, поведение его спутницы сделалось весьма странным, он даже испугался, что она не выдержит путешествия, и стал убеждать ее вернуться. Однако она категорически отказывалась это сделать. И тогда он вынужден был, вопреки ее отговоркам, поехать в Алстон-холл и сообщить родственникам о ее душевном состоянии. И еще он хотел, чтобы кто-то поехал с ним в гостиницу - чтобы забрать ее и доставить домой. Она угрожала ему, что покончит с собой, сказал Марсель коронеру. Но поскольку она вообще не желала его слушать, ему пришлось оставить ее одну и поехать за подмогой.
      Коронер счел его объяснение вполне резонным и вполне удовлетворительным и добавил: покойная молодая женщина, безусловно, была уже на грани нервного срыва, ее угнетало совершенное ею преступление. В общем, Марселя даже особо не мучили расспросами.
      Через несколько дней я провожал его на вокзале "Виктория". Поезд уже готовился к отбытию, паровоз начал пыхтеть. Марсель уже нашел в вагоне свое место и купил в дорогу журналы и теперь, высунувшись из окна, болтал со мной, сияя своей неотразимой улыбкой. Мы вместе в этот вечер обедали, разговор был долгим и неспешным. Сокрушенно качая головой, он много чего мне порассказал, в том числе и о том, что произошло между ним и Эвелин в полуосвещенной гостиничной спальне. Уже по приезде в гостиницу он вдруг понял, что совершенно не готов на ней жениться и что с ее стороны было нечестно ловить его на слове. Он человек слишком импульсивный и щедрый, он натура увлекающаяся, зачем же этим пользоваться? Короче говоря, он предложил ей то, что предлагал вначале: жить под крылышком у его родителей на правах гувернантки в их богатом роскошном доме. Когда до нее дошло - не сразу, надо сказать... Да, когда она осознала, что он взял ее с собой исключительно из жалости, что никакой любви нет, вот тут-то и раскрылась ее истинная натура натура убийцы... Темные глаза Марселя вспыхнули, лицо побелело, а голос предательски дрожал, когда он все это рассказывал, пока мы расправлялись с жареным цыпленком, запивая его вином.
      Было понятно, что я больше никогда его не увижу, поэтому я более пристально всматривался в его лицо, чтобы получше запомнить. Мой взгляд упал на темную дверцу купе за его спиной, и мне почему-то представилась другая картина. Как он стоял тогда, весь в бликах пламени, прислонившись спиной к каминной полке, украшенной странными гипсовыми фигурами, напоминающими висельников... Тут раздался свисток, и поезд медленно тронулся. Я продолжал на него смотреть, а он, высунувшись из окна, сказал мне с ничуть не потускневшей обворожительной улыбкой:
      - Она наглоталась бы их в любом случае. Я только... слегка ее спровоцировал.
      Поезд постепенно набирал ход, и Марсель на прощание крепко стиснул мою руку. Губы его все еще были растянуты улыбкой, но голос наполнился яростью:
      - В конце концов, она убила моего друга.
      Он отпустил мою руку, расстояние между нами все росло, и тут он вдруг крикнул небрежным светским тоном:
      - Кстати, ты знаешь, что Урсула выходит замуж за сэра Фредерика Лотона? Честное слово! Она сама сказала мне вчера. Пока! Обязательно приезжай, когда будет свободное время!
      Отвечать было бессмысленно - все равно он меня бы уже не услышал. Через пару секунд он в последний раз помахал мне рукой и отошел от окна. Я стоял и смотрел вслед, тогда как некоторые провожающие бежали вдоль платформы, размахивая белыми платочками, я на подобные сцены не способен. В голове у меня звенело, а кончики ушей горели огнем.
      Глава 10
      Никогда больше не привелось мне бывать в поместье Алстонов. Примерно через год сэр Фредерик и леди Лотон пригласили меня в свой лондонский дом. Меня, как и прочих гостей, усадили на низенький золоченый стульчик, и было нам всем как-то неуютно. Леди Лотон сверкала улыбкой и весельем, но все чувствовали себя не в своей тарелке. К чаю ненадолго вышел сэр Фредерик и, поигрывая своим моноклем, стал расспрашивать меня о брате. Супруги вели себя так, будто мы не были связаны теми трагическими событиями. Я даже подумал, что они забыли, что я тоже был тогда в доме и играл не последнюю роль во всей этой непостижимой истории. К тому времени я уже знал, что завещание Хьюго Алстона было признано недействительным - из-за неверного оформления. Я знал, что имение продано, а деньги поделены между Джимом и Урсулой и что с тех пор их жизненные пути разошлись.
      Только однажды, когда я уже обзавелся своей практикой, судьба занесла меня в знакомые края, и я не мог не проехаться по той дороге, где брел тогда в грозу, насквозь промокший. Не знаю, что сделали новые хозяева в самом доме и в саду, но ворота и столбы с обезьянками они не тронули. Я стоял и смотрел на них. Мне казалось, что та, которая прикрыла глаза ладошкой, украдкой за мной наблюдает, та, которая прикрыла рот, тайком надо мной смеется, а та, которая прикрыла уши, не хочет слышать ничего, что я вдруг могу сказать.
      Но сказать мне было нечего. Это было теперь всего лишь частью моего прошлого: этот смутный ропот приятных голосов, губительно приятных голосов.
      БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА: "Губительно приятные голоса"
      Наиболее часто отмечаемый критиками и читателями, этот роман сериала меньше всего напоминает детектив. Сквозные персонажи, суперинтендант Маллет и доктор Фицбраун, едва упоминаются в тексте - даже коронеру отведена куда более весомая роль.
      Справедливости ради следует отметить, что в романе вообще нет главного действующего лица. Довольно скоро становится понятно, что и рассказчику эта роль не отведена - он скорее хроникер и комментатор, чем главная движущая сила драмы. Ему слишком часто приходится играть вторую скрипку в чужих сценариях, после чего про него просто забывают, и к концу книги он так и остается - несмотря на все попытки почувствовать себя своим человеком в поместье - посторонним лицом, игрушкой судьбы.
      С некоторой натяжкой можно соотнести "Приятные голоса" с "высоколобым" британским романом первой половины XX века - Джейк Сиборн, его возраст, профессия и ситуация, в которую он угодил, напоминают "Желтый Кром" Олдоса Хаксли. Правда, интеллектуальные беседы сэра Фредерика с Джейком скоро уступают место более обыденным и повседневным заботам, и все же то тут, то там проскальзывают ссылки на Эпикура, Тургенева, персонажей Льюиса Кэрролла. Если Джейк не женится, не приобретет дом или хотя бы друзей, по крайней мере мы остаемся с надеждой, что он станет мудрым и достигнет высот в своей профессии.
      Наличие стольких представителей медицины в романе вряд ли является случайным. И дело не только в том, что преступник оказывается не совсем психически нормальной личностью. Доктор Пармур, чья незавидная роль в начале повествования косвенно подчеркивалась сильным сходством его фамилии со словом "любовник", призван показать, сколько хорошего может найти в себе выпавший из жизни человек. Не очень оригинальный вывод, делающийся по ходу романа - "жизнь вообще жестокая штука, даже для самых удачливых",приобретает на фоне его истории определенную смысловую нагрузку.
      Тем не менее читатель понимает, что на своем жизненном пути Джейк не последует примеру ни Пармура, ни сэра Фредерика. Он выберет свой путь какой, станет ясно впоследствии, а пока ему надо выпутаться из паутины мечтаний и пустых сантиментов.
      "Губительно приятные голоса" прекрасно демонстрирует характерную особенность британского психологического детектива, никогда не обращавшегося к сценам бессмысленной жестокости, сюжетам, построенным вокруг немотивированных действий психически больных людей. Соответственно и герой сериала, суперинтендант Маллет - не человек с необычной судьбой и сверхъестественными способностями в области дедукции, а просто человек, хорошо исполняющий свою работу и находящийся на своем месте. В романах с его участием много неожиданных поворотов сюжета, но мало трагедий. Много несчастий, но мало злобы. Достаточно неудач, но при этом не унижается человеческое достоинство. Это - яркий пример детектива, улучшающего общество, а не спекулирующего его недостатками.
      Вышел в Англии в 1946 году.
      Перевод выполнен М. Макаровой специально для настоящего издания и публикуется впервые.