Та дверь оказалась последней по коридору. В неровном свете пламени было видно, что она замкнута на массивную железную цепь с висячим замком, а земляной пол перед ней покрыт слоем ржавой пыли, которая вот уже много лет осыпалась с цепи от постоянного отпирания и запирания двери.

Тюремщик повесил фонарь на гвоздь, снял с шеи грязную верёвку, на которой висел ключ, и вставил его в замочную скважину. Потом оглянулся.

— Ну чего смотришь, открывай! — прорычал стоящий за ним высокий незнакомец. — Я хочу посмотреть, что она там прячет!

Тюремщик усмехнулся; он давно понял, что незнакомцу страшно. Повернув ключ обеими руками, он сбросил ржавую цепь в облако пыли и толкнул дверь. Она лишь слегка приотворилась. Сквозь тёмную щель дохнуло мраком и сыростью.

Отступив подальше, тюремщик протянул незнакомцу фонарь и кивнул на дверь. У него не было языка; колдунья хорошо позаботилась о своей тайне.

Незнакомец медлил; из-за двери тянуло холодом, а он смотрел назад, вглубь коридора, словно внезапно ощутил тоску по теплу и свету. «А судя по тому, что я слышал, — подумал тюремщик, — не будет у тебя ни того ни другого».

Наконец незнакомец поднял фонарь и толкнул дверь. Тюремщик внимательно следил за его лицом и огромной рукой, крепко сжимавшей амулет. Незнакомец медленно вошёл в комнату. Дверь затворилась.

Тюремщик ждал, напряжённо прислушиваясь. Из-за двери не доносилось ни звука, а подойти ближе он не решался. Вот уже шесть лет он отпирал и запирал эту дверь для колдуньи Гудрун и старого хитрого карлика, которого она приводила с собой. Больше здесь не было никого — до сегодняшнего дня, когда появился этот рыжебородый громила.

Шесть лет тюремщик оставлял под дверью еду, а потом убирал пустые тарелки, слышал шуршание и звуки шагов, но ни разу не заглянул внутрь. Только однажды ночью, примерно год назад, отойдя от двери на порядочное расстояние, он внезапно обернулся и в сумрачном свете различил чью-то тонкую, как птичья лапа, руку, поднимавшую блюдо с едой.

Дверь неожиданно распахнулась; тюремщик застыл на месте, схватившись за нож. На пороге стоял незнакомец, держа в руках что-то тяжёлое, завёрнутое в старую медвежью шкуру. Держал очень осторожно, обеими руками; внутри шкуры кто-то шевелился. Потом оттуда раздался странный, ни на что не похожий тихий звук.

Рыжебородый был бледен, его голос звучал очень тихо.

— Скажи ей, — процедил он сквозь зубы, — что я сохраню её тайну и позабочусь о нём лучше, чем она.

Оттолкнув тюремщика плечом, он направился к выходу по тёмному коридору, на стенах которого плясали тени от фонаря.

Тюремщик ждал; ждал, пока вдали не затихли звуки отпираемых цепей и ворот. Потом осторожно просунул фонарь в дверь и заглянул в комнату.

Он увидел каморку с окошком под самым потолком, сосульки, свисавшие с подоконника, низкую кровать, солому, очаг, полный остывшего пепла. Осторожно ступая, вошёл внутрь. На полу валялись крошки еды, и больше ничего, что могло бы хоть что-нибудь ему объяснить.

И только оглянувшись, увидел он эти знаки: ряды и ряды странных спиралей, нацарапанных на влажной стене возле кровати.

Глава первая

Зал был пуст. Тихонько проскользнув внутрь, Джесса мерила его шагами, кутаясь в меховой воротник. Она пришла слишком рано.

Ночь выдалась морозная. Из-под двери намело много снега, и теперь он лежал на полу. Вино, пролитое кем-то под стол, превратилось в кусок красного льда. Джесса тронула его носком сапога — вино было твёрдым, как стекло. Даже пауки замёрзли в своих паутинах, их тонкие сети дрожали на сквозняке.

Джесса подошла к огромной колонне из дуба в центре зала. Она была густо испещрена старинными рунами и магическими знаками, поверх которых шёл новый рисунок: белая змея, кольцами обвивающая колонну сверху вниз. Джесса перчаткой стёрла с рисунка иней. Змея — это знак Гудрун. Знак колдуньи.

Джесса продолжала ждать, кроша каблуками льдинки и превращая их в снежную пыль.

Медленно начало светать. Из мрака выступили края столов и гобеленов; за окном прогрохотала телега, и крик возницы эхом отозвался под крышей.

Джесса пнула остывший очаг. Ну почему она не явилась последней — вошла бы не спеша, любезно улыбаясь, заставив ярла как следует подождать, просто чтобы показать, что ей всё равно и он не смеет ей приказывать. А теперь уже ничего не изменишь.

Прошло ещё пять томительных минут.

Но вот откинулся полог; вошёл раб и начал снимать ставни. В пустые окна посыпался снег; в зал ворвался ледяной ветер и зашевелил края гобеленов.

Раб её не заметил. Джесса рассердилась. Переступая с ноги на ногу, она с удовольствием наблюдала, как резко обернулся слуга, как побелело его лицо. Увидев её, раб сразу успокоился. Это рассердило Джессу ещё сильнее.

— Мне нужно поговорить с господином ярлом, — резко и чётко сказала она. — Я Джесса, дочь Хорольфа.

Таким голосом она всегда говорила со слугами — холодным и отстранённым. Старая Марикка, её нянька, говорила, что это голос гордости. «Что-то сейчас делает Марикка?» — подумала Джесса.

Слуга кивнул и вышел. Джесса нетерпеливо переступала с ноги на ногу. Она ненавидела это место. Здесь каждый чего-то боялся. Люди ходили обвешанные амулетами и талисманами; прежде чем заговорить, они опасливо оглядывались по сторонам, словно их кто-то подслушивал. Гудрун. Странная жена ярла. Снежная странница. Говорили, что она даже умеет читать мысли того, кто стоит перед ней. Джесса поёжилась.

Раб вернулся и опустился на колени перед очагом. Увидев весёлые язычки пламени, Джесса поспешила к огню, чтобы отогреть руки. Потом принялась растирать щёки так сильно, что они заболели. Раб подбросил в огонь ещё несколько поленьев и вышел. Джесса с ним не заговорила. Ходила молва, будто все слуги ярла немые. Правда ли это была или нет, но те и в самом деле никогда не разговаривали.

Присев перед огнём на корточки, Джесса разглядывала зал. Вдоль стен на соломе валялись грубые дощатые столы и табуретки. В дальнем конце зала находилось почётное место — возвышение, где на резных деревянных стульях лежали красные подушки, а на столах ещё оставались тарелки с едой. Джесса взяла со стола оловянный кувшин. Вино в нём замёрзло. Джесса со стуком поставила кувшин обратно.

Внезапно за возвышением отдёрнулся гобелен, и в зал вошли пожилой мужчина и мальчик примерно её возраста. Мальчика она узнала сразу. Это был её кузен Торкил, сын Харальда; его привезли сюда месяца три назад. «Нарядили как куклу», — презрительно подумала Джесса. Впрочем, Торкил всегда любил красиво одеваться.

Мужчину звали ярл Рагнар. По-прежнему высокий и статный, в последнее время он начал почему-то сутулиться; его роскошная вышитая голубая мантия свободно болталась на худых плечах. Он выглядел до того больным и измученным, словно из него вытекла жизнь, но его маленькие глазки смотрели всё так же холодно.

Джесса поклонилась как можно небрежнее.

— У тебя такие же манеры, как и у твоего отца, — криво усмехнувшись, сказал ярл.

Джесса молча следила, как Торкил притащил две дощатые табуретки и резное кресло ярла. Поймав на себе её взгляд, Торкил выдавил слабую улыбку. Она подумала, что ему очень неловко, но всё же он рад её видеть. Ничего удивительного. Тюрьма есть тюрьма, пусть даже ты и расхаживаешь в одежде из драгоценных тканей.

Они сели. Ярл уставился на огонь в очаге. Наконец он заговорил, ни на кого не глядя:

— Ваши отцы были братьями. Я думал, они мне верны, но они присоединились к последнему бессмысленному походу Вулфингов, в котором объединились все мои враги. Жаль, что оба они погибли в снегах.

Джесса посмотрела ему в лицо:

— Ту снежную бурю вызвала твоя жена. Это она выиграла для тебя битву. — Ярл разозлился, но Джессе было всё равно. — Все ярлы всегда были из рода Вулфингов. Вот почему наши отцы выступили против тебя. Ты не имеешь права быть ярлом.

Она заметила, как тревожно и предостерегающе смотрит на неё Торкил, но дело было сделано. Она сказала то, что хотела сказать. Её лицо горело, руки дрожали.

Ярл угрюмо смотрел на языки пламени.

— В роду Вулфингов не осталось почти никого, — сказал он. — Те, кому удалось выжить, прячутся по хуторам, конюшням да коровникам, а их женщины и дети, презираемые, как рабы, поспешно прячутся в домах, лишь только заслышат конский топот. Гудрун всё знает. Она всё видит. Я отлавливаю их одного за другим. Их вождя, Вулфгара, схватили два дня назад; сейчас он находится в комнате прямо у тебя под ногами, его окружают лишь лёд и крысы. А теперь ко мне пожаловала и ты.

Он потёр руки, сухие, как бумага:

— Я вас не тронул. Оставил на ваших фермах, кормил и позволял жить — до недавнего времени. Но теперь вы выросли и стали для меня опасны.

Джесса смотрела прямо на ярла, а он не отводил глаз от пламени. Ей ужасно хотелось, чтобы он взглянул на неё.

— Ваши земли будут отданы верным мне людям, а вы будете жить в другом месте.

— Здесь? — спросил Торкил.

— Нет, не здесь. — На лице ярла промелькнула улыбка. — Далеко отсюда.

Джесса обрадовалась. Она провела в доме ярла два дня, и этого ей показалось вполне достаточно. Однако она ничем не выдала своей радости.

— Тогда где же?

Ярл слегка дёрнулся, словно ему вдруг стало неловко. Серебряные амулеты и молоточки Тора на его шее зазвенели.

— Вы будете жить вместе с моим сыном, — сказал он.

Они не сразу поняли, что он имеет в виду. Потом Джесса почувствовала, что ей становится нехорошо, по спине потёк холодный пот. Она медленно нащупала амулет, который когда-то ей дала Марикка.

Торкил побледнел.

— Вы не можете нас туда послать, — еле слышно выговорил он.

— Придержи язык и дай мне договорить. — Теперь Рагнар смотрел прямо на них, пристально, с издёвкой. — Ваши отцы были предателями; они хотели лишить меня власти. Многие помнят их. Неужели вы думали, что я оставлю вас жить на фермах, подарю стада оленей да ещё дам серебра в придачу?

— А почему бы и нет? — тихо сказала Джесса. — Вы же у нас всё отобрали.

Ярл засмеялся:

— Считайте, что вас отправляют в ссылку, и радуйтесь, что вам так повезло. По крайней мере, будете жить. Завтра на рассвете вы отправляетесь в Трасирсхолл. Я дам корабль и охрану, вас будут сопровождать до Тронда. А дальше… не думаю, что мои люди захотят идти с вами дальше.

Джесса видела, что Торкила бьёт дрожь. Она знала — он не может в это поверить, он в ужасе. И этот ужас выразился в его диком, отчаянном крике:

— Я не поеду! Вы не можете отослать нас туда, к этой твари!

Одним движением вскочив с кресла, ярл с такой силой ударил Торкила перчаткой по лицу, что тот с грохотом полетел на пол вместе с табуреткой. Джесса бросилась к брату, но тот отстранил её. Едва не плача от ярости, Торкил медленно встал.

— Бери пример со своей кузины, — сказал ярл. — Смотри судьбе в глаза. Я-то думал, ты сильный, но сейчас вижу, что ты всё ещё ребёнок.

Джесса крепко сжала руку Торкила. Сейчас лучше промолчать.

Ярл неотрывно смотрел на них.

— Гудрун права, — сказал он после продолжительной паузы, — от предателя может родиться только предатель. — Устало опустившись в кресло, ярл провёл рукой по лицу. — Теперь вот ещё что.

— Что? — холодно спросила Джесса.

Он вытащил что-то из складок своей одежды и протянул ей: небольшой пакет, завёрнутый в кусок тюленьей шкуры. Джесса видела голубые вены, проступившие на его руках.

— Это послание. — Рагнар неохотно посмотрел на Джессу и Торкила. — Возьмёте его с собой. Оно для Брокла, сына Гуннарса… который присматривает за этим существом. Передадите послание Броклу. Никому об этом не говорите. — Ярл устало оглядел зал. — Как бы там ни было, Кари мой сын. Берите, — сказал он после некоторого молчания и протянул им пакет.

Джесса долго не двигалась с места. Потом взяла послание. Внутри захрустел пергамент, когда она засовывала пакет в перчатку. Ярл кивнул и медленно встал. Пройдя несколько шагов, он остановился и бросил через плечо:

— После суда придёте в этот зал. Гудрун хочет поговорить с вами. Я не могу ей это запретить. — Потом оглянулся и сказал: — Сохраните мою тайну. Я больше ничего не могу сделать для Кари. Может быть, тогда, много лет назад, если бы я попытался… а сейчас уже поздно. Она обо всём узнает… — Он горько улыбнулся. — Я его никогда не видел. Я даже не знаю, как он выглядит.

Тяжело волоча ноги, ярл вышел из зала. На крыше захлопал крыльями голубь. В лучике света закружилось гладкое пёрышко.

— Зачем ты взяла это письмо? — спросил Торкил. Джесса и сама не знала.

— Тише, — буркнула она.

Торкил подошёл к грязному очагу и присел перед ним на корточки; Джесса примостилась рядом с братом.

— Нам надо бежать.

— Куда?

— На вашу ферму — Хорольфстед.

— Её забрали люди ярла. — Джесса теребила перчатку. — Три дня назад.

Торкил бросил на неё быстрый взгляд.

— Мог бы и догадаться. Ну что ж, к чему тогда разговоры? Мы уже ничего не можем сделать — с нами будут его люди.

— Только до Трасирсхолла.

— Угу. — Джесса помолчала. Потом быстро оглянулась через плечо и сказала: — Торкил…

— Что? — Он уже всё понял.

— Ты здесь дольше меня. Что говорят о Кари, сыне Рагнара?

— Ничего. О нём не осмеливаются говорить. — Торкил понизил голос. — К тому же его никто не видел, кроме одной женщины, которая присутствовала при его рождении. Через несколько дней она умерла. Говорят, её отравила Гудрун.

Джесса кивнула:

— Да, но ведь ходят слухи…

— Ты их уже слышала. — Торкил придвинулся к огню. — Она его прятала где-то здесь, в комнате без окон. Он покрыт шерстью, как тролль. Когда у него припадки, он рвёт сам себя зубами. Некоторые говорят, что глаза у него как у волка. В общем, болтают всякое. Кто знает, правда это или нет? А теперь она держит его в разрушенном замке, который называется Трасирсхолл. Я слышал, он находится на краю света, где-то далеко в снегах. Там ещё никто не бывал.

Джесса встала:

— И мы не будем. Мы убежим. Не смогут же они следить за нами постоянно.

— Гудрун сможет. Да и куда мы пойдём в этих льдах?

Внезапно Джесса зажала ему рот:

— Тихо!

Они оглянулись. Портьера на дальней стене зала слегка шевельнулась; вышитые на ней и уже полинявшие медведи и охотники, казалось, задвигались под слоем грязи.

— Там кто-то есть, — прошептала Джесса. — Нас подслушивали.

Глава вторая

Женщин любить, в обманах искусных, что по льду скакать на коне без подков.

Прошла долгая минута. Они ждали. Потом Торкил подошёл к портьере и осторожно отвёл пыльную ткань. За ней оказалась пустота.

— Здесь ничего нет, — тихо сказал он. — Нет стены.

Не услышав ни звука, он раздвинул складки портьеры и скользнул между ними; быстро оглянувшись, Джесса последовала за ним. В полумраке они увидели стену, а в ней — каменную арку, за которой виднелась винтовая лестница, ведущая вверх. По ней кто-то тихо поднимался.

— Я же говорила, — прошептала Джесса. — Кто это?

— Не знаю. Наверное… — Он замолчал.

В зал кто-то вошёл, вошёл беззвучно, принеся с собой ледяную стужу. Джесса почувствовала, как на щеках и губах образовались кристаллики льда, как под кожу начал заползать мертвящий холод. Торкил стоял не шевелясь; на его губах поблёскивал иней.

— Это Гудрун, — прошептал он.

Словно услышав его слова, тот, кто поднимался по лестнице, сразу остановился и начал спускаться.

Внезапно Джесса ощутила такой страх, какого не испытывала ещё ни разу в жизни. Сердце заколотилось, ей отчаянно захотелось убежать. Стиснув кулаки, она заставила себя замереть на месте. Шаги на лестнице приближались; позади, в зале, царил страшный холод. Схватив Торкила, Джесса потащила его за собой и втиснула в узкую грязную щель между тяжёлой портьерой и стеной. Что-то задело его, портьера заколыхалась, и в зал выскользнула сгорбленная фигурка, закутанная во множество одёжек.

— Гудрун, — услышали Джесса и Торкил, — вы двигаетесь как бесплотный дух.

— Но ты же меня услышал.

— Я вас почувствовал.

Голоса зазвучали тише. Пронизывающий холод начал потихоньку ослабевать. Джесса услышала, как прерывисто дышит Торкил, увидела, как дрожит его рука, когда он осторожно отодвинул портьеру, чтобы лучше видеть зал.

В кресле ярла кто-то сидел; на нём было столько дорогих одеяний, что невозможно было разобрать, кто это. Потом он откинул капюшон, и Джесса увидела старенького человечка, сухонького и подвижного, с седыми космами и хитренькими глазками.

— Они уезжают завтра, — сказал он, — как вы и ожидали.

Джесса удивлённо посмотрела на Торкила. Женщина засмеялась, при звуках её звучного низкого голоса сердце Джессы снова сжалось от страха. Старичок тоже захихикал:

— К тому же они, бедняги, всё знают о Трасирсхолле.

— А что они знают?

— О, они знают, что там гуляет ветер, живут тролли и духи, что Трасирсхолл находится на краю земли. Не говоря уж о том, кто там живёт.

Старичок сплюнул и ухмыльнулся.

Им были видны только белые руки женщины и рукава её платья. Торкил тихонько раздвинул портьеру пошире.

В свете, падающем из окна, стояла Гудрун. Она была высока ростом и молода, с бледной, как воск, кожей; её волосы чистого белого цвета, заплетённые в причудливые косы, падали ей на спину. Серебристо-голубое платье было оторочено мехом. На руке и шее поблёскивали серебряные украшения. Она стояла, гордо выпрямившись, лицом к Джессе и Торкилу. Даже из-за портьеры им было видно, что глаза Гудрун совершенно прозрачны и лишены цвета.

— Как они восприняли эту новость?

— Девчонка спокойно. Маленький господин Торкил визжал как резаный, но Рагнар его быстро успокоил.

Гудрун засмеялась:

— Даже ярлу нужны маленькие развлечения. Иногда я ему это позволяю.

— Да, но есть одна вещь, о которой вы, вероятно, не знаете.

Гудрун пристально посмотрела на старичка.

— Будь осторожен, — небрежно бросила она, — будь осторожен, Греттир.

Старичок заёрзал на стуле. Потом сказал:

— Рагнар дал девчонке письмо. Для Брокла, сына Гуннарса. Он его о чём-то предупреждает.

Гудрун засмеялась от удовольствия:

— И это всё? Ну и что с того? Пусть везут. — Зашуршав шелками, она присела рядом со старичком; Торкил старался не упускать её из виду. — Пусть везут что хотят. — Гудрун коснулась пальцами плеча старичка. — Всё готово. Рагнар отсылает их подальше, потому что эту мысль внушила ему я, точно так же, как внушаю ему, что говорить, что есть и когда спать.

— Но письмо?

Она пожала плечами:

— Один уголок его разума я оставила нетронутым. Что же касается этих детей, то насчёт их у меня свои планы.

Гудрун что-то зашептала старичку на ухо. Джесса уловила только: «Они будут у меня в руках». Потом женщина прошептала что-то ещё, старичок усмехнулся и покачал головой:

— Вы наделены великой силой, Гудрун. Не многие могут сравниться с вами.

Внезапно он замолчал, поняв, что совершил ошибку. Гудрун наклонилась к старичку и провела ногтем по его щеке. Джесса с ужасом увидела, как на щеке старичка появился след будто от ожога, покрытый коркой белого льда; потом лёд отвалился, оставив голубой шрам. Старичок охнул и схватился за щёку.

Гудрун улыбнулась:

— Думай, что говоришь, Греттир. Со мной никто не может сравниться, никто. — Она провела пальцами по его волосам. — Запомни это. — Потом встала и подошла к огню. — Что же касается того существа в Трасирсхолле, то мы ведь с тобой знаем, каков он.

Гудрун протянула руку к языкам пламени. Джесса увидела, как с её белых пальцев в огонь скатились прозрачные капли, словно пальцы колдуньи начали таять. От каждой капли пламя с треском и шипением вспыхивало всё ярче. По залу поплыли клубы дыма; извиваясь, как змеи, они обвили талию Гудрун, опустились к её ногам, поползли по каменному полу, погружая всё во мрак, превращая огонь очага в неясное красное свечение, а Гудрун и Греттира — в расплывчатые тени. Джесса изо всех сил пыталась разглядеть в этом тумане хоть что-то, и тут ей показалось, что она видит очертания какого-то замка, окно, ярко освещённую комнату и в ней — чью-то фигуру, которая медленно поворачивалась к ним…

Внезапно распахнулась дверь, и на пороге появился раб, которого Джесса встретила утром. Держа в руках охапку дров, он в ужасе замер.

Гудрун резко обернулась, окружённая кольцами дыма; она была в ярости.

— Вон! — прошипела она хриплым от бешенства голосом.

Слуга, казалось, прирос к месту. Джесса почувствовала, как её пронизывает страх. «Да уходи же!» — подумала она, но он так и стоял, с ужасом глядя на Гудрун, которая протянула к нему руку.

Поленья с громким стуком посыпались на пол. Слуга сжался в комок. Дрожа и всхлипывая, опустился на колени. Подойдя к нему, Гудрун некоторое время раздумывала, потом взяла раба за подбородок. По его телу прошла судорога, когда она провела длинными пальцами по его горлу.

— Вон, — повторила Гудрун.

Шатаясь, слуга поднялся на ноги и бросился за дверь. Отзвуки его удаляющихся шагов ещё долго были слышны под сводами дымного зала.

С облегчением вздохнув, Джесса отпустила край портьеры, который упал с лёгким шелестом. Торкил мгновенно отпустил свой край и прижался к стене. В зале было тихо. Сердце Джессы громко стучало.

Потом раздался голос Гудрун. Она оказалась так близко, что Джесса чуть не подпрыгнула.

— Кари никуда от меня не денется. Я и так слишком долго держала его вдалеке, потому что мне хотелось посмотреть, что из него получится. А теперь, Греттир, — её голос зазвучал тише, — я испытываю почти что пламенное желание увидеть его, почувствовать, посмотреть, на что он способен.

Гудрун взялась за край портьеры. Джесса едва не вскрикнула. Белые пальцы колдуньи оказались всего в нескольких дюймах от лица девочки.

— Вечером эти двое будут здесь. Тогда я ими и займусь.

Под Греттиром скрипнул стул.

— Я тоже приду.

— Поступай как хочешь, старик.

Откинув портьеру, Гудрун быстро прошла мимо Джессы и Торкила, миновала каменную арку и стала легко подниматься по лестнице. Вскоре её шаги затихли.

Торкил судорожно вздохнул и сжал руку Джессы. Они задыхались; им хотелось убежать, вдохнуть чистого воздуха, но в зале ещё оставался старик, который молча стоял на месте. Потом медленно подошёл к двери, ведущей во двор, и отпер её. От порыва ледяного ветра с гобеленов поднялись столбы пыли. Когда Джесса протёрла глаза, в зале никого не было.

Они бросились к двери, протиснулись наружу и затворили её за собой. Клубы дыма, вырвавшиеся за ними, растаяли на ветру. Полусонный часовой удивлённо посмотрел им вслед, когда они быстро пошли мимо домов, детей и квохчущих кур. Один раз Джесса обернулась: ей показалось, что за ними следят, но окна усадьбы Ярлсхольд были темны и пусты.

Глава третья

— Они будут у меня в руках». Она имела в виду нас. — Джесса смотрела, как Морд Сигни осторожно подкладывает в огонь куски торфа; посыпались искры, и он быстро отдёрнул руку. — Как ты думаешь, что она собирается с нами сделать?

— Не знаю, — сказал он. — Я никогда о ней не думаю. — Морд был высокого роста; его седые волосы почти касались низкого потолка под крытой дёрном крышей. Он покосился на жену, которая укладывала в кожаную сумку вещи Джессы. — Но и оставлять всё как есть я тоже не могу. Надо что-то делать.

Жена положила ему на плечо руку.

— С Рагнаром говорить бесполезно, — тихо сказала она. — С какой стати он станет нас слушать? — Потом прошептала на ухо мужу: — Не лезь ты во всё это. Лучше подумай о своих детях. — Сказано было очень тихо, но Джесса услышала.

Морд молча отвернулся. Джессе стало его жаль. Он приходился родственником её отцу; был далеко не последним человеком в Ярлсхольде. Но его жена была права. Ярла не тронули бы никакие мольбы, а просить Морда заступиться Джесса не собиралась.

Морд подошёл к большому квадратному очагу, который располагался посреди комнаты с боковушами, отделёнными от неё плотными мягкими занавесками. В очаге весело потрескивал яркий огонь, отбрасывая тени на стены комнаты, на лицо Торкила и мрачный лик Морда. За окнами начинало темнеть, из низких туч сыпал снег. Зима, как всегда, пришла в Ярлсхольд поздно. Торкил сказал:

— Морд, расскажи нам о Гудрун.

— Лучше не надо, парень. Мне что-то не хочется.

— Но мы же должны знать. — Торкил посмотрел на жену Морда, возле которой, держась за юбку матери, стояла её младшая дочка. — Нам ведь предстоит туда ехать.

Женщина отвела взгляд:

— Он прав, Морд.

Морд отложил торф, медленно встал и запер дверь. Потом подсел поближе к огню:

— Эта история чуднее саги любого скальда. Я уверен, что большую её часть вы и сами знаете. Когда Рагнар был молод, на Севере правил род Вулфингов. Рагнар был одним из многих мелких землевладельцев, как и ваши отцы. Но он был честолюбив. Он покупал землю там, где мог, и крал там, где купить было нельзя; он расправлялся со своими врагами на заседаниях альтинга — так в старину назывался наш суд — и собрал вокруг себя много безжалостных, жестоких людей. Так бы он и жил, не появись она.

Морд помолчал, потом продолжил:

— За горами и рекой Ингвир лежат вечные льды. Говорят, они простираются до самого края земли, где царит бесконечная тьма. Путешественники — те, которые вернулись назад, — рассказывают о глубоких трещинах, которые внезапно появляются под ногами, о горах, гладких, как стекло, о небе, на котором загораются огни. Там стоит такой холод, что за айсбергами замерзает даже море. Там нет зверей, даже белых медведей, но я слышал о длинном сверкающем черве, который ползает во льдах. Может, всё это выдумки. Но несомненно, что там живут тролли, эттины и какой-то дух, который завывает в пустых пещерах.

В этих льдах живёт Белый народ, Снежные странники, племя колдунов. О них мало что известно, знают только, что иногда они подходят к нашим северным границам и грабят население. Когда с ферм исчезают дети, люди говорят, что их забрал Белый народ. Они крадут скот, а иногда и собак.

Однажды Белый народ настолько досадил нам своими набегами, что старый ярл послал Рагнара и его дружинников положить этому конец. Они пересекли холмы по старой широкой дороге, которая проходит мимо Трасирсхолла, и вдруг увидели белый туман. Вот там-то их и поджидало нечто белое и твёрдое, что не склонялось даже под ветром. Пятьдесят человек попали в ловушку, из которой вышел только один.

— А что это было? — спросил Торкил.

— Колдовство. Магия рун. — Морд пожал плечами. — Кто знает? Но через три месяца в гавань Тарва вошёл корабль. Странный это был корабль: с тёмными парусами и двадцатью гребцами — высокими беловолосыми людьми, говорившими на непонятном языке. Командовал ими старик по имени Греттир — тогда он был, конечно, моложе. С корабля сошёл Рагнар и с ним — какая-то женщина, белая, как снег, и холодная, как сталь. До сих пор никто не знает, кто она и какое соглашение заключил с ней Рагнар, чтобы сохранить себе жизнь. Но мы скоро поняли, кто поселился среди нас.

Джесса посмотрела на Торкила. Он весь превратился в слух, машинально завязывая и развязывая шнурки своих сапог.

— Началось всё с того, — продолжал Морд, — что однажды ночью, в бурю, умер наш старый ярл. Когда он уходил спать, то был совершенно здоров, но вдруг среди ночи внезапно вскрикнул, а когда в комнату вбежали слуги, был уже мёртв. Говорят, на его лице остался след, словно от чьей-то руки; к утру этот след исчез.

Джесса и Торкил переглянулись. Морд этого не заметил.

— И его пальцы — они были покрыты тонким слоем льда… После этого всё пошло как по маслу. Поползли слухи, воцарился страх. У ярла не было сына — альтингу пришлось выбирать нового правителя из рода Вулфингов, где было много достойных людей, но он этого не сделал. Страх превратил их в глупцов. Они выбрали Рагнара.

Помню, что против него выступили только двое. Вскоре одного из них задрал медведь, а второй замёрз ночью в снегу. Никто из его семьи не знает, зачем он вышел в ту ночь из дому, только один маленький мальчик что-то говорил о «белой даме», которая позвала его из-за окна… Наверное, вы слышали эту историю.

Джесса пожала плечами:

— Кое-что слышали. Детям ведь всего не рассказывают. А Кари?

Морд покосился на дверь. Теперь он говорил едва слышно:

— Случилось так, что эту новость я узнал вместе с Рагнаром; мы были в лесу, смотрели, как валят деревья. «Сын», — сказал гонец, но сказал каким-то странным голосом. Рагнар это тоже заметил и спросил, что случилось. Гонец что-то забормотал об испуганном крике повивальной бабки; казалось, ему было страшно об этом говорить. Едва не сбив меня с ног, ярл бросился к лошадям. Да помогут мне боги, я никогда не видел, чтобы мужчина был так взволнован.

— А этот гонец видел ребёнка? — спросила Джесса.

— Нет, да ему это было и ни к чему. Вскоре поползли слухи — ты их знаешь. Ребёнок родился страшным уродом. Я думаю, это Верховный бог покарал Рагнара за гордыню, а её — за колдовство. Боги всегда так поступают. Гудрун немного подержала ребёнка в доме ярла, назвала его Кари, но никому не показывала, кроме Греттира. Рагнар его тоже не видел.

— Он нам так и сказал, — пробормотал Торкил.

— Она ненавидит этого ребёнка. Даже слышать не может его имени. Когда уроду исполнилось пять лет, она заставила Рагнара отослать его прочь, в разрушенный замок на Севере. Я думаю, она надеялась, что он умрёт там от холода. Тогда в тюрьме Ярлсхольда находился Брокл, сын Гуннарса. Он был одним из людей Вулфинга и что-то сказал против Гудрун, за это Рагнар отобрал у него земли, а его самого сделал стражем при ребёнке. Жестокая месть. — Морд вздохнул. — Я любил этого Брокла — хороший он человек. Наверное, давно умер. В том замке никто не бывал.