Свидетели. Тщательно подобранные.

И среди них — Гермия.

Мирани с трудом сдержала испуганный вскрик.

На Гермии было длинное черное платье. Она сняла все свои украшения и расплела волосы, не подкрасила ресницы и бледные губы. Но глаза пылали гневом, она стояла, выпрямившись во весь рост, и на ее умном лице не шевелился ни один мускул. Мирани затрепетала от страха, на спине выступил пот. По обычаю прежняя Гласительница надевала маску на новую — она об этом совсем забыла.

Гермия скорее убьет ее, чем сделает это.

Мирани медленно выпрямилась.

Вот он, конец. Время пришло, и ничто больше ее не спасет. Что задумал Бог? Выжидает, хочет посмотреть, доверяет ли она ему? Она обернулась, распростерла руки. Звякнули хрустальные капли. Где-то в углу тихо зарокотали барабаны и трещотки. Она раскрыла рот, чтобы произнести слова Открытия.

Но вместо них раздался чей-то крик.

Аргелин мгновенно обернулся. Он всегда был начеку. Стражники сомкнулись вокруг него стеной.

На тропе, ведущей к пещере, появился человек. Бородатый, в длинном красном бурнусе, он нес тяжелую шкатулку. Опередив воинов, попытавшихся выхватить ее, он осторожно опустил свою ношу на землю и выпрямился.

— Дар в знак перемирия.

— Какого еще перемирия?! — изумился Аргелин. — От Джамиля?

— От моего повелителя принца.

— Не слыхал ни о каком перемирии.

Мирани обернулась.

— Перемирие настало, господин генерал. С этой минуты. Во время церемонии Возведения Гласительницы всякое насилие запрещено. — Не дожидаясь его ответа, она повернулась к гостю. — Ваш принц пришел? Он здесь?

— Он ждет внизу, госпожа.

— Тогда пусть поднимется.

Не обращая внимания на гневные возгласы Аргелина, она смотрела на темный силуэт Жемчужного Принца, приближавшийся ко входу в пещеру. За ним следовала свита, одетая в шелка и златотканую парчу, повсюду мерцали жемчуга.

Джамиль поклонился ей и Девятерым.

— Я получил ваше письмо о том, что условия нашего Императора выполнены. Что произошла смена Гласительницы. — Его темные глаза вопросительно взирали на Мирани. — Это правда?

— Если этого пожелает Бог, — тихо промолвила она.

— Тогда пусть эта церемония пройдет у меня на глазах, и тогда наступит мир. Потому что истинной причиной ссоры была не торговля и не правление господина Аргелина, а осквернение Оракула. Оракул должен быть доступен каждому. В этом суть наших верований.

Мирани кивнула. Закончив разговор, она принялась читать молитву Открытия, и к ней неуверенно присоединились голоса остальных Девятерых. Луна взошла высоко, ее свет наполнил пещеру морозным сиянием, заиграл на кристаллах, усеивавших стены пещеры, и стало казаться, будто из глубокой расселины поднимается едва заметная туманная дымка.

Когда молитва завершилась, Мирани подошла к краю расселины и заглянула внутрь.

Вода.

Что там поблескивает в глубине?

Неужели вода?

Из Колодца поднимался пар, вниз вела лестница. Он был огромен, священный водоем с горячей, исходящей паром водой, зеленой и неизмеримо глубокой, и в нем, погрузившись по грудь, стояли статуи. На стенах пещеры вокруг Колодца росли папоротники с длинными перистыми листьями, сверкающие камни были припорошены желтовато-зеленым налетом водорослей. Повсюду испарялась, оседала, капала вода. Из трещин между камнями выступали остатки древних резных деревянных фигур, на полу возле водоема валялись почти рассыпавшиеся фрагменты цветочных гирлянд. И повсюду были маски.

Они висели на шестах над водой, и их прогнившие лица взирали на незваных гостей. Сквозь клубы пара Сетис разглядел, что глазницы и скулы были сделаны из дерева и коры, из папируса и серебра, из позеленевшей меди и потемневшей бронзы. Здесь собрались маски всех Архонов вплоть до Расселона, при котором путь к Колодцу был утерян.

Тишина. Ее нарушал только мерный перестук капель, падающих в водоем.

Они осторожно подошли ближе. Сетиса окутало восхитительное тепло. Он размотал тряпки, которыми было прикрыто лицо, и вдохнул полной грудью, почувствовал, как оттаивают закоченевшие руки и ноги.

— Что дальше? — прошептал он.

Пещера услышала его слова, подхватила их, зашептала, повторила много раз и послала их обратно, превратила в низкий гортанный рокот, от которого задрожали и упали с потолка бесчисленные капли. Лис испуганно поглядывал на вход.

Алексос шагнул вперед, положил обе руки на кромку водоема, склонился над клубами жаркого пара.

— Как много лет прошло с тех пор, как я бывал здесь! — прошептал он.

К нему подошел Шакал.

— Где же твои грозные Хранители, Архон?

Мальчик обернулся к нему. Спутники с удивлением заметили у него в глазах слезы; одна из них скатилась по щеке и упала в воду.

— Подойди и посмотри, Сетис. И все остальные тоже.

Сетис бросил взгляд на Орфета, коснулся ладонями выщербленной скалы. Камень был гладкий, весь какой-то маслянистый от красноватых железистых отложений. Юноша заглянул в Колодец.

От воды курился пар. Зеленые глубины раскрылись, как будто слеза Архона прожгла в них дыру, и перед глазами всех четверых, наполняя Колодец, поднялась тьма.

Из этой тьмы на него смотрело лицо. Красивое, опаленное солнцем, с настороженными глазами. Но это было не лицо, а маска, а за ней зияла мгла, ужас, пустота. Он отшатнулся. Лицо было его собственным.

Орфет, глядя в Колодец, застыл.

— Что это такое, Архон? — проговорил он голосом, охрипшим от страха.

— Хранители, Орфет.

— Они всегда сидят здесь?

— Нет. Мы привели их с собой. — Мальчик поглядел на Лиса, передернувшегося от отвращения, на Шакала, взиравшего в глубины без малейшего трепета.

Вода заколыхалась, пошла пузырями и волнами. Сетис отскочил, оттащил Орфета. Алексос ловко вспрыгнул на каменный карниз. Из зеленой глубины вынырнули две руки, тонкие, испачканные чернилами. Руки Сетиса. Они ухватились за край колодца, подтянулись, и из воды вышло существо с маской в виде его собственного лица, облепленное водорослями. С него капала дымящаяся вода.

Вслед за ним вылез двойник Орфета, толстый и злобный; существо в маске Лиса, проворное и жестокое. И под конец из Колодца выбрался высокий, стройный силуэт с продолговатыми глазами, хитрыми и холодными, не знающими пощады.

Шакал отступил на шаг.

Не говоря ни слова, каждый из них смотрел в лицо самому себе.

Они стояли лицом к лицу, две Гласительницы, прежняя и новая. Гермия держала маску, золотые диски и перья ибиса ниспадали ей на руки, безупречное лицо с гравировкой на скулах устремило неподвижный взгляд в средоточие теней, гнездившееся в глубинах пещеры.

Мирани замерла в неподвижности. Внезапно она осознала, что, если Гермия наденет на нее маску, они поменяются местами. Не Гермия, а она сама будет говорить неправду от имени Оракула, станет провозвестницей лжи. «Помоги, — прошептала она. — Без тебя я стану такой же гадкой, как она».

Но из древних глубин к ней вернулись лишь ее слова, отразившиеся искаженным эхом.

В этот миг Гермия должна была поднять маску. Вместо этого она возвысила голос.

— Прежде чем новая Гласительница наденет маску, я хочу кое-что сказать.

Девятеро замерли, Аргелин метал глазами молнии. Гермия подняла ухоженный палец и указала на генерала.

— Я обвиняю этого человека в государственной измене. Он организовал заговор с целью убийства Архона. — Она выкрикнула эти слова, они зазвенели под сводами пещеры и ясно донеслись до людей, стоявших над обрывом. — Он подкупил одного из спутников Архона, чтобы тот убил его. Я сама слышала и видела это. Свидетельствую в этом перед Богом.

Люди зашептались, снаружи послышался крик. Все глаза в пещере устремились на Аргелина. Телохранители переглянулись, приготовились к бою.

Генерал стоял, не шелохнувшись. По лицу скатились мелкие бисеринки пота, но в остальном он держался спокойно.

— Бывшая Гласительница явно переволновалась, — тихо произнес он.

— Это серьезное обвинение. — Вперед вышел Джамиль, и из теней позади него раздался голос Ретии:

— Если оно правдиво, Бог совершит возмездие.

— Возмездие? — холодно улыбнулся Аргелин. — За что? Он всегда сумеет найти себе другое тело. А для чего еще нужны боги? — Он обвел глазами толпу. — Но Гласительница говорит неправду. Она вещает только от своего имени, а не от имени Бога. Разве не из-за этого мы здесь собрались?

Он подошел к ней, его тихий голос звучал насмешливо.

— Даже если бы это было правдой, Гермия, что вы, Девятеро, можете поделать? Власть в моих руках. Мне подчиняется армия. Всё оружие, какое есть в стране, послушно одному лишь мне. Выгляни отсюда. Даже в эту минуту мои враги объяты огнем.

Джамиль насторожился, обернулся, растолкав людей, пробился к выходу и выругался.

В темной гавани плясали яркие языки пламени. Навстречу луне поднимались клубы дыма. Слоны на пляже в панике трубили.

Мирани прижала ладони к губам. Огненные корабли!

— Ты наслал на мой флот корабли-поджигатели! Ты с ума сошел? — Джамиль кинулся на Аргелина, но в тот же миг стражники схватили и принца, и его свиту. Генерал холодно улыбнулся.

— Да, повелитель. Можешь отсюда полюбоваться, как они горят.

Разве можно драться с самим собой? Каждый жест наталкивается на противодействие, каждый удар отражается. Существо, которое было им самим, схватило Сетиса за обе руки, пригнуло его к земле, зажало ладонями рот, не давая дышать, смеялось над ним.

В нем не было жизни — только воздух и вода, — и оно не чувствовало боли. Но могло его убить. Сетис кричал, вырывался, лягался, кусался. Где-то в глубине пещеры Орфет сражался с толстой пьяной тенью, а Лис осторожно кружил напротив своего увертливого двойника. Только Шакал и его отражение спокойно стояли и разглядывали друг друга. Похоже, они даже завели разговор.

Алексос спрыгнул к водоему и присел на корточки, провел пальцами по воде.

— Я тоже должен быть здесь, — сказал он.

Из глубины, словно через замочную скважину, на него глядел громадный глаз.

Джамиль побледнел от ярости.

— Когда Император услышит…

— Твой флот еще может спастись бегством. Если у них хватит ума, они так и сделают.

— Они меня не бросят.

— Эти корабли доверху полны горючей смолы. Ветер гонит их в море. Они вынуждены будут бросить тебя, Жемчужный Принц, и ты останешься у меня в заложниках. — Аргелин приблизился к более рослому принцу вплотную. — А если Император захочет вернуть своего драгоценного племянника, пусть соглашается на мои условия. Мои и Бога. — Он обернулся к Гермии. — Теперь надевай маску на новую Гласительницу и помалкивай! Твои слова меня больше не интересуют. Никакие!

Гермия посмотрела на Мирани, потом на Девятерых. На миг Мирани даже пожалела ее. Гермия вскинула голову и водрузила маску, но не на Мирани, а на свое собственное лицо, и заговорила через нее, и ее голос звучал странно, был быстрым и текучим. Она сказала:

— Да, мой господин. Тогда ты, наверное, не будешь возражать, если я расскажу про твой сон.

Аргелин злобно прошипел:

— Сейчас же снимите с нее эту дрянь!

Никто не шелохнулся. Гермия коснулась его щеки.

— Прошлой ночью, — прошептала она, — тебе приснилась Царица Дождя. Тебе снилось, что она взяла тебя за руки — вот так. Держала тебя и тянула вниз, под воду. О, ты дрался, ты боролся и хотел закричать. Но она заполнила тебе рот водой, залила тебе легкие и утащила в глубину. Утопила тебя, мой господин. Ты проснулся, мокрый от пота, хватая ртом воздух. Понимая, что ты мертв.

Она потянулась к нему и поцеловала. Но его лица коснулась только ледяная маска.

Аргелин побелел.

Мирани почувствовала, как ее щиколотки касаются чьи-то холодные пальцы. Она опустила глаза и ахнула.

Из трещины в скале поднималась вода.

От звезды не было никакого толку. Обломок холодного камня. Он оттолкнул свое отражение и вытащил ее, но что с ней делать?

— Архон! — крикнул он. — Помоги!

Уголком глаза он заметил, что мальчик смотрит в Колодец. Юноша поднял звезду.

— Бросить ее? Это и есть то, что я должен сделать?

Его двойник рассмеялся.

— Бросить? Разве ты когда-нибудь что-нибудь выбрасывал? Это же рубин, Сетис, он стоит кучу денег. Выкупи за него свою жизнь.

— Нет…

— Выкупи отца и Телию. Выкупи Мирани.

— Это не… Я не могу…

— Можешь. Сам знаешь, что можешь. — Двойник взял его за руку, пытаясь вырвать звезду. — Ты всё знаешь про себя. Ты бы убил мальчика, если бы знал, что тебе это сойдет с рук. Помнишь нож у веревки? Ты хотел, чтобы она лопнула. Хотел, чтобы веревка не выдержала…

— НЕТ!

Он оттолкнул двойника.

— Отдай звезду, — прошептал двойник, вздернув подбородок и склонив голову набок в нахальном жесте, который все ненавидели, а Сетис знал это и потому повторял его снова и снова. — Отдай.

Сетис облизал пересохшие губы и кивнул.

И бросил звезду в лицо самому себе. Она, словно вспышка, пронизала его отражение, обожгла болью, он вскрикнул, как будто воистину стал своим отражением. Потом звезда с шипением упала в колодец и исчезла.

Перед ним никого не было. На душе стало пусто.

Ему казалось, будто он отшвырнул прочь самого себя.

Аргелин схватил маску и сорвал ее с Гермии. Его руки дрожали от гнева, лицо побагровело, глаза пылали огнем. Он сунул маску в руки Мирани.

— Надень.

Она не шелохнулась.

— Надень, говорю!

Но Мирани не слушала его. Обернувшись к Гермии, она тихо прошептала:

— Как много времени прошло с тех пор, как мы были здесь вместе, ты и я.

* * *

Вода в Колодце кипела и подымалась.

— Брось туда звезду! Орфет! — закричал Сетис.

Музыкант и его двойник, пошатываясь, стояли на самом краю. Один из них, напрягая все силы, отвесил другому могучий удар; вода забулькала, и в тот же миг Орфет остался один. Он сгорбился, потом победоносно ухмыльнулся Сетису.

— Никто меня не одолеет, — прохрипел он. — Никто, даже моя треклятая никчемная натура.

Лису приходилось нелегко. Двойник прижал его к земле, он кричал, отчаянно вырывался. Голубая звезда выкатилась у него из кармана, Сетис подхватил ее и швырнул в Колодец.

В тот же миг на берегу остался один Лис, распростертый на мокрых камнях.

— Теперь у нас не осталось ничего, кроме последнего дара, — сказал Алексос, затем поднялся, вскочил на край Колодца. — Возьми того, кого ты выберешь, Царица Дождя. Решение всегда остается за тобой. И я больше никогда не украду его у тебя.

* * *

Аргелин развернулся.

— Возьмите оружие. Пора заканчивать этот балаган.

Один из солдат выбежал.

В тот же миг Мирани взглянула на Гермию, та выхватила у нее маску, высоко подняла ее и решительным, бережным жестом надела на лицо девушке. Темнота накрыла ей глаза, холодная бронза обожгла скулы. Она ощутила внутри себя присутствие Бога; его презрение поднималось, как вода в колодце, переливалось через край, и, несмотря на обет молчания, он нетерпеливо заговорил ее устами.

— Думаешь, тебе под силу убить меня, Аргелин? Думаешь, Бога можно убить? Я жив и разговариваю с тобой. Тебе не бывать царем. Никогда не бывать. Разрушь мое Святилище, уничтожь Оракул — ты всё равно услышишь меня. Я буду говорить в твоих снах. Берегись того, кто встанет с тобой лицом к лицу. Разве сможет кто-нибудь противостоять скорпиону, забравшемуся внутрь, или змею, свернувшемуся кольцами в твоем же собственном сердце?

* * *

Шакал сложил руки на груди.

— Ждешь, что я буду драться с тобой? У меня нет против тебя оружия.

Его двойник под маской холодно улыбнулся, он прекрасно это знал.

— Другие повели себя грубо. Ты отвечаешь иначе. Я этого и ожидал. Ты лучше знаешь меня.

Шакал кивнул и сделал шаг вперед.

— К тому же они боятся. А я тебя не боюсь.

— Ты меня ненавидишь. Ты ненавидишь сам себя.

— Я ненавижу того человека, каким меня сделал Аргелин.

— Никто не сделал тебя грабителем, кроме тебя самого.

Их голоса были так похожи, что Сетис с трудом понимал, кто из них говорит.

— Ты — это безжизненная пустыня. Я погружался в твои глубины. Вкапывался в тебя сквозь песок и бесплодную землю. И отыскал иссушенный труп, завернутый в золотые покрывала, со сладким голосом и светлыми волосами, холеный и разукрашенный. Вокруг него я видел груды сокровищ, но все они гнили и разлагались. Все, кроме самых ярких драгоценных камней, кроме золота.

— А я видел, как мертвые ходят за тобой по пятам, будто крысы. Их ненависть не так страшна, как моя. И твоя.

Сетис уже не различал, где кто. Оба были настоящими, были одним и тем же человеком, стоящим по грудь в клубах пара, возносящихся из Колодца. Вода поднималась и бурлила, в глубине ее одна за другой взрывались звезды. Алексос спрыгнул с края колодца на землю и сказал:

— Скорее, Орфет. Помоги ему. Он не может уйти от себя самого.

— Помочь? А с какой стати я должен ему помогать? — Орфет не двинулся с места. — Он бросил нас умирать в пустыне, Архон. Разве ты забыл?

— Ты хочешь отомстить? Так отомсти же. Спаси его, Орфет. Он никогда тебя не простит.

Сетис ахнул. Двойник Шакала схватил грабителя могил и потащил к бурлящим водам. Они остановились на берегу, потом двойник вспрыгнул на барьер, ограждавший Колодец.

— Закончи свою жизнь, — сказал он. — Для нас обоих. И протянул руку.

Шакал медленно взял ее и поднялся на шаг. Лицом к лицу стояли они на самой бровке. Сетис вскочил и с внезапной решимостью вскарабкался на барьер. Оттолкнул двойника, схватил за руку настоящего человека.

— Не слушай его! Стой!

Вода оказалась миражом. Колодец представлял собой всего лишь пустую расселину.

Она уходила в бездонные недра земли, и внизу, в неизмеримой глубине, всё еще падали три звезды. Они были так далеко, что от них на поверхность долетали только крохотные искорки света. От этого зрелища у Сетиса закружилась голова. Ему почудилось, будто какая-то сила тянет его вниз, за пределы мироздания, — сила грозная, чудовищная. Он закричал. Двойник Шакала прыгнул ему на спину, тонкие пальцы впились в плечи. Что-то острое пронзило его — раз, другой. Юноша пошатнулся, оглушенный болью.

Шакал подхватил его, толкнул к Орфету. Сетис качнулся, и мучительная боль охватила его, будто огонь. Падая на руки Орфету, он заметил, что Шакал нанес удар по своему собственному отражению.

Он вложил в этот удар всё свое презрение и ярость, вырвал у двойника из рук острый и длинный осколок алмаза и швырнул его самого в расселину.

Существо визжало, цеплялось за пустоту, за потрепанную маску и иссушенные кости, за тонкие пряди светлых волос, рассыпавшиеся в пыль. Потом упало.

Шакал пошатнулся.

На миг его лицо побелело от изнеможения; казалось, он тоже вот-вот упадет, как будто страшная дуэль лишила его последних сил. Но Лис крепкой хваткой удержал его на краю бездны.

За спинами у них послышался оглушительный рев. Колодец наполнялся водой.

— Архон.

Крик Орфета, еле видимого среди клубов пара, подхлестнул Сетиса. Юноша хотел пошевелиться, но невыносимая боль оказалась сильнее. Вода помутнела от его крови. Над ним сомкнулась чернота, и у нее был голос Орфета.

— Он умирает! — прошептал этот голос.

Аргелин обернулся. К нему бежал сотник, неся в руках оружие. Генерал мгновенно выхватил меч и приготовился к бою. Землю захлестывала вода, в пещере начинался потоп.

— Пещеру заливает! — ахнула Ретия. — Откуда берется вода?

Кто-то судорожно всхлипнул. Люди попятились к выходу. Круг Девятерых распался.

Аргелин приставил меч к горлу Мирани. Его лицо побледнело, а щеки пылали, как в лихорадке, глаза сверкали ледяным огнем.

— Надо было давно это сделать. Больше не будет никаких Архонов, никаких Гласительниц. Я сожгу Оракул и убью всякого, кто посмеет мне перечить! — его голос осип от ярости. — Если хочешь молчать — молчи. Замолкни навечно!

Он замахнулся. На лезвии меча блеснули лунные блики.

— Орфет!

Крик, донесшийся из древнего кошмара. На миг он пронзил их ужасом, пригвоздил к земле; потом Алексос бросился на колени рядом с Сетисом, стал раскачиваться взад-вперед, хватая ртом воздух.

— Помоги ему! — Толстяк сгреб мальчика за плечи. — Архон!

Алексос поднял глаза, его красивое лицо мучительно исказилось.

— Чьими устами я буду теперъ говорить? — прошептал он.

Мирани не успела даже вскрикнуть. Меч просвистел в воздухе, неся с собой ослепляющую боль, брызги крови, но на его пути вдруг оказалась Гермия. Она заслонила собой Мирани, и судороги сотрясли ее тело, и крик вырвался из ее уст, и кровь брызнула из ее раны.

Меч глубоко вонзился в грудь Гласительницы, она упала, тихо вскрикнув. Крисса истерически визжала. Мирани с трудом поднялась на ноги, ее платье было залито кровью. Она, окаменев, едва сознавала, что Гермия цепляется за нее и кричит:

— Уходите! Прочь отсюда! Скорее!

В пещеру хлынула река. Она стремительно вытекала из трещин между камнями, коснулась платья Гермии, закружилась вокруг Аргелина, опустившегося на колени возле Гласительницы.

На глазах у замерших Мирани и Ретии он съежился, как будто незримая сила пригибала его к земле, его руки неуверенно шарили по лицу Гермии, по ее волосам Когда он коснулся ее, по его телу волной пробежала дрожь — они все ее почувствовали.

— Гермия! — взывал он, не в силах поверить в случившееся. — Гермия!

Гласительница открыла глаза, попыталась удержаться за него, он подхватил ее на руки. Поднимающаяся вода окрасилась кровью.

— Не покидай меня, — прошептал он.

Она еле слышно прохрипела:

— Оракул… Спаси Оракул…

Он поднял голову, лицо исказилось от невыразимой муки.

— Ты всегда больше заботилась об Оракуле, чем обо мне! Всегда!

Он принялся лихорадочно вытирать кровь, но только сильнее размазал ее.

— Ну почему ты вмешалась? Почему встала на пути? Видит Бог, я бы никогда тебя не тронул…

Она слабо улыбнулась.

— Я была Царицей Дождя. На миг… я произнесла… ее слова. Ты меня услышал.

— Я тебя услышал.

— Нам нельзя было становиться врагами.

— А мы ими и не были. — Он приподнял Гермию, и ее глаза закрылись, голова свесилась набок. — Останься со мной, Гермия! Ты мне нужна!

Она прошептала:

— Я вижу… сад. — Мирани сглотнула.

Рядом с ней Ретия отступила на шаг.

Аргелин не сразу понял, что Гермия уже мертва. Он держал ее на руках, глядя, как подступает вода, оберегая от надвигающегося потопа. Наконец он поднял голову, и на его лице Мирани прочла жестокую внутреннюю борьбу — он отчаянно силился совладать с собой.

Пошатываясь под весом Гермии, он поднялся на ноги. С ее длинных юбок стекала вода.

Прижимая к груди ее тело, он обвел взглядом жриц.

Его страдание было страшнее всяких угроз.

Вода была холодна. Она втекала между его губ, и он пил ее, и она была сладкой.

Вода заполняла его.

Легкая, золотистая жидкость. Он чувствовал, как она наполняет его, будто сила, будто музыка.

Она пела в сердце, и эта песня была ему знакома — он ее всегда знал, только позабыл. Ее иногда напевала Телия, когда жаркими днями играла с куклой.

Эту песню пела мама.

Он открыл глаза. Чьи-то руки усадили его, прислонили к стене, взгляд различил расплывчатые лица. Неведомо откуда послышался изумленный голос Шакала:

— Кровотечение прекратилось!

Сетис попытался сесть ровнее. Всё тело пронизывала боль, в ушах до сих пор звенела песня. Он произнес:

— Кто-то умер. Я? Или Мирани? Что случилось?

— Она умерла, — прошептал мальчик.

Все потрясенно воззрились на него. Сетис содрогнулся, не веря своим ушам.

— Не может быть! Как ты допустил? — в ярости закричал он, схватил Алексоса и развернул к себе. — Неужели тебе всё равно? Неужели ты ее совсем не любишь?!

— Пусти его! — сказал Орфет. — Он воскресил тебя из мертвых!

Но Алексос протянул руку, коснулся Сетиса хрупкой ладонью, и это было как прикосновение древесного листа — такое же легкое, — и на бесконечную минуту юноше померещилось, будто его касается рука матери, давно потерянной.

— Не Мирани, Сетис. Гермия. Гермия умерла, а Мирани стала Гласительницей. Точь-в-точь как ты хотел.

Сетис озадаченно воззрился на него. Потом прошептал:

— Ты так говоришь, как будто это сделал я.

Шакал спокойно произнес:

— Как бы там ни было, мы ничего не можем поделать. Если хочешь испить из Колодца Песен, Орфет, пей, пока мы не утонули.

Колодец переполнился.

Пятясь от него, они заметили, что вода в нем черная, словно в ней растворено Ничто, словно из Колодца изливается кричащая Пустота, полная тьмы, и, как только она обхватила ноги Сетиса, Шакал потянул его за собой.

— Идти можешь?

— Я цел.

Грабитель могил с удивлением оглядел его.

— А если бы не Архон, лежал бы ты сейчас мертвее мертвого.

Алексос поторопил спутников:

— Пей, Орфет. Все пейте! Скорее!

Часть боковой стены рухнула, оттуда с ревом вывалился большой сгусток темноты. Она жарко стиснула лодыжки, в считанные секунды поднялась до колен. Перекатывая камни, она водопадом вырывалась из устья пещеры. Орфет поспешно склонился. Зачерпнул пригоршню, в пальцах ничего не осталось, но он всё пил и пил. Алексос фыркнул, посмотрел на музыканта, и с ним снова произошла та смена настроения, от которых Сетиса бросало в дрожь. Мальчик рассмеялся:

— Ну как, вкусно?

Орфет сделал глоток.

— Гадость, серой воняет. Неужели от нее ко мне и вправду вернутся песни?

— Столько, сколько сможешь пропеть, Орфет. — Мальчик гордо улыбнулся. — Как ты мне раньше пел.

К удивлению Сетиса, Лис тоже стал пить, жадно заглатывая горсти черной воды, как будто никак не мог утолить жажду. Вода струилась у него между пальцев.

— И ты тоже, господин Шакал.

Грабитель осторожно поглядывал в котел, полный тьмы.

— Не доверяю я волшебству, Архон.

— Это не волшебство. — Алексос взял его за руку, подвел к краю колодца. — Выпей, пожалуйста. Мы проделали очень долгий путь, и ты, наверное, чувствуешь жажду.

Рослый Шакал сверху вниз посмотрел на мальчика.

— Мне и вправду хочется пить, — тихо молвил он.

— Тогда не раздумывай. Иначе будет поздно.

Шакал опустил изящные руки в воду и осторожно отпил. Но времени ему хватило только на один глоток, потом земля содрогнулась. Он отшатнулся и закричал:

— Бежим! Скорее!

Земля содрогнулась. Все бросились бежать. Аргелин, шатаясь, тоже побрел к выходу.

— Выведите их! — закричал он. Стражники пытались пробиться обратно в пещеру, но вода уже доходила им до пояса.

— Туда Скорее. — Мирани сдернула маску Гласительницы и потащила Ретию за собой, на высокий карниз, проходящий в глубине пещеры. Добраться до выхода было уже нельзя — вода поднялась слишком высоко. С другой стороны потока на них смотрели потерявшие надежду солдаты.

— Прыгайте! — крикнул один из них. — Мы вас вытащим!

— Он прав. Деваться некуда. — Ретия подалась вперед. Но Мирани удержала ее.

— Посмотри. Выгляни наружу.

Драксис наполнялся. Вода подымалась из-под земли, сносила шаткие изгороди, заливала опустевшие поля с сухими лимонами и оливами. Неистовый поток бурлил и пенился, извергался откуда-то издалека, нес с собой тысячи самых разные предметов: дома и камни, птиц и дохлых крыс, — вздувался и крепчал, наполнял древнее сухое русло, стремился к морю, и вот темные облака ила замутили чистую синеву океана.

Аргелин попятился, но вода окружила его и захлестнула с головой. Он в ужасе ахнул, потом закричал:

— Нет! Я ее не отпущу!

Но вода разжала ему пальцы, вырвала из рук Гермию, утащила ее на глубину, в далекую темную бездну.

— Оставь ее со мной! — кричал он. — Оставь! Но вокруг него бурлила ярость Царицы Дождя.

— Его смоет! — вскричала Мирани. Она чувствовала гнев воды, плохо сдерживаемую жажду мщения. Но тут Джамиль испустил клич, и ответом ему был трубный рев, от которого содрогнулась земля. Слоны вырвались из загонов и выстроились длинной вереницей, держась хоботами за хвосты впередистоящих. Первый слон опустился на колени, Джамиль схватил Аргелина и подтолкнул к животному. Слон обхватил их хоботом и поднял ввысь; сила исполинского животного легко противостояла обезумевшему потоку.

Аргелин оглянулся на пещеру. Оттуда в спешке выбегали солдаты.

— Мы в ловушке, — прошептала Ретия. — И он это знает. Бросает на произвол судьбы.

— Боюсь, что это еще не всё. — Мирани поняла значение его взгляда, заметила, как он подал знак подниматься на вершину обрыва.

И слоны ушли прочь.

Вода ударила в них, как стена. Горячая, дымящаяся, она устремилась из пещеры и повлекла их за собой. Орфету удалось уцепиться за выступающий камень и встать на ноги. Он очутился на расщепленной вершине горы, протянул руку и одним могучим рывком вытащил из воды Архона. Мальчик, вереща от восторга, взмыл над поверхностью потока. Вслед за ним выбрались Сетис и Лис, а потом — Шакал. Они сидели на камнях, дрожа от холода и с удивлением глядя на реку, возникшую из ниоткуда.

— Ура, получилось! — вскричал счастливый Алексос. — Мы вернули людям реку! Она красивая, правда, Орфет?

Толстяк усмехнулся.

— Просто чудо, дружище.

Река с ревом низвергалась с гор, катила камни, валуны. Далеко внизу она наполнила сухое русло Драксиса и устремилась к морю. Такой напор способен смести любую преграду, подумалось Сетису. Грохот возвращающегося потока разбудит всех жителей Порта, выгонит их из домов. Ибо божественное деяние скрывает в себе и опасность, и чудо, кому-то оно дарит жизнь, а кому-то смерть. Как случилось с Гермией. Неужели Мирани в самом деле стала Гласительницей?