Покинув эту страну и плывя к югу по морю-океану, посетил я много островов и стран и побывал я на одном из островов, который называется Никоверан. Это очень большой остров — в окружности он добрых две тысячи миль, и у мужчин и у женщин здесь собачьи морды… Телом они сильны и в бою хитры, а сражаются голые, но заслоняются от врагов щитом, который защищает их с головы до ног. А когда берут пленников, за которых не могут получить выкуп, то тут же съедают их.

Восточных земель описание, исполненное братомОдорико, богемцем из Форо Юлио, что в провинции св. Антония 1330 г

Он кидается к ней, раскрыв объятия. Он уже хочет прижать ее к груди, как вдруг яростный удар обрушивается сзади на его шею; ослепительно-белый свет с грохотом пушечного выстрела полыхает вокруг него — затем мрак и безмолвие!

АмброзБирс Случай на мосту через Совиный ручей. 1891 г

Храм Солнца возвышался над площадью Справедливости массивной конической глыбой — ни дверей, ни окон, только тщательно отесанные, великолепно пригнанные друг к другу холодные шершавые камни, слагающиеся в гигантскую лестницу. В особо торжественных случаях ступени этой лестницы оживлялись белоснежными одеяниями жрецов, а на вершине храма появлялся сам Верховный Жрец, простирая к божеству свои длани. Сейчас гигантские ступени были пусты, потому что происходящее на площади было обычным, будничным явлением.

Противолежащая храму сторона площади была, по существу, торговым рядом, где торговали всем, что только можно продать. Здесь располагались большие и маленькие магазины, кабаки, лавки менял, цирюльни, казино, лупанарий, ломбарды, конторы писцов, синематограф, биржа труда, кафе, варьете и многие другие заведения, об истинной сущности которых можно было только догадываться. Длинная, уродливая цепь прилепившихся друг к другу зданий, составлявших этот ряд, разрывалась в центре величественной аркой, сквозь которую открывался вид на главную улицу столицы и на лежавший в конце ее императорский дворец.

Дворец этот был прекрасен. В противоположность угрюмому Храму Солнца он искрился и сверкал майоликой, глазурью и полированным мрамором, и только опытный взгляд мог заметить, что дворец неприступен, как крепость, что его стрельчатые окна — великолепные амбразуры, что окружающая его узорная решетка работы старинных мастеров не уступит по надежности двадцати рядам колючей проволоки.

Дворец казался вымершим — ни в окнах, ни на балконах не было никого, потому что происходящее на площади Справедливости никого не интересовало и во дворце.

На площади происходила казнь. Осужденного уже вывели на высокий помост и поставили на колени. Это был пожилой человек, скорее даже старик, одетый очень просто, почти бедно. Его лицо, которое в другое время могло выглядеть живым и умным, сейчас выражало тупую покорность судьбе.

Вокруг помоста бурлила возбужденная толпа, раздавались какие-то выкрики, смысла которых осужденный не мог уловить. Затем мощные динамики разнесли по площади голос судебного автомата, зачитывающего приговор. До сознания осужденного доходили лишь отдельные фразы, которые никак не связывались в единое целое. Голос у автомата был монотонный, равнодушный, и коленопреклоненный человек никак не мог поверить, что все происходящее имеет к нему самое прямое отношение. “Этот презренный небозритель преступно нарушил законы нашей Великой Империи, гнусно надругавшись над…” — монотонно бормотал автомат, пришепетывая и глотая окончания. Очевидно, магнитная запись в его речевых блоках не обновлялась давным-давно — то ли в целях экономии, то ли из-за отсутствия специалистов, которых почти всех по разным причинам обезглавили. “Когда же взошла Четвертая Луна, он осмелился выражать свою гнусную радость самым непристойным образом, голосом и телодвижениями восхваляя…” Обреченному вдруг захотелось крикнуть, что все это не так, что он свято чтит законы Империи, и только весть о сыне, первая за много лет, заставила его на миг забыться, но клейкая паста, которой палач набил его рот, намертво сомкнула челюсти, и он не мог издать ни звука, “…обнаруженные при обыске запретные приборы полностью изобличают злобный умысел и неопровержимо доказывают… Тем не менее осужденному предоставляется право опровергнуть… и он будет отпущен на свободу…”

Автомат умолк, и осужденный вдруг ощутил, что на площади стало необычайно тихо. Огромная толпа словно затаила дыхание. Он в изнеможении закрыл глаза, и ему показалось, что он снова стоит в темноте среди песков Западной пустыни, ожидая восхода Четвертой Луны… Стоящий рядом палач нетерпеливо шевельнул длинным мечом, хрустнули сжатые пальцы. Тогда он понял, что означает эта невероятная тишина, и в ужасе дернулся.

Он хорошо знал самый демократический закон Великой Империи, по которому каждому преступнику перед казнью давалась возможность спасти свою жизнь. Для этого надо, было только крикнуть: “Я не виновен!” — и его тут же освобождали. Он не раз видел подобные казни — и радовался, что улики неопровержимы, потому что еще ни один преступник де посмел солгать перед лицом народа, чтобы спасти свою презренную жизнь… Только теперь он понял, что спасения нет, но все же попытался выдавить из склеенного рта спасительные звуки. Потом голова его бессильно поникла, и он уже не слушал, что бормотал шепелявый автомат, и не видел, как палач поднял хорошо отточенный меч. “Да здравствует Солнце!” — заверещал вдруг фальцетом автомат, меч описал стремительную дугу, и голова казненного покатилась по помосту, выбрасывая струю крови.

Из окна кабачка “Под Солнцем Справедливости” за казнью наблюдало несколько человек…

1

Удар был тяжелым и тупым, но не таким болезненным, как я ожидал. Просто в глазах почернело, горло перехватило удушьем, и я почувствовал, как все завертелось вокруг меня. Это длилось долго, так долго, что я подумал было, что неопытный палач не смог завершить казнь одним ударом, и с нетерпением ждал, когда все оборвется, но это нарастало и нарастало, и вдруг невероятная, невыносимая боль рванулась мне в череп вдоль позвоночника, откуда-то снизу, от поясницы, и мир раскололся на части. Я догадался, что это — смерть, но не успел обрадоваться, потому что все оборвалось. Но тут же сознание прояснилось, и я снова увидел кричащую толпу, и ее рев достиг моих ушей. Я видел все невероятно отчетливо. Толпа плыла вокруг меня — раз, другой, третий. Что-то знакомое было в ее вращении, и я с усилием вспомнил, что палач, подняв по обычаю голову казненного, трижды поворачивал ее перед толпой, прежде чем воздеть на кол. Тогда меня захлестнул ужас. Я напрягся в крике, но склеенные челюсти остались недвижимыми. Боль была всюду во мне, вокруг меня, и эта боль — а особенно дикий, чудовищный страх — были ужаснее всего на свете.

Потом я почувствовал, что площадь пуста и солнце уже заходит. Боль все еще продолжала терзать меня, но страх немного отступил. Прежде я думал, что казненные страдают очень мало, и не подозревал, что с казнью мучения только начинаются. Когда солнце почти скрылось за императорским дворцом, а я все не умирал, я понял, что смерти нет, а есть только вечная боль. И я стал молиться.

В Великой Империи был только один бог — Солнце, и я стал молиться ему. “Великое Солнце, я самый презренный из твоих детей. Я совершил ужасное преступление, перестав верить тебе, я обратил свой гнусный взор к запретному небу, а потом нарушил еще много законов и постановлений. Я не знал, что казнь будет так ужасна. Испепели меня, Солнце, сожги мое тело, высуши кровь, преврати в прах кости, только избавь от мучений. Я отказываюсь от самого святого для человека — от своего Рода, я проклинаю отступника-сына, я развею в своей памяти прах родителей — я готов на все. О Солнце, только смилостивься надо мною и дай мне умереть!”

Я все повторял и повторял эти слова, глядя на императорский дворец, башни которого темнели на закатном кровавом небе далеко за аркой.

Очевидно, Великое Солнце услышало мой бессвязный бред, потому что прежде, чем погасли остатки дня, на мои глаза пала тьма, и я перестал что-либо чувствовать.

2

Когда сознание возвратилось ко мне, я увидел, что нахожусь в Большом зале Императорского Совета. Я сотни раз видел этот зал на снимках и хорошо запомнил величественные ярусы позолоченных лож и ликующие лица квиритов, в радостном порыве приветствующих Императора. Я даже не мечтал когда-нибудь попасть сюда, тем не менее каким-то чудом очутился тут, и передо мной — в странной дымке — спиралью уходили к далекому потолку заполненные людьми ложи, и лица всех светились восторгом. Слезы радости, навернувшиеся вдруг на глаза, мешали мне рассмотреть, но я напрягся, туман растаял, и тогда я понял, где нахожусь.

То, что в первый момент я принял за ярусы лож, было длинными полками, а на них правильными рядами стояли головы казненных. Все они были живы, я понял это сразу, встретившись с их взглядами, и это было самое ужасное. Эти отрубленные головы все чувствовали, все понимали! Каким-то чудом жизнь продолжала сохраняться в них. Лишенные речи, лишенные движения, они выражали свою муку движениями глаз. Но мой ужас достиг предела, когда я понял, что сам я — тоже только голова, и так же обречен лежать на полке в напрасном ожидании недостижимой смерти!

Некоторое время спустя я различил, что каждая из голов покоится на какой-то подставке, напоминающей по форме блюдо. Скосив глаза, я увидел край такого же блюда и вокруг своей шеи. От него поднималась целительная прохлада, совсем утолившая боль. Голова стала ясной, какой она была У меня в далекой молодости, весенними рассветами. И это было хуже всего, потому что теперь боль уже не заглушала ужаса.

На полке возле каждой головы были прикреплены небольшие таблички. Напрягая зрение, я попытался прочитать надписи на них, но не мог разглядеть букв. Однако на одной из табличек я различил трехсложное имя, и это привело меня в смятение. Во всей Империи только Император именовался трехсложным именем. Простые люди носили имена из одной буквы, образованные или имевшие заслуги — из двух или трех, и лишь высшая знать — Стоящие У Руля — имели право брать себе имя из двух слогов. После мучительных размышлений я вспомнил, кто это был. Во всех учебниках истории рассказывалось, как сын Императора в припадке черной зависти попытался свергнуть отца, потерпел неудачу и был выслан в страну Песьеголовых, где и пропал в безвестности. Эта история произошла много лет назад и уже в годы моей юности звучала как древняя легенда. Теперь голова императорского сына была передо мной, и я поразился, как дико и неукротимо сверкали ее глаза.

Довольно скоро я заметил одну странность. Стоило мне посмотреть на какую-нибудь из голов, как она начинала быстро моргать и делала это довольно долго. Потом головы, видимо, привыкли ко мне и уже не обращали на меня внимания.

В этом страшном Хранилище не было ни дня, ни ночи. Возможно, в нем не существовало и самого времени, поэтому я не знаю, часы или годы пробыл так. Ни разу сон не сомкнул моих глаз. Но однажды вспыхнул яркий свет, и я увидел человека.

Это был высокий старик, одетый в роскошную тогу, расшитую множеством красных кругов — символами долголетия Императора. Он медленно шел вдоль полок, и при его приближении головы одна за другой закрывали глаза. Возле головы императорского сына старик остановился. Голова яростно сверкнула глазами — мне показалось даже, что она метнула в старика две маленькие молнии — и тоже опустила веки. Старик усмехнулся и пошел дальше.

Наконец, он подошел ко мне. Вблизи я хорошо рассмотрел обрюзгшее, морщинистое лицо, трясущиеся руки, полубезумный взгляд его бегающих глаз. Я смотрел на него с недоумением и тревогой, догадываясь, что моя судьба зависит от него.

Старик заметил мой взгляд.

— Ты не закрываешь глаз? — спросил он меня хриплым надтреснутым голосом. — Ты хочешь обрести тело, чтобы служить Императору?

Его слова потрясли меня. Получить тело, снова стать человеком — я и думать не мог, что это возможно!

“Да, да!” — хотел закричать я, но мои склеенные челюсти оставались неподвижными. Однако старик понял меня.

— Те, кто закрывают глаза — презренные отступники, небозрители и шпионы Песьеголовых, — пробормотал он, протягивая ко мне трясущиеся руки. — Они не могут открыто посмотреть в глаза Императору и недостойны его милости. Твой взгляд ясен и правдив, и ты хочешь искупить свою вину, поэтому ты не закрыл глаз. Да, да, я читаю в твоих глазах выражение любви и преданности, и я верю тебе. Я дам тебе тело, чтобы ты мог жить, прославляя Императора и его дела…

Я почувствовал, как трясущиеся руки поднимают меня и несут вдоль бесконечных полок. Потрясение, испытанное мною, было так велико, что сознание опять ушло от меня. Когда оно возвратилось, я увидел себя в длинном темном коридоре, напоминающем тоннель, и с удивлением почувствовал, что руки старика уже не дрожат и походка его с каждым шагом становится легче и стремительней. Но вот коридор окончился, над нами раскрылся стеклянный купол, пронизанный солнечным светом. Я взглянул на своего благодетеля и увидел перед собой прекрасное, вечно юное лицо, так хорошо знакомое мне. Это был Император!

3

Наш вездеход ворвался в деревню на полном ходу, поднимая тучи пыли и завывая сиреной. На центральной площади я нажал на тормоза, машина юзом прошла несколько метров, и Носители мечей мгновенно попрыгали через борта. Навстречу уже бежал куратор, поднимая руками длинные полы своей грязной тоги.

— Где жители? — закричал наш командир, молодцеватый Гун, поправляя на груди автомат.

Куратор подбежал к нам, хватая ртом горячий воздух и поднимая ладони в знак приветствия и покорности.

— Да здравствует Солнце! — хрипло крикнул он. — Все Равноправные трудятся на полях.

— Быстро в машину! — скомандовал Гун. — Ну!

Он пнул замешкавшегося куратора, который путался в своей тоге, пытаясь задрать ногу на колесо. Кто-то из Носителей мечей за шиворот втянул его через борт, я дал полный газ, и вездеход с ревом понесся мимо одинаковых длинных домов, распугивая кур и уток.

— Имя? — спросил Гун у куратора, тыча в его живот дуло автомата.

— Меня зовут И, с вашего разрешения, — ответил тот и снова попытался поднять ладони. Но тут машину тряхнуло, и он полетел на одного из Носителей.

— Группа крови? — продолжал Гун.

— Седьмая, седьмая… — забормотал куратор, которому пинком вернули равновесие.

— А у остальных?

— С вашего разрешения, приехавший к нам врач убит неизвестными злоумышленниками, — испуганно ответил куратор. Глаза его растерянно бегали. — Все списки пропали, пропали…

— Значит, среди вас скрывается агент Песьеголовых! — заорал Гун, багровея. — Почему не доложил?

Тот что-то забормотал в свое оправдание, но тут машина вылетела на поле, где под присмотром трех надзирателей-ликторов работали Равноправные. При виде машины они бросились врассыпную. Носители мечей застрочили из автоматов поверх голов, заставляя бегущих лечь. Скоро все жители были согнаны к машине и построены.

Врач вытащил из машины прибор, установил его на капоте, и проверка началась. Все было, как обычно: человек протягивал руку, врач колол ее иглой, выдавливал каплю крови и прикасался к ней электродами. Лица проверяемых делались серыми от страха, и нормальный цвет возвращался к ним лишь после того, как врач называл цифру и подзывал другого.

— Третья… Следующий!

— Седьмая… Следующий!

— Седьмая… Следующий!

Через полчаса проверка была закончена.

— Все жители здесь? — спросил Гун. Ликторы хором ответили, что все.

— Ну, а вы? — Гун показал им на врача. — Или вас не касается?

Ликторы недовольно заворчали. Носители мечей разом вскинули автоматы, и ропот умолк. Но и среди ликторов не оказалось никого с запретной группой крови.

— Ваше счастье! — буркнул Гун, подавая сигнал к отъезду. Я бросил сцепление, машину словно выстрелило.

— Ну, ты! Не можешь осторожней? — крикнул Гун, которого повалило назад. Я молча кивнул головой, потому что слова, наверно, застряли бы у меня в глотке. Эти проверки каждый раз взвинчивали меня до предела — так, что отнимался язык и переставали слушаться руки и ноги. Дело в том, что у меня была как раз та запретная одиннадцатая группа крови, обладателей которой мы разыскивали по всей стране.

4

Осужденного вывели на площадь и поставили на колени в центре высокого помоста. Судебный автомат забормотал формулу осуждения. “Этот презренный агент Песьеголовых нарушил законы нашей Великой Империи, гнусно надругавшись над…” — разнеслись из динамиков знакомые фразы.

Осужденному было лет двенадцать. Мы гонялись за ним несколько дней. Он, как уж, ускользал от облав, путал следы, терялся в непроходимой чаще. Лишь когда осатаневший Гун приказал поджечь иссохший от зноя лес, мальчишку удалось взять. Проверка подтвердила наши предположения — у него была одиннадцатая группа!

Не так давно нас построили на плацу, и стратег зачитал императорский указ. Враги пытаются подорвать силы Империи изнутри, засылая к нам многочисленных агентов. Их число все увеличивается, они проникают во все сферы государства. Долг Носителей мечей — обнаружить и захватить каждого агента, под какой бы личиной он не укрывался. Каждый, кто сумеет поймать врага живым, получит в награду месячное жалованье.

Мы встретили эту новость криками восторга! прежде наградой было двухнедельное. Мы вскинули ладони, приветствуя мудрость нашего вечно юного Императора. Да, враг был хитер — недаром нам все реже удавалось схватить кого-нибудь. Иногда проходила неделя, прежде чем доводилось обнаружить врага. Агенты Песьеголовых маскировались умело: они принимали облик торговцев, бродячих монахов, пробирались к Равноправным, даже в ряды ликторов и цензоров. Но рано или поздно они попадались, потому что всех их выдавало одно — одиннадцатая группа крови.

Я смотрел, как палач поднимает свой длинный меч, и думал о том, что стойкость Императора в борьбе с врагом безгранична и милосердна. Ведь каждый из казненных искупал свою вину и уходил в Солнечные Края очищенным. Мне понадобилось много времени, чтобы понять благородное величие всех деяний Императора. Еще совсем недавно молодость осужденного смутила бы меня. Теперь постыдная жалость совершенно исчезла во мне.

Тут кто-то положил мне руку на плечо. Я обернулся. Передо мной стоял незнакомый бедно одетый человек с умным тонким лицом Мыслящего и сильными руками простолюдина.

— Наверно, это несправедливо, — сказал он. — Ты тоже участвовал в поимке, а награда досталась Гуну.

— Кто ты такой? — спросил я, потихоньку кладя руку на рукоять меча. — И что тебе надо?

Незнакомец заметил мое движение и слегка улыбнулся.

— Меня зовут Ло. А хочу я одного — чтобы ты тоже получил награду.

— Устав Носителей мечей… — начал я холодным тоном, но Ло невежливо оборвал меня.

— Знаю, знаю… Я не собираюсь опровергать ваш устав Я просто хочу указать тебе на агента Песьеголовых, которого ты можешь захватить без чужой помощи, чтобы ни с кем не делить награду.

Такое удивительное предложение вряд ли кому-нибудь доводилось слышать. Я недоверчиво посмотрел на незнакомца.

— А тебя вознаграждение, конечно, не интересует? — спросил я с сомнением.

— Увы, мне его никогда не получить. Дело в том, что агент, которого я хочу выдать — это я сам.

В первый момент я не поверил ему. Добровольно пойти под меч… Наверно, этот человек сумасшедший.

Ло словно прочитал мои мысли.

— Я вижу, ты принял меня за ненормального. Я вполне здоров. И тебе ничего не придется доказывать, потому что у меня одиннадцатая группа крови…

Я ошеломленно смотрел на него. Произнести вслух эти слова значило обречь себя на быструю и неотвратимую гибель.

— Ты хочешь, чтобы тебе отрубили голову?

— Это первое из трех моих желаний. Второе — чтобы награду за меня получил ты.

— Ну, а третье?

— Третье мое желание — сказать тебе несколько слов. Но ты должен обещать мне, что не убьешь меня, когда услышишь их.

— Нет, ты все-таки ненормальный, — задумчиво сказал я. — И группа крови у тебя, наверное, седьмая. Приведешь тебя, а потом позора не оберешься…

Я повернулся, чтобы уйти, но тут Ло быстро шагнул ко мне вплотную и прошептал в самое ухо:

— У тебя самого одиннадцатая группа крови! Я в ужасе отпрянул и схватился за меч, чтобы тут же прикончить его. Но он крепко сжал мое запястье.

— Теперь ты знаешь, что я говорю правду. Не убивай меня тут, а отведи куда надо. За мертвого награды не полагается.

— Ты хочешь выдать меня… — прохрипел я.

— Это можно было сделать, не ставя тебя в известность, — резонно возразил он.

Я отпустил рукоятку меча, и он, глухо лязгнув, ушел в ножны. Логика незнакомца была безупречна. Но для чего ему все это понадобилось, я не мог понять.

— Кто ты, Ло? — спросил я. — Твое имя мне ничего не говорит.

— Смотри, вон идут Носители мечей, — показал он. — Зови их скорей, и награда твоя.

Он протянул мне руки, я защелкнул наручники и подал тревожный свисток. Носители мечей обнажили оружие и кинулись к нам, расшвыривая людей, пришедших посмотреть на казнь.

— Я друг твоего сына, — прошептал Ло. — Он сказал, что скоро ты увидишь его…

5

Незнакомца казнили на следующий день. Я получил награду и хотел по обычаю угостить своих друзей. Но ночью нас подняли по тревоге, выдали боевое оружие и куда-то повезли. Неизвестно откуда прошел слух, что в Империю вторглись орды Песьеголовых и пограничные войска, истекая кровью, с трудом отбивают их атаки.

Мало кто из нас мог заснуть в эту ночь. Мы возбужденно обсуждали новость и сошлись на том, что коварный враг будет разгромлен в самом ближайшем времени.

Разговоры стихли только под утро. Я улегся на полке в дальнем углу вагона и снова стал думать о сыне.

Последний раз я видел его в тот день, когда ему исполнилось десять лет. Как все мальчишки в Империи, он жил в Воспитательном лагере, приезжая домой только на летние каникулы. Как раз в это время Император провозгласил эпоху Скорого Благоденствия. С каким энтузиазмом мы встретили его речь! Тысячи людей добровольно отказывались от своих домов, от хозяйства, достатка, чтобы отдать свой труд для достижения Благоденствия. Равноправные — так назвали их, потому что они были равны во всем — в пище, одежде, развлечениях. Никто не был выделен и никто не был обижен, и труд каждого шел на пользу всем, а не ему одному. Я был в числе первых Равноправных и три года работал в шахтах Западной пустыни. Все эти годы я не видел сына. Он писал, что начальство довольно его успехами и его хотят послать в Воспитательную академию. Но спустя несколько лет я узнал, что сын стал врагом Императора, участвовал в заговоре, был схвачен, бежал и скрывается у Песьеголовых.

Сейчас я с трудом вспоминал его милое круглое лицо. Наверно, я не узнал бы его при встрече — за эти годы он превратился в мужчину. Я сосчитал — скоро ему должно исполниться тридцать лет. Самый цветущий возраст…

Мне было очень тяжело сознавать, что мой сын стал врагом Императора. Встав на преступный путь, он сам порвал все родственные связи. Но иногда по ночам его лицо возникало передо мной, и против воли в сердце вдруг поднималась теплая волна… Я старался подавить в себе это чувство, но оно никак не умирало, только пряталось куда-то вглубь, чтобы потом опять терзать меня.

Все эти годы я не имел о нем известий. Я не знал даже, жив он или нет. Лежавшая за Западной пустыней страна Песьеголовых была дика и страшна. Никто не знал, что делается там. Возведенная еще в древние времена Стена ограждала наши земли от набегов жестоких орд Песьеголовых. Очевидно, теперь им удалось каким-то образом прорваться. Но ничего! Наш ответный удар будет сокрушительным!

И опять мои мысли возвращались к сыну. Я не мог понять, что общего нашлось у него с Песьеголовыми. Мой добрый, веселый, круглолицый сын не мог превратиться в чудовище — я верил голосу крови. Но как он прожил среди них столько лет? Что там делал?

Только под самое утро сон сморил меня. Проснулся я от толчка, когда вагоны встали.

6

Нашу фалангу выстроили вдоль путей перед бронированными вездеходами, которые уже пофыркивали моторами. Вокруг простирались мрачные холмы Западной пустыни. На шее у меня висел тяжелый боевой автомат, левое бедро приятно холодила сталь меча. Стратег зачитал боевой приказ.

— Доблестные Носители мечей! Помните о своем главном долге перед Императором! Враги, вторгнувшиеся на священную землю Империи, должны быть разгромлены! Вашей высшей воинской доблестью будет пленение врага. Каждый, захвативший в бою Песьеголового, награждается двухмесячным жалованием!

Мы встретили это сообщение криками восторга. “”Да здравствует Император! Да здравствует Солнце!“” — кричали мы, поднимая ладони. И словно услышав наш крик, солнце разорвало пелену туч и озарило нас своими лучами.

Трудный марш продолжался весь день. Машины надрывались в безводных песках, пыль ослепляла глаза, раздирала легкие, но мы упорно двигались вперед. Лишь после захода солнца последовал приказ остановиться.

Ночи в Западной пустыне всегда холодны. К вечеру исчезают тучи, загораются колючие звезды, мороз крепчает. Палатки мы ставили уже в темноте. К счастью, взошла Первая Луна, и стало светлее. Вскоре взошла и Вторая Луна, самая маленькая, затем — Третья. Нам раздали консервы, и мы дружно застучали ложками, утоляя голод.

В это время тишину прорезал дикий вопль. Мы вскочили, хватаясь за оружие. Но это был не враг.

— Смотрите! — кричал кто-то. — Четвертая Луна! Четвертая Луна!

Мы замерли в ужасе. Из-за горизонта поднималась невиданная, небывалая Луна, превосходящая размерами и блеском все три остальных — Четвертая Луна!

Она плыла между звездами, озаряя холодные холмы своим голубым светом, а мы ошеломленно смотрели на нее, пораженные невиданным зрелищем. Довольно скоро она обогнала Третью Луну, поравнялась со Второй и закрыла ее…

И опять мы долго не могли заснуть. Испуганные Носители мечей дрожали в палатках, стараясь согреться друг о друга, и шепотом переговаривались:

— Не к добру это… Погибнем все до единого. Никто не вернется домой…

7

На рассвете мы двинулись вперед. Примерно через час показалась Стена, а далеко за ней был слышен приглушенный грохот.

Ворота в Стене были открыты, около них стояли заряженные тяжелые бомбометы. Повсюду виднелись палатки, штабели ящиков с боеприпасами, тянулись провода телефонов. Грохот вдалеке становился все сильней. Сразу за воротами нам стали попадаться машины с ранеными. Потом на бешеной скорости промчался вездеход. Борта его были прострелены, и сидевший в нем Носитель меча что-то кричал нам и махал рукой.

Над нашими головами, борясь с сильным встречным ветром, медленно проплывали боевые воздушные шары. Они двигались красивым строем — в форме меча, направленного острием вперед. Большой красный шар стратега помещался в основании рукоятки, а по сторонам, как перекрестье эфеса, плыли шары его личной охраны. Под кабиной каждого шара висел тяжелый заряд, который аэронавты, подходя к цели, будут по очереди сбрасывать на головы врагов. В открытых кабинах были видны обнаженные спины летной команды, усердно работавшей педалями, от которых вращались огромные тянущие винты, похожие на крылья ветряных мельниц.

Грохот боя приблизился. Мы сидели наготове, положив стволы автоматов на бронированные борта и мысленно посылая молитвы Солнцу.

Вдруг я снова заметил воздушные шары. Гонимые ветром, они стремглав летели нам навстречу, потеряв строй и угрожающе раскачиваясь. Заряды по-прежнему висели под ними — стало быть, шары отступили, не достигнув цели. Один из шаров стремительно снижался. Очевидно, его баллон был поврежден, и газ улетучивался из оболочки. Вдруг от шара отделился заряд и полетел прямо на голову нашей колонны. Шар взмыл вверх, и в тот же момент впереди рвануло. Наш вездеход наскочил на идущий впереди — водитель от испуга не успел вовремя затормозить. Вслед шару затрещали очереди, он вспыхнул и стал падать. Мы видели, как пилоты выбросились из кабины, над ними раскрылись парашюты. Один из вездеходов свернул в сторону и погнался за пилотами. Вскоре их привезли туда, где еще дымились остатки двух передних машин, и тут же отрубили им головы

Бросив тела казненных у дороги, мы двинулись дальше. Грохот почему-то прекратился. До места боя оставалось уже недалеко. Наша колонна развернулась в боевой порядок, вперед пошли дозорные машины. Но отъехав на сотню шагов, они остановились.

Это было какое-то наваждение. Как только очередная машина подъезжала к невидимой черте, ее мотор выходил из строя. Скоро все наши вездеходы замерли в неподвижности.

Мы еще не знали, что война проиграна. Но это было так. Противник каким-то таинственным образом вывел из строя все наши машины, и мы оказались без средств передвижения, лишенные подвоза боеприпасов, топлива, пищи, не имея возможности вывезти раненых. Наше отступление было страшным кошмаром. Мы брели по холодной пустыне из последних сил, оставляя ослабевших умирать на песке. Песьеголовые не нападали на нас. Иногда мы видели их патрульные машины, но они держались в отдалении и ни разу не приблизились на дистанцию огня. Весь транспорт по-прежнему бездействовал, и лишь несколько парусных буеров, пробившиеся через пустыню, вывезли в тыл стратегов. Это страшное отступление длилось пять суток. Когда впереди, наконец, показалась Стена, я уже не мог идти и полз по песку, раздирая колени и руки. Автомата я не бросил — сам не знаю почему. Возможно, я попросту не смог снять его с себя. Это спасло меня от смерти. Сразу за воротами всем Носителям мечей, пришедшим без оружия, отрубали головы…

8

События проигранной войны заставили меня на многое смотреть по-другому. Песьеголовые оказались прекрасно подготовленными. Это вовсе не был дикий и нищий народ, каким я его себе представлял. Особенно меня поразило, что они выпустили нас живыми, хотя вполне могли уничтожить всех до единого. Может быть, мой сын не стал зверем и преступником от того, что жил среди них?

Почему-то чаще всего я вспоминал не разгром, не наше бегство, а ту холодную ночь, когда над нами в недостижимой высоте проплывала Четвертая Луна. По ночам, когда я забывался беспокойным сном, я снова видел ее стремительный полет над безводными песками Западной пустыни, и в заливающем мир голубом зареве каждый раз появлялось знакомое и в то же время чужое лицо моего сына — не мальчика, но взрослого человека. Я просыпался и долго лежал с открытыми глазами, пытаясь что-то вспомнить — очень важное для меня, быть может, самое важное. Порой мне казалось, что я близок к разгадке, и я лихорадочно разматывал в своей памяти клубок прошедших событий, ища ответа и почему-то боясь его, но каждый раз нить обрывалась, а следующей ночью все начиналось сначала,

В это время в моей судьбе произошла большая перемена.

Однажды меня вызвали к стратегу. Я явился, недоумевая, для чего мог понадобиться такому большому начальнику Младший Носитель меча. Стратег долго изучал какие-то бумаги, лежащие перед ним, потом осмотрел меня и остался недоволен.

— Выдать ему новое обмундирование, — приказал он. — Переоденься и немедленно сюда. Через час ты должен выехать в столицу.

Когда я, одетый с иголочки, снова предстал перед ним, он довольно хмыкнул и вручил мне пакет.

— Явишься в императорский дворец и вручишь пакет консулу Лин Эсту, — приказал он. — Ступай.

На следующее утро я с волнением входил во дворец. Лин Эста пришлось ждать довольно долго. Наконец, он появился. Это был высокий крупный мужчина, превосходивший меня ростом на полголовы, с сильными руками и маленькими умными глазами. Лин Эст был одним из двенадцати Стоящих У Руля, и его роскошная тога из дорогой ткани была расшита красными кругами.

Я воздел ладони в знак покорности и уважения. Лин Эст вскрыл привезенный мной пакет, прочитал бумаги и испытующе посмотрел на меня.

— Приблизься, — приказал он. Я шагнул вперед.

— Ты доказал свою преданность Императору, — сказал мне Лин Эст. — Заслуги твои замечены, и ты заслуживаешь награды.

С этими словами он повесил мне на шею диск из красного золота — символ Солнца. Пораженный этой великой наградой, я по ритуалу прижал диск к сердцу и распростерся ниц. Когда я поднялся, Стоящий У Руля продолжал:

— Милость Императора безгранична. Сегодня ты делаешь первый шаг к славе, богатству и почестям. Отныне ты — Носитель меча в личной охране Императора. Только два лица во всей Империи имеют право приказывать тебе — Начальник охраны и сам Император…

Все происшедшее ошеломило меня. Я не понимал ничего и чуть было не совершил тяжкий проступок, но вовремя вспомнил, что Стоящим У Руля вопросов не задают, и только молча поднимал ладони в знак послушания и любви.

Некоторое время Лин Эст молчал, как бы раздумывая. Его маленькие пытливые глазки внимательно изучали меня.

— Сегодня тебя приведут к присяге, — сказал он наконец. — Но перед этим у тебя проверят кровь.

Наверно, я побледнел от ужаса. Все поплыло у меня перед глазами. Лин Эст сразу подскочил ко мне и схватил за грудь.

— И так как у тебя одиннадцатая группа, тебе завтра же отрубят голову… — прошипел он мне в лицо, брызгая слюной. — И не будет ничего — ни славы, ни богатства, ни почестей. Палач трижды обнесет твою голову вокруг плахи и насадит на кол, а тело твое сожрут отвратительные черви…

Ноги мои подогнулись, и я упал бы на роскошный паркет, если бы Стоящий У Руля не поднял меня за тогу с неожиданной силой.

— Слушай, ты, отважный Носитель меча! В охране священной особы Императора могут состоять только самые верные, самые надежные люди. Ты доказал свою преданность, поэтому я спасу тебя от смерти! Но за это ты станешь моими ушами, моими глазами возле Императора! Враг коварен, он способен проникнуть даже в ряды трижды проверенных. Я должен знать все, что ты увидишь или услышишь. Я должен знать, что делаешь ты и другие стражи, что делают твои начальники и даже сам Император. Только зная все это, я могу быть спокоен за безопасность Императора.

Ошеломленный, я только и мог вздымать свои дрожащие ладони. А Лин Эст продолжал:

— Все, что ты увидишь, услышишь или узнаешь от других, я должен узнавать самым первым. Возможно, в твоих донесениях не все будет заслуживать внимания, и я укажу тебе на это, чтобы ты не вводил в заблуждение своих начальников пустыми слухами и бабьими сплетнями. И помни, только безусловное повиновение поможет тебе сохранить жизнь. Тот день, когда я усомнюсь в твоей преданности, будет для тебя последним днем. А теперь иди!

9

Я достаточно долго работал в Проверке и знал, что приборы для определения группы крови безукоризненно точны. Поэтому, несмотря на слова Лин Эста, я отправился на проверку, переполненный страхом. Только огромным усилием воли мне удалось сохранить видимость спокойствия.

Очевидно, я не сумел скрыть свое волнение, потому что врач Тал сказал мне с улыбкой:

— Я вижу по твоему одухотворенному лицу, что ты полон рвения и жаждешь немедленно служить Императору. Надеюсь, что не забудешь пригласить и меня, когда будешь праздновать начало своей новой службы.

Я облизал пересохшие губы и хрипло сказал, что не мыслю праздника без него. Он подмигнул мне, быстро проверил аппарат и взял пунктор. Я протянул ему руку, чувствуя, что теряю сознание.

— Ох, уж эти мужчины! — засмеялся врач. — В бою они бесстрашны, как единороги, но игла шприца приводит их в трепет… — Тут он уколол меня в палец. — Вот и все. У тебя первая группа — как у самого Императора…

Я встал и попытался улыбнуться. Все плыло перед моими глазами.

— Так ты не забудешь? — крикнул Тал мне вслед. Я вышел за дверь и прислонился к стене, чтобы прийти в себя. Я все еще не верил, что спасен.

Здесь и застал меня Лин Эст.

— Вот текст присяги, — сказал он. — Выучи его наизусть. И помни, что проверку в любой момент можно повторить. Но тогда у тебя будет уже не первая группа…

10

Так началась моя новая служба.

Личная охрана Императора была самой привилегированной воинской частью в Империи. Даже власть зловещей Тайной Канцелярии не распространялась на нас. Казармы размещались на территории дворца, но это ничуть не стесняло нашей свободы — в часы, не занятые дежурствами, мы были предоставлены самим себе и проводили время главным образом в злачных местах, сконцентрированных вокруг площади Справедливости.

Начальника охраны звали Скант. Его длинное имя свидетельствовало о большой учености, а многочисленные ордена и особенно Большой Знак Солнца — о воинской доблести и особых заслугах перед Императором. Это он был одним из двух лиц в государстве, которым я обязан беспрекословно подчиняться. Другим моим начальником был сам Император, но я видел его довольно редко и только издали. Был, правда, еще один человек — третий консул Империи Лин Эст, один из двенадцати Стоящих У Руля… Но он пока не отдавал мне никаких приказов.

В первую же свободную субботу я устроил грандиозную выпивку для своих новых товарищей. Не забыл пригласить и врача Тала. Мы собрались в кабачке “Под Солнцем Справедливости”. Веселье длилось всю ночь. Напившиеся стражи обнимали меня и один за другим поднимали Кубок Братства. Кончилось все это тем, что я свалился под стол и больше ничего не помнил.

Уже в первые дни я узнал, что каждый из стражей чем-нибудь знаменит. В личную охрану Императора принимали лишь особо отличившихся и доказавших свою верность Императору. Это беспокоило меня, потому что я не знал за собой никаких заслуг. Мне все время казалось, что произошла непонятная ошибка, что меня приняли за кого-то другого и в любой момент могут разоблачить.

Регулярно я докладывал Лин Эсту обо всем виденном и слышанном. К моему удивлению, больше всего он интересовался прогулками Императора. Он тщательно расспрашивал, в какое время и где я видел Императора, подолгу ли он остается в каком-либо месте, не замечал ли я чего-нибудь странного в его поведении.

Кажется, мои сведения не очень устраивали Стоящего У Руля. Однажды он даже спросил меня, хорошо ли я вижу, и приказал немедленно проверить зрение. Я отправился к Талу, тот обследовал мои глаза и нашел зрение отличным. Но это отнюдь не успокоило Лин Эста. Он стал мрачнее обычного и велел внимательно следить за выражением лица Императора.

И вскоре я увидел то, о чем Лин Эст, очевидно, догадывался и о чем хотел услышать от меня. Это было невероятно, и когда я понял это, то поразился, что до сих пор ничего не замечал.

Императоров было несколько!

Сколь ни чудовищной казалась эта мысль, ничего иного придумать я не мог. Я долго мучительно размышлял, пытаясь найти другое объяснение увиденному, но снова и снова возвращался к этой мысли — подобно тому, как слепая лошадь у подъемника в шахте, где я когда-то работал, все время ходит по кругу. Ваш бессмертный, вечно юный Император, которому поклонялись многие поколения моих соотечественников, который был для всех средоточием высшей мудрости, справедливости и милосердия — такой Император вообще не существовал! Были несколько человек, и каждый из них по очереди выдавал себя за Императора!

Каждый житель Империи с детских лет знал и помнил никогда не меняющийся облик нашего вечно юного Императора. Изображение его прекрасного лица сопутствовало нам от детских пеленок до похоронной колесницы. Поэтому лишь волнение, от которого слезы застилали глаза, мешало мне увидеть, что человек, которого я принимал за Императора, вовсе не был им. Более того, это был не один и тот же человек, а разные люди, все удивительно похожие на Императора, но разного возраста — иногда моложе, иногда старше. Один раз Император выглядел как мужчина средних лет — в тот раз я видел его лишь короткое мгновение, когда он торопливо направлялся куда-то. Гораздо чаще он был молодым — почти таким, как на портретах, и тогда я начинал думать, не ошибся ли я… Но разница все же существовала, и этого я никак не мог постичь. Если Императора подменили злоумышленники, то они не могли не понимать, что изменения внешности не останутся незамеченными. А может быть, у Императора несколько братьев, и они царствуют по очереди?

Когда я доложил о своем открытии Лин Эсту, он так вцепился в мою тогу, что чуть не задушил меня.

— Никто не должен звать об этом! — прошипел он мне в лицо, как рассвирепевший камышовый кот. — Одно только слово — и твоя голова слетит с плеч. Храни эту тайну пуще Жизни! И еще я хочу знать — в какие часы меняется Император? Где это происходит? Наблюдай непрерывно. Если представится возможность выйти на внеочередное дежурство — не упусти ее. Твои сведения нужны мне как можно скорее…

11

Однажды, когда я сидел в кабачке “Под Солнцем Справедливости” перед бутылкой вина, кто-то хлопнул меня по плечу. Я обернулся. Передо мной стоял Гун.

Когда-то Гун был моим начальником, и я обязан был приветствовать его, стоя навытяжку. Сейчас я даже не привстал, а только лениво приподнял ладони.

— А ты теперь важная птица! — с завистью сказал он, садясь рядом. — Ба, да у тебя Знак Солнца!

На его тоге синела широкая нашивка “за ранение”, а на груди сверкал боевой орден. Судя по всему, Гуну было что порассказать.

Зная его привычки, я заказал полдюжины бутылок вина. Он обрадовался — видно, с деньгами у него было не густо. Скоро мы изрядно напились, и язык у него развязался.

— Ты здесь неплохо устроился, — разглагольствовал он, обнимая меня. — Еще бы! Личная охрана Императора! Опасностей никаких, кормят-поят хорошо, платят тоже неплохо, все развлечения под рукой. А мы все время рискуем своей шкурой. Кстати, за какие заслуги ты сюда попал? Я вот спас в бою командира, — он показал на свой орден, — но меня пока в охрану не зовут.

Я предпочел отмолчаться, но Гун этого даже не заметил — он был здорово пьян.

— Все последнее время мы торчим на границе, — жаловался он. — У нас задание особой важности — любой ценой' захватить живьем Песьеголовых. Половина нашего отряда полегла там, — он ткнул куда-то рукой, — и все напрасно. Они постоянно настороже. Мы пускаемся на всяческие хитрости, проникаем к ним тайком, прорываемся с боем, маскируемся под заблудившихся пастухов… Недавно забросили к ним в тыл группу на воздушных шарах. Ни один человек не вернулся! А стратеги ничего не желают знать. “Положи весь отряд, но захвати живьем Песьеголового”, приказывают они. А зачем мне Песьеголовый? Что я с ним не поделил? Почему я должен рисковать шкурой ради того, чтобы кто-то здесь мог полюбоваться, как ему отрубят голову?

Перепивший Гун уже кричал на весь зал. На нас стали оглядываться. Я попытался успокоить его, он разбушевался еще больше.

— Вы тут жиреете в столице, а мои лучшие ребята гниют в земле! Я сам заработал пулю, а ради чего? Совсем недавно за каждого Песьеголового нам давали трехмесячное жалование, а теперь обещают вдвое больше. Кто мне объяснит, в чем причина?

Недалеко от нас сидел один из стражей — толстый Сил. Он подошел к нам и схватил Гуна за тогу.

— Ты кричишь, как вонючий шакал, оскверняя слух охраны Императора, — сказал он. — Прочь отсюда! Гун вырвался из его рук.

— Ага, толстозадый, тебя-то мне и надо! Давно я тебя поджидаю!

И неожиданно для всех Гун выхватил меч и ударил Сила. Поднялся переполох, Гуна связали. Толстый Сил сидел на полу и раскачивался от боли. У него было довольно сильно разрублено плечо.

— Мне с утра на дежурство, — простонал он. — Предупреди…

— Я заменю тебя, — сказал я, удивляясь прозорливости Лин Эста. Или все это подстроено?

Я стал вспоминать слова, которые крикнул Гун, но в голове шумело, и я вернулся к последней еще не допитой бутылке. Тут к моему столику подошла совсем юная девушка — очевидно, новая служанка — и стала собирать пустые бутылки. Я хотел прогнать ее, но она вдруг наклонилась ко мне.

— Я друг твоего сына, — сказала она. — Мне нужно с тобой поговорить.

Пол кабачка словно качнулся под мной. Сын… Я столько Думал о нем в последнее время!

— Говори! — сказал я. Но она покачала головой.

— Не сейчас. Приходи сюда завтра вечером. И пожалуйста, не пей ничего…

12

Утреннее дежурство началось в шесть часов. За час до этого я явился к Сканту, доложил о происшествии с Силом и вызвался дежурить вместо него. Вскоре наряды были выстроены, и центурион проверил наше снаряжение: легкий карабин на груди, на левом бедре меч, на правом — кинжал и ракетница, свисток в кармане портупеи, часы и сигнальное зеркальце на левом запястье. В этот момент явился взволнованный Скант и приказал сменить карабины на боевые автоматы, взять запасные магазины и сумки с ручными бомбами. Мы мигом исполнили приказание. Все были встревожены, но в строю говорить не полагалось, и мы лишь переминались с ноги на ногу, мысленно строя самые невероятные предположения.

Появился бледный и перепуганный Лин Эст. В первый момент я даже не узнал третьего консула — до того страх изменил выражение его лица, которое я привык видеть гордым и самоуверенным. Он подбежал к Сканту, и они долго шептались. Видно было, что Стоящий У Руля пытается что-то доказать Начальнику охраны, а тот никак не соглашается. Вдруг где-то вдалеке послышались выстрелы. Лин Эст схватился за голову и в отчаянии опустился на пол. Скант подал команду, и мы помчались за ним, на ходу снимая оружие с предохранителей.

Стрельба раздавалась возле казармы вексиллариев — отборной части императорской охраны, состоящей сплошь из ветеранов. Когда мы подбежали ближе, из окон верхнего этажа загремели очереди, дымные трассы протянулись нам навстречу, кто-то позади меня закричал от боли. Я плюхнулся прямо на клумбу с розами — любимыми цветами Императора, выставив вперед автомат. Команды я не слышал, но все вокруг стали стрелять. Я застрочил тоже, потом переполз за статую. Огонь то усиливался, то стихал. Стражи залегли между клумбами, укрылись за деревьями, парковыми скульптурами. Невдалеке, на полдороге между нами и входом в здание лежали в неестественных позах несколько трупов. Очевидно, это были участники первой, неудачной атаки на казарму.

Бетонное основание статуи прекрасно укрывало меня от пуль. Время от времени я высовывал свой автомат и давал короткую очередь в сторону казармы, не стараясь особенно целиться. Все происходящее было мне непонятно, и я напрасно латался уяснить себе причину этих странных событий. Вексилларии всегда считались самой верной, самой надежной частью императорской охраны. Я никак не мог поверить, что они оказались замешанными в заговоре.

Невдалеке от меня кто-то заговорил в мегафон, предлагая осажденным сдаться. В ответ они выстрелили надкалиберной гранатой, и я услышал, как говоривший, скрытый от меня кустами, дико завизжал. Со всех сторон загремели автоматы, я тоже выпустил несколько пуль. Патроны следовало беречь — еще неизвестно, поднесут нам их или нет. Сейчас стрельба велась в основном для очистки совести, но когда прикажут ворваться в здание, только веер пуль впереди поможет сохранить жизнь. Бой в здании — самый жестокий и скоротечный бой, в котором побеждает тот, кто стреляет первым.

Ленивая перестрелка продолжалась около получаса. Потом я почувствовал позади себя какое-то движение. Осажденные тоже заметили это, потому что их огонь сразу усилился. Затем за деревьями рявкнул бомбомет, тяжелая бомба с шипением пронеслась над моей головой и лопнула на крыше казармы, разметав ее красивую черепичную кровлю. Второй выстрел дал недолет, и бомба взорвалась на клумбе с розами. В ответ из окон захлопали гранатометы. В свою очередь, мы застрочили по окнам, пытаясь подавить гранатометчиков. Бомбомет бухнул еще несколько раз, не причинив заметного ущерба прочным стенам казармы. Но вот одна из бомб попала в окно, и оттуда повалил дым. Очевидно, осажденные поняли, что дело плохо, потому что через несколько минут они выкинули белый флаг.

13

Смысл этих неожиданных событий долго оставался для меня неясным. Среди стражей ходили самые противоречивые слухи. Говорили, что вексилларии пытались совершить дворцовый переворот, для чего хотели арестовать Императора и принудить его отречься от престола. По другой версии Императора хотели убить, а на трон посадить его сына, который якобы тайно вернулся из страны Песьеголовых, где скрывался много лет и поступил в императорскую охрану под чужим именем. Ходи ли также смутные слухи (об этом говорили только шепотом и лишь с самыми близкими друзьями), что Императора вообще подменили и власть узурпирована кучкой заговорщиков, к ко торой вексилларии не имеют никакого отношения… Словом слухов было превеликое множество, но истины не знал никто.

Сдавшимся вексиллариям в тот же день без суда и следствия отрубили головы, и это еще больше сбило меня с толку, потому что версия о заговоре оказалась явно несостоятельной. Было совершенно непонятно, в чем же вина вексиллариев. Правда, нам всем тогда было не до размышлений, потому что хватало своих забот. На наши плечи упала двойная нагрузка. Раньше после шестичасового дежурства мы могли отдыхать целые сутки. Теперь же приходилось выходить на дежурство, едва успев выспаться. К тому же нас перестали выпускать из дворца, и я не смог встретиться с другом моего сына — этой юной девушкой.

Лин Эста я увидел лишь через несколько дней. Он вышагивал с напыщенным видом, словно это не он совсем недавно трясся от страха. Неужели он так боялся вексиллариев?

Движением руки он подозвал меня ближе.

— Рад видеть тебя живым и здоровым. Я боялся, как бы ты сдуру не полез под пули, но не успел предупредить тебя.

Я поднял вверх ладони в знак почтения и благодарности и подумал, что в тот миг он от страха едва ли помнил обо мне. Но чего он боялся?

— Твоя главная задача — охрана священной особы Императора, — продолжал Лин Эст. — Заговорщики разгромлены, но кое-кто из них мог уцелеть. Береги Императора пуще своей жизни.

Тут он оглянулся по сторонам, подошел ко мне вплотную и заговорил так тихо, что я с трудом понимал его.

— Слушай мой приказ, отважный Носитель меча! Сегодня ты будешь стоять на страже в Голубом зале. В полдень Император пройдет мимо тебя. Ты должен обязательно узнать, куда он направляется. Слышишь?

Он схватил меня за тогу и бешено затряс. Лин Эст был человеком недюжинной силы. Наверно, в рукопашной схватка один на один я не смог бы справиться с ним. А теперь, когда страх парализовал меня, я болтался в его руках, как тряпичная кукла. Приказ Лин Эста был чудовищным. Покинуть пост и следить за Императором! Даже мысль об этом была государственным преступлением и требовала немедленной казни…

— Сделай это, и завтра ты станешь Старшим Носителем меча и центурионом вексиллариев. Убей того, кто попытается тебе помешать. Но если ты не выполнишь приказ, — тут он так сдавил мое горло, что я захрипел, — то тебе завтра же отрубят голову. Я еще не забыл, какая у тебя группа крови!

— Повинуюсь, о Стоящий У Руля, — пробормотал я, с трудом удерживаясь на ногах. — Да здравствует Солнце!

— А теперь марш на пост. И береги Императора! — прошипел он мне в спину. — Жизнь отдай, но защити его, если понадобится!

14

Голубой зал был одним из самых больших в известной мне части дворца. На его стенах и потолке беспорядочно чередовались изображения рыб, драконов, цветов, геометрических фигур и непонятных механизмов. За все время моей службы в охране мне еще ни разу не приходилось дежурить здесь. На этот пост обычно назначали только самых проверенных из вексиллариев. С Голубого зала начинались помещения, куда не допускался даже Начальник охраны Скант и сам могущественный Лин Эст. Только черные агенты Тайной Канцелярии имели право доступа в секретные покои. Среди стражей ходили самые фантастические слухи об этой части дворца. Однако ничего определенного никто вслух не говорил, потому что излишне болтливым отрубали головы.

Я стоял на посту строго по уставу — широко расставив ноги и положив руки на карабин. Попасть сюда было великой честью, но я не испытывал ни малейшей радости. Наоборот, меня грызла все растущая тревога. Положение, в котором я оказался, было незавидным. Мне предстояло нарушить присягу и вступить на путь измены Императору. Возможно, уже сегодня мне отрубят голову — и поделом… Но даже если все обойдется благополучно, Лин Эст не успокоится. Он даст мне новое задание, и рано или поздно конец будет один.

Я вспомнил о событиях, предшествовавших избиению вексиллариев, когда перепуганный консул о чем-то умолял Сканта. Может быть, среди вексиллариев тоже были заговорщики, и Лин Эст боялся, что они под пыткой выдадут его? Но тогда и Начальник охраны — заговорщик?

Когда в моих мыслях возникло это слово, я даже похолодел. Какое право имел я подозревать могущественнейших людей в Империи? И в чем мог заключаться заговор, если совсем недавно Лин Эст снова напомнил мне, что священная особа Императора неприкосновенна?

Но здесь мои мысли приняли новое направление. Я вспомнил о своем ужасном открытии. А что, если Император давно убит или похищен злоумышленниками? Ведь я сам пришел к мысли, что Императоров несколько…

Мелодичный бой старинных часов прервал мои размышления. Наступил полдень. И тотчас я заметил вдалеке какое-то движение. Через зал шел Император.

Вот оно! До этого момента я питал слабую надежду, что Император не появится и мне не придется выполнять приказ Лин Эста. Но теперь выхода не было.

Император бесшумно пересек зал и скрылся за дверью. Сейчас он исчезнет в своих тайных покоях, а мне… Меня вдруг охватил дикий страх. Больше не раздумывая, я бросился вслед за Императором. Он стоял за дверью, спокойно поджидая меня.

Я упал на колени.

— Убей меня, о Повелитель! — воскликнул я, протягивая Императору свой меч.

В этот момент страх мой исчез. Оказывается, как это просто… Смерть вдруг показалась мне желанной.

Император стоял совсем рядом, рассматривая меня. В его глазах не было ни гнева, ни презрения. Казалось, он чем-то удивлен. Он даже не взял моего меча.

— Чей приказ ты выполнял? — спросил он меня вдруг. — Кто послал тебя, Носитель меча?

— Лин Эст… — пробормотал я еле слышно.

— Что поручил он тебе?

— Я должен был проследить твой полуденный путь, о Повелитель!

— А потом?

— Это все, о Повелитель!

— Как посмел ты нарушить присягу? Почему не убил заговорщика на месте?

— Вели меня казнить, о Повелитель! Я посмел подумать о тебе плохое…

— Продолжай.

— Твой лик меняется, о Повелитель! Ты являлся в разных обликах…

Император задумался. Его лучистые глаза смотрели на меня не отрываясь. Я хотел простереться ниц, но почему-то не мог отвести взгляда от его прекрасных глаз.

— Ты не опускаешь глаз… Ты хочешь служить Императору… — мелодично произнес он, и мне вдруг показалось, что я уже слышал когда-то эти слова.

Он все смотрел на меня, а я утопал в его взгляде, чувствуя, как наполняет меня любовь к Императору. Постепенно его лицо неуловимо изменялось, и мне стало казаться, что передо мной несколько разных людей, одни молодые, другие старше, но все они — Император…

— Ты совершил великое преступление, — сказал он наконец. — Любой другой за это немедленно расстался бы с жизнью. Но твои заслуги перед Империей так велики, что я прощаю тебя. Встань.

Меня ошеломило не столько неожиданное помилование, сколько новое упоминание о моих неведомых заслугах. Что такое я мог сделать?

— Государственные заботы тяжелы, — продолжал Император. — Они отнимают у меня часть вечной молодости. Посмотри на меня!

Я впился глазами в лицо Императора. Да, оно не было сейчас таким юным, каким его знали все. Это лицо было прекрасным, но оно менялось, старело!

— Видишь, даже беседа с тобой унесла часть моей молодости. Эта молодость перешла к тебе, продлив дни твоей жизни. Каждый час, каждый миг изливаю я на свой народ отнятую у меня молодость. И только в короткие полуденные часы великое Солнце вливает в меня новую силу, чтобы я снова мог отдавать ее своим подданным!

Рука Императора легла мне на плечо.

— А теперь вернись на пост. И когда Лин Эст спросит тебя, поведай ему правду о моем пути, но не о нашей беседе. А я спешу, ибо силы мои тают. Да здравствует Солнце!

15

Лин Эст сдержал свое обещание. На следующий же день; Император подписал указ о назначении меня Старшим Носителем меча и центурионом вексиллариев. Впрочем, как я уже говорил, все они были казнены, и мне предстояло создавать эту часть заново.

Неожиданное повышение сделало меня недосягаемым для простых стражей. Мои бывшие товарищи теперь обязаны были вытягиваться при встречах со мной и молча выслушивать приказания. Не могло быть и речи о том, чтобы собраться за одним столом для выпивки и дружеской беседы. Потеряв своих прежних друзей, я не приобрел новых и чувствовал себя очень одиноким.

Новая должность все же дала мне ряд преимуществ. Теперь я имел право свободного выхода из дворца в любое время и в первый же вечер отправился в знакомый кабачок, чтобы поговорить с той девушкой. Но все мои попытки завязать разговор были напрасными. Она только испуганно молчала, теребя фартук, и умоляюще глядела на меня. Посетители заметили мои старания и стали насмешливо подбадривать меня. “Смотрите, какую отменную подружку подыскал себе этот центурион!” — крикнул кто-то. Рассвирепев, я выхватил меч, но насмешник предпочел затаиться. Я решил больше не привлекать внимания, прогнал девчонку от стола и как следует напился.

Формирование центурии закончилось через несколько дней. К моему изумлению, среди своих подчиненных я увидел Гуна. Поразмыслив хорошенько, вспомнив его драку с толстым Силом, я понял, что Гун — один из агентов Лин Эста. Мне оставалось только догадываться, сколько еще соглядатаев и шпионов окружает меня.

Лин Эст первый поздравил меня с назначением. Теперь он обращался со мной почти как с равным, однако оттенок высокомерия все время чувствовался в его голосе. А Скант — тот лаже заискивал передо мной, хотя формально оставался моим начальником.

Служба моя протекала спокойно. Поврежденную бомбами казарму отремонтировали, и я поселился в квартире бывшего командира вексиллариев, которому за неизвестные мне прегрешения отрубили голову. Мое жалование было сказочным по сравнению с теми далекими временами, когда я служил простым шофером в группе Проверки. Однако девать деньги мне было некуда. У меня даже не осталось друзей, с которыми я мог их пропить.

16

От нечего делать я снова стал ходить на казни. С незапамятных времен они совершались всегда в одно и то же время — за час до полудня. Шепелявый автомат бормотал стандартную формулу обвинения, палач взмахивал мечом, зрители вскрикивали — словом, все было как обычно. И тем не менее каждый раз омерзительный холод пробегал по спине, в нижней части живота начинало противно ныть, а в шейных позвонках появлялась тупая боль, словно это мне отрубали голову.

Казни совершались ежедневно. Они являлись как бы бесплатным развлечением, обязательность которых была освящена обычаем.

Вскоре я обратил внимание на странную особенность. В прежние времена казнили за самые разнообразные преступления: казнили воров и убийц, грабителей, изменников, заговорщиков, кровосмесителей, бунтовщиков, небозрителей, шпионов, насильников. Теперь почему-то все казнимые были сплошь тайными агентами Песьеголовых. Я никак не мог поверить, что число вражеских шпионов за короткий срок выросло в десятки раз, и тем не менее факт оставался фактом. Изо дня в день судебный автомат произносил одну и ту же фразу, словно другие виды преступлений вдруг исчезли по всей Империи! И еще одно поразило меня: многие осужденные были очень молоды. Порой среди них попадались совсем дети.

Однажды ко мне пришел Лин Эст.

— Как видишь, я выполняю свои обещания, — сказал он, сладко улыбаясь. — Ты был простым Носителем меча, а теперь занимаешь видный пост. И это еще не все. В твоей власти шагнуть гораздо выше. К тебе благоволит Император, и если ты будешь внимать советам умных людей, то сможешь достичь многого…

Я с интересом слушал консула. Я уже начал догадываться, что Лин Эст — член какой-то тайной организации. Но что это за организация, кто в нее входит, каковы ее цели, я представить не мог.

После того случая, когда Император милостиво подарил мне жизнь, я постоянно чувствовал необходимость сделать что-то во славу Императора. По-видимому, теперь такая возможность мне представилась.

— Сейчас ты Старший Носитель меча, но имя твое односложно и бездонная пропасть отделяет тебя от Стоящих У Руля, — продолжал ворковать консул. — Но твой ум и твои заслуги велики, и ты достоин узнать дорогу к мостику, который переброшен через эту пропасть…

— Приказывай, о Стоящий У Руля, — твердо ответил я. — Моя жизнь и смерть в твоих руках, и я готов на все. Он пристально посмотрел мне в глаза.

— Я не ожидал другого ответа, ибо наши судьбы уже связаны воедино. Поверь, ты никогда не пожалеешь об этом, потому что высшее блаженство станет твоим уделом.

17

Я стоял в толпе глазеющих на казнь, когда кто-то положил руку на мой локоть. Это была она — юная девушка из кабачка, которая назвалась другом моего сына.

— Пойдем отсюда, — сказала она. — Настало время поговорить.

Мы выбрались из толпы и углубились в пустынную аллею парка, где нас не могли услышать посторонние уши. Едва мы остались одни, как я набросился на девушку с упреками.

— Почему ты молчала так долго? Мое сердце разрывалось от безвестности. Каждый день казался мне годом…

Девушка была удивительно хороша. Ее глаза были как миндаль, щеки напоминали цветок персика, а маленькие груди приподнимавшие одежду, можно было сравнить лишь с нераспустившимися розами,

— Меня зовут А, — произнесла она певучим, как серебряный колокольчик, голосом. — Прошлый раз я сказала тебе неправду. Я не только друг твоего сына — я его невеста…

— Дорогая А, — воскликнул я растроганно. — У меня никогда не было дочери, но теперь она появилась! Я хотел обнять девушку, но она уклонилась.

— Отец — ты разрешишь называть тебя так? — отец, не забывай, что я простая служанка, а ты знатный человек, которому не подобает общаться с теми, чье имя так коротко… Беседуя с тобой, я рискую, что мне отрубят голову. Поэтому умерь свою радость.

— Хорошо. Но что заставляет тебя рисковать?

— Мне необходимо поговорить с тобой. Это желание твоего сына.

— Мой сын! Где он? Что с ним? Я все надеюсь, что однажды увижу его.

— Я пришла, чтобы помочь тебе встретиться с ним. Ты должен выслушать меня.

— И эту радость ты скрывала столько дней…

— Я не могла, — тихо ответила она. — Изменились обстоятельства. Из простого Носителя меча ты превратился в придворную персону. Я должна была получить разрешение на встречу. Ведь твой сын государственный преступник, и кто знает, как отнесется к его друзьям важный сановник!

— Мой сын — хороший человек! — горячо воскликнул я — — Не знаю, что за преступление он совершил, но верю, что ничего дурного он сделать не мог.

— Твой сын — самый лучший в мире человек, — смущенно сказала она. — Я люблю его больше жизни. Поэтому я и пришла к тебе.

— Я хочу его видеть! — сказал я. — Ведь столько лет уже прошло…

— Да, он был уверен, что ты его не узнаешь, — непонятно сказала она. — Конечно, он очень изменился.

— Я не понял тебя, девушка. Так когда я увижу его?

— Ты видел его не так давно, — тихо сказала она. Страшное подозрение возникло в моей душе. Я буквально оцепенел от ужаса. Нет, не может быть!

— Он пришел к тебе под именем Ло… — закончила она. Мне показалось, что земля разверзлась у меня под ногами и обрушился небосвод.

18

Не знаю, сколько прошло времени, пока я снова обрел способность спокойно разговаривать.

— Зачем, зачем он это сделал? — стенал я, заламывая в отчаянии руки. — И почему именно я должен был выдать его?

— Я все расскажу тебе, отец. Постарайся только успокоиться и приготовься внимательно слушать. У нас будет долгий и трудный разговор.

Я взглянул на цветущее лицо А и поразился ее железной выдержке.

— Что дает тебе силу, о девушка? — воскликнул я удивленно. — Твой жених погиб страшной смертью, преданный собственным отцом, тебе самой ежеминутно грозит гибель, а ты спокойно идешь рядом со мной, и губы твои улыбаются, и походка твоя стройна. Почему ты не разорвешь свои одежды и не обреешь голову в знак вечной скорби, или не кинешься с Башни Любви, как это делают женщины, потерявшие любимых?

Она смотрела мне в глаза, и ее взгляд был ясен, а речь тверда.

— Слушай меня, отец. Я пришла не затем, чтобы терзать твое сердце горестным известием. Если ты любишь своего сына, если ты веришь ему, если хочешь увидеть его, нянчить его детей, твоих внуков — помоги ему!

— Что ты говоришь, несчастная! — закричал я. — Ведь я своими глазами видел, как ему отрубили голову!

— Да, это правда. И тем не менее ему надо помочь. Он еще может вернуться к нам.

Я с болью посмотрел на нее. Такая славная девушка… Она была бы отличной женой моему сыну. Как жаль, что его гибель настолько помутила ее рассудок!

— Успокойся, А, — ласково сказал я. — Пойдем отсюда. Скажи, чем я могу облегчить твое горе? Быть может, тебе нужны деньги?

Она не обиделась на меня, только спокойно отодвинула кошелек, который я протянул ей.

— Ты уже проследил, куда уходит Император в полдень из Голубого зала? — спросила она.

Я ошеломленно посмотрел не нее.

19

Все последние дни у меня не проходило ощущение, что чья-то невидимая рука все туже и туже закручивает пружину событий. Казалось, еще один оборот — и металл не выдержит, со звоном разлетятся в стороны шестеренки, сорванные с привычных мест ударом взбунтовавшейся стали…

После разговора с А я не находил себе места. По вечерам, когда были проверены караулы и закончены все дела, я долго не мог заснуть. Нервы мои были возбуждены до предела. Я метался по кровати, комкая одеяло. Не раз моя рука протягивалась к бутылке с вином, и я с большим трудом преодолевал искушение.

Однажды мне приснился страшный сон. Мне снилось, что я Император и выступаю перед своими квиритами в Большом Императорском Совете. Часы пробили полдень, и ко мне подбежал Гун. “О Повелитель! — воскликнул он, приплясывая на одной ноге. — Все приглашенные тобой мертвецы прибыли”. Я посмотрел на публику и увидел, что зал заполнен одними покойниками. Мертвецы сидели в ложах, прогуливались по вестибюлю, толпились у автоматов с напитками. Почему-то у каждого была только одна нога. “Почему все они одноногие?” — спросил я. “По велению Тайной Канцелярии каждому входящему сюда отрубают правую ногу”, — ответил Гун, приплясывал. Я со страхом взглянул на свои ноги. Мой взгляд заметили окружающие. “Держи его!” — закричали отовсюду. Напрасно я отбивался — меня схватили, повалили, Гун взмахнул мечом… Я в ужасе проснулся. Около моей кровати стояли трое.

— Кто вы такие? — спросил я, хватаясь за стоящий рядом меч, и тут же узнал в одном Лин Эста.

— Ты готов к клятве Послушания? — спросил он. — Следуй за нами.

Мне надели наручники и со скованными руками долго вели по темным коридорам. В отдаленном помещении дворца за столом, освещенным газовым рожком, сидело несколько человек. Судя по одежде, все это были лица высокого ранга — Стоящие У Руля, а также военные и гражданские, облеченные высшими должностями Империи. Среди присутствующих я узнал верховного цензора, квестора, нескольких стратегов. Туг же сидел Скант и еще два или три незнакомца, которых я несколько раз видел во дворце.

Меня поставили перед столом, на котором тускло мерцала хрустальная ваза. Некоторое время все молча смотрели на меня. Потом квестор медленно встал.

— Имя? — спросил он бесцветным голосом. Я ответил.

— Кто назовет его заслуги перед Императором? Поднялся Лин Эст.

— Вступающий в Братство Ищущих неоднократно доказал свою преданность Императору. Он деятельно работал в группе Проверки, проявил стойкость в Западном походе и храбрость в бою с вексиллариями. Он совершил также великий подвиг отречения от своей крови, отдав в руки правосудия своего сына, государственного преступника. По личному приказу Императора соискатель награжден Малым Знаком Солнца.

— Это все?

— Да, все. Лин Эст сел.

— Желает кто-нибудь дополнить сказанное? Я с интересом смотрел на сидящих за столом. Сейчас они будут решать, жить мне или умереть.

— Внимание, Ищущие Братья! Пусть каждый из вас положенным знаком удостоверит преданность соискателя Императору.

При этих словах Братья, сидевшие до сих пор неподвижно, стали кидать в вазу алые розы.

— Кто назовет преступления соискателя перед Императором?

Снова встал Лин Эст.

— Преступления его таковы: работая в группе Проверки, он скрыл свою принадлежность к запрещенной одиннадцатой группе. Это преступление он повторил при вступлении в личную охрану Императора. Он разглашал секретные сведения, касающиеся священной особы Императора, сделав их достоянием третьих лиц, не являющихся его непосредственными начальниками. Он совершил тяжкое нарушение присяги, оставив порученный ему пост и учинив дерзостную слежку за священной особой Императора.

— Есть добавления?

Никто не проронил ни слова.

— Можно ли перечисленные преступления против Императора считать заслугами соискателя перед Братством?

— Да… — выдохнули неподвижные фигуры за столом.

— Внимание, Ищущие Братья! Пусть каждый из вас положенным знаком удостоверит преданность соискателя Братству.

В полумраке возникло легкое движение, и в хрустальную вазу, на которой возвышалась горка алых роз, полетели черные розы.

Квестор взял вазу двумя руками и поднял ее над столом.

— Итак, мнения высказаны. Приблизься, соискатель, чтобы узнать свою судьбу.

Он перевернул вазу. Красные и черные розы рассыпались по столу.

Квестор взял со стола две розы — красную и черную — и отложил их в сторону. Он делал это не торопясь — красную и черную, красную и черную… Когда он поднял последнюю пару, на столе одиноко алела только одна роза. Это означало для меня смертный приговор.

— Итак, твоя судьба решена, соискатель! По мнению членов Братства, твои заслуги перед Императором превосходят заслуги перед Ищущими Братьями, и ты не можешь быть принят в Братство. Поэтому тебе надлежит немедленно умереть.

Сидевшие за столом вскинули ладони.

— Да будет так… — словно вздох, пронеслось по темной комнате,

Я смотрел на Братьев и думал, что больше всего они напоминают злобных скорпионов, брошенных в одну банку.

— Какую смерть выберешь ты, бывший соискатель? Предпочтешь ли ты умереть от меча, кинжала или яда?

Я молча рассматривал их, удивляясь, что так долго не понимал истинной сущности этих вершителей людских судеб. Пауза затянулась, и я почувствовал, что ими овладевает смутное беспокойство.

— Торопись с решением, — напомнил, наконец, квестор. — Время твоей жизни истекло.

Тогда я отодвинул в сторону стоявшую передо мной вазу — она упала на пол и с протяжным звоном разлетелась на куски — сел боком на стол и протянул к Лин Эсту скованные руки.

— Хватит валять дурака! — сказал я громко. — Эй, ты, сними с меня эту гадость!

Они оцепенели. У Лин Эста медленно отвалилась челюсть. Стало невероятно тихо, только было слышно, как в тишине судорожно икнул Скант.

— Я долго буду ждать? Ну! — Я взглянул в побагровевшее лицо Лин Эста. Казалось, еще секунда — и его хватит удар.

Тогда я сказал:

— Я знаю дорогу в Хранилище.

20

Они не хотели убивать меня. Они, действительно, пытались привлечь меня на свою сторону. Я был нужен им, как нужен был всякий, кто помог бы им овладеть тайной вечной молодости. Но они были рабами ими же заведенного обычая. Я был им очень нужен, но одна-единственная роза, брошенная завистником или недоброжелателем, обрекала меня на смерть. Они были как злобные пауки, нет, даже хуже. Все они рвались к власти, богатству, славе, всем им нужна была вечная молодость, но каждый из них смертельно ненавидел другого и боялся его возвышения. Поэтому кто-то — мне было безразлично кто именно — решил меня погубить

Я с благодарностью вспомнил милую девушку А. Да, мой сын мог гордиться своей невестой! Без ее помощи я погиб бы. Все что она предсказала, сбылось — и что меня захотят погубить, и что мираж вечной молодости ослепит их и подчинит моей власти.

Конечно, риск был огромный. Но игра стоила свеч. Расправа с вексиллариями показала заговорщикам, что Император не намерен шутить. Его тайна была спрятана за семью печатями, и, судя по всему, он готов был казнить всех своих подданных, лишь бы не дать прикоснуться к этой тайне.

Среди вексиллариев заговорщиков было очень мало — может быть, только один или два, и соответствующее дознание могло их обнаружить, но тогда тайна стала бы достоянием следователей. Поэтому Император предпочел уничтожить всех. И только это спасло Лин Эста, потому что виновные, не выдержав пытки, выдали бы его. Впрочем, участие Лин Эста в заговоре благодаря мне не было уже тайной для Императора…

Мы долго обсуждали с А план действий и в конце концов выбрали линию поведения. С этими злобными скорпионами нужно вести себя нагло. Ошеломить их, подчинить своей воле, быть не исполнителем их указаний, а заставить слушаться себя — вот в чем была моя задача. Только взяв в руки управление их нечестной игрой, я мог добиться цели.

Лин Эст торопливо подбежал ко мне, наступая на рассыпанные на полу розы. Осколки хрусталя трещали у него под подошвами. Наконец, наручники с лязгом упали на пол. Я с наслаждением повертел кистями рук — эти подонки надели на меня новейшие автоматические наручники, которые затягивались при каждом неосторожном движении. Потом я слез со стола, пнул наручники — они со звоном отлетели в угол — и подошел к ближайшему из заговорщиков.

— Ну? — спросил я. Он торопливо вскочил, я сел на его место. С ними можно было разговаривать только так. Они отлично понимали язык силы.

Положение изменилось, и заговорщики поняли, что придется подчиниться. Но ритуал тяготел над ними. Им очень хотелось соблюсти форму и показать, что все идет по их желанию.

Несколько взглядов, брошенных заговорщиками на квестора, подтвердили мою догадку.

— Слушайте, Ищущие Братья! — сказал квестор, вставая Он пытался придать своему голосу величавость, но нервы подвели старика, и торжественная формула прозвучала, как блеяние козы. — Устав Братства не допускает повторного голосования. Но ввиду исключительных обстоятельств…

Все происходило так, как предсказала девушка А. Сейчас они объявят, что добровольно принимают меня в свое проклятое Братство. Чего доброго, заставят принести клятву. Я не мог позволить им такого удовольствия.

— Заткнись! — сказал я громко. Квестор в страхе поперхнулся. — К дьяволу ваше голосование. И так все ясно.

— Но соискатель, не прошедший Обряда Причисления, не может быть посвящен в тайны… — жалобно проблеял квестор

— Обойдетесь, — сказал я небрежно. — Тем более, что все ваши тайны я знаю.

Они смотрели на меня недоверчиво. Ничего, сейчас вы у меня запляшете!

— Тайна первая — разведать дорогу в Хранилище. Тайна вторая — найти там сына Императора (у них полезли глаза из орбит). Тайна третья — Императора арестовать…

— И убить…

— И убить. Правильно. Я тоже за кардинальные решения. Мертвый враг лучше живого друга. Тайна четвертая — посадить на трон императорского сына, с его помощью приобщившись к вечной молодости…

Они смотрели на меня с ужасом. Они были раздавлены, уничтожены. Надо было ковать железо. Они должны понять, что к ним пришел настоящий хозяин.

— Встать! — заорал я, грохнув по столу кулаком. Сгоряча я угодил по единственной оставшейся на столе розе — той самой, что должна была означать мою смерть. Ее шипы вонзились мне в руку. Я чуть не вскрикнул, но сумел сдержаться. Однако гримаса боли напугала их еще больше Они повскакали, роняя стулья. Я неторопливо оглядел их, поглаживая потихоньку раненый кулак. Чертова роза, как некстати она подвернулась!

— Теперь слушайте главное. Я знаю дорогу в Хранилище. Я знаю, где сын Императора. Даже больше — сейчас я говорю вами от его имени. Он готов вступить на престол, и когда это свершится, он дарует вам всем вечную молодость… Каждый из вас будет включен в Тайный Совет Императора и получит в управление одну из провинций с правом сбора императорской десятины…

Я лгал им вдохновенно, беззастенчиво. Будь эти люди в здравом уме, они сразу заподозрили бы меня. Но их разум был ослеплен миражом вечной молодости. Они не могли мне не верить, потому что я знал то, что они только пытались узнать, рискуя поплатиться за это головами. Я принес им бесценные сведения, в погоне за которыми они уже заплатили жизнями вексиллариев и готовы были платить еще. Но вот этого-то я и не хотел допустить.

— И запомните: всякое самоуправство запрещаю. Отныне вы будете выполнять мои приказы. Через час у меня должны быть списки всех наших сторонников, всех агентов, преданных нам воинских частей, их дислокация. Решительный час наступает, и малейшая неосторожность может все погубить. Любые действия без моего приказа будут жестоко караться. А теперь приказываю разойтись! Лин Эст, через час я жду тебя со списками.

21

Снова и снова вспоминал я милую девушку А, вспоминал долгие беседы с ней, открывшие мне глаза на многое, о чем я не подозревал.

Когда она впервые заговорила со мной о Голубом зале, я оторопел. Все, что угодно, но только не это! Лишь два человека в Империи знали о моем задании — Лин Эст и Император. Конечно, ни от кого из них она не могла ничего узнать, ведь она была простой бедной девушкой, и имя ее состояло лишь из одной буквы. Я не мог даже мысли допустить, что она имеет доступ к высшим сановникам Империи.

Когда она убедилась, что я немного пришел в себя и начинаю снова соображать, она ласково сказала:

— Надеюсь, что больше не будешь думать обо мне как о помешавшейся с горя девочке. Я пришла к тебе, отец, чтобы ты помог мне и моим друзьям вернуть к жизни твоего сына и еще многих других. Мы верим тебе и просим твоей помощи.

— Что я могу сделать?

— Я скажу об этом позже. Сначала ты должен выслушать мой рассказ. Только обещай сдерживаться и не перебивать меня, потому что он будет страшен.

— Обещаю, — сказал я.

Вот что она мне рассказала.

Много-много лет назад, когда в стране правил отец нынешнего Императора, столица готовилась отпраздновать совершеннолетие наследника престола. Сын Императора много лет жил за границей, где изучил точные науки, и естественные науки, и оккультные науки, познал секреты врачевания, овладел искусством государственного управления, постиг стратегию и тактику боевых действий, и в канун своего совершеннолетия возвратился на родину. Седой Император, горячо любивший единственного сына, повелел устроить грандиозное празднование. Несколько дней подряд над городом горели фейерверки, на площадях столы ломились от яств, гремели пушечные салюты, и ни днем, ни ночью не утихал веселый карнавал. Люди в праздничных одеждах пели и плясали, подкрепляя свои силы здоровым сном и бесплатной обильной пищей, воспевая щедрость Императора и красоту и ученость его сына.

Среди праздника к наследнику престола явился мудрец и поведал ему о своем открытии.

— Я нашел тайну вечной молодости! — сказал он. — Этой работе я отдал половину своей жизни и думал уже, что отведенного мне судьбою срока не хватит для ее завершения. Но теперь ключ к тайне в моих руках, и я хочу вручить его тебе, о Повелитель!

— Не называй меня так, — ответил юноша. — Наш Повелитель — мой отец.

— Император уже в преклонных годах, — сказал мудрец, — а я могу лишь сохранить молодость, но не могу ее возвратить — ни себе, ни другому. Разум Императора помутнен годами, силы его подорваны. Твой же ум светел и ясен. Именно тебе предстоит стать Повелителем на многие века.

Заинтересованный Наследник попросил рассказать ему все подробнее.

— Средство мое ужасно, о Повелитель! — воскликнул старик. — Все в природе мудро взаимосвязано, и нельзя дать кому-то, не отняв откуда-то, как невозможно наполнить оскудевший сосуд, не опорожняя другого сосуда. Срок нашей жизни определен свыше, и если мы желаем продлить чье-то существование, мы должны влить в него жизнь, отнятую у кого-то. Эта жизнь таится в волшебных соках человеческого мозга, и я открыл способ взять ее оттуда. Но я не властен в человеческой жизни и смерти. Лишь ты, о Повелитель, с высоты престола видишь, кому надлежит жить, а кому умереть. Так пусть жизненная сила твоих врагов послужит для продления твоей бесценной жизни! Но знай, о Повелитель, что не всякая жизнь может быть перелита в твое тело. Ты изучал медицину и знаешь, что человеческая кровь делится на десять разных групп. Только соки, взятые у человека с одинаковой группой крови, несут продление жизни, а кровь иной группы означает немедленную смерть.

— Какая же группа крови у меня? — с интересом спросил наследник.

— Смею полагать, что такая же, как у Императора, твоего отца — первая, — ответил мудрец.

— Но чего хочешь ты для себя? Золота? Власти?

— Перелить жизнь из тела в тело — труднейшая задача. Даже ты, о Повелитель, при всей своей учености, не справишься с нею. Мое желание — взять на себя все тяготы этого дела.

— Да, ты просишь совсем немного, — засмеялся наследник, — Ну что же, когда я стану Императором, я позову тебя. Ты не знаешь, мудрец, когда это будет?

— Твой отец, о Повелитель, несмотря на преклонный возраст, может прожить еще долгие годы. Но опыт говорит мне, что судьбы человеческие переменчивы. То, что недосягаемо сегодня. Может завтра свершиться…

В разгар праздника страшная весть прокатилась по городу: неизвестный злоумышленник злодейски умертвил Императора, отрубив ему голову.

Но самым ужасным было другое.

Неизвестный убийца, совершив свое злодеяние, для чего-то похитил голову убитого. Ее искали несколько дней и, наконец, нашли в отдаленном подземелье дворца. Голова лежала на каком-то странном блюде, и она была жива!

Это зрелище было так ужасно, что один из нашедших голову лишился рассудка. Позвали наследника престола. Объятый горем юноша вбежал в подземелье, где уже собрались высшие сановники Империи. Голова двигала глазами, гримасничала, но уста ее были безмолвны. Парализованные ужасом люди смотрели на того, кто совсем недавно был их Повелителем, но боялись приблизиться. Только наследник не испугался. Он схватил голову родителя, поднес к своему лицу и стал покрывать поцелуями. Тут черты лица Императора страшно исказились, и жизнь, до того неведомым образом сохранявшаяся в отрубленной голове, прекратилась.

Через подобающее время после торжественных похорон наследник престола возложил на себя императорскую корону. С той поры прошло много длинных лет. Успели родиться и состариться дети, и дети этих детей обзавелись собственными внуками, и внуки эти выросли и похоронили своих родителей, а Император продолжал оставаться таким же юным, каким он был в день ужасной гибели своего отца. Этому долго удивлялись, строили самые невероятные предположения. Но постепенно люди поняли, что вечная юность дана Императору в знак его божественного происхождения, и поверили, что так будет всегда…

22

— Ты, конечно, никогда не слышал эту историю, отец, — сказала А. — Книги, в которых она упоминалась, давным-давно сожжены, и только чудом несколько экземпляров сохранилось в других странах. Мы отыскали эти книги, а потом узнали многое другое… Теперь я расскажу тебе продолжение этой истории. Наш Вечно юный Император правит страной уже множество лет. И каждый день, из года в год, без единого пропуска, на главной площади столицы ровно в одиннадцать часов отрубают голову человеку с первой группой крови…

— Что ты говоришь, дочь? — в ужасе воскликнул я. — Почему с первой?

— Потому что на всей планете нет людей с одиннадцатой группой. Сверни в кольцо шкалу групп крови, и ты сразу поймешь, как действуют аппараты Проверки — ведь сразу за последней, десятой группой окажется первая! Это было ловко придумано. Люди знают свою группу, но ни у кого из них нет одиннадцатой, и они спокойны. Лишь мифические агенты Песьеголовых обладают такой кровью. Действительно, в их стране самая распространенная группа — первая. У нас же она встречается очень редко, а больше всего людей с третьей и седьмой группами. Люди гордились своей принадлежностью к первой группе, они чувствовали себя чуть ли не родственниками Императора, не подозревая, что ежедневно одного из них лишают жизни, чтобы влить эту жизнь в тело Императора.

— У моего сына тоже была первая группа! — простонал я. — И эту кровь высосал мерзкий убийца, чтобы продлить свое существование…

— Именно в этом надежда на его возвращение. Я испуганно посмотрел на нее. Снова она начала свои странные речи. Ведь из Солнечных Краев не возвращаются!

— Сейчас я все объясню тебе, отец. Император запаслив. Он знает, что однажды настанет день, когда все его подданные с первой группой будут перебиты. Поэтому он сохраняет все головы — оказывается, их можно использовать повторно. Где-то здесь, под дворцом, расположено гигантское Хранилище. В одиннадцать человеку отрубают голову, предварительно впрыснув ему какой-то таинственный состав, задерживающий наступление смерти. Через люк в помосте останки казненного спускают вниз, где его ожидает бронированный автомобиль. Мы проследили путь автомобиля. По подземному тоннелю он въезжает на территорию императорского дворца, там контейнер с телом подхватывают магниты и ставят его на транспортер. Это происходит в половине двенадцатого. А ровно в двенадцать Император пересекает Голубой зал и спешит в секретные помещения дворца, куда не допускаются даже самые приближенные люди. И это повторяется каждый день. Мы установили точно, что за последние годы Император ни разу не покидал Дворца больше, чем на несколько часов. Когда-то, в древние времена, он любил охоту и путешествия. Теперь он не рискует удаляться от дворца, потому что ежедневно в полдень должен, как вурдалак, высосать очередную порцию чужой жизни…

Я слушал ее, и какие-то туманные воспоминания просыпались во мне. Но то, что я узнал, было настолько невероятно, что я не мог сконцентрировать мысль на неясных образах.

— Мы не знаем еще очень многого, — продолжала А. — Нам не удалось узнать, где скрывается тот мудрец, который открыл Императору тайну вечной молодости — ведь должен кто-то возиться с трупами. Маловероятно, что Император занимается этим сам. У нас нет точного плана Хранилища. Мы не знаем особенностей применяемой технологии переливания жизни, хотя основные принципы известны отлично…

— Как вы можете это знать? — недоверчиво воскликнул я. — Ведь, по твоим словам, эта ужасная тайна никому не известна.

— Ученые есть не только в нашей стране, отец. Наши соседи — вы называете их Песьеголовыми — давно раскрыли эту тайну, хотя не собираются применять такой бесчеловечный способ продления жизни. Если бы наша граница не была закрыта наглухо, вечная юность Императора давно бы перестала кого-либо удивлять.

А теперь слушай самое главное, отец. Нам известно, что некоторые из казненных возвращались обратно к живым… И ты — один из вернувшихся!

23

Воистину, в этот день мне было суждено узнать больше, чем за всю свою долгую жизнь. Я слушал А, не переставая удивляться. Все то, что она рассказывала, неторопливо прогуливаясь рядом со мной по аллеям парка, было невероятно, неправдоподобно. Тем не менее, правоту каждого из своих слов она доказывала неопровержимо.

— Посмотри на эту фотографию, отец, — сказала она. — Ее оставил мне Ло. Он хранил ее долгие годы.

Я сразу узнал этот снимок. Он был сделан давно, когда я был молод и счастлив. Я сидел у порога своего дома, держа на коленях веселого круглолицего бутуза, который так болтал ножками, что на снимке их получилось не то три, не то четыре.

— Взгляни сюда, отец. На твоей левой руке недостает безымянного пальца. Ты лишился его в детстве, когда в твоих руках взорвался самопал. А сейчас обе твои руки целы. Из-за этого я долго не решалась подойти к тебе, считая, что твой сын обманулся случайным сходством. Лишь потом я догадалась, что ты — вернувшийся из Хранилища, где тебе дали другое тело.

Я растерянно смотрел то на снимок, то на свою левую руку. Да, я прекрасно помнил, что когда-то лишился пальца. Но почему все это время я не обращал внимания на свои руки? Какой-то странный провал в памяти скрывал от меня кусок моей жизни, и лишь теперь, под влиянием речей А, завеса стала приподыматься.

— Да, ты был казнен, отец, и голова твоя тоже лежала в Хранилище, сберегая для Императора несколько капель жизни. Но потом ты вышел оттуда, и с тех пор верно служишь Императору. А наши агенты, которые добровольно пошли на казнь, чтобы проникнуть в Хранилище, почему-то не возвращаются! И среди них — твой сын, мой жених. Если ты не поможешь нам раскрыть эту загадку, я тоже отправлюсь в Хранилище, чтобы вырвать проклятую тайну и вернуть к жизни своих товарищей!

— Скажи, милая А, почему я ничего не помню?

— Наш Император наделен от природы даром внушения. Не доверяя никому из окружающих, он ищет верных слуг среди тех, кого может всецело подчинить своей воле. Это он заставил тебя забыть о Хранилище, это он внушил тебе необходимость верно служить ему. Потом, когда ты выдал своего сына, он уверовал в безграничную власть над тобой.

— Я же не знал… — выдавил я.

— Да, ты не знал. Но Ло на допросе не сказал этого. Наоборот, он заявил, что ты сразу признал его и немедленно крикнул стражей.

— И Император решил, что мне можно доверять…

— Да, на это мы и рассчитывали, когда дали согласие на план Ло. Кому-то надо было идти в Хранилище. Но вариант твоего сына открывал для нас новые возможности.

— Ты все время повторяешь “мы”, “нам”. Кто эти люди, о которых ты говоришь?

— Я не могу тебе назвать их. Это не моя тайна. Но поверь, отец, что все они — друзья твоего сына и вместе с ним борются против бесчеловечной власти Императора. Этих людей много и с каждым месяцем становится еще больше. Мы все верим тебе и просим, чтобы ты помог нам. Мы вернем к жизни безвинно погубленных, прекратим варварские казни, установим мир с соседями, мы возвратим радость всем жителям нашей страны, нашей несчастной, залитой кровью Империи!

— Клянусь, я сделаю все, что в моих силах. Пусть не увидеть мне никогда моего любимого сына, если я изменю своей клятве. Пусть великое Солнце выжжет мне очи, пусть земля не примет моего праха, если отступлюсь от своего слова!

— Я верю тебе, отец, — растроганно прошептала она, и слезы навернулись на ее прекрасные глаза. — Завтра, после полудня, жди меня в кабачке. Наши специалисты снимут с тебя чары Императора, и ты вспомнишь все и освободишься от его власти.

24

И я действительно вспомнил.

Они слушали мой рассказ внимательно, и один из них, не отрываясь, чертил на бумаге какие-то знаки — очевидно, стенографировал мой рассказ, и лица их были полны сочувствия. Когда я кончил, они задали мне очень много вопросов, и я постарался ответить на все.

— Теперь нам многое ясно, — сказал тот, которого они почтительно называли Старшим. — Наши психологи подозревали это, но кто мог подумать, что самомнение и самовлюбленность Императора зашли так далеко!

Видя, что я не понимаю этих слов, они разъяснили их.

— Люди по своему психическому складу делятся на несколько типов. Некоторые успешно сопротивляются внушению, некоторые легко поддаются ему. И проявляется это у разных людей по-разному. Ты, конечно, знаешь выражение “оцепенел, как кролик перед удавом”. Действительно, бедный кролик не отрываясь смотрит в глаза своему врагу и лезет ему прямо в пасть. Император, обладающий незаурядной силой внушения, вербует в число своих слуг наиболее поддающихся внушению — именно тех, кто, как кролик, не в силах закрыть глаза, встретившись с его взглядом. Им он может внушить беспрекословное повиновение, может стереть из их памяти воспоминания об ужасах Хранилища. Впрочем, я неточно выразился — воспоминания все равно сохраняются в мозгу, но они отключены от сознания приказом… Освободив тебя от этого приказа, мы помогли тебе вспомнить.

— Должен сообщить тебе еще одну важную вещь, — сказал Старший. — Мы знаем, что среди близких к Императору сановников давно зреет заговор. Их цель — вырвать у Императора тайну бессмертия. Мы не должны этого допустить. Заговорщиков много, и каждый жаждет продлить свою жизнь. Если их план удастся, на плаху ежедневно вместо одного пойдут десятки людей…

— Неужели они надеются принудить Императора?

— Они попросту убьют его. А поскольку эти люди не мыслят иного государственного устройства, они хотят посадить на трон императорского сына — того самого, которого Император обезглавил когда-то за попытку проникнуть в свою тайну. Но они хотят быть уверенными, что новый Император не прикажет всех их казнить… Поэтому ближайшая цель заговорщиков — проникнуть в Хранилище и договориться с сыном Императора.

— Но лишенные тела не могут говорить! Их грудь не исторгает дыхания, их уста склеены!

— А глаза? Ты забыл, что глаза могут сказать многое. Все наши люди, ушедшие в Хранилище, обучены разговору глазами. Существует очень простая система, придуманная узниками одиночных камер. Ей можно быстро научить любого грамотного человека. Обитатели тюрем разговаривают стуком, а наши люди — миганием глаз. Я уверен, что твой сын уже наладил связь с предыдущими разведчиками и узнал от них все. Но ему не удалось вернуться, и теперь мы знаем почему.

— Неужели он может вернуться? — с волнением спросил я.

— Ведь ты вернулся оттуда. Теперь мы сообщим ему, что надо сделать. Думаю, что ты скоро обнимешь его, отец, — сказала А.

— Как вы это сделаете? Неужели вы сможете проникнуть в Хранилище?

— К сожалению, пока что в него существует лишь один путь. Кому-то придется пойти на плаху.

Я смотрел на них потрясенный. Как спокойно они говорили о том, что один из них должен будет добровольно согласиться на казнь!

— Но положение осложнилось. Заговорщики во дворце активизируются. У Императора возникли подозрения, и они вынуждены торопиться. Сейчас они готовы на все. Приближается очередная свадьба Императора, когда во дворец будет открыт свободный доступ. Это — самый удобный момент для переворота. Надо сбить их со следа, запутать. По нашим сведениям, они собираются вовлечь в заговор и тебя…

— Откуда вы это знаете? — воскликнул я.

— Среди заговорщиков есть наши люди. Мы обязаны знать планы врага. Но для тебя эти люди останутся пока неизвестными. Таковы законы конспирации. Нас ты тоже не должен видеть. Мы исчезнем и больше никогда не появимся в этом доме. Связь с нами будешь поддерживать через А. Не смотри на нее с недоверием — она опытный конспиратор, ей можно поручить самые трудные задания. Теперь слушай, что должен делать ты. Однажды ночью тебя разбудят…

25

Все удалось блестяще. Заговорщики были в моих рука Лин Эст передал мне списки агентов, и теперь я знал, Кс далеко простираются нити заговора и откуда может грозить опасность. Для меня не составляло труда придумать этим агентам ответственные на вид задания. Теперь, когда они были пристроены к делу, я мог не опасаться их любопытства. Конечно, мое неожиданное возвышение не вызовет у заговорщиков энтузиазма, но ведь я обещал им бессмертие! И пока я знал больше, чем они, мне можно было не опасаться удара ножом в спину или какой-нибудь отравы в стакане вина.

Приближался день свадьбы Императора. Это празднество повторялось раз в пять лет. Никто не знал, кто будет новой женой Императора, как никто не знал, куда деваются предыдущие. А рассказала мне, что даже в старых летописях этот обычай упоминается всегда как древний, ведущий свое начало из тьмы веков. Празднества по случаю бракосочетания продолжаются десять дней. Из самых отдаленных уголков Империи люди съезжаются, чтобы принять участие в карнавале, поплясать и попеть на улицах, лицезреть императорский свадебный поезд, а может быть — если повезет — даже попасть во дворец и поцеловать туфлю молодой Императрицы, что, по поверью, дает успех в семейных делах и предохраняет от дурного глаза.

Мы виделись с А почти каждый день. Она была полна энергии. Ее очень интересовало все относящееся к предстоящей брачной церемонии. Но этими делами занималась Тайная Канцелярия, мы же были только охраной. Мне не удалось узнать ничего — ни имени невесты, ни ее происхождения, ни подробностей брачной церемонии. Я знал только день свадьбы — он был установлен еще в давние времена и ни разу не менялся.

С разрешения А я подключил к сбору сведений Лин Эста. Это не могло показаться ему подозрительным — заговорщики и сами считали бракосочетание удобным временем для дворцового переворота. Довольно скоро я получил от него экземпляр секретного циркуляра “О порядке проведения бракосочетания Императора” с несколькими приложениями, где было расписано все — маршруты и сроки шествий; расположение охраны; пункты сбора и дальнейшего следования “ликующей толпы” (там так и было написано); количество бочек вина, выставляемого для народа, и имена поставщиков; порядок одевания Императора и его невесты на каждый из дней; количество лиц, присутствующих на каждой церемонии, и их ранги и многое другое. Таким образом, я узнал, где мне предстоит находиться в особо важные моменты праздника, где будет Император и где будут другие интересующие меня сановники.

Друзья А быстро изготовили копии циркуляра, после чего А вернула его мне. И тут она сообщила новость, которая сильно встревожила меня.

— Возможно, я уеду на несколько дней, а тебе понадобится связь, — сказала она. — Запомни пароль: “Розы Императора — лучшие в мире розы”. Тебе ответят: “Особенно хороши алые розы”. После этого надо сделать такой знак… — Она сплела крест-накрест четыре пальца.

Я спросил, кто тот человек, к которому я должен обратиться. Ее ответ поразил меня.

— Это Гун, — сказала она.

Я ожидал чего угодно, только не это. Я отлично помнил, с какой настойчивостью Гун разыскивал несчастных с роковой группой крови. Нет, этот человек не мог принадлежать к числу друзей моего сына!

Девушка внимательно выслушала все, что я сказал ей, и улыбнулась.

— Это ни о чем не говорит. Проверки шли независимо от его участия, и те, кому не повезло, все равно были бы схвачены. Не волнуйся, отец, это проверенный человек.

Но сомнения не оставляли меня.

— Он уже знает обо мне? — спросил я.

— Нет, мы не назвали ему твоего имени. Он знает только, что среди вексиллариев есть наш человек. Мне стало немного легче.

— Прошу тебя, дочь, не доверяйте Гуну. Трижды, четырежды проверьте его. Самое лучшее — совсем избавьтесь от него.

— Что ты говоришь, отец! — воскликнула с испугом А. — Мы не можем убивать человека из-за каких-то смутных подозрений.

— Я не предлагаю убивать его. Можно просто услать его на это время куда-нибудь подальше.

— Я передам твои слова Старшему. Но поверь — беспокоиться незачем. Все будет хорошо.

26

Это было очень нелегко — вести двойную игру. Я должен был руководить заговорщиками, для чего следовало создать видимость бурной подготовки к перевороту. Заговорщиков мог устроить только такой мой план, который приведет к цели скорей и верней, чем их собственные усилия. Я знал, что они будут мне подчиняться, пока их глаза ослеплены картиной близкого успеха. Но стоит возникнуть малейшему подозрению — и со мной расправятся быстро и беспощадно.

После разговора с А меня терзало беспокойство. Снова и снова вспоминал я все, что знал о Гуне. Припомнил и его ссору с толстым Силом. Совсем незадолго до нее Лин Эст заговорил со мной о внеочередном дежурстве… Что это: случайное совпадение, или Гун выполнял волю Стоящего У Руля? Или же Лин Эст имел в виду предстоящее избиение вексиллариев? Но ведь он сам тогда был страшно перепуган? Словом, я не знал, что подумать. Только одно я решил наверняка — ни при каких обстоятельствах не обращаться за помощью к Гуну.

При встречах с Лин Эстом и Скантом я приветствовал их по уставу — вытягивался, таращил глаза, вскидывал ладони. Лишь когда мы оставались с глазу на глаз, я обращался с ними как с подчиненными. Им это не нравилось, но они терпели.

Вместе с Лин Эстом я разрабатывал план переворота. Со всей почтительностью он настаивал на немедленных действиях.

— Предположим, мы арестуем Императора, — возражал я. — Что дальше?

— Мы заставим его выдать нам тайну бессмертия.

— А если он не выдаст?

При этих словах лицо Лин Эста побагровело. Он с такой силой сжал кулаки, что они захрустели. Я взглянул на них и не позавидовал тому, кто попадет в эти руки.

— Заставим… — прошипел он. Я представил, как он будет заставлять, и мне стало не по себе.

— А если он все же не скажет? Или, скажем, умрет под пыткой?

— Схватим всех, кто есть во дворце…

— Это дилетантство, — брезгливо отмахнулся я. — Действовать надо наверняка. Откуда мы знаем, что тот, кто нам нужен, обязательно окажется во дворце?

Лин Эст с беспокойством заерзал.

— Следует точно установить, кто нам нужен. Мы можем с уверенностью считать, что тайной владеют минимум два человека. Во-первых, сам Император. Во-вторых — тот, кто

ему помогает. Впрочем, таких лиц может оказаться несколько. Кто же этот человек, посвященный в тайну? Он должен иметь какое-то отношение к казни. Таких лиц три: во-первых, это палач…

— Ты так считаешь? — хрипло спросил Лин Эст и снова хрустнул суставами.

Я посмотрел на его кулаки, и смутное подозрение шевельнулось во мне. Неужели?… Я быстро окинул его взглядом. Рост… сильные руки, с хрустом сжимающие отточенный меч… Нет, не может быть! Высокопоставленный чиновник, в свободное время развлекающийся отрубанием голов? Хотя почему бы и нет? Если некоторым доставляет удовольствие смотреть на казнь, то, может быть, кое для кого совершить эту казнь самолично не меньшее удовольствие?

— Конечно, — сказал я, быстро отводя глаза. — Головы людям рубили во все века, и они тут же умирали. Значит, необходима подготовка осужденного, чтобы он не испустил дух на плахе. Поэтому мы должны проверить и палача, хотя я готов поклясться, что он здесь ни при чем…

— Почему? — спросил Лин Эст, и мне послышалось, что он облегченно вздохнул.

Я не мог отказать себе в маленьком удовольствии.

— Ну кто такой палач? Примитивное существо с куриным мозгом и огромными бицепсами, взявшееся за эту грязную работу из-за неприспособленности к любой другой. Тот, кому доверена тайна, должен иметь что-то здесь, — я постучал себя по лбу.

Он молча проглотил эту пилюлю.

— Во-вторых, это присутствующий при казнях жрец. В-третьих, шофер автомобиля. Наконец, должен быть кто-то допущенный в Хранилище.

— Мы проверим всех, — сказал Лин Эст. — Конечно, кроме этого неизвестного во дворце, о котором мы ничего не знаем. Я прикажу следить за каждым их шагом.

— Бракосочетание Императора уже скоро, — напомнил я. — Прошу подготовить план наших действий. Надо создать три боевых группы из самых преданных людей. Одной поручим схватить Императора, другой — занять Хранилище, третья будет в резерве. Основным силам поручим захват арсенала. Летучие отряды займут телеграф, вокзал и городские ворота Во главе отрядов поставь Ищущих Братьев. Хранилище я беру на себя, тебе поручаю Императора. В резерв… да, что ты думаешь о Сканте?

Лин Эст немного помялся, потом решился.

— Не нравится мне Скант, — пробурчал он. — По-моему, он что-то задумал.

Я не случайно спросил его. Скант мне не нравился уже давно.

27

Законы борьбы жестоки. Каждому, кто участвует в тайном заговоре, всегда грозит смертельная опасность. Мне опасность угрожала с трех сторон, потому что я одновременно участвовал в двух заговорах против Императора и еще в одном — против дворцовых заговорщиков.

Спасти от провала меня могла только величайшая осторожность.

О том, что Скант затеял двойную игру, я стал подозревать, когда вспомнил его поведение во время расправы с вексиллариями. У Лин Эста, как выяснилось, тоже были веские основания не доверять Сканту. И мы решили проверить его.

Дворец готовился к брачной церемонии. Ходили слухи, что невеста уже во дворце. По обычаю, все держалось в тайне, народ должен был увидеть избранницу только в первый день свадебной церемонии — во время торжественного выезда к Храму Солнца. Но одна из служанок проболталась своему дружку вексилларию, что видела невесту. По ее словам, свет еще не видывал такой красавицы. Наш вечно юный Император — да хранит его Солнце — будет счастлив с такой женой.

Пока что порядок караульной службы сохранялся неизменным. Во дворце выставлялись обычные посты, и время от времени Начальник личной охраны Императора обходил их. Прикончить его во время обхода было легче легкого, однако я хотел не только избавиться от предателя, но и получить от этого прямую пользу для себя.

Спектакль был разыгран как по нотам. Нельзя было дать ему опомниться, иначе он мог догадаться, что это проверка. Я приказал тайно собрать среди дня часть Ищущих Братьев. Когда они пришли, встревоженные неурочным вызовом, я сказал, что арестован Лин Эст и заговор с минуты на минуту будет раскрыт.

— Нас могут спасти только немедленные действия. Мы выступаем через двадцать минут. Хранилище беру на себя. Сканту поручаю охрану дворцовых ворот, чтобы не допустить во дворец вызванные Императором подкрепления…

Я бойко отдавал приказы, изображая на лице озабоченность и решительность одновременно. Ворота я поручил Сканту не случайно — это был самый опасный участок, потому что в случае одновременной атаки снаружи и изнутри, со стороны дворца, у защитников ворот не было никакого прикрытия от огня атакующих.

— Взять всем оружие, — приказал я, показывая на стойку с автоматами. — Прошу сверить часы. Сейчас 11.40. Ровно в двенадцать я захватываю Хранилище и Императора. Все по местам!

Теперь у Сканта было чуть больше четверти часа. Ровно в двенадцать, что бы ни случилось, Император пойдет в Хранилище. Если он ничего не знает, мог рассуждать Скант, ловушка захлопнется. А если Лин Эст уже проговорился? Тогда кучка заговорщиков у ворот будет расстреляна с двух сторон…

Очевидно, верность делу Ищущих Братьев была в нем не очень тверда, и страх распроститься с жизнью сейчас же оказался сильней, чем надежда на маловероятное бессмертие… Я убедился в этом, как только увидел, куда он направился. Вместо того, чтобы пойти к воротам, он чуть не бегом устремился к Голубому залу.

Остальные заговорщики, подхватив автоматы, в это время направлялись к отведенным им постам. Но за первой же дверью их вежливо останавливали мои вексилларии, отбирали оружие и запирали до поры до времени. Им пришлось пережить неприятные минуты, но я не очень заботился об их переживаниях. Мне было важней убедиться, что они подчинились приказу.

Скант между тем мчался по коридорам. Я быстро шел за ним, почти не таясь, — он настолько потерял голову от страха, что даже не оглядывался.

Часовой у дверей Голубого зала предостерегающе поднял руку, требуя пароль. В ответ загрохотал автомат. Часовой опешил от неожиданности, а Скант кинулся через зал, в другом конце которого уже показался Император.

— Стой, предатель! — закричал я, бросаясь следом. Мой расчет оправдался, все происходило на глазах Императора Я дал предупреждающий выстрел, Скант, обернувшись на бегу, выпустил в меня чуть не весь магазин. Если бы я не зарядил автоматы холостыми патронами, меня перерубило бы пополам. Мысль об этом подхлестнула меня, и я выстрелил ему в спину.

Несколько раз перекувырнувшись по дорогому ковру, Скант вытянулся и замер. Я сорвал с него золотой знак Начальника — пучок розог, зажатый в кулаке — и, приблизившись к Императору, протянул знак ему. Не знаю, был ли он испуган происшедшим — его прекрасное, вечно юное лицо было непроницаемо.

— Прикажи меня казнить, о Повелитель! — воскликнул я, опускаясь на колени. —Я плохо охранял тебя!

Император взял золотой знак. Он не отрываясь глядел на меня. Но теперь-то я знал, что надо делать! Я таращил глаза изо всех сил, боясь только одного — чтобы случайно не моргнуть.

— Ты не закрываешь глаз перед своим Повелителем, — забормотал Император. — У тебя чистая совесть, ты верный слуга Императора…

“Да, да!” — чуть не ляпнул я, но вовремя опомнился и продолжал таращить глаза.

— Встань, — произнес Император. И он приколол знак мне на грудь. Я упал к его ногам.

28

Следствие по делу Сканта вели сотрудники Тайной Канцелярии. Они долго и нудно выспрашивали меня. Я продолжал твердить одно и то же: дескать, подозревая Сканта в измене, но не имея доказательств, я тщательно следил за ним, и когда он попытался убить Императора, пристрелил его. Патроны же в его автомате я подменил заранее, так как не имел права подвергать драгоценную жизнь Императора даже малейшему риску. На все вопросы о его сообщниках я отвечал, что никого не подозреваю, а о дурных замыслах изменника догадался по злобным взглядам, которые он порою бросал на Императора.

Ищейки Тайной Канцелярии перерыли жилище Сканта, но без особой пользы для себя, потому что еще раньше там побывали мои люди. Жену и всех слуг бывшего Начальника охраны куда-то увезли, и больше я их не видел.

Между тем наши агенты развили бурную деятельность. Они проследили каждый шаг всех тех, кого мы подозревали в причастности к тайне Императора, но ничего не обнаружили.

Меня очень беспокоила мысль о Гуне. Я не знал, насколько глубоко удалось ему проникнуть в организацию друзей моего сына. Как на грех, А все не возвращалась, и мне ничего не оставалось, кроме как терзаться неизвестностью.

В это время произошло странное событие, разом изменившее всю расстановку сил.

Блестяще разыгранная мною сцена покушения окончательно убедила Императора в моей преданности. Общая черта всех тиранов — они уверены в своем полном превосходстве и безграничной власти над людьми. Недоверчивые по натуре, до конца они верят только себе, и это их губит, потому что рано или поздно они начинают считать, будто души людей совершенно открыты для них и все тайные пружины известны… Наш Император не был исключением. Он верил в прежнюю силу внушенной мне любви к нему, не подозревая, что нашлась другая сила, способная нейтрализовать внушение, и что любовь моя давно превратилась в ненависть. Как и все ограниченные люди, волею случая вознесенные на вершину власти, он слепо верил в то, что выдумал сам, не замечая ужасающего несоответствия между действительностью и миром своих иллюзий…

Однажды в мой кабинет явился угрюмый человечек из Тайной Канцелярии и велел, захватив с собой врача, поспешить к Императору. Я подумал было, что Император заболел,

удивился, потому что у него наверняка был личный врач, однако приказы не обсуждаются. Поэтому я вызвал Тала — того самого врача, чей аппарат в свое время избавил меня от разоблачения — и отправился за посланным. Тот ввел нас к Императору и удалился.

Император приказал нам следовать за собою. Я с любопытством рассматривал неизвестные мне доселе помещения. Наконец, мы оказались под стеклянным куполом, который насквозь пронизывали солнечные лучи. Я сразу вспомнил это место: да, именно отсюда начинается дорога в Хранилище!

Император свернул в знакомый мне коридор, открыл боковую дверь и жестом приказал войти. За дверью обнаружилось что-то вроде химической лаборатории. На столах, на полках стояли реторты, сосуды с разноцветными жидкостями, пробирки. В углу помещения на диване лежал старик с искаженным от боли лицом.

Повинуясь знаку Императора, Тал тщательно осмотрел старика и сказал, что ничего серьезного нет — просто у него вывихнута рука. Виновница несчастья, опрокинутая стремянка, валялась неподалеку возле полки с книгами.

Через несколько минут рука была вправлена, и Тал сказал, что день покоя и успокоительное питье окончательно поставят пострадавшего на ноги. Он пошел за водой, чтобы напоить старика, а Император подозвал меня.

— Отведи врача обратно и немедленной убей, — сказал он, глядя мне в лицо.

— Слушаюсь, о Повелитель! — преданно воскликнул я, на всякий случай тараща глаза. Я отвел Тала в казарму и рассказал о приказе Императора. Бедняга побледнел. Я поспешил успокоить его.

— Я не собираюсь тебя убивать. Но что мне с тобой делать?

Мы обсудили несколько вариантов и решили, что ему надо укрыться у родственников, которые, к счастью, жили неподалеку. Однако приказ Императора следовало выполнить так, чтобы смерть Тала была зафиксирована в документах.

К счастью, наш врач был любителем домашних животных. Одной из его кошек пришлось распроститься с жизнью, чтобы спасти своего хозяина. Мы обильно смочили ее кровью одежду Тала, после чего он улегся ничком в лужу крови. Я кликнул двух стражников с носилками и, обтирая окровавленный меч, приказал бросить тело убитого в ров. Когда они вышли, мне показалось, что неподалеку опять мелькнул человечек из Тайной Канцелярии, и я внутренне возблагодарил Великое Солнце, что разыграл все так натурально. Конечно, бедному Талу придется несладко, но, к счастью, ров давно не очищали, и он сможет до темноты пролежать в густом бурьяне.

Теперь следовало найти нового врача на освободившуюся должность. Как жаль, что уехала А! Наверняка среди ее друзей нашелся бы человек, который мог занять место Тала. Но А все не появлялась, и это было очень некстати, потому что я должен был немедленно рассказать ей про старика. Мне показалось, что я уже видел его…

29

Однажды ко мне явился взволнованный Лин Эст. Тщательно заперев двери, он достал пачку фотографий и молча положил передо мной. Я взглянул на них, и словно смертный холод прошел у меня по спине. Я увидел на снимках знакомые полки Хранилища и бесконечные ряды голов на них…

Фотографии были сделаны в разных ракурсах, с самых различных расстояний — иногда вплотную, иногда издалека. Я сразу понял, что снимали потайной камерой и недоумевал, кому и каким чудом удалось проникнута в запретную зону. С волнением я перебирал их, надеясь и одновременно боясь увидеть на одном из снимков искаженное лицо сына.

Лин Эст внимательно и недобро смотрел на меня. Почувствовав это, я спохватился. Чего он хочет? Конечно, получить фотографии Хранилища — необычайная удача, но за этим явно крылось что-то еще. Я внимательно, не торопясь, рассматривал снимки, а мысль моя напряженно работала. Быть может, Лин Эст сам разведал дорогу и хочет показать, что я не так уж необходим? Нет, маловероятно. В этом случае он просто приказал бы прикончить меня… Но я еще жив, значит, нужен ему. Быть может, сын…? Лин Эст решил проверить, не проявятся ли мои родительские чувства, когда я неожиданно увижу голову своего казненного сына? Да, возможно и это, хотя маловероятно. Образ жизни подданных нашего Императора приучил их скрывать свои чувства. Надеяться, что выдержка мне изменит, довольно наивно, Так в чем же дело?

Догадка сверкнула, как вспышка. Я чуть не вздохнул с облегчением. Действительно, как все просто! Именно так должен был поступить Лин Эст, чтобы удостовериться в моей правдивости. Что же, придется его немного разочаровать!

Я рассыпал снимки веером по столу и почти сразу увидел нужный, фотография была не из лучших, надпись на табличке совершенно не читалась, но я все равно сразу узнал императорского сына — я достаточно долго пробыл в Хранилище, и все виденное там отпечаталось в моем мозгу навеки. Я хотел взять фотографию в руки, но тут мне в голову пришла новая мысль. Ведь Лин Эст никогда не видел сына Императора!

— Почему здесь не все снимки? — быстро спросил я.

Глаза Лин Эста растерянно забегали. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Я понял, что попал в цель, и указал на фотографии.

— Прикажи немедленно отрубить голову лаборанту. Он утаил фотографию. Но может быть, она у тебя?

Он в испуге зашарил в складках тоги и трясущимися руками достал еще один снимок.

— Вот он, не изволь гневаться… Он остался случайно, случайно…

Да, это был тот самый снимок, который я ожидал увидеть — голова крупным планом, снизу ясно видна табличка с трехсложным именем… Лин Эст мог убедиться, что я действительно знаю в лицо сына Императора, казненного задолго до моего рождения.

Я положил фотографию на стол и склонился перед ней, вздымая ладони.

Мне все стало ясно. Микрокамеру, замаскированную под какое-нибудь украшение, прицепили к одежде Императора. Я даже знал, кто это сделал.

— Ты огорчил меня, — сказал я сурово. — Однажды служанка Ут попадется, и нам всем отрубят головы. Мне не нужны эти фотографии, потому что я не раз был там. Но все же оставь их — я сожгу эти опасные улики. А ты уничтожь пленку.

Я выпроводил Лин Эста, заперся и долго изучал снимки. Но того, который я искал с волнением и скрытым страхом, среди них не оказалось…

30

Каждый день ровно в одиннадцать на площади Справедливости отрубали голову очередному агенту Песьеголовых. Хрипло орал судебный автомат, палач взмахивал мечом, катилась голова, выбрасывая поток крови. Потом возбужденные зрелищем люди медленно расходились.

За последние дни я не пропустил ни одной казни. Я никак не мог забыть, что в такой же день ко мне подошел человек которого я не узнал… С тех пор моя жизнь изменилась самым удивительным образом, и не менее удивительные события ем ждут меня впереди. Но если раньше мою жизнь менял кто-то другой, властно вмешиваясь в ее течение, то теперь, благодаря встрече с друзьями моего сына, я сам стал хозяином своих поступков, я сам определяю свой путь.

Я медленно брел по площади, и меня обтекала говорливая толпа. Люди удивлялись молодости казненного: мальчишка десяти лет — и уже агент Песьеголовых! Поистине, враг коварен и вездесущ! Я слушал их, и мне хотелось крикнуть во весь голос: “Люди, не верьте этому! Не верьте Императору, для которого кровь детей — самое лакомое блюдо! Остановите его преступную руку, иначе завтра вы увидите на эшафоте грудных младенцев!” Но я стискивал зубы и молчал, и медленно брел дальше, раздвигая толпу белыми от ненависти глазами, и люди, встретив мой взгляд, испуганно замолкали и шарахались в стороны…

Иногда я думал, что надо просто убить Императора. Ах, с каким наслаждением я разрубил бы на части это бессмертное чудовище! Но потом я вспоминал, что до тех пор, пока за троном Императора стоит Лин Эст и все остальные, чудовище всегда будет бессмертным, и смерть Императора ничего не изменит. Судьба Императора решена. Скоро его прикончат. Но на смену одному кровопийце придет множество других — молодых, свирепых, алчных, отлично организованных и отлично вооруженных, и покатятся новые головы безвинных жертв — уже не только с первой, но и с любыми группами крови, и палачи будут работать в три смены… Нет, не в одном Императоре дело. Надо ломать всю систему. Надо переловить Стоящих У Руля, схватить всех квесторов, цензоров, стратегов жрецов и перебить всех до единого, не щадя никого — или сослать в шахты Западной пустыни, чтобы тяжелым трудом они искупили хотя бы небольшую часть своей вины…

Толпа на площади таяла. Помедлив, уходил и я, опять не встретив того, кого искал. Тогда я шел в знакомый кабачок и долго сидел там, незаметно рассматривая публику. Все было напрасно.

До начала императорского бракосочетания оставалось три дня. Фокус с микрокамерой позволил Лин Эсту нащупать дорогу в Хранилище. Теперь промедление стало смерти подобно. Малейшее сомнение в моей искренности — и меня быстренько отправят в Солнечные Края, а переворот произойдет все равно — уже без моего участия. Меня спасает лишь вера заговорщиков в то, что я связан с сыном Императора. Но эта защита будет действенной не так уж долго.

Не раз и не два мы обсуждали с Лин Эстом план переворота. План был хорош, хотя и не без слабых мест. Я подвергал его самой жестокой критике, Лин Эст обижался, вспыхивал, но потом смирялся и старательно устранял все погрешности. В конце концов план стал почти безукоризненным, и если бы я был заинтересован в успехе переворота, то не колеблясь начал бы его выполнять. В этом плане оставалось лишь одно “но” — заговорщики до сих пор не знали о таинственном пациенте доктора Тала. Впрочем, агентура Лин Эста все-таки сумела заподозрить присутствие тщательно скрываемого человека в секретных помещениях дворца, и однажды я с немалой тревогой увидел в плане Лин Эста новый пункт: организация группы захвата “человека Икс”. В списке вооружения группы я увидел ранцевые газометы с усыпляющим газом, снайперские винтовки с парализующими пулями и даже передвижной гипноизлучатель Да, этого человека надо было взять обязательно живым — ведь от него зависело возвращение моего сына и его казненных товарищей. Мне ничего не оставалось, как утвердить этот пункт. Я посоветовал только перевести гипноизлучатель на питание от аккумуляторов — на случай, если во время операции нарушится электроснабжение.

Итак, заговор достиг своей высшей точки. До бракосочетания оставалось три дня, и теперь все начинали решать часы и минуты. И это повергало меня в огромную тревогу, потому что у меня по-прежнему не было связи с друзьями моего сына.

31

Прошли еще сутки, но ничего не изменилось: А бесследно пропала. Последние дни я буквально не находил себе места Иногда я начинал думать, что они почему-то решили обойтись без меня и поэтому затаились. Но тут я вспомнил, как А ласково называла меня “отец”, и сразу отбрасывал эту мысль. Они не могли поступить так бездушно. Кроме того, в моих руках были бесценные сведения, и я уже начинал сомневаться, хватит ли времени, чтобы принять какие-либо контрмеры против заговорщиков, даже если я сумею сообщить эти сведения. Постепенно я пришел к мысли, что с А произошла беда.

Если бы я знал, куда она уезжала, я попытался бы выяснить ее судьбу. Личная охрана Императора пользовалась большими привилегиями, и любые военные и гражданские органы с радостью оказали бы помощь и содействие Начальнику императорской стражи. Но я не знал ничего, а для поисков вслепую уже не было времени.

Конечно, я мог обратиться к Гуну. Но я не верил ему. Скорее я мог предположить, что связным А окажется сам Лин Эст, но Гун… Я достаточно узнал его за месяцы нашей совместной службы и не способен был поверить, что этот человек стал противником Императора.

Бессонными ночами я перебирал в уме десятки различных вариантов, взвешивая все “за” и “против”. Я был убежден, что Гун — провокатор, пробравшийся в организацию друзей м >е-го сына. Ему удалось узнать, что организация имеет союзников в охране Императора. Вполне может быть, что Гун виновник исчезновения А — ведь именно его оставили резервным связным на время ее отъезда. Если А не вернется, разыскиваемый им человек из охраны сам обратится к нему…

Этот неутешительный вывод прибавил, наверно, немало пых волос на моей голове. Гун наверняка знал А и многих других. возможно, все они давно схвачены, и теперь он спокойно ждет, пока я не объявлюсь сам.

Избавиться от Гуна было очень легко. Но это не могло изменить ничьего в судьбе моего сына и его друзей. Гун не представлял для меня опасности, пока я сохранял свою тайну.

С другой стороны, могло оказаться, что мои подозрения неосновательны и своим упрямством я сам гублю все дело. Я метался, как дикий зверь, задавая один и тот же вопрос: что делать?

Все эти дни в моем сознании постоянно жила еще одна тревожная мысль. Я отлично помнил эпизод в Голубом зале, когда в ответ на вопрос Императора назвал ему имя Лин Эста. Бездействие Императора было для меня загадкой. Ничего не подозревающий Лин Эст деятельно готовил заговор, а Император никак не противодействовал ему. Расправа с вексиллариями была быстрой и беспощадной. Но Лин Эст до сих пор не расстался с головой, и этого я не мог понять. Оставалось предположить, что у Императора есть свои планы, и в них не входит немедленное устранение Лин Эста. Может быть, Тайная Канцелярия вполне в курсе заговора и ждет лишь удобного момента, чтобы покончить со всеми разом? Но кто ей известен и вхожу ли я в это число, я не знал, а гадать напрасно не имел ни сил, ни желания. Поэтому я старался не думать о планах Императора. Однако тайный червячок страха постоянно грыз меня. Мне вовсе не хотелось расставаться с головой, не завершив того дела, которому я себя посвятил.

А время шло.

До бракосочетания остались одни сутки.

32

Эти сутки прошли как во сне. Я лишь смутно помню, что делал тогда. Десятки больших и маленьких обязанностей, очень хлопотливых, отнимающих уйму времени, заполнили последний день и последнюю ночь. Все посты были удвоены, кроме обычной ритуальной стражи установлены десятки постов тайного наблюдения, проверки шли за проверками, бегали курьеры, стучали телетайпы, рычали патрульные вездеходы, прямо в коридоре пороли стражника, явившегося на пост с оторванной пуговицей, город наряжался и прихорашивался. По улицам вышагивали военные оркестры, пиротехники готовили фейерверки на площадях и в парках, подвалы дворца ломились от дешевых яств для народа, тарахтели повозки бродячих комедиантов, звенели пилы плотников, мастеривших столы для дарового угощения. Начали прибывать представители провинций.

Всю последнюю ночь город был заполнен тайным движением. В темноте мелькали быстрые фигуры, мерцали огни карманных фонарей, что-то лязгало, стучало, звенело. Незадолго до рассвета мимо дворца прогрохотали конные упряжки осадных бомбометов. Бесшумными призраками мелькнули самокатчики. Лишь когда горизонт начал светлеть, город утих. Небо медленно алело, над черным ломаным зигзагом крыш побледнели и угасли звезды. Наконец, из-за горизонта брызнул первый луч солнца, и тотчас по ушам ударил артиллерийский залп, и в стонущем грохоте пальбы в вышине лопнули ракеты, распускаясь в гигантские разноцветные букеты. Праздник начался.

Расписание торжеств я знал наизусть. Ровно в девять часов из Западного и Восточного дворцов двинутся навстречу друг другу торжественные кортежи жениха и невесты. Паланкин императора будет установлен на черном слоне, паланкин невесты — на белом. Под торжественные крики народа, в сопровождении многочисленной свиты обе группы будут медленно двигаться по улицам. В половине двенадцатого, через полчаса после очередной казни, кортежи встретятся возле Храма Солнца, на площади Справедливости и вместе проследуют во дворец. Там император ненадолго покинет свою будущую супругу, чтобы вскоре, зарядившись порцией чужой жизни, снова явиться к ней во всем своем великолепии.

Для охраны кортежей я выделил отряд вексиллариев, а сам решил ожидать свадебный поезд на площади. Я все еще надеялся, что встречу кого-нибудь из группы А, и площадь была самым удобным местом для этого.

По городу ходил слух, что будет объявлена амнистия осужденным, и мне хотелось посмотреть, как это будет выглядеть. В то, что Император обойдется без ежедневной казни, я не верил и гадал, как же он поступит. Поэтому я пришел на площадь незадолго до одиннадцати.

Все оказалось очень просто. На эшафоте стояла кучка осужденных, в том числе несколько женщин. Мне показалось, что одна из них напоминает А. Расталкивая людей, я пробился к эшафоту. Нет, ошибка — это была совсем не она. Между тем ритуал шел своим чередом. Одного беднягу поставили на колени, автомат проверещал приговор, и казнь состоялась. Тут же на его место притащили другого, но автомат вдруг заговорил сочным басом о милосердии Императора, и осужденных отпустили на все четыре стороны. Бедняги, не веря своему счастью, пустились наутек, толпа прославляла величие Императора, а тело казненного в закрытой машине уже ехало по обычному пути.

И тут я увидел того, кого искал. Это был человек, которого А и ее друзья почтительно называли Старшим. Обрадованный, я чуть было не кинулся к нему и с трудом удержался, чтобы не испустить возглас восторга. Но тут я заметил странную вещь, повергшую меня в изумление. Этот человек, за голову которого наверняка полагалась большая награда, этот бунтовщик, заговорщик, революционер лез в карман к какому-то богато одетому квириту. Делал он это неумело, тот закричал. Вор кинулся бежать и налетел прямо на меня.

Бывает, что к какому-то событию долго готовишься, заранее продумывая и предугадывая свои поступки. Потом оказывается, что все происходит совсем иначе. Так случилось и сейчас. Мой кулак обрушился на лицо неудачливого вора. Он покатился по земле, обливаясь кровью. Я выхватил свисток и засвистел.

Из толпы выскочили два человечка, в которых я сразу узнал агентов Тайной Канцелярии. Но на мой свист уже бежали с обнаженными мечами вексилларии.

— Взять мерзавца! — приказал я, указывая на скорчившегося вора. — Негодяй напал на меня. Отвести его в казарму и строго охранять. Я сам допрошу его.

Черные человечки пытались что-то возразить, но вексилларии отшвырнули их, надели на вора наручники и уволокли. Кажется, все обошлось. И тут я почувствовал чей-то взгляд. Я быстро обернулся. Это был Гун.

— Мне кажется, что я где-то видел этого человека, — сказал он безразличным тоном, хотя глаза его так и впились мне в лицо. — Да, вспомнил, это же садовник из дворца! Он работает в розарии. Ты никогда там не был? — Его взгляд чуть не обжигал меня. — О, там есть на что посмотреть! Розы Императора — лучшие в мире розы…

Он произнес последние слова так, словно говорил о малозначащих вещах, и никакой самый ловкий шпик не догадался бы, что это пароль. Было ясно — Гун ищет того человека, для связи с которым А сообщила ему этот пароль. Но я твердо решил, что никогда, ни за что не доверюсь Гуну.

— Розы? Возможно… — пробормотал я. — Никогда не интересовался цветами.

Гун разочарованно вздохнул, отдал по уставу приветствие и скрылся в толпе. Но я уже не мог пойти в казарму — из-за мелкого воришки Начальник личной охраны Императора не бросает всех дел в такой торжественный день. Пришлось ждать свадебный кортеж. Он был недалеко — это чувствовалось по приближающемуся реву толпы, хлопанью петард, грому оркестров. Прошло несколько минут — и вот с двух сторон на переполненную людьми площадь влились две разноцветные процессии. Воздух задрожал от криков, стонов, воплей, выкрикиваемых хором приветствий, от беснования оркестров, над толпой поднялись и поплыли сотни разноцветных воздушных шариков, взлетали облака конфетти, метались ленты серпантина, под ноги слонов летели алые розы…

В центре площади, как раз напротив эшафота, обе процессии встретились и по узкому проходу, который с трудом удерживала цепь солдат, двинулись к дворцу.

Их путь пролегал совсем рядом со мной. Император плыл на спине гигантского черного слона, неподвижный, как изваяние. Рядом чуть покачивался паланкин невесты, такой же неподвижной, как и ее жених. Ее лицо в свадебном уборе было необыкновенно красиво и необыкновенно бледно. И увидев эту бледность, я почувствовал, что разум мой помутился и ноги мои отнимаются, потому что в невесте Императора я узнал А!

33

Дверь карцера с лязгом захлопнулась за мной. Пленник с пухшим лицом встал мне навстречу. Я снял с него наручники и с рыданьями спрятал лицо у него на груди.

— Не плачь, — шепнул он, глада мои волосы. — Все еще поправимо, раз мы встретились. Правда, пропала А…

— Ты ничего не знаешь, Старший! Я только что видел ее…

И я рассказал ему все. Он долго молчал, потом тихо заговорил:

— Она исчезла сразу после отъезда. Когда срок ее возвращения истек, мы забеспокоились, послали связного. Но друзья сказали, что она к ним не приезжала. Ее схватили раньше.

— Она ехала одна?

— До станции ее провожал Гун.

— Гун! Опять Гун! Это он ее предал! — закричал я вне себя. — Я убью его!

— Это всегда успеется. К тому же у тебя нет доказательств. Ее могли схватить случайно. Ищейки Тайной Канцелярии по всей стране хватали красивых девушек для Императора.

— Но как она могла согласиться? Почему не сорвала при всех свой убор и не швырнула в лицо этому насильнику и убийце?

— Не упрекай ее. Ты сам, казненный Императором, долго служил ему верой и правдой, пока мы не сняли с тебя его чары.

— Это правда, — прошептал я. — Но неужели ничего нельзя сделать? Неужели невеста моего сына достанется этому чудовищу?

— У нас есть надежда. Поэтому я и пришел к тебе. Я не мог этого сделать раньше. Нас кто-то предал, и я все время чувствовал за собой слежку. Подойти к тебе значило выдать и тебя. Но сегодня я решился, потому что пора действовать.

— И как будто получилось правдоподобно. Прости меня, Старший, за этот удар. Я не мог поступить иначе.

— Ты все сделал правильно. Не надо извиняться. Расскажи лучше все, что успел узнать.

Я подробно рассказал ему о плане заговора, о старике из Хранилища, о побеге Тала. Потом я спросил, как быть с Гунном:

— Чувствует мое сердце, что это чужой нам человек. Как мог он втереться в доверие к вам?

— Гун снабжал нас ценными сведениями, которые потом всегда подтверждались. У нас не было причин не доверять ему.

— Ценными сведениями! — засмеялся я. — Лин Эст тоже получал от меня ценные сведения. В таком деле самый лучший способ провалиться — сообщить ложные сведения. Я не уверен, что сейчас Гун не докладывает Лин Эсту о моей встрече с тобой По-моему, самое лучшее — прикончить его как можно скорее.

— И потом окажется, что он ни в чем не виноват. Мы не можем карать человека по простому подозрению.

— Поступайте, как хотите. Мой сын казнен, его невесту ждет участь худшая, чем казнь. Для чего мне жизнь?

— Не смей так говорить. Мы постараемся вырвать А из лап Императора. Но не это наша задача. Освободить весь народ — вот главная цель, и ради нее и я, и А, и все остальные готовы отдать свои жизни.

— Пойдем, я выведу тебя из дворца, — сказал я.

— Тем же способом, что и Тала?

— На этот раз обойдемся без спектакля. Час назад я подписал указ об особом режиме охраны дворца. Каждый черный агент, замеченный вблизи, будет изрублен на месте. Мои ребята свое дело знают.

— Это ты неплохо придумал. Мне не хотелось бы валяться в лопухах до ночи. Сейчас каждый час решающий.

Я сообщил ему пароли на каждый день праздника и провел пустынными коридорами на кухонный двор. Там он смешался с толпой грузчиков, приносивших во дворец свежую рыбу, и исчез.

34

Лин Эст вбежал ко мне в страшном волнении. Он тяжело дышал, с хрустом сжимая и разжимая кулаки. На каждом шагу его останавливали мои стражи, и эти задержки, видимо, вывели его из равновесия:

— Где человек, который напал на тебя? — чуть не с порога закричал он.

— А в чем дело? — спросил я с безразличным видом. Итак Лин Эста уже оповестили. Неужели все-таки Гун? — Это обычный вор. Он наткнулся на меня, удирая от погони. Я приказал дать ему дюжину плетей и вышвырнуть вон. В следующий раз будет смотреть, куда бежит.

— Зачем ты его отпустил? — завопил Лин Эст. Его лицо покрылось красными пятнами.

— Ловить карманников не мое дело. Пусть этим занимается полиция.

Лин Эст даже застонал. Тогда я схватил его за тогу и затряс, совсем так, как прежде тряс он меня.

— А ну, выкладывай, почтенный! У тебя появились какие-то тайны. Что это за человек?

Лин Эст был почти на голову выше меня и гораздо тяжелее. Но последние события — несчастье с А, предательство в организации, поставившее под угрозу все дело, — взвинтили меня до крайней степени. Мне было наплевать на все, и бушевавшая внутренняя ярость искала выхода.

Лин Эст молча вырывался. Я рассвирепел окончательно. Выхватив свисток, я позвал на помощь вексиллариев и приказал взять Лин Эста.

Никогда в прежние времена простые стражи не осмелились бы прикоснуться к Стоящему У Руля. Но, видимо, прежние времена миновали. Я знал, что многие из стражей втайне ропщут на постоянные казни, на бессмысленные пограничные побоища, на голод в оскудевших деревнях. Это недовольство зрело и рано или поздно должно было проявиться. Безумная роскошь свадебных торжеств еще больше накалила обстановку. Поэтому я не сомневался, что мои подчиненные выполнят приказ.

Лин Эст сопротивлялся упорно, но его повалили, заломили руки и защелкнули наручники. Он взвыл от боли, но не прекращал попыток вырваться.

Терять мне было нечего. Или я все узнаю, или всем нам конец.

— Отрубите ему голову! — приказал я и отвернулся. Лязгнул вырванный из ножен меч. Лин Эст понял, что шутки кончились, и дико закричал.

— Я скажу! Скажу! — завопил он, падая на пол. — Прикажи им только уйти, уйти, уйти…

Это было омерзительное зрелище. Он валялся у меня в ногах, умоляя о пощаде. Его воля была окончательно сломлена.

Я выслал стражей вон и помог ему подняться — сам он встать не мог, потому что руки у него были скованы за спиной. Я велел ему сесть и рассказывать.

Он рассказал мне все. Это действительно был Гун. К счастью, ему не удалось узнать много, но он знал, что связь с человеком во дворце осуществляет А. И он выдал ее, чтобы, лишившись связи, этот человек обратился к нему. Он же выдал и Старшего, и еще нескольких товарищей. Тех схватили, а за Старшим установили тайное наблюдение, от которого он сумел избавиться лишь с моей помощью.

— Почему я не знал об этом? — грозно спросил я. — Ты, ничтожество, как ты посмел утаить, что среди нас предатель?

— Мы подозревали тебя… — выдавил Лин Эст. Я расхохотался.

— Меня? И с такими ослами я должен заниматься серьезным делом! Как же давно вы меня подозреваете?

— О том, что во дворце есть кто-то, Гун узнал перед самым отъездом А.

Я вздохнул с облегчением. Значит, о моих встречах с девушкой они не знают. Можно продолжать игру. Оставался только один вопрос.

— Как же ты решился сейчас обратиться ко мне?

— Я подумал, что надо попробовать сговориться с вами. Я посмотрел на него с недоумением.

— Сговориться? О чем?

— О совместных действиях.

Я все еще не понимал его и переспросил:

— Ты хотел сговориться о совместных действиях про ив Императора с представителем революционной тайной организации, которую сам же помог разгромить?

— Ну да, — буркнул Лин Эст. — А что мне оставалось делать?

И тут он сказал такое, что в первый момент я просто не поверил ему.

— Только что, — сказал он, — Тайная Канцелярия начала аресты Ищущих Братьев…

— Да ты в своем уме? — завопил я. — Ты понимаешь, что говоришь?

— Понимаю, — выдавил Лин Эст. — Это Гун нас предал. Недаром он исчез куда-то.

Я быстро снял с него наручники и потащил к умывальнику чтобы он привел себя в порядок.

— Слушай меня, Лин Эст, и выполни все, что я говорю. Еще ничего не потеряно. Вот что ты должен сейчас сделать, если не хочешь сегодня же лишиться головы…

35

Итак, Император нанес удар первым. Этого следовало ожидать.

Переворот был намечен на пятый день свадебных торжеств. К этому времени притупится бдительность стражи, которая в праздники несет тройную нагрузку, а главное, именно на пятый день открывался во дворец доступ для народа, желающего приветствовать новую супругу Императора. У заговорщиков было заготовлено оружие, распределены обязанности между боевыми группами, которые проникнут во дворец в потоке народа. Именно в этот день, по моему мнению, следовало перехватить у них инициативу. Я мог бы арестовать заговорщиков и пропустить восставших к складам оружия, а затем запереть ворота, отгородив дворец от внешнего мира, чтобы никто не помешал нам проникнуть во Хранилище. Но теперь с заговорщиками расправился Император. Возможно, кто-то из них, не выдержав пытки, уже назвал мое имя. Меня схватят, стражу заменят, ворота дворца наглухо закроют для посторонних… Именно так должен поступить Император, если он не хочет распроститься с троном и с самой жизнью. Очевидно, У него найдутся преданные воинские части, которые он сумеет подтянуть к столице, может быть, уже сегодня, чтобы заменить ими дворцовую стражу. У Императора есть опыт в таких Делах — я отлично помнил, как быстро и умело расправился он с вексиллариями. Чтобы опередить его, в нашем распоряжении оставались считанные часы. Но хуже всего было то, что приходилось действовать вслепую. Только сейчас я осознал, насколько мало знаю о противнике. Следовало иметь разведчиков в каждой воинской части, на телефоне и телеграфе, железнодорожных узлах, среди аэростатчиков… Увы, обо всем этом я не подумал, а теперь время было упущено. Оставалось одно — принять бой, даже заранее зная, что он будет проигран, и если не повезет, умереть с честью.

— Слушай меня, Лин Эст, — сказал я. — Ты доверился провокатору и поставил под удар все наше дело. Заговор провалился — ты это уже понял, иначе не пришел бы сюда. Император нас не помилует — это ты тоже знаешь. Осталась одна надежда — на А и ее друзей. Так?

Он кивнул, глядя на меня круглыми глазами.

— В случае их победы у тебя есть шанс выжить. Ведь ты не совершал преступлений против народа, не грабил деревень, не рубил голов невинным. — Тут глаза его забегали, но я сделал вид, что ничего не заметил. — Ты просто государственный чиновник, образованный, знающий человек, для которого найдется дело при любой власти. Так давай сговоримся с теми, у кого еще остались шансы на успех…

— Но как, как это сделать? Или ты все-таки знаешь, где их найти?

Я покачал головой.

— Я не имею к ним никакого отношения. Но все, что нам нужно, знает А.

— Ты издеваешься надо мной. А давно схвачена и казнена.

— Она жива и находится совсем рядом. Я только что видел ее. Она — невеста Императора.

Он подскочил так, словно его ужалила змея.

— Слушай, Лин Эст! Я дам тебе своих лучших людей с тяжелым оружием. Укради, похить, отбей А с боем — делай что хочешь, но освободи ее, и мы спасены. У Тайной Канцелярии мало людей. Ворвись во дворец, перебей всех, кто станет на дороге, и выведи А оттуда. Тем временем я наглухо заблокирую дворец.

Лин Эст выпрямился во весь рост и с хрустом несколько раз сжал кулаки.

— Я повинуюсь! — сказал он. — Дай мне оружие. В это время в дверь вошел страж. Меня вызывали к Императору.

36

В первый момент я решил, что за мной послали, чтобы схватить и обезглавить. Конечно, кто-то из Ищущих Братьев уже проговорился, и часы мои сочтены. Но потом я вспомнил про А. Открытое неповиновение только ускорит развязку. Надо выиграть время, чтобы Лин Эст успел выполнить свою задачу. И если для этого надо расстаться с головой — что же, я знал, чем рискую…

Император ждал меня в своем рабочем кабинете. Несколько невзрачных черных фигур маячили в темном углу.

Я бросил взгляд на часы. Прошел всего час после полудня. Лицо Императора светилось молодостью и красотой. Он только что вернулся из Хранилища, поэтому был бодр и деятелен.

— Расскажи мне про Ищущих Братьев, — сказал он, глядя мне прямо в глаза.

— Слушаюсь, о Повелитель! Ищущие Братья — преступная тайная организация, в которую вошли завистливые, неблагодарные, черные люди, посмевшие посягать на Великого Императора…

Я преданно смотрел Императору в глаза, больше всего боясь моргнуть, и старательно перечислял все, что знал — имена, события, планы заговора, дислокацию боевых групп. Я отлично понимал, что все это Императору уже известно, так же, как и мое участие в заговоре, и только недоумевал, почему мне не отрубили голову сразу.

— Как согласился ты, мой преданный слуга, вступить в сговор с изменниками? — спросил Император.

— Знать тайные замыслы врага — моя обязанность, о Повелитель! — выпалил я.

— Но ты дал Клятву Послушания?

— Нет, о Повелитель!

Его брови приподнялись.

— Подойди сюда!

Он протянул мне какие-то бумаги. Я бросил на них взгляд и сразу понял, что это такое. Это был протокол моего приема в Братство Ищущих. Эти подонки, эти кровавые пауки были формалистами и бюрократами до мозга костей.

— Видишь? Тебя приняли в Братство.

— Нет, о Повелитель!

Император нахмурился.

— Объясни.

Я быстро перелистал страницы. Вся надежда на то, что эти упыри, эти вурдалаки свято соблюдают видимость законности даже в самых незаконных деяниях. Вот и последняя страница. У меня словно камень свалился с сердца.

— Из-за моих заслуг перед Императором я был признан недостойным, о Повелитель!

Я протянул ему последний лист, где витиеватым почерком перечислялись результаты голосования и постановление Совета Ищущих Братьев — предать меня смерти.

— Почему же ты жив?

— Не знаю, о Повелитель!

Я уже понял, как обстояло дело. У кого-то из Братьев был найден архив, а может быть, и полный список Братства. Всех перечисленных в нем схватили и, скорее всего, уже отрубили им головы — Император был скор на расправу. Меня в списке не было — ведь формально я не был принят, но протокол сохранился. Я мог лгать что угодно, потому что проверить мои слова было невозможно.

Император смотрел мне прямо в глаза, и его взгляд обволакивал меня, проникал в самое сердце, вызывал радость и желание повиноваться. Только мысль о несчастной А, о страданиях моего сына и других невинно замученных людей помогла мне бороться с предательской лаской этого взгляда.

— Вспомни, я приказываю тебе! Ты должен знать!

— Не знаю, о Повелитель!

Видимо, он поверил мне, потому что наконец отвел глаза. Я незаметно вздохнул. Кажется, пронесло!

— Почему ты молчал, Начальник стражи?

— Мудрость всезнающего Императора не нуждается в моих напоминаниях, о Повелитель! С меня было достаточно знания, что все нити заговора ведомы мне и что даже тень ясности не коснется тебя, о Повелитель!

Император взглянул в угол. Один из черных бесшумно приблизился и с поклоном передал ему что-то.

— Твоя преданность радует меня, — сказал Император. — Я решил приблизить тебя к трону. Отныне ты — один из Стоящих У Руля, и имя твое — Тир Асс…

Я бросился к ногам Императора, стараясь как можно правдоподобней показать свой восторг.

— Но число Стоящих У Руля ограничено, — продолжал Император. — Принадлежащее тебе по праву место еще занято изменником и предателем. Иди, принеси мне голову Лин Эста, о Стоящий У Руля, мой верный слуга Тир Асе!

Я принял из рук Императора грамоту и регалии.

— Будет исполнено, о Повелитель!

Лишь за дверью я смог утереть пот со лба. Еще раз смерть прошла мимо меня. Что же, надо пользоваться доверием Императора!

37

Когда я вернулся к себе, Лин Эст стоял у окна с тяжелым автоматом на груди.

— Император только что приказал принести ему твою голову, — сказал я. — Не будем же терять времени. Бери людей и начинай штурм.

— Что это такое? — хрипло спросил он, показывая куда-то вниз.

Я подошел к окну, и от того, что я увидел там, судорожный спазм страха сжал мне сердце. Ворота внешней ограды Дворца, которые я приказал наглухо закрыть, были отворены, и в них вливалась колонна солдат.

Я бросился к телефону. Мне ответил начальник караула.

— Как ты смел нарушить приказ! — заорал я. — Немедленно закрыть ворота!

— Войска введены во дворец по приказу Императора, — Флегматично ответил он.

— Ты арестован! Немедленно явиться ко мне и сдать оружие!

— Как бы не так! — ответил он и повесил трубку.

Я почувствовал, что все кругом рушится. Император опять опередил меня!

Я рванул рубильник, и в караульных помещениях заплакала тревожная сирена. Стражи с оружием в руках выскакивали в коридор и наспех строились.

Я выбежал на середину. За мной спешил Лин Эст, придерживая на груди автомат. Наверно, вид у нас был очень странный, потому что стражи смотрели на нас с недоумением.

Я вызвал вперед бригадиров и приказал арестовать стражу у ворот, а остальным выбить солдат из дворца. Однако последовало неожиданное. Никто не шевельнулся, чтобы исполнить приказ. Стражи топтались и о чем-то тихо переговаривались.

— Смирно! — заорал я. — Выполнять приказание! Однако стражи оставались на местах.

— Мы не будем стрелять в своих, — сказал вдруг кто-то. — Надо сперва разобраться.

— Как ты смеешь! — взвился я. — Это измена! Взять его!

— Я вижу, ты забыл, что сам когда-то был одним из нас, — насмешливо продолжал страж. — Коротка же память Стоящих У Руля!

Я бросился к нему, но тут у меня за спиной коротко прогрохотал автомат Лин Эста. Страж схватился за живот и повалился на пол. Раздался вопль, строй смешался. Я ничего не мог сделать. Меня свалили, защелкнули наручники и поволокли к карцеру. Лин Эст сопротивлялся немногим дольше меня. Его автомат тявкнул и сразу захлебнулся. Меня швырнули на пол карцера, сверху на меня рухнула туша Лин Эста. Загремел замок, и мы остались в темноте.

Все было кончено.

38

Время тянулось бесконечно долго. Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем узкая полоска света, проникавшая, под дверь, начала бледнеть и таять. Там, за стенами нашего каменного мешка, наступил вечер.

Первое время я сидел на полу, прислонившись спиной к холодному камню стены. Постепенно меня охватил озноб. Я попытался встать и немного размяться, но проклятые наручники тут же сжали запястья, и мне пришлось отказаться от попытки согреться. Я опять опустился на пол, мелко стуча зубами. Рядом, в темноте, скулил и плакал Лин Эст. Это было омерзительно, я крикнул было на него, но он заскулил и затрясся еще сильнее. Потом силы оставили его. Он утих, и на нас навалилась давящая тишина.

Это было еще хуже, чем вопли Лин Эста. Мерзкий, отвратительный страх прокрался мне в душу, отнимая остатки самообладания. Видимо, Лин Эст тоже почувствовал нечто похожее, потому что он завозился и окликнул меня.

Как ни ужасно было наше положение, но все же возможность говорить даже со злейшим врагом приносила какое-то облегчение. Мы сели рядом, чтобы согревать друг друга, и стали разговаривать.

Беседа продолжалась недолго. Постепенно нами овладела полная апатия, и мы снова умолкли. В полузабытьи шло время — минуты или часы, я не знал. Потом я заснул и увидел сон.

Я увидел, что сижу на императорском троне перед большим прямоугольным зеркалом и разговариваю с собственным отражением. На моей голове была корона, в руке — императорский скипетр, но они почему-то не отражались в странном дымчатом зеркале. Через некоторое время я понял, что вижу в зеркале не себя, а сына.

— Дорогой Ло! — растроганно сказал я, и слезы радости покатились из моих глаз. — Наконец-то я встретился с тобой. Как жаль, что ты — только мое отражение в стекле, и я не могу обнять тебя!

Я простер руки к зеркалу, и мои пальцы ощутили его податливую, упругую поверхность. Удивленный, я приник к стеклу, напрягая силы, и вдруг преграда исчезла, и наши руки встретились!

— Иди ко мне, отец! — сказал Ло, и голос его благоухал. — Иди ко мне, и я покажу тебе то, ради чего стоит жить…

Его сильные, загорелые руки увлекали меня внутрь зеркала. Корона зацепилась за раму, упала на пол и покатилась со звоном, но я тут же забыл о ней, потому что руки сына увлекли меня внутрь, ввысь, и вот мы уже пронизывали тучи, устремляясь туда, где нам навстречу вставала из-за песков Западной пустыни Четвертая Луна.

Совсем рядом с нами мерцали удивительные звезды, а внизу проплывали поля, луга и города, и повсюду были люди, и они смеялись и кричали, указывая на нас, а мы все плыли над тучами, и звезды расступались перед нами. Четвертая Луна заливала нас ласковым теплым светом, и этот свет радовал и бодрил, и пробуждал в душах мудрость, а в сердцах мужество, и света этого было так много, что его хватало на всех, и люди знали это, и подставляли лица несущему счастье лунному свету. Удивительная Луна плыла над миром, изливая счастье на белых, черных, синих, зеленых, желтых людей, и твердая рука сына направляла ее полет, и не осталось на всей планете ни одного убогого, нищего, забытого, кого бы не коснулся ее свет.

Потом раздался короткий грохот, и меня ослепила яркая вспышка. Лишь секунду спустя, когда сознание пробудилось, я понял, что это открылась дверь нашей тюрьмы.

— Выходи, Тир Асе! — раздался громкий голос. Я с трудом поднялся на ноги и пошел к свету, неся впереди себя опухшие, посиневшие, ничего не чувствующие руки.

За дверями толпились вооруженные вексилларии, а среди них, с автоматами в руках, стояли врач Тал и Старший.

39

Я был очень наивен, полагая, что от меня одного зависит успех восстания. За время, проведенное в карцере, я успел передумать многое и понял, что был самонадеян и глуп и что в сложном механизме восстания являлся только маленьким винтиком.

Я сидел на стуле в перевязочной, Тал хлопотал над моими руками, втирая в кожу какие-то чудодейственные мази, а я засыпал его бесконечными вопросами, на которые он не успевал отвечать.

— Солдаты тоже были на нашей стороне, и приказ Императора оказался очень кстати. Поэтому стража пропустила их во дворец. Ты едва не испортил все, приказав открыть огонь. Стража решила, что Император сумел подкупить тебя, поэтому тобой обошлись так невежливо.

— Значит, ты теперь с нами, Тал? — спросил я. Он засмеялся. Старший, который сидел рядом, держа автомат на коленях, тоже улыбнулся.

— Тал — один из членов штаба нашей организации, — сказал он. — Наши люди работают во всех воинских частях.

— А я решил, что все погибло, — сознался я. — Организация разгромлена, заговор раскрыт, Император торжествует…

— Все произошло так, как мы предполагали. Слушай, я расскажу тебе… Я стремился попасть во дворец вовсе не ради тебя. Мне надо было повидать Гуна.

— Гун предатель! — крикнул я. — Он раскрыл Императору планы заговорщиков.

— Он сделал это по моему приказу, — спокойно ответил Старший.

Я ошеломленно посмотрел на него.

— Это входило в наш план. Император — психически неуравновешенная натура. Он панически боится за свою жизнь. Гун назвал ему имена заговорщиков, их тут же схватили и казнили. Таким образом, Император, перебив высшее руководство, фактически потерял возможность как-то управлять событиями. Не доверяя дворцовой страже, он вызвал армейскую часть, которая давно была на нашей стороне. Вместе с солдатами во дворец проник и Тал. А я воспользовался твоими паролями. И первым делом мы освободили тебя. Восстание начинается, и ты, конечно, захочешь принять в нем участие…

Я пошевелил кистями. Они слушались плохо, но массаж и мази делали свое дело — я чувствовал, как сила постепенно вливается в мои пальцы.

— Дайте мне меч, — сказал я. — Что я должен делать?

— Сейчас мой отряд должен арестовать Императора, — ответил Старший. — Тебе же я предлагаю захватить восточное крыло дворца, где расположены покои будущей императрицы. Надо найти А.

— Моя дорогая дочь… — прошептал я. — Неужели скоро конец твоим испытаниям?

Хорошо известными мне коридорами я с двадцатью солдатами двинулся на женскую половину. Вскоре нас остановили часовые. Я назвал пароль. Однако старший по наряду отказался нас пропустить.

— Этот пароль отменен полчаса назад. Я должен вас арестовать.

Я понимал, что втроем они ничего не смогут поделать с двумя десятками вооруженных людей, но мне не хотелось, чтобы пролилась их кровь.

— Власти Императора пришел конец, — сказал я. — Теперь страной будет править народ. Пропусти нас.

Я сделал шаг вперед, но упрямец навел на меня оружие. Нас разделял десяток шагов, и дуло его автомата смотрело мне в живот, а палец лежал на спусковом крючке. Я понял, что через секунду он выстрелит, и мне стало обидно, что придется погибать так глупо — ничего не успев сделать. Но тут один из его подчиненных ударил своего ретивого начальника прикладом по затылку, и тот свалился на пол.

— Да здравствует народ! — крикнул часовой, подбирая упавший автомат.

— Да здравствует революция! — ответили мы.

Часовые присоединились к нам, и мы двинулись дальше. Вскоре мой отряд без приключений достиг женских покоев, увеличившись по дороге почти вдвое. Перепуганные прислужницы с писком кинулись в разные стороны. Мои солдаты со смехом и шутками подбадривали их, с интересом рассматривая богатейшие покои — толстые ковры на полу, огромную кровать под балдахином, волшебный фонарь для теневых картин, мраморный бассейн омовений, зеркальную комнату для одевания, крохотный висячий сад с ручейком и резным столиком на берегу — для отдыха и чтения… В одной из комнат висели женские наряды — по меньшей мере несколько тысяч платьев и других одеяний. Я заметил, что многие из них полуистлели, и понял, что эти одежды принадлежали бесчисленным женам нашего вечно юного Императора — несчастным созданиям, исчезавшим неведомо куда, как только наступало время новой избранницы. От этой догадки моя ненависть к Императору вспыхнула еще сильней. Я не знал, чем закончится восстание, но понимал, что прежним варварским обычаям не вернуться уже никогда, и радовался, что А избегнет страшной участи прежних жен Императора.

За окном послышались выстрелы — восстание началось. “Торопясь” мы обшарили все закоулки, допросили служанок — никто не знал, куда девалась А. В покоях собралось уже больше сотни солдат и стражей, и я приказал всем поспешить на помощь нашим друзьям, ведущим бой. Из окон нам было видно, что отряд Старшего безуспешно пытается ворваться внутрь западного крыла. Хотя удачными попаданиями из бомбометов были разбиты несколько решеток на окнах, попытки проникнуть внутрь здания не удавались — защитники Императора сосредоточенным огнем с верхних этажей перекрывали все доступы к дворцу.

Висячий сад, из окон которого я рассматривал поле боя, находился на самом верхнем этаже. Совсем недалеко, над центральной частью дворца сверкал большой стеклянный купол. Заинтересованный, я мысленно прикинул возможность атаки императорских покоев с крыши дворца. В этот момент кто-то положил мне руку на плечо.

— Ты задумал правильно, — услышал я знакомый ненавистный мне голос. — Именно отсюда нам следует ударить.

Рядом со мной стоял Гун.

Я схватился за рукоять меча, но он не обратил внимания на мое движение.

— Я знаю этот путь и готов вести вас. Через купол мы проникнем в центральные покои, затем через розарий выйдем на половину Императора. Ты никогда не бывал в розарии? — Тут он взглянул мне в глаза и усмехнулся. — Розы Императора — лучшие в мире розы…

Я ненавидел этого человека, я считал, что он виновник несчастья с А, но Старший совсем недавно уверял меня, что Гун — надежный и проверенный товарищ, и А доверила ему связь со мной, оставила пароль, который он сейчас произнес, и он предложил единственно правильный путь к успеху… Он сплел крест-накрест четыре пальца — именно этот знак показала мне А — и смотрел на меня выжидательно. Внизу снова затрещали выстрелы. Я увидел, как волна атакующих отхлынула от стен дворца, оставив на земле убитых и раненых. Чего я боюсь теперь? Восстание началось, и никакой Гун не мог уже ничего изменить.

— Особенно хороши алые розы… — медленно произнес я. В глазах Гуна вспыхнул злой огонь, который, впрочем, тут же погас

— За мной! — воскликнул он и через дверку в остеклении висячего сада вывел нас на крышу. Никем не замеченные, мы пробежали к центральному куполу, выбили прикладами несколько стекол и по штурмовым веревкам спустились вниз.

Гун вел нас так уверенно, как будто знал здесь каждый закоулок. Наш удар оказался неожиданным для осажденных, и защитники Императора, которых мы встретили на верхних этажах, сразу разбежались или сдались. Не понеся потерь, мы спустились вниз и только там наткнулись на ожесточенное сопротивление. Несколькими залпами гранатометов мы расчистили дорогу и через огромные двери ворвались в просторное помещение. В горячке боя я не сразу узнал это место, однако многочисленные изображения птиц и животных показались мне знакомыми, и я вспомнил, где нахожусь. Это был Голубой зал, откуда начиналась дорога в Хранилище.

Передовая штурмовая группа в бронежилетах стремительно бросилась через зал. И вдруг произошло неожиданное. Не было ни выстрелов, ни разрывов гранат, но все атакующие попадали на пол и один за другим замерли в неестественных позах. Вторую группу в газозащитных масках постигла та же участь.

Нами овладела растерянность. Но я уже понял, что это такое. Схватив заговорщиков, агенты Тайной Канцелярии, естественно, прибрали к рукам сделанные ими запасы оружия, в том числе и гипноизлучатель, и сейчас воспользовались им, чтобы обезопасить себя с тыла. Обнаружить, где он установлен, и уничтожить его было невозможно — его излучение свободно проникало сквозь стены, и он мог находиться в любой соседней комнате, даже этажом выше или ниже. Однако я знал, что надо делать.

Я приказал немедленно отыскать кого-нибудь из дворцовой прислуги. Солдаты привели мне какую-то женщину, и я расспросил ее, где проходит энергетический рукав. Она поняла, что я от нее хочу, и повела солдат за собой.

Пока они добрались до рукава, я распорядился приготовить факелы и фонари. Я помнил, что совсем недавно велел Лин Эсту перевести гипноизлучатель на аккумуляторное питание, однако он так и не доложил о выполнении приказа. Сейчас успех штурма зависел от того, насколько исполнительным оказался Лин Эст.

Несколько сотен атакующих молча стояли у дверей Голубого зала с обнаженными мечами в руках. Снизу глухо доносились выстрелы — там продолжался безуспешный штурм. Появился посланный для связи Тал и рассказал, что восстание ширится, что революционные войска завладели почти всеми ключевыми пунктами Столицы. Только что захвален телеграф, призыв Революционного штаба уже летит по проводам во все концы страны. Везде поднимается народ, свергая власть Стоящих У Руля. Однако сторонники Императора еще сильны и многие воинские части по-прежнему повинуются им. Известие о свержении Императора склонит чашу победы на нашу сторону.

В это время мне доложили, что рукав найден, вскрыт и под него заложена бомба.

— Всем приготовиться! — приказал я. — Зажечь факелы и фонари!

Прошло еще две—три минуты. Но вот раздался гулкий взрыв, и в то же мгновение свет погас. Атакующие бросились вперед, пересекли Голубой зал и схватились с защитниками дворца. Те не выдержали удара и обратились в бегство. Благословляя разгильдяйство Лин Эста, я тоже хотел кинуться в схватку, но меня догнал посланец Старшего и попросил немедленно вернуться в штаб.

Обратный путь на крышу занял довольно много времени. Труднее всего было подняться на купол, однако подвешенные кем-то веревочные лестницы облегчили задачу. Вскоре я уже стоял перед Старшим.

— Случилось страшное дело, — сказал он. — Сюда доставили одного человека… Ты должен взглянуть на него. Я послал и за Талом, но его еще не отыскали.

Он повел меня в перевязочную, где несколько человек хлопотали над лежащей на столе неподвижной окровавленной фигурой. Мне было достаточно одного взгляда, чтобы вспомнить его лицо. Да, это был старик, к которому я по приказу Императора приводил Тала — человек Икс, единственный ученый в Империи, который знал все тайны переливания жизни…

— Он умрет? — спросил я хриплым голосом. Если это случится, мой сын и тысячи других казненных никогда уже не обретут тела.

— Врачи сделают все возможное. После твоего сообщения мы предупредили всех, чтобы этого человека взяли невредимым. Он совершенно случайно подвернулся под очередь Гун нашел его истекающим кровью и принес сюда.

— Опять Гун! — чуть не закричал я. — Куда ни повернись, всюду Гун, Гун, Гун! Везде, где случается что-то плохое обязательно рядом Гун. Я убью этого человека!

— Успокойся! — Старший дружески взял меня за руку. Гун здесь ни при чем. Зачем он стал бы нести сюда свою жертву? Он мог просто прикончить его на месте.

Мы вышли из перевязочной и сразу увидели спешащего навстречу радостного Тала, окруженного взволнованными людьми.

— Победа! — крикнул он, потрясая автоматом. — Император арестован. Его сторонники разбежались. Часть их забаррикадировалась в Хранилище, но их часы сочтены.

— Известие о свержении Императора следует немедленно передать по телеграфу, курьерами и голубиной почтой, — сказал Старший. — Надо поднять весь народ. Главный закон восстания — не давать врагу передышки, наращивать удары, добиваться все новых и новых успехов.

Я смотрел, как эти люди отдавали уверенные распоряжения, и поражался их уму и энергии. На моих глазах они меняли судьбу огромной страны, делая все так спокойно, словно всю жизнь занимались организацией восстаний. У них было все предусмотрено, события развивались по продуманному плану. То и дело в штабе появлялись запыленные самокатчики с донесениями. Перешел на сторону революции Флот Внутреннего Моря; яростно сопротивляются жрецы, но младший персонал храмов — на стороне народа, и храмы-крепости уже начинают сдаваться один за другим; солдаты ударных войск в Западной пустыне открыли ворота в Стене и послали парламентариев к Песьеголовым с предложением заключить мир; идет бой между эскадрами Флота Открытого Моря, но сторонники революции побеждают; штурмом взят Храм Солнца и арестован Верховный Жрец; посланцы Равноправных просят дать им оружие из захваченного арсенала, чтобы перебить ненавистных ликторов; кадеты Воспитательной академии заперлись в классах, выставив вон центуриона, и о чем-то митингуют — надо послать к ним верного человека…

Восстание развивалось, набирало силу и побеждало. И только одна мысль не давала мне покоя: время шло, весь дворец был уже в наших руках, но А словно в воду канула.

40

Над моей головой пробили часы. Наступил полдень — тот час, когда Император торопливо устремлялся в Хранилище.

— Сегодня впервые за сотни лет наш возлюбленный Император не получит каждодневной порции чужой жизни, — сказал Старший, прислушиваясь к мелодичному звону.

Его слова словно подбросили Тала.

— Скорее за мной! — крикнул он.

Мы побежали по бесконечным дворцовым коридорам туда, где под надежной охраной был заперт свергнутый повелитель.

Император метался по комнате, как плененный тигр. Его прекрасное лицо было искажено яростью, глаза метали молнии.

Когда мы вошли, он остановился. Было пятнадцать минут первого. Он быстро окинул нас взглядом, затем его глаза нашли меня и впились в мое лицо. Я смотрел на него, ожидая, что он сейчас скажет.

— Ты не опускаешь глаз… Ты хочешь служить своему Императору… — забормотал он тихо, надвигаясь на меня. Его глаза были безумны. — Слушай мою волю, о верный слуга мой Тир Асе, первый среди Стоящих У Руля! Я назначаю тебя своим наследником. Я отказываюсь от престола и передаю тебе высшую власть в государстве. Я раскрою тебе тайну вечной молодости. Ты будешь могуч и бессмертен. Но ты должен выполнить мой последний приказ. Я вижу на твоем бедре меч, и руки твои свободны. Убей этих людей, что стоят возле тебя — и ты станешь повелителем Империи…

— Он сошел с ума… — прошептал Старший.

— Нет, он просто умирает, — возразил Тал. И мы увидели это… Лицо Императора менялось на наших глазах. Маска молодости сползала с него, на лицо ложились тени, потускнели глаза, по свежей коже пробежали морщины, он осунулся и поник.

— Пустите меня! — вдруг закричал он, бросаясь к дверям. — Полдень миновал, и я должен идти! Пустите же!

Он бился в наших руках, но силы его слабели, мускулы его дрябли с каждой секундой, голос срывался, хрипел.

— Я должен попасть в Хранилище! — бормотал он, вращая безумными глазами. — Пустите… Я не хочу…

Это было омерзительное зрелище. В припадке ярости он схватился за голову, и длинные пряди мгновенно поседевших волос стали отделяться от черепа, оставляя голые места, желто отсвечивающие стариковской кожей. Нос его скрючился, щеки ввалились, руки тряслись…

— Неужели ничего нельзя сделать? — пробормотал Старший. Тал покачал головой.

— Он обречен. Его поддерживала только каждодневная порция чужой жизни.

Тем временем силы совсем оставили Императора. Он опустился на пол. Теперь это был страшный, полубезумный старик, который разваливался на наших глазах.

— Не хочу, не хочу, не хочу… — бессвязно бормотал он еще несколько минут, потом скрючился в углу комнаты и затих. Какое-то время его костлявые пальцы еще шевелились, словно пытаясь остановить уходящую жизнь, потом замерли, а остекленевшие глаза уставились в потолок.

Тал снял со стола расшитую жемчугом скатерть и накрыл ею тело.

В это время открылась дверь и вошел Гун.

41

При виде этого человека былая неприязнь снова вспыхнула в моей душе.

— Этот человек — предатель! — закричал я вне себя. — Это он выдал А ищейкам Императора! Арестуйте его!

Гун не обратил никакого внимания на мой крик. Он смотрел на покрытое скатертью тело того, кто совсем недавно был владыкой страны.

— Вы убили его? — спросил он. — Правильно! Собаке — собачья смерть!

На его лице была брезгливая мина, но мне почему-то подалось, что в его словах прозвучало облегчение. Можно было подумать, он боялся увидеть Императора живым.

— Гун — предатель! — повторил я. — Лин Эст сознался, что это Гун выдал А!

— Лин Эст — клеветник и убийца, — спокойно возразил Гун. — В свободное время он развлекался тем, что отрубал головы осужденным. Ни одному его слову верить нельзя.

— Клянусь именем моего сына, что Лин Эст сказал правду. Допросите его.

— Я хотел узнать у него, где спрятана А, — сказал Гун. — Но когда я снял с него наручники, он набросился на меня и едва не задушил. Мне пришлось убить его.

Лицо Старшего нахмурилось.

— Прошу всех пойти со мной! — сказал он. Дверь карцера была открыта. Мы вошли внутрь. Лин Эст лежал на полу в луже крови. Тал присел рядом на корточки.

— Да, мертв, — сказал он. — Удар попал прямо в сердце.

Я смотрел на труп Лин Эста с двойственным чувством. Безусловно, этот негодяй заслуживал смерти. Но сейчас я жалел о том, что он умер и уже не сможет разоблачить Гуна. И еще меня тревожило что-то странное в положении трупа, но это впечатление было зыбко и расплывчато. Я никак не мог понять, что беспокоит меня.

Мы вышли из карцера, жмурясь от ослепительного света солнца.

— Эту историю мы расследуем со всей тщательностью, — сказал Старший. — А сейчас прошу всех по местам. Скоро мы начинаем атаку Хранилища. Тир Асе, ты согласен возглавить штурмовой отряд?

— Хранилище… — горестно вымолвил я. — Что даст нам оно? Император умер, унеся с собой тайну оживления. Как я скажу сыну, что все его муки были напрасны!

— Способ оживления известен во многих странах, — возразил Тал. — Мы обратимся к ученым. Весь мир придет к нам на помощь.

В это время в конце коридора раздался шум. Несколько стражей бежали нам навстречу.

— Мы нашли невесту Императора! — крикнул один из них, подбегая.

Радость, вспыхнувшая в моем сердце при этих словах, была так велика, что я почти не обратил внимания на то, как изменился в лице Гун.

— Моя дорогая дочь! — воскликнул я. — Где она? Я хочу ее видеть!

Я спешил за стражем, охваченный волнением. Увы, радость моя была недолгой.

А сидела в роскошных одеждах, окруженная солдатами и стражами. Ее лицо было бледно, глаза тусклы, она держалась неестественно прямо. Я кинулся к ней, чтобы обнять ее, но она даже не посмотрела в мою сторону. Ее губы шевелились, и, прислушавшись, я понял, что она говорит об Императоре.

— О мой возлюбленный Повелитель, более прекрасный, чем Солнце! — шептала она. — Подари мне лазурный взгляд, и я стану дождем, чтобы напоить твои розы, я стану ветром, освежающим тебя в полуденный зной, или прозрачным родником, омывающим ноги твои…

Напрасно я звал ее, тряс за плечи, гладил ее милые тонкие руки — она не видела и не слышала ничего, она говорила только об Императоре!

— О, кровавый изверг! — простонал я, заламывая руки. — Воистину нет границ твоим злодеяниям! Зачем ты умер, проклятый тиран, вампир, вурдалак, зачем не могу я задушить тебя вот этими руками!

Тал отодвинул меня в сторону.

— Не печалься, Тир Асе, — сказал он. — Мы знаем, как снять с А чары Императора. Через три сеанса она снова станет прежней милой А и будет любить твоего сына, как и прежде.

Он что-то делал около А, но я не видел и не слышал его. Я смотрел на свои все еще опухшие от наручников кисти рук. Как я не понял сразу!

— Где Гун? — спросил я. — Он только что был здесь!

— Да, он шел с нами, — кивнул Тал. — Но в чем дело?

— Его надо немедленно схватить! Он убил Лин Эста преднамеренно. У меня есть доказательства. Ищите его!

По приказу Старшего стражи бросились искать Гуна. Но он исчез.

— Охраняйте А как можно лучше, — сказал я. — Иначе Гун убьет ее — ведь только она может разоблачить его. Гун выдал девушку агентам Тайной Канцелярии и был уверен, что казнят, однако ее спасла от смерти необычайная красота, и на стала недосягаемой для него. Но теперь он во что бы то ни стало постарается убить ее, как убил Лин Эста и как убил бы Императора, если бы тот не скончался сам.

Старший распорядился отправить девушку в госпиталь под усиленной охраной. Безучастная, покорная А послушно встала и ушла вместе со стражами и Талом, продолжая шептать слова любви к Императору. Мое сердце обливалось кровью при виде этого душераздирающего зрелища.

— Скоро штурм, — сказал Старший. — Нам пора.

Мы вышли, но едва отошли от двери на несколько шагов, как за нашими спинами раздался взрыв. Оглушенные, мы попадали на пол. Сорванная дверь висела на одной петле, из комнаты, в которой мы только что находились, валил густой дым. К счастью, никто не пострадал.

— Это Гун, — уверенно сказал я. — Он не успокоится, пока не прикончит А и всех нас заодно. Сейчас он опоздал на полминуты, но кто знает, опоздает ли он в следующий раз?

— Доказательства! — сказал Старший. — Мне нужны доказательства.

— Посмотри на мои руки. — Я показал ему свои опухшие кисти. — Я до сих пор с трудом владею ими. А Лин Эст был гораздо крупнее меня. После суток, проведенных в наручниках, он не смог бы напасть на Гуна.

— Он мог бить ногами, головой, — не очень уверенно возразил Старший.

— Допустим. Чего не сделаешь в припадке ярости? Но тогда ответь мне на такой вопрос: что делает страж, сняв с человека наручники?

Старший недоуменно пожал плечами.

— Никогда не задумывался над этим.

— Он прячет их в поясную сумку. Гун поступил точно так же — ведь в карцере наручников мы не видели. Не заметил ли ты, что обе руки Лин Эста испачканы кровью?

— Ну и что?

— А вот что: это значит, что Лин Эст не нападал на Гуна. Гун вошел в камеру, убил беспомощного Лин Эста, а потом снял с него наручники и по привычке спрятал в сумку, не заметив в темноте, что они, как и руки убитого, испачканы кровью. Прикажи проверить его сумку. Если Гун сказал правду, наручники окажутся чистыми. Но я уверен, что мы увидим на них кровь. И еще: обе руки Лин Эста испачканы кровью, хотя она натекла лишь под одну из них…

— Да, ты прав, — сказал после раздумья Старший. — Надо лучше охранять А. Ей действительно угрожает опасность.

— Не только ей — и мне, и тебе, и Талу — всем, кто знает о предательстве Гуна. У меня есть мысль… Послушай, ведь Гун уверен, что прикончил нас. Так не будем разуверять его. Распусти слух о нашей гибели — и он тотчас объявится. Уверен, что он не собирается бежать — это было бы для него крушением всех надежд. Он честолюбив и неразборчив в средствах. Не вышло с Императором и Лин Эстом — он сделает ставку на новую власть. Знаешь, почему он старался спасти того старика? Да потому что сам мечтает о вечной молодости. Он никак не может понять, что со старым покончено навсегда, и надеется, что постепенно все пойдет прежним чередом.

— Пожалуй, ты прав, — сказал Старший. — Попробуем осуществить твою идею — поймаем Гуна на его собственный крючок.

42

И все же Гуну удалось уйти. Его чуть не схватили, но он убил одного из солдат, ранил другого и ускользнул от погони в бесконечных коридорах дворца. Все входы и выходы строго охранялись, ворота были заперты наглухо, часовые не спускали глаз с окон. Даже мышь не смогла бы выбраться из дворца незамеченной. Но Гун как сквозь землю провалился.

Все было готово к штурму Хранилища. В последний раз мы предложили осажденным сдаться. Они ответили выстрелами. Это были отпетые негодяи — главари Тайной Канцелярии, Императорского суда, уцелевшие после расправы Стоящие У Руля. Этим людям нечего было терять. Их было немного, но они были полны решимости защищаться до конца.

До начала атаки оставалось несколько минут. Я сменил магазин в своем автомате и проверил, легко ли вынимается меч, как вдруг позади меня послышался знакомый голос:

— Отец! Дорогой отец!

Да это была А — прежняя радостная, румяная А. Она спешила ко мне, протянув руки.

— Дорогая дочь! — только и мог вымолвить я, раскрывая объятия. — Какое счастье!

Позади А виднелось довольное, улыбающееся лицо Тала.

— Как видишь, и одного сеанса оказалось достаточно. Наши медики знают свое дело.

— Но зачем ты пришла сюда? — спросил я, отстраняя девушку. — Сейчас начнется бой. Тебе не место здесь.

— Я должна быть с вами отец! — твердо сказала она. — Ведь там мой жених.

Никакие уговоры не могли ее убедить. Наконец, я сдался.

— Возьми санитарную сумку. Будешь помогать раненым. Но не смей лезть под пули. Сын не простит мне, если с тобой что-нибудь случится.

Я взял лежащий рядом гранатомет и взглянул на часы. Пора!

Раздался дружный залп. Наши фосфорные гранаты лопнули на укреплениях осажденных, ослепляя врагов, а мы уже мчались вперед, непрерывно стреляя из автоматов. Нам удалось проскочить через тоннель почти без потерь, но здесь осажденные оказали упорное сопротивление. Мы сошлись грудь с грудью среди пламени и белого фосфорного дыма. Зазвенели мечи. Они дрались, как дьяволы, но нам на помощь спешили по тоннелю все новые и новые группы. Силы были явно не равны. Очень скоро осажденные дрогнули и побежали.

Все было кончено. Мы прорвались через баррикаду, преследуя разбегающихся в страхе врагов. Сопротивление почти прекратилось, я слышал лишь призывные крики своих людей, трели сигнальных свистков да редкие одиночные выстрелы, е встретив никого, я проскочил несколько полутемных помещений, похожих на лаборатории — мне было некогда их разглядывать. Распахнув ударом ноги еще одну дверь, я кинулся в нее, выставив вперед автомат, и словно ток прошел по моим членам. Это было Хранилище.

— Сын! Я иду к тебе! — громко крикнул я, потрясая автоматом. Бесконечные ряды голов провожали меня глазами, а я бежал по страшной дороге, минуя бесчисленные повороты Позади послышались шаги, я оглянулся — это была А.

— Мой сын! Я иду к тебе! — продолжал кричать я, потому что только крик и бешеный бег могли унять ярость, вспыхнувшую во мне от вида этих бесконечных коридоров, скрывавших от людей гигантское море страданий и горя.

А догнала меня и почти повисла на моей руке, изнемогая

— Отец, я не могу…

Я обнял ее за талию — ноги уже не слушались ее.

— Держись! Сейчас мы найдем его. Ну, еще немного! И тут я увидел его.

— Мой сын! — закричал я, бросаясь к нему. — Я пришел! Я пришел!

Отшвырнув автомат, я упал на колени, протягивая руки к моему дорогому сыну.

— Отец! — прозвучал за моей спиной полный ужаса вопль А. — Отец!…

Я обернулся. Но было поздно. Я успел только увидеть перекошенное яростью лицо Гуна, услышал свист его меча, а затем тупой удар обжег мне горло, все вокруг закружилось, мир взорвался на куски нестерпимой черной болью и погас.

Голова казненного покатилась по эшафоту, выбрасывая струю крови. “Да здравствует Сол…” — завопил еще раз автомат и умолк на полуслове. Палач показал народу мертвую голову, воздел ее на кол, затем подошел к обезглавленному телу и столкнул его в люк, на ожидавшую внизу древнюю телегу, запряженную старой клячей. На эшафот уже волокли следующего.

Из окна кабачка “Под Солнцем Справедливости” за казнью наблюдало несколько человек.

— Бедный старик! — вздохнул один из них. — Как он ждал хоть какой-нибудь вести о сыне! Никогда не прощу себе его смерти. Зачем только я дал ему приемник…

— Так это его сын на Четвертой Луне? — спросил второй.

— Да, он командир международной космической станции. Двадцать лет старик не знал ничего о единственном сыне — с тех пор, как тот, еще в царствование прошлого императора, бежал с каторги. И вдруг он узнает, что сын за границей выучился, стал известным ученым и теперь каждый и пролетает над своей родиной! Он уговорил меня раздобыть для него приемник и слушал, что передает сын с орбиты Но бедняга забыл об осторожности, и соседи донесли на него… Мир праху его!

Говорившийразлил остатки вина по чашкам. Все молча выпили.

— А теперь к делу. Я уполномочен сообщить вам решение подпольного центра о восстании. Войска и рабочие дружины готовы подняться по первому сигналу. Мы ждем только сообщений из пограничной зоны. Сегодня наш посланный вернулся и привез утешительные вести. После оплеух, полученных от соседей, которых наш горячо любимый Император взялся проучить, даже у самых несообразительных солдат открылись глаза на истинное положение дел. Теперь мы можем считать, что западный легион — наш.

— Когда начало? — спросил кто-то с волнением.

— Через несколько дней Император отправляется на Южные острова лечить свою подагру. Там его и арестуют…

— Внимание… — тихо сказал самый молодой, который все время незаметно наблюдал за залом.

— Сюда идут.

От буфетной стойки к ним приближалась смазливая, ярко накрашенная девушка с подносом в руках.

— По-моему, эта официантка очень любопытна, — сказал первый из говоривших. — Я не удивлюсь, если узнаю, что Тайная Канцелярия приплачивает ей.

Он улыбнулся подошедшей девушке и ущипнул ее за бедро. Та сделала вид, что смущена такой вольностью.

— Принеси нам еще вина, милая А, — сказал он.

— Только самого лучшего! Мы хотим выпить за здоровье Императора.