Михаил Фирсов
      Благодать
      ... Тем утром я проснулся, лежа лицом в книге, и первое, что увидел мой замутненный взгляд, была строчка: "И живые позавидуют мертвым..." Сначала я подумал, что какой-то шутник подсунул мне агитку времен антиалкогольной компании, но, вчитавшись, понял - сия книга есть Библия, и мысли в ней проскакивают весьма мудрые и вполне актуальные. Таким образом, пробудив в себе искуственным путем религиозное самосознание, я начал выбирать себе конфессию, к которой следовало бы примкнуть. Через день, вспомнив, наконец, что был крещен в Православие, я начал искать крестик, и еще через день во всеоружии направился в храм, дабы вкусить благодати.
      Бородатый поп с шустрыми глазенками глянул на мою физиономию и подозрительно спросил, давно ли я не причащался. Я не стал врать смиренному рабу божьему и честно ответствовал, что давно. Уточнять сроки, и то, что он подразумевает под причастием, я не стал. Ему виднее, поп все-таки. Пройдя краткий инструктаж, я отправился с пастырем за алтарь, где достойный слуга божий добыл бутылку 0,7 , бережно её откупорил, и, глядя в мои глаза, пылающие фанатичным огнем, с пониманием отложил золотую ложку, достав пару граненых стаканов. Кагор кончился мгновенно, ибо отец Григорий, причастившись со мной на брудершафт, принял самое активное участие в священном таинстве, после чего предложил пройти для исповеди к нему в келью. В келье было сильно накурено, пахло ладаном, перегаром и лампадным маслом. По стенам были развешаны иконы вперемешку с бутылочными этикетками, на экране абсолютно неуместного компьютера светился CuteFTP, со страшной скоростью выкачивающий откудато из глубин Интернета картинки в формате JPEG. Узрев мою заинтересованность чудом технической мысли, батюшка похлопал по железному боку шайтан-машины: "128 Kbit с божьей помощью и благословением Патриарха", после чего вытащил из-под стола пол-ящика кагора и газетный сверток, густо пахнущий селедкой. "Люблю с молокой", уточнил святой отец. Исповедь началась. В процессе опустошения ящика мы с батюшкой становились все откровеннее, я рассказывал ему о моих пригрешениях, он хохотал и, в свою очередь, рассказывал истории из семинарской жизни. По окончании напитка я, было, перепугался, что таинство окончено, но смиренный пастырь, со словами: "Это ж духовное, его бочку можно выпить и не закосеть", вынул из-под рясы увесистый кошель, отсчитал мне сотню и благословил на крестовый поход к ларьку, наказав обрести два литра водки и сигарет. Обретя положенное, и вернувшись в келью, я обнаружил там, кроме попа Гриши, двух весьма смазливых монашек, еще один ящик кагора, уже полный, и магнитофон, грохотавший песнями мотологического ансамбля "Тайм-Аут". Гриша сидел за компьютером, облапив задницы своих сестер во Христе, и демонстрировал им порнографический ролик, записаный с дерьмовейшим качеством. - Знакомьтесь, сестры, раб божий Михаил. Раб божий Михаил поставил бутылки на стол и глупо улыбнулся. - Сестра Мария. - Сестра Екатерина. Гриша замотал бородой и пробасил: - Э, не, не по христиански... Давайте на брудершафт. Выпили и на брудершафт, потом уже просто так выпили, и еще выпили, и еще... Раскрасневшиеся сестры хлебали "духовное", мы с батюшкой - водочку, смеялись, сестра Мария дергала Гришу за бороду, Гриша тискал грудь Екатерины, я рассеяно поглаживал чью-то ногу, очень надеясь, что нога сия женская. После шестой сестры удалились, а я, уподобившись барану, уставился на смиренного инока. - А чё, не согрешишь, не покаешься! - промычал Григорий, наматывая молоку на вилку. Тут я завёлся: - Ах ты, бля, хлыст поганый, не оскорбляй веры Православной! Икона в тяжелом серебряном окладе, висевшая между этикеток от кубанской и старки, была сорвана с гвоздя, и, описав в воздухе дугу, обрушилась на косматую голову священника. Григорий, мужчина крупный и рослый, крякнул, сорвал с шеи тяжелый золотой крест, усыпанный драгоценными каменьями, и, раскрутив подобно кистеню, замочил мне промеж глаз. Посыпались искры. Я повторил удар иконой, но Гриша уклонился, стряхнув на пол вычислительную машину. Умный агрегат, не вынеся такого грубого обращения, стал вонять озоном и горелой резиной. Ошеломленный столь жестоким обращением с тонкой электроникой, я остолбенел, за что и поплатился весьма болезненным пинком в пах. Метнув образ в морду попа, я схватил, было, его за бороду, но хитрющий хлыст цапнул меня зубами за палец, а потом мир померк в моих глазах... Очнулся я на паперти, мокрая и липкая голова пахла кагором, а на затылке образовалась весьма крупная шишка. Видимо, одна из сестёр приложила-таки меня по бестолковке бутылкой. Церковные врата были заперты, за оградой прогуливался милиционер, терзаемый жаждой наживы, но опасающийся гнева божьего. Лежать на холодных камнях было неуютно, и я выбрал милиционера. Он с радостью доставил меня в обезьянник, где оформил за пьянку и отпустил на все четыре стороны, предварительно облегчив мои карманы на всю имевшуюся в них наличность. Дома пришлось вымыть голову и догнаться до невменяемого состояния, оплакивая упущенную благодать и проклиная блудливого попа Гришку. Вот с тех пор я и не люблю попов...