В начале мая поступил Высочайший указ Коллегии, а на следующий день она заседала. Как обычно в последнее время, главенствовал старший по званию, но не по знанию дела, дряхлый адмирал Иван Талызин.

После свержения Петра III он вдруг стал заметной фигурой. На этот раз он оживленно оглядывал немногочисленных, всего 6 человек, членов Коллегии, задерживая взгляд на Нагаеве и Спиридове.

Откашлявшись, он приподнялся и, волнуясь, хриплым старческим голосом внезапно объявил:

— Только что курьер доставил высочайший собственноручный указ ее величества. Контр-адмиралы Нагаев и Спиридов пожалованы ее величеством в вице-адмиралы, с чем я их и поздравляю.

Мордвинов, Чернышев, Рамбург задвигали креслами, подошли поздравить смущенных виновников непредвиденной паузы.

Заседание продолжалось. Монотонным голосом Талызин зачитал указ Екатерины. Сообщая «о преполезном открытии доныне неизвестных разных островов», императрица повелела «нашей Адмиралтейской коллегии, по представлению губернатора Чичерина исполнить, отправя немедленно туда по своему разсуждению, сколько надобно офицеров и штурманов, поруча над оными команду старшему, которого бы знание в морской науке, и прилежание к оной известно было».

Слушая Талызина, Григорий Спиридов перебирал в памяти своих бывших однокашников и сослуживцев, все они уже в возрасте и для таких дел не пригодны. Вспомнился ему вдруг капитан-лейтенант Петр Креницын. Под Кольбергом он отличился, отменно командуя бомбардирским кораблем «Юпитер», а сейчас в эскадре был на виду, поэтому флагман и предложил назначить его начальником экспедиции.

— Сей исправный и храбрый офицер в навигации и мореходстве смыслит достохвально.

Спиридова горячо поддержал и Нагаев:

— Могу рекомендовать Креницына как весьма знающего в науках. Был под моим начальством при описи Балтийского моря...

Остальным членам Коллегии оставалось только утвердить предложенную кандидатуру. Никто из них не знал корабельных офицеров, давно, а то и вовсе никогда не выходил в море, на кораблях не бывал, как те же Чернышов или Рамбург.

Экспедиция Креницына направлялась в наивящем секрете «не объявляя до времени сего указу Сенату».

Меры предосторожности были нелишними. После Великой Северной экспедиции и открытия берегов Америки в Европе начали проявлять повышенный интерес к успехам русских мореходов.

Петру Креницыну вменялось по возможности следить, не объявится ли в Великом океане экспедиция Василия Чичагова из Северного океана. Для опознания кораблей начальникам обеих экспедиций вручались особые секретные пароли и сигналы.

Вскоре по представлению Адмиралтейств-коллегии, полностью одобрившей идею Ломоносова, Екатерина подписала секретный указ: «Для пользы мореплавания и купечества на восток наших верных подданных за благо избрали мы учинить поиск морскому проходу Северным океаном и далее...»

Незадолго до отправки экспедиции в Адмиралтейств-коллегии окончательно утвердили инструкцию Чичагову. Впервые Спиридов общался с знаменитым ученым. Круглолицый, скромно одетый, в светлом парике, далеко не новом камзоле, с широкими покатыми плечами, Ломоносов говорил мало, больше прислушивался к морякам. Его лицо, несмотря на преклонные годы, то и дело озаряла застенчивая улыбка. Запомнились Спиридову вещие слова Михаилы Ломоносова:

— Северный океан есть пространное поле, где взойдет российская слава через открытие мореплавания в Индию и Америку...

Адмиралтейств-коллегия пребывала в заботах о снаряжении экспедиций, императрица готовилась отъехать в Ригу, а неподалеку, в Шлиссельбурге, разыгралась очередная кровавая драма. Истекал кровью последний законный претендент на русский престол, Иоанн Антонович.

Двенадцать лет назад, когда Спиридов проезжал мимо Холмогор, низложенный император еще пребывал там, давно разлученный с родителями, Анной Леопольдовной и Антоном-Ульрихом. Мать его давно скончалась при родах, а его самого через десять лет по указу Елизаветы инкогнито перевели в крепость Шлиссельбург и содержали без имени в одиночной камере... В свое время его тайно лицезрели Елизавета, Петр III, Екатерина...

Ровно через месяц после расправы с Петром III Екатерина поручила верному Никите Панину ужесточить содержание последнего законного соперника за трон. И Никита Панин в «строжайше секретной инструкции» двум офицерам, приставленным для охраны Иоанна Антоновича,, неукоснительно предписал в случае попытки освободить, «арестанта умертвить, а живого никому его в руки не давать».

Собственно, и сами караульные офицеры жили безвыездно в крепости на положении узников, а имени заключенного не знал никто, даже комендант крепости...

Но за ее пределами это имя, оказывается, знали, и молва расходилась кругами по столице. Достигла она и ушей подпоручика смоленского полка Василия Мировича, племянника Ивана Мазепы. На два его прошения о возвращении части мазепинских поместий и назначении ему пенсии Екатерина ответила отказом. Мирович, глядя на прошлые страсти у трона, решил столкнуть Екатерину и возвести на престол Иоанна Антоновича. Его поддержал тезка, поручик Ушаков, но неожиданно он утонул, и Мирович начал дело в одиночку.

Будучи назначенным 5 июля 1764 года в караул крепости, Мирович, зная об отъезде Екатерины в Ригу, подал караулу команду: «К ружью», арестовал коменданта крепости, полковника Березникова, и двинулся к каземату. Неожиданно оттуда послышались выстрелы. Мирович построил солдат, зачитал им манифест и приказал выкатить пушку.

Пушка возымела действие, офицеры охраны сделали свое дело и крикнули Мировичу, что он может взглянуть на вожделенного узника. Посреди камеры на полу лежало мертвое тело.

— За что кровь невинную пролили? — отчаянно вскликнул Мирович. Распорядился перенести убитого на кровать, поклонился ему и обратился к солдатам: — Вот вам государь Иоанн Антонович, и теперь мы не столь счастливы, как бессчастны. А всех более я потерплю, а вы не виноваты.

Конец подпоручика красочно описал Гаврила Державин, очевидец этого события:

«Мировичу отрубили голову на эшафоте. Народ, стоявший на высотах домов и на мосту, необвыкший видеть смертной казни и ждавший почему-то милосердия государыни, когда увидел голову в руках палача, единогласно ахнул и так содрогся, что от сильного движения мост поколебался, и перила обвалились».

Чичагов и Креницын отправились по назначению, а на Балтике началась очередная кампания.

Несмотря на недостаток людей на кораблях, Спиридов вывел эскадру далеко за пределы залива, спустился к Гогланду. Неделями на ходу перестраивал эскадру в две кильватерные колонны, отрабатывал маневрирование по сигналам флагмана. Далеко не все командиры разбирались и четко исполняли замыслы командующего эскадрой. Некоторые командиры вместо поворота вправо ворочали влево, без сигнала покидали строй и совершали несуразные маневры. С флагмана то и дело гремела пушка с позывными провинившихся кораблей. Так командующий эскадрой выражал свое недовольство.

А где-то далеко, у Гогланда, эскадра остановилась, корабли отдали якоря, командиры прибыли к флагману.

Спиридов отчитывал командиров за упущения, а сам понимал, что добрая половина капитанов впервые за последние два-три года вышла в море, в экипажах большой некомплект офицеров и матросов, отсюда и медленное, а то и неправильное исполнение сигналов флагмана. Стоит одному-двум матросам, впервые ступившим месяц назад на палубу корабля, неверно, по незнанию, отдать или подобрать какую-либо снасть у паруса, и корабль прытко понесется по ненужному румбу или, наоборот, потеряет ход, увалится под ветер и станет поперек пути следом идущих мателотов[44]...

Эти и другие прорехи флагман подробно разбирал с командирами, указывая молодым, взыскивая с нерадивых, хвалил расторопных, таких, как командир «Европы» Федор Клокачев, И все с одной целью — на первых порах сплотить эскадру в единый организм.

Флот каждое лето в изнурительных походах старался поднять свою выучку, чтобы всегда быть готовым к схваткам с штормовым морем и неприятелем.

В то же время гвардия на берегу, отстояв в карауле в царских покоях и дворцах Петербурга, Ораниенбаума, Петергофа, изнывала от безделья, шлялась по кабакам, утешалась драками...

Три года назад на ее штыках захватила власть Екатерина, и тут же, по примеру Елизаветы, но более щедро, наградила верных гвардейцев. Благо Лондон не поскупился в то время на фунты стерлингов, а деревень у державы было не счесть. Не постеснялась тогда Екатерина и публично, в «Санкт-Петербургских ведомостях» объявить о своем «благоволении и милости» — почти полсотни гвардейцев получили больше сотни тысяч рублей, а кто и деревеньки, в которых вышло на круг десять тысяч душ крепостных...

Подражая «дщери Петровой» в манифестах и указах, стала нагло называть Петра Великого своим «дедом». Расчет был верный. Манифесты и указы священники и дьяконы читали с амвонов храмов без комментариев, безграмотным людям, авось уверуют со временем.

Вспомнила Екатерина и приверженность ее «деда» к морскому делу, не позабыла, что Елизавета временами общалась с моряками на палубах кораблей.

Ранней весной 1765 года, как обычно, готовил Спиридов эскадру к выходу на рейд. Как и в прошлую Кампанию, на кораблях не хватало матросов, треть командиров списалась на берег, многие из них ушли в армейские полки, кому-то посчастливилось определиться чинами поменьше в гвардию. Корабли кое-как снаряжали из цейхгаузов пушечными припасами, рассчитывали, авось только салютовать придется, латали изношенные паруса, грузили недостающие якоря. Частенько приходилось в штормовую погоду срочно рубить якорные канаты и оставлять на дне якоря. А без них в море идти нельзя.

В мае месяце корабли начали буксировать на рейд, а к Спиридову внезапно наведался Мордвинов.

— Позавчера был я зван к государыне, соизволила пожелать она полюбоваться нашим искусством, — огорошил он неожиданно Спиридова. — Летом наведается на эскадру. Надобно показать ей маневр и выучку наших пушкарей. Видимо, граф Чернышев ее сопровождать будет.

Спиридов грустно усмехнулся, покачал головой:

— Доношу вам, Семен Иванович, на корабликах офицеров пятьдесят восемь, матросов три сотни с половиной. Половина канониров, почитай, ни разу ядрами не стреляли, только холостыми. — Спиридов приложил руку к шляпе: — А так, ваше превосходительство, долг свой исполним как требует устав, а что получится на деле, одному Богу известно.

Мордвинов недовольно поморщился:

— Палить будем по берегу, где-нибудь у Красной Горки, и потешную крепость соорудим. Я сам буду представлять государыне сию экзерцицию...

— Поднатужимся, ваше превосходительство! Чаю, не позабыли пушкари, как у Кольберга пруссаков отчитали.

На поверку вышло несколько иное.

В разгар кампании под Красной Горкой, у Гаривалдая, маневрировали и стреляли корабли эскадры по фальшивому городку на берегу, под командой адмирала Мордвинова. Стрельба получилась неудачная — почти все бомбы летели мимо цели, ложились то вправо, то влево от нее. Это было и немудрено. Мордвинов рассчитывал просто ограничиться показной стороной, а Екатерина упрямо желала увидеть попадание в цель прямо на берегу. Откуда было ей знать, что для прицельной стрельбы кораблям необходимо занять устойчивое положение, стать на шпринг, а для этого требуются большие усилия и многочасовая работа экипажа и гребных судов. А так корабли стояли на якорях, их то и дело под действием ветра и волн крутило из стороны в сторону — где уж здесь попасть в цель...

Как на грех, прямо по курсу императорской яхты два фрегата из-за резкой перемены ветра сцепились бушпритами и долго не могли разойтись. Раздраженно помахав веером, Екатерина повернулась к Чернышеву:

— Однако, граф... Похоже, у нас в излишестве кораблей и людей, но нет ни флота, ни моряков...

Сказано это было по-русски и довольно громко. Екатерина явно хотела, чтобы ее услышали Мордвинов, Спиридов и другие моряки.

— Ваше величество, вы, как всегда, верно оцениваете ситуацию, — ответил Чернышев, склонившись в поклоне.

В последнее время императрица проявляла к нему, наставнику Павла, все больший интерес.

Екатерина была явно настроена продолжать разговор на эту тему.

— Все же господа адмиралы прояснят, быть может, для несведущей дамы сии экзерциции? — И она повела веером в сторону фрегатов, которые в трех кабельтовых от яхты все еще не могли разойтись.

Мордвинов, покраснев, беспомощно улыбался. Спиридов, с заложенными за спину руками с подзорной трубой, повернулся к императрице, почтительно проговорил:

— Ваше величество...

Екатерина разрешающе кивнула.

— Сии экзерциции не диковинка нынче на флоте. Не потрудитесь ли взглянуть на корабли, ваше величество? — Спиридов протянул Екатерине трубу. — Н верхней палубе служители управляются со снастями их вчетверо меньше положенного, а резвости не видать от худого их корма. Канониры не обучены — накануне из солдат взяты, — своих нехватка...

Екатерина внимательно разглядывала фрегаты.

...Командир фрегата «Ульрика», стоя на баке чертыхался, да еще каким слогом! Надо же оконфузиться, перед самым носом императорской яхты сцепились бушпритами с «Натальей»!

Оттуда тоже неслись громоподобные неписаные излияния командира Василия Лупандина. А все нехватка служителей! И ветер переменился.

На баке боцман с двумя матросами отчаянно рубили топором снасти.

Трехметровый утлегарь, освобожденный от снастей, полетел в воду.

«Ульрика» нехотя встала под ветер...

«Однако этот Спиридов храбрец не только в атаке. Он в самом деле не робок», — думала между тем Екатерина. Она перевела взгляд и в упор посмотрела на Мордвинова.

— Если вашему величеству угодно... Вице-адмирал Спиридов повторяет наши мысли, изложенные Адмиралтейств-коллегией тому два года...

— И каковы же те мысли?

— Имея о вышних и нижних офицерах попечение, ваше величество, справедливо распространить оное и на матросов.

Екатерина сдвинула брови, но Мордвинов, будто не замечая, продолжал:

— Не теряются ли люди от излишнего изнурения или по другим причинам? Принять бы противу того надежные меры, чтобы матросы, да и все нижние служители, каждый в своем деле сведущи были...

Екатерина резко выпрямилась, сложив веер, повернулась к Чернышеву:

— Надобно, граф, то перепроверить. Нелишне ли наговорили моряки? На том закончим, пора возвращаться...

В сопровождении Чернышева и Григория Орлова она прошла мимо склонившихся в поклоне адмиралов.

Провожая хмурым взглядом императрицу и ее фаворита, Спиридов не без злой иронии подумал: «Всюду ты стараешься выглядеть всезнающей и всевидящей, а сама-то ни бельмеса в нашем деле, сплошь верхоглядство. Да и твой ухажер под стать тебе, благо хоть помалкивал нынче».

Спиридов впервые вплотную встретился с «самым красивым человеком», как называла Григория Орлова его возлюбленная Екатерина. Он со своим братом Алексеем и тремя другими братьями явились главной пружиной заговора против Петра III. Об этом Спиридову подробно рассказывал брат.

Веселые, удачливые кутилы и задиры Алексей и Григорий были кумирами гвардейской молодежи. Алексей служил в Преображенском, младший брат Федор — в Семеновском полку. После переворота Григорий «из грязи» стал князем, его брата возвели в графы...

— Ну, заварили мы кашу... — проговорил, вернувшись, Мордвинов, вытирая пот с лица. — Разгневалась государыня. Так и в немилость впасть недолго.

— Семь бед — один ответ, Семен Иванович. Пришла пора кончать с лиходейством, — твердо ответил Спиридов. — Не для потех придворных эти зрелища учиняем... Отечество не простит, коли смолчим...

Не побоявшись гнева и немилости императрицы, Григорий Спиридов высказал то, о чем десятилетиями думали моряки-патриоты. И Екатерина интуитивно поняла, что должна принять эту правду моряков, стоявших грудью за честь флота. Перемены к лучшему медленно стали входить в жизнь флота. И «немилостей» не последовало.

На Рождество из Петербурга поступил рескрипт «О пожаловании по высочайшему Ея И.В. соизволению от его И. Высочества вице-адмиралу Спиридову в рассуждение усердной его к отечеству службы ордена Святой Анны».

— Ну, вот и я дождался великой милости, — шутил дома Григорий Андреевич, — первая Анна матушка моя была, царство ей небесное, другая подле меня обретается, а третья ныне на шее повисла...

Следующую кампанию Спиридов держал флаг командующего флотом Балтики попеременно на 66-пушечных любимом «Святом Евстафии» и «Трех Иерархах». Первым командовал прирожденный моряк Александр Круз. Наконец-то крюйт-камеры кораблей пополнились запасом пороха. В деках возле пушек аккуратными квадратами чернели в стеллажах ядра и бомбы. Выйдя на простор Балтики, Спиридов, в качестве старшего флагмана, разделил флот на две эскадры и неоднократно устраивал примерные сражения двух противоборствующих флагманов с артиллерийскими дуэлями. Одним из младших флагманов флота в этот раз был контр-адмирал Алексей Сенявин. После контузии под Кольбергом он долго болел и в прошлом году вернулся наконец-то в строй.

Теперь он заседал в Адмиралтейств-коллегии и, как прежде, часто по-дружески общался со Спиридовым. От Алексея Сенявина узнал Спиридов о трениях между императрицей и графом Иваном Чернышевым, который перестал появляться на заседаниях.

— Граф-то наставник у цесаревича, к нему государыня и благоволила небескорыстно, — рассказывал Сенявин дома, за чашкой чая, — предполагала, Иван Григорьевич будет у нее за соглядатая, а граф из другого теста замешан, наотрез отказался. Императрица и решила его удалить от Павла, назначила послом в Лондон. Ему там сподручно, британский флот для него был первой школой, а иховы капитаны первыми учителями.

Спиридов в тон приятелю продолжал разговор:

— Не без его содействия аглицкие капитаны к нам на службу просятся. Жалованье-то у них против наших капитанов вдвое больше, а ответу менее. У британцев строго судят моряков за промашки. Помните, Алексей Наумович, Бинга сердешного, по сути, без вины расстреляли.

— Но у них, слышно, капитанам вольготнее, капитаны командуют, — высказался Сенявин. — А как рапорт Грейга, настаивает он на своем?

Один из английских волонтеров, капитан Грейг, затеял переделывать на своем корабле оснастку, паруса с целью увеличить скорость корабля. При этом он доказывал, что у англичан каждый капитан по своему усмотрению вправе так действовать.

— Грейг — капитан опытный и похвально усерден, — ответил Спиридов, — что касается капитанских прав, то он одну закавыку упустил. Ежели у британцев капитан все переустроит и на деле ходу корабль прибавит, другая сторона, ежели прибавка незначительная, то с капитана всю неустойку взыщут сполна.

— А что с Грейгом-то? — заинтересовался Сенявин.

— Прыток он, до государыни добрался, все перелопатил, а толку немного. «Три Святителя» с ним гонялись, и ход почти равный. Все от ветра и диферента[45] зависит. На том и порешили, перемены по Грейгу не учинять и оставить все на прежних штатах. Нашенские корабельные мастера пропорции просчитывают не хуже аглицких. О том довелось мне пространную записку составить.

— На то ты, Григорий Андреевич, и верховод у нас на Балтике, главный флагман, за все в ответе.