Армии Наполеона вышли к границам России на левом берегу Немана. В ставке царя поднялась паника, которую живописно изобразил Денис Давыдов. «Я прискакал 18 июня в главную квартиру, которую составляла толпа людей различного рода. Тут были англичане, шведы, пруссаки, французы-роялисты, русские военные и гражданские чиновники, разночинцы, чуждые службе и гражданской и военной, тунеядцы интриганы, — словом, это был рынок политических и военных спекулянтов, обанкротившихся в своих надеждах, планах и замыслах… Все были в полной тревоге, как будто через полчаса должно было наступить светопреставление»…

Спустя неделю, посреди Немана, на плоту, впервые встретились Бонапарт и Александр I. Французский император обнял русского царя, и они скрылись в павильоне.

— Из-за чего мы воюем? — любезно, с улыбкой, спросил Наполеон.

Русский император ответил, как провинившийся школяр, по шпаргалке:

— Я ненавижу англичан настолько же, насколько вы их ненавидите, и впредь буду вашим помощником во всем, что вы будете делать против них.

— В таком случае, все может устроиться и мир заключен, — ответил довольный Наполеон.

Александр покидал Тильзит «и с миром, и с позором». Мало кто знал тогда о секретных статьях подписанного договора. Они предусматривали возвращение Франции Ионических островов, Черногории и Далмации, отвоеванных эскадрами Федора Ушакова, Дмитрия Сенявина, обязательство принять к исполнению декрет Наполеона о континентальной блокаде Англии…

О заключении мира в Кронштадте еще не знали, поэтому на кораблях, где император соизволил побывать, его встречали с помпой. Одним из последних судов он посетил «Диану». Экипаж шлюпа переоделся в парадную форму. Офицеры выстроились на юте, матросы стояли по реям. Головнин впервые сталкивался лицом к лицу с императором, которого сопровождали большая свита и морской министр Чичагов.

Не дослушав до конца рапорт Головнина, император вяло отмахнул рукой в белой перчатке и двинулся по правому борту к носу. Откровенное безразличие к происходящему выражала вся его фигура, а печать равнодушия на лице лишь подчеркивала отрешенность царя.

Некоторые сановники из свиты догадывались, что на поведении Александра сказывались недавние неудачи на суше. Видимо, поэтому он и выбрал для своего первого публичного появления флот, где последствия его промахов еще не волновали умы подчиненных. В то же время удивляло и пренебрежение правителя России к судьбам своих подопечных. Александр знал, что «Диана» вот-вот уйдет в плавание, ей не миновать берегов Англии, отношения с которой шли к явному разрыву. Чтобы хотя бы намеком предупредить о возможных неприятностях… Тем более удивительна бездеятельность Чичагова, обязанного сделать предупреждение командиру по долгу службы…

Когда шлюпка с императором отвалила от трапа, оба борта шлюпа озарились огненными языками, «выстрелами из всех орудий». Офицеры в белоснежных мундирах на шканцах поневоле поддержали дружное «Ура!» матросов, выстроившихся на реях.

Еще не рассеялся дым салюта, а царская яхта, выбирая якорь, медленно разворачивалась по ветру, нацеливаясь бушпритом на Петергоф.

Солнце перевалило зенит, Головнин приказал распустить команду и, довольный визитом царя, сказал Рикорду:

— Как я понял, государь весьма благоволил к нам и остался доволен, по крайней мере, неудовольствий не проявил. Распорядись-ка, Петр Иванович, всей команде выдать по лишней чарке к обеду за мой счет.

Перегнувшись через фальшборт, он придирчиво смотрел, плотно ли задраивают матросы орудийные порты. «А пожалуй, порты низковато расположены, — подумал он, — следует заделать их наглухо и законопатить, а то в большую качку вода зальет — жилой дек».

На палубе засвистела дудка, квартирмейстер отпирал кладовую, возле которой уже толпились матросы с кружками, провиантский содержатель Елизар Нечапинский открыл ендову с водкой…

Еще неделю переправляли на «Диану» провиант, грузы для Русской Америки, якоря, парусину, канаты, порох, оружие и многое другое. Потом командир Кронштадтского порта, как положено перед дальним плаванием, делал смотр и дал свое «добро». Получив наконец повеление министра, экипаж шлюпа томился неделю в ожидании попутного ветра…

Во второй половине дня 25 июля раздалась долгожданная команда: «Всех наверх! По местам стоять! С якоря сниматься! Паруса ставить!» Молча, без суеты, в считанные минуты каждый был на своем месте, давно определенном ему командиром, и принялся за работу.

В считанные минуты «Диана» снялась с якоря, свежий, порывистый норд-ост расправил новенькие паруса, и шлюп, отсалютовав крепости, устремился на запад.

Сноровисто работали матросы, рулевые, исполняя команды вахтенного офицера, впервые ощутили через штурвал упругую силу давления массы воды, отбрасываемой за корму трехсоттонным корпусом шлюпа. Командир то и дело поглядывал на паруса, переводил свой взгляд на пенящиеся волны за бортом, зорко следил за креном, стараясь выявить норов и привычки своего судна.

А за кормой высвечиваемые лучами заходящего солнца постепенно скрывались в вечерней дымке очертания кронштадтских фортов, последняя частица родной стороны. «Оставляя свое отечество, — вспоминал эти минуты много лет спустя командир „Дианы“, — не знали мы и даже не воображали, что в отсутствие наше столь нечаянно могли случиться такие важные перемены в политических делах Европы, которые впоследствии переменили и едва было совсем не уничтожили начальную цель экспедиции. Путешествие сие было не обыкновенное в истории российского мореплавания, как по предмету своему, так и по чрезвычайно дальнему плаванию. Оно было первое в императорском флоте, и если смею сказать, то, по моему мнению, и первое с самого начала русского мореплавания. Правда, что два судна Американской компании совершили благополучно путешествие кругом света прежде „Дианы“, — управлялись они офицерами и нижними чинами императорской морской службы, — но сии суда были куплены в Англии, в построении же „Дианы“ рука иностранца не участвовала, а потому, говоря прямо, „Диана“ есть первое настоящее русское судно, совершившее такое многотрудное и дальнее плавание».

Экипаж корабля — семья моряков. Разные по возрасту, положению в обществе, достатку, взглядам на жизнь, страстям и привычкам люди. Собранные воедино, они одухотворяют, казалось бы, бездушное творение рук человеческих, морское судно.

Любое парусное судно в своей непродолжительной жизни подвластно только двум динамичным силам природы — воде и ветру. Но именно на паруснике люди, управляющие им, уподобляют его живому организму.

Парусные суда служат разным целям — военным, торговым, разбойным, познавательным. Поэтому и экипажи этих судов различны по своему облику и нравам.

Шесть десятков моряков «Дианы» с первых мгновений, когда шлюп осенился парусами, слитно и четко, незримо направляемые волей командира, вступили на стезю долгую и нелегкую, на вахту тружеников моря.

Свежий норд-ост сопровождал «Диану» вплоть до Борнхольма и «дул крепко при совершенно ясном небе». Напоследок, июльской ночью, Балтика разразилась невидимой для того времени года грозой. Началось с гигантских молний прямо по курсу на горизонте. Грохот грома оглушил людей, задрожал рангоут, темные тучи в несколько мгновений окутали небо, разразился ливень. Сквозь завесу дождя беспрерывно сверкали молнии и ударяли в воду неподалеку от шлюпа.

Удивился и сам командир: «Я редко видел такую грозу, даже в самом Средиземном море, где они довольно часто случаются».

На утро стихия унялась, распогодилось, задул попутный ветер. А на подходе к Копенгагену начались неприятности.

После бурной ночи Головнин прилег отдохнуть, но стоявший на вахте Мур через два часа потревожил сон командира.

— Господин капитан, в бухте Кеге на якорях английский линейный корабль и не один десяток транспортов.

Поднявшись на палубу, командир молча разглядывал английские корабли. «Войны, кажется, не было, по какому же случаю здесь британский флот?» Он перевел подзорную трубу на берег. В прибрежном рыбацком поселке было на вид все спокойно.

— Распорядитесь, Федор Федорович, поднять сигнал Для призыва лоцмана и дать выстрел из коронады.

Не успел рассеяться дым от выстрела, как от английского линкора отвалила шлюпка и направилась к «Диане». Поднявшийся на палубу лейтенант прояснил Дело:

— В Зунд пришел королевский флот, двадцать пять линкоров, фрегаты и прочая мелочь, — рассказал он Головнину, — на транспортах двадцать тысяч войск.

— По какому случаю? — недоуменно спросил Головнин.

Лейтенант замялся.

— Мне лишь известно, сэр, что датчане не в силах сопротивляться французам, и наша обязанность, чтобы французы не употребили в свою пользу датский флот.

Лейтенант, видимо, прибыл узнать цель прихода на рейд русского военного корабля.

Вскоре англичанин отправился обратно, лоцман не появлялся, шлюп подошел ближе к берегу, где несколько лодок снимали сигнальные буи.

— Посмотри, Петр Иванович, датчане неспроста баканы снимают, знать, приход британцев им не по нутру.

Разглядывая английские корабли, Головнин увидел, что на них тоже подняты сигналы с призывом лоцманов и флаги, почти такие же, как на «Диане». Он подозвал Мура.

— Поднять наш российский флаг первого адмирала. Спустите шлюпку, — капитан поманил мичмана Рудакова. — Илья Дмитрии, садитесь в шлюпку, поезжайте на берег за лоцманом. Поясните датчанам, что мы русские и наша задача идти в Копенгаген и далее.

Не успела шлюпка отойти от борта, как показалась лодка с лоцманом.

— Мы вас приняли за англичан, — лоцман крепко выругался.

Ветер стих, пришлось отстаиваться на якоре. Когда стемнело, на берегу раздался барабанный бой, все загрохотало, небо осветилось сполохами пушечных выстрелов копенгагенских батарей.

Лоцман на верхней палубе бранился, размахивая руками, ругал англичан:

— Они вздумали промерить глубины, чтобы высадить десант, но у них это дело не пройдет.

Утром Головнин отправил на шлюпке в Копенгаген Мура. Он знал английскую родословную мичмана по отцу и то, что он неплохо знал голландский.

— Разыщите нашего посла и вручите ему мое письмо. Получите от него ответ и, не мешкая, возвращайтесь.

Шлюпка ушла, а Головнин пояснил Рикорду:

— Незачем нам идти к Копенгагену, здесь, видимо, свара начинается, а у нас другие цели.

Мур не задержался, скоро вернулся и подтвердил опасения командира:

— Наш посол и все дипломаты покинули город. Комендант Белли, начальник обороны, просил передать, что город осажден англичанами и письмо переслать невозможно.

Выслушав Мура, командир решил разобраться во всем обстоятельно.

— Снимайся с якоря, Петр Иваныч, и отходи подалее от берега, а я разведаю, что и как, и скоро вернусь, — распорядился он Рикорду, — нам так или иначе запасаться мясом и зеленью надобно, а здесь только ядра да пули.

На пристани Головнина окружили вооруженные датчане. «Не знаю, почему им в голову вошло, что шлюп наш послан вперед от идущего к ним на помощь российского флота, со всех сторон меня спрашивали, то на французском, то на английском языке, а иногда и по-русски, сколько кораблей наших идет, кто ими командует, есть ли на них войска. Караульный офицер с нуждою мог ко мне приблизиться сквозь окружившую меня толпу. Нельзя было не приметить страха и огорчения, изображенного на их лицах, а особливо, когда они узнали прямую причину нашего прибытия». Русского капитана тепло приняли генерал Пейман и командор Белли, начальник обороны датчан.

— Англичане требуют от короля, чтобы мы отдали им весь наш флот. Боятся, французы им воспользуются. Больше того, они требуют и наш замок им передать, — возмущался генерал. — Они пришли на рейд крадучись, мы их снабжали провизией и водой безвозмездно, а теперь они объявили нам ультиматум.

К сказанному генералом несколько огорченных слов добавил командир Белли.

— Мы предполагали, что Россия придет нам на помощь, но, видно, у вашего царя своих забот немало.

— У правителей всегда забот полон рот, — Головнин несколько развеял грусть командора, — но я прошу вас переправить мои письма к нашему послу.

Командир дал слово при первой же оказии отправить Донесение русского капитана и дружески посоветовал:

— С часу на час англичане могут атаковать нас, потому вам безопаснее сняться с якоря и перейти в Эльсинор. Там вас снабдят и провизией.

Возвращаясь на шлюпке, Головнин поеживался. Зеркальная поверхность бухты не радовала моряка. «Видимо, остается только на верпах вытягиваться».

Едва ступив на палубу, командир озабоченно сказал встречавшему его Рикорду:

— Играй аврал, Петр Иваныч, сей же час снимаемся с якоря.

— Шлюпку на борт?

— Ни в коем разе, спускай еще шестивесельную, — командир кивнул на поникший вымпел, — ветра нет, будем перетягиваться на якорях, завозами.

Рикорд недоуменно спросил:

— К чему спешка? Быть может, ветерок потянет.

Не любил командир лишних вопросов, но тут пояснил:

— Датчане ждут скоро штурма, а нам сия перепалка ни к чему.

Нудная и изматывающая работа перемещать судно завозом якорей. Сначала малый якорь, верп, спускают на шлюпку, потом завозят в нужном направлении на всю длину якорного каната, бросают верп в воду и начинают шпилем выбирать якорный канат, подтягивая судно к верпу. В это время на шлюпку грузят другой якорь, опять завозят, бросают и вновь подтягивают к нему судно. И так вся операция повторяется, пока судно не достигнет намеченного пункта.

Спустя три часа «Диана» поравнялась с английской эскадрой. Командир насчитал больше двадцати линкоров и столько же фрегатов.

— Транспортов не менее двухсот, — доложил Рикорд и показал на вымпел. Он, едва шевеля косицами, начал расправляться.

— Подымай гребные суда, будем ставить паруса. Главное, что мы выбрались с директрисы [51] благополучно.

Лавируя, шлюп медленно двигался из бухты против сильного течения. Наступил вечер, и за кормой загромыхали бомбардирские суда, посылая смерть и разрушения в Копенгаген…

В Эльсиноре шлюп встретили радушно и военные, и купцы, но город пустовал, жители перебрались в пригород.

— Прежде здесь был постоялый двор балтийской торговли, — задумчиво проговорил Головнин, — а нынче улицы пусты, а нам бы побыстрее обзавестись провиантом и пора в Портсмут следовать.

«Деятельность — неразлучный товарищ коммерции, — проницательно заметил он, — повсюду в нем являлась; но ныне едва человека можно было встретить на улице; купеческие конторы и лавки заперты, лучшие из них вещи перевезены в замок, и все молодые граждане, способные к понесению оружия, расписаны по пушкам в крепости, где они должны были находиться почти безотлучно. Город был так пуст, и печаль, или, вернее, отчаяние жителей столь велико, что я не имел никакой надежды купить что-либо из нужных для шлюпа вещей». Но нашелся добрый помощник, морской офицер Туксон. Оказалось, что его сын служит в Кронштадтской эскадре. Он-то и поднял быстро на ноги всех своих знакомых купцов. На «Диану» потянулись юркие люди с зеленью, мясом, водкой, и все продавалось «не дороже обыкновенных цен в мирное время».

Матросы слонялись вокруг кипящих котлов, где варились щи, и весело приговаривали:

— Англичан-то местные жители потчуют пулями, а нас одаривают доброй провизией…

Северное море встретило мореходов непривычным для летнего времени сильным норд-вестом и штормами. Две недели дрейфовал шлюп к берегам Норвегии. Когда штормовой ветер затих, на смену ему пришла, как обычно, тягучая зыбь с запада.

Но штиль оказался кратковременным. Не прошло и суток, ветер зашел к югу, посыпал мелкий дождь, сильно похолодало, а ночью начался сильный шторм. На рассвете не покидавший шканцы капитан первым заметил вдали странное судно без мачт.

— Должно быть, купец стал на якорь, — высказался лоцман. Спустя полчаса Головнин засомневался и подозвал вахтенного Рудакова.

— Судно явно дрейфует и, видимо, бедствует, спускайтесь к нему, быть может, там люди погибают.

Рудаков вызвал наверх матросов, скомандовал рулевому и недовольно пробурчал:

— Всю ночь выбирались на ветер, едва на три мили поднялись, а теперь все насмарку.

— Человек цену не имеет, мичман, — жестко ответил командир, — каждый моряк по совести обязан помогать собрату.

К судну подошли на два-три кабельтова, приготовили к спуску шлюпку, но на верхней палубе судна никто не показывался.

— По-моему, судно покинуто командой, — опуская подзорную трубу, сказал Головнин стоящему рядом Рикорду. Тот, не отрываясь, продолжал всматриваться, отозвался:

— Ни одной души на верхней палубе.

— Распорядись, Петр Иваныч, быстренько выпалить из пушки, ежели кто живой там есть, очухается.

На верхней палубе засуетился унтер-офицер Федот Папырин и два канонира. Рявкнула пушка, потянулись томительные минуты. Но судно будто вымерло.

— Ну и слава Богу, — складки разгладились на лице командира. — Теперь совесть чиста, выбирайтесь на ветер, — распорядился он вахтенному мичману.

Паруснику в открытом море встречный ветер не доставляет особых забот. Это только отдаляет срок прибытия в конечный пункт. Как, к примеру, случилось с «Дианой». Больше месяца преодолевала она путь от Датских проливов до Портсмута. Каждый час в среднем шлюп продвигался менее чем на 1 милю. Но штормовое море сыграло на руку командиру. За минувший месяц он выявил для себя, что судно «ни в корпусе, ни в вооружении никакого значащего повреждения не претерпело». А главное, «Диана» явила «два отменно хороших свойства, почти необходимых для всякого судна, предназначенного к плаванию в обширных морях, подверженных всегдашнему большому волнению и частым штормам: во-первых, она была весьма покойна на валах, и качка ни с носу на корму, ни с боку на бок не могла причинить большого вреда снастям.

Второе ее доброе качество состояло в легкости, с какой она поднималась на валах; ни один вал, как бы он велик ни был, в нее не ударил, и воды никогда много не поддавало, лишь одни только небольшие всплески и брызги мочили палубу».

К Портсмутскому рейду «Диана» приблизилась лунной ночью при сильном встречном норд-осте, к тому же начался отлив. Пришлось ждать рассвета, лоцман не рискнул входить в темноте.

Вахтенный Федор Мур, обычно невозмутимый, переходил с борта на борт, всматривался в берега, видимо, тревожили душу всполохи воспоминаний о прародителях. Но он же первый заметил на рейде российский корабль.

— Справа на рейде фрегат под российским флагом!

Отдав якорь, «Диана» салютовала пушками флоту союзной Великобритании. Переодеваясь в мундир, Головнин приказал спустить шлюпку. Этикет предусматривал нанести визит командиру порта и местному начальству. За корабль командир был спокоен. Рикорд придирчиво проверял надежность отданного якоря, без суеты, но властно распоряжался мичманам и унтер-офицерам по уборке парусов, приведению в порядок такелажа.

— Англичане небось все глаза на нас пялят, как, мол, русские увальни с парусами управляются, — посмеивался Рикорд, расхаживая на шканцах и то и дело бросая короткие реплики матросам. — Подвязывайте, братцы, все без соплей, реи равняйте по линеечке, канаты в бухточки свивайте.

Головнин, выйдя на палубу, ухмыльнулся, придраться было не к чему.

— Я нынче отправлюсь на фрегат, сие «Спешный», который раньше нас ушел из Кронштадта с «Вильгельминой», но где его спутник, непонятно.

Командир 44-пушечного фрегата «Спешный» капитанлейтенант Ховрин встретил Головнина на шканцах. Он внимательно следил за мастерской постановкой «Дианы» на якорь и похвалил Головнина:

— Твой экипаж лучше моих стервецов срабатывает. — И тут же пригласил Головнина на чашку чая в каюту. Они были коротко знакомы по Кронштадту и прежней службе.

Головнин знал, что «Спешный» отправлен с необычным грузом на эскадру вице-адмирала Сенявина в Средиземное море. Фрегат вез годовое жалование морякам, более двух миллионов золотом и серебром. Сопровождал туда же транспорт «Вильгельмину» с имуществом. На вопрос Головнина командир удрученно махнул рукой.

— Ты же знаешь Чичагова, он шаркает перед государем, а тот приказал доставить в Англию князя Долгорукого со своей половиной и детьми. В Немецком море шторм нас прихватил, — Головнин понимающе слушал. Видимо, это был тот самый затяжной шторм. — «Вильгельмина»-то похуже твоей «Дианы», — продолжал Ховрин, — начала отставать, я же не мог ее бросить, а князюшка взбеленился, требовал идти немедля сюда, княгиня его укачалась. Я приказал Пельгарду переждать шторм в Норвегии и догнать меня в Портсмуте. Да вот уж неделя минула, а их нет. Случаем не встречал?

Головнин сочуственно развел руками.

— Не видал и не слыхал, Николай Григорьевич. А тебе, брат, не позавидуешь, пожалуй, на пороховой бочке спать покойней, чем на твоем багаже. На берегу-то что слышно?

— На берег я сам ни разу не сходил. Послал депешу нашему посланнику в Лондон. Мичманцы мои калякают, покуда на берегу затишок, но англичане зашевелились. В Арсенал и в доки наших не допускают…

Первый визит на берегу, как положено, Головнин нанес главному командиру порта адмиралу Монтегю. Внешне англичане, узнав о цели вояжа, приняли командира шлюпа весьма любезно.

Возвращаясь на шлюп, Головнин купил несколько свежих газет. Бегло пробежал по заголовкам, после ужина задержал в кают-компании офицеров и гардемаринов.

— Нам следует извлечь все выгоды из стоянки в Портсмуте. Завтра же приступать каждому по своей части к ремонту и поправке заведывания. Ты, Андрей Степанович, — командир обратился к штурману, — к утру готовь все три хронометра. Я завтра еду в Лондон, забот немало. Выверить хронометры, весь инструментарий штурманский приобрести, закупить теплую одежду для матросов, провизию, вино, водку и ром, свинец для Охотска. Думаю изготовить две шлюпки легкие, наши-то прочны, дубовые, но тяжелы.

Отпустив всех, Головнин задержал Рикорда, протянул ему газеты.

— Неладное затевается, Петр Иваныч, газеты шумят, что Англии с Россией не по пути, государь, мол наш якшается в союзе с Наполеоном.

— В таком случае нам не след здесь задерживаться, — сразу же высказался Рикорд.

— О том я всю ночь размышлял, более того, задумку имею, через министра нашего в Лондоне испросить у правителей Англии грамоту охранную.

— Какой смысл?

— А такой, что воюющие державы неприятельским судам, подобным «Диане», плывущим для открытий, паспорт дают. По оному виду мы можем свободно входить в порты, принадлежащие англичанам, ежели между нашими державами война откроется.

— Ты-то откуда про сию бумагу прознал? Головнин ухмыльнулся.

— Голь, брат, на выдумки хитра. Нам свою цель достигнуть надобно. Поскольку вверило мне начальство шлюп, обязан все предпринять для предохранения от опасности…

В кают-компании неслышно появился Иван и поставил перед собеседниками стаканы с горячим чаем.

— Рому добавил? — буркнул Головнин.

— Точно так, ваше благородие. — Григорьев направился к выходу.

— Погоди, — остановил его Головнин. — Сей же час, не мешкая, перетряхни весь гардероб, отбери белья две пары, плащ мой, мундир. Почисти штиблеты. Прибери себе амуницию форменную, завтра после обеда отъзжаем с тобой в Лондон, недели на две, не менее.

Когда дверь затворилась за вестовым, Головнин вспомнил:

— Ежели Мур запросится на берег, отпусти его, пускай своих родичей проведает. Кто другой из офицеров и гардемаринов — по своему усмотрению. Только строго предупреди — по кабакам не шастать. Здесь не Кронштадт. Оберут до нитки, а то и ножом пырнут…

В Лондоне, в русском посольстве, за год отсутствия Головнина произошли перемены. Прежний посол, граф Воронцов, не согласный с политикой Александра I, подал в отставку. Недавно на его место назначили тайного советника Дмитрия Алопеуса. К нему-то обратился Головнин в первую очередь.

— Ваше превосходительство, честь имею, флота его величества государя императора, лейтенант Головнин, командир шлюпа «Диана», в Портсмуте пребывающего, — официально представился Головнин.

— Слушаю вас, чем могу служить? — несколько суховато спросил советник.

Головнин протянул ему папку с документами.

— Прошу ваше превосходительство переправить мои рапорты в Государственную Адмиралтейств-коллегию и их высокопревосходительству, господину Морскому министру, с докладами о благополучном прибытии.

Алопеус бегло пролистал документы.

— Видимо, у вас есть просьбы?

— Точно так. Для дальнейшего плавания господином Морским министром заказаны прежде в Лондоне разный мореходный инструмент, а также имущество.

— Да, мне это известно, я получил соответствующее уведомление. По всему кругу ваших забот у нас ведает консул Самуэль Грейг. К нему я дам вам записку, он исправно все определит. Правда, нынче он занемог, но все равно, у него есть помощники.

— Дозвольте еще, ваше высокопревосходительство, в части безопасности нашего вояжа. Как я усматриваю из газет, не все ладно между нашими дворами.

— Похвально ваше отличное знание языка, действительно, это так.

Головнин подробно изложил послу свою задумку. Тот выслушал, не перебивая.

— Пожалуй, ваш замысел удачен, — согласился Алопеус. — Оставьте у секретаря все ваши доводы, и я займусь этим безотлагательно…

В тот же день Головнин побывал у консула Грейга. Оказалось, что он в курсе всех мероприятий, связанных с плаванием «Дианы», но «и был отчаянно болен». Головнин встревожился, а консул его успокоил:

— От моей болезни никакой остановки в деле не произойдет, потому что попечение о них взял на себя мой брат, он в этих делах поболее меня сведущ.

— А как быть с инструментами?

— По предписанию министра Чичагова инструменты для вас готовы, платье для людей заказано. Единственно, что не сделано, так это про свинец я не ведаю. А водку, ром и вино брат мой будет просить в Коммерческом департаменте.

«Будучи обнадежен таким образом г-ном консулом», Головнин занялся своими делами — покупкой карт, книг, выверкой мореходных инструментов.

Спустя неделю консул внезапно скончался, и навалились новые заботы, как быть? Посол не имел никаких связей по линии снабжения, беспокоить в такие дни брата Грейга командир «Дианы» не решился, а время уходило. Попытался кое-что сделать самостоятельно, но где там.

Еще пятнадцать лет назад Юрий Лисянский, впервые вступив на Британские острова, едко заметил: «Народ, с которым мы теперь имеем дело, весьма просвещен в денежных обстоятельствах и к карманному величию имеет бесспорную почтительность. Коротко сказать — всякий шаг наш здесь стоит не менее шиллинга. Съехавши в Гулль, взяли с нас по гинее за несколько рубах и мундир, которые были в чемодане у каждого, взяли за то, что мы — русские, за то, для чего едем в Лондон, и, по крайней мере, по гинее за то, отчего мы не говорим по-английски. На дороге же в Лондон всяк, кому токмо было время, драл с нас бессовестно…»

Вскоре и Головнину пришлось испытать на себе вероломство английских чиновников. Началось с того, что Грейг сам напомнил о себе и сообщил, что все припасы для шлюпа отправлены, за исключением водки, рома и вина.

Известно, что спиртное матросы на корабле потребляют не для веселого настроения, а как средство профилактики от простуды. В теплых широтах и летом такие напитки выдаются в половинной дозе, а крепкие и вовсе не отпускаются. Не секрет, что продажа алкоголя дело прибыльное. Когда за него были уплачены деньги и большая часть погружена, таможенники внезапно затребовали купеческую пошлину.

— Что они, рехнулись? — возмутился командир. — Наше судно под военным флагом, не для торга берем спиртное.

Грейг смущенно мялся, разводил руками, а Головнин ответил прямо.

— Взятку, видимо, позабыли им дать? Так пускай сами теперь выгружают, а я откажусь и вовсе, по пути на Мадере закупим ром.

Рикорд давно доложил о готовности шлюпа к вояжу, а командир метался то в Портсмут, то в Лондон, беспокоился о грядущем.

Посол Алопеус наконец-то уговорил статс-секретаря Канинга доложить королю, и шлюп получил охранную грамоту от Адмиралтейства.

— Воля короля для лордов Адмиралтейства — закон, котя они нехотя сие произвели, — сообщил посол Головнину, — мне стоило немало хлопот употребить, дабы увещевать статс-секретаря. Но документ, слава Богу, для вас благоприятный составлен.

Алопеус вынул из папки бумагу и, пробежав ее глазами, продолжал:

— Извольте, предписано всем начальникам морских сил и портов Великобритании, — «до коих означенный шлюп будет иметь дело, оказывать ему всякое со стороны их зависящее пособие и не препятствовать в его плавании, о чем г-н Канинг, извещая вас, уведомляет, что на сие воля Его в-ва короля последовала. Вследствие чего мы вам повелеваем и предписываем: в случае встречи с вышеупомянутым российским шлюпом не чинить ему в плавании ни малейшего препятствия и оказывать всякое возможное пособие, дружество и гостеприимство».

На «Диане» командир сразу же пригласил в каюту Рикорда и протянул ему предписание Адмиралтейства:

— Читай, Петр Иваныч, нынче можем без опаски отправляться, британцы нам не помеха.

Пока Рикорд читал бумагу, Головнин разложил на столе карты, вызвал штурмана:

— Тащи, Андрей Степанович, весь инструментарий, определим наши генеральные курсы от Европы до Америки.

Без особых хлопот плавают мореходы проторенными путями в знакомых морях, Балтийском, Северном, Средиземном.

Острый штурманский глаз с лету схватывает знакомые ориентиры на берегу, приметные складки местности на островах, выставленные буи и вехи на воде. Правда, когда штормит и берега закрыты завесой дождя или тумана, приходится пережидать под берегом на якоре. Но опытные лоцманы, например, в Северном море приноровились определять место судна по грунту на дне. У берегов Норвегии — одно, около Ютландии — другое, вблизи Голландии — третье. Даже посредине Северного моря на Доггер-банке цвет песочного грунта говорит рыбакам, где они находятся. Потому-то иногда на малых каботажных судах, которые плавают вдоль берегов, моряки и рыбаки обходятся без карт. Иное дело в океане. Мореплаватель, впервые пересекающий его акваторию, исходя из назначенного пункта, учитывая вероятные погодные условия, заранее определяет генеральные курсы плавания, или, как принято говорить у штурманов, делает предварительную прокладку на карте.