- Сварун хочет, чтобы всем заправляли славины, - негодовали анты.
      - Не бывать тому!
      - Как он смеет приказывать свободным мужам!
      - Мы ему не слуги!
      - Надо сказать воинам!
      - Никто не пойдет с ним, напрасно старается!
      Славины бранили антов:
      - Баламуты!
      - Им бы только свару заварить.
      - Пусть их ведут в Византию крутить царские мельницы!
      - К бабам пусть идут, те им спины погреют, коли они так зимы боятся.
      - Далась им зима! Волк он и есть волк!
      Опечаленный Сварун остался один. К нему подошел Исток.
      - Печально твое лицо, отец, - сказал он. - Что решено на совете, почему грустишь?
      - Исток, сын мой, запомни: не видать счастья славинам, пока не будет у них согласия. Облака затянут солнце их свободы, и такие густые, что не пробиться сквозь них лучу радости.
      - Когда я буду старейшиной, отец, я постараюсь научить их воевать. Мы должны учиться у врага, иначе нас будут бить.
      - Я скоро умру, Исток; дыхание Мораны уже близко. И умру без надежды. Только бы уйти мне свободным к праотцам!
      Голова старика поникла. Исток не посмел нарушить его великую печаль.
      В тот день среди воинов было много споров и толков. Обсуждали слова старейшин, одних хвалили, других ругали. Анты склонялись к возвращению домой, славины высказывались за поход на юг.
      Внезапно распри утихли. На востоке у Дуная показались всадники. Воины схватились за оружие. Девушек и раненых быстро переправили через мост, на случай битвы. Исток, забыв о боли, собрал лучших стрелков и расставил их таким образом, чтобы они осыпали стрелами фланги конницы.
      Но чем ближе подъезжали всадники, тем яснее становилось, что это не византийцы. Не сверкали их доспехи, да и скакали они беспорядочной толпой.
      - Гунны! Гунны! - пронесся над лагерем громкий клич.
      Опустив оружие, все с любопытством ждали их приближения.
      Впереди мчался вождь гуннов Тунюш. Под ним был худой и стройный конь - тонконогий, с гибкими и крепкими, словно воловьи жилы, мускулами. Гунн полагал, что приехал в византийский лагерь, поэтому очень удивился, увидев войско славинов.
      В мгновенье ока Тунюш понял, что произошло. С притворной любезностью он спросил, где старейшина Сварун. Подъехав к самому шатру, он с коня приветствовал старейшину.
      Тунюш был коренастый угловатый человек с бычьей шеей. Крупная голова его глубоко ушла в плечи, нос был сплющен, на подбородке росли редкие волосы, маленькие и живые глазки все время бегали, сверкая двумя черными искорками подо лбом. На голове его была остроконечная шапка, на груди тонкий пластинчатый доспех, поверх которого развевался багряный плащ. Худые бедра прикрывали косматые козловые штаны.
      - Ты самый великий герой, Сварун, ибо ты победил Хильбудия. Самый великий в мире, так говорит тебе Тунюш, потомок Эрнака, сына Аттилы.
      - Куда путь держишь? Сходи с коня, подсаживайся к нам и ешь!
      Тунюш спешился.
      - В Константинополь, хочу обмануть царя и получить денег, - сказал он и захохотал.
      Управда - могучий государь, разве ты не боишься его?
      - Могучий? Ты могуч и я могуч, потому что нам знаком меч и шестопер. А он сидит на золотом троне, крутит исписанные ослиные кожи и холит свою красотку, такую блудницу, что Тунюш ее к хвосту своего коня не привязал бы. Стоит только Управде услышать: "О царь, варвары подходят!", как он сразу отворяет сундук, насыпает золота и молит: "Успокой их, Тунюш, дай им денег, вот бери золото и серебро!"
      - Не верю! Управде служил Хильбудий! Это демон! У кого такие воины, тот может спокойно сидеть на золотом троне!
      - Хильбудий был один! Теперь путь в страну свободен. Можешь идти до самой столицы, коли есть охота!
      - Эх, я-то пошел бы, да вот анты, анты...
      Глаза Тунюша вспыхнули.
      - Позволь моим людям переночевать в лагере. Завтра мы поедем дальше.
      - Вы - наши гости. Что наше - то ваше.
      Гунны смешались со славинами. Тунюш приветствовал славинов, а потом не спеша перешел к антам и лег среди их старейшин.
      Между тем в душе Истока зрело дерзкое решение.
      Он разыскал Радована.
      Тот сидел в сторонке за кустом и связывал оборванные струны лютни. Старик был мрачен и зол. Когда Исток подошел к нему, он изподлобья взглянул на него и продолжал заниматься своим делом.
      - Ты один, Радован? Певец, а прячешься под кустом!
      Радован не ответил ни слова. Лишь резанул его острым взглядом из-под нахмуренных бровей.
      - Что не в духе, Радован? Или лишнего хлебнул?
      Старик посмотрел на него в ярости.
      Но Исток спокойно подсел к нему, помолчал, а потом сказал:
      - Не сердись, дядюшка, я хочу расспросить тебя о важных делах!
      - Спрашивай!
      - Ты идешь в Константинополь?
      - Да, в Константинополь! Я не могу жить среди таких дикарей. Все струны мне порвали, вурдалак их знаешь!
      - Возьми меня с собой?
      - Сын Сварунов, не дело ты задумал! Тебе, сыну вождя, - дома сидеть, а мне, певцу, - по белу свету бродить.
      - И все-таки я пойду с тобой. Я хочу идти, мне надо идти!
      - Византией лишил тебя разума. Не болтай попусту! Сиди дома, не убивай отца своего. Подумай, ведь ты у него теперь единственный сын.
      - Потому мне и надо в Константинополь.
      - Щенок поймал тебя в свой капкан и помутил тебе разум. Я скажу отцу, чтоб он нарезал прутьев и вразумил тебя.
      - Дядюшка, смилуйся, возьми меня с собой. Я умею петь. Я хорошо пою!
      - Глупец что вода - знай себе прет вперед. Растолкуй мне, какая надобность толкает тебя в Константинополь?
      - Хочу научиться воевать по-византийски!
      Радован разинул рот и долго смотрел на юношу широко раскрытыми глазами, держа в руках концы оборванной струны.
      - Воевать по-византийски! Но ты умеешь воевать по-своему. И только что доказал это, мне отроки рассказывали.
      - Византийцы воюют лучше. И я хочу у них поучиться.
      Радован размышлял, связывая струны.
      - Ничего не скажешь, придумал ты не плохо. Сам царь обрадовался такому воину. Но знай, там варваров первыми посылают в бой, и они редко возвращаются живыми.
      - Перун станет хранить меня.
      - Хорошо! Ты славный юноша, кто знает, может, тебя и ждет счастье. Я возьму тебя с собой, но как только мы выйдем в путь - ты мой сын. Понял?
      - Понял, любезный отец!
      - Тунюш тебя видел?
      - Нет!
      - И не должен! Тунюш - хитрая лиса. Он едет в Константинополь, чтобы там продать нас Управде за рваную конскую сбрую. Потому-то я от него и спрятался. О своем замысле - никому ни слова.
      - Ни слова, отец!
      - Гуннам на глаза не показывайся. Ночью мы скроемся. Но подумай хорошенько, твой отец умрет с горя!
      - Не умрет. Девять сыновей его пали - и он не умер.
      - Ладно. Готовься. Надень холщевую рубаху и захвати с собой овчину, в Гемских горах будет холодно. Оружие не бери. Только нож спрячь за пояс. Может пригодиться.
      - И двух диких коней возьму.
      - Не надо. Музыканты и певцы ходят пешком. Да и спешить нам некуда.
      - Только молчи, отец!
      - Ты тоже помалкивай и избегай Тунюша. Вечером, когда все улягутся, жди меня за этим кустом!
      Радостно попрощался Исток со стариком. В душе у него все кипело. Заманчивые картины сменяли одна другую. Он мечтал о ратных делах, о прекрасном Константинополе, мечтал о том, как вернется домой умелым и ловким воином, и его изберут вождем. А вдруг он погибнет бог весть где, вдруг никогда больше не увидит своего племени, отца, сестры своей Любиницы? Сомнения боролись в нем с решимостью.
      А Радован долго раздумывал, связывая струны, и наконец решил:
      "Пусть идет дерзкий отрок! Вдвоем веселей будет. Посмотрим цирк в Константинополе, а там затоскует по дому, и весной я приведу его обратно. А в войско ни за что его не пущу. Совесть потом заест".
      Важно развалившись среди антских старейшин, Тунюш выпустил свои щупальца и вскоре выведал мнение антов о походе на юг. Он-то хорошо знал, что гарнизоны вдоль дороги, ведущие через Гем в Константинополь, настолько незначительны, что после разгрома Хильбудия объединенное войско варваров шутя могло бы с ними справиться и захватить богатейшую добычу.
      Однако Тунюш заботился о своих интересах.
      - Стало быть, вы не пойдете со Сваруном на юг?
      - Нет! - ответили старейшины.
      - Разумное решение! Вы знаете, что Тунюш, потомок Аттилы, ваш верный друг и союзник. Кровь Аттилы протухла бы в моих жилах, если б я скрыл от вас правду. На пути в столицу стоят еще десять полководцев со своими отрядами, и они сильнее Хильбудия. Не несите свои тела на ужин волкам. Возвращайтесь и празднуйте победу!
      - Слыхали? А Сварун-то? Гордыня толкает его на юг!
      - Сварун - великий воин. И воля у него железная. Потому не спорьте на воинском совете, а мирно и тихо уходите. Один Сварун не пойдет на юг, а повернет за вами.
      Старейшины, поблагодарив Тунюша за великую любовь к ним, разошлись по своим отрядам и рассказали воинам о том, что им сообщил гунн. Украдкой переговариваясь, анты отделились от славинов. К ночи войско распалась на два лагеря.
      Тунюш ужинал у Сваруна, восхвалял его храбрость и насмехался над антами. Он выпил много меда и вина. Маленькие глазки его остановились на Любинице. Девушка вздрогнула и сжала на груди амулет, дар знаменитой ведуньи.
      Наступила темная хмурая ночь. В лагере улеглись рано.
      Рассветало медленно и неохотно. Сварун стоял перед шатром и думал, как уговорить антов.
      Вдруг его окружили взволнованные старейшины славинов.
      - Анты исчезли! Их лагерь пуст! Тунюша поглотила ночь, - наперебой говорили они.
      Сварун прижал руки к груди, сжал губы и вошел в шатер.
      Вышел он оттуда лишь около полудня. Лицо его будто окаменело. Глубокие морщины стали еще глубже и тверже и походили на трещины в скале, размытые водой в ходе столетий. Он один решил идти в землю византийцев, чтобы вернуться домой хоть с какой-нибудь добычей в знак славной победы. В граде он надумал оставить Истока, чтобы тот охранял и защищал его от бед.
      Сварун велел позвать сына.
      Все обегали отроки. Осмотрели лагерь, окрестности, кусты, равнину минул день, напрасно ожидал Сварун, Истока нигде не было.
      Тогда Сварун призвал старейшин и сказал им, что слагает с себя власть.
      После этого он, молчаливый и угрюмый, сел на коня, позвал Любиницу и всех своих и той же ночью перешел Дунай. Он закрылся в своем доме и, как раненный лев, что отлеживается в своем логове, долгие дни и еще более долгие зимние ночи лежал там на овчине.
      9
      Варвары, жившие по соседству с Византией в Европе и Азии, охотно приходили зимой в императорскую столицу. Одни приносили роскошные меха на продажу, другие намеревались менять драгоценные камни на ткани и стекло, оружие и конские уборы. Но таких было немного. Обычно в столицу приходили бродяги, странники, люди без роду и племени, не думающие о завтрашнем дне. Повелевать ими мог любой, кто даст им больше еды и вина. То были обманщики, злодеи, убийцы, разбойники и воры, музыканты и фигляры - не все были жуликами, но все были лентяями, предпочитавшими выпрашивать хлеб, нежели сеять его своими руками.
      Многих манили приключения и константинопольский цирк. То были беспокойные души, не ведавшие в мире счастья и покоя, не нуждавшиеся ни в теплой постели, ни в кровле над головой: только бы вон из дому да бродить по свету без всякой цели и смысла.
      Ночью Радован и Исток спустились на дорогу, шедшую от Дуная к Константинополю. Шли они быстро, чтобы подальше уйти от лагеря, прежде чем их хватятся.
      На рассвете они услышали конский топот.
      - За нами скачут! - сказал Исток.
      - Не бойся, сынок! Только очень глупому или очень мудрому может прийти в голову мысль, что Исток пошел в Константинополь!
      Топот приближался. И хотя Радован твердил, что опасаться нечего, тем не менее он шмыгнул в густые заросли возле дороги и потянул за собой Истока.
      Они недолго просидели в своем убежище - вскоре застучали копыта.
      - Тунюш, - шепнул Радован.
      - Тунюш! - повторил Исток.
      Гунны не глядели по сторонам, как привязанные сидели они на своих конях. Некоторые, склонив голову на конскую шею, дремали, хотя кони мчались очень быстро.
      Радован погрозил кулаком, когда мимо промелькнул багряный плащ.
      - Тунюш - подлец и негодяй. Остерегайся его, сынок!
      - Но он хорош с моим отцом!
      - Слеп твой отец, коли считает его хорошим. Радован исходил всю землю от Вислы до Боспора, он все знает. Еще раз тебе говорю: Тунюш - негодяй, подлец и жулик.
      - Он Управду обманывает, а славинов почитает!
      - Ха-ха! Управду-то он, может, и обманывает, да только и прислуживает ему. Это он для отвода глаз про Управду болтает и поносит его, а в Константинополе ползает перед ним на брюхе, землю роет перед ним, как свинья, и лижет ему туфли. А среди славинов раздор сеет.
      - Раздор? - удивился Исток.
      - Или ты не знаешь, что анты сегодня ночью тайком перешли Дунай, чтобы избежать совета? Кто их подговорил? Мерзкий Тунюш! Я все разузнал у антов.
      Топот копыт затих вдали. Старик и юноша вылезли из кустов и пошли дальше.
      Стояло хмурое утро. Вдоль дороги тянулись невозделанные запущенные земли. Путники двигались медленно.
      Исток повесил голову. Мглистое утро, мертвая тишина, тайный побег, разлука с отцом и Любиницей без единого слова прощания - все это породило в его душе тоску. Он почти раскаивался, сознавая, что своим поступком причинил отцу большее горе, чем все его девять братьев, павших в бою. А теперь еще новое открытие: Тунюш негодяй! Будь у него в руках лук и стрела и окажись этот гунн рядом - он не задумываясь сразил бы его. Юношу тянуло назад, в лагерь, хотелось рассказать отцу о предательстве гунна. Он еще ниже опустил голову, замедлил шаг, все сильнее отставал от Радована.
      Тот молча наблюдал за ним. Старик, искушенный в такого рода делах, ясно видел на его лице следы внутренней борьбы.
      - Вернись, сынок!
      Радован внезапно остановился. Исток словно пробудился от сна.
      - Вернись, Исток! Ты тоскуешь по дому. Невесело бродить по свету убогим музыкантам. Вернись! Еще не поздно!
      - Нет, отец, вперед, вперед! Я думал о том, что ты сказал о Тунюше. Поэтому и опечалилось мое сердце.
      - Туда вперед! Выше голову и забудь обо всем! К вечеру мы будем в веселой компании!
      Исток поднял голову, но забыть уже не мог. Он страстно желал новой встречи с Тунюшем и дал священную клятву Перуну, что еще встретится с этим предателем. К вечеру перед ними открылась красивая долина. Всюду виднелись обработанные нивы, дома, поодаль, возле самой дороги, возвышалась маленькая крепость.
      - Селение Вреза, - сказал Радован. - Вон костер жгут путники вроде нас с тобой. Вот и компания.
      Он свернул с дороги и прямо по полю пошел к костру.
      Человек двадцать - кто на корточках, а кто лежа - расположились вокруг огня. Некоторые смахивали на дикарей и походили на гуннов, с той разницей, что на них не было шапок и их длинные волосы были заплетены в косички. Они принадлежали к племенам вархунов. Сами себя они охотнее назвали аварами, - для звучности и устрашения. Остальные пришли из-за Черного моря и звались аланами.
      Подойдя к огню, Радован ударил по струнам, и они вместе с Истоком запели веселую плясовую.
      Все встрепенулись и повернулись к ним. Потом вскочили на ноги и, подхватив песню, пустились в пляс. Гостей пригласили к костру, разрыли золу и вытащили из углей куски жаренной козлятины.
      Исток удивился мудрости и лукавству Радована.
      - Славины? Откуда? Из войска, что пересчитало ребра Хильбудию?
      - Зачем нас обижаешь, друг! Мы - славины, идем издалека, с Вислы, и нам нет дела до сражений! Когда это музыканты обнажали меч? Когда это певец выл волком?
      - Пей, музыкант, и не сердись! А Хильбудия славины все-таки уложили. Как крысы от воды, удирали его всадники, по всей стране сея страх перед Сваруном.
      Радован опустошил рог с вином. Рог снова наполнили и протянули Истоку.
      - Пей, сынок, прополощи горло от дорожной пыли и пропой соловьем.
      Снова запела лютня, и песне, сложенной бог весть каким племенем, вторили дикие голоса.
      Люди из селения, услыхав музыку и песни, любопытствуя, стали подходить к огню.
      - Бегите! - вопил полуобнаженный вархун, грудь и бедра которого поросли густой шерстью.
      - Бегите, славины идут! Двое уже здесь! Они сокрушат вас, а из ваших кишок сделают силки для лисиц!
      Фракийцы осторожно подошли к огню и окружили его кольцом. Они долго не осмеливались спросить, что там такое со славинами. Когда Радован рассказал, что по ту сторону Дуная они встретили возвращавшихся домой войско славинов, фракийцы обрадовались, запрыгали, поспешили в селение, чтобы утешить женщин, и вскоре вместе с ними вернулись назад; с собой они принесли еды, фруктов и напитков.
      Разгорелось веселье, дикие возгласы понеслись к темному вечернему небу.
      Так началось путешествие Радована и Истока. Иногда они шли одни, иногда их сопровождала орда диких полуголых существ, прикрытых ветхими воинскими плащами, козьими шкурами, шкурами медведей и лисиц или одетых лишь в рваные холщевые штаны. Нередко эта орда рассыпалась по окрестности, отнимая все, что не давали добром; там, где им нравилось, они останавливались подольше и запасались пищей на дорогу.
      Встречали путники также богатых купцов, у которых было много оружия и всевозможных ценностей, иногда купцы снаряжали целые караваны.
      Четырнадцать дней провели путники в дороге. Они ушли от холодов на Балканах и спустились в веселую плодородную долину реки Тонзус, притока Гебра. В лицо им, словно дыхание весны, дули южные ветры.
      Исток дивился прекрасным полям, разглядывал богатые дома и радовался, что ушел из дому. Радован мудро объяснял ему все по пути, словно сам был родом из этих краев. Он восторженно описывал Константинополь, веселую жизнь этого города и уверял, что дней через восемь они уже будут там.
      Однажды вечером они в одиночестве брели по пустынной дороге. Отчаявшись встретить людей, селение или костер, где можно было бы переночевать в хорошей компании, они уже принялись искать укромное местечко на густо заросшем склоне, чтобы прилечь, как вдруг Исток заметил в долине огонь. Беззаботно и весело они поспешили к нему. Как обычно, Радован ударил по струнам. Лютня была самой лучшей защитницей и вернейшим залогом радушия слушателей.
      Но сейчас пальцы его неожиданно замерли, Исток потянул его назад за рубаху. Но длилось это лишь мгновенье. Пальцы быстро подобрали другую мелодию, и грянула дикая гуннская песнь.
      При свете костра путники узнали лицо Тунюша. Вождь лениво повернулся и посмотрел на Радована.
      - Что ты лаешь, собака, и мешаешь спать сыну Аттилы?
      Глаза Истока сверкнули, рука нащупала за поясом нож. Но Радован нисколько не смутился.
      - Когда вождь всех вождей, славный Аттила дремал после славного пиршества, ему играли музыканты. Так говорят повести славных гуннов. Пусть и Тунюш, сын его, отдыхает под звуки струн.
      Тунюш приподнялся на своем ложе и снова рухнул. Радован понял, что он пьян. Рядом с ним валялся пустой сосуд из цветного стекла. Только вельможи могли пить из столь драгоценной посуды. Вождь приказал принять и достойно угостить музыкантов. Гунны проворно подали гостям ужин. Исток еще никогда в жизни не ел таких кушаний. Они были привезены из Константинополя. Ибо Тунюш уже возвращался оттуда.
      Хитроумный гунн не ошибся. Он пробился к самому императору Юстиниану, которого поражение Хильбудия привело в совершенную растерянность и отчаяние. У него не было войск для защиты северной границы. Армия нужна была в Италии, В Африке, для войны с персами. В горе и печали он до поздней ночи читал книги царя Соломона.
      И тут прибыл гунн Тунюш.
      На коленях он подполз к императору, почтительно поцеловал его ногу и сказал в великом уничижении:
      - Раб твой в пыли пробрался к тебе, о солнце небесное, чтобы сообщить тебе важные новости.
      И он принялся толковать о том, что потерял все свое имущество, что он теперь нищий, и лишь потому, что поссорил славинов с антам и спас державу от набега диких племен севера.
      - Сам господь привел тебя, - воскликнул Юстиниан и в душе дал слово принести в дар храму святой Софии золотую лампаду. Он велел выдать гунну столько денег, что алчный Тунюш едва смог унести их. Император горячо просил его и дальше натравливать друг на друга славинов и антов, пусть они воюют между собой, только бы границу не переходили. Юстиниан вручил гунну грамоту с императорской печатью, в которой повелевал всюду, куда простиралась его власть, оказывать содействие Тунюшу.
      Вот почему Тунюш возвращался пьяный от радости и довольный. Когда славины насытились, Тунюш велел Радовану играть, а Истоку петь. Гунны затеяли военные танцы вокруг костра, корчили рожи, бросали вверх свои красивые мечи, спотыкались и падали. Тунюш катался по роскошной попоне, хохотал и пил.
      У Радована заболели пальцы. Но гунн требовал новых песен; кричать он уже не мог и только хрипел, спьяну язык не слушался его и заплетался во рту. Перепуганный, вспотевший Радован непрерывно играл все гуннские песни, какие только знал. Исток умолк. Он сидел у ног Радована и задумчиво смотрел в огонь.
      - Пой, славин! - взревел Тунюш и изо всей силы швырнул в Истока драгоценный стеклянный сосуд так, что тот разбился вдребезги.
      Вождь расхохотался, гунны вторили ему.
      Исток смиренно отряхнул с одежды осколки стекла и вытер кровь, выступившую из небольшой царапины на груди.
      - Соня, шелудивая кошка, ты почему не поешь? Пошел спать! Все спать! Один к коням, остальные погасить огни и ложиться. Знаете, что нас завтра ожидает? Эпафродит приедет. Кони должны быть сытыми, мечи острыми - у купца много товаров, но его надо пощекотать как следует. А теперь тихо, всем спать...
      Он растянулся на попоне и последние слова пробормотал еле слышно.
      Гунны быстро потушили огни и, пьяные, повалились на землю. Только один молодой гунн отошел в сторону и пошел у лугу, где паслись кони. На славинов никто не обращал внимания.
      Радован и Исток тихонько отодвинулись от костров, отыскали под кустом сухой травы и легли. Вскоре раздался храп спящих гуннов.
      - Отец! - шепнул Исток и слегка потянул Радована за бороду.
      - Что, сынок?
      - Я убью Тунюша!
      - Молчи, глупый! Охота тебе торчать на колу и поджариваться, как козленок?!
      - Иди вперед, отец! Я убью его. Меня не поймают!
      - Знай свою дорогу! Сын, который не слушается отца, заслуживает кола в брюхо!
      - Нет, нет, отец! Не надо! Я только подумал, но если ты не позволяешь...
      - Молчи и спи!
      Исток замолчал, но заснуть не мог. В нем кипела жажда мести. Он понимал, что, вернувшись, Тунюш окончательно рассорит славинов и антов. Сколько прольется братской крови! Может быть, погибнет отец, а сестру уведут анты и сделают рабыней и женой какого-нибудь вонючего пастуха... В голове его возникали страшные картины. Кровь стучала в висках, левую руку он прижимал к бурно стучавшему сердцу, а правой судорожно сжимал нож.
      - Отец, ведь Тунюш сам демон! - снова окликнул он Радована.
      - Послушайся меня, сынок, не трогай его!
      Исток дрожал от нетерпения.
      - А ты понял, сынок, что говорил пьяный Тунюш о купце?
      - Я не все понимаю по-гуннски.
      - А Радован понял. Гунны поджидают здесь богатого купца, чтоб завтра вечером напасть на него и ограбить. Я придумал, как нам спасти его.
      - Значит, я зарежу Тунюша!
      - Нет. Ты укради двух лучших коней. Мы сядем на них и предупредим купца. Он будет нам благодарен, на славу угостит нас в Константинополе, а Тунюш останется с носом. Понял, сынок?
      - Все понял, отец. Но коней сторожит гунн.
      - Он заснет, а у тебя есть нож! Я подожду тебя на краю долины!
      Они расстались, две тени беззвучно исчезли в зарослях. Радован осторожно пробирался вниз по холму, время от времени останавливаясь и прислушиваясь. Все было спокойно. От костра по-прежнему доносился храп. Путь был не из приятных, и, когда колючки цеплялись за одежду, старик сердито бранил Истока:
      - И зачем я тащу с собой этого барана! Еще свою голову потеряешь!
      Но тут же он успокаивался, и сердце его радовалось при мысли о ярости Тунюша и дорогих подарках, которыми одарит их Эпафродит. Правда, в голову ему приходила и мысль о том, что будет, если он снова встретится с Тунюшем.
      "Как-нибудь обману его!" - утешал он себя, торопясь по опушке леса к выходу из долины.
      А Истока не беспокоила ни ярость вождя, ни награда торговца, - он думал только о мести и досадовал, что не сумел вонзить нож в сердце Тунюша. Но так хочет отец. Надо пересилить себя.
      Ласка вряд ли пробралась бы беззвучнее Истока. Ни один лист на ветке не дрогнул и не зашевелился. Вскоре он услышал фырканье коней. Некоторые паслись, другие лежали.
      Где гунн?
      Ночь стояла темная; это было и на руку Истоку, и нет - в темное враг был не заметен. Исток выполз из леса и увидел черные тени лошадей, неторопливо передвигавшиеся по лугу. Юноша вдруг подумал, как было бы хорошо, если бы с ним не было Радована. Он подобрался бы к костру, бесшумно убил Тунюша, вскочил на коня и умчался. Но Радован стар, он не может быстро ездить. Надо искать сторожа.
      Исток долго сидел в высокой траве, глядя во все глаза, но никого не увидел.
      "Может, он заснул, и я могу просто угнать коней!"
      Он уже было совсем решился подползти к лошадям, как вдруг на одной из них возникла длинная темная тень.
      "О вурдалак! Гунн сел на коня! Что делать?"
      На мгновение Истока оставил разум, и ему показалось, что все пропало. Он тер лоб, придумывая, как заставить гунна сойти на землю. Он долго раздумывал, но ничего путного не приходило в голову. "Разве замяукать рысью, - нет, он и близко не подойдет. Завыть волком, - может, и подойдет. Да что толку - сгонит лошадей в кучу да еще кого-нибудь кликнет".
      Внезапно его осенило. Он забрался в кусты и заплакал тоненьким голоском, словно обиженная девочка. Тень на коне дрогнула.
      Исток заплакал громче.
      Тень слезла с коня. В траве зашелестели шаги. Исток различил очертания высокой сухощавой фигуры, замершей возле куста. Он взялся за нож. Гунн не двигался с места, Исток еще раз заплакал, зашуршал в траве и встал на пень.
      Тень шевельнулась и быстрыми шагами пошла к нему. Исток увидел в руках гунна меч. Ему стало жарко, по телу побежали мурашки. Он приготовился к прыжку.
      Гунн стоял уже возле самого куста.
      - Кто там? - спросил он негромко.
      Исток молчал. Сторож немного постоял, потом нагнулся и раздвинул кусты. Увидел белую рубаху Истока. Тот снова заплакал.
      Гунн спокойно раздвигал кусты. И когда ветка коснулась Истока, славин, как рысь, бросился на гунна. Кусты помешали гунну замахнуться мечом, он крикнул, но крик его тут же замер. Исток схватил его за горло, сверкнул нож, и гунн рухнул на траву...
      Истока била дрожь. Он снова залез в кусты и прислушался. Тишина.
      В мгновение ока он оказался на лугу, быстро взнуздал двух коней, вскочил на одного из них и скрылся в долине.
      Из кустов показалась белая фигура Радована. Он взобрался на коня. Копыта застучали по дороге, ведущей через Адрианополь в столицу.
      10
      Угрюмым проснулся Тунюш на следующее утро. Солнце уже сияло вовсю. Под глазами у гунна были багровые круги, но он подпирал рукой тяжелую голову и недовольно жевал пересохшими губами. Раб стоял наготове, чтобы, как только вождь встанет ото сна, подать ему в расписной чашке суп, который он мастерски варил из горьких кореньев и птичьей печенки. Тунюш всегда опохмелялся этим супом. Но сегодня он взял чашку, глотнул раз, другой и выплеснул остальное на землю.
      - Вина! - заревел он.
      Тунюш опрокинулся назад на попону, протирая болевшие глаза. Раб быстро налил вина из меха и, как изваяние, застыл перед Тунюшем. Тот долго не принимал чаши у него из рук.
      Вдруг, незваный, перед ним склонился старейшина из сопровождавших его гуннов.
      - Мой господин, сын величайшего короля Аттилы, твой раб приветствует тебя и...
      - Седлайте коней и двигайтесь к северу. Там, где Тонзус поворачивает на запад, - ждите. Остальным - немедленно в засаду на Эпафродита.
      - Твоя воля, господин. Но только позволь твоему рабу вымолвить слово!
      - Говори!
      - Беда случилась ночью! Сторож убит, двух добрых коней угнали.
      Яростью вспыхнули глаза Тунюша, казалось, они вот-вот выскочат из орбит. Он скрипнул зубами и с такой злобой ударил стоявшего перед ним на коленях раба, что тот застонал.
      - Псы! Зачем господину псы, когда он спит? Чтобы стеречь его. А вы не стерегли меня! Вы не псы, вы гнилые грибы, падаль, которой гнушаются даже добрые орлы! Подайте мне бич!
      Тунюш вскочил на ноги, схватил бич и, словно огнем обжигая, стал хлестать всех, кто попадался ему под руку. Убитого гунна он велел хлестать за то, что тот был плохим сторожем. Труп он не разрешил закапывать, повелев оставить его на растерзание волкам и лисицам.
      Немного охладив таким образом свой гнев, он вернулся на ложе и призвал к себе старейших.
      - Говорите, кто угнал коней? Кто убил сторожа?
      Слово взял Баламбак.
      - Господин, ты сам хорошо знаешь, кто то негодяй, что коснулся твоих коней! Но коли ты требуешь, твой смиренный слуга скажет. Баламбак пошел и измерил следы в болоте и следы возле огня. И смотри, господин, это оказались следы того славина, которого ты вчера вечером дружески угощал.
      - Славина? Старого?
      - Молодого, господин!
      - В погоню! Баламбак, бери лучшего коня и лучшего воина - и за ними! К завтрашнему утру ты принесешь мне его голову. Исчезни! Лети, как вихрь, загони обоих коней, но чтоб голова этого пса была передо мной!
      Выбрав себе товарища и коня, Баламбак по следу выехал на дорогу; по ней всадники пустились бешеным галопом; только гуннским коням под силу была такая дикая скачка.
      Тунюш повторил свой приказ. Нагруженных коней он отослал вперед, а сам с воинами укрылся в засаде.