Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Огонь на ветру

ModernLib.Net / Детские / Фингарет Самуэлла / Огонь на ветру - Чтение (стр. 7)
Автор: Фингарет Самуэлла
Жанр: Детские

 

 


      – Нет, – быстро ответил Шота. Он ждал этого вопроса. – Из Руси прислано. Царица Тамар предназначила подвески для Вардзийского монастыря. А украсят ли ими монахи икону или спрячут навеки в сундук, этого я не знаю. Вот и решил показать замечательным тбилисским златоваятелям работу их русских собратьев, чтобы не осталось в безвестности высокое мастерство.
      – Поистине, господин Шота устроил нам праздник. Мне приходилось слышать от торговых гостей, что русские эмали не уступят константинопольским, но такую искусную работу трудно было представить, – сказал Липарит.
      Микаэл за всё это время не произнёс ни слова, но Шота видел, как неотрывно смотрел мальчонка на луны, точно ждал, что проступят на золотой поверхности тайные письмена.
      В мастерской Шота пробыл недолго. В условленный час он встретился с Чахрухадзе. Вдвоём они перешли каменный мост, переброшенный через Мтквари, и направились в замок Исани, давнюю резиденцию вдовствующей Русудан. Милостивое разрешение посетить владелицу замка получено было заранее.
      Перед входом в покои их встретила юная девушка в пепельно-сером шёлковом платье. Возле смугло-розовых щёк трепетала вуаль, прозрачная, словно дымка.
      – Следуйте, пожалуйста, за мной, – сказала девушка. – Благородная госпожа ждёт.
      Царица Русудан сидела в кресле без спинки, прямая, статная, величавая. Груз прожитых лет не согнул горделиво распрямленные плечи, хотя отяжелели черты лица, вокруг глаз и около губ залегли морщины и белые нити пробились сквозь черноту волос. После смерти Бурдухан, супруги царя Гиорги, Русудан приняла на себя все заботы о юной Тамар и новорождённой Русудан-младшей. Русудан-старшая сумела найти тропу к юным сердцам, посеять там добрые семена. Осетинский царевич Давид, будущий супруг светозарной Тамар, также воспитывался в Исани.
 
      – Что привело витязей в тишину покоев, где доживает свой век печальная старость? – Русудан склонила голову навстречу вошедшим. Закрученные в длинные локоны пряди волос выбились из-под вуали, завязанной у подбородка, и упали на грудь.
 
      – Тишина, когда она окружает благородную госпожу, наполнена мудростью. Для старости не остаётся места.
      Шота и Чахрухадзе опустились на колени, поочерёдно коснулись губами края пепельно-серого платья, расшитого переливчатым жемчугом.
      – Займите кресла, мои господа, и порадуйте новостями.
      – Лучшую новость вестники разнесли по семи землям. Громоподобным эхом отозвалась весть о победе в порубежных странах.
      – И витязи явились просить Русудан, чтобы замолвила она словечко в пользу больших состязаний? Одержанные победы стоят того. Только царь царей Тамар опередила ваше желание. Праздник воинской выучки и отваги состоится в ближайшее время, едва переедет двор в Тмогви.
      – Благородная госпожа переоценила воинственный пыл своих преданных слуг, – сказал Чахрухадзе. – Не воины, а поэты осмелились нарушить мудрую тишину покоев.
      – Звона оружия не последует, но всего лишь звон поэтических строк, – подхватил Шота.
      – Я слушаю вас, мои поэты.
      Чахрухадзе приблизился к креслу, протянул на ладонях книгу.
      – Что означают неизвестные мне письмена? – удивлённо спросила царица.
      – Неизвестные? – воскликнул Шота. В его голосе прозвучало неприкрытое разочарование.
      – Книга содержит великую русскую повесть-поэму о доблестных подвигах ныне живущих витязей и князей, – сказал Чахрухадзе. – Шота и я загорелись желанием проникнуть в смысл строк, запечатанных для нас семью печатями.
      – Вы напрасно посетили эти покои, если надеялись встретить здесь знание русского языка. Брак грузинской царевны с великим русским князем, начавшийся так счастливо, оборвала внезапная смерть государя. На Руси я прожила менее года, и более тридцати пяти лет миновало с той давней поры.
      Русудан взяла книгу, перелистала. Взгляд задержался на рисунке, помещённом под остриём последней короткой строки.
      – Миниатюра повторяет главную мысль поэмы: держаться всем вместе против общей опасности, – сказал Чахрухадзе. – Великий князь залесских земель один из тех, к кому обратил поэт свой смелый призыв.
      – Я слышала о Савалте, как о могущественном государе. По первому мужу он приходился бы мне двоюродным братом.
      – Расскажи о первом супруге, благородная госпожа, если не слишком омрачат твою душу тягостные воспоминания, – попросил Шота. – Чахрухадзе разглядывал миниатюры на страницах русских хроник, и хотя там нередко встречались сцены похорон и оплакивания, но лишь на одном рисунке стояла у гроба женщина. Русский историограф сказал, благородная госпожа, что это твоя великая скорбь водила кистью художника, когда он создавал миниатюру.
      – Жало давнего горя теперь затупилось и перешло в память. Тогда же не я одна все русские земли оплакивали Изяслава Мстиславовича. Говорили, что справедливостью он повторил своего великого деда, Владимира Мономаха, а храбростью – льва. Его полководческой мудрости позавидовал бы сам Искандер. Так, сражаясь против врага на воде, государь повелел настелить доски над палубами боевых судов. Разумно устроенные настилы укрывали гребцов от вражеских стрел и одновременно служили помостом для лучников.
      Но Шота о чём-то задумался. Крылатый конь воображения умчал его от нас далеко, перебила сама себя Русудан.
      – О государыня, я ловлю каждое твоё слово. И если мой конь воспарил, то лишь потому, что наездника стрелой поразила мысль, вызванная рассказом государыни.
      – Поделись своей мыслью, я хочу знать.
      – Вот её суть, благородная госпожа. Поэты могут жить далеко друг от друга. Их могут разделять горы, моря, лесные чащобы. Между Грузией и Русью пролегают недели пути. Но схожие мысли волнуют народы, и расстояние исчезает. Чахрухадзе сказал, что в русской поэме главным является призыв к единению.
      – Что же является главным в твоей поэме, Шота?
      – Величайшее из человеческих чувств – дружба, а это и есть единение.
      – Я слышала, что под именем Тинатин ты вывел царицу Тамар. Выходит, герои твоих стихов также живут в наши дни.
      – Светлый образ прекраснейшей из женщин и мудрейшей из имеющих власть послужил примером для подражания обеим моим героиням. Тинатин переняла кротость и доброту Светозарной. Нестан-Дареджан повторила мудрость и силу чувств.
      – Сегодня мне выпал счастливый день беседовать с поэтами о поэзии, и пусть достойно увенчается встреча стихами, написанными Шота о моей племяннице Тамар-Тинатин.
      – Поэма далека от конца. Её герои уже живут, а значит, борются и страдают. Потому что борьба – это жизнь, а страдания – часть борьбы. Но не скоро наступит день, когда борьбу увенчает победа, страдания сменятся радостью и безвестный Шота из Рустави поместит своё имя в последнем стихе.
      – Ты усладишь наш слух завершённым отрывком. Жаль, что царевна Русудан не разделит со мной удовольствие. Она умчалась с подругами стрелять из лука при свете факелов. Во времена моей молодости девушки не отличались воинственностью, не принимали участия в скачках, не обучались стрельбе. Но времена меняются, и бессмысленно противиться переменам. Мы слушаем тебя, дорогой поэт.
      – Поэма о витязе в тигровой шкуре начинается с рассказа о коронации царевны Тинатин, – сказал Шота. Он поднялся с кресла, выпрямился, став ещё тоньше, ещё стройнее.
 
Жил в Аравии когда-то царь достойный, царь счастливый,
Ростеван, искусный воин и владыка справедливый.
Снисходительный и щедрый, величавый и правдивый.
Был он грозный полководец и мудрец красноречивый.
 
      Шота читал громко. Он отчётливо выговаривал каждое слово, отчего все слова казались значительными. В середине и в конце строк голос усиливался. Стихи лились слитно. Строки следовали одна за другой, как набегавшие волны.
 
Кроме дочери, владыка не имел другого чада.
Дочь его звездой сияла и была ему отрада.
 
      Стихи обращались к далёкой Аравии, но рассказывали о событиях, происшедших на родине. В Ростеване Русудан узнала своего брата Гиорги. Тинатин обладала сходством с Тамар. Судьба не послала Гиорги наследника-сына. Подобно царю арабов из поэмы Шота, он при жизни венчал на царство старшую дочь. После смерти Гиорги начались дворцовые смуты. Прозвучало неслыханное требование ограничить царскую власть. Немало пришлось пережить тревог, прежде чем дарбази-совет подтвердил право Тамар на престол и вазиры торжественно вручили племяннице царскую корону. О судьбах близких людей думала Русудан, слушая звучный песенный стих.
 
Хоть и женщина, по всеми утверждается царица.
Мы не льстим: она способна на престоле потрудиться.
Не напрасно лик царевны светит миру, как денница:
Дети льва равны друг другу, будь то львёнок или львица.
 
      – Сколько мудрости в последней строке, поэт. Все женщины будут тебе благодарны за то, что ты уравнял их в правах с мужчинами, – сказала Русудан, и глаза под припухшими веками вспыхнули молодо.

Глава XIV
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ СОСТЯЗАНИЙ

      По дорогам страны спешили всадники. Ехали небольшими отрядами или поодиночке в сопровождении оруженосцев. Вельможные азнауры двигались во главе конной свиты. Сверкало на солнце оружие. Птицами летели по ветру шёлковые плащи.
      Чем ближе к Месхети, тем оживлённей становились дороги. Благодатный край встречал званых гостей золотом пшеницы, изумрудной зеленью виноградников. Плотные гроздья, пока ещё мелких с седым налётом красноватых ягод, висели среди листвы. В горах паслись круторогие буйволы и крупные, похожие на зебу, коровы. По скатам тянулись вверх яблоневые сады.
      Трудолюбивый народ Месхети способен был прокормить все семь грузинских земель.
      Но вот отложены на время серпы и плуги. Оживились глухие тропы, где впору пройти только пешему. Двинулись с места и стар, и млад. Даже последний бедняк, чей удел без отдыха гнуть спину на казну и местных владетелей, позволил себе короткую передышку. Витязи-азнауры оседлали коней, бедняки-земледельцы передвигались пешком. Но и конные, и пешие держались одного направления. Все двигались к городу Тмогви. Там с пышным своим двором поселилась Солнце Тамар.
      Обычай двора менять места пребывания сложился в давние времена. Зимой и весной цари жили в Тбилиси. На позднее лето и осень перебирались в горные замки. Сень привольных лесов становилась местом любимой забавы – охоты, и пронзительные звуки рожков, что ни день, тревожили горное эхо.
      Если бы птицы, кружа в поднебесье, могли охватить одним взглядом долину Мтквари, они бы увидели сеть каменных стен и великое множество башен, расставленных по клеткам холмов и низин, точно фигуры гигантских шахмат.
      Тмогви за триста лет своего существования, далеко протянувшийся по обеим берегам реки, вошёл в общую линию оборонительных сооружений. Главная крепость города занимала вершину крутой скалы на левобережном склоне. Булыжные стены, толщиной в двенадцать локтей, способны были укрыть всех горожан. Крепостью меньших размеров служил царский замок, укреплённый башнями и бастионами по всем правилам крепостного строительства.
      Между замком и верхней частью города расстилалось скалистое плато, поросшее невысокой травой. Выбрать и выровнять площадку для состязаний не составляло большого труда. Вбили колья, натянули верёвочное ограждение. Вдоль длинной стороны, обращённой на север, сколотили дощатый помост в три широких ступени. В середине установили два бархатных балдахина. Один, с навершьем в виде серебряного паскунджи – охранителя государей, должен был служить сенью царице цариц и её супругу, второй балдахин предназначался для царевны и вдовствующей Русудан. Противоположную сторону и короткую боковую, за которой начинался обрывистый спуск к реке, оставили для простонародья. Там разместятся торговцы, ремесленники, пахари, пастухи. На узкой полоске, у самых гор, разбили шёлковые шатры участники состязаний. Яркий цвет пологов добавил новые краски к алому бархату балдахинов, к подушкам и пестротканым коврам, покрывшим помост.
      Всё было готово, чтобы начать состязания. И день наступил.
      Едва из-за гор выплыло солнце, торопясь согреть остывшую за ночь землю, как навстречу лучам рванулись протяжные, сильные звуки. Двенадцать трубачей, по трое на каждом углу площадки, подняли вверх оправленные в серебро турьи рога и возвестили земле и небу, горам и городу и всем людям, что начинается праздник – невиданный, небывалый.
      Плато давно заполнили люди. Они явились сюда до рассвета, чтобы встать поближе к верёвкам. Тот, кто был половчее, захватил место на скалах по краю берегового спуска. Ребятишки оседлали ветви деревьев. Многие последовали их примеру. Повсюду слышались смех, весёлые возгласы.
      – Живи сто лет, Додо мой. Как зиму с весной перемогли?
      – Сорок дней впроголодь жили, терпели тугу.
      – А потом?
      – Потом-то что, потом попривыкли.
      Стоявшие близко от души рассмеялись.
      – Беда не беда, когда миновала. Новой бы не нажить.
      Сквозь толпу пробирался торговец, известный в округе корыстолюбец и скряга.
      – Болезнь твоя на меня, батоно чемо, – перегородил ему путь оборванец, из тех вертунов, что бродяжничают по дорогам. – У щедрого источника твоей мудрости дозволь утолить жажду знаний.
      – Смотри, крикну стражу, – пригрозил торговец.
      – Быть мне пылью под твоими ногами. Не денег прошу, лишь мудрость хочу позаимствовать. Дай ответ на вопрос.
      – Спрашивай, да поживее.
      – Скажи, свет очей, какую кривизну нельзя выправить?
      Торговец почуял подвох и ринулся в гущу толпы.
      – Куда ты, батоно чемо? Не хочешь сказать, я за тебя отвечу. Две вещи не выправить: собачий хвост и душу скряги.
      – Хорошо отделал торговца, без стрелы угодил в цель.
      Снова запели турьи рога. Смех умолк, затихли весёлые выкрики. Издали было видно, как распахнулись во всю ширь ворота замка. Появилась Тамар.
      Царица цариц выехала на белом арабском скакуне, тонконогом и стройном, с лебединой шеей. Белую до земли гриву перевивали золотые цепочки и нити жемчуга. На лбу горели алмазы.
      О коне Тамар говорили, что порождён он ясной звездой.
      По правую руку от Тамар ехал Давид Сослани. По левую руку шёл амирспасалар. Следом двигались Русудан-царица и Русудан-царевна. Шли девы свиты. Не хуже многих мужчин изучили красавицы воинскую науку: без устали держались в седле, без промаха били летящую птицу. Каждая, как девиз, повторяла ставшую известной строчку Шота: «Дети льва равны друг другу, будь то львёнок или львица». Но сейчас девы свиты явились в женском своём обличье, нежные, стройные, в златотканых и бархатных безрукавках поверх шёлковых платьев с широкими рукавами. Из-под длинных подолов едва выглядывали туфли-коши. Расшитые каменьями маленькие бархатные шапочки лучистыми венцами обхватывали прозрачные покрывала, взлетавшие от малейшего ветерка.
      Кони уже приблизились к помосту, а разноцветный поток продолжал вытекать из ворот. Шли вазиры и вельможные азпауры, поэты, учёные. Воины личной гвардии замыкали шествие.
      Тамар и Давид спешились. В тот же миг взметнулись знамёна с вытканными львами, тиграми, барсами – зверями, олицетворявшими ярость в бою и бесстрашие. Знамёна «ломи», сшитые в виде львов, полетели по ветру, как настоящие львы в прыжке.
      – Живи, Светозарная! Свети нам ярче семи планет! Слава мудрой и светлой царице! Слава доблестному Давиду Сослани!
      Под крики приветствий Тамар и Давид заняли кресла под бархатным балдахином с фигуркой паскунджи – защитой царей. Второй балдахин принял под свою сень благородную Русудан и царевну. Свита и знать разместились на коврах и подушках, разложенных по ступеням помоста. Закарэ Мхаргрдзели встал слева от кресла Тамар.
      Было известно, что царица цариц обратилась с просьбой к супругу и амирспасалару отказаться от участия в состязаниях, дабы высокий их сан не послужил препятствием для остальных. Доблестные витязи, никому не уступавшие первого места в бою, вынуждены были признать правоту Солнцеликой и смириться с участью зрителей.
      Турьи рога пропели третий сигнал. На поле вышел распорядитель, взмахнул золочёным жезлом.
      – Состязаются витязи из благородных и древних родов, – возгласил распорядитель громко. – Бесценная награда ждёт победителя. Царь царей Тамар выполнит его просьбу, и не будет ни в чём отказа.
      Четыре помощника повторили условие о бесценной награде на четырёх углах поля.
      По знаку распорядителя со стороны шатров выехали всадники в чёрных чохах с короткими рукавами, надетыми поверх рубах из пёстрого домотканого шёлка. На ремённых поясах висели кинжалы с драгоценными рукоятями.
      Сдерживая горячих коней, готовых сорваться на быструю рысь, всадники медленно двинулись в круговой объезд поля. По тому, как держались они в седле, видно было, что ехали люди знатные, гордые, независимые, сознающие свою силу. Зрители узнавали прославленных витязей, не раз проявивших отвагу в бою, называли родовым именем, славили.
      – Удачи, Торели! Пусть скачет к победе твой конь!
      – Победу кинжалу Джакели! Слава отважному!
      Большинство месхетских земель принадлежало двум знатным родам, чьих представителей приветствовали на поле.
      – Месх из Рустави, прославь родное селение!
      Приветствие относилось к Шота. Селение Рустави, где Шота появился на свет, расположилось на широкой площадке близ города Ахалцихе, в нескольких часах езды от Тмогви. Неудивительно, что немалую часть зрителей составили земляки.
      – Победу, Шота! Победу, отважный!
      – Победа будет! – крикнул в ответ Шота.
      Он положил ладони на тёплую, мускулистую конскую шею и прошептал: «Ты понял, Аргентум? Победа и без того нам нужна во что бы то ни стало. Теперь же нужна вдвойне, потому что мы её обещали». Аргентум чутко насторожил острые уши, розоватые на свету.
      Сухощавые лёгкие кони продолжали свой медленный путь. Поравнявшись с креслом Тамар, всадники выхватывали из ножен кинжалы и вонзали их в землю в знак того, что отдано их оружие прекраснейшей из женщин, солнцеликой Тамар. Вскоре перед помостом вырос сверкающий частокол.
      Едва последний клинок взрезал землю, распорядитель снова взмахнул жезлом. Качнулась земля. Поле загудело от звона и топота. Словно смерч, застрявший в ущелье, вырвался на свободу – это кони с места взяли в карьер и помчались, опережая ветер.
 
      Первый круг пронеслись кучно. Кони сбились в плотную массу, и если один вырывался вперёд, остальные сразу его настигали. На втором круге отряд утратил единство, стал вытягиваться в цепочку. Цепочка распалась на звенья.
      – Рустави! Рустави!
      Шота обогнал второе и первое звено. Он летел, распластавшись на конской шее. Он чувствовал неразрывную связь с конём, точно единая кровь бежала у них по жилам, как у кентавров – человекоконей греческих мифов. «Ар-гентум, Ар-гентум», – в лад с конским именем громко и часто стучало сердце.
      Весь третий круг Аргентум летел впереди.
      По знаку распорядителя слуги поля вынесли стенку из тонких реек, укреплённую на подпорках. Преграда Аргентума не испугала.
      Он птицей взмыл вверх. На мгновение повис в воздухе гигантским серебряным изваянием и, прежде чем зрители успели перевести дыхание, легко опустился на землю и продолжил свой бег.
      – Шота Руставели! Рустави!
      – Благодарю тебя, мой Аргентум, верный и благородный друг, – прошептал над конским ухом Шота.
      Один за другим всадники перепрыгнули через стенку, и не было ни одного, кто бы сбил рейку.
      – Славных витязей родит наша земля, – проговорил Давид Сослани.
      Тамар промолчала. Только большие глаза под прямыми бровями светились радостно.
      Распорядитель вскинул вверх жезл, и началась джигитовка – драгоценное убранство всех конных состязаний.
      – Хоп! – Всадники впрыгивали на седло и ехали стоя.
      – Хоп! – Соскакивали на землю, бежали рядом с конём и снова оказывались в седле. Кони, послушные малейшему движению поводьев, переходили с рыси в галоп, с галопа на лёгкую рысь!
      – Хоп! – Всадники менялись конями.
      – Хоп! – Держась за седло, повисали на конском боку.
      – Хоп! Хоп!
      Внезапно над полем пронёсся пронзительный голос рожка. Какую весть подавал сигнал? Джигиты остановили коней. Звук повторился. Он нёсся сверху, со стороны шатров. Все головы повернулись туда. На площадке скалы, нависшей над палаточным городом, стоял чёрный конь с белым подтёком на лбу и белой задней ногой. Откуда он взялся? Кому принадлежал? Всадник, сидевший в седле, был закрыт с головой кольчужной сеткой и, как видно, не собирался показывать своего лица. Он протрубил в третий раз и повесил рожок на пояс. Конь попятился к самой скале. Уж не собрался ли всадник ринуться вниз, на поле? Площадка находилась на высоте двадцати локтей. Прыжок грозил верной гибелью.
 
      Всё случилось так быстро, что никто не успел опомниться.
      Взвилась и щёлкнула в воздухе плеть. Взвился, подобно Мерани, конь. Прыжок это был или полёт? Конь описал над полем дугу и опустился на передние копыта.
      – О-о-о! – раздался тысячеголосый крик. В воздух полетели шапки, платки.
      Рассказывали, что есть на армянской земле каменная плита с древней надписью: «Менуа, сын Ишпуини, говорит: с этого места конь по имени Арциви прыгнул под Менуа на 22 локтя». Выходило, что витязь, не пожелавший поднять чабалахи, повторил подвиг, свершённый в далёкие героические времена.
      – Слава витязю Кольчужной Сетки! Отважному джигиту слава!
      Конь цвета воронова крыла пересёк поле и поравнялся с алым балдахином. Всадник подобрал поводья. Конь красиво отделил хвост, фыркнул, вытянулся и встал как вкопанный. Сухая голова с резко очерченными ноздрями слегка запрокинулась. Выпуклые связки застыли под шелковистой кожей. Всадник выхватил из ножен кинжал. Рубины, вправленные в рукоять, метнулись огненно-красной молнией, и вот уже замер кинжал в земле впереди сверкавшего частокола, а всадник летел к остальным, готовым продолжить прерванную джигитовку.
      – Я повсюду искал тебя, отважный герой, – крикнул через поле Шота.
      – Мерани до утра побереги, – прозвучал из-под кольчужной сетки ответ.
      Конь в самом деле звался Мерани. Великая выучка и выносливость отличали красавца.
      И ещё один крик пронёсся над полем. Он раздался из гущи толпы, но слов не смогли разобрать даже стоявшие рядом.
      Поле вновь загудело от топота конских копыт. Зазвенели бляшки на праздничных сбруях, на чепраках.
      Хоп! – Всадники на скаку перестраивали ряды: ехали то парами, то вчетвером.
      Хоп! – Витязь Кольчужной Сетки летел на весу, обхватив руками конскую шею.
      – Приблизься, Закарэ, – тихо сказала Тамар.
      Закарэ почтительно наклонился.
      – Витязь, не пожелавший открыть лицо, – гость нашего праздника, и ни единый волос не должен упасть с его головы.
      Тихий голос царицы цариц прозвучал твёрдо и властно.
      – Всё будет так, как пожелает Незакатное Солнце, – ответил Закарэ.
      «Слепой козопас взялся страной управлять, – обругал он себя мысленно. – Как можно было не вспомнить знакомую выправку, стать? Поистине, понадобилось смятение царицы цариц, чтобы я наконец догадался».
      Закарэ подозвал доверенного слугу. Неприметной тенью тот всегда находился рядом.
      – Витязь Кольчужной Сетки – гость нашего праздника, и ни один волос не должен упасть во время праздника с его головы, – сказал Закарэ. Слов добавлено было немного, но смысл распоряжения царицы цариц изменился. – Людей возьми, сколько нужно, – заключил Закарэ под конец.
      – Смотри, господин, – быстрым шёпотом проговорил слуга.
      Закарэ обернулся.
      Конь с белой задней ногой и подтёком на лбу скакал по краю плато, за которым начинался обрыв. Всадник стоял на седле, горделиво выпрямившись и скрестив на груди руки.
      – Хабарда – берегись! – крикнул он вдруг. В один миг перескочил с конской спины на скалу, сбив устроившихся там горожан, и скрылся за кромкой обрыва.
      – Немедля сыскать.
      Слуга исчез, как тень в полуденный час.
      Протрубили сигнал конца состязаний. Витязи спешились. С конями на поводу они подошли к помосту и склонили колени. Каждого озарила милостивая улыбка Тамар.
      – Благодарю вас, мои непобедимые герои, низвергатели царских врагов и защитники порубежных земель.
      Витязи вытащили из земли кинжалы. Рукояти кинжалов Шота Руставели и витязя Кольчужной Сетки были обвиты тяжёлыми золотыми цепями.
      – Золото присуждено согласно правде и истине, – провозгласил распорядитель. В ответ на справедливое решение раздались радостные крики.
      Царица цариц и двор покинули поле, но народ ещё долго не расходился. Начались новые состязания, и многие из тех, кто стоял за верёвками, вышли теперь на поле. Сильных и ловких среди простого народа было не меньше, чем среди знатных, хотя не обучались дети бедняков правилам воинской науки.
      В коротких чохах, надетых на голое тело, силились повалить друг друга борцы, перебрасывали противника через спину, опрокидывали навзничь. На другом конце поля вырывали, крутя руки, гладкооструганную палку. Тянули канат.
      Но особое оживление вызвала любимая всеми игра – пехбурти. На разных концах поля установили ворота, посередине начал свой бег кожаный мяч. Торговые гости рассказывали, что в Китае додумались надувать мячи воздухом, чтобы прыгали, словно живые. Однако и набитый овечьей шерстью, сшитый из лоскутков кожи шар не задерживался на месте. Он летал и прыгал, отскакивая от ног игроков. Игроки разбились на две команды, по десять участников в каждой, и носились по полю то кучно, то врассыпную, вели мяч возле ноги или посылали вперёд сильным ударом. Выигрывала команда, которой удавалось забить в ворота противника большее число бурти – мячей.
      Распорядители, выбранные из цеховых старшин, раздавали награды: конскую сбрую, кинжалы с серебряными рукоятями, узорные пряжки для поясов, столбики медных монет с изображением царя царей Тамар. Силачу, уложившему на лопатки всех, кто пожелал с ним бороться, амирспасалар подарил от себя тяжёлый литой браслет в дорогих каменьях.
      Закарэ не покинул поле вместе с двором. Он любил проявление силы и ловкости. Народные игры доставляли ему почти такое же удовольствие, как конная скачка или игра в конный мяч. Доверенный слуга, отосланный с поручением, вернувшись, нашёл своего господина там, где оставил его, – на помосте.
      – Водой сквозь землю ушёл, – растерянно проговорил слуга. – Прибежали, по всему берегу – никого.
      – Людей каких-нибудь встретили?
      – Мальчонка рыскал по склону, птичьи гнёзда искал.
      – Кто таков?
      – В Тбилиси состоит на обучении. Приехал на праздник вместе с златоваятелем Липаритом.
      – Проверили?
      – Липарита сыскали. Мальчонка правду сказал.
      – Ладно, ступай. Поутру витязь Кольчужной Сетки обещал заявиться. В сто глаз чтобы слежка была.

Глава XV
ВАРДЗИЙСКИЙ МОНАСТЫРЬ

      Амирспасалар рассчитал правильно. Утром, когда всадники выехали на поле, витязь Кольчужной Сетки выехал на поле вместе со всеми. Как все, он держал в руках согнутую на конце углом длинную палку-човган для игры в конный мяч. Простые люди гоняли мяч пешими, знать – не слезая с коней. В остальном правила были схожими. Турьи рога пропели сигнал. Распорядитель взмахнул жезлом. И началась великолепная и увлекательная игра – цхенбурти.
      О достоинствах игрока судят по ловкости взмаха и точности удара, но важнее всего искусство, с которым наездник мгновенно справляется с разгорячённым конём. Шота казалось, что Аргентум чутьём угадывал его волю. Конь нёсся вперёд, поворачивал или отскакивал в сторону, словно сам норовил ударить копытом по стремительно мчавшейся цели.
      Один за другим Шота забил два мяча в ворота противника.
      – Победу, Шота! – кричали зрители.
      – Победу, Шота! – крикнул вместе со всеми амирспасалар.
      Он стоял, как вчера, на почётном месте, слева от кресла царицы цариц, но предпочёл бы покинуть помост, расцвеченный праздничными нарядами, сбросить шёлковый ахалух и в простой чохе с короткими рукавами нестись на коне по полю, бить с размаху човганом. Закарэ тревожило обещание Тамар исполнить любую просьбу победителя. В благородстве помыслов витязей, чьи высокие имена всем были известны, сомневаться не приходилось. Однако вряд ли добрую цель преследовал тот, кто явился сюда с риском для собственной жизни и скрыл лицо под чабалахи.
      – Победу, Шота! Победу!
      Если бы Закарэ знал, какую награду задумал просить Шота, он не кричал бы с таким воодушевлением.
      Конь прянул в сторону. Шота изогнулся, ударил, словно пустил мяч из пращи. Витязь Кольчужной Сетки перехватил мяч, ударом сплеча отправил вверх. Шота подоспел к месту падения первым. Човган взвился – мяч полетел прямо в ворота.
      – Живи вечно, Шота! Славься, месх-победитель!
      Распорядитель состязаний вручил Шота саблю с алмазами и бирюзой по всей рукояти.
      Две награды завоевал Шота, одну – витязь Кольчужной Сетки. Оставалось последнее состязание: кабалахи – стрельба из лука в цель на скаку.
      Слуги поля вынесли шест с установленной наверху медной чашей. Витязи отъехали на короткую сторону поля, к шатрам. Взмах жезла возвестил начало. Кони помчались поочерёдно, без перерыва. Всадники на скаку вскидывали луки, целились, пускали стрелу в сверкавшую на солнце цель. Задача в том заключалась, чтобы сбить чашу с шеста. Стрелы неслись одна за другой, задевали чашу костяным оперением, царапали выпуклые бока. Но чаша упрямо держалась за шест. Вскоре всё поле было усеяно стрелами, не принёсшими никому удачи.
      Витязь Кольчужной Сетки натягивал лук последним. Он далеко отвёл тетиву, пустил стрелу быстро, небрежно, почти не целясь. Раздался глубокий протяжный гул. И вот ужа меткий стрелок держит над головой упавшую в руки добычу.
      – Слава могучей стреле!

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10