Богобоязненный отрок знает, как
надожить в обществе: не красть, не блудить, не клеветать, не завидовать, не обижать, не наушничать, на чужое не посягать, не осуждать, не бражничать, не высмеивать, не помнить зла, ни на кого не гневаться. И он усвоил, как жить
не надо: «Кто живет не по-божески, не по-христиански, страха божия не имеет и отеческого предания не хранит, и Святого писания не требует, и отца духовного не слушает... или многие непотребные дела совершит: блуд и распутство, и сквернословие, и срамные речи, клятвопреступление, гнев и ярость, и злопамятство, с женщиной живет не в законе или на стороне блудит, в содомский впадает грех или держит корчму, ест и пьет безудержно, но обжорства и опьянения, праздников и поста не соблюдает, всегда пребывает в разгуле, или колдовством занимается и волхвует и зелье варит... и творит все угодное дьяволу, скоморохов с их ремеслом, пляски и игры, песни бесовские любит, и костями и шахматами увлекается... – да низвергаются в ад все живые души поступающих так»
.
Курбский должен был усвоить такую систему поучений, которая в равной мере касалась и князей, и простонародья – всех православных христиан.
Какие еще детские впечатления мог почерпнуть мальчик Андрей? Прежде всего он должен был запомнить определенный распорядок дня, который определялся периодичностью молитв и церковных служб. Древнерусские семьи просыпались рано. Но до утренней службы нельзя было есть, кормили только маленьких детей. Таким образом, мальчик безошибочно определял, что он повзрослел и стал отроком, по постоянному чувству голода по утрам. После заутрени и трапезы быстро наступала обедня, потом – вечерня. Кроме того, полагалось еще в полночь тайно вставать и молиться у образов. Мужчины не могли пропускать ни одной службы, а женам и маленьким детям делалось послабление: обязательными были только воскресенье и праздники.
По мере взросления мальчика росли его обязанности. С определенного возраста после вечерни отрок должен был присутствовать на вечернем домашнем совете отца с матерью и учиться у них уму-разуму. В обязанности сына-отрока входило звать к столу гостей, выносить еду им в сени или во двор. Сына также часто посылали к знакомым с поручениями и приглашениями.
Во что мог играть маленький Курбский? Про детские игры в XVI веке мы почти ничего не знаем. Несомненно, были какие-то куклы, миниатюрные человечки, игрушечное оружие и т. д. Однако никаких описаний культуры детской игры не сохранилось. Немного больше мы знаем о публичных играх. Австрийский дипломат Сигизмунд Герберштейн так описывал забавы городских подростков первой трети XVI века:
«Юноши, равно как и подростки, сходятся обычно по праздничным дням в городе на всем известном просторном месте, так что видеть и слышать их там может множество народу. Они созываются свистом, который служит условным знаком. Услышав свист, они немедленно сбегаются и вступают в рукопашный бой; начинается он на кулаках, но вскоре они бьют без разбору и с великой яростью и ногами по лицу, шее, груди, животу и паху и вообще всевозможными способами одни поражают других, добиваясь победы, так что зачастую их уносят оттуда бездыханными. Всякий, кто побьет больше народу, дольше других остается на месте сражения и храбрее выносит удары, получает в сравнении с прочими особую похвалу и считается славным победителем. Этот род состязаний установлен для того, чтобы юноши привыкали переносить побои и терпеть какие угодно удары»
.
Конечно, Андрей Курбский, как представитель аристократического рода, вряд ли участвовал в кулачных боях с городскими мальчиками. Но наблюдать такие потасовки в качестве почетного зрителя вместе со старшими членами семьи он мог вполне. По всей видимости, для юношей из знати были свои поединки и испытания будущей воинской доблести, но нам о них почти ничего не известно.
Учили ли княжича Курбского в детстве? И если да, то чему? Несомненно, он получил необходимый объем знаний в области церковных текстов, по которым учился читать и мыслить, получал уроки этики человеческих отношений и усваивал стандарты морали. Судя по всему, именно в этом возрасте княжич Андрей научился читать и писать. О круге его чтения нам ничего не известно, можно строить только догадки, выходил ли он за пределы Псалтыри – главной учебной книги русского Средневековья.
Можно с большой долей уверенности говорить только об одном произведении, которое Курбский в детстве наверняка читал или его ему пересказывали – это Житие его святого предка, небесного покровителя рода ярославских князей Федора Черного. Идеальной средневековой схемой преемственности поколений было полное подобие сына – отцу, отца – деду и т. д., то есть Федор Ростиславич выступал как бы идеальным прототипом для всех своих потомков из ярославской аристократии. Как отметил филолог А. В. Каравашкин, в Московской Руси исповедовали «своеобразный династический детерминизм», то есть считали, «что родословная до некоторой степени предопределяет качества характера и поступки человека»
. Поэтому интересно попытаться установить, какие духовные уроки юный Курбский мог извлечь из жития Федора.
Культ Федора Ростиславича по своему возникновению совпал с началом процесса утраты независимости Ярославским княжеством. Федор был официально канонизирован местными властями через полтора века после своей смерти, в 1463 году, как раз незадолго до появления в Ярославле московского наместника.
Житие учило, что и в годину суровых испытаний, посланных «по грехам нашим» (время жизни Федора пришлось как раз на период становления монголо-татарского ига над Русью), князь должен суметь сохранить чистую и безгрешную жизнь, остаться заступником народа и его любимцем. Тогда люди будут в тебя верить, надеяться на тебя как на заступника на Страшном суде.
Интересно, что некоторые эпизоды из биографии князя XIII века совпали с историей жизни его потомка в веке шестнадцатом. Федор изначально был обижен братьями, Глебом и Михаилом, – они лишили его владений, все забрав себе. Нашему герою по жребию достался только Можайск. «Он же со беззлобием господствуя в нем и не гневашеся на братию свою». Подобное смирение заслужило награду: «...его же ради беззлобия поручи ему Бог и славный град Ярославль», а затем и Смоленск. Здесь мы видим столь важную для взрослого Курбского идею обязательного Божественного воздаяния за праведное поведение. Именно в нарушении принципа справедливой награды будет состоять одно из главных обвинений князя Андрея в адрес Грозного.
Федора, однако, не любили не только братья, но и жители города Ярославля. Они прогнали его, и он был вынужден уехать за границу, в Орду, как в будущем Андрей Курбский будет «изгнан» из своего «отечества». Здесь интересен мотив «князя-скитальца», который
несправедливо изгнаниз своей вотчины. Изгнанник даже на чужбине не утратил чистоты веры и смог обратить в православие ханскую дочь. За это благочестие ему покровительствует Господь. Божьей волей Федор в конце концов вновь обрел ярославский престол.
Думается, такой поворот сюжета в биографии святого предка мог повлиять на мировоззрение Курбского и осмысление им самой идеи «несправедливого изгнания» с последующим воздаянием от Бога за перенесенные страдания. Усвоение данной мысли делало для князя Андрея возможным и допустимым эмиграцию (хотя, в принципе, отъезд из православного отечества в XV – XVI веках входил для русского дворянина в число морально непозволительных поступков).
Бог покарал Русскую землю нашествием иноплеменных. Все князья должны были ездить в Орду за ярлыком на княжение. Поехал и Федор. Здесь сюжет превращается в какую-то фантастическую историю. В Орде в Федора влюбляется татарская «царица»: «Царица же увидела красоту и благородство лица его, подобные ликам святых, и была поражена в самое сердце, и полюбила его, и не захотела отпускать его обратно на Русь» (перевод мой. –
А. Ф).Хан благосклонно воспринял ее страсть к русскому князю. Он три года держал Федора у себя в приближенных на должности чашничего.
Русский князь оказался упрям и жениться на царице отказался, мотивируя тем, что у него есть русская жена-княгиня. Тогда его отпустили на Русь. При подъезде к Ярославлю выяснилось, что жена князя умерла, его не дождавшись. Далее Федора повторно изгнали ярославцы. «Изгой» вернулся в Орду, где его встретили с распростертыми объятиями. Федор женился на «царице», причем благословение на брак якобы получил от самого православного патриарха! Хан на радостях подарил на свадьбу 36 городов: Чернигов, Болгары, Кумане, Корсунь, Туру, Казань, Ареск, Гормир, Баламаты и др.
Как тут не вспомнить будущую смерть жены Курбского в России, пока ее муж пребывал в эмиграции, и последующую женитьбу князя Андрея на заграничной, литовской княгине, что сильно приумножило его земельные владения. Поистине мистическое совпадение!
Хан отправил под Ярославль посла «с своим великим опальством и страшными грозами» и приказом немедленно принять Федора. Ярославцы не испугались и отказались признать власть князя-изгнанника. Тогда степень любви ордынского «царя» к мужу его «царицы» достигла апогея: хан «всегда против себе седеть повелел ему (Федору. –
А. Ф),и царский венец свой ежедневно возлагал на главу его, и ежечасно переодевал его в свои собственные царские одежды»...
Конечно, в будущем польский король Сигизмунд не будет делиться с русским эмигрантом Курбским последней рубахой, но князь, как и его предок, будет обласкан иноземным правителем.
Конечно, данные совпадения – не более чем «игра ума». Или – нет? Ведь Курбский наверняка с детства хорошо знал рассказы о своем предке, который считался эталоном, идеальной моделью поведения. И кто его знает, какие образы и этические стереотипы отложились в подсознании юного ярославского князя и когда они вышли наружу...
На государеву службу
Взрослая жизнь для русских юношей XVI века наступала с момента записи в войско. Англичанин Джильс Флетчер так описывал данную процедуру: «Как только они достигают того возраста, когда в состоянии носить оружие, то являются в Разряд и объявляют о себе; имена их тотчас вносят в книгу, и им дают известные земли для исправления их должности, обыкновенно те же самые, какие принадлежали их отцам»
.
Дворянин начинал службу в 15 лет, когда он считался «новиком». Она могла проходить в двух типах дворянского ополчения. Наиболее распространенным вариантом был так называемый «выбор с городов». Дворяне (их еще называли дети боярские) собирались на службу в городах, являвшихся административными центрами уездов, в которых располагались их поместья. Эти отряды так и называли, по имени населенного пункта – центра их уезда: дворяне новгородские, дворяне костромские, дворяне тверские и т. д.
В каждом уезде составлялись специальные списки дворян, которые должны были собираться на службу от данного уезда. Начиная с 1556 года они назывались «десятни». Когда объявлялся сбор дворянского войска, то проводился смотр, явку на который проверяли как раз по этим десятням. Десятни были верстальные – в них фиксировалось полагающееся дворянам денежное и земельное жалованье согласно их статусу, то есть «версте», а также разборные и раздаточные – в них фиксировались отношение дворянина к службе, факты явки и уклонения от службы и т. д. Десятни из регионов посылались в Москву, в специальное ведомство – Разрядный приказ. Там они и хранились, в них делались отметки о служебных назначениях, земельных пожалованиях, ранениях и т. д. Копии десятен передавались в Поместный приказ, который непосредственно ведал раздачей земли в поместья. Земля, которая давалась помещику, называлась «дачей».
Государство не всегда выполняло свои обязательства по размерам дач. Судя по документам, нередко бывали случаи, когда дворянин получал меньше земли, чем ему полагалось, или не получал вообще ничего. Например, в 1577 году дворяне Путивля и Рыльска жаловались, что лишь 69 человек имеют поместья, причем часто гораздо меньшие по размерам, чем положено, а 99 человек из списочного состава вообще не получили земли. Власти выплатили денежную компенсацию, адекватную положенным размерам поместья, но земли так и не дали. Также часто возникала ситуация, когда помещик владел несколькими небольшими поместьями, разбросанными в разных уездах. В этом случае ему было легко стать «нетчиком» (от слова «нет» – «отсутствует»; так называли неявившихся на службу), потому что было совершенно неясно, в каком же из уездов его призывать на службу. В 1575 году вышел специальный указ, предписывающий давать дачу только в одном уезде, в котором и служит дворянин. Но на практике он не выполнялся.
Согласно принятому при Иване Грозном в 1556 году «Уложению о службе» каждый дворянин был обязан, помимо личной явки, выставить с каждых 100 четвертей (одна четверть равнялась примерно 5,6 гектара – около 5600 квадратных метров) земельного владения одного конного воина в полном доспехе, в случае сбора войска для дальнего похода – со сменным вторым конем. Если дворянин был беден, имел мало земли и не мог выставить положенного количества воинов, то нормы служебной повинности на него снижались. Были случаи, когда обедневших дворян переводили в гарнизонную службу или вообще исключали из списков служилых людей.
Размеры поместных дач при Иване Грозном колебались от 100 до 400 четвертей земли. На практике кто-то получал меньше, а кто-то, соответственно, больше, если присовокуплял новые поместные раздачи к своим прежним владениям или владел поместьем наряду с родовой вотчиной. Помещики делились на статьи (в зависимости от знатности и служебных заслуг). Например, в 1550 году дворянам, наделяемым поместьями под Москвой, было установлено дополнительное денежное жалованье: помещикам 1-й статьи – 12 рублей, 2-й статьи – 10 рублей, 3-й статьи – 8 рублей.
За выставленных дворянином боевых холопов-послужильцев от государства полагалось дополнительное, помимо поместья, денежное жалованье. Если дворянин выставлял людей больше, чем положено, он получал за них дополнительно довольно большие деньги, которые рассчитывались по специальной таксе, в соответствии с тем, как эти дополнительные люди вооружены. Например, полный доспех стоил 4,5 – 5 рублей, сабля – 3 рубля, шлем – 1 рубль.
Эти цифры интересно сравнить с ценами, бытовавшими в Русском государстве в середине XVI века. Так, конь стоил от 60 копеек до 10 рублей, овца – 15 – 30 копеек, корова – 10 – 25 копеек. Зерно (хлеб) мерили на так называемые четверти – примерно 210 литров. Одна четверть зерна стоила от 10 копеек до 1,5 рубля (цена зависела от сезона и от урожайных или неурожайных лет). Килограмм свежего мяса (говядины) стоил около 16 копеек, бочка молока – не более 25 копеек, 100 яиц – 3 – 4 копейки.
Если же дворянин не мог выполнить норму выставления воинов или плохо вооружал их, то на него налагался штраф пропорционально «недополученным» воинам или доспехам.
Воинская служба дворян делилась на городовую (осадную) и полковую. Первая – в городских гарнизонах – считалась менее престижной, и ее обычно несли или бедные (мелкопоместные) дворяне, или не способные по состоянию здоровья (например, из-за ранения) нести полевую службу (им в таком случае урезались размеры поместных окладов). Городовая служба была пешей, за нее государство не платило дополнительного денежного жалованья. Более престижной была полковая служба, которая делилась на дальнюю – участие в далеких походах на соседние страны, и ближнюю (пограничную, или береговую, поскольку главный южный рубеж обороны России находился на реке Оке).
Низшими ступенями дворянской службы были должности, на которых дворянин исполнял какие-то поручения или оказывался в специальной команде, исполняя особые поручения. Последний случай назывался «быть в приказе», то есть в особом распоряжении вышестоящего лица. Низшими служилыми должностями были приставы, неделыцики и головы. Приставы обычно сопровождали посольства, несли службу по наведению порядка на улицах, ездили с военными донесениями и т. д. Неделыцики выступали в качестве силовых исполнителей судебных решений и постановлений властей, охраняли сборщиков налогов. Возможно, происхождение их названия связано с тем, что они несли свою службу «по неделям», а потом состав команды неделыциков менялся. Головы являлись младшими командирами в дворянских и стрелецких полках (обычно командовали одной или несколькими сотнями воинов).
Более высоким уровнем службы было служить при государе, в его дворе или в государевом полку. Здесь высшей должностью был конюший – смотритель царских коней. За ним шел оружничий – хранитель царского оружия (пусть в реальности царь никогда не брал в руки это оружие). За царем ездили воины, которые возили знамя, три лука с колчанами и стрелами (саадаки), рогатину, просто копье, меньшое копье, сулицу (большой метательный дротик), топор, а с 1563 года – еще и пищаль. У каждого из хранителей этих предметов доблести и вооружения были помощники – поддатни. Кроме того, за государем неотступно следовала личная охрана, вооруженная топорами особой формы, – большие рынды и малые рынды. Таким образом, набиралась довольно внушительная свита, и для большинства представителей знатных московских фамилий карьера начиналась со ступеней рынды или оруженосца «с копьем» возле государя.
Высшие воинские должности – должности воевод – занимали представители высших гражданских аристократических чинов, бояре и окольничие, а также выходцы из родовитой аристократии – князья. Рядовой дворянин мог попасть только на малозначительную воеводскую должность, в отдаленный маленький город или военачальником маленького отряда в незначительном походе. Воеводы были при Государевом дворе (дворовый воевода), в полках и в городах. В городах они могли выполнять функцию наместника, но иногда, в случае военной опасности, и в пограничные города назначался особый осадный воевода. Как правило, срок воеводской службы на конкретной должности – в полку или в городе – был один год, отчего она называлась: годованье. Через год происходило новое назначение.
Порядок назначений определялся принципом местничества. «Местами» назывались предыдущие службы предков. Дворянина нельзя было назначить на должность низшую, чем служили его предки: это считалось «невместным», «порухой чести». В результате при получении постов аристократы ревниво следили, чтобы не оказаться ниже определенного «должностного порога»: в таком случае они могли навлечь «поруху» на весь род, отодвинуть его вниз в местнической иерархии. Поэтому считалось, что лучше умереть. Власти понимали всю невыгоду таких порядков: очень часто случалось, что дворянин не хотел брать грамоты о его назначении, считая, что получил слишком низкую должность. Еще чаще приходилось ставить во главе войска знатного и «выслуженного», но совершенно бездарного человека. Но поделать с этим ничего не удавалось. Местничество не смог одолеть даже Иван Грозный. При нем неоднократно издавались указы об отмене местничества (первые – в 1549 и 1550 годах), приказывалось, что в эти походы «воевод посылать без мест». Воеводы не верили, считали это лукавством, являлись пред государевы очи, шли на плаху – но допустить «поруху» родовой чести было страшнее... Местничество русское правительство победит только век спустя, в 1682 году, когда царь Федор Алексеевич найдет остроумное решение проблемы – по его приказу будут сожжены все записи о предшествующих службах, так называемые разрядные книги. И местничать станет невозможно – не будет документов, на которые можно было ссылаться...
Каковы были первые шаги в этой системе государевой службы князя Андрея Курбского? Здесь есть некоторое странное обстоятельство, которому могут быть разные объяснения. Первые сведения о его служебных назначениях относятся к 1547 году, то есть к тому времени, когда ему было уже 19 лет. А как уже было сказано, служба традиционно начиналась в 15 лет. Чем занимался юный князь эти четыре года? О чем говорят эти данные: что до нас просто не дошли сведения о первых четырех годах службы Курбского или же что он по каким-то причинам начал службу позже? Не являлась ли эта задержка следствием опалы на Курбских при Василии III или каких-то неведомых нам обстоятельств?
Сведения о службе Андрея Курбского в 1547 году вполне могут отражать не первые назначения юного князя. Дело в том, что в 1547 году Курбский оказывается уже при Государевом дворе – хотя и в качестве мелкого порученца, но все-таки среди лиц, приближенных к родственникам царя: он сопровождает князя Юрия Васильевича, брата Ивана IV, причем его имя упоминается после имени В. И. Пенкова и перед именами Ю. И. Деева, И. М. и Ф. И. Троекуровых. Видимо, данный список составлен на основе чиновной росписи свадьбы Юрия Васильевича, состоявшейся 3 ноября 1547 года
.
Итак, в числе других молодых провинциальных дворян в 1547 году Курбский оказывается в Москве. Это было время притока в столицу свежей крови, омоложения правящей элиты и свиты юного – семнадцатилетнего! – царя. 1547 год был годом массового обновления Боярской думы. Ее состав увеличивается вдвое (бояре – с 10 до 20 человек, окольничие – с 2 до 6). В 1547 году боярами стали: М. В. Глинский, Ю. В. Глинский, И. И. Турунтай-Пронский, Д. Д. Пронский, И. М. Юрьев, И. П. Федоров-Челяднин, Г. Ю. Захарьин, И. И. Хабаров, Д. Ф. Палецкий, Ю. И. Темкин. Окольничество получили: Д. Р. Юрьев (ставший к тому же дворецким Большого дворца), Ф. М. Нагой, Ф. Г. Адашев, Г. В. Морозов, И. В. Шереметев-Большой, И. И. Рудак-Колычев. Столь значительное пополнение главного правящего органа страны существенно повысило его роль в государственных делах.
Кем в то время ощущал себя 19-летний Курбский? Как представитель рода Курбских, он должен был отождествлять себя с крупными землевладельцами, хотя перечень его вотчин и поместий реконструируется с трудом. Уже говорилось, что принадлежность ему родового гнезда Курбских – вотчины Курбы – источниками не подтверждается, она была к этому времени утрачена. Есть предположение, что у князя Андрея были поместья под Ростовом Великим и под Псковом. Точно известно, что в 1557 году он будет владеть поместьем села Серкизово Бохова стана Московского уезда. В состав его владений также входили деревни Осинник и Шадеево. Собственно, это все, что мы знаем о землях, хозяином которых был потомок ярославских князей.
А осенью 1547 года 19-летний Курбский в составе так называемого «поезда» – колонны конных экипажей и подвод, сопровождаемых верховыми, провожает младшего брата царя, слабоумного князя Юрия Васильевича, к месту его свадьбы, где Юрия уже ждала новобрачная, Ульяна Дмитриевна Палецкая. На торжествах присутствовали люди из ближайшего окружения юного Ивана IV: князья Владимир Андреевич Старицкий (сын последнего удельного князя Московской Руси, был на свадьбе тысяцким) и В. С. Серебряный (был дружкой), родственники царицы Анастасии – В. М. Юрьев (был у постели новобрачных), И. П. Юрьев (мылся с молодым в бане). В числе почетных гостей мы видим людей, которые будут определять политику страны в ближайшие годы: И. Ф. Мстиславского, А. Б. Горбатого (будущих видных деятелей Боярской думы), Ф. И. Сукина (будущего знаменитого казначея, главу финансового ведомства страны в 1550-е годы, годы реформ). Неизвестно, сумел ли провинциал из Ярославля тогда же завязать с ними знакомство, или оно произойдет позже. Но с большинством этих людей его судьба будет в дальнейшем очень тесно переплетена. С кем-то он будет сражаться плечом к плечу, с кем-то заседать в Боярской думе, с кем-то будет вместе «записан» по облыжному обвинению в заговорщики и изменники...
Но это будет потом. Пока на дворе ноябрь 1547 года, за окнами осенняя Москва, на дворе шумит свадьба, мелькают дорогие ткани и соболиные меха, которые безо всякого бережения мечут под ноги молодым, звенят монеты, которыми осыпают новобрачных, горят свечи, дружка князь Серебряный режет хлеб и сыр и раскладывает их по тарелкам, разбиваются на счастье чаши, плывут над праздничным столом на плечах слуг подносы с жареными лебедями, и шумит в голове хмельной мед, и кажется князю Курбскому, что он уже свой в царских палатах, и путь его отныне – рука об руку с юным государем.
Глава третья
ВОИН КУРБСКИЙ
Боевое крещение
Молодые дворяне при Иване Грозном редко подолгу задерживались на теплых придворных местах. Их ждала действующая армия. Благо в войнах недостатка не было. Царь Иван поставил своеобразный рекорд по продолжительности участия России в боевых действиях. Из 43 лет правления деда Ивана Грозного, великого князя Ивана III (1462 – 1505), Россия вела войны с внешними врагами 20 лет, что составляет 47% от продолжительности правления. Отец Ивана Грозного, великий князь Василий III (1505 – 1533), из 28 лет своего правления воевал 12, то есть 43% времени. При сыне Ивана Грозного, Федоре Ивановиче (1584 – 1598), из 14 лет военными были всего 6 (43%). Зато из 51 года правления Ивана Грозного (1533 – 1584) Россия воевала 37 лет (72%), причем почти все мирные годы приходятся на время малолетства царя (1533 – 1547). А когда он стал совершеннолетним и стал править самостоятельно, то в период с 1547-го по 1584-й русские войска не вели активных боевых действий всего... три года!
Столь высокая интенсивность ведения войн вызвала появление такого феномена, как «военные поколения». Россия до этого их не знала, годы войн чередовались с годами мира. При Иване Грозном выросло целое поколение, которое появилось на свет в условиях войны. Дети не видели своих отцов, они знали лишь, что те где-то «кладут головы за государево имя». Дворяне служили до своей гибели на поле боя или до тяжелого ранения и увечья. По дряхлости и старости в отставку в России XVI века выходили немногие...
На то, что война была смыслом и содержанием жизни русского дворянства, указывают редкие автобиографические тексты, которые дошли до нас от XVI века. Говоря о своей жизни, люди вспоминали в основном военные эпизоды. Так, князь Андрей Курбский в 1564 году писал царю Ивану Грозному, подводя итог своей многолетней службы под государевым стягом:
«Возглавляя твое войско, всю землю ходил и исходил и никогда не принес тебе никакого бесчестья, но только для твоей славы добывал одни победы пресветлые, одерживать которые помогал ангел Господень, и никогда полков своих спиной к врагам не поворачивал, но со славою одолевал их на похвалу тебе, как и положено воеводе православного воинства. И так не один год и не два, но многие годы я трудился, проливая свой пот, терпя трудности, и мало видел свою мать, родившую меня, и со своей женой мало был, и из Отечества своего постоянно уезжал, но все время пребывал в дальних и пограничных городах, воюя против врагов твоих, и претерпевал много разных трудностей и мучений, этому Господь мой Иисус Христос свидетель; и часто был ранен от варварских рук в различных битвах, и теперь имею все тело, изувеченное ранами»
.
Курбский попал в действующую армию, когда главным фронтом России был казанский. Отношения Москвы и Казанского ханства складывались непросто. Еще Иван III в 1487 году взял Казань и принял ее под протекторат России. До 1505 года татары подчинялись власти государя всея Руси, потом взбунтовались, и вплоть до 1535 года в ханстве шла борьба между промосковской и прокрымской группировками местной знати. Власть переходила то к сторонникам Крыма и даже представителям крымской династии Гиреев, то к сторонникам России, марионеточным ханам и даже порой к русским наместникам.
Политический статус Казанского ханства в первой трети XVI века определить довольно трудно. С одной стороны, это суверенное государство, которое ведет независимую внешнюю политику, откровенно враждебную России. Политические покровители Казани – Крым и Турция. С другой стороны, правители ханства периодически клялись в верности России и просили прощения «за вину», уверяли, что не хотели нападать, грабить, уводить людей в плен, и сами не могут объяснить, как это у них так нехорошо получается.
Причина подобного двуличия была проста: казанские правители не хотели ни обижать своих высоких мусульманских покровителей, ни отказываться от добычи, которую приносили нападения на русские земли. Но в то же время они опасались, что однажды Россия не выдержит, соберет силы и попросту уничтожит их. Русские полки уже неоднократно доходили до стен столицы ханства. И хотя многие походы были неудачны, сам факт сравнительной легкости проникновения московских полков вглубь территории Казанского ханства не мог не пугать. А если они однажды не остановятся и пойдут до конца, как это уже было в 1487 году? Разумные казанские ханы не хотели проходить в конфликте с Россией «точку невозврата», после которой русское нашествие было бы необратимым. Отсюда – и дипломатические маневры, и двуличность политики, и война, сочетаемая с клятвами в верности...
В 1535 году, после очередного военного переворота, победил хан Сафа-Гирей, сторонник войны с Россией. С 1536 года казанские набеги происходят по несколько раз в год. И в 1537 году, в годы малолетства Ивана IV, русское правительство было вынуждено восстановить на восточном направлении пограничную службу. «Точка невозврата», чего так боялись более разумные правители Казани, была пройдена. В 1545 году Иван Грозный начал большую многолетнюю «Казанскую войну», которая продлится семь лет и закончится в октябре 1552 года гибелью татарского государства и маршем русской конницы по улицам павшей столицы. Копыта коней при этом будет скрывать текущая ручьями человеческая кровь...
«Казанская война» началась 2 апреля 1545 года. В поход «полою водою», то есть по разлившейся Волге, на боевых кораблях из Нижнего Новгорода вышел отряд под началом князя С. И. Микулинского-Пенкова и В. И. Осиповского. Из Вятки на соединение с ним шла рать князя В. С. Серебряного и вятского наместника Ю. Г. Мещерского. Они встретились на устье реки Казанки и подвергли разгрому татарские поселения на берегах рек Камы, Вятки, Свияги. Окрестности Казани были полностью опустошены. В боях погибли некоторые знатные татары. Хан Сафа-Гирей, разъяренный успехом русских, обвинил своих князей в сотрудничестве с Москвой. Некоторые из них, заподозренные в предательстве, были убиты. Это вызвало бегство местной аристократии: как писал русский летописец, «поехали многие из Казани к великому князю, а иные по иным землям»
.
Недовольная Сафа-Гиреем татарская знать задумала государственный переворот. 29 июля 1545 года князь Кадыш и Чюра Нарыков от имени заговорщиков обратились к Москве с просьбой «прислать рать», обещая арестовать хана и окружавших его крымских мурз.
