Впрочем, сидя в своей комнате за виски с содовой, я обдумывал дальнейший план действий.

Судьбы депутата Эдварда Рендаля и лорда Киндерсли были в моих руках. Попытка выжать из этих двух почтенных господ сумму, много раз превосходящую мою тысячу фунтов, неизбежно должна была закончиться удачей. В то время как я курил, мне пришла в голову мысль, и прежде, чем лечь спать, я написал длинное письмо мистеру Юнгхэзбенду.

На следующее утро я оставался в моем бюро в Гольборне до тех пор, пока мистер Юнгхэзбенд не позвонил мне. Как обычно, он говорил со мной официальным тоном, словно я был одним из обычных почтенных клиентов. Но заметно было, что он очень встревожен.

– Я поступил точно по вашим указаниям, мистер Букрос, но сумма, которой вы рискуете оперировать, сильно изумила меня.

– Скажите точно, что вы предприняли? – спросил я.

– Через посредничество разных маклеров я распродал 25 000 акций пароходной компании Киндерсли, цена которых 6 фунтов за штуку. К счастью, пока не предвидится, чтобы эти акции поднялись в цене, поэтому мне удалось совершить эту сделку за 10 шиллингов с акции, что составляет 12 500 фунтов.

– Отлично! Каков курс акций в настоящую минуту?

– Они несколько упали, вследствие вашего маневра. Но маклер, в бюро которого я нахожусь в данный момент, по-видимому, воображает, что акции снова подымутся в течение дня.

– Ладно уж! Когда по акциям должно быть уплачено?

– Четвертого. Да, я хотел еще сказать, что маклеры, с которыми я вел переговоры по вашему делу, хотят знать, доведете ли вы эту операцию до конца, если в ближайшие дни акции подымутся в цене, скажем, на 1 шиллинг?

– Ни под каким видом. Операция должна быть проведена точно так, как я указал.

Я отошел от стола, наполнив свой портфель, как всегда, образцами бумаги, которой я будто бы торговал, поехал подземкой на Бонд-стрит и прошел оттуда пешком на Соут-Адлей-стрит. Там важного вида швейцар объявил мне, что лорд Киндерсли дома, но приказал никого не принимать, разве только в том случае, если о моем визите было заранее условлено. Я подкупил портье и прошел в приемную. Там мне удалось убедить неряшливо одетого и вооруженного очками секретаря в том, что лорду Киндерсли необходимо уделить мне несколько минут внимания в его же собственных интересах. Наконец меня провели в святая святых великого человека.

– Чем могу служить вам, мистер Букрос? – спросил он, кидая взгляд на мою визитную карточку.

«Узнает он меня в моем новом одеянии?» – подумал я. Но лорд Киндерсли не обнаружил ни малейшего признака того, что видел меня когда-либо раньше. Для него между нервным дельцом, говорившим с ним теперь, и дровосеком-шофером, благополучно доставившим его из лесов Гьера в Англию, не было ничего общего.

– Я посетил вас, чтобы обсудить с вами серьезное дело, – сказал я. – И я надеюсь, что вы не истолкуете неправильно моего посещения. Мне не нужно от вас денег. Наоборот, я хочу предохранить вас от крупной денежной потери.

– Я готов выслушать вас.

– В прошлом году, в марте, вы предупредили забастовку портовых рабочих, угрожавшую вам потерей миллиона фунтов. Известный лидер рабочей партии принял от вас взятку и убедил рабочих отказаться от забастовки и согласиться на ваши условия. В этом деле принимали участие только вы и еще один судовладелец, который, насколько мне известно, умер.

Лорд Киндерсли пытливо посмотрел на меня. Только теперь я заметил, что он выглядит бледным и больным. Его голос чуть дрожал, когда он ответил мне:

– О чем вы, собственно, говорите?

Я вынул из кармана оба документа и немного приблизился к нему.

– Вот воззвание Рендаля к рабочим, призывающее примкнуть к забастовке; под ним подписались все лидеры рабочей партии. А вот ваше письмо к Рендалю, в котором вы предлагаете ему 50 000 фунтов с тем, чтобы он отказался от своего выступления. Эти 50 000 фунтов вы вручили ему на следующий день в клубе национал-либералов.

Приветливость и сдержанность покинули его. Он выглядел, как человек, над которым разразилась страшная катастрофа.

– Господи! – пробормотал он. – Рендаль поклялся мне, что уничтожит это письмо.

– Он поручил это своей жене. Но она предпочла сохранить письмо. Несколько месяцев назад ее муж развелся с нею. Это – ее месть. Она продала мне это письмо и копию речи. Мне известно также все остальное, что стоит в связи с этой историей.

Лорд Киндерсли вынул носовой платок и отер свой лоб.

– Я откуплю эти документы.

– Ваша светлость, я не шантажист!

– Можете быть уверены, что получите деньги, – горячо продолжал он. – Я не собираюсь донести полиции. Я ликвидирую эту историю, как обычную сделку. Назовите цену! Я не мелочен.

– Повторяю, я не шантажист, – настойчиво произнес я. – Роль этих документов в ликвидации забастовки твердо установлена, и они будут переданы прессе.

Лорд Киндерсли подскочил.

– Что же вы ожидаете от этого? – хрипло спросил он.

– Я не рассчитываю на деньги. Хотя, впрочем, я знаю газету, которая не откажется уплатить мне за эти документы кругленькую сумму.

– Послушайте, ни одна газета не уплатит вам такой суммы, какую предлагаю вам я. Эти документы не должны быть опубликованы. Если станет известно, что я подкупил Рендаля, чтобы помешать ему организовать забастовку, завтра же все рабочие союзы объявят мне войну. Кроме того, это скомпрометирует мою партию. Это погубит мою политическую карьеру и подорвет мои дела. Отнеситесь же к этому, как деловой человек, мистер Букрос, будьте благоразумны. Я подпишу вам чек на 10 000 фунтов.

– Ваша светлость! Если я соглашусь на это, я совершу преступление. Моя совесть запрещает мне это. Я не могу предупредить гибель вашей политической карьеры, но могу ограничить грозящую вам финансовую катастрофу. Я даю вам четыре дня сроку. За это время можно спокойно распродать большое количество акций вашей компании.

– Вы обещаете ничего не предпринимать в течение этих четырех дней? – жадно ухватился лорд Киндерсли за мое предложение.

– Обещаю!

Он откинулся на спинку кресла и облегченно вздохнул.

– Это отчасти спасает положение, – сказал он. – Единственное, чего я от вас еще желаю, подходя с деловой точки зрения, – поверьте, я не принимаю вас за шантажиста, – вы хотите кое-что продать, а я хочу приобрести это. Все это – торговая сделка. А цель всякой торговой сделки, как можно выше набить цену. Я говорил о 10 000 фунтах, но, если необходимо, я ее удвою. Оставайтесь позавтракать со мной, и мы обсудим это за сигарой и бутылкой вина.

– К сожалению, я не могу воспользоваться вашим предложением, – ответил я, подымаясь, – но я предоставляю вам, как сказал уже, четыре дня.

Он проводил меня до дверей и спросил мой адрес. Он был так убежден, что я изменю свое намерение, что послал за мной следом секретаря. Я отвязался от него обещанием прийти вечером через три дня. Я дал это обещание в минуту слабости. Я подумал о том, какой радостью будет встретить девушку, которая не испугалась ни перед лицом смерти, ни перед общественным скандалом.

Я по обыкновению с аппетитом пообедал и отправился, в Стритгхэм – в высшей степени интересную местность. Как я узнал в адресной книге, мистер Рендаль жил там в сером каменном здании, носящем название «The Towers». Меня впустила прислуга и провела через обитую линолеумом и пахнувшую кухней приемную в маленький кабинет, выходящий окнами на двор, безвкусно обставленный и увешанный лубочными картинами.

Получить доступ к популярному депутату оказалось нетрудно. Через несколько минут он вошел, куря трубочку. Он выглядел добродушным и общительным, чем, вероятно, главным образом и завоевал всеобщее расположение к себе.

– Не имею удовольствия знать вас, мистер Букрос, – сказал он, удивленно взглянув на меня, когда я не принял его протянутой руки. – Сядьте, пожалуйста, чем могу служить?

– Я принес плохие новости, мистер Рендаль.

– Как неприятно! Кто вы такой? Я что-то не могу припомнить.

– Это неважно. Если хотите, считайте меня журналистом, это ближе всего к истине. Через четыре дня вам предстоит пережить нечто очень неприятное, и, так как это случится по моей вине, я пришел предупредить вас.

– Вы хотите нагнать на меня страху.

– Ничуть не бывало. Дело в следующем. Я обладаю копией речи, которую вы должны были произнести в марте в Ливерпуле, и письмом лорда Киндерсли, предложившего вам 50 000 фунтов за то, чтобы вы отказались от своей речи, как оно и случилось. Мне также известно, что вы в тот же вечер получили эти деньги в клубе национал-либералов и положили их в пять банков, названия которых я тоже знаю.

Рендаль был, я думаю, в глубине души таким же трусом, как и Киндерсли, но у него это выразилось иначе.

– Проклятый лгун! Шантажист! Как вы смеете обвинять меня в подобной чуши! Убирайтесь сию минуту, или я спущу вас с лестницы!

– Я исполнил свою обязанность. Мне не доставит ничего, кроме удовольствия, уйти отсюда.

– Стойте! – крикнул он, когда я направился к двери. – Откуда вы взяли эту идиотскую историю?

– Я не высосал ее из пальца. Она будет на днях опубликована. Я получил все эти бумаги от вашей жены.

– Это ложь! Я сам видел, как она порвала письмо.

Я улыбнулся. Этот человек не был для меня достойным противником.

– Она вас обманула! Она порвала другое письмо, а письмо Киндерсли спрятала. Она сделала это по своим личным причинам. Вчера вечером у Фраскатти я откупил эти бумаги у нее и одного мужчины.

Мистер Рендаль наконец убедился, что я не мистифицирую его. Его охватил страх.

– Пожалуйста, – сказал он, – присядьте, и давайте обсудим это дело. Горничная принесет сигары и виски.

– Благодарю. Я не нуждаюсь в вашем гостеприимстве. Документы будут через четыре дня опубликованы в газете. Я пришел затем, чтобы предупредить вас.

Его взгляд омрачился.

– Возможно, что все это лишь грубое мошенничество. Документы при вас?

– Да.

Он дал волю своим чувствам. Вероятно, он рассчитывал на свой рост и широкие плечи. Он приблизился ко мне, сжав кулаки и опустив голову, как бык. Это был смешной поединок.

На следующее утро в биржевом отделе всех газет сообщались тревожные известия. Все акции пароходного общества Киндерсли сильно упали, причем никто не мог объяснить причины этого. В течение суток они упали с 6 фунтов до 5, и, когда я пришел в свое бюро в Гольборне, мне звонил мистер Юнгхэзбенд и заклинал закончить этот маневр с 20 000 фунтов прибыли. Это падение не имело, по его словам, никаких оснований, и акции должны были вскоре вновь подняться в цене. Я спокойно выслушал его, приказал ни под каким видом ничего не менять в моих инструкциях и дал отбой, несмотря на все его протесты. Потом отправился в редакцию большой газеты.

Прошел час, прежде чем помощник издателя принял меня. Это был худой человек в роговых очках, непрерывно куривший одну папиросу за другой. Он откровенно сообщил мне, что у меня столько же шансов встретиться с издателем, как с римским папой. Я рассказал ему в чем дело и показал документы. Он на мгновение покинул комнату и вернулся вместе с издателем. Оба с любопытством смотрели на меня.

– Кто вы такой, мистер Букрос? – спросил издатель.

– Спекулянт. Я откупил эти документы у разведенной жены Рендаля, которая его ненавидит.

– Чем вы можете поручиться за то, что эти документы не подделка?

– Всякий, кто прочтет их, сразу же увидит, что они не подделаны. Я вчера сообщил об этих документах и о том, что они будут опубликованы, лорду Киндерсли и посоветовал ему как можно скорее распродать свои акции. Все остальное ясно из финансовой рубрики вашей газеты. Надеюсь, этих доказательств вам достаточно?

Они пошептались друг с другом. Потом издатель, седой, гладко выбритый господин, рот которого был похож на мышеловку, а резкий голос напоминал команду полководца, пододвинул мне кресло и сам сел подле меня.

– Как же вы предлагаете нам поступить с этими документами, мистер Букрос?

– Уплатите мне за них крупную сумму и опубликуйте их.

– Знаете ли вы, что это вызовет грандиозный скандал?

– Это вам не повредит. Подлинность документов послужит вам оправданием.

Издатель озабоченно посмотрел в окно. Его лицо было твердо как гранит, но в серых глазах светилась доброта.

– Мы не остановились бы перед тем, чтобы нанести удар Рендалю, но лорд Киндерсли… Он в высшей степени благородный человек и во всех своих поступках руководствуется лучшими побуждениями.

– Это сообщение, возможно, и не принесет ему вреда. Его поступок может быть оправдан: он спас родину от большого несчастья, пусть даже средство, которое он пустил в ход, не особенно благовидно.

– Конечно, это может служить ему оправданием. Сколько вы желаете получить за эти документы?

– Десять тысяч фунтов. Но они не должны быть опубликованы до четверга.

– Почему?

– Я обещал это лорду Киндерсли.

– Вы можете оставить нам эти документы сейчас же?

Я подумал. Я не мог себе представить, чтобы что-нибудь заставило меня изменить раз принятое решение. Но я предпочел все-таки обеспечить себе путь к отступлению.

– Да, если вы дадите мне удостоверение, что они составляют мою собственность и что вы обещаете вернуть их мне в среду, если я потребую этого.

– А как же насчет платы? Хотите получить задаток?

– Вы готовы уплатить мне 10 000 фунтов?

Он пожал плечами.

– Мы не торгуемся. Вопрос в том, хотите ли вы получить задаток?

– Нет! В среду я получу всю сумму полностью или возьму свои документы обратно. Но я думаю, что предпочту получить деньги.

– Мы тоже так думаем, – сказали оба издателя сразу.

В среду курс акций пароходной компании Киндерсли стоял на двух и трех четвертях фунта и краткая заметка в «Таймсе» сообщала, что его сиятельство заболел нервным расстройством и лежит в постели.

Глупая сентиментальность погнала меня на Соут-Адлей-стрит после того, как я на несколько минут задержался в своем бюро. Экипаж доктора стоял у входа. Когда я подходил к дому, дверь раскрылась. На пороге остановился доктор. Мысль о болезни лорда Киндерсли нисколько не тревожила меня, но когда я заметил рядом с доктором Беатриче Киндерсли, я понял, что образ моих мыслей может измениться. Ко мне вернулась моя впечатлительность, которой я отличался в детстве. Любопытство, приведшее меня к этому дому, было наказано судьбой. Моя душа была потрясена. У меня возник новый план. Я нашел средство помочь ей, хотя это значило поставить на карту свою жизнь. В тот же день в половине третьего Беатриче Киндерсли входила в маленький салон, чтобы принять неожиданного посетителя. Увидев меня, она удивленно остановилась на пороге, – я предостерегающе поднес палец к губам.

– Я полковник Эскомб, – напомнил я ей.

– Вы? – воскликнула она.

Я снова был загримирован, как на свадьбе Нормана Грэя, когда пропало жемчужное колье.

– Что вы затеваете? – спросила она.

– Я хочу помочь вам. Я видел вас сегодня утром, и мне показалось, что вы чем-то озабочены.

Она благодарно улыбнулась.

– Это очень любезно. Но вы должны тотчас же удалиться, вы подвергаетесь большой опасности: у нас в доме сэр Норман Грэй, он разговаривает теперь с моим дядей.

– Что он здесь делает?

– Мой дядя позвал его, чтобы спросить у него совета. Дело идет об очень серьезной вещи: мой дядя опасается, что его карьера погибла.

При мысли о том, что мой старый враг здесь, мои добрые намерения начали колебаться, но присутствие Беатриче действовало на меня примиряюще.

– Почему вы опечалены? Разве ваш дядя всегда был так добр к вам? Вы горюете из-за него?

– Только из-за него. О нем говорят, что он груб и бессовестен. Но по отношению ко мне он всегда был самым добрым человеком в мире. Вид его страданий причиняет мне боль.

Я посмотрел на часы.

– Я должен вас покинуть. Когда я уйду, сообщите вашему дяде, что Букрос передумал, и он получит от него сведения еще до 5 часов.

– Какое отношение все это имеет к вам? – удивленно спросила она.

– Не ломайте себе над этим голову, передайте порученное вам известие, но, пожалуйста, не в присутствии Нормана Грэя.

Она проводила меня до двери, но когда я захотел открыть ее, она меня остановила.

Ее лицо снова оживилось, она легко ступала рядом со мной. Она взяла меня за руку, ее нежное дыхание коснулось моих щек.

– Я должна поблагодарить вас, – сказала она и поцеловала меня в губы.

Это было неожиданным интермеццо.

Издатель и его помощник изо всех сил старались переубедить меня. Они предлагали мне целое состояние. Они указывали даже на то, что я могу выдвинуться благодаря моему патриотическому поступку. Они апеллировали ко всем возможным добродетелям, начиная с любви к родине и кончая простой справедливостью, нисколько не подозревая, что я не обладаю ни одним из этих достоинств. В конце концов они все же вернули мне документы. Я сунул их в конверт и адресовал мисс Беатриче Киндерсли. Затем заказал большой ворох чайных роз, поехал к ее дому и приказал передать все это ей.

Эту ночь я провел в своей комнате, погруженный в самоанализ. Я мог использовать историю с Киндерсли с наибольшей выгодой для себя. Я мог заработать 30 000 фунтов, даже еще больше, так как скупил по 4 фунта акции, которые неизбежно должны были подняться снова. И все же я отказался от шантажа и до полусмерти избил бессовестного Эдварда Рендаля. Я вел себя как дурак. Самым тревожным симптомом было то, что я остался доволен своим поведением. Вероятно, я постарел, так как становился сентиментальным.