Глава 20

— Ты уверен, что рассказал мне все, что произошло после того, как я ушла? — Поскольку обогреватель «феррари» работал на полную мощность, зубы Фэб постукивали не от холода, а от избытка адреналина.

— Так точно, насколько я запомнил.

Она до сих пор не могла освоиться с поразительным фактом, что в данный конкретный момент Рон и Джэсон Кин заняты процессом составления новых условий контракта на стадион.

Фэб думала о своем отце и испытывала незнакомое чувство — умиротворение. Она вдруг поняла, что доказала кое-что сейчас не ему, а только себе.

«Феррари» подскочил на выбоине, и Фэб неожиданно сообразила, что они едут проселочной дорогой.

— Я думала, ты везешь меня домой.

— Так и есть. В мой дом.

— Зачем?

— Потому что, когда я в прошлый раз заезжал к вам, миз Молли была там в обществе трех своих приятельниц. Не думаю, что когда-либо представлял себе, какие писклявые голоса у девочек-подростков. — Он посмотрел на нее. — Мне показалось, что ты и я нуждаемся в уединении, поскольку нам надо обсудить некоторые вопросы.

Фэб порылась в мозгу, но не нашла там ничего такого, о чем им надо переговорить и что не могло бы подождать до завтрашнего утра. После того что произошло в гимнастическом зале, она считала себя не в состоянии выдержать еще один отказ и понимала, что ей не следует провоцировать ситуацию, оставаясь с ним наедине. Но поскольку он уже ехал вдоль аллеи, ведущей к его дому, было несколько поздновато просить его повернуть назад.

— Сначала мы поговорим, — сказал он, — затем мы сожжем твое платье.

Он говорил отрывисто и сердито, поэтому было сомнительно, что его замечание имело сексуальный подтекст, но как только «феррари» промчался под голыми кронами деревьев, чьи скелетообразные ветки вырисовывались на фоне ночного неба, она почувствовала, что ладони ее взмокли.

— Это от Версачи.

— Не понял.

— Мое платье от Версачи. Это фамилия модельера. Или по крайней мере содрано с Версачи. В Манхэттене у меня есть приятельница, которая может ободрать любого модельера.

— Что с твоим голосом? Он какой-то смешной.

— У меня зубы стучат.

Медленно движущаяся машина подпрыгивала на выбоинах.

— Я включил обогреватель. Здесь тепло.

— Мне не холодно. Подозреваю, что это запоздалая реакция. Я слегка понервничала сегодня вечером.

— Ты чертовски прекрасно держалась, Фэб. За всю мою жизнь я никогда не видел ничего подобного тому, что ты вытворяла сегодня. Я слегка разочаровался в Роне из-за того, что он не посвятил меня в ваши планы, особенно если иметь в виду, что он пригласил меня.

— Рон не знал, что именно я замыслила.

— Ты хочешь сказать, что он подстроился по ходу дела?

— Не совсем. Я сообщила ему, каким должно быть его поведение, но не ввела его в детали того, что я наметила. У него сердечная аритмия. Ему становится худо, когда он нервничает, и я боялась, что он выдаст меня. Но он прекрасный импровизатор, поэтому я не очень-то волновалась.

— Мое уважение к моему маленькому шефу Рону растет день ото дня.

Они остановились перед каменным фермерским домом. Слабые лужицы золотистого света проливались сквозь окна гостиной на крыльцо. Виноградная лоза «Трубка датчанина», засохшая и пожухлая, свисала со шпалер в конце веранды" но все еще великолепно смотрелась в этот холодный декабрьский вечер. Фэб подождала, когда Дэн обойдет вокруг машины и откроет ей дверцу, и, когда он это сделал, с трудом выбросила наружу ноги, так как платье у нее было очень узкое.

Дэн протянул руку, чтобы помочь ей. Когда его пальцы сомкнулись на ее запястье, она попыталась подавить дрожь, порожденную возбуждением. Под ее тонкими каблучками зашуршали листья, а потом цокнули камни, когда она и Дэн поднимались на крыльцо.

Он отпер дверь и держал ее открытой, пока она не вошла.

— Я думал, что все кончено, когда Кин заказал этот телефонный разговор с твоим близким личным дружком Дональдом Трампом.

— У Дональда превосходное чувство юмора. Не потребовалось никаких особых усилий, чтобы убедить его поддержать мою небылицу.

Холл освещался единственной медной настольной лампой под черным абажуром, стоявшей на небольшом старинном комоде. Фэб прошла вслед за Дэном в гостиную, где он зажег еще несколько ламп, пока комната не заполнилась приятным освещением. И вновь она была поражена, насколько уютным был его дом. Небрежно брошенная темно-синяя спортивная рубашка валялась поперек зелено-красного пледа на кушетке, а экземпляры чикагских газет вперемешку с журналами «Уолт-стрит джорнал» были рассыпаны по полу возле одного чересчур продавленного кресла. Пахло корицей и гвоздикой.

— Здесь так уютно, — задумчиво сказала она. ! Дэн проследил за ее взглядом, обращенным на грубую корзину у камина, доверху наполненную сосновыми Шишками.

— Люблю, чтобы вокруг меня пахло природой.

Он сбросил пиджак своего смокинга и, пока шел по ковру к камину, развязал галстук. Концы галстука болтались, когда Дэн наклонялся, чтобы развести огонь. Едва поленья занялись, он поставил перед камином экран и выпрямился.

— Ты собираешься снять свое пальто?

Возможно, потому, что в последние недели ей приходилось носить широкие жемчужно-серые платья и стягивать волосы простой лентой, Фэб не хотела вновь показываться перед ним в этом вульгарном наряде, который она надела лишь для того, чтобы «разоружить» Джэсона Кина.

— Мне все еще немного холодновато.

Если он и понял, что она привирает, то не подал вида.

— Я собираюсь выпить пива. Хочешь чего-нибудь горяченького? Кофе? Чай?

— Нет, благодарю.

Как только он двинулся на кухню, Фэб скинула пальто и схватила его свитер, валявшийся на диване. Свитер хранил слабый запах стирального порошка, который неуловимо смешался с ароматами пряностей и лимона, и весь этот букет принадлежал только ему — Дэну Кэйлбоу. Она натянула свитер поверх платья и присела на край дивана как раз в тот момент, когда он вошел в комнату с бутылкой «Старого стиля» в руке. Он сел на другом конце дивана, оперся о деревянный лакированный подлокотник и положил ногу на ногу.

— Ты и Рон преуспеваете в жульнических проделках. Но сегодняшняя — гораздо лучше, чем та, что вы проделали со мной. Между прочим, у меня хватает мужества признать, что ты была права в отношении его, а я ошибался.

— Благодарю.

— Я даже допускаю, что ты частично была права в отношении перенапряжения команды в начале сезона.

— Только частично права?

— Ну в основном права, — уступил он. — Но это не означает, что весь остаток жизни я жажду выслушивать речи о голых футболистах. — Он передернул плечами. — Могли бы вы с Роном посвящать меня заранее в ваши аферы? Надеюсь, ты понимаешь, что я весь вечер находился на грани и мог бы наброситься на тебя с кулаками, впрочем, не знаю, на кого бы я вперед напустился — на тебя или на Кина.

— На Кина, вероятно. При всей твоей крикливости я не могу представить тебя бьющим женщину.

— Ты забываешь о Вэлери.

— Тебе следовало бы представить ее Джэсону. Они прекрасно подошли бы друг другу.

— Как ты можешь это утверждать?

— Инстинктивно. Этот человек будет наслаждаться любой причудливой игрой, порожденной распаленным воображением.

— Не знаю. Некоторые из ее игр…

— Не имеет значения. Меня может стошнить. У меня слабый желудок. — Она знала, что Дэн больше не встречается с Вэлери, но мысль об их близости впилась в нее, как маленькая отравленная стрела, и ее голос прозвучал гораздо язвительнее, чем она того хотела:

— Уверена, что другие женщины кажутся тебе банальными после твоего длительного общения с этой волевой и изобретательной дамой. Он вздохнул:

— Ты вознамерилась опять затеять войну со мной, не так ли?

— Я не делаю ничего подобного.

— Нет, делаешь, но я не в боевом настроении. — Он вытянул ноги и поставил бутылку с пивом на вязаный половичок. — Настроен я лишь на то, чтобы отыскать плоскогубцы и поглядеть, смогу ли я вынуть тебя из этого платья.

У Фэб перехватило дыхание, и по всему ее телу побежали мурашки.

— Дэн, не шути по этому поводу.

— Я не шучу. — Выражение его лица было таким торжественным, что это почти напугало ее. — Поверь мне, я пытался держаться подальше от тебя. Но у меня больше нет сил.

— Это и есть твое «сейчас»?

— Разве я произнес слово «сейчас»?

— Нет.

— Значит, это не «сейчас». Это просто то, что я сказал. Она смочила глотком чая свои пересохшие губы.

— Прежде всего я хотел бы, чтобы ты сняла мой свитер. Я развел хороший огонь, и здесь достаточно тепло.

— Я бы предпочла в нем остаться.

— Ты хочешь сказать, что не намерена заниматься любовью?

— Нет. — Она пожалела, что так быстро запротестовала, и попыталась внести ясность:

— В ту же минуту, как ты увидишь это платье, ты снова начнешь кричать.

— Фэб, любая женщина, у которой мозгов вполовину меньше, чем у тебя, могла бы сообразить, что крики по этому поводу — последнее дело для меня в данную минуту.

— Ты так утверждаешь сейчас, но твое настроение непредсказуемо. Разве для тебя не очевидно, что я нахожусь в том же состоянии, в котором тебе хотелось бы видеть свою команду перед каждой игрой?

— Ты снова об этом?

— Я использую свое тело для пользы дела. Разве не в этом смысл футбола?

— Ты начинаешь выводить меня из себя. И ты это знаешь, не так ли?

Она не могла сопротивляться ему, особенно когда в его глазах плясали эти маленькие зеленые искорки.

— На воротнике сзади есть небольшой крючок.

— Подвинься сюда и покажи мне.

Она сделала так, как он сказал, и он легонько толкнул ее в плечо, давая понять, что хотел бы, чтобы она легла лицом вниз.

Она положила щеку на его колено, ее грудь касалась его бедра.

Дэн гладил ее волосы, высвобождая прядки, забившиеся под свитер.

— Знаешь, о чем я думаю? Мы начнем с этого дивана и будем продолжать, переходя из комнаты в комнату.

— Это похоже на приглашение к генеральной уборке. Он мягко совлек с нее свой свитер и бросил его на пол. Его пальцы ласкали ее позвонки через сетчатую ткань платья.

— Видишь ли, существуют иные варианты. Я знаю несколько других интересных штучек, которые можно проделать с помощью мыла и воды.

— Судя по твоему прошлому, ты вообще знаешь массу интересных вещей.

Она затаила дыхание, так как Дэн коснулся чрезвычайно чувствительной точки на ее шее.

Он издал короткий смешок и накрыл своей ладонью округлый холмик, обтянутый тонкой тканью.

— Ты уверена, что тебе не хочется, чтобы тебя отшлепали?

Она улыбнулась, уткнувшись носом в его бедро.

— Уверена.

— Это еще одно, что мне в тебе нравится. Он гладил ее через тонкий шелк, осторожно пробегая пальцами вдоль ложбинки. Ей стало трудно дышать. Она повернула голову и прижалась губами к твердому бугорку, изогнувшему «молнию» его брюк.

Он приподнял ее за плечи и подтянул к себе. На какое-то мгновение их взгляды столкнулись, и она испугалась, что он отпрянет от нее, как это уже бывало прежде, но вместо того огромная рука атлета лишь крепче обхватила ее. Их губы, открытые и ищущие, встретились. Она обвила руки вокруг его шеи, и они опрокинулись на диван.

Он изменил положение, пытаясь стянуть с нее платье, она лихорадочными движениями расстегивала его запонки, но диван, не рассчитанный на такую тяжесть, покачнулся и вывалил их на пол. Они расхохотались. Дэн перекатился на спину, чтобы не сплющить ее своим весом, Лежа на полу, они продолжали целоваться как сумасшедшие. Когда она наконец открыла глаза, чтобы взглянуть на него, он улыбался.

— Тебе было так же приятно, как и мне?

— Еще больше. — Она не смогла удержаться и вкусно чмокнула его в подбородок, прямо в белый рубец шрама.

— Фэб, дорогая, я должен вытряхнуть тебя из этого платья.

— Не суетись, — шепнула она.

— Я уже объяснял тебе…

— У меня под ним ничего нет. Он недоуменно моргнул.

— Ничего? Я же знаю, что на тебе были колготки. Я видел.

Она покачала головой.

— Никаких колготок. Никаких поясов с застежками. Платье для этого слишком узкое.

— Но эти черные чулки…

— Они на резинках.

Он вывернулся из-под нее и сел.

— Фэб Сомервиль, ты утверждаешь, что на тебе нет даже трусиков?

— Они оставляют противные следы.

— Только пара черных чулок?

— И прокладка «Белый алмаз».

Он рывком вскочил на ноги, потянув ее, за собой не очень-то вежливым образом.

— Мы сию же минуту отправляемся прямо спальню, красотка. Сердце мое вот-вот разорвется. Я хочу умереть в своей постели.

Его добродушное подшучивание подбодрило Фэб. Поддерживая друг друга, как два раненых бойца, они миновали холл, потом взобрались по лестнице и очутились в просторной спальне. Потолок помещения скатывался в обе стороны, стена, противоположная входу, была сложена из камня. У нее располагалась старинная широкая кровать, покрытая огромным индейским одеялом темно-оранжевых и зеленых тонов.

Он поставил Фэб в центре комнаты и стал вертеть из стороны в сторону, как большую куклу, отыскивая крючки. Наконец лента, стягивавшая ее груди, ослабла, и она вздохнула с облегчением, ощутив, как лиф из сетчатой ткани сползает к талии.

— Больно?

— Немного.

Он подошел к ней сзади и большими пальцами стал массировать красные рубцы.

— Фэб, обещай мне, что ты больше никому не покажешься в таком виде.

Она повернулась и поцеловала его. Она не собиралась давать ему никаких обещаний, пока не получит хоть что-то взамен.

Она просто стояла, ощущая, как пальцы Дэна бегут по ее спине — от позвонка к позвонку. Ему хотелось целовать ее бесконечно. Ему было мало ее губ, ее кожи, ее терпкого запаха. Но он не для того томился так долго, чтобы спешить, нет, он будет медлителен и расчетлив… насколько это возможно.

Фэб издала стон разочарования, когда он отступил назад. Ему понравилось, что она не хотела отпускать его. Сделав пару шагов в сторону, он упал в кресло и поневоле залюбовался ею. Рыболовная сетка черными кольцами облегала ее талию: ее груди — круглые и набухшие, — словно белые большие яблоки, светились в полумраке спальни; Кажется, он собирался жениться на Шэрон? Когда это было? Да и было ли вообще? Его сердце узнало правду задолго до-того; как он воспринял ее разумом.

Он вгляделся в ее лицо и был потрясен отражавшейся в нем неуверенностью. Ему стало страшно. Ее тело настаивало на том, что она агрессивна и опытна и готова, когда все кончится, поставить короткий росчерк на спинке его кровати своими хищными ноготками. Но янтарные, улетающие с лица глаза говорили совсем другое. Он улыбнулся, чтобы разрядить растущее между ними напряжение.

— Ты могла бы добавить капельку спирта в наше домашнее вино, если бы потихоньку стащила с себя это платье, чтобы я мог убедиться — вправду ли под ним ничего нет.

Ее глаза округлились, будто она никогда в своей жизни не раздевалась перед мужчиной. Она сделала странный жест рукой, словно не поняла, о чем это он говорит.

Он склонил голову набок и мягко спросил:

— Ты ведь не хочешь изображать из себя девственницу сегодня?

— Девственницу? О нет. Нет, я… Она ухватилась за жгутики лент и принялась послушно развязывать их.

— Только не так быстро. Послушай, Фэб, не могла бы ты как-то притвориться… не воспринимай это не правильно, я не имею в виду ничего оскорбительного… но не могла бы ты вообразить, что я собираюсь оставить стодолларовую купюру на туалетном столике и рассчитываю за свои деньги полюбоваться хорошим стриптизом?

В уголках ее губ шевельнулась улыбка:

— То, что находится под этим платьем, определенно стоит дороже сотни долларов.

— Раз уж тебе удалось подцепить обладателя кредитной карточки «Американ экспресс», можешь называть свою цену.

Она поиграла пальчиками на уровне талии. Потом запустила ладони под ткань и обнажила пупок. На этом она решила остановиться и обратилась к нему:

— Я думала, ты взялся за ум. Ты сам, говорил, что не желаешь никаких изощрений.

— Это было до того, как я увидел тебя в этом проклятом платье.

— Не мог бы ты для начала снять свою рубашку? Мне нравится твой торс.

— Неужели? — Фэб не была первой женщиной, восхищавшейся его телосложением, но все равно это было необъяснимо приятно ему. Он швырнул галстук на подушку, а вслед за ним и кушак. Не отрывая от нее глаз, он медленно снял рубашку.

Ее глаза ощупали каждый дюйм бронзовой плоти, и он почувствовал себя под обжигающим душем.

— Твоя очередь, — сказал он.

Фэб спустила платье до золотых завитков и бросила на него озорной взгляд:

— Как велик ваш кредит, мистер?

— Прекрати волноваться о кредитных лимитах и начинай беспокоиться об инвалидной коляске, ибо тебе не поздоровится, когда я разделаюсь с тобой!

— Я вся дрожу, мистер Крутой Парень.

Она оттопырила нижнюю губу, затем потащила вниз — дюйм за дюймом — липкую, как паутина, ткань, обнажая курчавый треугольник, рассеченный надвое в нижней вершине. Дело запахло близким взрывом, которого он совсем не хотел. Ожидаемое удовольствие оборачивалось дополнительной головной болью. Он скрестил вытянутые вперед ноги и замер в кресле. Фэб переступила стройными ножками через бесформенный комок, недоумевая, почему он молчит.

Два черных чулочка и туфли на тонких высоких каблуках — вот все, что еще оставалось на ней. Она была ослепительно хороша. Артуро Флорес не зря выбрал ее моделью для своих работ. Единственное, чего он не сумел (или не хотел?) передать в них, — это ее почти осязаемой, брызжущей во все стороны чувственности.

Эти брызги огненными каплями прожигали ему грудь, горячими струйками стекали по телу, вызывая приступы резкой и сладкой боли.

Секунды шли одна за другой. Нервозность Фэб возвращалась к ней. Почему он молчи г? Чем дольше он смотрел на нее, тем больше ей начинало казаться, что он находит в ней нечто неприятное. Вспышка ее игривой самоуверенности погасла, и сейчас ей пришло вдруг на ум, что она ни капли не походит на всех этих нынешних худощавых и стройных манекенщиц. Она незаметно оглядела себя. Бедра округлы и широки, живот никак не назовешь впалым, ноги не в меру полноваты. Она устыдилась собственной наготы и присела, чтобы поднять платье.

Дэн мгновенно оказался на ногах, тревожно сомкнув брови.

— Фэб, милая, это только шутка. Ты ведь понимаешь это, не так ли? — Он осторожно тянул платье из ее рук.

Огненная волна пробежала по телу Фэб, когда ее соски коснулись его груди. Она прижалась щекой к его плечу. Разум кричал: уходи, опасность! — но сердце шептало: здесь твой дом!

— Что случилось, ответь мне, Фэб? Ты же знаешь, я не хотел оскорбить тебя.

Она могла бы как-нибудь отшутиться, но ей было уже не до шуток.

— Я смущаюсь, когда ты так смотришь на меня.

— Как я смотрю?

— Я знаю, что мне надо бы похудеть фунтов на десять, но я не могу соблюдать диету, а ты привык к другим женщинам… типа Вэлери.

— Какое отношение имеет к этому Вэлери?

— Она худенькая, а я немного… крупна.

— Господи Боже ты мой! Я прекращаю иметь дело с женщинами. Отныне и навсегда! — Он положил влажную ладонь ей на бедро. — Я знаю, это бывает с женщинами. Комплексы, неуверенность в себе и прочее такое, но поверь, тебе не о чем беспокоиться. Послушай меня, Фэб, когда ты начинаешь сомневаться в собственной сексапильности, это выглядит так, как если бы какой-нибудь миллиардер тревожился из-за того, что баксы слишком зеленые.

— Ты так разглядывал меня.

— На тебя невозможно смотреть по-иному, но я понял свою ошибку. Начиная с этого момента я собираюсь держать свои глаза закрытыми.

Он крепко зажмурился и стал, как котенок, тыкаться ей лицом в грудь. Она рассмеялась и крепко обхватила руками его голову.

Она не поняла, как они очутились в постели, она лишь осознала вдруг, что он укладывает ее на мягкое лоскутное одеяло и уходит. Она встрепенулась, но он сделал ей успокаивающий жест рукой. Она лежала на животе, ощущая прохладу одеяла, и наблюдала, как он раздевается.

— Я все еще в чулках.

— Знаю.

Он провел пальцем по черному нейлону, и она, повернув голову, заметила, что эти чулки возбудили его.

— Разведи их пошире. Пожалуйста. Она сделала, как он сказал.

— Шире, — настаивал он. — Подтяни колени. Она сделала и это.

— Ты опять смотришь.

— Ты такая красивая, на тебя нельзя не смотреть.

Она задохнулась, когда он коснулся ее естества кончиком указательного пальца, и совсем обмерла, почувствовав там его губы. Чувство неловкости от неудобной позы сменилось жгучим стыдом, потом накатила волна вожделения. Опираясь на локти, бесстыдно приподнимая таз, она подавалась навстречу его дразнящим касаниям.

Его движения становились все более смелыми, он проникал в нее все глубже и глубже, делая медленные круговые движения. Она лежала с открытым ртом, хватая воздух короткими быстрыми глотками. Ее существо отрешилось от всего окружающего, ее ощущения сконцентрировались в одном-единственном пятачке ее тела, и она по спирали неслась навстречу неведомой жаркой и влажной пропасти.

Она знала, что он ожидает ее там, она чувствовала его губы, его влажный шершавый язык, а потом ощутила в себе уже не один, а два его пальца. Жадных. Бесцеремонных.

Она знала, что он наблюдает за ней. Слышала, как он подстегивает ее страсть.

— Все хорошо, малышка. Все просто замечательно. Не сдерживай себя. Давай добавим еще.

— Нет, — задыхаясь, она едва сумела это сказать. — Нет. Я хочу тебя.

Его пальцы ушли глубже.

— Хочешь, детка? Хочешь?

— Да!

Ее глаза широко распахнулись. Эти пальцы! Они проникали повсюду. Стыд был неведом ему.

Он засмеялся каким-то дьявольским, жестким, холодным смехом:

— Расслабься, маленькая. Расслабься и дай мне почувствовать тебя.

Она застонала и позволила ему делать все. Она летела в космосе — от края до края, порой задевая за звезды, отскакивая от солнца и вновь падая на землю. Он мягко подхватывал ее и опять швырял в пустоту.

Прошли годы.

— Я не смогла дождаться тебя, — прошептала она наконец и открыла глаза.