Глава 7

Грейси сидела на софе, съежившись, в помятой одежде, и ее рыжие патлы торчали во все стороны. Лицо у нее опухло, глаза покраснели, нос принял розовый оттенок. Некоторые женщины умеют рыдать красиво, но Бобби Том сразу понял, что Грейси не из таких. Она выглядела настолько жалко, что его гнев сразу остыл. Ему с трудом верилось, что это зареванное существо и есть та самая храбрая маленькая гордячка, которая не умеет раздеваться на людях, зато пушечным ядром влетает в «тандерберды», вырубает двигатели автомобилей и даже дает уроки хорошего тона ублюдкам вроде Слага Маккуайра, которые любят зажимать зазевавшихся официанточек в углах ресторанов.

Что до него, то он предпочел бы оказаться в одном помещении с роем разъяренных пчел, чем с плачущей женщиной, но поскольку Грейси была не женщиной, а, скорее, другом, он решил не обращать внимания на ее слезы.

Сузи беспомощно глядела на него:

— Я предложила ей остаться. За обедом она вела себя безупречно, но когда я вернулась домой с заседания совета, то обнаружила ее вот в таком виде.

— Да, хороша, ничего не скажешь.

Услышав звук его голоса, Грейси подняла глаза, взглянула на него затуманенным взором и пробормотала:

— Да я вообще, — всхлипывания, — даже никогда и не собиралась, — еще одно всхлипывание, — заниматься с тобой сексом.

Сузи решительно направилась к двери:

— Вы меня извините, но мне, к сожалению, нужно еще отправить кучу рождественских открыток.

Когда она вышла, Грейси потянулась к коробке с носовыми платками, однако залитые слезами глаза помешали ей добиться успеха в этом рискованном предприятии. Бобби Том сам достал из коробки платок и протянул ей. Она погрузила в батист лицо, плечи ее задрожали, затем раздались жалкие мяукающие звуки. Усевшись рядом с ней, он подумал, что это, пожалуй, самый крутой отходняк из всех, что ему приходилось наблюдать. Он мягко спросил:

— Грейси, милая, сколько этих охлажденных упаковок вина ты выпила?

— Я не п-пила, — прорыдала она. — Алкоголь — это п-прибежище слабых.

Он дружески погладил ее по плечу:

— Ну конечно.

Она недоверчиво взглянула на него и, скомкав платок, ткнула рукой в картину, висевшую над камином. Отец подарил ее матери на Рождество, когда Бобби Тому стукнуло восемь лет. На ней был изображен он сам, сидящий со скрещенными ногами в траве и гладящий собаку, вместе с которой рос, — большого старого золотистого ньюфа по имени Спарки.

Она скорчила презрительную гримасу:

— Трудно п-поверить, что из такого милого ребенка может вырасти такой злобный, эгоистичный, инфантильный, цепляющийся за каждую юбку и ломающий людям карьеру крокодил!

— Такая уж забавная штука жизнь. — Он подал ей свежий платок. — Грейси, милая, как ты считаешь, ты сможешь сделать перерыв и постараться не плакать подольше, чтобы мы успели с тобой переговорить? В отчаянии она замотала головой:

— Я в-вовсе не собираюсь останавливаться. А знаешь почему? Потому что я собираюсь п-провести остаток своей жизни, поедая картофельное п-пюре и воняя дизель… дизен… фектантом. — Еще одно всхлипывание. — А ты знаешь, что происходит, когда ты все время т-трешься около чьей-то с-смерти? У тебя тело усыхает! — Неожиданно для него она шлепнула себя ладонями по груди. — Они усыхают. Я сама усыхаю! И вот теперь я умру, даже не попробовав секса!

Его рука все еще лежала на на плече.

— Ты хочешь сказать, что ты девственница?

— Ну конечно же, девственница! А кто же захочет заниматься сексом с таким жалким существом, как я?

Бобби Том был слишком джентльмен, чтобы пропустить эту реплику мимо ушей.

— Да любой здоровый нормальный мужчина, милая.

— Ха! — Она убрала руки с груди и потянулась за новым платком.

— Нет, я серьезно.

Даже пьяная вдрыбадан, Грейси не пожелала принять на веру эту пустую болтовню:

— Докажи это.

— Что?

— Займись со мной сексом. Прямо сейчас. Да! Вот пр-рямо в данную минуту! — Ее руки метнулись к пуговицам белой блузки, и она принялась судорожно расстегивать их.

Он осторожно взял ее за запястье и, с трудом удерживаясь от улыбки, заявил:

— Я не могу сделать этого, милая. Сейчас ты очень пьяна, да и вообще…

— Я не пьяна! Я уже сказала тебе, что не пью.

Она высвободилась и в мгновение ока сдернула с себя блузку. Он не успел опомниться, как она уже сидела рядом с ним обнаженная до пояса, если не считать лифчика из прозрачного нейлона, украшенного розовыми сердечками. Они выглядели как метки, оставленные чересчур знойными поцелуями.

Бобби Том вздрогнул и почувствовал резкий удар в паху. Неужели он сходит с ума вместе с этой придурочной Грейси? Потеряв возможность заниматься любимым делом, он обнаружил, что потерял и потенцию, но, как разумный человек, полагал, что это недомогание пройдет само собой, когда его психика устаканится. Однако тот факт, что он завелся по столь ничтожному поводу, очень обеспокоил его.

Она уловила эту обеспокоенность и вновь разразилась рыданиями:

— Ты не хочешь заниматься с-сексом со мной. Конечно, у меня слишком м-маленькая грудь. Все говорят, что тебе нравятся женщины с большими титьками…

Вообще-то она сказала правду, тогда отчего же его взгляд так привлекают эти маленькие опрокинутые чашечки, непонятным образом прикрепленные к худенькой грудной клетке? Возможно, он просто слишком устал, и возвращение в Теларозу разблокировало его эмоции настолько, что он вскоре станет реагировать и на каждый округлый предмет кухонной утвари. Нужно было выпутываться из ситуации, не задевая ее самолюбия.

— Это неправда, милая. Дело не в размерах, а в том, как женщина умеет преподносить свой товар.

— Я не знаю, что делать с тем, что есть у меня, — захныкала она. — Да и откуда мне знать, если никто никогда не пытался меня просветить. Если единственным м-мужчиной, проявившим хоть какой-то интерес ко мне, был врач-п-педиатр, который жутко сюсюкал и все спрашивал: можно ли ему поцеловать мою пяточку?

На этот вопрос у Бобби не имелось ответа. Тем не менее одно он знал наверняка — ему очень, очень хотелось, чтобы Грейси поскорее накинула на себя блузку.

Когда он дернулся, чтобы встать, Грейси встрепенулась и встала сама, нетвердо держась на ногах.

— Д-держу пари, если бы я д-даже разделась перед тобой догола, ты бы все равно не захотел меня.

Он вскинул голову — как раз для того, чтобы увидеть, что она возится с застежкой своей жуткой юбки цвета морской волны. Он вскочил:

— Грейси, ласточка, прекрати, перестань сейчас же, свиненыш ты такой…

Юбка упала к ее ногам, и он не сумел сдержать удивленного восклицания. Кто бы мог подумать, что под этим безобразным балахоном скрывается такая прелестная фигурка? Еще до его появления она успела избавиться от обуви и чулок, и стояла перед ним только в лифчике и штанишках. Грудь у нее была и в самом деле маленькая, однако с ней хорошо гармонировали тонкая, хрупкая талия, округлые, круто изогнутые бедра и прямые стройные ножки. Он стал внушать себе, что находит внешность этой пигалицы такой привлекательной только потому, что она резко контрастирует с плотными формами тренированных кобылиц, в обществе которых он провел добрую половину жизни.

И все же в паху у него заныло, когда он заметил, что ее штанишки состоят в близком родстве с лифчиком. На них, впрочем, красовалось только одно сердечко — крупное, розовое и все же не достаточно большое, чтобы скрыть просвечивающие сквозь ткань завитки волос. У него появилось сильное желание — сдернуть их с нее прямо здесь, в гостиной дома его матери, прямо под портретом, с которого смотрят невинный малыш и Спарки. Ему захотелось грубо раздвинуть эти ножки и выяснить, на самом ли деле там так сухо, как эта бесстыдница утверждает. А если это действительно так — что ж, у него имеется кое-какой опыт по ирригации засушливых пространств. Он поймал себя на том, что всерьез обдумывает эту идею. В конце концов, пара часов в постели с мисс Грейси — это не смертельно. Это может выглядеть даже как акт гуманитарной помощи. Но он тут же одернул себя. Меньше всего сейчас ему нужна еще одна женщина. Ему следует постепенно и ненавязчиво избавляться от них, а не тащить под себя все, что под руку попадется, до общей кучи. Кроме того, несмотря на почти двадцатилетний опыт активной жизни, ему еще не доводилось иметь дело с «синими чулочками», можно сказать, средних лет. Она, чего доброго, грохнется в обморок, увидев воочию то, что так жадно пыталась разглядеть в жалкой пародии на порнофильм.

Тем не менее бессердечным истуканом он не был. Беспомощное выражение лица сильно поддатой Грейси тронуло его. Он сделал шаг и обнял ее. Она издала протяжный душераздирающий стон и прижалась к нему всем своим маленьким вздрагивающим телом.

В груди его стартовало что-то, напоминающее рокот праздничного фейерверка. От нее веяло чем-то милым и старомодным, похожим на ароматы лаванды и лилий. Ее растрепанные волосы мягко щекотали подбородок, нежная кожа спины шелком струилась под его пальцами. Он позволил ладоням скользнуть по талии, а затем и ниже. Его удивило, какой маленькой она кажется в сравнения с ним. Ориентируясь на ее властные замашки, он почему-то предполагал, что она должна быть крупнее. Ее руки обвились вокруг его шеи:

— Мы сейчас будем заниматься сексом?

Несмотря на яростную пульсацию в паху, он невольно улыбнулся, отметив про себя, что в ее голосе гораздо меньше готовности, чем затаенного страха. Кончиками пальцев он коснулся резинки ее штанишек, затем разрешил своим рукам скользнуть под эластичную ткань. Он обхватил ее ягодицы ладонями и крепко стиснул их, немного стыдясь того, что занимается такими штучками с невинной леди, которая слишком пьяна для того, чтобы обороняться. С другой стороны, период воздержания был достаточно долгим, и потому имелась некоторая надежда, что суд не очень принципиальных присяжных мог бы его оправдать.

— Пока нет, милая.

— Ах… А целоваться мы можем?

— Думаю, это нам не повредит. — Он бросил взгляд сверху на ее залитое слезами лицо. У нее был красивый рот — широкий, правильной формы, с ямочкой над верхней губой. Склонившись, он прильнул к нему губами.

Целовалась она как девочка-подросток на первом свидании. Эта невинность одновременно и возбуждала, и раздражала его. Все-таки нехорошо, когда у тридцатилетней женщины столь убогий арсенал атакующих средств. Он начал понемножку работать языком — просто чтобы дать ей понять, что это такое.

Она оказалась способной ученицей и довольно охотно приоткрыла рот. На вкус это было похоже на фрукты с солью.

Наслаждаясь прикосновениями к маленькому нежному телу, он забыл о скверном характере Грейси и прочих ее невеликих достоинствах. Она заставила его погрузиться в воспоминания о той волшебной, слегка утомительной и — увы! — невозвратимой ночи, когда он пытался соблазнить девственницу.

Она начала тихо постанывать, потом ее язычок сам отправился на поиски приключений. Его реакция была незамедлительной. Выдернув руки из ее штанишек, он приподнял ее, ухватив за бедра. Она автоматически раздвинула их, а затем оплела ногами его торс. Когда Грейси вцепилась руками в его плечи, он понял, что дело может кончиться плохо. Еще секунда — и он, забыв об ее идиотской девственности, разложит ее прямо здесь — на полу гостиной, комнаты, напомнил он себе, в которую выходит множество незапирающихся дверей и где висит портрет наиневиннейшего ребенка.

— Грейси… — Он аккуратно высвободился из ее объятий. — Миленькая, знаешь, нам нужно слегка сбавить обороты.

— Я не хочу. Я хочу, чтобы ты показал мне, что бывает потом.

— Я тебя понимаю. Но видишь ли, дело в том, что в данный момент ты не готова еще ни к чему, кроме поцелуев. — Он решительно отстранил ее от себя и нагнулся, чтобы поднять с пола ее одежду, поеживаясь и стараясь держаться так, чтобы не напугать ее до смерти.

Он все-таки успел вовремя одеть Грейси, поскольку в тот момент, когда последняя пуговица на ее блузке была застегнута, открылась дверь и в гостиную вошла мать.

— Ну как у нее дела?

Прежде чем он успел открыть рот, Грейси громко и оскорбленно выкрикнула:

— Ваш сын — вовсе не джентльмен. Он только что отказался заняться со мной сексом.

Сузи погладила Бобби Тома по плечу, в глазах ее засверкали искорки смеха:

— Такие слова согревают материнскую душу. Бобби Том почувствовал, что по горло сыт женским обществом. Он повернулся к Грейси:

— Послушай меня внимательно, милая: сегодня ты будешь ночевать здесь, и я хочу, чтобы тут все было тихо. Завтра с утра к тебе заглянет Уиллоу, и вы переговорите обо всем.

Но Грейси, не обращая на него внимания, опять обратилась к Сузи:

— Скажите, у вас в доме случайно нет никаких неприличных фильмов, а?

Сузи бросила на сына неодобрительный взгляд, а затем решительно взяла Грейси под руку:

— Мы сейчас вдвоем совершим маленькую прогулку на верхний этаж.

К его радости, Грейси без всяких протестов отправилась с ней.

Он вышел следом за этой странной парочкой в коридор и взял свой стетсон. Когда женщины начали подниматься по лестнице, он спросил у матери:

— Сколько же порций вина она выпила?

— Три, — ответила Сузи.

Три! Бобби Том не мог в это поверить. После жалких трех порций легонького вина она принялась демонстрировать стриптиз и требовать, чтобы ее немедленно трахнули!

— Мам!

— Да, дорогой?

— Знаешь, ни при каких обстоятельствах не подпускай ее к упаковке с шестью порциями.

Когда Грейси выходила через раздвижную дверь в патио особняка Сузи Дэнтон, в желудке ее жгло от аспирина и солнце, вставшее уже высоко, слепило ей глаза. По задней стене дома вилась повилика, а каменную ограду двора, полускрытую старым платаном и несколькими магнолиями, заплела жимолость. В этом небольшом и уютном садике, щедро обласканном июльским солнцем, ~ росли розовые и белые петунии, герань, лилии, барвинок. Вращающийся разбрызгиватель влаги тихо шипел над низкими кустами — после утренней поливки все здесь казалось чистеньким и приятным.

Хозяйка дома в шортах цвета хаки и яркой футболке с попугаем на груди склонилась над грядкой с ароматическими травами. Она подняла голову и улыбнулась.

— Что, миссис Крейг уже ушла?

Грейси кивнула и сразу же пожалела об этом: резкая боль покатилась шариком от виска к виску. Поморгав глазами, она медленно побрела в дальний конец садика, где работала Сузи.

— Уиллоу опять хочет нанять меня. — Она аккуратно присела на маленькую садовую скамейку.

— Да?

— Но не в качестве помощника режиссера. А как помощника Бобби Тома.

— О!

— Я сказала ей, что подумаю. — Грейси обтянула колени подолом страшно измятой юбки цвета морской волны — больше ей надеть было нечего, поскольку ее чемоданчик все еще оставался в багажнике «тандерберда». Она сглотнула слюну. — Сузи, я просто не могу выразить, как я сожалею о событиях вчерашнего вечера. И это после всего, что вы сделали для меня! Я ответила на ваше гостеприимство ужасным хамством и подставила вас в вашем же собственном доме. Так отвратительно я не вела себя никогда в жизни.

Сузи улыбнулась:

— Но тебя ведь развезло, верно?

— Это не оправдание.

— Ты вчера пережила сильный шок, — добродушно сказала Сузи. — Любая женщина на твоем месте могла бы расклеиться.

— Я навязывалась ему.

— К этому он привык, дорогая. Я уверена, что он уже забыл об этом.

Самолюбие Грейси было задето, однако правду в карман не спрячешь. Она действительно оказалась причислена к длинному списку дурех, вешающихся на шею Бобби Тому, и после ее имени стоит не точка, а запятая.

— Он всегда производит такое сильное впечатление на женщин?

— Он производит сильное впечатление почти на всех людей. — Сузи достала из зеленого пластикового ведерка маленькую лопатку-грабли и принялась рыхлить почву по краю грядки. — Во многих отношениях жизнь давалась Бобби Тому легко. С малых лет он был первым в спортивных играх и всегда прекрасно учился.

Внутренне Грейси залилась краской, припомнив, как она предложила помочь ему научиться читать. Сузи растерла в пальцах листок лаванды и поднесла ладонь к лицу. Грейси решила, что разговор окончен, но мать Бобби, насладившись тонким ароматом, продолжила:

— Он пользовался популярностью у своих ровесников. Мальчишки любили его, потому что он никогда не заносился над ними. А девчонки еще в начальной шкоде всегда находили какие-нибудь предлоги заглянуть к нам в дом. Он эти штучки ненавидел, конечно, особенно в четвертом классе, когда они сделали его жизнь почти невыносимой. Они посылали ему любовные записочки и провожали его на стадион. Другие ребята безжалостно высмеивали его.

Она продолжала вертеть лопатку в руках и говорила медленно, отдельными фразами, подбирая нужные слова.

— Однажды Терри Джо Дрисколл — теперь она Терри Джо Бейнз — нарисовала мелом на асфальте огромное красное сердце, а в нем сделала надпись: «Бобби Том любит Терри Джо» — и разбросала вокруг цветы — она знала, что он со своими приятелями должен был пройти мимо. Когда Бобби Том увидел эти художества, он пулей пролетел через двор и набросился на нее.

Грейси не слишком хорошо разбиралась в психологии девятилетних мальчиков, но понимала, что такая подтасовка фактов вполне могла вывести его из себя.

Сузи возобновила атаку на разрозненные отряды сорняков.

— Если бы там не было других ребят, возможно, ничего особенного и не случилось бы. Но они успели рассмотреть, что там написано, и принялись насмехаться. Терри тоже стала смеяться и сказала им, что Бобби Том хотел поцеловать ее. Он вышел из себя и сильно ударил ее в плечо.

— Думаю, это естественная реакция со стороны девятилетнего мальчика.

— Отец Бобби Тома придерживался другого мнения. Хойт услышал шум и выглянул из двери дома как раз в тот момент, когда Бобби Том ударил ее. Он пулей вылетел из дома, схватил Бобби Тома за шиворот и отлупил его прямо на глазах у сверстников. Бобби Том был унижен, а его приятели смущены. На моей памяти Хойт впервые так взбеленился. Он был человеком старого закала и считая, что самое низкое, что может сделать мужчина, — это ударить женщину, и не сделал скидки даже на то, что его сыну было в это время всего девять лет.

Она присела на корточки и задумалась.

— Бобби Том и Хойт были очень близки, так что он не забыл этого урока. Звучит глуповато, но иногда мне кажется, что он усвоил отцовский урок слишком хорошо.

— Что вы имеете в виду?

— Ты и не представляешь, сколько женщин за эти годы портило ему кровь. Но при любых обстоятельствах я не помню случая, чтобы он был с кем-то из них невежлив. И с этими ужасными капитаншами групп футбольных фанатичек, и с похотливыми замужними леди, и просто с паразитками, жаждущими вытянуть из него денежки. Насколько я знаю, он всегда умел держать дистанцию, не произнеся ни единого оскорбительного слова. Тебе это не кажется странным?

— Для того чтобы сделать из женщин дурочек, он изобрел более изощренную стратегию, чем простая грубость? — Сказав это, Грейси задумалась: а известно ли Сузи о его футбольной викторине с матримониальным уклоном?

— Вот именно. За все эти годы он довел свои действия до автоматизма и скорее всего не сознает теперь и сам, какой мощный барьер он выстроил вокруг себя.

Грейси задумалась над этими словами.

— Просто невероятно. Он ослепительно улыбается женщинам, очаровывает их, говорит им именно те слова, которые они хотят услышать. Каждую из них он заставляет чувствовать себя королевой. А потом продолжает гнуть свою линию как ни в чем не бывало.

Сузи кивнула, и ее лицо приняло горестное выражение.

— Иногда я думаю, что лучше бы Хойту было смотреть в другую сторону, когда Бобби Том ударил Терри Джо. Это было, во всяком случае, искренним проявлением его чувств, а в привычку это у него не вошло бы, поскольку он никогда не был жестоким ребенком. Бог свидетель, Терри Джо это прекрасно пережила. И стала потом его первой настоящей подружкой. — Рот ее сжался в жесткую усмешку. — По иронии судьбы, когда недавно я напомнила ему об этом случае, он заявил, что отец поступил совершенно правильно. Судя по всему, он даже не представляет себе, во что ему обошлось такое воспитание.

Грейси не была уверена, что ему это хоть во что-то там обходится. В Бобби Тома природой заложен избыток шарма, таланта, сногсшибательной внешности и интеллекта. Неудивительно, что он считает, что на этой планете нет женщины, достойной его. И уж совсем не на что надеяться тридцатилетней девице из Нью-Гранди, штат Огайо, с маленькой грудью и субтильной конституцией, которая тоже имела глупость предложить ему себя.

Сузи сунула рыхлитель обратно в зеленое пластиковое ведерко и встала. Некоторое время она с гордостью обозревала свой сад. В воздухе висел запах петуний, лаванды и свежевскопанной земли.

— Мне нравится здесь работать. Это, пожалуй, единственное место на свете, где я чувствую себя полностью умиротворенной.

Она выглядела смущенной, словно сделала очень интимное признание и тут же пожалела об этом.

— Я знаю, это не мое дело, Грейси, но мне кажется, что вчерашний инцидент никак не мешает тебе занять эту должность. — Она подняла ведерко. — Ты говорила, что не хочешь возвращаться в Огайо, а выбирать тебе сейчас не из чего. Так что выбрось сомнения из головы и соглашайся. Бобби Том привык к тому, что женщины теряют от него голову. Я уверена, что вчерашнему случаю ты придаешь гораздо больше значения, чем он. — Ободряюще улыбнувшись, Сузи пошла к дому.

Грейси понимала, что Сузи пыталась ободрить ее, но последние слова матери Бобби Тома больно отозвались в ее душе, тем более что она понимала их справедливость. Она ничего не значила для Бобби Тома, в то время как он стал для нее всем. Она совсем потеряла голову, но это было бы еще ничего, если бы он вдобавок не завладел ее сердцем.

Она чувствовала себя так, словно за последние шесть дней прожила века два, и, подтянув коленки к груди, настроилась сказать себе всю жестокую правду. И первое, с чего нужно начать, — это окончательно и бесповоротно развеять миф о Голливуде, уничтожить бесплодные мечтания, родившиеся от отчаяния и тоски. Мечтая о блестящей карьере в мире кинобизнеса, она затеяла опасную игру, которую больше нельзя было продолжать, и теперь ей следовало принять к сведению, что места там для нее нет, что идиотская работа в «Уиндмилле» никогда не станет, да и не могла стать для нее началом сияющего пути в великолепное будущее. Попросту, когда съемки закончатся, ей придется вернуться в Нью-Гранди, в приют — туда, где ее ждет ее настоящее место.

Осознание этой истины внесло, как ни странно, покой в ее смятенную душу. Теперь она понимала, что не работа в приюте была единственной ошибкой в ее жизни; но сама ее жизнь является цепью ошибок. Ей нравилось работать в «Шэди Экрз», и эта увлеченность привела к тому, что она сама изолировала себя от внешнего мира, от своих сверстников и простых радостей бытия. Она спряталась в своей скорлупе и когда разбила ее, то сразу почувствовала себя чужой и беззащитной во враждебном ей огромном пространстве Вселенной.

Меж тем мирные запахи сада охватывали Грейси, и волны тихой энергии подпитывали ее порядком измученный, но все же не сломленный дух. В конце концов, ей всего тридцать лет, так что еще совсем не поздно попытаться изменить жизнь. Но не так, как это представлялось ей раньше. Не дурманя голову бесплодными фантазиями. Не убегая от проблем. Изгнав из сердца постоянный страх показаться кому-то смешной или отвергнутой — от этого не умирают. Случилось так, что она имела несчастье влюбиться. Что ж, надо признать этот факт, а не рефлектировать по поводу собственных правильных или неправильных поступков. Надо зарегистрировать это чувство на чистой страничке души и тем самым закрепить за ним неотъемлемое право на существование. Главное — ввязаться в драку, а там можно и осмотреться. Кажется, так говорил какой-то великий стратег.

Сердце Грейси забилось живее. Хватит ли у нее отваги на такой шаг? Когда все закончится, ей придется вернуться в приют — что ж, она заставит себя смириться с этим. Но пока… Хватит ли у нее храбрости броситься с вершины горы, зная, что приземление может оказаться смертельным? Хватит ли у нее сил продержаться тот ужасно короткий период времени, в течение которого она будет находиться рядом с ним и сможет наслаждаться каждой драгоценной секундой, проведенной вместе?

Когда она наконец расставила точки над i, в ней вспыхнуло чувство радости. Она будет работать его личным помощником, чего бы ей это ни стоило. Она поставит в лучшем уголке души просторную шкатулку и будет складывать в нее каждый его взгляд, упавший на нее, каждую улыбку, каждый жест. Она отбросит все условности и даст ему столько, сколько он пожелает взять. Возможно, он захочет продолжить вчерашние уроки. Возможно, нет. Но так или иначе, она предоставит ему себя в полное его распоряжение без всяческих предварительных условий, отлично сознавая, что максимумом того, что она сможет унести с поля боя, явится шкатулка, полная дорогих воспоминаний, когда студия «Уиндмилл» отснимет последний кадр.

Она дала себе ряд дополнительных обещаний. Эта пламенная любовь, которой она воспылала к нему, не затмит ее взор, не помешает видеть все хорошее и плохое, что есть в нем, — его чудовищное эго и слишком отзывчивое сердце, его тонкий интеллект и опасное обаяние, позволяющее ему манипулировать людьми. Ее любовь не заставит ее идти на компромиссы с собственными принципами. Она умеет быть только самой собой, и хотя этого, без сомнения, мало, ничего иного у нее за душой нет.

Она закрыла глаза и представила себе, как он выглядит — этот космический ковбой в угольно-черном стетсоне, с усмешкой расчетливого убийцы, настоящий мужчина, под сапогами которого клубится звездная пыль. Горсточка этой пыли просыпалась и на нее, дав толчок к новой жизни ее субтильному телу, разбудив ее сонное сердечко. Она твердо знала, что никакого счастливого продолжения у этой истории не будет. Никакой взаимной любви и вытекающего из нее прочего. Необычные мужчины предназначены для необычных женщин, а она — безнадежная заурядность. Единственный способ выйти сухой из воды — это никогда не забывать, что она влюбилась в мужчину, который наполовину состоит из легенды. Чувство собственного достоинства никогда не позволит ей, в отличие от остальных его поклонниц, принимать от него подачки. Она отдаст себя по велению сердца, а не в надежде получить что-то взамен. И когда все закончится, этот любимчик богов сможет по крайней мере вспоминать, что Грейси Сноу была единственной женщиной в его жизни, от которой ему удалось отделаться без всяких хлопот.