Он не говорил ничего, пока они шли по тротуару, но, дойдя до школы, сунул руку в карман темно-синей куртки, с виду совершенно новой, и извлек пачку «Мальборо».

— Сигарету?

— Не курю. — Ее голос прозвучал натянуто, с неодобрением, совсем как у мисс Чандлер, когда она объясняла правила употребления двойных отрицаний. Ей хотелось вернуть свои слова назад и сказать что-нибудь вроде: «Конечно, Далли, с удовольствием. Почему бы тебе не прикурить одну для меня?»

Холли Грейс заметила кое-кого из их друзей, направлявшихся на стоянку для автомашин, и кивнула парню, которому отказала в свидании на этот вечер. Она видела на других девчонках новые шерстяные юбки и первоклассные платья, купленные специально для этого случая, и лакированные туфельки на низком квадратном каблуке с большими бантами поперек носка. На Холли Грейс была черная плисовая юбка, которую она носила в школу раз в неделю, начиная еще с ее юниорского года, и плиссированная хлопчатобумажная блузка. Холли обратила внимание, что все другие парни держали своих подружек за руку, а Далли упорно держал свои руки в карманах спортивных брюк. «Не надолго, — с горечью подумала она, — еще до наступления темноты эти руки будут на мне».

Они присоединились к толпе, плывущей с автостоянки в сторону стадиона. И зачем она сказала, что пойдет с ним? Зачем сказала «да», прекрасно догадываясь о желаниях этого всем известного Далли Бодина, чего только не повидавшего на своем веку?

Они остановились у стола, за которым «Пеп-Клаб» организовал продажу огромных желтых хризантем с крошечными золотыми футбольными мячами, болтавшимися на, коричневых и белых ленточках. Далли, повернувшись к ней, нехотя спросил:

— Хочешь цветок?

— Нет, спасибо. — Голос эхом отозвался в ее ушах, такой холодный и надменный.

Он остановился так неожиданно, что парень, шедший сзади, уткнулся ему в спину.

— Думаешь, я не могу себе позволить это купить? — насмешливо спросил он вполголоса. — Думаешь, у меня не хватит денег на этот паршивый трехдолларовый цветок? — Он извлек потертый коричневый бумажник, изогнувшийся по форме бедра, и шлепнул пятидолларовую бумажку на стол. — Беру один, — сказал он миссис Гуд, консультанту из «Пеп-Клаба». — Сдачи не надо. — Он протянул хризантему Холли Грейс. Два желтых лепестка мягко опустились на манжету ее блузки.

Что-то сработало у нее внутри. Она оттолкнула цветок и сердитым шепотом ответила на его выпад:

— Приколи его сам! Ты ведь для этого купил его, не так ли?

Поэтому можешь начинать лапать, не дожидаясь танцев!

Холли Грейс замолчала, испугавшись собственного взрыва, и сжала свою руку с такой силой, что ногти вонзились в ладонь.

Она стала молча молиться, чтобы Далли понял ее чувства и улыбнулся своей мягкой улыбкой, одной из тех, которые посылал другим девчонкам. Холли хотела, чтобы он сказал, что пригласил ее совсем не ради секса, что она нравится ему так же, как и он ей, что не винит ее в проделках Билли Т.

— Не возьму я от тебя это дерьмо!

Он сердито отбросил цветок, повернулся спиной к стадиону и зашагал по улице прочь.

Холли Грейс смотрела на цветок и ленточки, валявшиеся в пыли. Когда она присела, чтобы поднять его, мимо промелькнула Джоани Брэдлоу в своем светло-коричневом джемпере и темно-коричневых туфельках без каблуков от Капеццио. Джоани буквально кидалась на Далли весь первый месяц занятий в школе. Холли Грейс довелось однажды услышать, как та посмеивалась над ним в туалете:

— Знаю, что он водится с плохой компанией, но, ей-богу, он такой красавчик! Я на испанском уронила карандаш, а он поднял его, так я, ей-богу, подумала, что помру на месте!

Страдание свернулось внутри ее в плотный комок, пока она стояла так в одиночестве, с грязным цветком в руке, теснимая толпой назад, к стадиону. Кое-кто из одноклассников окликал ее, Холли Грейс отвечала ослепительной улыбкой и бодро махала рукой, словно она просто ждала здесь своего парня, который отлучился только на минутку, чтобы заскочить в туалет, и вот-вот вернется. Ее старая плисовая юбка свисала с бедер, словно занавес, и даже сознание, что она самая красивая в старшем классе, не могло улучшить ее настроения. Что проку в красоте, если у тебя нет хороших шмоток и все в городе знают, что вчера твоя мамочка просидела большую часть дня на деревянной скамье в окружной конторе социального обеспечения?

Холли Грейс понимала, что больше не в силах продолжать стоять здесь с этой глупой улыбкой на лице, но в одиночестве пойти на трибуны в этот традиционный вечер встречи она тоже не могла. О возвращении в меблированные комнаты Агнес Клейтон, пока все не рассядутся, тоже не могло быть и речи. Дождавшись момента, когда никто не смотрел в ее сторону, она прошмыгнула вдоль стены здания, а потом ринулась внутрь через дверь рядом с механической мастерской.

Спортивный зал был пуст. Свет от забранных сеткой ламп, висевших под потолком, отбрасывал полосатые тени, проходя через навес из коричневых и белых транспарантов, сделанных из креповой бумаги и мягко свисавших с перекладин в ожидании начала танцев. Холли Грейс прошла внутрь. Несмотря на развешанные украшения, в зале остался запах десятков уроков физкультуры и соревнований по баскетболу, пыли и старых тапочек. Ей нравились уроки физкультуры. Холли Грейс была одной из лучших спортсменок школы, первым кандидатом в команду. Ей правился этот спортзал, потому что в нем все были одеты одинаково.

Ее напугал воинственный голос:

— Ну так что, отвезти тебя домой, ты хочешь этого?

Обернувшись, она увидела Далли, привалившегося к центральной стойке в дверях спортзала. Его длинные руки неподвижно свисали вдоль туловища, лицо было хмурым. Она заметила, что его брюки слишком коротки и из-под них примерно на дюйм видны темные носки. Вид плохо подогнанных штанов несколько улучшил ее настроение.

— А ты хочешь? — спросила она.

Он пошевелился:

— Так хочешь или нет?

— Не знаю. Может быть. Я думаю.

— Если хочешь, чтобы я отвез тебя домой, так и скажи.

Она пристально разглядывала свои руки, державшие хризантему; сквозь пальцы свешивалась перепачканная белая ленточка.

— Почему ты пригласил меня с собой?

Далли ничего не сказал в ответ, и она, подняв голову, взглянула на него. Он пожал плечами.

— Ну хорошо, — быстро ответила она. — Можешь отвезти меня домой.

— А почему ты согласилась пойти со мной?

Теперь она пожала плечами.

Далли уставился на носки своих мокасин. После небольшой паузы он заговорил так тихо, что она едва разбирала слова:

— Прости, что тогда так получилось.

— Ты о чем?

— Тогда, с Хенком и Ритчи.

— А-а.

— Я знаю, что все это не правда, про тебя и тех ребят.

— Конечно.

— Я знаю это. Просто ты разозлила меня.

В ней затеплился слабый огонек надежды.

— Да ладно уж, все нормально.

— Нет. Я не должен был говорить того, что сказал. Мне не следовало так хватать тебя за ноги. Так вышло потому, что ты просто взбесила меня.

— Я не хотела злить тебя. Ты иногда бываешь просто жутким.

Он быстро вскинул голову, и на его лице впервые за этот вечер появилось довольное выражение.

— В самом деле?

Она не удержалась от смеха:

— Нечего задаваться. Не такой уж ты и жуткий.

Он тоже улыбнулся, и улыбка сделала его лицо таким прекрасным, что у нее пересохло в горле.

Некоторое время они смотрели друг на друга, и тут она вспомнила о Билли Т., о том, что видел Далли и чего, должно быть, ожидал от нее. Короткий миг счастья тотчас угас. Подойдя к первому ряду трибун, она села.

— Не знаю, что ты думаешь, но все это не правда. Я не могла заставить Билли Т, не делать со мной то, что он вытворял.

Он посмотрел на нее так, словно у нее вдруг выросли рога.

— Знаю. По-твоему, я всерьез думал, что тебе это нравится?

Слова так и посыпались с ее губ:

— Но ты представил дело так, будто остановить его было парой пустяков. Говоришь два слова маме — и все кончено. Но для меня все было не так просто. Я боялась. Он продолжал делать мне больно, и, пока не отослал маму, я боялась, что он и ей причинит боль. Он говорил, что никто мне не поверит, если я расскажу, а мама меня возненавидит.

Далли подошел к ней и уселся рядом. Она увидела потертую кожу на носках его мокасин и следы попыток закрасить эти отметины. Интересно, ненавидит ли он бедность так же сильно, как она, вызывает ли в нем бедность такое же, как у нее, чувство беспомощности?

Далли откашлялся.

— Почему ты сказала сегодня, чтобы я сам приколол тебе цветок? Ну, чтобы начал лапать? Ты решила, что я из таких, когда услышала, что я говорил Хенку и Ритчи?

— Не только из-за этого.

— Тогда почему?

— Я подумала, что, может… после того, что ты видел с Билли Т… ты, может, ожидал, что я… ну, я займусь с тобой сексом.

Резко подняв голову, Далли негодующе уставился на нее:

— Тогда почему согласилась со мной пойти? Если ты думала, что только это мне от тебя нужно, какого черта пошла со мной?

— Наверно, потому, что где-то внутри надеялась, что ошибаюсь.

Встав, он свирепо глянул на нее:

— Да? Ну, так будь уверена, что ошибалась. Еще как ошибалась! Не знаю, что там с тобой происходит. Ты же самая красивая девчонка в школе! И неглупая. Знаешь, ты мне понравилась на самом первом уроке английского.

— Откуда, по-твоему, я могла об этом догадаться, если ты хмурился каждый раз, когда глядел на меня?

Он отвел взгляд в сторону.

— Просто ты должна была знать, и все.

Они больше не разговаривали. Выйдя из здания, пошли к стоянке автомобилей перед стадионом. С трибун послышался рев болельщиков, и из громкоговорителя донеслось: «Конец первого тайма. Побеждает Вайнетт!»

Далли, взяв ее руку в свою, сунул в карман темно-синей куртки.

— Сердишься, что я опоздал?

Холли Грейс повернулась к двери спортзала. На какое-то мгновение она растерялась, глядя на двадцатисемилетнего Далли, привалившегося к центральной стойке. Он выглядел крупнее, солиднее и гораздо красивее, чем тот угрюмый семнадцатилетний подросток, в которого она была влюблена. Холли Грейс быстро пришла в себя.

— Конечно, сержусь. Фактически я только что сказала Бобби Фритчи, что сегодня пойду с ним хоть на скачки, хоть на пляж, лишь бы не дожидаться тебя. — Сняв сумочку с плеча, она тихонько раскачивала ее за ремень. — Узнал что-нибудь о той английской малютке?

— Никто ее не видел. Думаю, в Вайнетте ее нет. Мисс Сибил передала ей деньги, что я оставил, и она, должно быть, уже летит в Лондон.

Холли Грейс видела, что он все еще обеспокоен.

— Думаю, она заботит тебя больше, чем ты хочешь показать. Хотя, по правде говоря — если не учитывать ее сногсшибательную красоту, — не могу взять в толк почему.

— Она другая, вот и все. Скажу тебе одну вещь. Никогда в жизни мне не приходилось иметь дело с женщиной, так непохожей на меня. Противоположности могут сходиться, но только вначале, потому что не очень хорошо подходят друг другу.

Она устремила на него слегка погрустневший взгляд:

— Временами это случается и с похожими людьми.

Он двинулся к ней той медленной, сексуальной походкой, от которой у нее, казалось, все внутри начинало плавиться.

Притянув ее к себе, он стал танцевать, мурлыкая ей на ухо: «Ты потеряла это чувство — любовь». Несмотря на такую импровизированную музыку, их тела двигались на редкость слаженно, словно они протанцевали вместе не одну сотню лет.

— Черт возьми, в этих туфлях ты такая высокая, — пожаловался он.

— Ты из-за этого так нервничаешь? Жаль, что никто меня сейчас не видит.

— Если зайдет Бобби и увидит, как ты на таких каблучищах отплясываешь на его новом баскетбольном покрытии, мало тебе не покажется!

— Мне до сих пор трудно представить, что Бобби Фритчи — тренер баскетбольной команды Вайнетта. Я еще помню, как околачивалась под дверями, когда вы двое по утрам отрабатывали уроки.

— Вы лжете, Холли Грейс Бодин. В жизни не отрабатывал уроков по утрам. Вместо этого я получал трепку.

— И отрабатывал тоже, сам знаешь. Ведь всякий раз, когда кто-нибудь из учителей лупил тебя, мисс Сибил поднимала такой шум, что они предпочитали с ней не связываться.

— Это то, что помнишь ты. А я помню совсем другое. — Далли щекой прижался к ее щеке. — Увидев тебя здесь, я вспомнил те танцы в день встречи выпускников. В жизни не потел сильнее, чем тогда. Мы танцевали все время, и мне приходилось держаться от тебя подальше, уж слишком сильно ты меня возбуждала. Я только и думал, как бы поскорее забраться с тобой в «Эльдорадо», который позаимствовал, но я знал, что, даже останься мы наедине, все равно не смог бы дотронуться до тебя из-за того, о чем мы тогда говорили. Это была самая разнесчастная ночь в моей жизни.

— Насколько мне помнится, твои несчастные ночи продолжались не слишком долго. Я, наверное, была самой легкомысленной девчонкой в округе. Черт побери, я не могла думать ни о чем другом, кроме как о сексе с тобой. Мне так сильно нужно было стереть воспоминание о Билли Т., что ради этого я готова была пойти хоть в ад…

Холли Грейс, лежа навзничь на узкой кровати в убогой комнатенке Далли, плотно закрыла глаза, когда он ввел в нее палец.

Застонав, он начал тереться о ее бедра. Грубая ткань его джинсов царапала оголенную кожу ее ноги. Трусики Холли Грейс вместе с туфлями валялись на полу рядом с кроватью, но в остальном она была более или менее одета — расстегнутая до пояса белая блузка, расстегнутый и съехавший на сторону лифчик, шерстяная юбка, целомудренно скрывающая руку Далли, исследующую область между ее ног.

— Пожалуйста… — прошептала Холли Грейс, изогнувшись под его рукой. Она слышала его дыхание, тяжелое и сдавленное, его бедра ритмично двигались по ее бедрам. Она почувствовала, что больше не сможет выдержать. В течение последних двух месяцев их ласки становились все более смелыми. Но они все еще сдерживались: Холли Грейс боялась, что он подумает, будто она слишком торопится, а Далли — потому, что не хотел быть похожим в ее глазах на Билли Т.

Внезапно она ударила его кулаком по спине. Отпрянув, он поднял лицо с влажными и опухшими от поцелуев губами, с покрасневшим подбородком:

— Зачем ты это сделала?

— Затем, что не могу больше этого выносить! — закричала она. — Я хочу сделать это! Знаю, что это не правильно. Знаю, что не должна позволять тебе этого, но я больше не в силах противиться этому. Я вся словно в огне. — Она пыталась объяснить ему. — Все эти месяцы Билли Т, заставлял меня делать это.

Все эти месяцы он делал мне больно. Так неужели я не могу хотя бы однажды сделать выбор сама?

Далли долго смотрел на нее, пытаясь увериться, что она говорит серьезно.

— Я не хочу, чтобы ты думала… Я люблю тебя, Холли Грейс.

Люблю тебя так сильно, как никого еще не любил. И буду любить тебя, если даже скажешь «нет».

Сев на кровати, Холли Грейс сняла блузку и спустила с плеч бретельки лифчика.

— Я устала говорить «нет».

Хотя они уже давно полностью обследовали тела друг друга руками, тем не менее продолжали придерживаться правила не слишком оголяться, и он впервые увидел ее обнаженной выше пояса. Он посмотрел на нее с благоговением и, протянув руку, осторожно провел пальцем по груди.

— Ты так прекрасна, бэби, — произнес он, задыхаясь от волнения.

Холли Грейс, ошеломленная глубиной чувств, открывшейся ей в словах Далли, внезапно поняла, что хочет отдать все этому парню, который был столь нежен с ней. Наклонившись, она сняла гольфы, затем расстегнула пояс юбки, и та тихо скользнула на пол. Он снял майку и джинсы, затем стянул трусы. Она упивалась красотой его тонкого юного тела, глядя, как он ложится рядом на постель. Далли нежно провел рукой по ее волосам. Оторвав голову от смятой подушки, Холли Грейс поцеловала его и ввела язык в его рот. Он со стоном принял его. Их поцелуи становились глубже, и они, постанывая, принялись целоваться взасос; их длинные ноги переплелись, светлые волосы стали влажными от пота.

— Я не хочу, чтобы ты забеременела, — прошептал он, не отрывая губ от ее рта. — Я просто… просто введу его неглубоко.

Конечно же, он не сдержал слова, и это было лучшим из ее переживаний. Достигнув апогея, Холли Грейс исторгла протяжный стон, а вскоре за ней последовал и Далли, задрожав в ее руках всем телом, словно в него угодила пуля. Все было кончено менее чем за минуту.

Ко дню окончания школы они вовсю пользовались презервативами, но к тому времени она уже была беременна, а он отказывался помочь ей найти деньги на аборт.

— Нельзя делать аборт, когда двое любят друг друга, — кричал он, тыча в нее пальцем. Затем его голос стал мягче. — Знаю, мы планировали подождать, пока я не окончу университет, но мы поженимся сейчас. За исключением Скита, ты единственное светлое пятно в моей жизни.

— Сейчас я не могу иметь ребенка, — кричала она в ответ. — Мне всего семнадцать. Я собираюсь поехать в Сан-Антонио, чтобы получить там работу. Хочу, чтобы из меня хоть что-то получилось! А ребенок разрушит всю мою жизнь.

— Как ты можешь говорить такое? Холли Грейс, ты что не любишь меня?

— Конечно же, люблю. Но любить — это еще не все.

Увидев страдание в его глазах, она почувствовала, как ее охватывает такое знакомое чувство беспомощности. Оно не оставило ее, даже когда они обвенчались в кабинете пастора Лири.

Далли перестал напевать в середине припева к «Хорошему звучанию» и остановился на линии свободного броска.

— Ты действительно сказала Бобби Фритчи, что пойдешь с ним сегодня?

Холли Грейс как раз исполняла сложное созвучие, поэтому продолжала петь еще несколько тактов без него.

— Не совсем так. Но я подумывала об этом. Меня так огорчает, когда ты опаздываешь.

Далли, отпустив Холли Грейс, долго смотрел на нее:

— Если всерьез хочешь развестись, я возражать не стану, ты же знаешь.

— Знаю. — Пройдя к трибунам, она села и вытянула вперед ноги, проделав каблучком туфли несколько царапин в новом лаковом покрытии. — Пока я не строю никаких планов относительно второго брака, меня вполне устраивает нынешнее положение дел.

Далли улыбнулся и, пройдя вперед вдоль центральной линии корта, уселся на трибуне рядом с ней:

— Надеюсь, бэби, Нью-Йорк поможет тебе решить все проблемы. Я серьезно. Знаешь, больше всего на свете я хочу, чтобы ты была счастлива.

— Знаю. Я тоже.

Она начала рассказывать о Виноне и Эде, о мисс Сибил и других вещах, которые они обычно обсуждали, собираясь вместе в Вайнетте. Он слушал лишь вполуха. Одновременно в его сознании всплывали образы двух подростков с трудным прошлым, обремененных ребенком и безденежьем. Сейчас он понимал, что им не представился шанс, но зато они любили друг друга, и они отчаянно боролись…

Скит устроился строителем в Остине, чтобы помочь, чем можно, но там не было профсоюза, поэтому платили не очень много. После занятий Далли подрабатывал кровельщиком или старался раздобыть дополнительные деньги игрой в гольф. Им приходилось помогать деньгами Виноне, и их всегда не хватало.

Далли прожил в бедности так долго, что это обстоятельство его не особенно тяготило, но у Холли Грейс все было иначе. В ее глазах он постоянно читал эту беспомощность и панику, отчего в его жилах, казалось, стыла кровь. Нараставшее чувство вины за ее неустроенность вынуждало его затевать ссоры — горькие схватки, начинавшиеся с обвинений, что она не выполняет своих обязанностей. Он говорил, что она не поддерживает дом в чистоте, что слишком ленива и не готовит ему хорошую пищу. Она огрызалась, упрекала, что он не содержит семью, требовала перестать играть в гольф, а вместо этого заняться изучением инженерного дела.

— Не хочу я быть инженером, — возразил Далли во время одной особенно яростной ссоры. Швырнув книгу на поцарапанный кухонный стол, он добавил:

— Я хочу изучать литературу, хочу играть в гольф!

Холли Грейс запустила в него посудным полотенцем.

— Коль ты так сильно хочешь играть в гольф, зачем еще тратить деньги на изучение литературы?

Он швырнул полотенце назад.

— До сих пор никто из моей семьи не оканчивал колледж! Я хочу стать первым.

Денни, услышав сердитый голос отца, заплакал. Далли подхватил сына на руки и зарылся лицом в белокурые локоны ребенка, не в силах смотреть на Холли Грейс. Как ей объяснишь, что он должен что-то доказать, но он и сам толком не знает, что именно.

Похожие во многих отношениях, они хотели от жизни совершенно разных вещей. Их ссоры, становившиеся все яростнее, переходили в обмен беспощадными ударами в самые уязвимые места, оставляя после себя чувство горечи из-за того, как жестоко они ранили друг друга. Скит говорил, что они ссорятся потому, что оба слишком юны и с успехом могли бы воспитывать друг друга, как и Денни. И это было верно.

— Слушай, кончай таскаться повсюду с такой угрюмой физиономией, — сказала однажды Холли Грейс, смазывая клерасилом один из тех прыщиков, что до сих пор временами выскакивали на подбородке у Далли. — Ты что, не понимаешь, что первый шаг на пути, чтобы стать мужчиной, — перестать делать вид, будто ты уже стал им?

— Да что ты знаешь о том, как стать мужчиной? — ответил он, схватив ее за талию и посадив на колени. Они занялись любовью, но не прошло и нескольких часов, как Далли выбранил ее за скверную осанку.

— Ты ходишь сутуля плечи, потому что полагаешь, будто у тебя слишком большая грудь.

— Вовсе нет, — горячо возразила Холли Грейс.

— А вот и да, и ты прекрасно это знаешь. — Он приподнял ее подбородок, так что она заглянула прямо ему в глаза. — Бэби, когда ты перестанешь корить себя за то, что делал с тобой старый Билли Т.?

Мало-помалу увещевания Далли возымели действие, и она перестала тяготиться прошлым.

К сожалению, с уходом прошлого их стычки не прекратились.

— Твоя жизненная позиция нуждается в пересмотре, — как-то обрушился на нее Далли после нескольких дней беспрерывных препирательств из-за денег. — Все для тебя недостаточно хорошо.

— Я хочу кем-то стать! — отпарировала она. — Я безвылазно сижу здесь с ребенком, а ты похаживаешь в колледж.

— И ты можешь пойти, когда я его окончу. Мы уже сто раз говорили об этом.

— Тогда будет слишком поздно, — возразила она. — Моя жизнь к тому времени уже будет наполовину прожита.

Их брак грозил вот-вот распасться, когда умер Денни.

Чувство вины в смерти Денни разрасталось в Далли, словно быстро прогрессирующая раковая опухоль. Они тотчас съехали из дома, где это произошло, но ему каждую ночь снилась эта крышка бака. В снах он постоянно видел сломанную петлю и каждый раз поворачивал к ветхому деревянному гаражу взять инструменты, чтобы отремонтировать ее. Но ни разу ему не удавалось попасть в гараж. Вместо этого он опять оказывался в Вайнетте или у трейлера под Хьюстоном, где жил подростком.

Он знал, что нужно вернуться к той крышке бака, нужно отремонтировать ее, но его постоянно что-то останавливало.

Он просыпался весь в поту, завернувшись в сбившиеся простыни. Иногда он видел содрогающиеся плечи Холли Грейс, плачущей лицом в подушку, чтобы заглушить рыдания. Раньше ничто не могло заставить ее плакать. Она не проронила ни слезинки, даже когда Билли Т, ударил ее кулаком в живот; она не плакала, напуганная их щенячьей молодостью и полным отсутствием денег; не плакала и на похоронах Денни, где сидела словно высеченная из камня, тогда как сам он рыдал как ребенок.

Но сейчас, слыша ее плач, он знал, что это худшее из всего, что ему приходилось слышать.

Его чувство вины стало болезнью, разъедающей его. Каждый раз, закрывая глаза, он видел Денни, бегущего к нему на толстых ножках со свалившейся с плеча лямкой комбинезона из грубой ткани, с белокурыми кудряшками, освещенными солнцем. Он видел эти голубые глаза, полные любопытства, и длинные ресницы, ложившиеся на щеки, когда он спал.

Далли слышал взрывы смеха Денни, вспоминал, как тот, устав, принимался сосать пальцы. Видя Денни в своем сознании, слыша, как, беспомощно опустив плечи, плачет Холли Грейс, он так тяжело переживал свою вину, что подумывал, не лучше ли было умереть вместе с Денни.

В конце концов Холли Грейс заявила, что намерена оставить его, что она все еще любит его, но получила работу в отделе продаж фирмы спортивного снаряжения и утром уезжает в Форт-Уорт. В эту ночь его опять разбудили ее приглушенные рыдания. Полежав с открытыми глазами, он оторвал ее от подушки и ударил по лицу. Сначала раз, затем другой. После этого натянул брюки и выбежал из дому, и пусть все последующие годы Холли Грейс Бодин будет помнить, что была замужем за каким-то сукиным сыном, ударившим ее, а не за глупым подростком, заставившим ее плакать из-за того, что убил ее ребенка.

Когда она уехала, он несколько месяцев так пил, что не мог играть в гольф, хотя все считали, что он готовится в подготовительную школу профессиональных игроков. Наконец Скит позвонил Холли Грейс, и она приехала навестить Далли.

— Впервые за всю свою долгую жизнь я почувствовала себя счастливой, — сказала она. — Почему бы и тебе не стать счастливым?

Понадобились годы, чтобы они научились любить друг друга по-новому. Вначале, вместе залезая в постель, они обнаруживали, что их опять затягивают старые ссоры. Время от времени они месяцами пытались наладить совместную жизнь, но различие взглядов сводило их старания на нет. Когда Далли впервые увидел Холли Грейс с другим мужчиной, ему захотелось убить того на месте. Но тут на глаза ему попалась привлекательная маленькая секретарша.

Они говорили о разводе годами, но ни один из них ничего для этого не делал. Для Далли все в мире заменял Скит. Холли Грейс всем сердцем любила Винону. Но настоящей семьей для них обоих — для Далли и Холли Грейс — были они сами, а люди с таким трудным детством, какое выпало на их долю, так просто от семьи не отказываются.