Глава 20

Две недели Кэл не приближался к горе Страданий. За первую трижды напился и один раз даже замахнулся на Кевина, который никак не желал вылезать из «доджа». Во вторую неделю он с десяток раз порывался поехать за Джейн, но гордость не позволяла. Убежал-то не он! Не он все испортил несусветными требованиями.

Ему также пришлось признать очевидное: нет у него полной уверенности в том, что три упрямые женщины пустят его на порог. Судя по всему, допускались в дом только Этан (это его не волновало) и Кевин Такер (а вот это чертовски нервировало). Кэла трясло при мысли о том, что Кевин ездит на гору Страданий когда ему вздумается и его там кормят и холят. Злило его и другое: как-то вышло, что этот Такер поселился в его собственном доме.

В первую ночь, когда Кэл надрался в «Горце», Такер выхватил у него ключи от автомобиля, как будто Кэл сам не понимал, что в таком состоянии за руль садиться нельзя. Именно тогда Кэл замахнулся на Такера, но кулак только рассек воздух. Очнулся он на пассажирском сиденье кевиновского «мицубиси-спайдер» стоимостью семьдесят тысяч долларов: Кевин вез его домой. А потом он уже не смог избавиться от Кевина.

Он точно не говорил этому сопляку, что тот может остаться. Вроде бы, наоборот, велел убираться из его дома. Но Кевин прилип к нему как банный лист, хотя снял себе очень неплохой особняк, куда по первому его слову прибегала Салли Терриман. В итоге они оба смотрели видеозаписи матчей и он объяснял Кевину, как обычно действовал: следовал первому порыву вместо того, чтобы выжидать, разбираясь с защитными маневрами соперника.

По крайней мере разбор хитросплетений игры отвлекал его от мыслей о Джейн. Ему так недоставало профессора, что болели зубы, но выхода из сложившейся ситуации он найти не мог. Не желал он связывать себя узами брака, особенно сейчас когда требовалось полностью, без остатка, выкладываться на футбольном поле и ему не светила никакая другая работа. Но ему никак не хотелось терять Джейн. Почему она не могла оставить все как есть, вместо того чтобы требовать от него невозможного?

Ползти на коленях на гору Страданий и умолять ее вернуться? Немыслимо. Он никогда никого ни о чем не просил. Ему требовался повод для поездки туда, а вот его-то и не находилось.

Он все еще не понимал, почему она осталась у Энни, вместо того чтобы улететь в Чикаго, но его это только радовало, поскольку давало ей время прийти в себя. Она же сказала, что любит его, и не произнесла бы этих слов, если бы они ничего для нее не значили. Может, ей хватит ума признать ошибку и вернуться к нему?

Звякнул дверной звонок, но общаться с кем-либо Кэлу не хотелось, так что он не сдвинулся с места. Спал он в последнее время плохо, питался кое-как, в основном всухомятку. Даже «Лаки чармс» не радовали, навевали болезненные воспоминания, и за завтраком он ограничивался лишь кофе. Он потер рукой заросший щетиной подбородок и попытался вспомнить, когда брился в последний раз. Ему вообще ничего не хотелось делать, кроме как смотреть видеозаписи матчей да кричать на Кевина.

Звонок не утихал, и Кэл нахмурился. Это не Такер, тот каким-то образом добыл себе ключ. Может…

Сердце чуть не выскочило из груди, он ударился рукой о дверной косяк, рванувшись в холл. Но, распахнув дверь, увидел отца, а не профессора.

Джим протиснулся в холл мимо него, размахивая бульварной газетенкой, из тех, что распространяют в супермаркетах.

— Ты это видел? Магги Лоуэлл показала ее мне после того, как я выписал ей рецепт. Клянусь Богом, на твоем месте я бы затаскал твою жену по судам. Если ты этого не сделаешь, то сделаю я! И мне без разницы, что ты о ней скажешь. Я с самого начала раскусил эту женщину, а ты слишком слеп, чтобы видеть истину. — Его тирада резко оборвалась, как только он взглянул на Кэла. — Что с тобой? Ты ужасно выглядишь.

Кэл выхватил газету из руки отца. Прежде всего ему бросилась в глаза фотография: он и профессор в аэропорту О'Хара в день вылета в Северную Каролину. Он хмурый, она — растерянная. Но живот ему скрутило не от фотографии, а от заголовка под ней.

Я ЖЕНИЛА НА СЕБЕ ЛУЧШЕГО

(И САМОГО ГЛУПОГО)

КУОРТЕРБЕКА НФЛ.

В авторах статьи значилась доктор Джейн Дарлингтон Боннер.

— Дерьмо.

— Ты скажешь еще много чего, прочитав эту галиматью. Мне все равно, беременна она или нет. Эта женщина — отъявленная лгунья. Она говорит, что прикинулась шлюхой, чтобы ее преподнесли тебе на день рождения в качестве подарка. Так она и забеременела. Как тебя вообще угораздило спутаться с ней?

— Я тебе рассказывал, папа. У нас был роман, она забеременела. Такое, как ты знаешь, случается.

— Что ж, похоже, правда ее не очень устраивала, вот она и выдумала эту невероятную историю. И знаешь, что я тебе скажу? Люди, которые читают эту паршивую газетенку, подумают, что так оно и было. Они поверят, что именно так все и произошло.

Кэл сжал газету в кулаке. Ему требовался повод для встречи с женой — он его получил.

Жизнь без мужчин божественна. Так, во всяком случае, говорили они себе. Линн и Джейн, как кошки, нежились на солнце и не расчесывали волосы до полудня. Вечером они кормили Энни мясом с картошкой, сами же ели тертый сыр с грушей, называя это ужином. Они перестали отвечать на телефонные звонки, обходились без бюстгальтеров, а Линн украсила стену кухни постером с молодым мускулистым парнем в узеньких плавках. Когда по радио пел Род Стюарт, они танцевали друг с другом. Джейн отбросила прежнюю стеснительность, и ее ноги летали над ковром, как крылья голубки.

Для Джейн этот старый коттедж вобрал в себя все то, что она полагала домом. Она ломала стручки фасоли и украшала комнаты цветами. Ставила их в стеклянные стаканы, китайские фаянсовые вазочки, даже в кружки. Она не могла точно сказать, почему она и Линн так быстро нашли общий язык. Возможно, из-за схожести их мужей: им не требовались слова, чтобы понять душевную боль, которой мучилась каждая из них.

Они позволяли Кевину бывать в их женском монастыре, потому что он веселил их. Они смеялись и чувствовали себя желанными, даже когда по подбородку тек грушевый сок, а в волосах торчали травинки. Они пускали и Этана, только потому, что не находили в себе сил отказать ему. Но радовались, когда он уходил, потому что Этан не скрывал своей обеспокоенности.

Линн перестала посещать заседания женского клуба. Не красила волосы и ногти, последние даже не подпиливала. Компьютер Джейн оставался в багажнике «эскорта». Вместо того чтобы раскрывать тайны общей теории поля, она часами лежала на старом шезлонге, что стоял на крыльце. Не делала ничего, разве что не мешала младенцу расти в ее животе.

Они светились счастьем. Говорили целыми днями. Но с заходом солнца разговор увядал. Одна из них тяжело вздыхала, вторая с грустью провожала уползающий за горизонт огненный диск.

Вместе с ночью на гору Страданий приходило одиночество. Им хотелось слышать тяжелые шаги, басистые голоса. Днем они помнили о том, что преданы мужчинами, которых очень любили, но ночью отсутствие последних уже не казалось блаженством. У них вошло в привычку ложиться спать пораньше, чтобы сокращать вечера, зато вставать с зарей.

Один день не отличался от другого, вот и то утро, через две недели после приезда Джейн на гору Страданий, ничем особенным не выделялось. Она покормила Энни завтраком, прибралась, пошла прогуляться. Когда вернулась, Мариа Кэйри[45] исполняла одну из своих особенно заводных песен, и она заставила Линн оторваться от занавесок, которые та гладила, и потанцевать с ней. Потом посидела на крыльце. А когда Линн перемыла посуду, отправилась в огород.

Мышцы рук болели, когда Джейн мотыгой рыхлила почву между грядками, подкапывая сорняки, грозившие заглушить драгоценные ростки фасоли. День выдался теплым, так что в саду следовало поработать с утра пораньше, но теперь целесообразность тех или иных действий ее не волновала. Она руководствовалась только своими желаниями. Вот и утром ей хотелось полежать на шезлонге и не мешать ребенку расти.

Она выпрямилась, чтобы размять затекшую спину, оперлась ладонями о черенок мотыги. Ветерок подхватил подол ее старомодного цветастого платья и обвил им колени. От многочисленных стирок материя местами вытерлась чуть ли не до дыр. Энни говорила, что когда-то это платье нравилось ей больше любого другого.

Может, ей стоит попросить Этана или Кевина вытащить из багажника компьютер, думала Джейн. А может, не стоит. Вдруг она начнет работать, а из радио зазвучит голос Рода Стюарта? Или, пока она будет биться с уравнениями, из земли вылезут новые сорняки и заглушат неокрепшие ростки фасоли?

Нет. Работа сейчас не актуальна, пусть даже Джерри Майлс и плетет заговоры, стремясь порушить ее карьеру. Работа не актуальна, когда надо пропалывать фасоль, растить ребенка. И хотя общая теория поля манила ее, ей не хотелось погружаться в мир цифр. Вместо этого она любовалась небом над горами и заставляла верить себя, что и жизнь у нее такая же безбрежная.

Такой и застал ее Кэл. В саду, с ладонями, ухватившими черенок мотыги, с лицом, поднятым к небу.

У него перехватило дыхание, когда он увидел ее, освещенную солнцем, в стареньком платье. Волосы растрепались и сверкали золотистой короной. Она словно слилась с небом и землей, стала их частью.

Пот и ветерок прилепили платье к телу, и теперь материя ничего не скрывала, обнажая и маленькую грудь, и круглый, заметно подросший животик. Джейн расстегнула две верхние пуговицы, и платье у шеи раскрылось, выставив напоказ влажный, пыльный треугольник.

Она здорово загорела: руки, ноги, выпачканное лицо, треугольник, вершиной ныряющий между грудей. Выглядела она совсем как крестьянка, из тех сильных, несгибаемых женщин, которые сумели выжить в этом суровом краю во время Депрессии. Не отрывая взгляда от неба, она вытерла тыльной стороной ладони лоб, оставив на нем еще одну грязную полосу. У него пересохло во рту, когда платье натянулось на груди, залезло между ног под круглый животик. Никогда она не была такой прекрасной, как в это самое мгновение, в саду его бабушки, без грана косметики, выглядевшая на все свои тридцать четыре года.

Ветер зашуршал газетой, которую он держал в руке, и тут же за спиной раздался голос Энни:

— Уходи с моей земли, Калвин. Тебя сюда никто не приглашал!

Глаза Джейн широко раскрылись, она выронила мотыгу.

Он повернулся, чтобы увидеть выбегающего из-за угла отца.

— Опусти ружье, свихнувшаяся старуха!

На заднем крыльце появилась и Линн, встала рядом с матерью.

— Да, прямо-таки «Семья года», которую с таким тщанием стараются определить психологи.

Его мать. Хотя он и говорил с ней по телефону, она отклоняла его предложения пообедать, так что он давно ее не видел. Что с ней произошло? Никогда она не говорила с сарказмом, а тут голос им так и сочился. В изумлении он заметил и другие перемены.

Дорогие, изысканные наряды уступили место черным джинсам, со штанинами, обрезанными повыше колена, и зеленой блузке, которую он вроде бы видел на своей жене, но определенно без грязного пятна на животе. Как и Джейн, к косметике она не прикасалась. Волосы отросли, расчесать их она не удосужилась, в них появились седые пряди, которых он никогда прежде не видел.

Линн выглядела как крестьянка, ничем не напоминавшая его мать.

Джейн же, выронив мотыгу, пересекла двор, держа курс на заднее крыльцо. В надетых на босу ногу, незашнурованных, заляпанных грязью, когда-то белых кедах. Молча поднялась по ступенькам, примкнув к женщинам.

Энни стояла посередине, с ружьем, нацеленным в живот Кэла. Линн и Джейн — по сторонам. И хотя ни одна из них не поражала габаритами, у него сложилось ощущение, что противостоят ему три амазонки.

Энни, утром выщипавшая брови, изогнула их дугой, злобно сверля глазами Кэла.

— Если хочешь получить эту девочку назад, Калвин, придется тебе поухаживать за ней, добиться ее расположения.

— Не нужна она ему, — рявкнул Джим. — Посмотри, что она наделала. — Он вырвал газету из руки Кэла и протянул женщинам.

Джейн спустилась на пару ступенек, взяла газету, наклонилась, чтобы прочитать статью.

Никогда Кэл не слышал в голосе отца такой горечи.

— Надеюсь, теперь ты гордишься собой, — бросил он Джейн. — Ты стремилась загубить ему жизнь, и тебе, похоже, это удалось.

Джейн успела прочитать только заголовок, вскинула голову, встретилась взглядом с Кэлом. У того защемило в груди, он отвел глаза.

— Джейн не имеет к этой статье ни малейшего отношения, папа.

— Она же указана в авторах! Когда ты перестанешь выгораживать ее?

— Джейн способна на многое, она упряма и неблагоразумна — он подарил ей суровый взгляд, — но тут она ни при чем.

Он видел, что Джейн не удивляет его поддержка, и его это порадовало. По крайней мере она хоть немного ему доверяет. Он наблюдал, как она прижала газетенку к груди, словно хотела скрыть от мира напечатанные в ней слова, и твердо решил, что Джоди Пулански заплатит за боль, причиненную его жене.

Взор отца по-прежнему метал молнии, и Кэл понял, что должен поделиться с ним хотя бы частью правды. Он никогда бы не сказал ему, что сделала Джейн, это никого не касалось, но по крайней мере он мог объяснить ее холодность по отношению к родственникам мужа.

И шагнул вперед, чтобы остановить отца, если тот очень уж разойдется.

— Ты консультируешься с врачом или для этого у тебя тоже нет времени?

Джейн не отвела взгляда.

— Я обращалась к доктору Воглер. Джим кивнул:

— Она хороший специалист. Выполняй все ее рекомендации.

Рука Энни начала дрожать, Кэл видел, что ружье слишком тяжело для нее. Поймал взгляд матери. Та протянула руку и взяла ружье.

— Если кого-то из них придется застрелить, Энни, я это сделаю.

Отлично! Его мамаша тоже рехнулась.

— Если вы не возражаете, я бы хотел поговорить со своей женой наедине, — процедил он.

— Ей решать. — Мать посмотрела на Джейн, та покачала головой. Вот это его разъярило.

— Кто-нибудь есть дома?

Женский триумвират отреагировал одинаково: все заулыбались, когда из-за угла с таким видом, будто дом с его обитательницами принадлежит ему, появился запасной куортербек «Чикаго старз».

А Кэл-то думал, что хуже уже быть не может…

Кевин быстро оценил ситуацию: три женщины на крыльце, оба Боннера у крыльца, ружье. Изогнул бровь, глянув на Кэла, кивнул Джиму, потом поднялся по ступеням, чтобы присоединиться к женщинам.

— Прекрасные дамы предлагали мне заехать, чтобы отведать жареную курицу, вот я и ловлю вас на слове. — Он привалился к стойке, которую месяцем раньше выкрасил Кэл. — Как сегодня чувствует себя малыш? — С фамильярностью, показывающей, что это ему не впервой, он протянул руку и похлопал Джейн по животу.

В секунду Кэл сдернул его с крыльца и уложил на землю.

Тут же ружейный выстрел едва не разорвал его барабанные перепонки. Кусочки земли брызнули в лицо, руки. Шум отвлек его, кусочки земли ослепили, поэтому Кевину удалось вырваться до того, как кулак Кэла достиг цели.

— Черт, Бомбер, из-за тебя у меня травм больше, чем за весь прошлый сезон.

Кэл протер глаза и вскочил.

— Не тяни к ней свои лапы.

На лице Кевина отразилась обида, он посмотрел на Джейн.

— Если он так вел себя и с тобой, неудивительно, что ты от него ушла.

Кэл скрипнул зубами.

— Джейн, я хотел бы поговорить с тобой. Сейчас же!

Его мать, нежная, все понимающая женщина, загородила Джейн, словно она была ее ребенком, а не он! И его старик ничем не собирался ему помочь. Просто стоял, глядя на мать, словно ничего не понимал.

— Какие у тебя планы в отношении Джейн, Кэл?

— Это касается только нас двоих.

— Не совсем. У Джейн теперь есть семья, которой небезразличны ее интересы.

— Ты чертовски права! Ее семья — это я!

— Ты от нее отказался, так что теперь ее семья — Энни и я. А это означает, нам решать, что для нее хорошо, а что — нет.

Он увидел, что глаза Джейн не отрываются от лица его матери. В них застыло изумление и бесконечное счастье. Он вспомнил холоднокровного сукина сына, который воспитывал ее, и не мог не порадоваться (забывая ружье, предательство матери, даже присутствие Кевина Такера), что наконец-то она нашла заботливого родителя. Если б только этим заботливым родителем не была его мать!

Но теплые чувства разом остыли под взглядом матери, таким же, как и двадцать лет назад, когда его вполне хватало, чтобы Кэл без слов протягивал ей ключи от автомобиля.