Бак Оке, бывший работник парка, а ныне новоиспеченный супруг Софи, небрежно развалившись в большом кресле с откидной спинкой, которое Хани подарила им на свадьбу, смотрел по каналу ESPN шоу с участием девушек в купальниках. Он послушно потянулся к пульту дистанционного управления и ткнул им в направлении телевизора с большим экраном, который купила для них опять же Хани:

— Глянь-ка, Гордон, ну и грудь вон у той. Это же надо!

В отличие от Софи Бак страстно желал оставить разваливающийся парк развлечений, и оба они явились к порогу дома Хани ранней осенью, сразу же после свадьбы.

— Хани, тебе не трудно сходить купить мне таблеток? — донесся с тахты слабый голос Софи. — В горле пересохло, я едва могу глотать!

Бак опять прибавил звук.

— Эй, Софи, Хани может принести эти таблетки и попозже. А сейчас я бы не отказался от обеда с хорошим бифштексом. Хани, как насчет этого?

Дорогая белая мебель была покрыта пятнами неизвестного происхождения. На ковре валялась опрокинутая банка из-под пива. Хани была измотана, у нее жало сердце, и она взорвалась:

— Ну и свиньи же вы! Только взгляните на себя — ишь, развалились, белая рвань, никакой пользы обществу! Меня тошнит от всего этого. Тошнит от всех вас!

Бак, оторвавшись от телевизора, в совершенном недоумении оглядел всех остальных:

— Что это с ней?

Шанталь отшвырнула свой «Космо» и в раздражении встала:

— Хани, я не люблю, когда со мной говорят подобным тоном! Из-за тебя у меня пропало всякое желание обедать.

Гордон приподнялся с ковра, на котором сидел с закрытыми глазами, делая то, что он называл «мысленным рисованием».

— А у меня не пропало. Хани, что будем есть?

Она открыла было рот, чтобы съязвить, но сдержалась. Какими бы они ни были, но они единственная семья, которая у нее есть. С тяжелым вздохом она направилась на кухню и принялась готовить обед.

В течение трех месяцев, прошедших со дня увольнения Мелани, взаимоотношения Хани со съемочной группой и сотрудниками непрерывно ухудшались. Одна часть ее личности не могла упрекать их за то, что они ненавидят ее. Как можно любить такое чудовище? Но другая часть ее — испуганная — не могла уступить.

В понедельник, после того злополучного ужина со своей семьей, начались съемки эпизода, в котором Дженни, ревнуя Дасти к Блейку, пытается устроить пожар. В кульминационный момент Дэш должен был спасать Дженни на крыше амбара на глазах у Дасти и Блейка.

Дэш, как и обычно, в упор не видел Хани всю неделю. Она была свободна до полудня, когда должны были начаться съемки заключительной сцены. Она наблюдала со своего места наверху крыши, как Дэш отрабатывает движения тяжелого подъема с земли на сеновал, а затем на два уровня крыши. Примерно час спустя все наконец было готово для того, чтобы сделать эту сцену достаточно убедительной.

Включили камеры. Она подождала, пока Дэш закончит карабкаться. Когда он взобрался на верхний уровень крыши амбара, она встала и посмотрела в камеру.

— Я забыла свою реплику.

— Стоп! Дайте Дженни ее реплику.

За съемку этого эпизода отвечал Джек Свэкхаммер. Проработав постановщиком дольше остальных членов съемочной группы, он имел на своем счету львиную долю всех стычек с нею. Хани его просто ненавидела.

— Хани, для Дэша это трудная сцена, — сказал он. — Следующий раз постарайтесь ничего не забывать.

— Конечно, Джек, — любезно ответила она.

Дэш метнул на нее предостерегающий взгляд.

В очередном дубле она, поднимаясь на ноги, умудрилась поскользнуться. В следующем перепутала реплику. Затем не попала на свою метку. Рубашка на Дэше насквозь промокла от пота, и, чтобы он переоделся, съемку пришлось прервать. Когда начали все сначала, она опять не попала на нужную метку.

Часом позже, когда Хани, снова поскользнувшись, испортила пятый дубль, Дэш взорвался и покинул съемочную площадку.

Джек немедленно помчался к Россу жаловаться на Хани, своим поведением срывающую съемку, но рейтинг сериала «Шоу Дэша Кугана» был очень высок, и Росс не рискнул воевать с актрисой, которую газеты называли самой популярной «детской» звездой телевидения. Хани добилась, что еще до окончания съемок эпизода Джека Свэкхаммера уволили.

Когда Хани услыхала эту новость, ей стало дурно. И почему никто ее не остановит?

Сценаристы сидели за большим столом и смотрели на дверь, которую только что с треском захлопнула за собой пулей вылетевшая из комнаты Хани. Несколько мгновений все было тихо, потом одна из женщин отложила в сторону свой желтый блокнот:

— Пора положить конец этому безобразию!

Сидевший слева от нее мужчина откашлялся. — Мы же сказали, что не станем вмешиваться.

— Верно, — поддержал его другой. — Мы обещали быть только беспристрастными наблюдателями.

— Ведь мы писатели, а писатели лишь описывают действительность, а не изменяют ее. Женщина покачала головой:

— Мне все равно, что мы там наобещали. Она все делает во вред себе, и нам необходимо как-то действовать.

Элеонор, одетая в заляпанный грязью белый костюм, с перепачканным лицом, вся в ярости. У Дэша вид беспощадный и непреклонный. Дженни виновато стоит у кресла-качалки на террасе.

ДЭШ: Дженни, это правда? Ты действительно поставила эту ловушку?

ДЖЕННИ (с отчаянием в голосе): Папочка, вышла ошибка. Предполагалось, что в эту ловушку попадется совсем не миссис Чедвик. Ловушка предназначалась для старика Уинтерса. Я должна была что-то сделать! Она уже собралась продать ему ранчо.

ЭЛЕОНОР (стирая с лица комок грязи органического происхождения): Так вот в чем дело! Я наконец нахожу покупателя на это забытое Богом место, и что же вытворяет эта ваша безобразница дочка? Она пытается убить его!

ДЖЕННИ: На самом деле у меня и в мыслях не было его убивать, миссис Чедвик. Я только хотела задержать его, пока папочка не вернется из города. Мне по-настоящему жаль, что вместо него в ловушку угодили вы!

ЭЛЕОНОР: Боюсь, что твои сожаления сейчас не ко времени. Мистер Джонс, я на многое в поведении вашей дочери закрывала глаза, но этого прощать не собираюсь. Я знаю, вы считаете меня испорченной, легкомысленной и обладающей еще полудюжиной качеств, которые вы, неотесанные ковбои, не одобряете. Но вот что я вам скажу. Никогда, ни разу в своей жизни я не пренебрегала родительскими обязанностями перед моим сыном.

ДЖЕННИ (выскакивает вперед): Ваш сын жалкий, омерзительный бабник, которого следует просто стереть с лица земли!

ДЭШ: Немедленно прекрати, Дженни! Если у вас все, миссис Чедвик…

ЭЛЕОНОР: Я еще не закончила! По большому счету, еще нет. Мистер Джонс, я никогда в жизни не позволяла своему сыну обижать других людей. Ни разу не забывала указать ему разницу между добром и злом. Возможно, основные добродетели и не в почете здесь, в этом вашем Техасе, но, смею вас заверить, во всех остальных уголках страны их уважают.

ДЭШ (холодно): Когда мне понадобится совет, как воспитывать дочь, я непременно обращусь к вам.

ЭЛЕОНОР: К тому времени может оказаться уже слишком поздно.

Элеонор, подхватив сумочку, исчезает в доме.

ДЖЕННИ (с довольным видом): Здорово ты ей выдал, папочка!

ДЭШ: Да уж, здорово. А теперь выдам и тебе. Мисс Джейн Мэри Джонс, ваши дни беззаботного ребенка, к которому не прикасалась ни одна рука, близятся к своему внезапному концу!

Ухватив Дженни за талию, он целеустремленно тащит ее вниз по ступеням в направлении амбара.

— Снято! — Постановщик посмотрел на свой пюпитр. — Дженни и Дэш, жду вас через пятнадцать минут. Лиз, вы до конца ленча свободны.

Не успел Дэш поставить Хани на землю, как она начала отбиваться:

— Вы же не должны душить меня, вы, неуклюжий сукин сын!

Дэш отшвырнул ее, словно бешеную собаку. На террасу через дверь вернулась Лиз, вытирая лицо салфеткой:

— Хани, вы опять перешли на мою территорию. Дайте мне хоть немного места для работы, хорошо?

Лиз произнесла свое требование ровным голосом, но Хани взорвалась:

— Да пошли вы к черту, оба!

И удалилась, чеканя шаг. Проходя мимо одной из съемочных камер, она ударила по ней изо всей силы и выпустила заключительный словесный залп:

— Подонки хреновы!

— Очаровательно, — пропела Лиз.

Остальные члены группы смотрели в сторону. Медленно покачав головой, Дэш установил для Лиз ступеньки террасы:

— К моему величайшему сожалению, эти наши тупые сценаристы струсили, и мне не придется сегодня надавать ей по заднице.

— А ты, несмотря на сценарий, исполни свое намерение.

— Как же, сейчас.

Лиз спокойно проговорила:

— Я не шучу, Дэш.

Нахмурившись, он выудил из кармана пакетик леденцов «Лайфсейверс». Лиз тщательно избегала личных стычек на съемочной площадке, но недоразумение с Хани разрослось до невероятных размеров, и она почувствовала, что дольше потакать ее поведению не сможет.

Лиз отошла в глубь террасы, откуда ее не могли услышать остальные, и, мгновение поколебавшись, сказала:

— Хани стала совершенно неуправляемой.

— Кому ты это рассказываешь? Да только сегодня утром она заставила нас ждать почти целый час!

— От Росса никакого проку, а эти люди из телесети и того хуже. Все они так боятся, что она уйдет из сериала, что готовы простить ей даже убийство. Она действительно беспокоит меня. В силу некоторой извращенности моего характера я даже люблю это маленькое чудовище.

— Что ж, поверь мне, она не отвечает тебе взаимностью и даже не скрывает, что не выносит твоего характера. — Дэш опустился в кресло-качалку рядом с Ней. — Каждый раз, когда я снимаюсь с этой девчушкой в одной сцене, у меня возникает чувство, будто она того и гляди пырнет меня ножом в спину, едва я отвернусь. Можно не сомневаться, что особой признательности ждать от нее не приходится. А ведь если бы не я, не видать ей карьеры.

— Судя по настроению этого нового сценария, наши сценаристы, похоже, шлют вам послание с мольбой что-нибудь сделать с ней. — Лиз перестала вытирать лицо и теперь держала салфетку в руке. — Ведь ты знаешь, чего Хани ждет от тебя. И все на съемочной площадке знают. От тебя не убудет, если ты сделаешь это ради нее.

В его голосе зазвучали решительные нотки:

— Не представляю, о чем это ты.

— Да она же с самого начала смотрит на тебя, как на Господа Бога. Она хочет хоть немного участия, Дэш. Хани нужно, чтобы ты проявил заботу о ней.

— Я актер, а не нянька!

— Но это же ранит ее. Один Бог знает, сколько времени она живет самостоятельно. Ты же видел эту ее семейку нахлебников. Понятно, что она сама себя вырастила!

— Я тоже сызмальства рос самостоятельно, но делал все правильно.

— Кто же сомневается, — насмешливо произнесла она. Вряд ли подобало кичиться хорошей приспособленностью к жизни человеку, сменившему трех жен, оставив двоих детей, которых он почти не видит, вдобавок обремененному длинной историей сражения с бутылкой.

Он поднялся с кресла.

— Если тебя так волнует ее судьба, то почему бы тебе самой не сыграть роль наседки?

— Да потому что она просто плюнет мне в лицо. Я скорее злая мачеха, чем добрая тетушка. Это опасно, когда у молодой девушки нет никого, кто бы присматривал за ней. Она ищет отца, Дэш. Ей нужен человек, который сумел бы обуздать ее — Она попыталась шуткой смягчить возникшую между ними натянутость. — Кто же сможет сделать это лучше старого ковбоя?

— Ты не в своем уме, — проговорил он, отворачиваясь от Лиз. — Я же ни черта не знаю об этих подростках.

— У тебя же двое своих детей. Что-то же ты должен знать.

— Их растила мать. Единственной моей обязанностью было выписывать чеки.

— И ты не прочь продолжать в том же духе, не так ли? Просто выписывать чеки, и все! — Эти слова вырвались совершенно непроизвольно, и ей тут же захотелось прикусить язык.

Сощурившись, Дэш обернулся к ней:

— Может, ты не будешь темнить и скажешь все, что у тебя на уме?

Она глубоко вздохнула:

— Ладно. Мне кажется, индивидуальность Хани переплелась с личностью Дженни. Не знаю, может, в этом вина сценаристов, но, как бы там ни было, чем больше ты отдаляешься от нее, тем сильнее она сожалеет об этом и тем хуже себя ведет. Думаю, ты единственный, кто сейчас в состоянии ей помочь.

— У меня нет ни малейшего желания помогать ей. Это не моя забота.

Его холодность затронула в ней частицу старой боли, о существовании которой Лиз давно забыла. Она внезапно представила, что снова влюблена в каскадера из Оклахомы, что она опять та двадцатидвухлетняя девушка, только что узнавшая, что ее избранник женат.

— Хани очень нуждается в тебе, разве ты не видишь? В самый первый месяц съемок она бегала за тобой, словно собачонка, буквально вымаливая хоть малую толику внимания, но чем больше она просила, тем холоднее ты становился. Она была так несчастна, но тебе, Дэш, несчастные женщины не по нраву, не так ли?

Он устремил на Лиз холодный, жесткий взгляд:

— Ведь ты ничего обо мне не знаешь, так почему бы тебе попросту не заняться своими собственными чертовыми делами?

Лиз молча отругала себя за то, что вообще затеяла этот разговор. Эти съемки и так идут через пень-колоду, не хватало только еще ей ссориться с Дэшем. Пожав плечами, она слабо улыбнулась:

— Разумеется, дорогой! Именно ими я сейчас и займусь.

Не добавив ни слова, она сошла с террасы и направилась к своему домику на колесах.

Дэш вломился в вагон-ресторан и налил себе чашку кофе. Первый же глоток обжег язык, но Дэш продолжал жадно пить. Лиз разозлила его до крайности. Хватает же у нее наглости намекать, будто этим маленьким чудовищем все обязаны ему! Да у него есть лишь одна обязанность — не напиваться, и она была не такой уж обременительной, пока Хани не влезла в его жизнь.

Допив кофе, он отшвырнул чашку. Росс — вот кто должен ею заниматься, а вовсе не он. И с этого дня мисс Лиз Кэстлберри пусть не лезет не в свои дела!

Его вызвали на съемку очередной сцены, довольно простой, в которой он должен пронести Хани по двору в амбар. Следующая сцена, действие которой разворачивалось в амбаре, должна быть сложнее — из разряда тех, где преподается моральный урок всего эпизода. Телевизионщики их еще называют МД. МД — сокращение от слов «мораль действия», но все поголовно расшифровывали ее не иначе как «момент дерьма».

— Где Хани? — спросила ассистентка постановщика. — Мы уже готовы к съемке.

— Я слышал, что Джек Свэкхаммер достал для нее какой-то контракт, — сказал «дин из операторов. — Может, наконец-то пришлют киллера.

— Вот было бы здорово, — пробормотала ассистентка постановщика.

В течение следующих десяти минут Дэш прохлаждался, но внутри у него все кипело. Кто-то сказал, что Хани видели у загона для лошадей, и один из операторов предположил, что она так много времени проводит с лошадьми потому, что несчастные животные могут терпеть ее общество, не опасаясь увольнения.

Съемкой эпизодов на этой неделе руководил Брюс Рэнд. Он поставил ряд лучших эпизодов программы «M.A.A.S.», и Росс ввел его в состав съемочной группы, прослышав о его репутации миролюбивого человека. Но, поработав с Хани одну только неделю, даже Рэнд почувствовал, что изнурен до предела.

Когда она легким шагом наконец подошла к съемочной площадке, Брюс с облегчением вздохнул и начал описывать сцену:

— Дэш, вы проносите Дженни с нижней ступеньки террасы в амбар. А вы, Дженни, когда окажетесь в углу террасы, подаете реплику о том, что возражаете против насилия, и, когда это не поможет, начните вырываться.

Закончив объяснение, Рэнд сказал, что теперь нужно порепетировать. Дэш и Хани забрались по ступеням террасы к открытой входной двери. Ассистентка постановщика, в чьи обязанности входило следить за соблюдением плавности переходов между сценами, уткнулась в свои записи:

— Дэш, вы держите ее под левой рукой. А вам, Хани, нужно надеть кепку.

Прошло еще несколько минут, пока кто-то из ассистентов сбегал в костюмерную поискать темно-синюю кепочку, что была на голове у Хани. Когда она наконец нахлобучила ее с задранным кверху козырьком, Дэш подхватил Хани под левую руку, и они отрепетировали весь проход.

Они вернулись на террасу, и когда Дэш обернулся, чтобы подхватить Хани, то увидел, что ее голубые глаза не предвещают ничего хорошего. Ему вспомнился тот ноябрьский эпизод, когда она застряла на крыше амбара и намеренно путала реплики, так что ему пришлось не один раз карабкаться туда за ней. После этого у него еще целую неделю ломило спину.

— Никаких штучек, Хани, — предупредил он. — Это простая сцена. Давай-ка поскорее с ней разделаемся!

— Вы уж лучше волнуйтесь за себя, старичок, — огрызнулась она. — А я сама о себе позабочусь.

Дэшу не понравилось, как она его назвала, и его злость усилилась. Что бы там ни говорило зеркало, ему всего сорок один. Не такой уж и старикашка.

— Пожалуйста, потише, — призвал к порядку Брюс.

Дэш спустился на последнюю ступеньку террасы и подхватил Хани под левую руку.

— Приготовиться. Мотор! Хлопушка! Поехали!

— Нет, папочка! — завопила Хани, едва он начал идти. — Что ты делаешь? Я же попросила прощения.

Дэш дошел до угла террасы.

— Не забывай, что ты всегда был противником неспровоцированного насилия! — взвизгнула она. — Ты не можешь просто так отвернуться от собственных принципов.

Хани, как обычно, выкладывалась на все сто процентов, а уж когда принялась вырываться, ему пришлось обхватить ее посильнее.

— Нет, папочка! Не делай этого! Я уже взрослая, и меня нельзя…

Она принялась брыкаться и ударила его коленом по заднице. Он хрюкнул, но, еще сильнее сдавив ей поясницу, продолжил стремительно двигаться к амбару. И тут она без всякого предупреждения двинула локтем ему под ребра. Он стиснул ее еще сильнее, безмолвно предупреждая, что она заходит слишком далеко.

Ее зубы впились в его руку.

— Черт побери! — Резко вскрякнув от боли, он уронил ее на землю.

— О-о!.. — Кепка свалилась с головы Хани, и она, подняв горевшее негодованием лицо, устремила на него яростный взгляд. — Ты, поганец, ведь ты же уронил меня!

У него в мозгу взорвались фейерверки. Как смеет эта пигалица так с ним обращаться! Нет, его терпению пришел конец! Нагнувшись, он ухватил ее сзади за джинсы и воротник рубашки.

— Эй! — Чувствуя, что отрывается от земли, Хани издала вопль изумления, смешанного с негодованием.

— Это было последней каплей, малышка, — проговорил он и поволок ее в амбар. На этот раз он был не намерен шутить.

Он крепко прижал ее к боку, нимало не заботясь о том, что причиняет ей боль.

Хани почувствовала, как железные мускулы сдавили ребра, не давая вздохнуть. К злости применилось недоброе предчувствие: она постепенно осознала, что Дэш серьезен необычайно. Ну, вот он, предел, которого она так добивалась!

Промелькнули лица членов группы. Она начала звать их:

— Помогите! Брюс, на помощь! Росс! Кто-нибудь, позовите Росса!

Никто даже не пошевелился.

И тут она увидела Эрика, стоявшего в стороне с зажженной сигаретой.

— Эрик! Остановите его!

Затянувшись сигаретой, он отвернулся.

— Нет! Отпусти меня!

Но Дэш все волок и волок ее в амбар. Она с облегчением увидела, что там крутятся с полдюжины членов съемочной группы, готовя освещение для нового эпизода. Он не тронет ее на глазах у стольких людей!

— Убирайтесь отсюда! — рявкнул Дэш. — Мигом!

— Нет! — завизжала она. — Не уходите!

Но все они, словно крысы с тонущего корабля, обратились в бегство. Последний из убегавших прикрыл за собой дверь амбара.

Яростно выругавшись, Дэш присел на кипу набитых сеном тюков, приготовленных для следующего эпизода, и перебросил ее через колени.

Она читала сценарии и знала, что последует дальше. Он поднимет руку, чтобы отшлепать ее, Но тут же обнаружит, что у него не хватает духу. Тогда он расскажет ей историю ее матери, она начнет рыдать, и все опять станет хорошо.

Его ладонь с силой опустилась ей на ягодицы.

Хани пронзительно взвизгнула от изумления.

Он ударил ее опять, и на этот раз визг уже перешел в вопль, полный боли.

Следующий шлепок оказался еще более увесистым.

Тут он остановился. Его ладонь накрыла ее ягодицу.

— Вот как теперь все будет. Отныне есть один человек, перед которым ты ответишь за все, и человек этот — я. Если я доволен, то и тебе не о чем беспокоиться. Но если я недоволен, можешь сразу начинать молиться. — Он поднял руку и сильно шлепнул ее пониже спины. — И поверь мне, как раз сейчас я очень недоволен!

— Вы не имеете права этого делать, — произнесла она сдавленным голосом.

Он шлепнул ее еще раз.

— Кто это говорит?

У нее на глаза навернулись слезы.

— Я же звезда! Я уйду из сериала!

Шлепок.

— Хорошо!

— Я подам на вас в суд!

Шлепок.

— О-ох! Вы останетесь без работы!

Шлепок.

Ее лицу стало горячо от боли и унижения, из носа потекло. Слезинка капнула на пол амбара, образовав на доске маленькое темное пятнышко. Мышцы свело судорогой от напряжения в ожидании следующего удара, но рука Дэша опустилась тихо — и так же тихо зазвучал его голос:

— А сейчас я сделаю вот что. Позову сюда всех, кого ты обидела. Одного за другим буду приглашать сюда, сам стану держать тебя, а им позволю задать тебе хорошую трепку.

Из горла Хани вырвалось рыдание:

— Это невозможно! Этого же нет в сценарии!

— Жизнь — это тебе не сценарий, детка. Здесь ты сама должна отвечать за себя.

— Пожалуйста! — Слово сорвалось с ее губ, жалкое и одинокое. — Пожалуйста, не делайте этого!

— Это почему же?

Она попыталась задержать дыхание, но стало больно.

— Потому.

— Боюсь, вам придется изъясниться поподробнее.

Ягодицы горели, и его большая ладонь, накрывшая их, была горячей, отчего было еще хуже. Но невыносимее боли тела была боль в душе.

— Потому что… — выдохнула она. — Потому что я не хочу быть такой.

Мгновение он молчал.

— Ты плачешь?

— Я? Нет, черт подери!

Ее голос прервался.

Он убрал руку с ягодиц. Она кое-как сползла с его колен и попыталась встать на ноги. Но ноги заскользили по рассыпанному на полу амбара сену, и она, потеряв равновесие, неловко плюхнулась на тюк рядом с ним. И тотчас отвернулась, не желая, чтобы он заметил размазанные по щекам слезы.

Некоторое время все было тихо. Зад у нее горел, и она стиснула руки, еле сдерживаясь, чтобы не потереть его.

— Я… я не хотела никого обижать, — тихо сказала она. — Просто мне хотелось, чтобы люди полюбили меня.

— Определенно вы выбрали для этого оригинальный способ.

— Все так ненавидят меня…

— Да вы же маленькая дрянь со скверным характером. За что им любить вас?

— Никакая я не д-дрянь! Я вполне приличная. И добропорядочная баптистка с крепкими нравственными устоями.

— Угу, — насмешливо протянул он.

Хани рукавом спортивной майки поспешила утереть слезы, чтобы он не увидел, как они катятся по Щекам.

— Вы… вы ведь не всерьез говорили, что позовете тех людей сюда и… позволите им меня отшлепать?

— Коль уж вы такая правоверная баптистка, то небольшое публичное покаяние не должно вас пугать.

Хани попыталась было распрямиться, но от такой встряски все внутри сжалось, и она так и осталась сидеть сгорбившись. И как она только докатилась до такого? Ведь единственное, чего она хотела, — это чтобы все полюбили ее, особенно этот человек, так ее презирающий. Слез было слишком много, чтобы все их сдержать, и несколько слезинок упало ей на джинсы.

— Я… я не могу извиниться. Мне очень стыдно.

— Вы уже ставили себя в дурацкое положение всеми возможными способами. Не вижу здесь разницы.

Она представила, как посмотрит на все это Эрик.

— Пожалуйста! Пожалуйста, не делайте этого!

Его ботинки задвигались в соломе. Наступило длительное молчание. Она икнула между всхлипываниями.

— Пожалуй, я мог бы немного повременить. Если увижу, что вы решили исправить свое поведение.

Ее горе нисколько не уменьшилось.

— Вы… вам не следовало бить меня. Знаете, сколько мне лет?

— Ну, Дженни тринадцать, но, насколько мне известно, вы постарше.

— Предполагалось, что в этом сезоне ей стукнет четырнадцать, но сценаристы не изменили ее возраст.

— Телевизионное время течет неторопливо.

Слезы продолжали литься из глаз Хани, словно вода из крана с прохудившейся прокладкой. Она проговорила трогательным голоском:

— Но не в мыльных операх. Как-то моя тетушка Софи смотрела один сериал, где по ходу действия родилась девочка. Так через три… три года эта девочка была уже беременным подростком.

— Если я правильно помню, вам что-то около шестнадцати.

Сквозь узкую щель, в которую превратилось ее горло, прорвалось очередное всхлипывание:

— Мне уже восемнадцать. Восемнадцать лет, о… один месяц и две недели.

— Похоже, я не совсем четко это представлял. Ну, коли так, то тем хуже, верно? Ведь тот, кому уже восемнадцать, должен вести себя скорее как женщина, чем как ребенок, которого следует хорошенько выпороть.

Голос у нее сорвался:

— Не д… думаю, что когда-либо стану женщиной. Я останусь заточенной в этом детском теле навсегда.

— С вашим телом все в порядке. А вот вашим мозгам не мешало бы повзрослеть.

Она скорчилась, зажав руки между грудью и ногами и содрогнувшись всем телом. Ее снедала ненависть к самой себе. Мысль, что она и дальше останется такой же, была просто невыносима.

Прикосновение было столь легким, что Хани не сразу поняла, что он пальцами дотронулся до ее спины. Потом его ладонь разжалась и легла на позвоночник. И тут все так долго сдерживаемые чувства вырвались на свободу. И отверженность, и одиночество, и потребность в любви, ледяной сосулькой засевшая в груди.

Повернувшись, она уткнулась ему в грудь. Руки обхватили его шею, лицо зарылось в ворот рубашки. Хани почувствовала, как он весь напрягся, и поняла, что ее и не помышляли пускать к себе в объятия — ее никто и никогда не хотел брать к себе на руки, — но сдержаться не смогла. Просто взяла и овладела им.

— Да, я такая, как вы говорили, — зашептала она в ворот рубахи. — И злобная, и себялюбивая, и дрянь со скверным характером.

— Люди все время меняются.

— Вы и правда считаете, что мне следует извиниться, да?

Он неуклюже придерживал ее, не отталкивая, но и не обнимая:

— Давайте лучше просто скажем, что вы, похоже, дошли до перекрестка. Возможно, вы этого пока и не понимаете, но позже, оглянувшись назад, увидите, что стояли перед принятием решения, от которого зависит вся ваша дальнейшая жизнь.

Она молчала, прижавшись щекой к его плечу и размышляя над его словами. По ее милости уволили двух человек, и она успела обидеть почти всех участников сериала. Это уж слишком, разве такое исправишь!

Она опять икнула.

— Дэш, это же настоящий МД, вы не находите?

На мгновение воцарилось молчание.

— Похоже, так оно и есть, — ответил он.