- Это все чушь.
      Она вскарабкалась по ступенькам из бассейна; на воздухе мокрое тело задрожало еще сильнее.
      - Ты не Калибр! Калибр - это твои фантазии, ты бы хотел таким быть. Эмоционально мертвым, бесчувственным человеком, который никогда не испытывает боли. Человеком, который неуязвим.
      - То, что ты говоришь, - дерьмо! Ты меня слышишь?! - Бутылка с пивом ударилась о стол.
      Флер ухватилась за перила лесенки, ежась от холода. Грудь стиснула боль.
      - Калибр - это даже не половина тебя. Распад твоей личности ничего для меня не значит. Понял? Не значит ничего!
      - Тебя переполняет дерьмовая жалость ко мне.
      Флер больше не могла сдерживаться. Она дала слезам волю, и те потоком полились по щекам.
      - Если ты хочешь излечиться, Джейк, иди и читай свою собственную книгу...
      - Неверующая! Дура!
      - Прочти свою книгу и попытайся испытать хоть какое-то сочувствие к бедному храброму мальчику с обнаженными нервами.
      Он вскочил со стула с перекошенным, белым от ярости лицом.
      - Ты идиотка! Ты ничего не поняла! Господи, до чего же ты глупа! Ты пустышка! Ты не видишь ничего у себя под носом! Тупица, это же очевидно! Эта книга не о жалости!
      - Читай свою книгу!
      Флер бросилась к Джейку и отчаянно впилась пальцами ему в руки, желая заставить его увидеть правду.
      - Прочитай о мальчике, у которого не было во всем мире ни одного человека, которому было бы до него дело.
      - Ну почему ты не можешь понять? - кричал Джейк, встряхивая ее. - Эта книга не о жалости, она об отвращении. - тут упал стул, попавшийся на пути, и он столкнул его в бассейн. - Ты должна была почувствовать такое отвращение, чтобы тебе захотелось уйти из моей проклятой жизни!
      Когда он умчался в дом, ворота монастыря в тысячный раз захлопнулись. Джейк ушел, как все они уходили, снова оставив ее с напряженными до предела нервами, озябшую, одинокую, пытающуюся понять, почему она решилась поверить, что все может быть по-другому. Флер опустилась на бетон, дрожа и рыдая, как ребенок.
      Ее всхлипывания в ночной тишине смешивались со скрипом старых кедров на ветру, и было трудно поверить, что это звучит человеческий голос. Онемев от холода, Флер подползла к оранжевому полотенцу, завернулась в него, потом легла, положив голову на мятую одежду, и плакала до тех пор, пока силы совсем не покинули ее.
      Джейк стоял у окна темной гостиной и смотрел на Флер, скрючившуюся на краю бассейна. Сердце ныло, чувствуя ее боль, и что-то быстрое, острое, как кошачьи когти, рвануло по глазам. Но он не пошел к ней. Он не разрешит себе подойти к ней. Он отдал ей книгу, которую написал только для нее, потому что хотел, чтобы она поняла: он не может ей предложить все, что хотел бы и чего она, безусловно, заслуживает. Но Флер отвергла стыд его нервного расстройства, как если бы это было ничто. Она все слишком упростила, обмазав ужас того, что произошло с ним, псевдопсихоаналитическим дерьмом.
      Флер сказала, что его расстройство ничего не значит для нее.
      Он помнил ту вечеринку, когда пошел ее искать, а они с Кисеи смотрели фильм по телевизору. Какое лицемерие с ее стороны! Он помнил чушь, которую она несла про сильную руку Рэдфорда. Боже.
      Рэдфорд никогда бы не кончил на узкой железной койке, свернувшись в позу эмбриона. Док тоже никогда бы не сломался. И Калибр тоже. Как же она могла полюбить человека, способного вот так бесславно кончиться?
      Джейк отвернулся от окна. Он пожалел, что привез сюда Флер и снова вернул в свою жизнь, пожалел, что так сильно любит ее.
      Если бы он извлек хоть какой-то урок из своих взаимоотношений с Лиз, он бы понял, что не создан для любви. Любовь делала его ранимым, ас него уже хватит. Почему она не может это понять?
      Он слабый. Слабый. Другие ребята не ломаются, а он...
      Тут Джейк впервые обратил внимание на листы рукописи, разбросанные вокруг кресла, в котором сидела она и читала. Он представил ее красивое сосредоточенное лицо и то, как она подвернула под себя длинные ноги. Джейк подошел к креслу, опустился на колени и стал собирать страницы. Сейчас он разожжет огонь в камине и бросит туда рукопись, прежде чем пойдет спать. Эти листы бумаги - как боевые гранаты; он не мог позволить себе расслабиться, пока не покончит с ними. Потому что, если кто-то еще прочтет их, ему ничего не останется, как пустить себе пулю в лоб.
      Сложив рукопись в аккуратную стопку на кресле, в котором недавно сидела Флер, Джейк пошел к окну. Она затихла. Казалось, Флер спит. Он вернулся к креслу; его взгляд упал на верхнюю страницу. Он поднял ее, изучил качество печати, заметил, что не, оставил полей, еще какие-то технические мелочи, потом начал читать...
      Глава первая
      Весь Вьетнам был сплошной минной ловушкой. С этим фактом мы быстро смирились. Пачка сигарет, зажигалка, шоколадные батончики - все это могло взорваться прямо в лицо. Но, увидев тело ребенка рядом с дорогой на Куангчи, мы никак не ожидали, что и оно - минная ловушка. Это уже было за пределами понимания...
      Очень быстро Флер поняла, что находится в спальне. Среди ночи к бассейну вышел Джейк и унес ее в дом. Флер ударилась головой о дверь, когда Джейк пытался внести ее; он выругался. Она что-то пробормотала насчет Батлера, уткнувшись ему в свитер, а он заметил, что Скарлетт О'Хара не была ростом шесть футов, и посоветовал ей воздержаться от сравнений. Но в голосе Джейка Флер не услышала прежней враждебности. Напротив, в нем звучала нежность. Как это похоже на него - такие быстрые перемены в настроении. Она закрыла глаза, не желая смотреть на него, пока он укладывал ее в постель. Рассказывая о Джейке Кисеи, Флер говорила о его эмоциональной нечестности и была права. Он как Алексей. То сама сладость, то наносит грубый удар в самое сердце. Она так устала за свою жизнь от всего этого, так хотела поскорее положить конец своим мучениям. Боль от того, что она любит мужчину, который играет ею, как баскетбольным мячом, была ужасной, нестерпимой.
      Флер вспоминала ненавистные слова, брошенные ей Джейком накануне вечером. Они были как сплошная дымовая завеса, с помощью которой он отгораживался от того, на что не хотел смотреть.
      Он как ребенок, который набрасывается с кулаками на самую легкую мишень. Но она больше не будет служить мишенью.
      Джейк спал на диване, слегка приоткрыв рот. Одна нога свисала прямо на страницы рукописи, разбросанные на полу. Очень тихо Флер взяла сумку с вещами и, стараясь не разбудить его, поискала ключи от "ягуара". Они нашлись под его кошельком на бюро в спальне.
      Машина завелась сразу же. Флер вырулила на дорожку; в глаза ударило солнце, когда она развернулась в направлении к востоку. Глаза опухли от слез, было трудно смотреть. Она полезла в сумочку за солнечными очками.
      Дорога была крутой и неровной, и Флер ехала медленно, стараясь не повредить машину. Черт бы побрал Джейка и его стремление отгородиться от мира. Он наверняка постарался, чтобы подъезд к дому был непреодолимым ни для кого, кроме кроликов. Глупое стремление к уединенности. Она посмотрела на спидометр и не сразу поняла, что он показывает; потом догадалась, что это слезы застилают глаза. Десять миль в час. Пешком она могла бы идти быстрее.
      Флер посмотрела в зеркало заднего вида, и что-то в нем привлекло ее внимание. За машиной бежал Джейк. Из-под свитера торчал скомканный конец рубашки, волосы стояли торчком. Он походил на человека, готового совершить убийство. Джейк что-то кричал, но слов было не разобрать. Может, он орал, как обычно. Флер нажала на педаль газа, быстро вписалась в поворот и почувствовала, как дно машины попало в выбоину. Она попыталась крутануть руль резко вправо, но "ягуар" лишь покачнулся. Прежде чем она выправила машину, переднее колесо нависло над канавой с правой стороны дороги.
      Флер выключила зажигание, положила руки на руль, ожидая Джейка и его гнева. Или Джейка и его острых шпилек. Или Джейка и какой-то дымовой завесы, которую он в очередной раз раскинет между ними. Почему он не может отпустить ее? Почему не может облегчить ей уход?
      Дверь рывком открылась, но Флер не пошевелилась. Она лишь услышала его дыхание, тяжелое, неровное, как и у нее самой. Такое же, как вечером четвертого июля на безлюдном пляже Лонг-Айленда. Из носа у Флер текло; она шмыгнула, потом подумала, черт с ним, не важно, и высморкалась в рукав свитера.
      - Ты забыла свой кулон. - Голос его был на тон выше обычного, но не сердитый. Она удивилась, почему он все время кашляет. - Я хотел, чтобы цветочек был с тобой. - Вьюнок пурпурный, именно так звучал ботанический термин, опустился на колени Флер. Она ощутила его тепло, просачивавшееся сквозь ткань брюк. Вещичка нагрелась в руке Джейка, пока он бежал за ней.
      Флер продолжала держать руки на руле.
      - Спасибо.
      - Ведь я.., я придумал его специально для тебя. Мой знакомый парень сделал. Я нарисовал ему эскиз карандашом.
      - Красивый, - сказала она, будто получала подарок в первый раз.
      Флер слышала, как шуршал гравий под ногами у Джейка, но не поднимала на него глаз.
      - Я не хочу, чтобы ты уходила, Цветик. То, что было вчера вечером... Гравий снова заскрипел, Джейк откашлялся и сказал:
      - Слышишь, прости, ладно?
      Из носа по-прежнему текло, слезы капали на губы.
      - Я больше так не могу, - сказала Флер надтреснутым голосом. - Отпусти меня.
      Последовала долгая пауза. Тишину нарушало только неровное дыхание обоих. Она слышала, как Джейк оперся руками о капот машины.
      - Я прочитал книгу. Ты оказалась права. Я был слишком долго заперт в себе. Глубоко внутри. Я боялся. Но когда я пошел за тобой к бассейну вчера ночью, я понял, что гораздо больше боюсь потерять тебя, чем всего того, что со мной случилось пятнадцать лет назад.
      Наконец она повернула голову и попыталась посмотреть на него сквозь слезы, но Джейк отвернулся и Флер не встретилась с ним взглядом. Она сняла солнечные очки, снова услышала, как он откашливается, и вдруг поняла: она не одна плачет.
      - Джейк.
      - Черт побери, не смотри на меня.
      Она отвернулась, а потом вдруг его руки оказались на ее руках.
      Они вынули ее из машины, прижали к груди так крепко, что она не могла дышать.
      - Не бросай меня, Цветик, - говорил он, задыхаясь. - Я так долго был один... Всю жизнь. Боже мой, не оставляй меня.
      Ради Бога. Я так тебя люблю.
      Флер поняла, как он нуждается в ней. Она наконец получила то, что хотела. Джейка Коранду с его неприкрытыми чувствами.
      Все защитные барьеры исчезли, сломались, рассыпались в прах.
      Джейк позволил ей увидеть то, чего не позволял видеть никогда и никому. Это разбило ее сердце.
      Она повернула голову, принялась губами слизывать его слезы и глотать их. Она успокаивала его ласковыми прикосновениями. Она должна была снова собрать его из кусков, чтобы он стал таким же цельным, как она. Разве что сама Флер уже не была целой. Сейчас он сильный. Он смог посмотреть на себя и увидеть свою собственную сущность, а у нее никогда не хватало на это мужества. Она не могла глядеть на себя даже в зеркало.
      - Все в порядке, ковбой, все в порядке. Я люблю тебя. Только больше не прячься от меня. Я этого не вынесу. Я все могу вынести, только не это.
      Наконец он отодвинулся и посмотрел на Флер. Глаза его покраснели. В них не было никакой дерзости.
      - А ты, сколько времени ты собираешься от меня прятаться?
      Когда ты меня впустишь к себе?
      - Я не понимаю... - Флер умолкла и приникла щекой к его подбородку, Флер подумала о дымовой завесе Джейка и поняла, что ее собственная ничем не отличается от его. Всю жизнь она пыталась определить себе цену как личности через мнение других. Белинды, Алексея, монашенок в монастыре. Потом пыталась сделать это с помощью своего бизнеса. Конечно, она хотела, чтобы ее агентство преуспевало, но если бы ее планы с треском провалились, это совсем не значило бы, что она как личность превратилась бы в ничтожество. Она такая же жертва, как и Джейк.
      Попытайся посочувствовать тому ребенку, каким ты был когда-то, говорила она ему. А не пора ли и ей сделать то же самое по отношению к девочке, какой она была давным-давно?
      - Джейк.
      Он что-то бормотал ей в шею.
      - Ты должен мне помочь.
      Он привлек Флер к себе. Они стояли и целовались, пока совсем не потеряли счет времени. Когда они наконец оторвались друг от друга, он посмотрел ей в глаза и сказал:
      - Я люблю тебя, Цветик. Давай вытащим машину и поедем к воде. Я очень хочу посмотреть на океан. Я обниму тебя, прижму к себе и расскажу все то, что давно хочу рассказать. Я думаю, и у тебя есть что рассказать мне.
      Она подумала о монастыре и Алексее, о Белинде, об Эрроле Флинне, о годах, прожитых во Франции, о собственных притязаниях. И кивнула.
      Они без особого труда вытащили "ягуар" на дорогу. Джейк сел за руль и медленно направил машину вниз. Ее рука лежала у него на бедре. Он взял ладонь Флер и нежно поцеловал кончики пальцев. Флер улыбнулась и убрала руку. Открыв сумочку, она вынула, зеркальце и принялась изучать собственное лицо. Непривычное дело смущало ее, но она не отвернулась, как поступала много лет подряд. Вместо этого Флер старалась рассмотреть черты своего лица скорее сердцем, чем глазами.
      Лицо - часть ее. Может, оно слишком велико для нее, не соответствует личным представлениям Флер о красоте. Но в глазах светился ум, большой рот был готов к улыбке. В общем, хорошее лицо. Ее лицо. Ничего плохого в нем нет.
      - Джейк?
      - Гм.
      - А я ничего, да?
      Он посмотрел на нее и улыбнулся. С губ готова была сорваться очередная шпилька, потому что вопрос был невероятно глупый. Но, увидев выражение ее лица, он очень серьезно сказал:
      - Я думаю, ты самая красивая женщина из тех, которых мне доводилось видеть в своей жизни.
      Флер вздохнула, села поудобнее; довольная улыбка заиграла на ее губах...
      "Ягуар" выехал с гравийной дороги на шоссе, убегавшее за поворот. Несколько минут они ехали молча.
      Из дальних кустов на дорогу вырулил мотоцикл. Водитель приподнял шлем, огляделся и, подпрыгивая на колдобинах, направился к дому Джейка Коранды.
      Глава 31
      Через неделю Флер сидела в кресле самолета и смотрела, как городок Санта-Барбара остается все ниже. Вместе с большим куском ее сердца.
      - Мы должны привыкнуть к расставанию, - сказала она Джейку вечером, накануне отлета. - Надо принять это как неизбежную часть нашей жизни.
      - Но это не значит, что я буду плясать от восторга, - прикусив зубами мочку ее уха, прошептал Джейк. - А знаешь, у тебя такая ма-аленькая родинка справа от...
      Она улыбнулась при этом воспоминании. Еще три недели, максимум четыре, Джейк закончит свои дела и вернется в Нью-Йорк.
      Он засядет за новую пьесу. Флер вспомнила о том дне, когда, дрожа от холода, они вернулись после прогулки по берегу океана.
      Джейк разжег огонь в камине, они уселись рядом, раздевшись догола, завернулись в теплый плед и совершили церемонию сожжения рукописи. Огонь съедал страницу за страницей, и было видно, как напряжение отпускает Джейка.
      - Я думаю, теперь я смогу все это забыть.
      - Но не забывай уж слишком, - сказала Флер, - все-таки это часть тебя. Как ни странно, возможно, лучшая часть.
      Он взял кочергу и поворошил некоторые ускользнувшие от пламени страницы, возвращая их ему. Он ничего не ответил на замечание Флер. А она не стала настаивать. Джейку нужно время.
      Оно им обоим нужно. Но сейчас хорошо уже и то, что он готов писать и может говорить с ней о своем прошлом.
      Их счастье казалось почти радужным. Нежно и страстно они любили друг друга. Это наполняло обоих удивительным чувством.
      Он заговорил о браке, но у Флер в голове сразу зажегся предупреждающий желтый сигнал.
      - Это что-то новое, - сказала она, - давай не будем торопиться. Нужно время, чтобы научиться быть вместе. Никто из нас не выдержит, если все обернется неудачей. Мы с тобой оба очень уязвимы. Давай посмотрим, как мы справимся с расставанием, с карьерой, с другими проблемами, которые у каждого из нас есть.
      - Боже, Цветик, ты говоришь как аналитик. Я думал, все женщины романтичны. А как же импульсы, страсти?
      - Они в Лас-Вегасе, для Энгельберта Хампердинка.
      - Ну, ты чересчур дерзка. - Джейк наклонился и прикусил ее нижнюю губу. - Только одно может излечить...
      О чем ему не сказала Флер, так это о том, что она должна быть абсолютно уверена, что выходит замуж за него, а не за вариант Калибра, сидящего в Коранде.
      Ей захотелось поехать покататься верхом. Она еще лежала в постели в одной майке, когда он вышел из ванной, обернув бедра полотенцем.
      - Здесь негде покататься как следует.
      - Что ты хочешь сказать? В трех милях отсюда конюшня, вчера вечером мы проезжали мимо. Слушай, Джейк, поехали, я уже несколько месяцев не садилась на лошадь.
      Он взял джинсы и, что было ему совершенно несвойственно, принялся сосредоточенно изучать их.
      - А почему бы тебе не поехать одной? Мне надо немного поработать. Хоть денек. А то я все время куда-то мотаюсь...
      - Ну, без тебя мне неинтересно.
      - Но ты же сама говорила: надо привыкать к расставанию.
      Джейк шагнул вперед, споткнулся о кроссовки Флер. Она внимательно посмотрела на него. Джейк явно нервничал, и у нее вдруг возникло ужасное подозрение.
      - Сколько вестернов ты сделал?
      - Не знаю.
      - Ну подсчитай.
      - Семь... Восемь. Не знаю.
      Он, казалось, уже застеснялся предстать перед ней без полотенца. Подхватив джинсы и трусы, Джейк направился обратно в ванну.
      - А не десять? - весело крикнула она вслед.
      - Да, может. Пожалуй.
      Флер услышала, как он открыл кран, потом раздался шум спускаемой воды, и наконец он появился. Голая грудь, джинсы не застегнуты, изо рта торчит зубная щетка, на губах пенится зубная паста.
      Флер вежливо улыбнулась.
      - Так десять вестернов, говоришь?
      Он дернул молнию, застегивая джинсы.
      - Ага.
      - Значит, ты долго просидел в седле.
      - Чертова молния.
      Она задумчиво покачала головой:
      - Очень много времени провел в седле.
      - Я думаю, она испортилась.
      - Ну-ка скажи мне честно: ты всегда боялся лошадей или стал бояться недавно?
      Джейк резко вскинул голову.
      - А, верно, - хмыкнул он.
      Флер молча усмехнулась.
      - Ты боишься лошадей?
      Ни слова в ответ. Джейк еще раз дернул молнию.
      - Много ты знаешь.
      Он готов был оторвать чертову молнию. На лице появилось воинственное выражение. Флер подумала, что он просто пытается спрятать обиду. Ее улыбка из сладкой превратилась в сахарную.
      Джейк опустил голову.
      - Ну я бы не сказал, что именно боюсь... - пробормотал он.
      - А как бы ты выразился точнее? - воркующим голосом поинтересовалась Флер.
      - Просто мы с тобой не любим их одинаково сильно.
      Она расхохоталась и повалилась на спину.
      - Ты боишься лошадей! Калибр боится лошадей! О Боже!
      Ты теперь мой вечный раб. Я буду тебя шантажировать до конца жизни. Почесать ли мне спинку, приготовить ли ужин, заняться ли эксцентричным сексом...
      Похоже, Джейк обиделся.
      - Зато я люблю собак.
      - Наверное, маленьких.
      Джейк не отрицал.
      В тот момент она почти готова была ему сказать, что согласна выйти за него замуж.
      ***
      Успех порождает успех. Эта мысль не раз приходила в голову Флер Савагар в течение нескольких следующих недель. Она провела переговоры с Оливией Крейгтон насчет очередного контракта на "Бухту дракона", утроив доход актрисы за эпизод в кино. Потом она взяла себе десятого клиента молодого многообещающего актера из Голливуда. Хотя теперь это не имело особого значения: все, к чему бы она ни прикасалась, превращалось в золото. Альбом "Бурной бухты" стал настоящим открытием, из Англии поступали хорошие отзывы об игре Кисеи, и в довершение всего у себя дома она обнаружила послание такого содержания:
      "Уезжаю завтра днем. Позвоню после медового месяца. Чарли только что рассказал мне, как он богат на самом деле. А я не такая уж великая любовница".
      Флер со смехом откинулась на спинку кресла. Ну конечно, Кисеи - не великая любовница!
      Она говорила с Джейком два раза в день. Он звонил ей, как только просыпался, а она ему - перед сном. Они с нетерпением ждали момента, когда смогут рассказать друг другу о днях, проведенных порознь, когда снова окажутся вместе. Эти разговоры - а Флер сообщала Джейку обо всем с потрясающей педантичностью, отчего тот едва не скрипел зубами, - были хороши для их новых отношений. Физический контакт был невозможен, значит, они должны учиться общению на расстоянии.
      Он говорил ей: кончай молоть чепуху и скажи, какого цвета трусы на тебе сегодня.
      Позднее Флер удивлялась: почему она не насторожилась, видя, что все идет слишком хорошо? Однажды она вернулась домой в начале десятого после вечеринки, устроенной по случаю воссоединения Майкла и Дэймона под одной крышей. Флер уже вылезла из платья и повесила его в шкаф, когда зазвонил телефон. Она улыбнулась, поднимая трубку, и, понизив голос до хрипловатого шепота, сказала:
      - Ты думаешь, я забыла тебя, милый мальчик?
      - Флер? О Боже, детка, ты должна мне помочь. Пожалуйста. Детка...
      Пальцы Флер стиснули трубку.
      - Белинда?
      - Не позволяй ему это сделать, детка. Я знаю, ты меня любишь, пожалуйста, не позволяй ему это сделать.
      - Где ты?
      - В Париже. Я.., я думала, что избавилась от него. Но я должна была бы знать... - Голос стал приглушенным, мать разрыдалась.
      Флер хрипло сказала:
      - Белинда. Потом можешь устраивать истерику. Но скажи сначала, в чем дело.
      - Он послал за мной в Нью-Йорк своих людей. Они ждали меня в квартире, когда я вчера пришла домой. Их было двое, они заставили меня ехать с ними. Флер, детка, они собираются увезти меня в Швейцарию, в лечебницу. Я знаю. Он хочет меня там запереть. Он грозит уже несколько лет. Но сейчас...
      Вдруг раздался щелчок, и разговор прервался.
      Флер опустилась на край кровати, все еще сжимая трубку. Минуты текли, а она все уговаривала себя, что ничего не должна своей матери, ничем ей не обязана. Белинда по своей воле решила остаться замужем за Алексеем. Она давно могла бы развестись, но была не в силах лишиться ореола, окружавшего Алексея. Поэтому, что бы ни случилось с Белиндой, она сама во всем виновата. Но она...
      Она ее мать.
      Флер положила трубку и заставила себя сделать то, чего давно избегала: проанализировать собственные отношения с матерью. Она вспоминала о времени, проведенном вместе; годы проходили перед ее глазами, как страницы рукописи Джейка. Она увидела то, чего не замечала раньше. Она увидела мать такой, какой та была на самом деле. Слабой, легкомысленной женщиной, желавшей иметь в жизни все самое лучшее, но совершенно не понимавшей, что значит жить самостоятельно. Она ясно увидела любовь матери к ней, Флер. Эгоистичную, опутанную условностями, связанную с разными ухищрениями, но тем не менее - любовь. Настолько искреннюю, что Белинда никак не могла взять в толк, почему Флер сомневается в этом.
      Флер сказала Джейку, что слишком поздно вернулась с вечеринки от Майкла и поэтому не позвонила сразу. Потом она заказала билет на ближайший рейс в Париж. Самолет отправляется за три часа до того, как Джейк попытается позвонить ей утром. Она оставит секретарше записку, что ей пришлось неожиданно лететь в Лондон, и позвонит Джейку сразу, как только сможет. Потом она придумает, как выиграть несколько дней. Меньше всего Флер хотелось, чтобы Джейк Коранда появился в Париже с пистолетом двадцать второго калибра и ухудшил ситуацию, которая и без того не предвещала ничего хорошего. Укладывая вещи в чемодан. Флер понимала, что все будет плохо. Она не сомневалась:
      Алексей снова использует Белинду как приманку.
      ***
      Дом на рю де ля Бьенфезанс выглядел серым и молчаливым в парижских сумерках. Он казался таким же недружелюбным, каким она его запомнила. Флер смотрела в окно лимузина и вспоминала, как впервые увидела этот дом. Она была так испугана, так волновалась о том, хорошо ли одета, так боялась встретиться с отцом и тревожилась за мать. Но похоже, теперь кое-что изменилось. По крайней мере на сей раз она не беспокоилась об одежде.
      Флер была в плаще из атласа и бархата, под которым было надето новое платье от Майкла: бархатное, узкое, винного цвета, с плотно облегающими рукавами, с глубоким разрезом на лифе, расшитом тончайшим бисером цвета бургундского. У платья был неровный подол - отличительный знак Майкла. С одной стороны оно доходило до колена, а с другой - до середины икры. Флер забрала волосы наверх, причесавшись тщательнее обычного; гранатовые серьги поблескивали сквозь локоны. В семнадцать лет Флер считала очень умным появиться на пороге дома Алексея в брюках и блузоне, но в двадцать шесть она думала по-другому.
      Молодой человек в тройке, явно не слуга, открыл дверь. Может, это один из тех, кто ездил за Белиндой в Нью-Йорк? Флер решила, что он очень похож на гробовщика, видимо, окончил Гарвард и имеет степень по экономике. Но французский акцент разрушал впечатление.
      - Добрый вечер, мадемуазель Савагар. Отец ждет вас.
      Конечно, он ее ждет. Но Флер собиралась поступить совершенно иначе. Войдя в дом и подавая молодому человеку свой плащ, она сказала:
      - Я бы хотела увидеть свою мать.
      - Сюда, пожалуйста.
      Флер пошла за ним в гостиную, немного удивившись легкости, с которой он согласился выполнить ее желание. Но войдя в комнату, увидела, что она пустая и холодная. Флер не смогла сдержать нервную дрожь, заметив на камине белые розы.
      - Ужин будут готов немедленно, - сообщил гробовщик. - Не хотите ли сначала выпить? Может быть, шампанское?
      - Я бы хотела увидеть свою мать.
      Он повернулся, точно ничего не слышал, и исчез за дверью.
      Она обняла себя за плечи и пожалела, что здесь слишком темно.
      Горело всего несколько ламп, очень тусклых. Они отбрасывали тени на фрески потолка, искажая их. Ее снова охватила дрожь.
      Хватит, приказала себе Флер. Она толкнула закрытую гробовщиком дверь и вышла в коридор, направляясь мимо больших гобеленов к лестнице. Каблучки лодочек стучали по мрамору пола. Флер высоко держала голову на случай, если невидимые глаза следят за ней.
      Когда она поднялась наверх, ей преградил путь другой молодой человек с аккуратно зачесанными волосами, в темном костюме. Он застыл перед ней, как колонна.
      - Вы заблудились, мадемуазель.
      Это был не вопрос, а утверждение.
      Флер поняла, что совершила первую ошибку, и, сделав себе замечание, с вызывающим видом, но сохраняя достоинство, вернулась обратно в гостиную. Гробовщик ждал ее, чтобы отвести в столовую, где огромный, красного дерева стол был украшен другим букетом белых роз. Стол был очень тщательно сервирован хрусталем и дорогим фарфором всего на одну персону. Стало понятно, чего добивался Алексей: хотел заставить ее почувствовать себя как можно более беспомощной. Он объявил войну нервов. Флер повернулась к гробовщику:
      - Надеюсь, еда так же хорошо приготовлена, как и накрыт стол. Я проголодалась.
      Она почувствовала удовлетворение, заметив удивление, скользнувшее по его лицу, прежде чем он кивнул и, извинившись, вышел.
      Кто эти люди? В темных костюмах и с официальными манерами.
      Где Белинда? И где Алексей?
      Появился слуга в ливрее, первый слуга, которого она увидела, войдя в дом. Флер сидела в полном одиночестве в бархатном платье винного цвета в конце длинного стола, гранаты и бисер поблескивали в пламени свечей. Она сосредоточилась на ужине, внешне совершенно спокойная. Потом попросила добавки суфле из каштанов.
      Она тянула время, заказав вторую чашку чая, потом рюмку бренди, которое не собиралась пить. Алексей как угодно мог играть свою роль, но он не мог диктовать, как играть ей. Когда она держала в руке бокал с бренди, вошел гробовщик.
      - Если мадемуазель пойдет со мной...
      Флер отпила глоток и потянулась к сумочке за компактной пудрой и губной помадой. Гробовщик не был обучен манерам слуги и проявлял заметное нетерпение.
      - Ваш отец ждет вас, мадемуазель.
      - Вы меня не поняли, - сказала она. - Я приехала сюда встретиться с матерью. Если я не могу это сделать, я немедленно уезжаю. Не будет никаких дел с мистером Савагаром, пока я не встречусь с матерью.
      Это явно не было предусмотрено. Он поколебался, потом кивнул.
      - Очень хорошо. Я отведу вас к ней.
      - Я сама найду дорогу.
      Флер вышла в коридор, потом поднялась наверх по лестнице.
      Мужчина, которого она уже видела, появился на площадке, но на этот раз он не попытался остановить ее, и Флер прошла мимо него, как мимо пустого места.
      Почти семь лет Флер не была в доме на рю де ля Бьенфезанс.
      Там ничего не изменилось. Мадонны пятнадцатого века в позолоченных рамах по-прежнему возводили очи к небесам. Персидские ковры скрадывали звуки шагов, и казалось, она никогда здесь не проходила. В этом доме время измерялось веками, десятилетия были ничем. Их просто не замечали.
      Шагая по роскошно убранным коридорам, Флер думала о доме, в каком хотела бы жить с Джейком. Он будет большой и безалаберный, с постоянно хлопающими дверями, с дощатым скрипучим полом, с перилами, на которых будут кататься дети. Дом, в котором время станет измеряться шумными десятилетиями. Она вдруг увидела себя в субботнее утро на верхней площадке лестницы и услышала свой голос:
      - Тише, дети. Папа еще спит.
      Папа... Ей показалось, она заглянула за зеркало. Никогда Флер не думала про Джейка в этой роли, в роли отца ее детей... Их детей... Они будут беситься, он будет на них орать, чего никогда не делал Алексей. Джейк будет обнимать и целовать их, а если понадобится защитить их, он станет сражаться с целым миром.
      Флер думала: а почему она колеблется? Разве не хотела та больше всего на свете выйти замуж за Джейка?
      Если замужество означает, что ей придется принять его двойственную натуру, что ж, она готова.