Глава 1

Джессамин Дакре ехала верхом по узкой дорожке, петлявшей под стенами замка. Холодный ветер с реки, пробираясь под складки плаща, заставлял се то и дело зябко ежиться. Натянув поводья, девушка попридержала гнедого и надвинула пониже капюшон. Сейчас она походила на обычного деревенского мальчишку. Впрочем, ей это даже нравилось. Простой серый плащ из домотканой шерсти оказался куда удобнее, чем обычный наряд: платье, тесно облегавшее фигуру, и меховая накидка. Чулки, рубашку и тунику Джессамин позаимствовала у сына одного из замковых слуг, а сапоги для верховой езды, из мягкой лосиной кожи, доходившие до колен, были ее собственными.

В Уэльсе нынче неспокойно. Шел 1401 год, третий год правления короля Генриха. Валлийцы то и дело совершали набеги на земли приграничных лордов — английских Маршей (Пограничный район между Англией и Уэльсом).

Переодевшись в деревенского мальчишку, верхом на простом гнедом кобе (порода коренастых верховых лошадей) девушка рассчитывала незаметно ускользнуть, даже если доведется наткнуться на солдат.

За кем бы они ни шли — за королем или за валлийцем Оуэном Глендовером — значения не имело: одинокая женщина всегда желанная добыча для шайки мародеров.

Преодолев последние несколько футов, девушка оказалась на песчаном берегу. Джессамин оглянулась: за ее спиной высилась мрачная громада замка Кэрли, на фоне серого осеннего неба ярко выделялись высокие башни из красного песчаника. Над головой кружили кроншнепы, и их заунывное «ку-урви», «ку-урви» разносилось далеко вокруг. Птицы издавна селились в этих местах, избрав своим домом болотистые, топкие берега реки. Именно им, и в особенности их тоскливым воплям, замок и был обязан своим необычным названием. (Кэрли (Curlew) — по-английски кроншнеп.)

И словно сама природа позаботилась о безопасности обитателей Кэрли. Вместо крепостного рва у подножия толстых стен замка извивался один из притоков реки Ди, напоминая греющуюся па солнышке серую змею. То исчезая, то снова появляясь меж огромных глыб песчаника и угрюмых скал, он стремился па север, туда, где его воды сольются с сотней таких же ручьев, и река понесет свои воды дальше, к Ирландскому морю.

Подобрав полы домотканого плаща, Джессамин понукала гнедого каблуками, заставляя войти в воду. Не прошло и нескольких минут, как она, целая и невредимая, вскарабкалась на противоположный берег. Нед, огромный пятнистый пес, старался не отставать от хозяйки ни на шаг. Родословная его была довольно туманной, а вот преданность не вызывала никаких сомнений.

Дождавшись, пока он займет свое обычное место позади Мерлина, Джессамин двинулась вперед, к прибрежной деревушке Морфа Бэч, придерживаясь чуть заметной тропинки среди топких, болотистых лугов, то и дело скрывавшейся в зарослях чахлых ив и ольхи.

Неожиданно дорога круто свернула в сторону, и Джессамин смогла еще раз полюбоваться серой громадой замка. Она с гордостью разглядывала его, любуясь исполинскими воротами, увенчанными надвратной башней. Еще четыре башни, поменьше, возвышались по бокам — замок был выстроен в форме пятиугольника и напоминал форт с пятью бастионами. Но он не был обычной приграничной крепостью с гарнизоном. Этот замок король Эдуард пожаловал прадеду в награду за верную службу. Несмотря на то что замок не имел важного стратегического значения, Джессамин гордилась родным Кэрли так, словно это была королевская резиденция.

Конечно, по соседству немало куда более величественных замков. Самый большой среди них — замок Ред лорда Грея в Руфине. Реджинальд Грей был одним из английских Маршей Диффрина Клуида, и земли его простирались дальше, чем Джессамин могла вообразить. К счастью, нынешнего лорда Грея совершенно не интересовало поместье Кэрли, и семья Дакре жила в нем относительно спокойно.

Но лорд Грей отнюдь не проявлял подобного великодушия по отношению к своему валлийскому соседу — Оуэну Глендоверу. Их вражда из-за узкой полоски земли превратилась в кровавую междоусобицу.

Пухлые алые губки Джессамин сжались, стоило ей вспомнить, каких неимоверных усилий требовало сохранение нейтралитета. Однако она не могла не понимать, что наступит время, и ей придется принять чью-либо сторону. И все же Джессамин яростно отстаивала свою независимость. То, что она родилась женщиной в этом мире, принадлежащем мужчинам, ничуть не обескураживало ее.

Джессамин привыкла поступать по-своему, изредка делая уступки общепринятым правилам. Как ни странно, ее отец никогда не стремился обуздать строптивую дочь. Долгожданный наследник сэра Хью — Уолтер был на три года моложе Джессамин. К несчастью, он появился на свет хилым, с короткой, искривленной ногой. И, словно родиться калекой было недостаточно, бедняга Уолтер, когда ему еще не исполнилось и пяти, заболел какой-то странной болезнью. Никто не мог понять, что это за недуг, но несчастный ребенок то и дело горел в жару или корчился в страшных конвульсиях, и все это перемежалось долгими периодами, когда он лежал без чувств.

Жалея больного брата и не зная, как облегчить его мучения, Джессамин сопровождала Уолтера на занятия. Под руководством сестры он научился читать по-латыни, вести счета и играть в шахматы. Увы, но в занятиях, требовавших физической силы и выносливости, успехи Уолтера были куда скромнее. Хотя он и выучился с грехом пополам стрелять из лука и владеть мечом, но при виде крови его охватывал ужас. Более того, он очень редко ездил верхом, поскольку тряска в седле причиняла искривленному бедру нестерпимую боль. Вскоре ни у кого не осталось сомнений, что молодой Уолтер Дакре никогда не поведет своих людей в битву.

Глаза Джессамин наполнились слезами, стоило ей вспомнить об отце. Сэр Хью не скрывал своего разочарования. Не обращая внимания на насмешки соседей, он всегда брал с собой в поездки малышку Джессамин, радуясь, что его девочка так уверенно и гордо держится в седле. А сердце его между тем обливалось кровью при мысли о сыне, который не вставал с постели, измученный необъяснимым недугом.

Джессамин подняла голову. За крохотными домишками, крытыми соломой, тропинка снова делала поворот и узкой змейкой сбегала вниз к реке. Владельцы замка Кэрли и их apендаторы гордились своей независимостью. Возле деревушки привольно паслись коровы и овцы, а стадо свиней с довольным хрюканьем кормилось в дубовом лесу, окружавшем со всех сторон вспаханные поля, Земля приносила жителям деревни богатый урожай, а хозяевам замка — богатство. В случае же необходимости крестьяне находили за стенами замка кров и пишу.

После смерти отца Джессамин помогала брату справляться с хозяйством. Обычно управляющий замка — Вильям Рис сообщал ей о том, что происходит в деревне: кто чем болеет, у кого какая нужда. Вот и сейчас в ее седельной сумке покоилась фляга с настоем тысячелистника для жены трактирщика — у бедняжки распухли и кровоточили десны. Кроме этого, в сумке был горшочек с мазью, которая поможет унять боли, терзающие старую Агнесс. Старуха жила вдвоем со слабоумной дочерью, она плела корзины и этим зарабатывала им на жизнь. В конце концов ревматизм до такой степени изуродовал пальцы несчастной, что она уже не могла заниматься своим ремеслом. От шестнадцатилетней Мэвен толку было мало.

Всегда веселая, улыбающаяся, девушка тем не менее обладала разумом пятилетнего ребенка.

Прежде чем свернуть, Джессамин коротко свистнула, подзывая собаку. Девушка бросила на пса ласковый взгляд, чувствуя, как печаль и горечь переполняют ее сердце. Самый преданный друг, с которым она не расставалась с тех пор, как помнила себя, не останется с ней надолго. Уже довольно давно Джессамин с ужасом заметила, что старый пес слепнет. Его ярко-карие глаза заволакивала мутно-серая пелена. Но Нед не унывал, все больше полагаясь на другие чувства.

Возле хижины старой Агнесс Джессамин соскользнула с седла. Дом, построенный ее покойным мужем, был выше и просторнее остальных в Морфа Бэч. Это не давало покоя завистливым соседям, и, не зная, что придумать, они время от времени обвиняли несчастную старуху в колдовстве. Джессамин яростно защищала ее, и па какое-то время в деревне наступало затишье.

Матерью Джессамин была Гвинстт из рода Трейверонов. От нее девушка узнала о лечебных свойствах трав, которые в семье ее матери передавались из поколения в поколение. После смерти Гвинетт Джессамин врачевала хвори и недуги, одолевавшие крестьян и обитателей замка. Увы, мастерство леди Гвинетт было велико, однако она не сумела вылечить собственного сына. Джессамин же сделала настой из корней белой омелы и пионов, благодаря которому припадки Уолтера повторялись все реже. А еще один настой — из ивовой коры и корней желтой горечавки — хорошо помогал, когда несчастный мальчик метался в жару. Благодаря искусству сестры жизнь Уолтера стала более сносной.

Оставив лошадь возле дома, Джессамин пригнула голову и вошла. От едкого дыма, наполнявшего хижину, у нее защипало в глазах.

Пытаясь согреться, Агнесс скорчилась возле очага, укутав плечи толстой шерстяной шалью. У ног ее сидела Мэвен. Растрескавшиеся от работы руки девушки проворно сновали, переплетая между собой гибкие ветви ивы.

— Ох, миледи, ну и удивили же вы меня! — воскликнула Агнесс, испуганно вздрогнув, когда ворвавшийся в хижину ветер громко хлопнул дверью. — Я решила, что сегодня вы не выберетесь из дому — уж больно холодно. А вы еще и мазь привезли! Бог да благословит вас за вашу доброту! — Сморщенное, похожее на печеное яблоко лицо старой Агнесс расплылось в улыбке. — С тех пор как нагрянули холода, мои старые кости не дают мне покоя: все ноют и ноют.

Мэвен, открыв рот от изумления, уставилась на красивую леди из замка, один вид которой внушал ей благоговейный восторг. Потом, повинуясь приказанию матери, послушно занялась корзиной.

Агнесс поднялась на ноги. По кухне поплыл смешанный запах грязной одежды и бальзама.

— Сегодня я привезла тебе горшочек побольше, Агнесс. Смотри, пусть Мэвен как можно тщательнее втирает его. Ну что, нынче тебе легче?

— Скоро все пройдет, миледи, не сомневайтесь. Наш Том дал мне немного зелья, которым он обычно пользует овец. Воняет ужасно, да и не помогает совсем. Зато уж теперь, после вашей-то мази, сразу полегчает!

Джессамин стянула толстые шерстяные перчатки и бросила их на скамью возле огня. Заметив это, Агнесс сжала ее нежные пальчики в своих загрубевших от работы, корявых ладонях.

— Вы святая, леди Джессамин, истинный Бог, святая — как и ваша покойная матушка! Подумать только, заботитесь обо мне! Беды наши принимаете близко к сердцу, хотя у вас и без того хлопот хватает. — Агнесс печально покачала головой.

Джессамин поежилась от неловкости, бросив украдкой взгляд на седые, спутанные космы старухи. Она понимала — Агнесс догадывается, что после смерти отца Уолтер, даже оставаясь лордом Кэрли, скорее обуза, нежели опора для сестры.

— Как говорит святой отец, у каждого из нас свой крест, который он обречен нести до могилы, — нетерпеливо ответила Джессамин, не желая продолжать разговор.

— Да уж, крест — это точно, по-другому и не скажешь, миледи. Не хотите ли поужинать с нами? Я как раз приготовила мясо.

— Нет, Агнесс, не стоит. Побереги его для себя и Мэвен — видит Бог, оно вам понадобится. Судя по всему, зима будет ранней — смотри, как сегодня холодно, ветер режет будто ножом.

Агнесс отвела Джессамин в сторону, чтобы Мэвен не могла их услышать.

— Леди Джессамин, не знаю, стоит ли беспокоиться, но наш Том видел в округе солдат. Он ведь только и делает, что бродит по холмам. Неужто нам опять грозит беда?

Джессамин похолодела, чувствуя, как сердце ушло в пятки.

Солдаты близко, а она-то надеялась, что до следующего лета им ничего не грозит.

— А чьи это люди? Глендовера или короля?

— Так разве Том разберет? Что вы, миледи!

Джессамин с трудом подавила раздражение. Она чуть не забыла, что Том не намного сообразительнее своей несчастной сестры. Слабоумие детей было своего рода наказанием для Агнесс, которое бедняжке придется нести до конца своих дней.

Джессамин постаралась улыбнуться как можно увереннее:

— Не волнуйся, Агнесс. При первой же опасности перебирайся в Кэрли. И другим скажи то же самое. А если хочешь, приезжай прямо сейчас.

— Ох нет, леди, да разве ж я свои пожитки брошу! Ведь все, что у меня есть, еще муж-покойник своими руками смастерил. Нет уж, пока можно, останусь тут…

Джессамин поняла. Она погладила по плечу старую Агнесс, стараясь не дышать, чтобы не чувствовать ужасающего запаха, исходящего от ее одежды. Она уже повернулась, чтобы уйти, но тут вспомнила и обернулась:

— Я завтра приеду, привезу настой, чтобы снять опухоль. Сегодня он еще не готов, пусть постоит до утра.

— Только если заметет, умоляю вас, миледи, не приезжайте!

— Хорошо, обещаю. И в самом деле холодает, но для снега еще рано.

Пока Джессамин взбиралась в седло, Агнесс стояла на пороге и махала ей на прощание. Ласково погладив взъерошенную шерсть старого Неда, Агнесс велела ему на обратном пути не спускать глаз с хозяйки. Еще долго она стояла, глядя вслед тоненькой фигурке в сером плаще, чувствуя на сердце непонятную тревогу.

Позже, когда Джессамин захлопнула дверь трактира, куда она заезжала, чтобы отдать Сэл настойку тысячелистника, она удивилась, заметив Марджери. Первая деревенская красавица опрометью бросилась к Джессамин.

— Леди Джессамин, подождите! Посмотрите-ка, что сделала та краска для волос, что вы мне дали, — настоящее чудо! — прокричала она еще издалека, на ходу сбрасывая шаль. — Джек говорит, что они сверкают, будто лютики в поле! — И Марджери с простодушной гордостью пригладила золотые, локоны.

— Ах, какой, комплимент! Так когда же свадьба?

— Во вторник, — сияя от счастья, ответила Марджери. — Ох, миледи, если Джек опоздает в церковь, я, наверное, умру от стыда!

— Ну конечно, он не опоздает! Что за ерунда, Марджери? Не так уж он глуп, чтобы пропустить собственную свадьбу! — При одной мысли о подобной нелепости Джессамин весело расхохоталась.

Она ни минуты не сомневалась в том, что пастух Джек Дровер спит и видит, как бы поскорее обвенчаться со своей прелестной возлюбленной. Он часто перегонял скот в Честер и сейчас находился там в последний раз перед рождественской ярмаркой.

Марджери вспыхнула и, стыдливо опустив глаза, призналась:

— Я и сама хочу его. Вы только не подумайте чего плохого, миледи. Я не в тягости, Боже упаси!

Джессамин похлопала девушку по плечу:

— Молодец, Марджери! Тебе есть чем гордиться. Ну-ка, посмотри, что я тебе привезла.

Порывшись в седельной сумке, она достала прехорошенький венок из душистых трав, перевязанный пунцовой лентой, — достойное украшение для спальни новобрачной.

— О, леди Джессамин! Прелесть-то какая! — в восторге завизжала Марджери, пропуская между пальцами атласную ленту. Лопни мои глаза, если мы с Джеком не будем любоваться им, лежа на своей постели! — И Марджери оглушительно расхохоталась, хотя щеки ее и порозовели от смущения.

Джессамин рассмеялась вместе с ней и, помахав на прощание, выехала из ворот трактира. Но, пока она не спеша спускалась по деревенской улице, на душе у нее было тяжело. И не то чтобы ей была неприятна радость Марджери или ее наивное предвкушение восторгов, ожидавших девушку на супружеском ложе, — вовсе нет. Она с детства привыкла к тому, что о подобных вещах говорят открыто. Для невинной девушки не считалось зазорным знать о том, что происходит в постели между мужчиной и женщиной. И в деревне, да и в замке у супружеских пар было мало возможностей даже ночью остаться наедине. Так что плотская любовь ни для кого не была тайной. Что же до самой Джессамин, то для нее величайшей загадкой оставались чувства, охватывающие любовников.

Она вспомнила, как отец, возвратившись домой из последнего похода, привез книгу, посвященную искусству куртуазной любви. На обратном пути сэр Хью встретил бродячего торговца и обменял добытые доспехи на несколько отрезов разноцветного шелка, кружева и ленты, а в придачу получил богато украшенный иллюстрациями роман — и все это ради своей ненаглядной Джессамин.

Хотя некоторые слова в книге до сих пор были ей не совсем понятны, девушке нравилось любоваться яркими рисунками. Нанесенные на бумагу тонкой кистью искусного художника, сверкающие разноцветными красками, картинки радовали глаз. На них были изображены менестрели и рыцари, распевающие серенады в честь прекрасных дам. Одетые в роскошные туалеты влюбленные парочки укрывались в беседках, сплошь увитых шпалерами роз, подобных которым Джессамин никогда не приходилось видеть. Из пышных цветов на картинках она узнала только гвоздики и желтофиоль. И хотя Джессамин не раз видела шиповник, заплетавший изгороди возле замка, но ей не приходилось даже слышать о розах с лепестками, подобными алому бархату, и с таким упоительным ароматом, что люди теряли голову. И почему-то ей казалось, что Марджери и Джек не очень-то похожи на утонченных любовников из ее любимой книги, хотя, признаться, в глубине души она и позавидовала счастливой, беззаботной Марджери, предвкушавшей радость соединения с любимым.

Джессамин нетерпеливо тряхнула головой и упрямо расправила плечи, стараясь выкинуть из головы глупые мысли. Подумать только — мужчина ее мечты!

Можно подумать, она не имела возможности убедиться, что в жизни мужчины либо слабовольные, никчемные создания, либо самодуры и тираны. Ни один из тех, кого она знала, и не думал изъясняться стихами, не говоря уж о том, чтобы хоть раз преклонить колени и поцеловать край ее платья. Но положа руку на сердце, надо признать, что пока еще ни один мужчина не испытывал к ней нежных чувств, а местное дворянство так же мало похоже на изображенных в романе изящных рыцарей с благородными чертами лица и томными глазами, как и Марджери с Джеком. Ходили какие-то слухи о предстоящей помолвке Джессамин, но со смертью отца они прекратились сами собой.

Когда-то сэр Хью упоминал о том, что хочет сговорить ее за одного своего дальнего родственника из Кэйтерс-Хилл в Шрусбери, но Джессамин решительно воспротивилась. Даже сейчас, когда об этом все забыли, при одной мысли о сэре Ральфе Уоррене ее губы презрительно кривились. Отец, к несчастью, не позаботился заранее объяснить ей, что это за человек. Со свойственной ему резкостью сэр Хью просто-напросто отмахнулся от Джессамин, сказав только, что она непременно будет счастлива с этим человеком, как бы он там ни выглядел. Достаточно того, что сэр Ральф позаботится о ней и будущих детях и станет им заботливым и любящим отцом.

Незаметно мысли Джессамин вернулись к любимой книге, и перед глазами всплыла картинка, которой она любовалась особенно часто, — джентльмен играет на лютне, но взгляд его, нежный и томный, не отрывается от лица голубоглазой леди. Вокруг рисунка шел затейливый узор из вьющихся роз, чьи узкие, вытянутые бутоны с багрово-алыми лепестками сплетались в самом низу и казались роскошным ковром, брошенным под ноги пылким влюбленным. Отец когда-то уверял, что сэр Ральф знает толк в куртуазной любви, Неужто он и впрямь мог бы вот так распевать, сидя у ее ног?

Нет, невозможно, подумала Джессамин. Сэр Ральф скорее всего обыкновенный напыщенный осел, да еще и толстый вдобавок, и, что хуже всего, он будет стараться обуздать ее. При одной мысли об этом Джессамин снова скривилась.

Хотелось бы ей посмотреть на мужчину, у которого хватит на это сил!

Резко свистнув, Джессамин тронула каблуками бока Мерлина, заставив перейти на легкий галоп. Холодный резкий ветер сначала разрумянил ей щеки, но потом пробрал до костей.

Нет, сэр Ральф не для нее. Слава Богу, она свободна и останется таковой, пока сможет. Чувство вины перед братом кольнуло ее, и Джессамин поняла: в глубине души она испытывает невольное облегчение при мысли о том, что тот не похож на других мужчин, иначе бы и он, чего доброго, тоже вздумал прибрать сестру к рукам. А пока что Уолтер ограничивался тем, что ворчал на нее из-за долгих прогулок верхом, убеждая Джессамин, что это опасно, да и не Приличествует молодой леди. Как обычно, сестра пропускала нравоучения мимо ушей.

Перебираясь на другую сторону реки, Мерлин неожиданно споткнулся. Веером разлетелись брызги, и Джессамин невольно вздрогнула, когда холодная вода попала ей за шиворот и намочила тунику. Она послала лошадь вперед, жалея про себя беднягу Неда, которому придется плыть за ними вслед.

— Свободна, свободна! — весело щебетала над головой какая-то беззаботная птаха. Свободна как ветер, как дождь, как бурлившая река, как леса и холмы…

Джессамин натянула поводья, сдерживая мчавшегося коня. Приятно освеженная долгой скачкой, ее разрумянившаяся от свежего воздуха и ветра, она чувствовала, что может снова превратиться в леди Кэрли.

Стены главной башни замка, сложенные из грубо обтесанного камня, с годами потемнели от дыма факелов и пламени горевших в камине дубовых поленьев.

Огромный зал внутри башни был почти пуст. Его убогую обстановку составляли лишь покрытые царапинами грубо сколоченные столы на козлах да выщербленный пол. Уолтер уже ждал ее. Он сидел в хозяйском кресле на небольшом помосте, возле которого жарко пылало в камине огромное полено. Коротая время, он попивал эль — вино подавалось лишь в исключительных случаях, — и по его раскрасневшемуся лицу было ясно, что он голоден и взбешен.

Высоко под потолком сквозь узкие, словно бойницы, окна проглядывало угрюмое осеннее небо. Было темно, будто сгущались сумерки, хотя на самом деле время близилось к обеду. И с чего это Джессамин взбрело в голову отправиться на прогулку? Да еще в такой мерзкий день? Как будто почтенные старушонки, которых она опекает, не могут потерпеть до лучших времен! Уолтер думал, что сестра использует поездки к занедужившим крестьянам просто как предлог, чтобы выбраться за стены замка, ведь она всегда ненавидела сидеть смирно или величественно разгуливать с видом, подобающим благородной леди.

Уолтер только вздохнул. Теперь, когда он стал хозяином замка, на его плечи легла ответственность за поведение незамужней сестры. Но что прикажете делать с подобной женщиной?! А ведь это все вина отца. Потрудись он обуздать непокорный нрав Джессамин несколько лет назад, и сейчас она была бы милой и кроткой, как положено леди. Впрочем, сестра уже в таком возрасте, что Уолтер почти смирился с мыслью, что вряд ли сможет выдать ее замуж. К тому же ему приходилось считаться с тем, что в округе благодаря ее вечной возне с больными и калеками Джессамин считали чуть ли не святой. Конечно, для святых вполне естественно давать клятву целомудрия, но когда речь идет о хозяйке Кэрли, то даже думать об этом немыслимо.

Нет, Джессамин нужен муж — и как можно скорее, а Уолтеру — могущественный союзник.

Замку Кэрли нужен вождь, у которого под началом будет отряд хорошо вооруженных воинов, готовых, если понадобится, сражаться насмерть, а не хилый лорд, который и нескольких минут не может удержаться в седле.

Уолтер машинально коснулся рукой искривленного бедра, поморщившись от обиды на жестокую несправедливость судьбы. Времена были опасные, и он понимал, что замок станет легкой добычей для любого, кто захочет завладеть им.

Его угрюмые мысли были под стать мрачному, хмурому дню. Он задумчиво уставился на пляшущие в камине языки пламени и поднес к губам бокал, наполненный пенящимся элем. Обратив внимание на то, что куншип опустел, он повелительно махнул рукой слуге, чтобы тот снова наполнил его.

Уолтер давно заметил, что эль хорошо успокаивает. Порой, когда боль в искалеченной ноге становилась нестерпимой, он смешивал оставленный сестрой травяной настой с элем и ему становилось легче.

Какое-то неясное движение заставило его вернуться к действительности. Хрупкая фигурка, закутанная в серое с головы до ног, появилась на пороге зала.

Джессамин вернулась.

— Ты знаешь, сколько сейчас времени? Я уже хотел распорядиться насчет обеда, сестра! — недовольно воскликнул Уолтер, выпрямляясь на своем стуле.

— Ты же знал, когда я вернусь, — буркнула она, снимая плащ, а за ее спиной старый Нед с блаженным видом направился к огню. — Ты хочешь, чтобы я переоделась в платье, или можно обедать прямо так?

Уолтер недовольно передернул плечами:

— Какая разница, чего я хочу!

— Ну что ты в самом деле! — Джессамин недовольно нахмурилась и потянулась за хлебом. — От этого холода у меня разыгрался аппетит. Эль еще остался или ты уже все выпил?

Уолтер возмущенно сдвинул брови. Вот так всегда.

Джессамин уже не в первый раз намекает, что он слишком много пьет. Раз от разу намеки становились все прозрачнее, и Уолтеру казалось, что сестра его осуждает.

— Вот почти полный кувшин! Можешь убедиться. К тому же у нас его полная бочка.

— Только не забывай, что его должно хватить на зиму, Уолт.

— Тогда, Джесси, я буду пить вино. И это будет, кстати, куда приятнее.

— Извини, — пробормотала она, вспомнив, что Уолтер терпеть не может, когда его называют уменьшительным именем.

Возвращение хозяйки послужило сигналом, и вокруг засновали слуги. Служанки внесли огромное деревянное блюдо с нарезанной ломтями бараниной, над которой поднимался аппетитный пар, а вслед за ним — внушительных размеров оловянную супницу с густой похлебкой, приправленной чабрецом, — ее полагалось есть с мясом. Джессамин принюхалась и приподняла тяжелую крышку с объемистой миски, которую только что водрузили на стол, разглядывая ее содержимое. Так и есть — тушеная репа, горох и фасоль в густом соусе: их обычный гарнир, который готовился почти каждый день. Перед ней поставили горшок с жидкой похлебкой из капусты с яблоками. На столе уже стояли деревянные тарелки с толстыми ломтями ржаного хлеба, и нетерпеливая Джессамин успела обмакнуть свой кусок в похлебку и теперь с аппетитом уписывала его за обе щеки.

Брат и сестра ели в молчании, занятые невеселыми мыслями. Наконец Джессамин подняла голову.

— Я тут слышала кое-что, когда была в деревне, и это не дает мне покоя.

— И что же это?

— Крестьяне говорят, что в окрестностях рыщут отряды солдат. Их видел наш пастух. Как ты думаешь, а вдруг это король Генрих послал солдат наказать нас за то, что прошлым летом мы так и не откликнулись, когда он приказывал прислать ему людей?

— Не думаю. Кого ему наказывать, скажи на милость? Отец уже был смертельно болен, и как бы то король ни нуждался в помощи, сомневаюсь, чтобы он хотел видеть меня в своем войске. Нет, думаю, он понял, что взять с нас больше нечего. Вот и весь сказ!

— Боюсь, ему это представляется иначе, Уолтера.

Они продолжали молча есть. Уолтер задумчиво тыкал острием охотничьего ножа в сочный ломтик бараньей ножки.

— Я ведь уже предупреждал тебя, сестра, — теперь я лорд и хозяин Кэрли. И заботиться о таких вещах — моя святая обязанность, А ты всего лишь женщина. Предоставь эти заботы мне.

Джессамин бросила на него негодующий взгляд, но успела вовремя прикусить язычок. Она понимала, как мучительно хочется брату чувствовать себя лордом Кэрли и защитником сестры. Она жалела его, но в глубине души сознавала, что если бы не его несчастье, вряд ли она любила бы его так же нежно, как сейчас. А теперь хилый и слабый ребенок вырос и превратился во вспыльчивого молодого человека, чьи замашки порой выводили ее из себя. К тому же он и дня не мог прожить без эля.

— Может быть, это валлийцы собираются устроить набег? — предположила Джессамин.

— Послушай, говорю тебе — предоставь мне волноваться о подобных вещах! В любом случае после Рождества все наши страхи будут позади. Как ты думаешь, мы продержимся до этого времени?

— Возможно… а какое отношение это имеет к Рождеству?

— Просто к тому времени мы уже получим помощь, в которой так отчаянно нуждаемся.

Ложка застыла у Джессамин в руке.

— Ты чего-то недоговариваешь. Довольно, давай перестанем играть в эти глупые игры! На какое чудо ты надеешься?

— Очень мило! — Уолтер с угрюмым видом отмахнулся от нее и снова поднес к губам кружку с элем.

— Один из наших родственников скоро прибудет в замок со своими людьми и всем необходимым. Вот это и есть чудо, на которое я рассчитываю.

— Родственник?! А я и не знала, что у нас есть родня достаточно богатая, чтобы позволить себе подобную щедрость!

— Я написал сэру Ральфу Уоррену и сообщил о смерти отца. И упомянул, что в крепости почти нет гарнизона. И вот на прошлой неделе, когда ты, как обычно, болталась по окрестным фермам, в Кэрли от него явился посланец.

Джессамин изумленно уставилась на брата.

— Ты послал ему письмо, а мне не сказал ни слова?!

— В этом не было нужды. Мне хотелось сделать тебе сюрприз — рассказать все по порядку, когда приедет посланный.

— О, это и вправду сюрприз! — воскликнула Джессамин, с грохотом ставя на стол чашку. — Что же тебя заставило совершить подобную глупость?

— Ты злишься, потому что не тебе первой пришло это в голову! — с самодовольной ухмылкой заявил брат, отрезая себе ломоть хлеба.

— О чем ты?! Господи, что за чушь! Иногда, Уолт, я гадаю, в своем ли ты уме? Да разве ты не понимаешь, что, написав сэру Ральфу, ты выдал ему нас с головой! Ты ведь об этом даже не подумал! А теперь ему известно, что отца нет в живых, у нас не хватает солдат и в замке так мало припасов, что мы не способны выдержать осаду. И как, ты думаешь, он поступит?

— А ну-ка перестань на меня кричать! Это не приличествует женщине! — гневно рявкнул Уолтер, выведенный из себя. — Сэр Ральф просто поможет нам людьми и припасами, чтобы мы смогли протянуть до весны — так он по крайней мере обещал.

— И какую же цену он потребует за это?

— Сэр Ральф сделает это из дружеского расположения.

— О Боже! Да разве богатые лорды помогают кому-нибудь просто так, от чистого сердца? Конечно, сэр Ральф приведет с собой солдат, но запросит за них хорошую цену, можешь не сомневаться!

— Что ты хочешь сказать? — спросил Уолтер, понимая наконец, что беды не избежать и только его опрометчивость станет тому причиной. — Какую еще цену?

— Да он наверняка захочет захватить замок, дорогой мой братец, и мы не сможем этому помешать. Неужели тебе это не приходило в голову?!