Густой туман окутал все вокруг.
      Адель зябко поежилась в своем плаще, благодаря судьбу хотя бы за то, что у нее еще осталась теплая одежда. Прелестному платью, которое она одолжила у Барбары, посчастливилось гораздо меньше: юбка была вся изодрана колючками ежевики, а дорогой меховой отделкой пришлось пожертвовать несколько дней назад, обменяв ее на еду. Изысканный наряд едва ли подходил для того, чтобы пробираться в нем через кусты или прятаться в зарослях можжевельника, что ей приходилось делать всякий раз, когда ее похитителям угрожало разоблачение. Словно прочитав ее мысли, Лоркин Йейтс теперь во время движения не вынимал из ее рта кляп на тот случай, если ей вздумается позвать на помощь кого-нибудь из проходящих мимо солдат. Окрестности кишели вооруженными людьми, и Адель понимала, что далеко не все они были участниками турнира. На стоянках она порывалась расспросить кого-нибудь из этих солдат о судьбе Рейфа и даже пыталась уговорить Йейтса довериться ей настолько, чтобы позволить задать им один-единственный вопрос, однако всякий раз получала отказ.
      Прячась в придорожных кустах, Адель внимательно рассматривала герб каждого проходившего мимо отряда, тщетно пытаясь отыскать среди них знакомый горный пик со сверкающим мечом – опознавательный знак солдат Рейфа. Она даже не знала, был ли он жив или нет. Всякий раз, когда печальные мысли о его гибели возникали в ее голове, она упорно отбрасывала их, ища утешения в простом кольце у нее на пальце. Пусть Йейтс присвоил себе меховую отделку ее платья, золотую диадему и вуаль из тончайшего газа, однако у нее оставалось это кольцо как напоминание о чудесной клятве, которую дал ей в ту памятную ночь Рейф.
      В их маленький лагерь постоянно заглядывали мимоходом все новые и новые люди, часто принося с собой известия о сколачиваемых поспешно вооруженных отрядах и больших деньгах, предлагавшихся за имеющих боевой опыт наемников. К несчастью, во время этих посещений ее охранники ни разу не уклонились от своего долга, хотя Адель всегда держалась настороже, готовая бежать при малейшей возможности.
      Декабрьское утро выдалось морозным, и она продрогла до самых костей; густой туман, касавшийся ее щек, обжигал, как лед. Здесь, ближе к лесу, слой тумана был на удивление плотным. Адель уже подумывала о том, как бы вырваться на свободу, когда откуда-то из полумрака раздался неприятный скрипучий голос охранника:
      – Эй, ты куда? А ну назад! – проворчал угрюмый верзила с ручищами, похожими на стволы деревьев.
      Адель скорчила гримасу, однако повиновалась. Когда она в последний раз осмелилась ему перечить, дюжий детина перекинул ее через плечо, выставив напоказ обнаженные ноги. Этого унижения оказалось достаточно, чтобы заставить ее впредь воздержаться от подобных попыток. Она снова вернулась в убогую хижину, ожидая там возвращения Лоркина Йейтса, который еще утром уехал в поисках добычи. По его словам, они со дня на день должны были отправиться в Эстерволд, но говорил ли он ей это для того, чтобы ее успокоить, или же просто выдавал желаемое за действительное, Адель не знала.
      Наконец она услышала доносившийся из тумана приглушенный цокот копыт. Йейтс вернулся. Девушка покачала головой, поймав себя на том, что почти обрадовалась его появлению – хотя бы потому, что ей больше не с кем было общаться. Не считая отрывистых указаний ее стражника, всем остальным было строго запрещено с ней разговаривать. Впрочем, этот запрет почти ничего не менял, поскольку она с трудом могла понимать их речь, как и они ее.
      – Мы уезжаем завтра, – объявил Йейтс, едва переступив порог хижины.
      – И куда же? – спросила Адель, рот которой был набит черствым хлебом – единственной едой, которую ему удалось раздобыть в то утро.
      – В Эстерволд, как я тебе и говорил.
      – Это довольно далеко отсюда. А ты хорошо знаешь дорогу?
      По-видимому, этот вопрос с ее стороны был ошибкой, поскольку лицо Йейтса исказилось злобой. Вскочив с места, он притянул ее к себе и проворчал:
      – Послушай, ты! Я сыт по горло твоими глупыми вопросами, твоими вечными «хочу» и «не хочу». От тебя требуется только делать то, что тебе говорят. Мы направляемся в Эстерволд. Остальные присоединятся к нам позже, и мы вместе проведем там зиму. К весне вся страна придет в движение.
      Адель задумалась над его словами. Очевидно, Йейтс полагал, что его отряд сможет взять верх над солдатами Бохана. Что ж, по крайней мере в дороге у нее будет больше возможностей для побега. А пока приходилось считать дни, делая острым камнем зарубки на ветке березы каждый вечер, перед тем как лечь спать. С момента ее похищения прошла всего неделя, которая, казалось, растянулась на долгие месяцы.
      – И вот еще что, женщина. Как только мы с тобой вернемся в замок, я вправе ожидать от тебя большего уважения к себе. В конце концов, я там хозяин, а ты всего лишь моя сестра, – заявил Лоркин, раздуваясь от гордости, после чего направился к кувшину с элем.
      Адель пришла в бешенство. Все ее существо восстало; она стиснула кулаки, так что ногти впились в кожу. Еще до того, как роковые слова сорвались у нее с губ, она поняла, что совершает ошибку, однако уже не в состоянии была сдерживать себя.
      – Не смей разговаривать так со мной, Лоркин Йейтс! Ты не мой брат. Джос вот уже несколько лет как мертв. Ты всего лишь простой наемник, ничем не выше, если не ниже, самого последнего из моих слуг. Так что будь добр не забывать относиться ко мне с тем уважением, которое мне подобает по праву.
      Ее признание ошеломило его. Следующие мгновения показались ей часами. В наступившей томительной тишине она слышала, как зубы ее стучат от страха. Боже, что она наделала!
      Самозванец застыл, словно статуя, перед кувшином с элем, так и не успев поднести кружку ко рту. Наконец, собравшись с духом, он отрывисто спросил:
      – Как ты меня назвала?
      – Лоркин Йейтс. Это твое настоящее имя, не так ли?
      Сначала он хотел было возразить, но затем вдруг оставил всякое притворство.
      – Кто тебе сказал?
      – Рейф де Монфор.
      – Чтобы ему сгореть в аду! Мне бы следовало догадаться. И давно ты об этом узнала?
      – Только после того, как тебя забрали солдаты. Вряд ли ты мог забыть о том, что объявлен вне закона и что за твою голову назначена награда. Если ты попадешься снова, тебе не избежать виселицы!
      – Благодарю за напоминание, миледи, – отозвался он язвительно. – Тебе придется горько об этом пожалеть – отныне картина изменилась раз и навсегда.
      В этом он был прав – Адель и так уже жалела о своих поспешных словах. Она растерянно теребила подол юбки, готовая отдать все на свете, лишь бы взять их обратно, особенно когда увидела выражение нескрываемой похоти на лице своего похитителя.
      – Теперь мне терять нечего, не правда ли, миледи? – Йейтс отставил кружку с элем в сторону. – Ты в моей власти. Мне еще никогда прежде не случалось иметь дело с благородными дамами.
      – Только дотронься до меня, и я тебя убью!
      В ее голосе было столько ненависти, что Лоркин невольно отступил на шаг. Она была его пленницей, однако по давней привычке он все еще испытывал нечто вроде благоговейного трепета перед ней.
      – Ничего, скоро запоешь по-другому, – прошипел он. – И помни, сучка, в глазах остальных я по-прежнему твой брат. Для тебя это единственная возможность остаться в живых.
      Произнеся эти леденящие кровь слова, Йейтс быстро вышел из хижины.
      Адель пыталась успокоить свое отчаянно бившееся сердце, одновременно оценивая вред, который нанесла себе собственным опрометчивым поступком. Бесспорно, последний совет Йейтса был разумным, поскольку если мужчины в лагере узнают о том, что их предполагаемое родство мнимое, то в его отсутствие она станет для них легкой добычей. Более того, если этим оборванцам станет известно, что Лоркин Йейтс был не их давно пропавшим господином, а самым обычным наемником, они откажутся ему подчиняться, и тогда последствия сказанных ею сгоряча слов могут оказаться губительными для них обоих.
 
      – Эй, ты! Вставай!
      Поплакав немного от жалости к себе, Адель задремала перед самым рассветом. Проснулась она от того, что кто-то тряс ее за плечо. Ей очень не хотелось возвращаться к действительности, поскольку в ее сне все оставалось по-прежнему: Рейф, распахнув объятия, шел ей навстречу, его красивое лицо было озарено любовью. Она ускорила шаг и, очутившись в его объятиях, уже ощутила на губах сладость его поцелуя, когда грубый голос Йейтса вырвал ее из мира грез.
      Бросив на него взгляд, исполненный жгучей ненависти, Адель с трудом поднялась на ноги и подобрала свой плащ, служивший ей вместо одеяла.
      – Что там такое? Еще один отряд солдат? – осведомилась она презрительно, стряхнув с себя его руку, когда он попытался дотронуться до ее лица.
      – Как ты догадлива! – Йейтс ухмыльнулся. – Сейчас же садись на коня и поторапливайся. Мы должны успеть соединиться с основными силами.
      На этот раз в их распоряжении были самые обычные клячи, настолько худые, что они едва могли нести самих себя, не говоря уже о наезднике, – все, что Лоркину Йейтсу удалось раздобыть.
      Подобрав мешавшие ей юбки, Адель вскарабкалась в седло, ухватившись сначала за высокую, украшенную резьбой переднюю луку, а затем за спутанную гриву коня, чтобы облегчить подъем. Это роскошное седло когда-то было покрыто росписью и позолотой, и на коже до сих пор виднелись следы алых роз. Йейтс украл его специально для Адель в самом начале их путешествия. Когда он вручил ей подарок, лицо его выражало такое робкое обожание, что Адель против воли была тронута его почти мальчишеским смущением. Ей казалось странным, что ее сердце хотя бы немного смягчилось по отношению к этому человеку. Однако это чувство длилось недолго; как только его обман вышел наружу, Лоркин Йейтс снова стал самим собой.
      – И чьи же люди ждут нас на этот раз? – спросила она, пришпоривая коня.
      – Мои.
      Вскоре Адель убедилась, что Йейтс говорил правду. Когда они миновали чащу леса и выехали на овеваемую ветрами вересковую поляну, их встретил целый отряд странного вида оборванцев, в основном пеших, хотя некоторые из них сидели верхом на лошадях или ослах. Эти вояки выглядели довольно устрашающе, держа в руках дубинки, палки и другое оружие, явно похищенное с тел павших в каком-нибудь давно забытом сражении.
      – Взгляни туда, ты, надменная норманнская сучка. То, что ты видишь перед собой, и есть народная армия, – заявил Йейтс, понизив голос.
      По его настоянию они вместе поехали вперед, чтобы произвести смотр войскам, объезжая один за другим нестройные ряды всадников, восседавших на своих боевых клячах с таким гордым видом, словно под ними были жеребцы самых чистых кровей. Адель все это казалось каким-то нелепым сном, и она чуть было не ущипнула себя, совершенно уверенная в том, что этот чудовищный фарс не мог происходить наяву. Словно король в сопровождении королевы, Лоркин Йейтс время от времени любезно наклонял голову, делая ей знак следовать его примеру. Он обменивался рукопожатиями с некоторыми из оборванцев и выслушивал их короткие рассказы о битвах, как настоящих, так и воображаемых. Все это время Адель в своем изысканном седле с трудом удерживалась от смеха – до такой степени несуразной выглядела вся картина.
      Наконец, когда «парад» подошел к концу, Лоркин Йейтс обернулся к ней со злорадной улыбкой на губах и жестом приказал следовать за ним туда, где их никто не мог подслушать.
      – Ну, что еще? – осторожно осведомилась она.
      – Я приберег самые лучшие новости напоследок, – он протянул руку и погладил ее волосы. – Теперь ты сама сможешь убедиться, кто из двоих настоящий мужчина – славный саксонский йомен или какой-то безмозглый норманнский выродок.
      – О чем это ты? – Адель постаралась отодвинуться от него подальше.
      – Мы собираемся на прогулку верхом, леди Адель. Там, за холмами, в тумане прячутся вооруженные солдаты. Мы спустимся вниз, чтобы застать их врасплох.
      – Да, но при чем тут я? – спросила она устало, желая поскорее покончить с этой глупой комедией. Туман уже рассеялся, однако в низинах между покрытыми травой холмами плотной массой залегли кучевые облака, в которых целая армия могла спрятаться, оставаясь не замеченной врагами. В глубине души Адель надеялась, что там действительно скрывалась армия – тогда, быть может, Лоркин Йейтс в первый и последний раз в жизни столкнется с достойным противником. Она обернулась к нему с улыбкой на губах:
      – Что ж, король нищих, давай поскорее покончим с той игрой, которую ты затеял, а то здесь слишком холодно. Декабрь – не самое подходящее время для увеселительных прогулок, в особенности на пустой желудок.
      Йейтс поджал губы, как видно, приняв близко к сердцу замечание насчет его неспособности достать еду.
      – Черт побери, женщина, скоро я покажу тебе, что значит быть настоящим королем! Я здесь для того, чтобы убить твоего любовника!
      Из груди Адель вырвался крик ужаса, эхом разнесшийся среди покрытых туманом ложбин. Позади на фоне окутанного дымкой леса стояла толпа черни, ожидая приказа своего предводителя.
      Йейтс злорадно улыбнулся ей, после чего обернулся и поднял вверх руку, давая сигнал к атаке.
      Адель тут же ринулась вперед, что было силы подгоняя коня в стремлении поскорее предупредить Рейфа об опасности. По настоянию Йейтса они двигались без своего обычного боевого клича. Будь в этом хоть какой-то смысл, Адель наверняка закричала бы во весь голос, чтобы привлечь внимание ни о чем не подозревающих жертв, однако она знала, что ее слова будут унесены ветром.
      Даже теперь, мчась во весь опор в сторону предполагаемого противника, Лоркин Йейтс вносил все новые и новые изменения в свой план, принимая и отвергая их с ходу. Каким бы досадным это ему ни казалось, он пришел к выводу, что куда выгоднее будет захватить всемогущего барона и его людей в плен для последующего выкупа, чем убить их прямо на месте. Его пальцы крепче вцепились в поводья, едва он представил себе, с каким удовольствием вонзил бы кинжал по самую рукоятку прямо в сердце де Монфора. Если ему удастся убрать этого человека с дороги, Адель уже не будет с ним так холодна и высокомерна. Как только деньги попадут к нему в карман, он все равно убьет ее любовника. Люди вроде де Монфора всегда считали простолюдина Йейтса грубым, неотесанным животным, годным лишь на то, чтобы рисковать жизнью в сражениях, и потому едва ли они будут удивлены, если он нарушит слово и отдаст им только голову их хозяина.
      Пока Йейтс ехал вперед, он усовершенствовал свой план, вдохновленный смутно припомнившейся ему библейской легендой, в которой женщина потребовала в награду за танец голову мужчины. На сей раз прелестной Адель не придется прилагать никаких усилий, чтобы получить свой трофей: он сам охотно преподнесет ей на блюде голову де Монфора. Последняя мысль до того пришлась ему по вкусу, что он запрокинул голову и расхохотался. Его люди, пораженные внезапной переменой в поведении своего предводителя, тоже отбросили всякую осторожность и ринулись в атаку, издавая боевые кличи. Звук этот врывался в узкие, окутанные туманом расщелины между холмами, нарастая с каждым мгновением подобно урагану.
      По лицу Адель заструились слезы. Как жаль, что с ней нет Лунного Света, – ее коню не составило бы труда обогнать старую, со впалым носом клячу, на которой ехал Йейтс. Тогда она, вырвавшись вперед, смогла бы вовремя предупредить Рейфа об опасности. Затем ее вдруг осенила неожиданная мысль, настолько ободряющая, что Адель вздохнула с облегчением. В конце концов, в тумане могло и не быть людей Рейфа – она судила об этом лишь по словам Лоркина Йейтса, явно не заслуживавшим доверия.
      Утешая себя этой мыслью, Адель осушила слезы и выпрямилась в седле, прикидывая в уме план бегства.
 
      Звук, неожиданно пронзивший тишину декабрьского утра, был таким жутким, что даже у бывалых солдат волосы на затылке встали дыбом.
      – Клянусь Распятием! Это что еще за адский шум? – спросил Монсорель, и лицо его побледнело.
      – Похоже на язычников, – услужливо подсказал кто-то за его спиной.
      Де Монфор уже успел добраться до самого въезда в долину и теперь галопом возвращался обратно.
      – Приготовиться к атаке! – крикнул он, разбудив солдат, спавших возле бивачного костра. – Я не знаю, кто эти люди, но их очень много.
      По примеру Роланда, удерживавшего перевал при Ронсевалле, они выбрали себе позицию в самом узком месте дороги, выстроившись в ряд по двое. Рейф прищурился, вглядываясь в колыхавшуюся белую пелену тумана, который, казалось, рассеивался прямо у него на глазах. Было ли причиной тому чудо, поднявшийся ветер или просто приток воздуха от приближающейся орды, но, так или иначе, клочья тумана медленно поднимались по спирали вверх, к покрытому травой плоскогорью, и уносились вдаль, открывая место их засады, где отряд из двадцати вооруженных людей во главе с двумя рыцарями готовился дать отпор армии численностью по меньшей мере в сто человек. Они решили провести ночь здесь, на берегу извилистого ручья, вопреки мнению Рейфа, который не желал прерывать их погоню за Лоркином Йейтсом. Чья армия явилась сюда, чтобы сражаться с ними, он не знал, и теперь ему оставалось только ждать, держась за рукоятку своего меча и упершись коленями в бока своего верного коня.
      Звук нарастал, подобно урагану, и теперь в нем можно было различить отдельные крики и вопли, а также стук лошадиных копыт по каменистой земле. Затем живая масса хлынула на открытое пространство, и Рейф услышал, как позади него кто-то из солдат выругался, сравнив их нынешних противников с ордой неверных, с которыми ему уже приходилось сталкиваться в Святой земле. Однако сейчас перед ними были отнюдь не хорошо обученные и вооруженные войска сарацинов. Рейф несколько раз моргнул, не в состоянии поверить тому, что предстало его взору, после чего снова приложил ладонь ребром ко лбу, чтобы защитить глаза от поднявшегося облака пыли. Из-за деревьев вдруг показался целый отряд потешного вида воинов, тощих, как скелеты, которые бросились бежать вниз по холму, угрожающе размахивая палками и дубинками, широко разинув рты и вопя во весь голос. Бородатые и оборванные, они представляли собой совершенный образчик армии нищих.
      Как только передние ряды нападавших увидели впереди отряд вооруженных до зубов людей, охранявших дорогу, они остановились так резко, что бежавшие за ними не успели вовремя сделать то же самое и попадали прямо на них. Они рассчитывали напасть на мирно спящих людей, которых можно было без труда убить или забрать в плен, и никак не ожидали натолкнуться на рыцарей в доспехах.
      Рейф предупредил своих солдат о необходимости сохранять спокойствие. Никто из них не бросал копий, несмотря на то что некоторые из врагов уже находились близко. Неожиданно от беспорядочной массы тел отделился какой-то человек и поскакал вперед на своей жалкой кляче. Он вел в поводу другую лошадь с наездником – судя по развевающимся волосам и юбкам, то была женщина. Прежде чем Рейф успел задуматься над тем, что означает это странное зрелище, всадники подъехали ближе, и тут сердце едва не выпрыгнуло из его груди. На всем свете не было женщины с волосами такого яркого оттенка, покрывавшими ее плечи и отливавшими медью в лучах солнца…
      – Матерь Божия, Адель!
      – Ты уверен? – произнес за его спиной Монсорель, не меньше Рейфа потрясенный событиями этого утра.
      – Абсолютно. Передай остальным, чтобы никто не двигался с места.
      Солдаты были явно удивлены его последним приказом, однако послушно ждали, похожие на стальных истуканов, между тем как их противники сгрудились в беспорядочную толпу, в недоумении от того, что их неожиданная атака так быстро захлебнулась. Время от времени чья-нибудь лошадь фыркала и перебирала копытами или со свистом рассекала хвостом воздух, в остальном же со стороны людей, перегородивших дорогу, не было заметно ни малейшего движения. Потеряв терпение, нападавшие принялись о чем-то ожесточенно спорить между собой, пытаясь найти виновного в том, что их блистательный натиск так ни к чему и не привел.