- Фотографию, фотографию приготовьте, - спохватилась Серебрийская. Юрочка, надо будет показать снимочек крупным планом, сможешь? Как мне его держать? Вот так?
      На экране телевизора появилось лицо Славика - тоже неожиданно незнакомое, растиражированное электромагнитными импульсами в миллионы изображений. Ирина Сергеевна вспомнила, что так и не удосужилась узнать, как называется передача, в которой она сейчас участвует, и по какому каналу ее покажут.
      Голос из студийных небес властно скомандовал:
      - Начали!
      - Добрый день, дорогие друзья, - расплывшись в улыбке и глядя в никуда, заявила телеведущая. - Сегодня в нашей студии две гостьи. Одна из них не нуждается в особом представлении и хорошо знакома нашим телезрителям. Это депутат Государственной Думы Татьяна Владимировна Серебрийская...
      Украдкой скосив глаза на телемонитор, Ирина Сергеевна вздрогнула при виде лица Серебрийской - так оно изменилось. Не осталось и следа от целеустремленной депутатши, мудрая, преисполненная состраданием к народу женщина-мать заговорила задумчиво и проникновенно:
      - Дорогие матери, бабушки, жены и сестры, дочери и подруги.
      - Стоп! Стоп! - грянул сверху голос управляющего студией незримого божества. - Все сначала!
      - Как? - высокомерно вскинула подбородок Серебрийская. - Вы с ума сошли?
      - Звук не идет. Сейчас все поправим, - забубнил виновато динамик.
      - Сорвать выступление депутата... Я расцениваю это как политическую провокацию! - бушевала Серебрийская.
      - Все, все! - растеряв поднебесную спесь, оправдывался динамик. - Пошла запись, все нормально. Начали!
      Оператор, склонившись к телекамере, взмахнул рукой, и ведущая, улыбнувшись, зачастила, как ни в чем не бывало:
      - Добрый день, дорогие друзья...
      А Серебрийская, успокоившись мгновенно и помудрев, вновь завела невообразимо-скорбно:
      - Дорогие матери... друзья мои... Который год ведет наше правительство войну против собственного народа. Который год полыхает напитанная кровью наших соотечественников земля гордой российской республики. Который год гибнут там старики, женщины, дети. Их боль - наша боль. Потому что неисчислимые беды несет эта война и в наши, далекие от кавказского региона, дома. Уже тысячи наших земляков прошли через эту войну, тысячи юношей, одетых в солдатскую форму, научились там убивать. И с надломленной психикой, израненной душой они возвращаются в семьи. Приведу лишь несколько цифр криминальной статистики, свидетельствующей о росте молодежной преступности...
      "Действительно, - соглашаясь, думала Ирина Сергеевна, - каким вернется после войны и плена Славик? Господи, неужели и ему пришлось убивать?!" Ее размышления прервала реплика телеведущей:
      - Татьяна Владимировна, с какими проблемами обращаются к вам в эти дни избиратели?
      - Ну, всех-то депутатских забот не перечесть... - с обезоруживающей откровенностью вздохнула Серебрийская. - И, к сожалению, не переделать. Вот сейчас, прямо с приема избирателей, я привезла в студию обратившуюся ко мне гражданку... - Татьяна Владимировна замялась на мгновение, глянула в бумажку перед собой. - Гражданку Милохину Ирину Сергеевну, солдатскую мать... Ирина Сергеевна, расскажите телезрителям, что привело вас в приемную депутата?
      Телеведущая, подняв брови, тоже с живейшим интересом воззрилась на Ирину Сергеевну. Та попыталась представить неведомых "телезрителей", но видела перед собой лишь громоздкую телекамеру и потому, чтобы не сбиться, начала рассказывать о своем несчастье юноше-оператору, а тот и не слушал вовсе, занятый делом. Повествование даже ей самой показалось неуместным, отговорив в пустоту, она растерянно замолчала.
      - Общественное движение, которое я представляю, - подхватила Серебрийская, - сегодня остается, по сути, единственной политической силой, последовательно выступающей против чеченской войны, против скатывания страны к тоталитаризму. Мы оправдаем ваши чаяния и надежды, сделаем все, чтобы ни с кем из вас, ваших детей, не случилась такая беда, как у этой несчастной матери.
      Передача закончилась, все принялись вставать. Поспевая следом за устремившимися к выходу из телецентра депутатшей и ее помощницей, Ирина Сергеевна все ждала с надеждой, когда разговор вернется к проблеме вызволения Славика, но те обсуждали передачу, и лишь на КПП Эльвира Васильевна обернулась и сообщила:
      - Мы, детынька, тебя подвезти не сможем. Дела! На встречу спешим с избирателями. Остановка общественного транспорта на соседней улице.
      - А... а как же с моим делом? Со Славиком? - потерянно спросила Ирина Сергеевна, и Эльвира Васильевна, забираясь неуклюже на заднее сиденье "Волги", махнула рукой:
      - Как-нибудь в другой раз, детынька. Захаживай.
      Серебрийская даже не обернулась. Устроившись на переднем сиденье, она сосредоточенно смотрела перед собой, настраиваясь, должно быть, на очередную встречу с народом...
      Глава 13
      Утром Новокрещенов постучался в дом Алика и, когда сосед вышел на крыльцо, вытирая пухлыми, нетрудовыми кулаками заплывшие со сна глаза, попросил у него золотые перстень и цепь.
      - Не насовсем. Напрокат. Вечером верну, мамой клянусь! - по-восточному горячо заверил он Алика.
      - Прокат? Что такое прокат? - удивился тот.
      - Ну, на время. На один день - поношу и отдам. Мне кое-кому в таком виде показаться нужно. Чтоб поняли - перед ними не халам-балам, офицеришко отставной, а солидный человек, при деньгах... Новый русский, кумекаешь?
      - А-а... - понимающе расплылся в улыбке Алик. - Кумекаешь! Жениться хочешь, да-а? Красивый быть хочешь, богатый, да-а?
      - Вроде того, - кивнул Новокрещенов.
      Благодушный Алик безропотно стянул, предварительно послюнявив палец, тяжелый перстень-печатку, повозившись, расстегнул и снял с жирной шеи толстую, витую, как ошейник у породистого кабеля, золотую цепь, протянул соседу.
      - Прокат, да-а? Катайся на здоровье, хоть два дня - мине для хорошего чилавека не жалка!
      Новокрещенов вернулся в дом и принялся собираться. Одел белую рубашку, расстегнув ворот так, чтобы видна была сияющая, как золотозубая улыбка цыгана, цепь, натянул черные, нелепые в жару, но зато вполне приличные брюки и в завершение маскарада сунул безымянный палец в пришедшийся как раз впору перстень.
      - Во, блин, классный прикид! - восхитился простодушно Ванька. - Этот, как его... хэви металл... А болт-то, болт! Им, ежели, к примеру, кому-нибудь в морду заехать - челюсть можно сломать, и кастета не надо.
      - Драться мы не будем, - красуясь у зеркала и тщательно расчесывая побеленные благородной сединой волосы, сообщил Новокрещенов. - Мы теперь, как справедливо заметил наш азиатский друг Алик, богатые и красивые. Особенно я.
      - А я? - с некоторой обидой потупился Ванька.
      - И ты тоже, - ободряюще кивнул Новокрещенов. - Особой, мужественной красотой. Так что одевай, братан, свой свежевыстиранный камуфляж, только без медалей. Будешь моим секьюрити.
      - Эт... секретарем, что ли? - насторожился Ванька.
      - Телохранителем, деревня! - покровительственно пояснил Новокрещенов. Мы с тобой сейчас в одно место отправимся. И мне там без телохранителя никак нельзя показаться.
      - Шпалер брать? Я у друганов револьвером разжился, - с готовностью подхватил Ванька. - Хорошая машинка, системы "Наган". Их в начале девяностых годов со складов армейских натырили. Половина блатных в Степногорске с такими ходит.
      Новокрещенов снисходительно хмыкнул своему зеркальному отражению.
      - Воевать мы не будем. Мое оружие - вот оно, - он постучал себе пальцем по лбу, - интеллект называется. Мы тех лохов, что нас не ждут пока, на понт возьмем. Сценку разыграем. Я - из новых русских, богатый, но тупой. А ты мой телохранитель. Бывал в телохранителях?
      - Не-е, наоборот, мочить тела доводилось, а охранять - нет, осклабился Ванька.
      - Но по телевизору-то видел? Вот и изображай бдительность да почтительность. А я роль крутого бизнесмена сыграю. У меня и сотовый телефон есть...
      - Звонит?
      - Да нет, неисправный. Я его осенью в луже нашел. Видать, потроха заржавели. Но снаружи смотрится вполне прилично. Буду его в руке держать, чтоб со стороны видели.
      - И что, крутой босс, с трубой и телохранителем на троллейбусе попилит? - с сомнением сощурился Ванька. - Да нас пацаны, в натуре, засмеют. Или еще хуже - за переодетых ментов примут. Ихние опера как раз с мобильными телефонами в общественном транспорте по городу рассекают.
      - Отстал ты, парень, от жизни. Нынче сотовый телефон уже не роскошь, а атрибут делового человека. Нас за ментов не примут. Потому что мы с тобой к месту назначения на шикарной тачке подъедем.
      - Интересно, на какой?
      - А какую поймаем, на той и подъедем. Ты передо мной дверь откроешь, я выйду, а водиле заранее заплатим и накажем, чтоб ждал.
      - Я слыхал, что телохранитель дверь шефу при выходе из машины открывать не должен, - возразил Ванька. - Это не профессионально. Как раз в этот момент босса кокнуть могут. Да и не ходят телохранители в камуфляже... Прямо какой-то визит главы правительства в Чечню получается, если охрана в боевом снаряжении.
      - Много ты понимаешь! - пренебрежительно махнул рукой Новокрещенов. - А те, к кому мы едем, еще меньше в таких делах шурупят. Нам главное рисануться... А костюма приличного у тебя все равно нет!
      Ванька подтвердил удрученно:
      - Костюма нет. Думал справить, да вот... Закрутился... Может, взять пистолет? Телохранитель все-таки...
      - Я же сказал - не надо. Если хочешь, делай вид, что он у тебя есть... под мышкой, например. А вообще-то, я уверен, там опасность такая подстерегает, что от нее револьвером не отобьешься.
      - Снайпер?!
      Новокрещенов покачал головой:
      - Хуже. Болезнь можно подцепить. Неизлечимую. Но если хорошие деньги заплатишь, то вылечат.
      Ванька недоверчиво глянул на Новокрещенова, поежился, но безропотно застегнул куртку так, чтоб оставался виден полосатый треугольник тельняшки...
      Экономя деньги, большую часть пути прошли пешком. И только за квартал до поликлиники, где угнездился центр коммерческой медицины "Исцеление", Новокрещенов отрядил Ваньку на обочину, ловить "крутую" машину. Почти сразу же, взвизгнув тормозами, рядом остановился старенький, но вполне приличный снаружи БМВ.
      - То, что надо, - сдержанно похвалил "телохранителя" Новокрещенов и предложил водителю: - Ты, шеф, нас вон к тому дому подкинешь, а потом полчасика у входа в поликлинику подождешь. Идет?
      Тот скептически осмотрел пассажиров.
      - Вы что, лечебное учреждение грабануть намылились? Я, братки, в такие игры не играю. Вылазьте по-хорошему?
      - Да нет, ты не понял, - принялся успокаивать его Новокрещенов, как бы невзначай крутя в руках мобильный телефон. - То ж поликлиника, не банк, что там брать? - и склонившись к уху автовладельца, пояснил доверительно: - Я, слышь, жениться хочу. На докторше тамошней. Вот, кента прихватил - вроде как свата. Ну и... решили мы тачкой твоей пыль в глаза подпустить. Понимаешь?
      - Стольник! - решительно оборвал его водитель.
      - Экий ты, братан... - покривился Новокрещенов.
      - Пятьдесят сейчас и полтинник после, - стоял на своем владелец БМВ.
      - На, мздоимец, - сунул ему полусотенную Новокрещенов и добавил укоризненно: - Доверять надо людям, товарищ!
      - Х-ха! - развеселился водитель. - Сам, можно сказать, брачный аферист, а туда же... с нравоучениями. - И, скрежетнув коробкой передач, тронул машину.
      Через пару минут БМВ подрулил, пугнув двух старушек, к самому входу поликлиники и нагло втерся между машинами "скорой помощи". Ванька, выскочив первым, оглянулся вокруг, оценивая обстановку, и лишь после этого открыл заднюю дверь, выпуская Новокрещенова. Тот выбрался, потянулся, будто засидевшись в автомобиле, кивнул вальяжно шоферу - жди, мол, и прошествовал в поликлинику следом за бдительным, готовым в любую минуту присечь покушение на драгоценного босса, телохранителем. Ванька топал решительно, зыркая по сторонам, правда, выходило это у него как-то воровски, и Новокрещенов успокоил себя тем, что народ пока плохо разбирается в том, как надлежит вести себя персональным охранникам.
      В роскошной приемной центра Новокрещенов задержался чуток и, отыскав на дверях кабинетов табличку с нужной фамилией, ткнул в нее пальцем, спросив небрежно у секретарши:
      - У себя?
      Та, глянув на посетителя, на Ваньку, столбом замершего у входа, мигом оценила, сделала стойку и, включив селекторную связь, проворковала в микрофон:
      - Константин Палыч, к вам пациент.
      Потом, выпрямившись во весь свой обескураживающий рост, прошла, покачивая узкими бедрами в кабинет шефа, ввергнув и без того напряженного телохранителя Ваньку в еще больший столбняк.
      - Рот закрой, - шепнул ему сурово Новокрещенов, и Ванька, исполнив команду, так лязгнул зубами, что секретарша оглянулась в недоумении.
      - Ну. Ну... я жду, - поощрительно кивнул ей Новокрещенов, и она скользнула в кабинет врача.
      Ванька, закатив глаза, изобразил обморок, а Новокрещенов показал ему кулак и принялся расхаживать по приемной, морщась досадливо и демонстрируя, что ждать он не привык.
      Когда секретарша вернулась и пригласила посетителя в кабинет, Новокрещенов окончательно решил, что предстанет перед целителем в роли классического, запечатленного в сотнях анекдотов "нового русского", эдакого полукриминального бизнесмена средней руки, а потому с порога заявил развязно:
      - Привет лекарям!
      - Э-э... Что вы сказали? - растерялся хозяин кабинета.
      - Ну ты, братан, даешь! - снисходительно хохотнул пациент. - Чо, глухой, что ли? А еще врач.
      Доктор поднялся и, протянув руку, глянул на вошедшего, прицениваясь.
      - Константин Павлович Кукшин, член академии нетрадиционной медицины, директор центра, и прочая, прочая. Чем могу быть полезен?
      - Академик - это клево! - восхищенно причмокнул Новокрещенов и плюхнулся без приглашения в кресло для посетителей. Положил правую руку на стол, постукивая вызывающе аликовым перстнем-"болтом". - Я, дело пропитое, когда на зоне был, тоже медицину изучал. Ну, мастырки там разные, как от работы закосить чисто, какие колеса для кайфа схавать... Это хорошо, что ты такой крутой доктор. Мне авторитетный лепила нужен, чтоб, значит, с понятиями.
      - А что стряслось? - участливо осведомился Константин Павлович.
      Новокрещенов доверительно нагнулся ближе к нему, растопырив пальцы, указал на грудь, чуть ниже золотой цепи.
      - Вот здесь, присекай, давит. Так вот вздыхаю... - Новокрещенов набрал полные легкие воздуха, раздул щеки, потом выдохнул резко, сметя какие-то бумажки со стола, ткнул себя пальцем в левый бок. - А когда выдыхаю - сюда отдает.
      - М-мда... - сочувственно кивнул Кукшин.
      - Нет, ты слушай! - Новокрещенов прихватил его за лацкан белоснежного, хрустнувшего крахмально халата. - Короче, я прикинул туда-сюда - ну, думаю, тубик поймал? Пошел к этим... Ну, которые туберкулез лечат...
      - Фтизиатрам, - подсказал Константин Павлович.
      - Точно! В туберкулезный диспансер!
      - И что? - живо заинтересовался врач.
      - Да козлы они все, в натуре, а не доктора. Просветили на рентгене и ниче не нашли. А я знаю, чо у меня тут. Вот тут, во, - он опять указал растопыренными пальцами на грудь.
      - И я знаю! - торжественно объявил Константин Павлович, откинувшись удовлетворенно на спинку кресла, подальше от цепкой, как клешня краба, пятерни посетителя. - Вы только вошли, я глянул - а у вас аура такая... зеленоватая, с бурым облачком.
      - Да-а? - вытаращил испуганно глаза Новокрещенов. - И чо это, в натуре по-твоему, док?
      - Нет, любезный. Вы сначала скажите, что сами у себя подозреваете. Это, знаете ли, крайне важный для диагностики момент. Организм как бы сигнализирует мозгу об опасности, предупреждает.
      - Ну атас! - восторженно воскликнул пациент. А потом, посерьезнев, сказал шепотом, для чего-то оглянувшись по сторонам. - Я так думаю, док, что рак у меня.
      Константин Павлович впился в посетителя долгим, гипнотическим взглядом, а потом, вздохнув, пробормотал:
      - О, санта симплицитас!*
      - Чего-о? - напряженно переспросил Новокрещенов.
      - Увы, - скорбно склонил голову доктор. - Мне остается лишь подтвердить вашу догадку.
      Новокрещенов вздрогнул, сверкнув печаткой, стукнул кулаком по столу.
      - Во, бля! Ну невезуха, а?! Тока-тока зажил по-людски - коттедж отгрохал, тачку с наворотами купил, бабок - как грязи, авторитет у пацанов все есть. Живи, радуйся! Все ништяк! Каждый день - праздник! И на тебе... Ну, в натуре... Я еще, дело прошлое, док, раньше присек - не к добру мне такая жизнь катит. И точно! Что ж теперь, в расцвете молодых и творческих сил - в ящик сыграть?!
      - С такой опухолью, как у вас... Вы уж извините за откровенность, замялся доктор, - но мой принцип - говорить пациенту правду, какой бы горькой она не была... Это знаете ли, мобилизует... Я имею в виду организм... Так вот, с опухолью такого типа и локализации вас ждет прямая дорога - ад патрес.
      - В ад, что ли?!
      - Нет, это я в другом смысле. Ад патрес в переводе с латыни означает: к праотцам.
      - К каким еще отцам... твою мать?! - взорвался Новокрещенов, опять грохнув по столу Аликовой печаткой. - Ты можешь, в натуре, человеческим языком говорить? Без этих ваших медицинских примочек?
      - К праотцам означает - к предкам, - доброжелательно улыбаясь, пояснил Константин Павлович. - На тот свет. Но! - доктор торжественно простер холеную руку над головой ошарашенного пациента, будто благословляя. - Но вам повезло, милейший. Вы обратились туда, куда следует. Ко мне!
      - И чо? Поможете? - с надеждой встрепенулся пациент.
      - Обязательно, - кивнул ободряюще доктор. - Однако есть в этом деле некоторое... Кондицио сине ква нон...
      - Кондиционер... чего? - изумился Новокрещенов.
      - Ах, друг мой, это опять бессмертная латынь. Язык ученых и древних магов... Философский камень, эликсир жизни... - доктор мечтательно закатил глаза, потом встрепенулся, очнувшись. - Так вот я и говорю, голубчик. Есть одно непременное условие, при котором и наступает полное исцеление. - И потер друг о друга большой и указательный пальцы.
      - Бабки! - радостно догадался пациент.
      - Да, друг мой. Деньги. Или, как вы изволили выразиться, бабки. Увы, отечественная бесплатная медицина лечит, но редко излечивает.
      - Скока? - посерьезнев, деловым тоном прервал его Новокрещенов.
      Константин Павлович скромно потупил взор.
      - Много...
      - Ты, короче, не крути, - возмутился пациент. - Давай конкретно!
      - Десять тысяч.
      - Рублей?
      Доктор опять улыбнулся, пояснил отечески несмышленышу:
      - Долларов, голубчик, долларов. Или, как принято выражаться в ваших кругах, баксов.
      Новокрещенов облегченно выдохнул, отмахнулся пренебрежительно.
      - Деньги, док, говно. Ты их получишь. Главное, чтоб от лечения твоего понт был.
      - Понт - будет! - торжественно приложил к сердцу ладонь доктор. - Как говорится, мамой клянусь!
      - Во, наш человек! - возликовал посетитель, а потом вдруг прищурился хитро. - Ты мне, короче, тока одно растолкуй. Где, в натуре, гарантия, что ты, лепила, мне тут сейчас мозги не впариваешь? А вдруг бабки хапнешь, а делов не сделаешь? И я крякну через какое-то время? Мне, бля буду, баксов не жалко, я этой зелени скок хошь настригу. Но я не люблю, чтоб меня за фрайера держали. Учти, док, тот, кто меня кинет, три дня не проживет!
      Константин Павлович, скорбно вздохнув, выдвинул ящик стола, достал оттуда тощую глянцевую папочку, протянул посетителю.
      - Знакомьтесь. Это отзывы о моих методах лечения ведущих клиник Москвы и нашей области. Вот, извольте, - он опять забрал папочку, пошелестел бумагами в ней, выбрал одну, с золотым тиснением, показал Новокрещенову, ткнув тонким пальцем в четко отпечатанные на лазерном принтере строчки. Вот, прочтите. Уникальный метод... Не имеет аналогов в мировой практике... Чудодейственный эффект рассасывания опухолей... Ну и так далее.
      - Не, док, это все фуфло, - вернул папочку, не читая, Новокрещенов.Сейчас техника такая, что любую ксиву сбацать можно, а внизу - подпись президента Путина. Я, если хочешь, на своем ксероксе тебе долларов накатаю не отличишь. Ты мне человечка покажи, которого вылечил. Я пацанов пошлю, они с ним потолкуют.
      - Экий вы... - досадливо поморщился доктор.
      Новокрещенов оскалился в ухмылке, заявил гордо:
      - А ты бы со следаками столько, сколько я в свое время, набазарился да насобачился, небось тоже ни бумажкам, ни подписям не поверил. Человек человеку - волк!
      - Гомо гомина люпус эст! - грустно перевел поговорку на латынь Константин Павлович и, покопавшись в содержимом папочки, протянул несколько бумажных листов. - Вот, Фома вы неверующий! Это благодарственные письма пациентов, излеченных моим методом. А вот - отзывы профессора, заведующего кафедрой онкологии нашей медицинской академии, подтверждающие результаты лечения после тщательных клинических исследований.
      - Ништяк! - удовлетворенно забрал бумаги Новокрещенов. - Я это с собой возьму. Покажу пацанам. Они у меня, в натуре, столько лечились, что сами теперь заместо профессоров. С ходу просекают, какие колеса глотать, а какие, например, по вене можно пустить. А может, и к этому... заведующему кафедрой наведаемся. Если он тебя рекомендует - так пусть, в натуре, за базар отвечает.
      - Конечно, конечно. Если сочтете необходимым, можете лично поинтересоваться у профессора Демкина, как он оценивает мой метод. Он ведущий онколог управления здравоохранения...
      - Если все путем окажется, лечиться сразу начнем? - пряча бумаги в нагрудный карман, уточнил Новокрещенов.
      - Когда вам будет угодно. Хоть завтра.
      - А бабки кому платить?
      - Мне. На первом сеансе.
      Доктор встал из-за стола, давая понять, что разговор закончен, и, пожимая на прощанье руку пациента, сказал величественно:
      - Абсолво тэ...*
      - Ну, вы, док, в натуре, и скажете... Я прямо хренею от этой ботвы!
      - Наука! - важно заявил Константин Павлович. - Не каждому дано ее понять...
      Проводив пациента до двери кабинета, доктор стрельнул глазами в сторону Ваньки, подобострастно вытянувшегося перед Новокрещеновым, и предупредил со значением:
      - Вы с началом лечения не затягивайте. Болезнь прогрессирует стремительно.
      Выходили из поликлиники тем же манером. Телохранитель бдительно крутил головой, босс шествовал важно, а перенервничавший водитель БМВ, продолжавший, судя по всему, подозревать в своих пассажирах бандитов-налетчиков, едва завидев их, завел двигатель, так что прильнувший к окну Константин Павлович мог воочию убедиться, что у него побывал не простой, а известный в определенных кругах пациент.
      Впрочем, и без этой заключительной демонстрации Новокрещенов был уверен, что роль богатого дурака, вбившего себе в голову и уверенного в наличии у него смертельной болезни, вполне удалась ему. Настолько, что алчный доктор даже комедии не стал ломать, назначая хоть какое-то предварительное обследование простака. А вот Фимку обследовали. И, якобы, выявили рак желудка. Который после ее смерти патологоанатом не обнаружил...
      И еще одно поразившее его открытие сделал Новокрещенов. Он понял вдруг, что ему понравился созданный им самим образ денежного парня, раскатывающего с телохранителем на БМВ и способного запросто отстегнуть десять тысяч долларов на лечение несуществующей, в общем-то, болезни. Черт! Это ж сколько, если в рублях пересчитать?.. Да ему таких денег до конца жизни не видеть! Ну, смотри, целитель хренов... Поторопилась Фимка, поверила проходимцу. А какая забойная статья в газете могла бы получиться! Врач ставит пациенту липовый диагноз и сам же лечит от мнимого недуга. И очень недешево, между прочим. Сенсация! Вот к чему женская непоследовательность, повышенная эмоциональность приводят.
      "А вообще-то, если с другой стороны взглянуть, - думал Новокрещенов напряженно, - умеют же люди устраиваться! Кто-то из докторов инфаркты ранние зарабатывает, за копеечное жалование по этажам настаясь, болезных, из которых многие сытнее и здоровее самих докторов оказываются, пользуют. Другие лекарства дорогие по поручению торговых фармацевтических фирм за проценты комиссионные пациентам впаривают. Третьи и вовсе наркотиками приторговывают. Сажают бедолаг на иглу, а потом лечат. А этот Кукшин вон какой бизнес развернул!"
      Дома Новокрещенов принялся изучать ксерокопии дипломов главного врача "Исцеления". Все это была явная липа - не в смысле того, что дипломы были поддельными, нет. Просто свидетельства о присуждении званий "народный академик", "доктор экстрасенсорики", "профессор психологических наук", которых удостаивался Кукшин, выдавались крайне сомнительными организациями, вроде Академии народной медицины, Европейского конгресса оккультных наук черной и белой магии, Всемирного института исследований паранормальных явлений и прочее. Красиво напечатанная золотом на дорогой мелованной бумаге дребедень.
      А вот отзывы о психотерапевтическом методе лечения злокачественных новообразований, разработанном кандидатом медицинских наук К.П. Кукшиным, походили на настоящие. По крайней мере, под одним из них стояла подпись доктора медицинских наук, профессора, заведующего кафедрой клинической онкологии Михаила Иосифовича Демкина.
      В своем отзыве он подтверждал, что из десяти представленных ему больных, страдавших ранее злокачественными новообразованиями различной локализации в последней, неоперабельной стадии, у всех десяти после проведенного психотерапевтического лечения по методике доктора Кукшина наступила ремиссия, и в момент обследования на кафедре онкологии все они являлись практически здоровыми людьми.
      Правда, подобная справка-"отзыв" могла бы удовлетворить разве что недалекого "нового русского", которого с таким неожиданным для себя артистизмом изобразил давеча Новокрещенов. Ибо любой врач-лечебник, не говоря уже о заведующем клинической кафедрой, прежде всего должен был бы поинтересоваться, где и кто диагносцировал рак у представленных Кукшиным и излеченных якобы по его методике больных.
      Чтобы окончательно удостовериться в своих выводах, Новокрещенов решил навестить престарелого, но не оставившего тем не менее кафедры профессора, чьи лекции Новокрещенов слушал еще четверть века назад.
      Кафедра, обучавшая студентов-медиков премудростям лечения злокачественных опухолей, располагалась в здании областного онкологического диспансера. Всякий раз попадая на кафедру онкологии, Новокрещенов впадал в депрессию. Такой безнадегой веяло здесь от всего - от серых, анемичных лиц пациентов, источаемых смертельным недугом, от наигранной до циничности жизнерадостной бодрости здешних докторов, смирившихся уже с обреченностью своих больных. И впрямь, если сочувствовать каждому, кто проходил через их руки, сопереживать, впадать в отчаянье от бессилия предотвратить неизбежный конец, можно сойти с ума.
      Сообразно бедности нынешней медицины, профессор обитал в тесном кабинетике без приемной и секретарши. Решительно распахнув дверь, Новокрещенов оказался один на один с пожилым - да что там пожилым, старым, и ужасно дряхлым человеком. Напрягая подслеповатые, выцветшие до мертвой васильковости глазки, он смотрел на вошедшего. Потом водрузил на лысый, делающий его похожим на ископаемую рептилию, иссохший череп крахмально-белый колпак, надел на нос тяжелые старомодные очки с толстенными линзами и заговорил хрипло, с одышкой сердечника:
      - Что вам угодно? Консультации платные...
      - Знаю, господин профессор, - кивнул несколько обескураженный его древностью Новокрещенов и, не выдержав, поинтересовался: - Сколько?
      - Сто рублей! - резко, с вызовом взвизгнул профессор и зачем-то хлопнул по столу сухонькой обезьяньей ладошкой. Новокрещенов пошарил в нагрудном кармане, достал сотенную купюру, протянул Демкину. Тот схватил и торопливо спрятал в шкатулку из потертого, заплесневелого малахита, глухо стукнув при этом тяжелой, как у гробика, крышкой.
      - Слушаю вас.
      - Э-э... - замялся Новокрещенов. - Дело, господин профессор, в следующем. Я был на приеме у доктора Кукшина... В этом, как его... центре коммерческой медицины...
      - Кукшин прекрасный врач! - скрежетнул профессор.
      - Да, возможно. Но... я из милиции...
      Демкин приподнял очки, попытался сфокусировать взгляд на посетителе. Но не сумел и опять прикрылся толстыми линзами.
      - Я следователь... по особо важным делам, - врал Новокрещенов. Расследую дело в отношении мошенничества. Постановка пациентам ложного диагноза с последующим вымогательством у них крупных сумм денег... Вы понимаете, о чем я?
      - Нет, - отрезал профессор. - Я, любезный, человек старой закалки. И в коммерческих делах ничего не смыслю. У меня, между прочим, партбилет в сейфе. Вот здесь, - он указал на громоздкий, выкрашенный половой коричневой краской металлический ящик. - Медицина должна принадлежать народу!
      - А как же... платные консультации? - искренне изумился Новокрещенов.
      - Это - интеллектуальный труд! Я, э-э... пролетарий умственного труда!
      Новокрещенов покачал скорбно головой, потом опять пошарил в нагрудном кармане, вынул сложенный вчетверо листок, развернул, пододвинул ближе к профессору.
      - А вот здесь, гражданин Демкин, ваша подпись?
      - Что это? - подозрительно косясь на бумагу, откинулся в кресле профессор.
      - Ваш отзыв о методе доктора Кукшина. С помощью которого он облапошивает больных.
      Профессор поджал серые, бескровные губы, потом, подумав, отодвинул решительно листок, вскинул старческий подбородок.
      - В чем меня обвиняют? Да, я мог ошибаться. Наука, знаете ли, непредсказуема. Чистота эксперимента, и все такое прочее... За это не судят!
      - А репутация? - склонившись к нему, вкрадчиво поинтересовался Новокрещенов.
      - Она у меня безупречна! - отрезал старик.
      Новокрещенов нарочито-пристально посмотрел на него, взял "отзыв", медленно сложил, спрятал в карман.
      - Слушайте меня внимательно, господин профессор. Историю с доктором Кукшиным... Я и мое руководство.