Мать как следует закутала малыша, и они вышли в темноту. Пригород замолкал к ночи, лишь в непроглядном отдалении без устали лаял какой-то сверхбдительный пес. Они прошли по ступеням из плитняка. Впереди в слабом свете одиноких фонарей брезжил длинный тротуар вдоль широкой грунтовой дороги. Малыш, как всегда, шел впереди: задрав голову, он всматривался в черное небо.
      — А на той картинке не так. — Он внезапно обернулся к матери, и та чуть не споткнулась о маленькую фигурку. — Там нарисованы такие точечки. С такими острыми иголками,
      — А-а, вот ты о чем. Это очень старая книжка. Так изображали звезды. С лучиками.
      — Звезды? — Малыш не понял, он даже остановился. — Ты мне никогда об этом не рассказывала.
      Женщине не хотелось пускаться в длинные объяснения.
      — Еще расскажу. Завтра, когда включат день.
      — В той книжке написано, что день не включался, а наступал.
      — Это почти одно и то же. Вообще зачем ты взял эту книжку? Папа ее очень бережет, он будет недоволен, когда узнает.
      — Я сам ему скажу. Пускай он расскажет, раз ты не хочешь…
      Некоторое время шагали молча вдоль хмурых спящих домов, еле угадываемых в окружающем мраке. Но малыш не мог долго безмолвствовать.
      — И они — светились?
      — Кто — они? — Мать уже потеряла нить разговора, углубившись в свое. — Ах, звезды! Да, конечно же. Только света давали очень мало.
      — Меньше, чем эти фонари?
      — Гораздо.
      — Меньше, чем лампы в теплицах?
      — Куда там.
      — Меньше, чем дневные светипьники?
      — Ни в какое сравнение не идет. Малыш задумался.
      — И от них не было никакой пользы?
      Он привык к тому, что все вокруг так или иначе служило полезной цели, было на строжайшем учете — тепло и свет особенно.
      — Никакой, сынок, — рассеянно отозвалась мать.
      — Все равно… — малыш вздохнул. — Это, наверное, было красиво.
      — Не знаю. Уже давно нет тех людей, которые их видели. Там их было много.
      Она неопределенно махнула рукой в сторону тусклого зарева над горизонтом, в котором льдисто обозначались бессчетные прозрачные остовы теплиц. От светящегося облака уходил в зенит тонкий, еле различимый лучик. Слегка журчала вода — в теплицах включили дождь.
      — А что это? — Малыш спросил о лучике.
      — Это наш инверсионный след, — ответила мать механически.
      — Инве… инне..?
      — Этот след мы оставляем за собой, когда летим в пустоте.
      — Но мы же никуда не летим!
      Малыш рассердился. Он подумал, что его дурачат, такое случалось.
      — Тебе так кажется, малыш. На самом деле мы летим. С ужасной, огромной скоростью. Мы на это тратим почти всю свою энергию. И все, наверное, зря.
      В голосе ее малыш уловил привычную, сдерживаемую горечь — горечь взрослого человека.
      — Почему — зря? И зачем нам лететь? Нам ведь и так хорошо.
      — Нет, маленький. Мы улетели, чтобы спастись. Там, где мы были раньше, все должно было погибнуть — солнце, звезды, весь мир, все-все.
      — О-о! Мы вовремя убежали?
      — Да, малыш. Но теперь у нас на исходе энергия. А нужно добраться во-он до того пятнышка. Оно называется Вторая метасистема.
      Мальчик увидел над кровлей дома бесплотное струение света.
      — Мы на полпути туда. Вся наша энергия уходит на движение — вот почему вокруг так холодно и темно. И теперь некоторые люди думают, — а может, не надо вообще лететь?
      Женщина вдруг поймала себя на том, что рассказывает сыну о серьезных, малопонятных вещах.
      — Они говорят — давайте прекратим ускорение, нам все равно не достичь светового порога. Давайте сделаем небольшое солнце, вроде того, что взорвалось там. Его хватит на тысячи лет. Поживем как люди, а не как кроты.
      — Солнце? Это, наверное, хорошо?
      — Хорошо, сынок, но тогда мы не долетим. То есть долетим, но слишком поздно. Солнце выгорит, и здесь, на Земле, тоже все остынет. И туда долетит одна лишь мертвая ледышка.
 
 
      Светлое пятнышко все так же неотступно стояло в высоте.
      — А там?
      — А там прекрасно, малыш. Это молодая вселенная, полная ослепительных, горячих звезд. Мы выберем себе хорошее солнце, с привольными зелеными планетами, будем жить там, позади останутся эти столетия тьмы. Мы не погибнем…
      Голос матери прервался. Вдали, в смутном проеме надземной станции показалась мужская фигура. Мальчик припустил к ней и повис на шее.
      — Пап, мама мне все рассказала! Ты, наверное, ничего не знаешь. Мы все летим! К звездам! Энергии не хватает!
      Отец посадил мальчика на плечи и улыбнулся жене.
      — Не забивай голову ребенку. В семье достаточно одного сторонника движения.
      Но малыш был переполнен только что узнанным.
      — А когда мы долетим, па? Когда?
      — Когда ты станешь большим. — Шум дождя в теплицах резко прекратился. — Если только хватит пороху. Если придумаем, как из всего этого выкрутиться.
      — Придумаете. — Малыш свято верил в отца и его товарищей. Муж и жена невесело улыбнулись.
      — Не уверен. И тогда вся надежда на тебя, малыш. Уж ты-то не подведешь!
      Отец шутил, как всегда. Но мальчик уловил что-то, — а может, ему показалось, — что-то вроде отчаянной, глубоко запрятанной надежды в голосе сильного, большого человека. И посмотрел на пятнышко света новым взглядом, как бы оценивая расстояние, которое еще надо пройти.
      Только не останавливаться на полпути! Не теряться, не растрачивать сил впустую! Дальше, к звездам!