Евгений Филенко
      ЗВЕЗДНОЕ ЭХО
      "Всякий раз, как ребенок выбрасывает
      игрушку из своей колыбели, он вызывает
      возмущение в движении всех звезд во
      вселенной."
      Джеймс Джинс.
      ...Для планеты Роллит, издревле известной во всей цивилизованной вселенной как "Жемчужина Мироздания", настала пора тяжких испытаний. Чудовищные по силе катаклизмы раздирали ее изнутри, круша в щебень некогда величественные горные хребты, обращая в зловещие пепелища зеленые ковры бескрайних лугов, выплескивая гигантскими волнами на хрустальные города побережий прежде ласковые воды лазурных морей. Тучи пыли и гари скрыли за собой бездонную бирюзу небес, и чистый кристалл солнца изредка пробивался сквозь них багровым глазом Беды. Роллитяне толпами покидали разрушенные города, унося с собой уцелевший скарб, в надежде обрести спасение в просторных долинах, но находили одни лишь изрытые трещинами, вздыбленные землетрясениями пустыни, да болота, кишащие всползшей из растревоженных недр ядовитой нечистью. По прекрасным когда-то, а ныне мертвым, подсвеченным огнями пожаров, искореженным непрекращающимися подземными толчками улицам рыскали хищники-трупоядцы. Древняя цивилизация роллитян уходила в прошлое. Лишь горстка ученых, замуровав себя в бронированных стенах орбитальных лабораторий, обреченно и самозабвенно запечатлевала в памяти холодных машин каждый миг разворачивавшейся трагедии. Никто и не помышлял о том, чтобы доискаться причин рока, поразившего "Жемчужину Мироздания". Всеми руководил один порыв: сохранить знание, хотя бы крупицы его - с тем, чтобы донести до других, которые придут сюда позже, зловещее предупреждение... О чем? О какой беде, подстерегающей мирные, идущие прямыми дорогами к совершенству, разумные расы?
      Быть может, те, другие, найдут ответ.
      А на дальних орбитах, выжидая свой час, не торопя событий, уже замерли галактические стервятники - звездолеты таинственной, враждебной всему доброму и светлому, коварной и злобной империи Моммр...
      Колобов нервно перевернулся с боку на бок, но ощущение неудобства не прошло. Ему было тяжко. Мешали руки, мешали ноги, сковывала движения постылая грудная клетка, колом застрял в организме чертов позвоночник. И лучше не вспоминать было о черепе, словно в насмешку гарротой стянувшем непомерно разбухший мозг. Во рту было то ощущение, о котором покойный дед Колобова мудро говаривал: "Будто медведь нагадил".
      Спихнув с лица многопудовое одеяло, Колобов удумал было позвать жену Цилю, но трудно вспомнил, что третьего дня уехала она в отпуск, на юг. И если следовать элементарной логике, то окажись Циля дома, уж наверняка не было бы прошлого вечера. Эта мысль радостей жизни ему не добавила. Она могла предвещать лишь то, что в холодильнике нет желанной бутылочки минеральной воды "Арзни", даже и не пахнет ледяной простоквашкой в банке из-под съеденных намедни соленых огурчиков... пряных, при чесночке и перчике... в ядерном рассольце...
      Колобов тихо застонал и разлепил неподъемные веки. Ему тут же захотелось смежить их вновь и по возможности не прибегать к новой попытке созерцания действительности никогда. Ну хотя бы до приезда Цили.
      Из этой суровой действительности на него надвигалось полное укоризны аскетическое лицо Дедушева.
      - Вий чертов, - сказал Дедушев. - Убить бы тебя за твои дела.
      Колобову стало запредельно плохо и жаль себя.
      - За что? - прошелестел он, чуть не плача. - За какие дела?
      - Ну что ты с собой творишь! - с озлоблением воскликнул Дедушев. - Ты ведешь безобразный, похабный образ жизни! Стоило жене исчезнуть - и ты словно с цепи сорвался!
      Колобов с натугой приподнялся на своем одре.
      - Тебе этого не понять, - уже связно произнес он. - Ты никогда не был женат. И не будешь. Такие, как ты, обречены на вечную свободу. Но они же ни хрена в этом деле не смыслят! Помнишь фильм "Это сладкое слово - свобода"? Не про тебя. Ты, Дед, раб своей свободы, мученик ее. Бедолага.
      - А ты что же подался в невольники?
      - И этого тебе не понять. Как сказал мудрец, что имеем - не храним, потерявши - плачем. Дай закурить, а? Там, на столе.
      - Не дам! - снова озверел Дедушев. - А вот в морду дам, и с удовольствием!
      - Н-ну! - слабо изумился Колобов, подобрал как сумел прихотливо переплетенные конечности и почти сел. - А как ты это сделаешь? Кулаком или чем?
      - Уж чем придется. Лучше вставай, не зли меня!
      Дедушев был одержим идеей хоть как-то изменить мир к лучшему. Будто мир и так не хорош! Например, изобрести нечто этакое, способное осчастливить всех. Или пусть не всех, но многих. На худой конец, в масштабах родного города, где родился, вырос и обречен был умереть непризнанным. Надо отдать ему должное: он боролся за счастье окружающих, не щадя ни окружающих, ни себя. С этим приходилось считаться.
      - О, господи, - Колобов обхватил руками голову. - Ты что же, меня воспитывать пришел? Почти тридцать лет ты преследуешь меня своими рацеями. Будто я преступник какой, алкоголик или, там, гуляю безбожно. Тоже мне, прокурор!
      - Я не прокурор, - промолвил Дедушев грустно. - Я твоя совесть.
      - Ну и видок у нее, голубушки, - огрызнулся Колобов. - Брюки бы, что ли, погладила с прошлого сезона, или ботинки бы почистила. А лучше новые бы купила.
      - Ты на себя посмотри! - парировал тот.
      - Не хочу. Вот умоюсь, щетину сниму, кофейцу вдену - тогда и посмотрю. И тебе покажу в назидание.
      - Что ты делал прошлым вечером и ночью?
      - Не надейся. Никакой клубники. Зашел в гости к Бабьеву, а там как раз четвертого искали для пульки. Ну, и расписали мы ее, родимую. Естественно, пивка трахнули попутно, в меру.
      - С ведерко, - добавил Дедушев. - Послушай, Колобок, а тебе никогда не хотелось вместо пульки этой дебильной почитать хорошую книгу? По дому что-нибудь сделать? Вон у тебя плинтус отошел, кран течет на кухне. Замок на двери закрывается через раз, зато открывается на любой тычок.
      - Поспорил бы я с тобой, - поморщился Колобов. - Насчет пульки-то. Большого потенциала времяпровождение. Не хуже шахмат! Да голова трещит. Замок я, разумеется, починю. Авось по утрам не доведется видеть твою скисшую вывеску. А книги... Что их читать? Много уж очень пишут, заумно, всего не перечтешь, а что прочтешь - не поймешь.
      - Так думать же надо читаючи! Головой, а не хребтом, как бронтозавр. И вообще думать полезно. Вот ты вчера трешницу в преферанс оставил...
      - Ни фига, только рубль!
      - Неважно. В общем, время ты попусту растранжирил псу под хвост, драгоценное свое жизненное пространство урезал. Да еще накурился под завязку, пивом дурным пропитался, а утром встать без посторонней помощи не можешь. Ведь твоему организму, Колобок, такие кувырки уже противопоказаны, ресурс-то повыработан.
      - Что тебе за дело до моего ресурса? За свой беспокойся!
      - Не мне одному дело. И некоторым другим.
      - Кому это "другим"? - насторожился Колобов.
      - Тебе ничего не говорит такое слово - Роллит?
      - Лекарство какое-нибудь, - осторожно предположил Колобов.
      - Отнюдь, - прокряхтел Дедушев, с натугой водружая на прикроватный столик некий агрегат, весьма схожий с донельзя ободранным и раскуроченным портативным телевизором. - Понимаешь, Колобок, задумался я как-то о причинно-следственных связях...
      - Сразу видно: не о чем человеку думать, - съязвил Колобов.
      - Долго думал, все утро, - продолжал Дедушев, не реагируя. - И вдруг понял, что все в нашей вселенной накрепко увязано. То есть ничего нельзя сделать без последствий космического масштаба!
      - Еще бы, - не унимался Колобов. - Вот я ночь не спал - зато полдня продрых, благо выходной.
      - А связи-то непростые! Они ох какие сложные, от атома к атому, да лавиной - от атома к звезде. Как эхо в горах: ты крикнешь из баловства, а со склона оползень стронется, целое селение в пудру сотрет. Так и во вселенной: тянутся нити, перекрещиваются, сплетаются в сеть. Дернешь за одну - звезда качнется. Звезда качнется - Галактика дрогнет!
      - Что-то не пойму, при чем здесь я.
      - А при том, что я сконструировал прибор, который эти нити отслеживает. И выдает на телеэкран визуальную информацию с другого их конца. И знаешь что получается?
      - Что?
      - То, что все мы - каждый человек на нашей планете - связаны этими ниточками с целыми галактическими объектами. Со звездами, с шаровыми скоплениями, с туманностями! Причем каждый наш поступок проецируется на соответствующий объект и влечет за собой изменение в его состоянии. Я же тебе говорю: эхо, только не горное - звездное!
      - Подожди, - Колобов помотал дурно соображающей головой и скривился: мозг больно застучал о черепную коробку. - Выходит, что же? Я поднял руку - а там, в Галактике, катаклизм? Я чихнул - а какая-то звезда, про которую я и не слышал ни разу, пятнами покрылась?!
      - Примерно так, - согласился Дедушев. - Ну, если ты руку поднимешь, ничего особенного не произойдет. Вот если ты руку эту сломаешь - нехорошо будет. А теперь представь, как аукнулось твое вчерашнее похождение планете Роллит, с которой ты, злодей, завязан!
      - Роллит, - пробормотал Колобов. - А где это?
      - Зачем тебе знать - где? - рассердился Дедушев. - Не задавай вопроса - где, спрашивай - как!
      Он ткнул пальцем в затерянную среди переплетений проводов кнопку, и экран мгновенно, без предисловий, заволокло черным дымом, сквозь который прорывались языки багрового пламени.
      - Ой, блин, - сказал Колобов растерянно. - Как же там жить-то?
      ...Силы Соединенного Разума Галактики услышали зов гибнущей планеты слишком поздно, чтобы вмешаться в раздирающие твердь "Жемчужины Мироздания" процессы: пусть не погасить - хотя бы ослабить взбунтовавшуюся стихию. Но и теперь, когда разрушение зашло чересчур далеко, не все еще было потеряно. На огромных звездолетах тысячепарсековыми прыжками к агонизирующему миру спешила помощь. Пища, медикаменты, саморазвивающиеся из эмбрионов временные жилища, генераторы энергии - все это в сопровождении добровольцев-специалистов, готовых пожертвовать собой во имя спасения братьев по разуму.
      Но на подходах к окутанной дымом и пламенем планете Роллит спасатели были вынуждены остановиться. Они натолкнулись на мощную, почти непреодолимую преграду - барьер из силовых полей, воздвигнутый пришельцами из империи Моммр. Стервятники не хотели, чтобы кто-то посягал на их добычу.
      Откуда возникла эта цитадель мрака - никто не знал. Не было известно ни единого случая благоприятного исхода контакта с имперцами - все встречи заканчивались неспровоцированными нападениями, гибелью одной стороны или бегством другой. Ходили слухи, что была это странная, противоестественная раса полулюдей-полуроботов, запрограммировавшая себя на уничтожение всего немоммрского, существующая по жутким законам воплощенной в реальность формальной логики. До открытого противоборства дело пока не доходило - с могуществом Разума нельзя было не считаться. Но и Моммр не стояла на месте, тайно, скрытно наращивая свою мощь, чтобы однажды бросить вызов остальной вселенной.
      Неужели настал этот страшный миг?
      Если в Галактике разразится война, никто уже не придет на помощь роллитянам. Не до отдельных планет будет, когда речь зайдет о судьбах целых звездных систем.
      Как, из каких сокровенных источников черпала империя Моммр свою злую силу? И что можно предпринять для ее скорейшего обуздания? Да и возможно ли это теперь вообще, перед лицом катастрофы на Роллит?..
      Ровно в семь часов внутри безотказного, давно и тщательно отлаженного организма Олега Олеговича Вольфа сработал невидимый, но раз и навсегда заведенный будильник. И хотя был выходной, не имело никакого смысла отступать от изначально установленного распорядка дня - да и всей жизни.
      Не вставая, Вольф сделал несколько дыхательных упражнений из арсенала всемогущей йоги. Затем поднялся, накинул махровый халат и прошествовал в ванную. Смахнув с красивого, мужественного лица остатки сна, вернулся в спальню - настал черед гантелей и эспандера. На четвертом десятке Вольф продолжал соблюдать себя в полном порядке. После получасовой гимнастики последовали холодный душ, обтирание жестким полотенцем для стимуляции кровообращения и еще несколько йоговских асан - против единственно досаждавшей Вольфу близорукости. Стоя перед зеркалом и снимая бронзовым станком со щек пену, Вольф спокойно изучал себя - это было не самым нежеланным его времяпровождением. Ни морщин на высоком, с залысинами, лбу, ни седины в ровно уложенных прядях волос. Впереди еще три-четыре десятилетия полноценной творческой жизни. Несколько публикаций, монография, докторская диссертация. Затем - перевод в Москву, лаборатория в институте или, чем черт не шутит, директорство. Биография Вольфа напоминала ему, да и окружающим, вектор, устремленный в будущее, не подверженный ни отклонениям, ни даже случайным возмущениям. Житейские соблазны, пустое времяпровождение, пресловутый "прекрасный пол" - все тлен, все избыточная информация. Следовательно, вектор Вольфа несся мимо.
      В крохотной кухоньке Вольф сам приготовил себе чай и бутерброды. Сам же и съел. Сам же и вымыл посуду. Затем, сбросив халат, облачился в изысканный финский костюм и не упустил надеть галстук, хотя и знал, что на улице самый летний зной. Посмотрел на часы - без четверти девять. Он как раз поспевал к открытию публичной библиотеки. Подобрал в прихожей заблаговременно уложенный атташе-кейс, проверил перед зеркалом центровку галстучного узла и аккуратность пробора. Опустил на глаза забрало темных очков с диоптриями. Полный порядок.
      На лестничной площадке Вольф едва не столкнулся с соседкой сверху. Звали ее, кажется, Анжелика - нелепое, заимствованное из дешевой беллетристики имя, свидетельствовавшее о духовной бедности родителей. Но сама Анжелика была хороша, пусть даже и с легким налетом вульгарности - чуть гуще тени на веках, чуть больше помады на губах, чуть сильнее беспорядок в прическе, чем того требуют каноны актуальной моды. И шифоновое платье чуть короче, нежели подобает замужней женщине. Хотя и молодой, красивой и бездетной. А муж Анжелики, неопределенных занятий субъект по фамилии Медведков, был пьяница и бытовой дебошир. Вероятно, руку на жену не раз поднимал. Мстил ей за красоту? Вполне в его духе.
      Анжелика вскинула взгляд колдовских зеленых глаз на Вольфа, и тому почудилось в них нечто вроде просьбы. О чем? Он не знал. Губы Анжелики шевельнулись, прошелестев невнятное приветствие, и застыли, как если бы она вдруг задумалась, не заговорить ли с этим холеным, благополучным, живущим в недоступных для нее сферах науки мужчиной, словно сошедшим с киноэкрана на не так чтоб очень опрятную лестничную клетку. Но они не были коротко знакомы, и поэтому сработали условности подъездного этикета: Анжелика молча отвела глаза.
      Вольф посторонился, пропуская женщину, и чуть кивнул. В его налаженной, настроенной на десятилетия душе-программе наметился небольшой непредвиденный сбой. Но Вольф легко подавил его в зародыше. Если когда-то он позволит собственной голове закружиться, то, разумеется, по поводу женщины из своего круга, чтобы гарантирована была полная общность интересов и увлечений. И, безусловно, свободной! Анжелика была чужда науке: она работала чуть ли не продавщицей в овощном магазине. И к тому же состояла в зарегистрированном браке, хотя Вольф и не мог одобрить образа жизни ее супруга.
      На улице он задержался, чтобы купить газету в киоске "Союзпечати". Пересчитывая сдачу, ненароком покосился на окна своего дома. Как странно - в одном из них, прижавшись к стеклу щекой, стояла Анжелика.
      - Врешь, - сказал Колобов без особой убежденности. - Ты все мне наврал. Я тут ни при чем. Это видеозапись. Или фирменный боевик, ты его с гадовских спутников снимаешь, говорят - уже можно.
      Он сидел за кухонным столом, слепо тычась носом в литровую чашку с кофе. Всклокоченный, весь в порезах - рука во время бритья ходила ходуном.
      - Дурень, - сказал Дедушев. - Где я возьму денег на видик? При моей-то зарплате!
      - А нигде. Ты сам его сделал из ворованных радиодеталей. А теперь врешь.
      - Хорошо, - Дедушев хлопнул ладонью по костлявому колену. Уговорил. Проведем эксперимент. Я оставляю свой телевизор включенным, а ты сейчас умышленно причинишь какой-нибудь ущерб своему бесценному здоровью. Или совершишь неблаговидный поступок. А потом мы вместе поглядим, что станется с Роллит. Не могу же я, в самом деле, в собственной, как ты полагаешь, видеозаписи предвидеть твои грядущие свинства!
      - Водки, что ли, напиться? - неуверенно спросил Колобов. - В холодильнике нет, а магазины сегодня закрыты. Или своровать что-нибудь?
      - Валяй. Своруй у меня кошелек, там десятка с мелочью.
      Дедушев развернулся задним карманом брюк в сторону Колобова и сделал вид, что не обращает на того ни малейшего внимания.
      - А как же эти чудики? - пробормотал Колобов. - Они же там совсем погорят.
      - То-то, осознал! А то не верил... Все только о себе и думаешь, а тут в твоих руках судьба целого мира!
      - Что же мне делать? Крылышки из кисеи ладить себе под лопатки? Стать активистом общества спасения на водах? Или организовать Союз борьбы с компьютерными играми в рабочее время? Пользуешься ты. Дед, моей доверчивостью и впечатлительностью! А мне и без тебя тошно.
      - Понятно, отчего. Во-первых, тебя совесть проснувшаяся гложет, а во-вторых, работает обратная связь. Ты взбаламутил роллитянам планету, а их страдания отраженным эхом будоражат твой организм. А как ты жил раньше, пока жена была дома?
      - Ну как, как... Нормально жил! Дом, работа, дом, работа. В общем, все так живут. Ну, в кино сходишь иной раз. На природу в выходные смотаешься... Скучновато, наверное.
      - Вот и роллитяне так же существовали. Ровно, стабильно, без взлетов, но и без закидонов. Их планета не стала для Галактики источником новых идей, научных открытий. Она была просто красивым курортным местечком.
      - Выходит, я неправильно жил?
      - А ты что же, всерьез полагаешь, будто от тебя есть какая-то польза? Оттрубил свое с восьми до семнадцати, поперекладывал в своей лаборатории бумажки, в сортире покурил, а кончил смену - рога в стену. Это тебе польза от такого способа существования, а не обществу. Ты сам залез в житейский тупик и целую планету туда же заволок. Попробуй на моей планете Идеант разразись катаклизм, они его живо в узду заберут, да еще к делу применят!
      - Что, и у тебя есть планета? - ревниво спросил Колобов.
      - У всех, - спокойно ответил Дедушев. - Я же говорю - все мы связаны со звездами незримыми узами родства. Только вот не чувствуем за собой ответственности. Вот как ты!
      - Я... - Колобов понурился. - Что я? Я-то уже того... Чувствую.
      Он сгреб со стола грязную посуду и понес в мойку. Его одолевали непривычно тяжелые, объемные мысли. О вселенной, о звездах и планетах. О судьбах цивилизаций.
      - Надо их как-то выручать, - сказал он в унисон своим думам. - Что бы тут этакое изобрести? А, Дед?
      - Курить брось, - посоветовал тот. - Кран почини. Плинтус прибей. Полы пропылесось. Живешь в некомфортных условиях, а у них там мантию лихорадит.
      Колобов сходил за разводным ключом.
      - А эта твоя Идеант, - сказал он. - Она далеко от моих?
      - Порядочно. Да только расстояние здесь не помеха. Если хочешь знать, идеантцы давно уж к твоим прилетели. И аморайцы. И найвиане это Веры Лисичук из техбюро планета.
      - Как же, как же. Комсомолка, спортсменка, просто красавица!
      - Не ерничай. Просто правильно живет девчонка, и планета у нее правильная. Так вот, все мы уже там. Только высадиться не можем.
      - Опасаетесь? - с неодобрением спросил Колобов.
      - Вовсе нет. Барьер там. Колобок. А за барьером - боевые звездолеты.
      - Чьи? - Колобов от изумления упустил на пол истрепанную прокладку. - Кто посмел?!
      - Есть такая пакостная сила в Галактике - империя Моммр. Темная сила. Живут по нелюдским законам. Для себя-то, наверное, тоже правильно, да только получается, что окружающим - во вред. Никто с ними не может договориться, а они не хотят. Думают, будто лишь они одни - истинно прогрессивная цивилизация, а все прочие - выродки. Вот они-то и дожидаются, когда Роллит выгорит дотла.
      - Все же я чего-то не понимаю, - сказал Колобов. - Ты говоришь, происходящее там - лишь проекция наших поступков на галактические процессы. Роллит, то есть я, допустим, гибнет. Идеант, то есть ты, спешит на помощь. Все как будто сходится: ты сидишь здесь и давишь на мою размягченную психику. Но почему там очутились какие-то найвиане?
      - Никаких парадоксов. Верочка Лисичук давно к тебе неравнодушна, это видят все. Кроме тебя, естественно, потому что ты слишком ленив, чтобы на работе думать о чем-то помимо обеда и получки. Вспомним: разве не предлагала она тебе вступить в общество любителей бега? А в турпоход на сопки не зазывала разве? А в театральный кружок?
      - Было, - вынужден был согласиться Колобов.
      - И заметь: все это не потому, что она вознамерилась отбить тебя у жены. Подобная мысль чужда ее нравственно цельной натуре. Просто ей невыносимо видеть, как ты, неплохой в общем-то, непотерянный мужик, тратишь себя по пустякам.
      - Дед, - вдруг встрепенулся Колобов. - А давай тебя на ней женим!
      - Псих! - обиделся тот.
      - А эти... как их?.. аморайцы? Они кто?
      - Твоя жена Циля.
      - Ну ты даешь!
      - А что тебе удивительно? Вот она уехала и сейчас там, на юге, вместо того, чтобы развлекаться на всю катушку, места себе не находит. Как-то тут ее ненаглядный, чем-то он сейчас питается, и кто же за ним, разнесчастненьким, приглядывает? И вообще у меня есть сильное подозрение, что она тебя элементарно любит.
      - Верно, - горделиво сказал Колобов. - Цилька у меня такая. Баба что надо. Тогда последний вопрос: кто стоит за этими гадами из империи Моммр?
      - Ни за что не угадаешь!
      - Неужто Бабьев? Сильно он вчера пасовал на трех тузах против меня.
      - Мелкая, ничего во вселенной не значащая планетка Шушуга, куда свозят всякий галактический хлам, если ему не найдется иного применения.
      - Ежикян? На техсоветах все время на меня тянет.
      - Газопылевая туманность без всяких перспектив на планетообразование!
      - Сдаюсь, - Колобов поднял руки кверху. - Не иначе, как сам шеф Пентагона.
      - Вольф.
      - Кто-кто?!
      - Вольф. Надежа наша и светило, без пяти минут доктор наук, обладатель самых твердых моральных устоев во всем нашем славном институте, да и в городе тоже.
      - Быть того не может! Он же такой положительный, что его в электролизе можно использовать вместо анода!
      - Вот именно. Недавно он имел беседу с директором о необходимости сокращения штатов и перехода на новую систему премирования. Предлагал в частности упразднить вашу лабораторию, свернуть тематику, а фонды передать на более перспективные разработки.
      - Но ведь если по совести, правильно же предлагал!
      - Неправильно, Колобок. Беда не в вашей тематике, а в том, что вы ее завалили. Ваша работа, доведи ее кто-нибудь до ума, ничуть не плоше того, чем занят Вольф. Но он будущего за ней не видит, не знает людей, которые бы ваш завал расковыряли. И поэтому не без оснований полагает, что его личная синица в руках полезнее вашего убогого заморенного журавля.
      - Вообще-то есть в нем что-то от автомата, - заметил Колобов раздумчиво. - Поговаривают, он никуда, кроме библиотеки, не ходит.
      - Ходит, - возразил Дедушев. - На теннисный корт. Полезно для здоровья, а здоровье нужно для реализации его, Вольфа, замыслов. Кто же, в самом деле, будет двигать науку? Не ты же, куряка и лентяй. Не мусорный же Бабьев, не Ежикян газопыльный. Он, Вольф.
      - Мом-мра, - с ненавистью сказал Колобов.
      Домой Вольф вернулся необычно рано. К его разочарованию, в ущерб традиционному распорядку библиотека оказалась закрыта на санитарный день. Что бы это могло значить - санитарный день в библиотеке? Травля книжных червей инсектицидами? Поголовная вакцинация обслуживающего персонала противостолбнячной сывороткой? Так или иначе, планы изучения текущей научной периодики пошли прахом. В плотном жизненном графике Вольфа внезапно образовалась четырехчасовая прореха.
      Он не торопясь избавился от прокаленного солнцем пиджака, ослабил узел галстука. Прошелся по комнате, ведя пальцем по книжным переплетам, втрамбованным в стеллаж, от стены до стены - пыли набралось преизрядно. Ткнул все тем же пальцем в клавишу угнездившегося на углу стола персонального компьютера "Коммодор", приобретенного в поездке на симпозиум в Осло. Тот с готовностью высветил на мониторе приглашение к игре в "Лабиринт смерти". Жизни Вольфа ничто не угрожало: он в два счета достиг Черных Ворот, отягощенный добытым в схватках с подземной нечистью золотом, быстренько разделался с жутковатым Безымянным и его демонами. Выслушал исполненную в его честь трехголосую мелодийку - как и вчера, и третьего дня, и месяц тому назад.
      Вольф сел за стол, придвинул поближе пульт и уверенно выстучал по клавишам заголовок: "к вопросу о". Здесь он испытал некоторые колебания и, чтобы освежить в памяти личные творческие планы, вывел в угловое окно монитора реестр проблем, о каких надлежало довести до широкой научной общественности его, Вольфа, личные соображения.
      В прихожей коротко тренькнул звонок.
      Кто бы это мог быть? Неужели снова собрание квартиросъемщиков? На гладком лице Вольфа мелькнула гримаса неудовольствия. Он не любил долгие и беспредметные обсуждения.
      На пороге стояли два расхристанных субъекта. И оба положительно были Вольфу знакомы.
      - Прошу прощения, - сказал первый, в мятой безрукавке, линялых джинсах и пыльных кроссовках, что мало согласовывалось с его далеко не юношеским обликом и уж никак не вязалось с выпуклым, через ремень, животом. От него отчетливо пахнуло отработанными пивными парами.
      - Разрешите пройти? - спросил второй, туалет которого состоял из архаических кримпленовых брюк, бежевой сорочки под блеклым пиджаком, в каком хозяин его, очевидно, танцевал еще на выпускном балу в средней школе, и каких-то непотребных пегих ботинок. Под мышкой он держал некий прибор, определенно напоминавший портативный телевизор в жутком состоянии.
      Первый, похожий на сильно запущенного интеллигента, работал в "тупиковой ветви" - лаборатории, целую вечность корпевшей над никому не нужной темой. "Кит на заклание, - отлаженный на все случаи жизни, мозг Вольфа генерировал версии, тут же выдавая варианты поведения в возникшей ситуации. - Пришел молить о снисхождении. Отказать. Выпроводить и сообщить заму по науке. Всемерно ускорить прохождение докладной записки о реорганизации". Второй чем-то занимался в другом тоже сомнительном отделе с экзотическим названием "Полигон", где воплощались в металле и обкатывались отдельные прикладные разработки института. "За компанию с первым. Нес телевизор на свой "Полигон", чтобы отремонтировать в рабочее время с использованием институтских технических ресурсов. Нет, сегодня воскресенье. Значит, берет шабашки на стороне. Инициировать комиссию народного контроля по проверке использования материальных ценностей в отделе "Полигон". А пока обоих выпроводить".
      - Чем обязан? - Вольф отступил на шаг, чтобы его не накрывало пивным выхлопом, и это позволило непрошенным визитерам просочиться в прихожую.
      - По важному делу, - сказал второй и, неловко поклонившись, представился: - Дедушев.
      - Колобов, - назвался первый. - По личному делу. - Он дурашливо хмыкнул и прибавил: - Каковое не терпит отлагательств.
      Вольф с натугой прочистил горло и поправил очки.
      - Что ж, прошу, - сказал он. - Однако я не располагаю достаточным временем, чтобы...
      - Библиотека закрыта, мы только что оттуда, - сказал Колобов и с завистью поглядел на стол. - Это что у вас - персональный компьютер?
      - Неважно, - ответил Вольф. - Слушаю вас.
      Колобов сбросил кроссовки в прихожей, обогнул хозяина квартиры, будто напольную вазу, и плюхнулся в кресло. Дедушев, помаявшись, проследовал за ним и неудобно пристроился на краешке стула. Ущербный телевизор он бережно прижимал к себе.
      - Вы что, смерти моей хотите? - неожиданно зловеще спросил Колобов.
      - Не преувеличивайте, - сказал Вольф. - К сожалению, в нашей стране полностью ликвидирована безработица, даже среди инженеров. На любом предприятии местной промышленности будут вам рады. Но для научно-исследовательского института содержание целой лаборатории, а то и отдела, целиком состоящих из "подснежников", как мне представляется, есть непозволительная роскошь. Ваша тема морально устарела сразу после внесения в план.
      - Ваши интриги с фондами меня не интересуют, - обрезал его Колобов. - Почему вы препятствуете звездолетам с планет Идеант, Аморайя и Найви прийти на помощь моей несчастной планете Роллит?
      Рука попятившегося Вольфа легла на телефонную трубку.
      - Не надо никуда звонить, Олег Олегович, - мягко промолвил Дедушев. - Я вам сейчас все обстоятельно разъясню.
      - Вы недобрый человек, Вольф, - свирепо вклинился Колобов. - Вы связались с дурной компанией!
      - Ты помолчишь, наконец?! - рявкнул на него Дедушев. - Тоже мне, ангелок сыскался! Ведь из-за тебя и разгорелся сыр-бор!
      - Дед, ты ничего не понимаешь, - огрызнулся тот. - На моем месте мог оказаться кто угодно. Роллит лишь случайная жертва. А скольких на своем веку эти стервятники из империи Моммр уже подмяли под себя?
      - Каких момр? - требовательно спросил Вольф. - Что такое Роллит? Кто кого подмял? Я уже... - он глянул на часы, - пять минут жду вашего внятного объяснения, каковое, - Вольф сколько смог возвысил голос, настоятельно необходимо! Ибо вы ведете себя недостойно и оскорбительно!
      - Все дело в том, Олег Олегович, - сказал Дедушев, - что вы нехорошо живете. Будто в вакууме. Для вас нет людей вокруг, а есть одни лишь абстрактные функции. Топологические фигуры. Они либо способствуют достижению ваших целей, либо, напротив, препятствуют. И вы, соответственно, либо поддерживаете их существование в пространстве-времени, либо стараетесь свести их возмущающее воздействие к минимуму. Любыми доступными вам средствами. Более того. Я думаю, если бы в нашей стране вдруг отменили кару за умышленное убийство, вы первым пошли бы приобретать пистолет.
      - Вы обвиняете меня в безнравственности, - холодно произнес Вольф. - Вы называете меня потенциальным преступником. Между тем, я ни разу и пальцем никого не задел.
      - Даже в детстве? - с любопытством спросил Колобов.
      - В детстве бывало. Задевал.
      - А с девочками целоваться доводилось?
      Вольф побагровел.
      - Вы бог весть что себе позволяете, - жестко сказал он. - Я никому не разрешу подвергать меня подобным допросам!
      - Ладно, ерунда все это, - отмахнулся Дедушев. - Куда страшнее то, что вы, Олег Олегович, существуете не по человеческим законам, а в среде некоторых чисто формальных логических ограничений. Люди так не живут. Так могут жить лишь программы в оперативной памяти компьютера, - он кивнул на "Коммодор". - И даже если сделать для вас исключение и воспринимать вас в качестве овеществленной программы, то окружающее вас общество, людей, природу рассматривать в виде пространства виртуальных адресов я категорически отказываюсь, и не просите. И вам не рекомендую.
      - Может быть, вы потрудитесь как-то прояснить свои пока что голословные обвинения в мой адрес?- начал закипать Вольф.
      - Извольте, - сказал Дедушев и, закряхтев, водрузил на журнальный столик перед собой телевизионную рухлядь, а грубый Колобов предвкушающе заерзал в своем кресле.
      ...Города планеты Роллит были разрушены до основания. В них бесчинствовал огонь. Толпы беженцев, скопившиеся в долинах, видели встающее во весь горизонт смрадное зарево. Кто-то разыскивал потерявшихся в сумятице членов семей, кто-то отчаянно пытался навести хотя бы некоторый порядок, кто-то организовал из врачей, лишенных клиник, отряд первой - да и последней тоже, - помощи.
      И за всей этой бездной забот никто поначалу не обратил внимания на то обстоятельство, что губительные подземные толчки прекратились. Что ураганный ветер с ливнем не только валил с ног особенно ослабших роллитян, но и прибивал к земле тучи пепла, сносил с умиротворенных вулканов дымные шапки в океан. Что и океан больше не насылает цунами на избитые, изувеченные берега, напротив - с каждым часом отступает прочь, возвращаясь в очерченные для него пределы.
      Лишь когда в просвете низких туч внезапно вспыхнул краешек солнца, о существовании которого успели позабыть, - тогда только у несчастных роллитян возникла слабая тень надежды.
      Имперские стервятники упустили из виду этот переломный момент. Им было не до того - полагая, что с Роллит покончено, они внимательно наблюдали за непрестанными попытками звездолетов Разума пробить дьявольский барьер. И ждали благоприятной возможности, чтобы вступить в бой.
      На дальних от Роллит орбитах установилось шаткое равновесие сил добра и зла. Должно было произойти нечто, склонившее бы чашу весов в ту или иную сторону, вмешательство некой третьей силы. Это было неизбежно.
      Незримое присутствие этой загадочной третьей силы первыми почувствовали выродки-биороботы. Нельзя было назвать смятением то, что они испытали при этом. Но и безразличием - тоже...
      - Это мистификация, - произнес Вольф, тщательно протирая очки. Вот уж не думал, что в стенах нашего института может найтись место подобным шарлатанам, как вы, не имею чести знать вашего имени и отчества...
      - Игорь Рюрикович, - вставил Дедушев.
      - Должен признать, что мне неясны технические средства, какими вы достигли подобного зрительного эффекта. Хотя, конечно, видеотехника уже добилась определенных успехов в своем развитии. Я вполне признаю за вами право на некоторое инженерное дарование, иначе вряд ли вам удалось бы задержаться на "Полигоне", где такое умельчество в чести. Что же касается тех целей, какие вы преследовали своей демонстрацией, то они мне ясны предельно. Вы хотите спасти реноме своего коллеги, а если выразиться точнее - соучастника, - Вольф с негодованием мотнул головой в сторону Колобова. - Но пусть у вас не останется никаких иллюзий на этот счет.
      - Поимейте совесть, - сказал Колобов. - Или она не входит в число ваших программных установок? Гибнет целая цивилизация, а вы все сводите к мелочовке.
      - Вы инженер, Колобов. Вы сотрудник научно-исследовательского института, что никак не является предметом гордости последнего. Но тем не менее вы обязаны отдавать себе отчет в полной невозможности подобных, с позволения сказать, феноменов. Что за метафизика такая незримые, неощутимые для всей научной общественности, но в то же время легко обнаруживаемые и интерпретируемые этим убогим ящиком, причинно-следственные связи? Пренебрегающие расстояниями, глумящиеся над скоростью распространения света в вакууме... Где, я спрашиваю вас, элементарное, известное даже школьнику запаздывание обмена сигналами? Ведь реакция на ваш поступок может воспоследовать там, среди звезд, через сотни, тысячи лет! А уж проинформированы о последствиях будете не вы, а ваши отдаленнейшие потомки. Не говоря уже о мистической обратной связи, якобы выразившейся для вас в тягчайшем абстинентном синдроме.
      - Вы, Олег Олегович, напоминаете мне лошадку в шорах, - задумчиво сказал Дедушев. - Нет, скорее ухоженного орловского рысака. В прекрасных шорах в заграничной оправе. Уперлись в актуальные постулаты физики и не желаете от них отпуститься, как младенец от маминой ручки. Предельность скорости света в вакууме - лишь допущение, удобное для некоторых теоретических построений существующей науки. Меня это допущение не устроило, и я им пренебрег. Со временем на принципах внесветовой связи, заложенных в мой аппарат, будет построена новая теория относительности, а человечество прорвется к дальним звездам.
      - И наткнется на ваших ублюдков, - прибавил Колобов. - На империю Моммр то есть. Мы уж с Дедом похлопочем, чтобы до потомства было доведено, кому они должны быть благодарны за это счастливое соседство. Не исключено, что будет организована предварительная запись для желающих плюнуть на вашу могилу.
      - В нашем институте порой происходят странные вещи, - сказал Вольф. - Нередки, к сожалению, случаи соискания ученых степеней на недостойные темы. Под его крышей свило уютное гнездышко немало лишних людей. Гораздо чаще его сотрудники приносят своей деятельностью существенную пользу отечественной науке и производству. Но вот гениев, соразмерных Ньютону и Эйнштейну, ни в его стенах, ни вообще в пределах нашего города, никогда не было.
      - Я не гений, - честно признался Дедушев.
      - Похвальная скромность, но вы меня не убедили, - отрезал Вольф. - Ни вашим страшноватым синематографом, ни горячими паранаучными доводами, сделавшими бы честь кружку любителей оккультизма. Пусть вам удалось склонить в свою веру этого человека, - он снова брезгливо кивнул в сторону Колобова. - Но я бы желал, чтобы на мне ваши экзерсисы прервались. Иначе я вынужден буду обратиться в соответствующие инстанции.
      - Это на вас похоже, - схамил Колобов.
      - Что мешает вам испытать мою правоту, Олег Олегович? - упрямо спросил Дедушев. - Совершите какой ни на есть естественный человеческий поступок и посмотрите, что произойдет с империей Моммр, а прибор я вам пока...
      - Человеческий поступок? - усмехнулся Вольф. - С готовностью. Как человек здравомыслящий, я прошу вас немедленно покинуть мою квартиру, куда вас никто не приглашал. Оставьте меня в покое, пока я не обратился в милицию.
      - Пошли, Дед, - сказал Колобов. - Этого робота в галстуке тараном не прошибешь!
      - До завтра, Олег Олегович, - вежливо проговорил Дедушев.
      - Нет уж, избавьте меня от удовольствия еще когда-либо лицезреть вас.
      - А нашу лабораторию не троньте, - уже с порога воскликнул Колобов. - Зубы обломаете. Мы вам нашу тему на поругание не дадим. Метаморфные структуры себя еще покажут!
      - Благих начинаний, - ледяным голосом сказал Вольф и вытолкал его дверью на лестничную площадку.
      Ему пришлось проделать несколько дыхательных асан, чтобы вернуть утраченное спокойствие. С неудовольствием он отметил тот печальный факт, что на общение с двумя проходимцами было бездарно убито почти два часа. День начался неудачно, нехорошим оказалось и его продолжение.
      Дедушевская пародия на телевизор все еще стояла на столике. К тому же она исправно демонстрировала Вольфу картины мнимого "звездного эха", призванного пробудить в нем некие фантастические, якобы чуждые его натуре человеческие чувства.
      "Этот уродец пожирает электроэнергию, - подумал Вольф. - А мне потом придется платить из своего кармана". Он нагнулся, чтобы выдернуть вилку из розетки. И обнаружил, что никакой вилки нет и в помине. Да и шнура, кстати, тоже.
      - Занятно, - процедил Вольф сквозь зубы. - Хотя и по-джентльменски. Внутренние аккумуляторы?
      Он внимательно обследовал телевизор со всех сторон. Создавалось впечатление, что тот вообще не имел источника питания. Кинескоп был на месте, еще были какие-то рудименты трансформатора, останки схемы на транзисторах и лампах. Зато куда попало, вне какой-либо системы, были впаяны куски явно здесь чуждых микромодулей. "Умельцы у них там, в "Полигоне", что и говорить. Затейники! Пыль в глаза пускать - тоже немалое искусство". Вольф нашарил на обломке передней панели выключатель и пощелкал им, надеясь, что весь этот мираж рассеется. Вместо того, чтобы угаснуть, телевизор с садистской услужливостью сменил картинку - теперь это были не черные корабли-хищники, за безнравственное поведение которых якобы нес ответственность Вольф, а пейзажи гибнущей планеты Роллит.
      - Мистика... - пробормотал Вольф.
      Он не поленился сходить в ванную за резиновыми перчатками и подсел к хулиганствующему телевизору вплотную. Для начала он ощупал его сверху донизу в поисках еще каких-нибудь выводов для управления. Затем безжалостно отодрал от кинескопа все провода, какие только могли соединять его с мифической, неосязаемой органами чувств и, в чем особенно стыдно было сознаться, непонятной кандидату наук Вольфу схемой усиления и развертки. Но и абсолютно изолированный от чего бы то ни было кинескоп демонстрировал все те же задымленные, залитые лавой ландшафты Роллит. Вопреки же элементарной логике он охотно отозвался на щелканье никак с ним не связанного выключателя и снова ткнул в нос деморализованному Вольфу галактический натюрморт настороженно зависшие в пространстве звездолеты империи Моммр.
      Вольф вдруг совершенно отчетливо осознал, что если он сейчас не выключит телевизор, то сойдет с ума. И это будет очень некстати, потому что завтра - научный совет.
      За кусачками Вольф не пошел. Он принялся драть дьявольский прибор в клочья собственными руками. Лампы, триоды, микромодули полетели на пол. Тонко пели отрываемые провода в цветных пластмассовых одежках. Поднатужившись, Вольф выломал кинескоп из каркаса и, прижимая его к себе, на коленях отполз от руин агрегата в другой конец комнаты. Затем осторожно, одним глазком, покосился на экран.
      Черные тени галактических стервятников на фоне пыльно-багрового диска Роллит.
      Рассудка Вольф, разумеется, не утратил.
      "Ясно одно, - мысленно рассуждал он, сидя на полу и обсасывая уколотый о какую-то проволоку палец. - Видеозапись здесь ни при чем. И потому совершенно неважно, выключу я прибор или нет. Дела это не меняет. Корпус, схемы - антураж, все дело в кинескопе, но туда я не полезу. И вообще следует вернуть прибору его прежний вид. Но эксперимент необходим, было сказано: нехорошо живу. А что в их понимании значит - жить хорошо? Критерии размыты. Существуют нормативные акты, некие нравственные устои. И я их не нарушаю. Я живу нормальной, правильной жизнью. Никому не мешаю... если мне никто не мешает. Любопытно, какой бы поступок мне следовало совершить, чтобы они назвали его естественным?"
      За стеной на лестничной площадке послышался какой-то очень уж громкий топот, а затем немузыкальный женский взвизг. Вольф бережно отложил кинескоп и помотал головой, возвращаясь к реальности. Там, на площадке, продолжали топтаться, словно кому-то пришла фантазия сплясать зажигательный восточный танец в столь неподходящем месте. Женский вопль повторился.
      Вольф убрал палец изо рта, поднялся и прошел в прихожую. Конфузливо морщась, прильнул ухом к двери.
      - Сатана ты растреклятая! - услышал он голос соседки по площадке, престарелой женщины с богатым трудовым прошлым. - Налил шары! Не тронь бабу, а то живо милицию вызову!
      - Я те вызову! - рявкнули в ответ. - Закройся и сиди, пока я и тебе не поднес!
      - Господи, и когда ж тебя, паразита, посадят? - причитала соседка. - И когда ж ты башку себе своротишь на радость добрым людям? Ведь ни стыда у тебя, ни совести, черт нетрезвый! Вот где душман-то еще сыскался на нашу погибель...
      - У-уйди, старая рухлядь! - заорал пьяный, глухо стукнула дверь, а где-то наверху снова заплакала женщина.
      "Куда же смотрит общественность? - сердито подумал Вольф, с некоторым удивлением обнаруживая у себя скачок сердцебиения. Адреналин поступил в кровь - ни к чему бы. Ничего, сейчас почтенная дама позвонит куда следует, и это безобразие закончится". Он повернулся было, чтобы уйти в комнату, к своим проблемам, и вдруг вспомнил, что на площадке он единственный располагает телефоном. "Дебошира надо унять, - решил Вольф. - Придется сделать анонимный звонок, хотя это и не в моих правилах".
      - Ма-а-ма! - заголосила женщина.
      Вольф с лязгом распахнул дверь.
      - Немедленно прекратите хулиганство! - негодующе воскликнул он.
      Медведков - ибо это был Медведков, - выпрямился во весь изрядный свои рост и мрачно поглядел на Вольфа.
      - Это еще что за хрен с горы? - спросил он тихо. - Не слыхали такого, не видали...
      - Кого вы там преследуете? - продолжал Вольф. - Потрудитесь найти зеркало и с его помощью убедиться в своем скотском подобии, прежде чем приставать к женщинам!
      "Хорошо сказано, - одобрил себя Вольф. - Как на соискании. Но этот тип не оценит. Как бы ему сказать подоходчивее, чтобы он все понял и убрался?"
      - А это не женщина, - зловеще произнес Медведков, надвигаясь. Это мне жена. Это она тебе небось женщина, клизма ты очкастая.
      - Как вы смеете?.. - начал было возвышать голос Вольф.
      Тррах!.. Щелк!.. Звяк, звяк... Тяжелый и, должно быть, грязный кулак Медведкова врезался в лоб Вольфу. Темные очки слетели прочь и разбрызгались о бетонную стену.
      - Коля!.. - закричала Анжелика откуда-то сверху. - Что ты делаешь?!
      Ббух!.. Стук-стук-стук... Не менее весомый кулак Вольфа, вопреки воле хозяина и чаяниям Медведкова, влепился последнему в зубы, и тот покатился по ступенькам вниз, прямо в объятия участковому уполномоченному, вызванному кем-то из телефонизированных жильцов с других этажей. "Зараза, - подумал Вольф, растерянно глядя на кровоточащие пальцы. - Оказывается, это больно - бить кулаком в лицо!" И тут он вдруг осознал, что впервые за последние пятнадцать лет выругался.
      Распростившись с Дедушевым, который остался предельно огорчен результатами визита к патрону зловредной галактической нечисти, Колобов сбегал в гастроном за минералкой. Поборолся с искусом прикупить и сигарет - здесь ему удалось убедить себя, что райские условия для роллитян тоже ни к чему, и некоторая острота ощущений время от времени пойдет им только на пользу. Держа в охапке четыре бутылки "Арзни" и блок "Ту", он свернул в аллею, что вела к его дому. Про себя он именовал этот отрезок дистанции "Аллеей сфинксов" главным образом из-за многочисленных старушек, дневавших и едва ли не ночевавших на скамейках на всем протяжении пути к подъезду, где ни один прохожий не мог бы укрыться от скрупулезного исследования и систематизации под перекрестным огнем их дальнозорких глаз.
      Сегодня старушки настороженно и выжидательно молчали, глядя на Колобова. Напрасно он ломал себе голову, чем вызван такой нездоровый интерес к его персоне, и не учудил ли он вчера чего-либо нештатного, возвращаясь от Бабьева. Лишь подойдя к самому крыльцу, он догадался о причинах их повышенной боеготовности.
      На самой последней скамеечке "Аллеи сфинксов" в полном одиночестве сидела крепенькая, будто молодая репка, красивая девушка по имени Верочка Лисичук. Наряд ее, разумеется, не мог пробудить в старушках ничего, кроме осуждения: белый, подчеркнуто просторный блузон плюс розовые, чересчур короткие даже по мнению Колобова брючки. И, самое-то странное, все эти модные нелепицы смотрелись на Верочке очень мило. Прямые соломенные волосы девушки были увязаны на макушке высоким жгутом. Верочка Лисичук делала вид, будто читала интересную книгу, но прикидываться она не умела. Да и книга-то в ее руках называлась "Живое и мертвое в индийской философии" - разве мыслимо такое читать юным девам?
      Внутри Колобова что-то хрупнуло и оборвалось. "Неужели меня дожидается? Вот не было печали..."
      - Верочка! - с живостью, более приличествующей бодрящемуся селадону, нежели научному сотруднику с восьмилетним супружеским стажем, пропел Колобов. - Какими судьбами в наших краях?
      "Убить бы тебя, - мысленно ощерился он сам на себя. - Нет бы прикинуться шлангом и незаметно юркнуть в подъезд! Теперь-то уж Роллит накрылась бесповоротно. А собственно, чего я засуетился? Что же, мне теперь и с девушкой не поболтать, тем более - сотрудницей родного института?! Всего-то навсего - тесные контакты третьего рода между дружественными цивилизациями Роллит и Найви!"
      - Здравствуйте, Вадим, - сказала Верочка. - Я загадала: если вы притворитесь, что не заметили меня, то я не заговорю с вами. А если наоборот...
      - Ну это уж чересчур слишком! - разливался соловушкой Колобов. Такой критерий страдает излишней мягкостью. Чтобы тебя не заметить, нужно быть слепым от рождения, да еще войти в дом через чердак, желательно в потемках через три часа после твоего ухода.
      - Вы не пригласите меня в гости? - спросила Верочка и пошла пятнами.
      - Приглашу, - сказал Колобов. - Если ты поклянешься не открывать там своих очей. Я еще нынче не прибирался.
      Пропуская Верочку вперед, он спиной ощутил нахлынувшую со стороны объединенных сил всех старушек "Аллеи сфинксов" волну осуждения.
      - Вот, - донеслось до него. - Жена за порог...
      - Все они нонеча таковы. А вот давеча бывало...
      На лестнице и в прихожей Верочка упорно молчала, прижимая "Живое и мертвое" к себе, словно щит. "Ну и амбре тут у меня, - устыдился Колобов. - Как в гусарской казарме, или где они там жили". Проходя в комнату, девушка украдкой бросила взгляд на себя в пыльное зеркало. Как бы ненароком одернула блузончик, дотронулась до стянутого шнурком с двумя красными шариками соломенного хвостика на макушке.
      - Верунчик, хочешь кофе? - спросил Колобов со всевозможной непринужденностью.
      - Хочу, - промолвила Верочка. - Как тут у вас...
      - Паршиво, ты имеешь в виду? Загажено? Да, имеет место. Но ведь еще полвоскресенья впереди, успеется навести глянец.
      - Нет, не то. Я хотела сказать - уныло.
      - Уныло? - Колобов развел руками. - А как должно быть в квартире одинокого, путь даже временно, мужчины?
      Тут он вспомнил внутреннее убранство квартиры Вольфа и устыдился вторично.
      - Свинарник, конечно, - пробормотал он. - А пойдем на кухню, там как-то уютнее.
      - Хотите, я у вас тут подмету? - вдруг предложила Верочка. - И пыль сотру?
      - Это зачем? - окончательно смутился Колобов. - Не надо этого.
      Потом они сосредоточенно, самоуглубленно пили кофе.
      - Вот, начитаешься индийской философии, - попытался сострить Колобов. - Умная будешь. Серьезная.
      - Я не от этого серьезная, - промолвила девушка.
      - А от чего?
      Верочка молча уткнулась в чашку.
      - Еще? - спросил Колобов.
      - Нет, спасибо. Много кофе нельзя.
      - Да, на сердце плохо отзывается. А нам с тобой как нельзя нужны здоровые сердца.
      "Не то фиг твои найвиане меня спасут", - добавил Колобов про себя, собрал чашки и понес их в мойку.
      - Вадим, - сказала Верочка. - Давайте я вымою посуду.
      - Нетушки. В этом доме привилегия мыть чашки навечно закреплена за мной. Никто так искусно не управляется с посудой, как мы, мужчины.
      Он покончил с чашками, махнул полотенцем по столу и сел напротив Верочки. Некоторое время они в полной тишине смотрели друг на дружку. "Что же мне с ней теперь-то делать? Самое умное - выпроводить как-нибудь. Дернула же нелегкая за язык. Или тряхнуть стариной, закружить девочке голову?.. Тоже, соблазнитель сыскался, бонвиван хренов. На себя бы лучше посмотрел, да тошно небось".
      - Так что у нас случилось, Верунчик?
      - Что случилось? - медленно повторила она, словно вникая в смысл вопроса. - Ничего не случилось... Спасибо за кофе. Я, наверное, пойду. Уже поздно.
      - Поздно?! - зовопил Колобов. - Час пополудни!
      - Мне в библиотеку.
      - Так не работает же библиотека!
      - Ну... все равно, я пойду, - Верочка решительно поднялась.
      В прихожей она, упорно не отпускаясь от нелепой в сочетании с ней книги, влезла в туфельки и принялась возиться с замком.
      - А он у вас не работает, - сказала девушка с укоризной.
      - Да я знаю, - досадливо произнес Колобов. - Как-то странно все...
      - Ничего странного, - ясным голосом проговорила Верочка. - Я вас люблю.
      Она испытующе посмотрела на Колобова, ожидая, что тот будет повергнут ее признанием в шок. Она не знала, что Колобов уже был подготовлен.
      - Веруня, - сказал он ласково. - Ну зачем тебе это?
      - А это всегда низачем. И некстати. Может быть, потому что сегодня воскресенье. И греет солнышко.
      - Я же старый. Мне скоро тридцать пять. Я живу неправильно. Я ленивый. Я все время курю и говорю пошлости.
      - Я знаю.
      - Я женат. Моя жена - очень хороший человек.
      - Знаю.
      - И что же нам теперь делать?
      - Ничего не нужно делать. Все будет по-прежнему. Я никогда больше не повторю вам этих слов и не приду в вашу квартиру пить кофе. Только вы будете знать, что: я - вас - люблю.
      - А зачем мне это знать?
      - Понимаете, Вадим... Если мужчину любит только жена, значит - он действительно живет не очень правильно. Жена ведь знает его лучше, чем окружающие, она ближе всех к нему, а от окружающих он закрылся в своей раковинке. Но если мужчину любят и другие женщины - тогда для него еще не все потеряно. Когда его любит слишком много женщин - тоже дурно. А две женщины - это, по-моему, в самый раз.
      Верочка повернулась и быстро затарахтела каблучками по ступенькам. Ошарашенный Колобов плотно закрыл дверь, убрел на кухню и единым духом опорожнил бутыль минералки.
      - Вот она, женская логика во всей красе, - хмыкнул он, расковыривая пачку сигарет. - А может быть, я и взаправду не такая уж мнимая величина, как привык к себе? И приучил к тому окружающих? Привык, знаете ли, с детства готовиться к пенсии, пижон...
      Он с яростью затянулся и посмотрел на тлеющий кончик сигареты. Потом перевел взгляд на сияющее за окном небо. Внезапно он испытал странное чувство родства с этим огромным, чистым небом. Там, за этой слепящей голубизной, жила не чужая ему галактика. И он был ей не чужой.
      - Гад Вольф! - сказал он решительно. - Тебя сколько женщин любит? Паразит... Закрыть нашу тему? Лабораторию разогнать?.. А дулю тебе!
      Прервав его филиппики на полуслове, настойчиво зазвонил телефон. Колобов ткнул сигарету в угол рта и кинулся в комнату.
      - Верочка! - заорал он в трубку. - Спасибо тебе, хорошая ты девушка!
      - Это не Верочка, - после затяжной паузы ответили ему. - С чего ты взял, будто тебе может звонить Верочка? На кой ты ей сдался, старый сатир? Это я, Дедушев.
      - Ерунда, - сказал Колобов беспечно. - Рано вы все на мне крест начертали, господа присяжные заседатели. Я еще поведу богатырским плечом и обращу ваш занюханный переулочек в просторную светлую улицу коммунистического Завтра!
      - Ладно тебе, - скучным голосом сказал Дедушев. - Не блажи попусту. Жду тебя через полчаса. В парке возле ротонды.
      - Зачем? - встрепенулся было Колобов.
      Но Дедушев уже повесил трубку.
      ...Несмотря на всю скудость накопленной информации, обе противостоящих силы тем не менее имели определенное представление о своих противниках. Пусть это были косвенные, неподтвержденные сведения, но какую-то ясность они вносили. По крайней мере, понятно было, кто ждет тебя по ту сторону барьера, чем тебя встретил и куда уйдет в случае поражения. Звездолеты Соединенного Разума и империи Моммр использовали сходные принципы передвижения в пространстве и в силу общих законов эволюции создавались на основе родственных технологий.
      Но никто не знал, даже вообразить себе не мог, что же такое эти загадочные Ччарр, откуда они пришли в Галактику, если ни на одной из планет не осталось никаких следов их зарождения, где и когда они проявят себя в очередной раз, и в чем это выразится. В том, что они наделены интеллектом, мало кто сомневался - настолько разумны были их действия. Передвижки планет и подкачка гаснущих звезд в мертвых системах. Полная разрядка готовых взорваться и разнести вдребезги все окрест коллапсаров. Стабилизация сверхновых, уже разгорающихся, можно сказать - на всем скаку. Да мало ли еще... И не было у Ччарр звездолетов - только сгустки энергии, трепещущие в сетях силовых полей, несущиеся невесть откуда невесть куда.
      Рой именно таких энергетических сгустков и пронесся ураганом между замершими в напряженном ожидании противниками, по самой кромке разделявшего их барьера.
      И барьера не стало.
      Промелькнувшие, будто призрачный след неведомой доселе, непознанной, фантастической ипостаси мироздания, Ччарр так же безмолвно канули во мрак. Понимали ли они то, что сделали? Ведали, в какой вселенский водоворот событий вмешались? И догадывались ли вообще о существовании в этой открытой для них во всех направлениях звездной пустыне кого-либо еще, кроме них самих - могучих, свободных, неподвластных ни пространству, ни времени?..
      Звездолеты Соединенного Разума медленно, осторожно двинулись вперед - к закутанной в кокон кипящей атмосферы планете Роллит. В любую минуту, с любой стороны могла последовать отчаянная, бессмысленная, беспощадная атака стервятников Моммр.
      Но она не последовала.
      Мертвенные, зловещие тени имперских звездолетов проплывали мимо, таяли позади. Они были недвижны. Не отвечали на запросы - как всегда. Но и не нападали.
      Что с ними произошло? Неужели беззаботные Ччарр мимолетом, за какие-то доли мгновения, уничтожили их экипажи?
      Нет - чуткие приборы звездолетов Разума регистрировали интенсивный информационный обмен между кораблями-стервятниками. Похоже, им попросту не было дела до того, что происходило вокруг.
      Не переставая строить самые невероятные догадки по поводу случившегося, спасатели устремились к многострадальной Роллит...
      Угодив в участок милиции, Вольф утешал себя тем, что некоторое разнообразие впечатлений ему не повредит. Правда, ему все же довелось испытать несколько неприятных минут, когда увешанный мусором с пересчитанных им ступенек лестничного пролета, Медведков воспользовался отлучкой участкового и принялся беззастенчиво клепать на Вольфа. Что он, Медведков, возвращался-де из гостей под ручку с законной супругой Анжеликой Юрьевной, был выпивши, конечно, самую малость, он свою меру знает, а в подъезде на него напал трезвый, а потому особо опасный, ибо руководствовавшийся холодным расчетом, сознательно решивший бросить вызов рабочему классу в лице его, Медведкова, переродившийся, мать его всяко, интеллигент Вольф, с преступной целью выместить свою мелкобуржуазную ненависть к пролетариям всех стран, а также предать публичному поруганию его, потомственного пролетария Медведкова, потомственную пролетарскую жену. Ну, и не сдержал себя, ответил на оскорбление. А если вышеперечисленный перерожденец в процессе его, пострадавшего за свою классовую сущность Медведкова, зверского избиения где-то обронил очки, то пусть пеняет на себя, пусть убыток возместят ему западные спецслужбы, а за нарушение конституционных прав трудящегося на отдых и брак нехай ответит по всей строгости советских законов. Рука дежурного сержанта потянулась за чистым бланком протокола, и в этом жесте обещано было Вольфу мало хорошего. Запахло письмом в институт, проработкой понижением, прикрытием тематики, срезкой ассигнований. Но тут в участок ворвались свидетели во главе с доблестной пенсионеркой, которую, как впервые за период соседствования с ней узнал Вольф, звали Ганной Григорьевной. Ситуация резко изменилась, и Медведков только успевал пригибаться под пущенными в него зарядами обвинительной картечи. Его положение усугубил отлучавшийся по своим делам участковый уполномоченный Избушкин. "Какой ты пролетарий, Медведков, - сказал он устало. - Прыщ ты на теле рабочего класса. А за демагогию, за неправомерное употребление не относящихся к тебе высоких понятий, тобою обмаранных, я тебе дополнительно впаяю что могу. Побитые товарищу интеллигенту очки возместишь из своего кармана. И вообще у нас с тобой разговор нынче предстоит особый". - "Товарищ майор! благородно вмешался Вольф. - Я хотел бы сделать заявление". При этом его внутреннему видению неотступно являлся прекрасный лик рыдающей Анжелики. "Лейтенант, - поправил его Избушкин. - Слушаю вас, товарищ потерпевший". - "Лично я не имею к гражданину Медведкову никаких претензий. Потому прошу освободить его из-под стражи". - "Дает интеллигент!"- изумился Медведков. "Это дело вашей совести, - мрачно сказал Избушкин. - Зато у государства есть претензии к гражданину Медведкову, и немалые. Так что все свободны, товарищи, повестки вам будут разосланы. Медведков, я отпустил только товарищей, а ты у нас нынче гражданин, потому сядь где сидел!.."
      Потрясенный Вольф поплелся домой. Его жизненный вектор, сильно погнутый в результате недавних событий, уже не смотрел вперед, в будущее, горделиво и самоуверенно, а нелепо болтался и дребезжал. Внутри у Вольфа установилась странная холодная пустота, и эта пустота время от времени гнусно екала. Саднила рассаженная шершавым медведковским кулаком бровь. Окружающий мир без темных очков с диоптриями казался пугающе размытым, иррациональным. "Сбили с лошадки шоры, - горько думал Вольф, карабкаясь на свой этаж. - А лошадка и дорогу потеряла". Под ногами хрустели стеклянные брызги. Хрустело само пространство-время, недавно еще привычно четкое, понятное во всех его измерениях, обжитое, а теперь вдрызг разбитое грубым вторжением чуждой, потусторонней реальности.
      У двери Вольф пошарил в карманах и не обнаружил там ключей. Подобного с ним тоже отроду не бывало. Чтобы выйти из дома и забыть ключи!.. Да ведь покуда он играл в графа Монте-Кристо в участке, у него из квартиры все вынесли! Мебель, утварь, тряпки, деньги - черт с ними, но книги и компьютер с его памятью, которая уже давно была частью памяти самого Вольфа!.. Обливаясь холодным потом, Вольф толкнул дверь - та легко поддалась. Он ринулся вперед, изнывая от предчувствий.
      Все оставалось на привычных местах. Книги в стеллажах, компьютер на столе. Раскуроченный прибор Дедушева был рассеян по полу, кинескоп валялся в углу, зловеще мигая. Вольф достал из ящика стола запасные очки, приладил их на нос... В кресле у журнального столика очень неудобно, скованно, зажато сидела Анжелика.
      Поскольку регламентирующая программа в мозгу Вольфа засбоила капитально и, судя по всему, надолго, он не нашелся что сказать и самым дурацким образом остолбенел с открытым ртом.
      - У вас была незаперта дверь, - промолвила Анжелика низким, чуть хрипловатым голосом. - Я решила присмотреть за квартирой до вашего возвращения. Теперь вы появились... и я ухожу.
      Она начала высвобождаться из своей сдавленной позы - словно античная статуя из бесформенного куска мрамора. Екающая пустота внутри Вольфа понемногу заполнялась чем-то густым и теплым, а сам он, ощущая противоестественную слабость в коленях, сползал вдоль стены на случившуюся весьма кстати банкетку. Не окажись банкетки - так и стек бы прямиком на пол.
      - Вы... очень красивая, - пробормотал он. - Вы хотя бы подозреваете об этом?
      - Подозреваю, - просто сказала Анжелика. - У вас много книг. Винер, "Кибернетика и общество"... Тьюринг... Глушков... Лем... Когда-то я читала все это. Когда-то... тысячу лет назад, - она провела пальцем по пыльным корешкам. - Вы давно их не доставали. Почему?
      - Это... - произнес Вольф, не отрывая от нее взгляда. Ему не хотелось говорить о книгах. В голову лезли совершенно иные вещи. - Это базис. Фундамент. А я давно уже возвожу свои стены.
      - Мне не пришлось достроить даже фундамент, - продолжала Анжелика. - Четвертый курс университета. Случайная встреча. Пылкая, вулканическая любовь с первого взгляда. Пусть все летит в тартарары, с милым рай и в шалаше!.. И вот я здесь, в шалаше - и милый бродит где-то рядом. Да только рай не удался.
      - Почему так обреченно, Анжелика? Все еще можно исправить.
      - Кино, - усмехнулась она. - Или дешевая производственная проза из толстых периферийных журналов. Ничего и никогда нельзя исправить. Для этого нужно вернуться в свою молодость, а машина времени пока еще не придумана. Мне уж двадцать восемь. Олег Олегович. Студентка из меня не получится - я не хочу знаний. Я разучилась хотеть их. Зато я научилась обвешивать покупателей, зажимать сдачу и припрятывать кой-чего для дома, для семьи. И ругаться с целым светом - с покупателями же, с грузчиками, с завсекцией. Вот это наука, ни в одном университете не преподается!.. Зачем я говорю это вам? Наверное, потому что мы сосуществуем в параллельных пространствах, которые никогда не пересекутся. Вы чужой, вы из антимира. Сегодня какое-то совершенно ненормальное воскресенье... Но завтра будет обычный понедельник, и все пойдет по-старому, по накатанной колее. Вы умчитесь по своей трассе в свой антимир, а я поковыляю по своему бездорожью в постылый, провонявший овощной гнилью магазинишко. И вы забудете мои слова, да и меня тоже. А мне будет легче: я на миг соприкоснулась с тем, что когда-то потеряла. Побывала в своем пространстве... куда больше ни ногой.
      - Вы любите его?
      - Люблю? Иногда я мечтаю, чтобы кто-нибудь из нас умер. Но ничего не происходит, и не произойдет. Он даже в тюрьму угодить не способен - не тот склад характера. Он у меня прирожденный мелкий хулиган. Вечером он вернется из участка, повалится мне в ноги, будет каяться, клясться, что с понедельника все пойдет иначе, будет просить прощения. И я его прощу. Что же мне с ним делать еще? А потом наступит понедельник... такой же, как и все понедельники в этой жизни.
      Вольф сидел в своем углу, таращился на Анжелику и понемногу терял остатки рассудка. С каждым мигом она изменялась - прямо на его глазах. И он уже начисто забыл свою обычную отстраненность, замешанную на непреходящем самоанализе, потому что Анжелика была прекрасна и делалась все прекраснее, попирая своей красотой все допустимые пределы прекрасного. И ничего не было в ней вульгарного, и встрепанные черные волосы были ей к лицу, и потеки туши на щеках ее не уродовали, и платье вполне уместно не скрывало ее стройных ног. И засбоила вольфовская душа-программа, и увязался в морской узел вольфовский жизненный вектор, и вся эта прежняя ерунда пошла прахом.
      - Вы знаете, Анжелика, - проговорил Вольф. - Сегодня с улицы пришли два человека и сказали мне, что я неправильно живу. Я не поверил им, а они мне доказали это как дважды два. Я их прогнал, потому что все равно не поверил. И когда они ушли, жизнь принялась мне вдалбливать их доказательства с бешеной силой. Я даже пострадал, - он усмехнулся и осторожно потрогал ссадину. - Все мы живем не очень правильно. У кого-то рассогласование больше, у кого-то меньше. А кто-то, как я, не хочет верить в свои ошибки. И упирается, охраняя вектор своей жизни, устремленный в темноту. Потому что привык, потому что удобно!.. Человек не может правильно жить в вакууме, не заполненном другими людьми, даже если это идеальный вакуум. Очень обидно осознать это, когда молодость в общем-то миновала, когда на голову рухнул четвертый десяток, и столько лет прошло впустую. Нет, разумеется, что-то сделано, что-то достигнуто - но какой ценой! И цена высока не столько для тебя самого, сколько для окружающих. Анжелика, у меня нет друзей. У меня есть только оппоненты!
      - У меня тоже, - сказала она. - Только продавцы и покупатели. И муж, который давно опостылел.
      - Я ничего не смыслю в людях! - произнес Вольф с ожесточением. Они для меня - функции, я не вспоминаю о том, что у каждого из них есть не только настоящее, но прошлое и будущее! Ко мне пришли двое, они хотели мне помочь, а я принял их за прохвостов, преследующих свою мелкую выгоду! Каждый день я видел вас на лестнице, но никогда не думал о вас иначе, как о продавщице овощного магазина и жене люмпена! Мне и в голову не приходило, что вы двигались по жизни тем же путем, что и я, но мы трагически разминулись на каком-то перекрестке. Нужно что-то менять!
      - Да нужно ли?
      Анжелика шла к нему через всю комнату, а ему казалось - плыла, потому что у него кружилась голова, вокруг рушились стены, проваливался в преисподнюю пол под банкеткой, раскалывался и возносился в безвоздушное пространство потолок. Анжелика подошла совсем близко, ладошкой провела по его щеке, осторожно коснулась боевой раны возле глаза.
      - Больно? - спросила она тихонько.
      - Ничего, - промолвил он. - Иногда полезно бывает испытать боль впервые за много лет.
      - Это воскресенье, - шептала Анжелика, гладя его по голове. Сумасшедшее воскресенье. Все кувырком, потому что мы изо всех сил стараемся воскреснуть для новой жизни - такой уж это день. И ничего-то у нас толком не выходит... Но оно закончится, и все пойдет как и шло. И ничто не изменится.
      - Я так не хочу, - бормотал Вольф. - Я хочу, чтобы изменилось. Я жил неправильно. Я связался с дурной компанией... империей Моммр... Звездное эхо... Обратная связь...
      Он чувствовал себя маленьким и слабым. Ему было жаль себя, жаль несчастных роллитян, жаль всех несчастных и обездоленных во вселенной. Жаль - и много больше, нежели просто жаль! - Анжелику. Ему хотелось плакать, отчего - он не понимал, хотя еще недавно ему мнилось, будто он понимал все на свете.
      "Анжелика, что вы станете делать, если я скажу, что люблю вас?" "Ничего не стану делать. Просто не поверю. Так не бывает." - "А вы знаете, как бывает?" - "Наверное, знаю." - "Нет, не знаете. И никто не знает." - "Но вы этого не скажете. Потому что я замужем. И сейчас пойду домой, к мужу." - "Я скажу. Только соберусь с силами - и скажу." - "Зачем вам это?" - "Это всегда низачем..."
      Где-то на другом краю плоской Земли аварийной сиреной взвыл телефон. Вольф вздрогнул и открыл глаза. Анжелика тоже вздрогнула и отстранилась.
      "Для чего? Ну для чего он звонит? Я ни с кем не хочу разговаривать, кроме нее."
      Вольф поднялся, прошел к телефону, взял трубку.
      - Олег Олегович? - спросил его кто-то слабознакомый.
      - К вашим услугам.
      - Это Дедушев. Тот самый. Я прошу вас о встрече, прямо сейчас. Дело чрезвычайной важности. И прихватите прибор. Он, должно быть, вас сильно стесняет.
      - Я не могу... сейчас.
      - Потом будет поздно. Приходите в парк, к ротонде. Я жду вас на одной из скамеек.
      В трубке запищало.
      Вольф беспомощно обернулся к Анжелике.
      - Мне надо уйти, - сказал он. - Ненадолго.
      - Конспиративная встреча? - спросила она с вымученной улыбкой. Вы, часом, не шпион, Олег Олегович? Уж очень вы умный, не по нашим меркам.
      - Я прошу вас, - промолвил Вольф. - Нет, умоляю. Дождитесь меня здесь. Я еще не все вам сказал. И потом, - он собрал остатки душевных сил, чтобы соврать более или менее правдоподобно, - я потерял ключи от квартиры, а за ней нужен постоянный присмотр.
      Дедушев сидел на свежепокрашенной скамейке в тени облупленной ротонды, памятника архитектуры прошлого, а то и позапрошлого века. Он курил, вернее - пытался это делать, должно быть, впервые в жизни. Дым валил из него, как из паровоза.
      - Дед, ты спятил? - испугался Колобов. - Ты же помрешь от позднего токсикоза!
      - Пусть, - прокашлял Дедушев.
      - Здесь покрашено, и ты теперь будешь сзади походить на каторжника.
      - Мне это подходит.
      Колобов покрутился возле умерщвлявшего свою плоть Дедушева и неловко пристроился на краешке бетонной урны.
      - Ты можешь мне объяснить, что происходит? - спросил он. Какой-то безумный день, или Женитьба Фигаро. С утра ты затеял свою аферу со звездным эхом. Потом мы наведываемся к Вольфу для восприятия от него пинков. После обеда ко мне заявляется Верочка Лисичук... - тут он прикусил язык, чтобы не болтать лишнего.
      Дедушев дожевал сигарету и не глядя бросил ее в Колобова - тот едва успел увернуться, пропуская окурок по назначению. В этот момент в аллее стремительно возник Вольф с кинескопом под мышкой. При виде этого непередаваемого зрелища Колобов ахнул, а Дедушев часто-часто заморгал слезящимися глазами.
      - Добрый вечер, - произнес Вольф крайне деловито. - Я готов выслушать вас. Только прошу всемерно ускорить изложение, поскольку я не располагаю достаточным временем.
      - Это мы уже сегодня слышали, - сказал Колобов. - Что с вами стряслось, Олег Олегович? Неужели выпали с лоджии? И где ваш галстук?
      - Неважно, - сказал Вольф, потянув кончик галстука из кармана и тут же утолкав его назад.
      - Не садитесь со мной! - закричал Дедушев. - Здесь покрашено!
      - Благодарю вас, - сказал Вольф и сел рядом. - Итак, начинайте, Игорь Рюрикович.
      - Вы все спятили, - промолвил Колобов убежденно. - Но только не думайте, что я буду третьим в вашей палате.
      - Заткнись, Колобок, - сказал Дедушев грубовато. - Я собрал вас, господа, чтобы сообщить...
      - Нельзя ли без ерничания? - нетерпеливо оборвал его Вольф.
      - Можно. В общем, я вас всех разыграл.
      Дедушев соскочил со скамейки, нервно обежал ее кругом и снова сел.
      - Что значит - разыграл? - переспросил Колобов сварливо.
      - Это значит, что никакого звездного эха не существует. И все вы живете сами по себе, ни с какими галактическими процессами не связаны. И можете хоть всю жизнь ходить на головах, спиваться, безобразничать - ничего и нигде, кроме нашего города, не произойдет.
      - А как же... катаклизмы? Бедствия? Роллитяне?
      - Все это я выдумал, - Дедушев скорчил язвительную физиономию. Ты же инженер, Колобок. У тебя высшее образование. Неужели ты допускаешь, что я, простой технарь, смогу придумать сверхсветовую связь, да еще при посредстве некондиционного телевизора из магазина "Юный техник"?
      - Но ты же говорил...
      - А у тебя своя голова есть на плечах? Если я тебе скажу, что нужно выброситься из окна, чтобы взмыть в небо, ты пойдешь бросаться?
      - Но эта хреновина что-то показывает! - горестно вскричал Колобов.
      - Один момент, - вмешался Вольф. - Игорь Рюрикович, как вы заметили, я освободил ваш прибор от... э-э... излишнего декора. За что прошу прощения. Тем не менее, он продолжает транслировать вполне удобовоспринимаемые изображения якобы из окрестностей планеты Роллит. Если пощелкать выключателем, который у меня в кармане, прибор демонстрирует нам корабли пресловутой империи Моммр возле воздвигнутого ими силового барьера. Который, как мне представляется, отчего-то пропал. Удовлетворите мое любопытство, объясните, как все это работает - без видеозаписи. Что именно нам показывают, если это не Роллит, и как именно это делается. Лично я не в состоянии пока разгадать этот ребус.
      - Эх, вы, - сказал Дедушев. - А называетесь кандидат наук.
      Он отобрал у Вольфа кинескоп, быстро свинтил его тубус и вытряхнул на ладонь обычную круглую батарейку.
      - Там еще видеогенератор с микропроцессором, - добавил он. - Вроде вашего "Коммодора", только отечественного производства. А в нем зашита программа смены картинок.
      - Но эти экзотические названия! Вы же не могли их выдумать!
      - Что так? - усмехнулся Дедушев. - Мне положено иметь фантазию по должностной инструкции.
      - Дед, - прохрипел Колобов. - Ох, и гад же ты.
      - Зачем вы это сделали? - сдавленно спросил Вольф.
      - Проснулся утром. Солнышко светит, воскресенье на дворе. Благодать! Вот я и подумал: почему люди живут неправильно? Почему звезды ходят по правильным орбитам, а люди петляют и кружат? Как им помочь осознать, что каждый человек будто звезда - не песчинка в пустыне, а галактический объект?!
      - И помог, зануда, - проворчал Колобов.
      - Но отчего вы не ограничились своим другом? - беспокоился Вольф. - Отчего набросились на меня?
      - Это чистая случайность. Вдохновение какое-то нашло... На вашем месте мог оказаться кто угодно.
      - Дед, - застонал Колобов. - Что ты за зверь такой? Я же тебе поверил. Я же новую жизнь решил начать. Ты мне всю душу вывернул своим телевизором. Я думал - с понедельника за ум возьмусь, тематику разгребу, с диссертации пыль сдую! А ты меня - под дых... Да я же сейчас пьян напьюсь, Верочку соблазню и обесчещу, еще что-нибудь сотворю, только бы изнутри не взорваться!
      - Что и говорить, - зло произнес Вольф. - Мало того, что ложь безнравственна сама по себе. Так вы еще и взяли на себя право судить, кому и как жить! Откуда вам знать, что правильно, а что нет? Вы сами лишены твердых нравственных принципов! Я по вашей милости сегодня подрался!
      - Это любопытно, - сказал Дедушев. - Надеюсь, вы никогда больше так не поступите. Это вредно для вашего галстука...
      Он вдруг с ожесточением стукнул кулаком по колену:
      - Господи! Почему вы не можете без подпорок? Почему вам все время нужны то десять заповедей, то моральный кодекс, то звездные сказки, чтобы оставаться людьми?! Ладно, братцы, - мигом погас он. - Пора давать занавес. Живите как умеете.
      Дедушев с треском отклеился от скамьи, подхватил мертвый уже кинескоп и побрел куда-то за деревья, в светлый июньский вечер. Колобов и Вольф молча смотрели ему в разлинованную зелеными полосами спину.
      - Дед никогда прежде не курил, - наконец промолвил Колобов. - И не врал. А теперь врет напропалую. Отчего бы?
      - А где он взял программу для смены изображений? - кивнул Вольф. - Ее же сочинить и отладить надо, а это не каждому по зубам.
      - Конечно, - согласился Колобов. Он с тоской посмотрел в потемневшее небо. - Кажется, дождь собирается, как говаривал поросенок Пятачок... Жаль, что все так обернулось. Спокойной ночи, Олег Олегович.
      - До завтра, - ответил Вольф. Помявшись, добавил: - Заходите как-нибудь... в гости.
      - Да? - Колобов улыбнулся. - И о чем же мы с вами станем беседовать?
      - Не знаю, - честно сказал Вольф.
      - И я тоже, - проговорил Колобов.
      В квартире было сумрачно и пусто. Воняло какой-то кислой дрянью. "Хлев, - подумал Колобов с ненавистью. - Авгиевы конюшни. Как в пьесе у Дюренматта: действие разворачивается на сцене, заваленной дерьмом. Минуло полвоскресенья, а потом еще столько же, и ничего не изменилось. " Принюхиваясь, он прошелся по квартире. Разило из мусорного ведра. Уезжая, Циля настрого наказала освобождать его вовремя. Разумеется, Колобов немедленно забыл об этом.
      Он распахнул на кухне окно. Воздух посвежел и наполнился оголодавшим комарьем. "Стервы, спать не дадут. Все плохо, все кругом плохо. Позвонить Бабьеву? Может, у него найдется выпить... Мусорная планета Шушуга", - тут же вспомнил Колобов и едва не плюнул на пол от злости.
      В окне болталось и плыло куда-то небо. Пустое, никем не обжитое. Начхать ему было на мелкого муравья Колобова, ни с того ни с сего возжелавшего с ним породниться.
      "Плохо мне, - думал Колобов. - На душе пакостно. Была бы на самом деле эта чертова Роллит - наверное, ледником бы накрылась в три слоя. Плохо, плохо... Ну, где же вы, друзья-спасатели? Идеант, Найви, Аморайя? Куда вы все попрятались, что не спешите, едят вас мухи?"
      И тут - в комнате - настойчиво и часто - зазвонил телефон.
      - Кто? - бестолково закричал Колобов. - Кого нужно?
      - Три три четыре четыре три три? - спросила насморочным голосом телефонистка. - Ответьте Алуште.
      - Какой Алуште? - растерялся Колобов. - Кто это?
      - Это такой курорт, - разъяснила телефонистка и шмыгнула носом. Южный берег Крыма. Неподалеку от Симферополя. Мечта...
      - Циля! - завопил Колобов. - Цилька, ты?!
      - Алло, - зазвучал в трубке далекий родной голос. - Вадик, наконец-то я тебя застала дома. Я звоню уже третий день, вся трясусь, совершенно не нахожу себе места. Решила, что если не услышу тебя сегодня, то завтра беру обратный билет. Это какой-то кошмар!
      - Циленька, как ты там?
      - Все чудесно, и это ерунда. Чем ты питаешься? Ты вовремя ложишься спать? Ты же постоянно не высыпаешься! Как твой обмен веществ? Надеюсь, ты не куришь в постели? А ведро освободил? Мама не звонила? Я имею в виду обеих мам. Как у вас там погода? Ты вытираешь пыль с моего пианино? Я буду тебе звонить каждые три дня, а письмо уже отправила. Ты можешь не отвечать, тут жуткая почта. Ты не простудился? Кстати, почему ты не в постели?
      - Цилька, у нас еще вечер, ты все перепутала!
      - Разумеется, ты же знаешь, что я слабо ориентируюсь в вашем жутком пространстве и вашем ужасном времени. Как у тебя настроение? Ты там не скис без меня? Как твоя кошмарная работа? Господи, тебе же завтра на работу, а я лезу со своей болтовней!
      - Цилька, ты только не молчи, говори что-нибудь...
      Галактический объект Колобов сидел на полу, плотно прижав телефонную трубку обеими руками к уху. Перед его зажмуренными глазами водили хоровод большие теплые звезды.
      - А-а, - сумрачно протянул измятый Медведков. - Вот и хозяин пришел.
      Он стоял, привалившись к двери вольфовской квартиры, и грыз потухшую беломорину.
      - Вас уже освободили? - с иронией осведомился Вольф.
      - Кому я там нужен... Отрезвили и выпнули домой, до особого распоряжения. Выходного как не бывало. Анка у тебя?
      - С чего вы взяли?
      - Сердце вещует... Да добрые люди сказывают.
      - У меня, - жестко произнес Вольф. - Разрешите пройти.
      - Она мне жена, - напомнил Медведков и набычился.
      - Неважно, - Вольф отодвинул его и надавил на пипку звонка.
      - Будет тебе "неважно", - пообещал Медведков. - Сейчас она откроет, и я сперва тебя грохну, потом ее, а меня суд оправдает, потому как я буду в состоянии сильного душевного расстройства.
      - Не хорохорьтесь попусту. Какой из вас убийца, когда вы прирожденный мелкий хулиган?
      - Ух ты! - опешил Медведков, увидев расчерченную зеленой краской спину Вольфа. - Это зачем?
      - Неважно, - отмахнулся тот.
      Щелкнул замок, дверь отворилась. На площадку, щурясь от света, вышла Ганна Григорьевна в домашнем халате и шлепанцах с помпонами.
      - Долгонько вас не было, - сказала она попятившемуся Вольфу. - Я уж и вздремнула в кресле, вас дожидаючи. Принимайте жилье, все лежит нетронутое.
      Медведков нырнул в темноту мимо нее и тут же пулей выскочил обратно.
      - Где Анка, язви вас? - ошалело спросил он. - Куда спряталась, так вас и эдак?!
      - А бог ее знает, - охотно ответила незлобивая Ганна Григорьевна. - Попросила меня присмотреть, а сама хвост трубой и умелась куда-то. Так я пойду?
      - Да, спасибо вам, - опомнился Вольф. - Спокойной ночи.
      Ганна Григорьевна величественно кивнула и прошествовала в свою квартиру.
      - Сбежала, - плачущим голосом сказал Медведков. - Бросила меня! Но и тебе тоже во! - он скрутил Вольфу под нос нечистый, но выразительный кукиш.
      - Уймитесь, - сказал тот, брезгливо отстраняясь. - Может быть, она ушла домой... к вам.
      - Стал бы я здесь торчать понапрасну!
      - А к подругам? Ах, да, у нее здесь нет подруг.
      - Нет... - повторил Медведков. - Никогошеньки-то у нее здесь нет, кроме меня.
      - Тоже мне, пристанище, - грустно съязвил Вольф.
      - Молчи, интеллигент, - обиделся Медведков. - Ты не понимаешь ни шиша. Я же люблю ее, лярву. Я же, можно сказать, выкрал ее. Из свадебной "Волги" вынул, вот у такого, как ты, увел.
      - Ну, и кому от этого стало лучше?
      - Верно, никому, - Медведков снова сник. - Что же мне теперь делать, куда податься? Ты ученый, дай совет!
      - Для начала надо найти Анжелику Юрьевну, - сказал Вольф. - Не может же она оставаться на улице в такой поздний час одна. А потом... человек она свободный, брачные узы в вашем случае - всего лишь дань условностям. Пусть решает сама, как всем нам быть дальше, - он задумчиво погладил рассеченную бровь. - У нее существует возможность куда-то от вас уехать?
      - Уехать? - не понял Медведков. И вдруг хлопнул себя по лбу. Вокзал! Ну точно, вокзал. К отцу она поедет, в Котовск. Или к сестре в Гомель. И как я сразу не допер? Слушай, интеллигент, возьми денег, а я пока на улице тачку захомутаю.
      - У меня есть, - промолвил Вольф.
      Когда за ними стукнула дверь парадного, из квартиры Ганны Григорьевны вышла Анжелика. И остановилась, держась за перила.
      - Твой-то с этим, - сказала Ганна Григорьевна. - На вокзал поехали. Как бы в дороге не разодрались.
      - Да нет, - проговорила Анжелика. - Коля спокойный, когда трезвый.
      - Ты куда сейчас?
      - Не знаю.
      - Ой, гляди, девка. Муж какой-никакой, а все ж таки муж. Мало ты его воспитывала, вот что я скажу.
      - Разве я нянька ему?
      - Тоже правильно. Но ты же его знаешь, выучила за столько лет. А начинать все сызнова тяжко, даром, что молодая. Этот-то... разве он мужик? Встретишься - и не поздоровается. Так, полено с глазами.
      - Может быть, никто еще не выстрогал из него Буратино?
      Ганна Григорьевна хмыкнула.
      - Дело твое, - сказала она. - Нынче воскресенье, чего ж не подурить? А завтра новая неделя, будто старой и не бывало. Решай, стало быть, сама, куда тебе дальше.
      - Сейчас решу, - сказала Анжелика.
      На далекой планете Роллит, издревле известной во всей цивилизованной вселенной как "Жемчужина мироздания", все возрождалось к новой жизни. Будет ли она прежней? Кто знает... Роллитяне возвращались в разрушенные города, по дороге расставаясь с пережитыми страхами. С любопытством разглядывали они бронированные башни спасательных звездолетов. И каждый втайне надеялся застать свой дом уцелевшим.
      С небес падал слепой дождь, смывая с листьев и травинок серый ненужный пепел прошлого.