Поверьте мне, Зло намного любопытнее, нежели Добро. Оно активно, деятельно. Только Зло подстегивало эволюцию. Не от хорошей жизни кистеперая рыба вылезла на сушу. Не от великой радости обезьяна спустилась с дерева. От добра добра не ищут… Но однажды я отметил резкое падение количества Зла, и впервые в мире возобладало Добро. Это произошло, когда безжалостные и непобедимые динозавры внезапно уступили планету млекопитающим. А ведь динозавры олицетворяли Зло, оно воплотилось в них. Избегни они гибели, мир стал бы иным. И не вам судить, лучше или хуже! Никто не ведает, каких высот могущества достигли бы динозавры, если бы только выжили!.. Я истратил свою молодость на то, чтобы понять, отчего же с уходом динозавров не остановился прогресс. И никак не мог обнаружить эти скрытые пружины эволюции. Не было и нет в млекопитающих той тяги к борьбе, той силы и ярости, чтобы они с исторической неизбежностью могли породить разум. Да и человек, однажды возникнув, обречен был зациклиться на первобытнообщинном строе. Так утверждала моя теория. Меня не поняли. Меня почти высмеяли! А когда я выдвинул свой план регулирования прогресса путем увеличения количества Зла в определенных точках истории, мне предложили отдохнуть от науки, отвлечься. Тогда я разорвал все связи с обществом, прогнал друзей и стал осуществлять свой план в одиночку. И мне это удалось. Я должен был добиться успеха в силу того же темпорального детерминизма. История свидетельствует, что прогресс не остановился. И двигателем его был я! Моя машина времени не чета вашему ретромотиву. С ее помощью я мог перебрасывать между временами любые грузы, целые фрагменты пространства. И я решил создать заповедник Зла, чтобы отсюда подгонять эволюцию. То, что вы зовете Кощеевой Морокой — на самом деле осколок времени из мелового периода, врезанный в седьмой век. Если бы не поломка моей машины, он был бы куда просторнее. А Калинов мост — единственное связующее звено между ним и внешним миром. Разомкните его — и связь навсегда оборвется. С другой стороны, пока существует Кощеева Морока, никто из ее жителей не может по своей воле выйти за ее пределы, бедняга тарбозавр-батаар, с которым вы расправились так безжалостно, мог лишь пугать тех, кто оказывался на стыке времен. Ну, тому, кто отважился пересечь границу, он не оставлял никаких шансов… Здесь собраны великолепные экземпляры динозавров, я вырвал их из прошлого, сохранил эти кристаллы Зла от неминуемого разрушения. Я переношу их во все точки планеты. Я пришпориваю ими эволюцию, и она, словно послушный скакун, добавляет прыти. Драконы, змеи-горынычи, демоны — все это выходцы из моей Кощеевой Мороки. Я потерял дом, друзей, родных, даже свое время. Всю жизнь я отдал служению человечеству. Так за что же вы хотите меня погубить?
— Никому вы не служите, кроме себя, — сказал Тимофеев. — Людей вы ненавидите. А любите только себя и динозавров, вы и сами как динозавр.
— Не думайте, что вам удалось оскорбить меня, — проскрипел Кощей. — Откуда вам знать, что прекраснее — Зло или Добро? Разве вы застали мировое Зло в его расцвете? Разве довелось вам увидеть бешеное великолепие мира гигантских ящеров? Вы судите о них по измученному, полуголодному тарбозавру, который готов был сожрать собственный хвост, лишь бы не околеть.
— Динозавры ваши разлюбезные — всего лишь безмозглые убийцы, — с отвращением промолвил Тимофеев. — Ничего они не воплощают, кроме голода и тупости. Им лишь бы жрать! Какое уж тут великолепие? Они вымерли, и поделом. Но тут приперлись вы со своей дурной теорией. И с ненавистью к человечеству. Никакая теория не оправдает вас за то, что вы натравили этих гадов на людей!
— Но люди объединялись против динозавров, — возразил Кощей. — Они рождали героев-драконоборцев. Какие чудеса изобретательности они проявляли, чтобы защитить свои жилища от набегов моих питомцев! Знаменитые Змиевы валы Приднепровья были построены как защита от тиранозавра-рекс, а уж потом — от киммерийских кочевников. Беовульф один на один победил моего лучшего горгозавра, а уж после стал мудрым и справедливым вождем и вошел в эпос…
— Да барахло ваша теория, — сказал Тимофеев. — А вы убийца и маньяк. Недаром вы стали для людей символом жестокости.
— Люди никогда бы не узнали обо мне, — оскалился Кощей. — Но я не всесилен, и поначалу мне нужны были помощники. И не всегда тарбозавр охранял Калинов мост. Я заставлял людей, заблудившихся в Кощеевой Мороке, служить мне. Как правило, они не выдерживали и на коленях умоляли меня вернуть их в свой мир. И я возвращал — мне было жаль их, как это ни странно. Дольше всех здесь задержалась одна девушка из местных. Какая это была красавица! Она полюбила меня и только поэтому готова была остаться здесь вечно. Но я не ответил на ее любовь и прогнал ее, когда она растеряла красоту и превратилась в сгорбленное пугало. Женщины умеют любить, но еще больше они умеют ненавидеть. Когда она уходила, она поклялась отомстить мне. Она грозила, что не умрет, пока не уничтожит Кощееву Мороку вместе со мной. Я смеялся ей вслед. Думаю, она все-таки умерла. А я еще жив. И мой мир стоит незыблемо, пока я того хочу.
— Она не умерла, — медленно произнес Тимофеев. — Сейчас ее зовут Карога и клятва ее все еще в силе.
— Да, Карога, — значит черная, — кивнул Кощей. — У нее были прекрасные черные волосы до пят… От, нее и других моих слуг и пошла гулять злая слава о Кощеевой Мороке, о бессмертном Кощее. И я закрыл путь на Калинов мост. Выпустил на него сначала тарбозавра, а затем разрешил вернуться домой последним своим слугам…
— Почему же вы не отдали Вику на растерзание тарбозавру? — недобро усмехнулся Тимофеев.
— Она угодила в мою темпоральную ловушку. Как птичка в силки… Когда я отказался от услуг местных жителей, то решил поискать союзников из более просвещенных времен. При попадании в ловушку ретромотив, как правило, разрушался. Я и не думал, что ловушка все еще работает. Однако вы попались, а ваш ретромотив почему-то уцелел. Очевидно, что-то разладилось… Так вот, эта девушка узнала обо мне от Кароги и сама пришла на Калинов мост с единственной целью — убедить меня отказаться от моих планов. Ей посчастливилось перехитрить тарбозавра, но со мной она не совладала, я хотел, чтобы она осталась, но и она возненавидела меня. И я поступил с ней милосердно, сохранил как память о безвозвратно утраченном времени. Теперь она спит вечным сном в окружении моих славных ящеров, как самый драгоценный бриллиант в моей коллекции.
— Спит?.. — переспросил Тимофеев. — Так она просто спит?!
— Ну разумеется! И динозавры спят. Я же битый час вам толкую о том, что выпускаю их по одному во внешний мир…
24. Кто пожалеет бедного Кощея
— Мы пришли за ней, — твердо сказал Тимофеев. — И без нее никуда не уйдем.
— Конечно, не уйдете, — согласился Кощей. — Не отпускать же мне вас! А в помощники вы не годитесь — слишком не любите меня. Здесь есть еще один тарбозавр, и он наверняка будет голоден, когда ему придет пора заступать на пост у Калинова моста.
— Если вы разбудите Вику, — промолвил Тимофеев, — и навсегда откажетесь от своих варварских планов, я обещаю, что мы никому не расскажем о Кощеевой Мороке. Можете спокойно доживать свой век, пока не надоест.
— Да вы лишились рассудка, юноша, — раздраженного сказал Кощей. — С какой стати вы диктуете мне условия? Вы же бессильны передо мной, — он достал из кармана плоскую черную коробочку со множеством белых кнопок. — Это блок управления Кощеевой Морокой. Только он способен освободить обитателей клеток, а все попытки взломать или взрезать хотя бы одну клетку приведут к темпоральному взрыву, и весь остров погрузится в глубины мелового периода. Я предполагал, что найдутся охотники вызволить эту юную красавицу, и запрограммировал блок таким образом, что ее усыпальница может быть открыта лишь в самую последнюю очередь. Неплохо, а? и если вам повезет отобрать его у меня, хотя это и не так просто, можете давить на все кнопки подряд. Прежде чем вы доберетесь до своей Вики, до вас доберутся мои динозавры.
Тимофеев закусил нижнюю губу и прищурился.
— Хорошо, — сказал он. — А не слабо вам отдать мне этот блок на полчасика? Я берусь его перепрограммировать так, чтобы не побеспокоить ваших любимых динозавриков? Если хотите, поспорим на что-нибудь…
— Тимофеич, — предостерегающе вставил Фомин.
— Спокойно, Коля, за себя я ручаюсь. Ну так что? Если я выиграю — мы забираем Вику и уходим, а вы тут целуйтесь со своим гадюшником, только наружу ни ногой.
— Нет, это бесподобно, — осклабился Кощей. — Ваша наглость не имеет прецедентов за последние три тысячелетия. Я даже не оговариваю условий вашего проигрыша. Поймите одну вещь, уважаемые добры молодцы: то, что я потратил на разговоры с вами столько своего бесценного времени, отнюдь не свидетельствует о моей к вам симпатии. Если угодно, это для меня повод убедиться в том, что я не утратил еще навыков устной речи. Я же все время один, не с кем словом перекинуться. Только с самим собой, а это собеседник ненадежный. Теперь я убедился в своей полноценности, и вы мне больше не нужны.
— Да вы что — серьезно верите своему бреду? — рассердился Тимофеев. — Ну, насчет влияния Зла на смену общественных формаций?
Некоторое время Кощей смотрел на него пустыми змеиными глазами.
— Все же в чем-то я деградировал, — произнес он. — У меня не осталось той силы в словах, коли два юнца им не внимают с должным почтением. Кто я и кто вы? Я — величайший ученый и экспериментатор всех эпох, покоритель времени, вершитель эволюции. Я — живая легенда всех народов. А вы…
— А мы — студенты, — сказал Тимофеев с досадой. — Будущие историки. И кое-что смыслим в своем предмете. В котором вы ни уха ни рыла.
— Тимофеич, оставь, — проговорил Фомин. — Разве ты не видишь, что это шиз?
— Шиз? — встрепенулся Кощей. — Что это?
— Так, ерунда, — сказал Фомин. — Не совсем здоровый человек.
— Ах, шизоид, — покивал Кощей. — Любопытно, но именно это слово я случайно услышал в разговоре двух медиков обо мне, как раз перед тем, как мне предложили отдохнуть от науки. Хотел бы я знать, что оно значит и какова его этимология.
— Ага, — промолвил Тимофеев. — Это меняет дело.
— Еще бы, — усмехнулся Фомин. — Его в наше время даже не судили бы. Захомутали бы — и в психушник. Да и в его веке, видно, просто не поспели.
— Бедняга, — сказал Тимофеев. — Навоображал себе невесть что, наворотил с три кучи. Теория нравственного равновесия, вселенское Зло…
По зеленоватому лицу Кощея пробежала судорога, будто трещина.
— Что? — прокричал он. — Жалеть? Меня?! Гуманисты, провозвестники Добра в моей цитадели Зла! Да ваша жизнь не стоит и моего выдоха! И я сейчас укажу вам ваше место в эволюции!…
— Витька, ложись! — закричал Фомин и рывком опрокинул опешившего Тимофеева на землю.
Над их головами, шевеля волосы раскаленным дыханием, пронесся шквал ревущего голубого огня.
25. Как побить мировой рекорд
— Ну как? — орал Кощей. — Страшно? А вот вам еще!
Ослепительная вспышка хлестнула Тимофеева по глазам, а накатившая волна горячего воздуха оторвала от земли, скомкала и покатила, будто биллиардный шар. Тимофеев больно ударился обо что-то затылком, зашипел и, ничего не видя, пополз прочь. Скворчание и сухой треск раздались совсем рядом. Тимофеев продрал забитые копотью глаза: огненный палец чертил по обугленному грунту прямо перед ним. Тимофеев отдернул руки от нестерпимого жара подальше и проворно, по-рачьи попятился.
— Верно! Так и живи на четвереньках! Это форма твоего существования! Геройчик, спасительчик…
Кощей, раскорячась, стоял в нескольких метрах от него и сжимал в руках тонкий металлический ствол, из которого нетерпеливо, хищно рвалось на волю раскаленное добела змеиное жало.
— Получай же еще!
И жало с истошным визгом метнулось к Тимофееву.
— Ползи прочь, улепетывай, крутись, бывший будущий историк!
Сквозь марево Тимофеев разглядел гримасу нелюдского наслаждения на плоской физиономии Кощеи. «Вылитый тарбозавр», — непроизвольно подумал он.
И встал.
— Куда?! — завопил Кощеи. — В приматы?! Не-ет, на колени, к зверям, к ящерам!..
— А дулю тебе, — устало сказал Тимофеев. — С маргарином.
— Вот как, — скрежещуще засмеялся чокнутый. — В геройчике проснулся герой. Ну, так сейчас ты умрешь героической смертью. Для этого тебе потребуется лишь сделать шаг в сторону.
Тимофеев оглянулся. За его спиной была клетка со снулым динозавром.
— Редкий экземпляр, — пояснил Кощей. — Жаль будет, если задену его. Ну же, один шажок — и ты в героях!
— Сейчас, — промолвил Тимофеев. — Только соберусь с мыслями.
— Нееет!!!
Тимофеев сразу и не понял, кому принадлежит этот отчаянный крик. Да и Кощей был застигнут врасплох. Он присел и затравленно озирался.
А забытый всеми, невесть куда пропавший Николай Фомин бежал прямо на него сзади и чуть сбоку, и пробежать ему оставалось еще изрядно, добрых три десятка метров, а Кощей уже учуял его и стал быстро, а Тимофееву казалось — невыносимо медленно! — разворачиваться навстречу Фомину всем телом, выставив перед собой мертвенно мерцавший ствол, и приутихшие было огненное жало снова стало вытягиваться, чтобы зацепить, подрубить, располосовать свою жертву, а Фомин бежал изо всех сил, как никогда еще, видно, не бегал, он должен был успеть, опередить Кощея в его простом и коротком движении, опередить шипящий язык белого с синим пламени, потому что от того, успеет он или нет, зависела его жизнь, а еще — жизнь беззащитного Тимофеева, а еще — избавление и опять-таки жизнь девушки Вики, а еще… а еще… и он понесся еще быстрее, до хруста в костях и в жилах, а Кощею оставалось всего ничего, чтобы повернуться наконец и встретить Фомина сияющим лезвием в грудь, и тогда, не добежав еще порядочно, Фомин прыгнул, вытянулся в воздухе в беспощадно разящую стрелу, он пролетел все эти метры, проскользнул над струей огня и влепился растопыренными ладонями Кощею прямо в морду, смял его, свалил и уничтожил как явление.
Когда опомнившийся, вышедший из предсмертного столбняка Тимофеев подбежал к ним, все уже свершилось. Металлический: ствол валялся на пятнистой от ожогов земле, чихая, плюясь и сморкаясь жалкими клочками дыма пополам с огнем, а Фомин старательно топтал его, словно ядовитую гадину. Кощей же корчился рядом, хрипел и кашлял и никак не мог разогнуться словно заржавевший перочинный ножик.
— Коля, ты как? — спросил Тимофеев тревожно.
— А ты?
— Да я-то что…
— Ну и я — тоже.
Они переглянулись и вдруг рассмеялись — с облегчением, от души и не совсем к месту.
— Я сильно боялся, что напорюсь-таки на луч, — сказал Фомин, успокоившись. — Года четыре назад такой кульбит ничего бы мне не стоил, а в студентах я что-то подрасслабился.
— Сильно ты его? — Тимофеев кивнул на поверженного Кощея.
— Ничего, пропыхтится. Может быть, от такой встряски у него шарики на место встанут.
Фомин вдруг огляделся и с живостью и проворно отбежал в сторону.
— Вот отсюда я прыгнул, — сказал он. — Эх, рулетки нет… Думаю, не меньше десятка метров будет. Как ты полагаешь, сделал я Бимона или нет?
— Может и сделал, — раздумчиво сказал Тимофеев. — Да только рекорды в седьмом веке вроде бы не регистрировались.
26. Что есть критерий гениальности
Фомин склонился над сомлевшим Кощеем и пошарил у него в карманах.
— Есть, — проговорил он удовлетворенно.
На его ладони лежала заветная черная коробочка с рядами кнопок.
— А как с этим поступить? — спросил Тимофеев. — С Кощеем? Вдруг у него в запасе еще какие-нибудь сюрпризы. Связать бы его?
— Я за ним пригляжу, — пообещал Фомин. — Все едино у меня что-то ноги ослабли. А ты не отвлекайся, работай. Пора кончать эту историю.
— Ты прав. Будь спокоен, я не подведу.
Тимофеев раскрыл свой чемодан, неторопливо извлек из него набор миниатюрных отверток, выбрал из них самую тоненькую и осторожно вскрыл корпус блока управления. Его взгляду явились непонятные хитросплетения белых трепещущих нитей с отдельными вкраплениями маленьких цветных узелков и радужных пленок.
— Здорово! — пробормотал он. — Биотехника!
Народный умелец призадумался, поигрывая отверткой над живым содержимым блока. Совершенно бесполезно было даже пытаться вникнуть в его суть. На это, пожалуй, ушел бы весь остаток Тимофеевской биографии. Да он никогда и не стремился к скрупулезному подетальному разбору встающих перед ним проблем. Что он — институт какой?.. Ему достаточно было уяснить конечную цель, а затем несколькими, манипуляциями, по воле уникального своего чутья, достичь ее. И ни разу еще он не мог самому себе объяснить, как ему это удавалось.
Тимофеев легонько ткнул отверткой в одну из ниточек, которая отчего-то понравилась ему больше всех остальных, и она послушно отделилась от своего узелка. Ласковым движением Тимофеев подтолкнул ее в другое место схемы, и ниточка охотно подчинилась.
— И всего-то? — шепотом спросил Фомин.
— Все гениальное просто, — сказал Тимофеев. — А наши потомки будут далеко не глупыми.
— В нас пойдут.
— Хорошо бы — не только умом, — усмехнулся Фомин.
Тимофеев закрыл корпус блока, чуть помедлил, набираясь решимости, и нажал самую нижнюю кнопочку, в тот же миг передняя стенка Викиной усыпальницы с хлопком испарилась, и наружу хлынул тяжелый поток дурманящего газа. Перед глазами у Тимофеева все поплыло, веки налились чугуном, захотелось пристроиться прямо на холодном каменном полу и вздремнуть чуток…
— Отставить! — прикрикнул на него Фомин и резко встряхнул за плечо.
— Где мы?.. — пролепетал Тимофеев, трудно поводя квелыми глазами.
— Тимофеич, — взмолился Фомин. — Соберись, пожалуйста! Дома выспишься…
— И перекусить бы, — мечтательно добавил тот, понемногу приходя в чувство. — Бутербродиков. С Колбасой!
Медленно утекали минуты, но девушка вика все так же недвижно лежала на ковре зеленого дерна.
— Неужели обманул этот варан? — свирепо спросил Фомин и поискал Кощея взглядом.
Того нигде не было.
— Да нет, — сказал Тимофеев, мужественно сражаясь с зевотой. — Просто началась новая сказка.
— Какая еще сказка?
— Обыкновенная. О спящей царевне.
Фомин в растерянности полез было за папиросой, но передумал.
— И что нам теперь делать? — осведомился он осторожно.
— Ну чудило! — воскликнул Тимофеев. — Будто не знаешь, как будят спящих царевен?!
27. Как будят спящих царевен
Фомин набрал полную грудь воздуха. Его рука непроизвольно дернулась к голове, чтобы поправить давно отсутствующий форменный берет. К его неудовольствию, попутно обнаружилось отсутствие двух пуговиц, необратимо потерянных где-то в сражениях с погаными чудищами. Бросая беспомощные взоры на подчеркнуто индифферентного Тимофеева, бывший морской пехотинец, староста курса, правильный мужик Николай Фомин ступил на пружинистый дерн и преклонил трясущиеся колени подле спящей Вики. Он испытывал примерно то же чувство, что и перед первым своим прыжком с парашютом.
— Тебя еще недоставало! — сердито сказал он рискнувшего было напомнить о себе голодному желудку, и тот смущенно затих.
Тимофеев хихикнул и тут же с безмятежным видом стал изучать скрытые туманным полумраком своды кощеевой хоромины.
Фомин нагнулся к золотистому облаку и, уже не стараясь унять бешеное головокружение, поцеловал Вику в теплые перламутровые губы. Сердце его скакало в груди, словно молодой барс в клетке. Фомин слегка отстранился, тревожно ожидая, что последует за этим его поступком…
И полетел кубарем от не по-женски тяжелой затрещины.
Застигнутый врасплох таким далеко не сказочным поворотом событий, Тимофеев ринулся на помощь поверженному другу, но некстати зацепился ногой за чемодан и упал головой в ретромотив. Девушка Вика уже не лежала, а разъяренной дикой кошкой нависла над распростертым Фоминым, притиснув его коленом к земле и сдавив ему горло удушающим захватом, при виде которого заплакал бы счастливыми слезами самый изощренный мастер дзюдо.
— Простите, — засипел голосом порожнего сифона Фомин. — Я не хотел…
— Ой, — удивленно сказала Вика. — Это не Кощей… Кто же вы?
— Отпустите его! — орал Тимофеев, пытаясь выпутаться из ретромотива. — Это мой друг, он не при чем! Он хороший человек, а во всем виноват я, давите меня, если угодно!
— Да вас двое, — поразилась Вика, освобождая горло уже посиневшего Фомина. — И я вас где-то видела.
— Я Тимофеев, — сердито сказал народный умелец, принимая наконец подобающее разумному существу вертикальное положение. — А это Николай Фомин. Дело о реструкторе, вторая половина двадцатого века.
— И вы пришли меня спасти? — Вика переводила пожароопасный взгляд с одного доброго молодца на другого. — Именно вы?..
— Вас разыскивал весь Институт виртуальной истории, — пояснил Тимофеев. — Но им не повезло.
— Но откуда вы вообще знаете о моем исчезновении?
— От Тахиона, разумеется. Долго объяснять… Николай, да что ты молчишь, наконец?!
— Вы хотите мне что-то сказать? — спросила Вика потрясенного Фомина.
— Да, — проговорил тот и покраснел. — Дело в том, что… ну, в общем… Не время сейчас, наверное, о таких пустяках. Главное — что вы живы и можете вернуться домой.
— Дубина! — завопил Тимофеев. — Самое время! Это всегда вовремя!
— Не совсем понимаю, что происходит, — призналась Вика.
— Я люблю вас, — почти шепотом сказал Фомин. — Это называется — с первого взгляда. Раньше я думал — ерунда, фантастика. Пока самого не прижало… Поэтому мы здесь. Теперь вы все знаете, и мне уже легче. И можно, я встану?
— Да конечно же, — спохватилась Вика, убирая колено с фоминской груди. — Вероятно, я обязана вам жизнью… Что мне ответить вам?
— Ничего не нужно, — промолвил Фомин, умиротворенно улыбаясь. — Это только в сказках царевны обязаны немедля втрескаться в богатыря-избавителя. Вы не царевна, а я — далеко не богатырь. Жили бы вы в нашем городе, были бы рядом… Узнали бы меня получше… Но это невозможно. Поэтому просто запомните, что в двадцатом веке есть один человек, который за вас открутит башку любому динозавру. Потому что вы самая лучшая в мире. Во все времена…
— Это я-то, — смутилась Вика. — Лучшая в мире… Знаете, меня в наше время считают дурнушкой, уродиной. В глаза не говорят, но я чувствую — жалеют.
— Ни фига себе уродина, — буркнул под нос Тимофеев.
— Коля, — сказала Вика. — Простите меня. Сильно я вас задела?
— Пустяки, — радостно проговорил Фомин и потрогал синяк на скуле.
— Идите сюда, я сниму боль.
Фомин, зажмурившись, чуть придвинулся к девушке. На бархатных щеках Неземной Красавицы заиграл румянец, золотое облако окутало Фомина, и он с замиранием сердца ощутил поцелуй в побитое место. Мрачные стены кощеевой хоромины рухнули, злобные ящеры рассыпались мелкими прахом, рассеялся вонючий туман, и дождь счастливых солнечных лучей пролился на возрождающийся мир…
— Вы меня извините, — вмешался Тимофеев, — но пора отсюда сматываться. Не нравится мне, что Кощей куда-то пропал. Как бы пакость какую не затеял. А нам еще на стену лезть.
— Не надо на стену, — сказала Вика. — Вся эта дурацкая лестница задумана в качестве западни, и вы в нее угодили. Сам Кощей пользуется другим ходом.
Тимофеев со вздохом облегчения подхватил свой чемодан. Фомин, беспричинно улыбаясь, вскинул на плечо ретромотив. А когда он почувствовал в своей руке маленькую, но, как уже имел повод убедиться, сильную ладошку Вики, то осознал, что в гробу он видел всех этих динозавров и, если потребуется, сотрет в порошок Кощея вкупе с его хороминой без помощи каких-либо технических средств.
Они подбежали к стене, совершенно глухой на вид и даже слегка замшелой. Вика резко нажала на выступающий из неряшливой кладки булыжник, и целая гранитная плита беззвучно отошла прочь. Тимофеев уходил последним. Он с сожалением бросил прощальный взгляд на адское сонмище дрыхнувших демонов, полагая, что никогда в жизни не увидит больше ничего похожего…
За секунду до того, как плита вернулась на место, ему почудилось, будто мертвенное сияние в кощеевом паноптикуме несколько раз мигнуло и померкло.
28. Все ли так благополучно, как кажется
— Скорее, — торопила Вика. — Главное — до темноты выбраться из Кощеевой Мороки, за ней он нас не достанет.
— По-моему, гораздо проще сесть на ретромотив и сделал дедушке Кощею ручкой. — ворчал Тимофеев, привычно воюя с чемоданом.
— Не проще, — отвечала Вика. — Вы забыли, что ваш финиш состоялся в седьмом веке нашей эры. Но пока мы здесь — мы в меловом периоде мезозоя. Никакая темпоральная техника не может финишировать в одной эпохе, а возвращаться — из другой. Она попросту развалится? И это тоже одна из уловок Кощея…
Тимофеев похолодел и даже остановился. Он вдруг вспомнил, как они с Фоминым сидела верхом на ретромотиве и довольно-таки беспечно ждали, когда тарбозавр отыщет их в тумане.
— Виктор, ты чего? — на ходу обернулся Фомин.
— Ничего, — пробормотал Тимофеев. — Пятки вдруг зачесались.
Они бежали по Калинову мосту, спотыкаясь о мокрые сучья, оскальзываясь и бережно поддерживая друг дружку. Мутный Бурлан хлестал в них ледяными брызгами, свинцовые тучи тумана застили путь. Сгущались колдовские доисторические сумерки.
Первым с моста спрыгнул Фомин, принял в могучие руки и осторожно опустил на изъеденный волнами такыр девушку Вику.
— Сейчас мы тут поплутаем… — ворчал Тимофеев, сползая между раскоряченных узловатых корней. — Хорошо еще, если этот псих не спустит на нас какого-нибудь нового тарбозавра.
— Плутать не будем, — уверенно сказала Вика. — Я знаю, как отсюда выйти.
— Тихо! — вдруг скомандовал Фомин. — Вам ничего не кажется?
— Ничего, — пожал плечами Тимофеев. — А в чем дело?
— По-моему, туман оседает, — заметила Вика.
— И еще звуки какие-то, — добавил Фомин, озираясь. — Будто вдали объявили боевую тревогу.
— Глядите, солнце! — радостно закричал Тимофеев.
И впервые за те долгие часы, что провели они в Кощеевой Мороке, сквозь гадкое марево прорезался мутно-красный диск предзакатного солнца. С каждым мигом он все сильнее наливался привычным жаром, Над стремительно таявшим туманом вставал далекий частокол соснового леса. Обнажившаяся такыровая плешь, стиснутая со всех сторон волнующимся морем некошеной травы, оказалась чуть больше футбольного поля. Ожили и заиграли веселыми бликами некогда трупные воды Бурлана. Через все небо проплыла, вольготно взмахивая мощными крыльями, крупная птица.
— Ура! — возликовал Тимофеев. — Кощеевой Мороке — конец!
— Чему ты обрадовался? — спросил Фомин. — Это же и нам конец.
Тимофеев осекся. Он оглянулся назад, на мост. Зловещее сооружение вовсе не пропало вместе с туманом. Как и прежде, оно намертво сцепляло страшно близкий каменистый островок, над которым незыблемо высился гранитный склеп кощеевой хоромины, и солнечный, беззаботный и такой беззащитный берег седьмого века.
— Кощей убрал темпоральную защиту, — обреченно сказала Вика. По ее щекам катились огромные жемчужины слез. — И освободил своих чудовищ. Сейчас они двинутся на человечество. И будут топтать, калечить, убивать и жрать все, что встретится на пути.
— Вот же крокодил… — пробормотал Фомин.
Изо всех щелей хоромины на белый свет, один другого поганее, выползали динозавры. Их голодный рев, принятый Фоминым за сигнал боевой тревоги, далеко разносился над берегами Бурлана. Доисторические твари бестолково мотались по тесному для них островку, опасливо пробовали когтистыми лапами воду. Некоторые тут же затевали драку, надеясь утолить свой многовековой голод за счет соседей. А самые смелые примеривались к скользким бревнам Калинова моста.
— Надо их остановить, — убежденно произнес Тимофеев.
— Как? — усмехнулся Фомин. — Повесить знак «Проход воспрещен»?
— Не знаю, — сказал Тимофеев. — Но я историк, и мне достоверно известно, что никаких динозавров в седьмом веке не было. Значит, они не прошли. А раз они не прошли, следовательно, их кто-то остановил. И вполне возможно, что это были мы.
— Чем же это мы их тормознули? — спросил Фомин с сарказмом. — Голыми руками?
— Да не знаю я этого, Коля! Но исключать такую вероятность нельзя. Быть может, в самый последний момент я что-то такое придумал…
— Тогда думай, — сказал Фомин. — Только, пожалуйста, побыстрее.
— Это наша вина, — произнесла Вика. — Мы изобрели эти несчастные ретромотивы, и вот к чему привела наша беспечность. Мы несем ответственность за смерть невинных людей. А вы здесь ни при чем. Возвращайтесь домой.
— Что ты можешь одна, Викушка? — вздохнул Фомин.
— Все, что смогу…
— Постойте, — сказал Тимофеев. — Кощей говорил, что Калинов мост — это связующее звено между прошлым и настоящим. Разорви его — и связь разрушится, его остров провалится в меловой период. Вместе с динозаврами… Надо уничтожить мост!
Фомин с ожесточением пнул в здоровенную, в шесть обхватов, лесину, наполовину вросшую в такыр.
— Мину бы сюда, — проговорил он мечтательно.
— Нужна помощь, — кивнул Тимофеев и посмотрел на Вику.
— Нет! — воскликнула та. — Я останусь здесь! Это мы во всем виноваты…
— Ну вот, сейчас мы начнем считаться, где чья вина! — рассердился Фомин. — Не женское это дело — воевать с динозаврами! А ну, марш в двадцатый век за подмогой!
Вика попятилась, ее губы задрожали от обиды. Но ослушаться такого приказа было просто немыслимо.
— Я вернусь, — сказала сна. — Немедленно! Вы только продержитесь немного…
— Одну секунду как-нибудь продержимся, — заверил ее Фомин.
И Вика исчезла.
— Какую секунду, Коля? — улыбнулся Тимофеев. — Ретромотив работает совсем не так. Это он назад вернется с запаздыванием на секунду. А сюда, в наш с тобой момент времени, им надо будет еще прицелиться да попасть. И вспомни, где мы с тобой финишировали?
— На полянке, — ответил Фомин. — Там наиболее стабильная точка пространства.
— Вот-вот. А сколько мы добирались оттуда до Кощеевой Мороки?
