Она не стала оборачиваться, чтобы посмотреть, похож ли Броди в гневе на отца, а с силой надавила на газ – и машина на полном ходу задом наперед вылетела с площадки. Позади раздался скрежет тормозов, потом удар – Впопыхах Эмми забыла о ремне безопасности, но из-под руля с потрясающей быстротой выскочила страховочная подушка.

На Эмми обрушился шквал гневных французских слов, из которых она при всем желании не могла понять ровно ничего.

И все же разъяренный француз был ангелом по сравнению с Броди, которого Эмми ожидала с содроганием. Белый от гнева, он рывком распахнул дверцу машины.

– Вы поранились? – Его голос дрожал, как и губы, отметила Эмми. Правая щека было густо намазана пеной для бритья; он выбежал за ней на улицу босиком, в одном махровом халате. Их уже окружили любопытствующие зеваки, каждый из которых имел свое личное мнение насчет происшедшего и жаждал его высказать.

Было так шумно и страшно, что Эмми хотелось только одного – чтобы Броди обнял ее и сказал, что все будет хорошо. Но он явно не собирался этого делать. Сейчас он отругает ее за то, что она повела себя как глупая, безответственная девчонка, и будет совершенно прав. Эмми зажмурилась и крепко зажала руками уши.

Но Броди заставил ее опустить руки.

– Эмми? – Его голос срывался, и, повернувшись, Эмми внезапно поняла, что он вовсе не злится, что его совершенно не волнует ни разбитая машина, ни толпа зевак, ни то, что она повела себя как кретинка и навлекла новую лавину бед на свою голову.

Его беспокоила только она.

В этот миг Эмми готова была обнять Броди за шею и крепко поцеловать. Но сдержалась и только покачала головой.

– Нет, не поранилась, – тихо ответила она, дрожа как осиновый лист. От Броди это не укрылось.

– Вы уверены?

– Уверена, – уже с раздражением фыркнула она. Как бы ей ни хотелось прижаться к нему, поцелуй сейчас был явно некстати. Но Броди, вероятно, отнес ее тон к пережитому шоку, потому что не только не ответил ей тем же, но, наоборот, бережно взял за руки, помогая выйти из автомобиля, словно она была сделана из какого-то очень хрупкого материала. А Эмми вдруг обнаружила, что ноги не держат ее, и наконец прижалась к Броди. Он обнял ее свободной рукой.

– Эмми? – более настойчиво повторил он. О Господи! Он был так нежен и взволнован и все это было так несправедливо и нечестно, что из глаз Эмми невольно покатились слезы. Она поспешно уткнулась мокрым лицом в грудь Броди, чтобы он ничего не заметил.

– Простите меня, – прошептала она в мягкую влажную махровую ткань. – Простите меня.

В ответ он сказал что-то очень ласковое и успокаивающее, и Эмми показалось, что он поцеловал ее в макушку. Что было еще хуже. Особенно когда к ним подбежал водитель другой машины, намереваясь высказать свои претензии непосредственно ей, а Броди принял огонь на себя.

Он что-то начал негромко объяснять французу. Эмми прислушалась и, хотя поняла далеко не все, догадалась, что Броди говорит, будто виноват во всем сам, а Эмми не смотрела на дорогу, потому что была расстроена их ссорой.

Любопытные, собравшиеся вокруг, начали оживленно переговариваться, и до Эмми долетели фразочки вроде «affaire de coeur»,[7] произносимые с искренним пониманием. И вдруг наступила какая-то выжидательная тишина.

– Эмми? – (Она подняла глаза.) – Боюсь, что все вокруг ждут только, когда мы поцелуемся и уйдем в отель, – прошептал Броди.

– О?

Он отвел спутанные кудри с ее лица, нежно стер остатки слез с глаз и шепнул:

– Это же Франция. – Как будто это все объясняло.

– Понимаю. А если я вас поцелую, это поможет?..

Вместо ответа он коснулся рукой ее щеки.

– Je suis desole, cherie…[8] – мягко промурлыкал он – так, чтобы слышно было собравшимся.

Они одобрительно зашумели, но Эмми не торопилась.

– Не надо desole, Броди, – сказала она. – Это я должна извиняться. Я ведь обещала себя хорошо вести…

– Обещали… но, я полагаю, в это время скрестили пальцы. – Он, прищурясь, смотрел на нее сверху вниз.

– Я просто негодница, которая старается не упустить ни одной представляющейся ей возможности, – как можно искреннее сказала Эмми. – Вам надо было запереть дверь ванной.

– Я хотел, но замок не работал.

– Да, я в этом уже и сама убедилась.

– Конечно. Но теперь внимание: приходит час расплаты, и лучше вам вести себя поубедительнее, дорогая, потому что прав на вождение этой машины у вас нет, а если этот парень проявит настырность, избежать пренеприятной поездки в полицейский участок не помогут никакие деньги вашего отца.

– Даже если со мной рядом будет мой собственный, личный адвокат?

«Личный адвокат» не особенно обрадовался этим словам.

– Ваш личный адвокат может только дать вам совет – а уж вам решать, принимать его или нет.

– А совет состоит в том, чтобы разыграть страстное примирение?

– Я прошу вас, Эмми. – (Я прошу вас, Эмми. Как восхитительно это прозвучало). – Ну же, – добавил он. – Они теряют терпение.

Но Эмми не нужно было подгонять. Привстав на цыпочки и обняв Броди за шею обеими руками, она заглянула ему прямо в глаза, в их темную глубину, зажмурилась и коснулась губами его губ. Толпа вокруг разом громко и шумно вздохнула. Но Эмми не слышала ничего. Все ее чувства сосредоточились только на Броди.

Но его губы были холодны и даже не шевельнулись в ответ. Он только что чистил зубы, и Эмми чувствовала свежий привкус мяты на своих губах, но она желала большего, чем про-, сто показательный поцелуй. Того же, по-видимому, ожидали и зрители. Он сам сказал: ведите себя поубедительнее. Примите совет вашего адвоката… прошу вас… В этот миг подчиняться ему было для Эмми наслаждением.

Она мягко приоткрыла губы, словно подбадривая его, и языком, легко и дразняще, коснулась его нижней губы. На мгновение Броди замер, потрясенный. Потом, взяв себя в руки, решительно накрыл ее губы своими, принимая ее приглашение, и страстное желание, которое Эмми безуспешно пыталась подавить с того самого момента, как их глаза впервые встретились, захлестнуло ее. Она страстно прижалась к нему.

Это было безумие, но какое сладостное безумие! И идея принадлежала Броди, так что хотя бы на миг она могла отбросить все тревоги и просто наслаждаться, не думая ни о чем, не притворяясь и получая ни с чем не сравнимое удовольствие.

Через несколько секунд она очнулась, потому что толпа вокруг принялась бешено аплодировать. Поцелуй закончился, и Эмми услышала, как Броди шумно вздохнул, пытаясь справиться с собой.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Вдруг, подумав о том, что он может в них прочесть, она испугалась. Разозлится ли он? Или просто почувствует к ней отвращение – ведь она только что во всеуслышание заявляла о своей любви к одному мужчине, а теперь целует другого, да так, словно он собирается уезжать на край света. Но Броди молча смотрел на нее сверху вниз, и лицо его, снова ставшее бесстрастной маской, ничего не выражало.

Затем он отвернулся, чтобы что-то сказать месье Жерару, а потом подхватил ее на руки и понес в отель, лишь на мгновение задержавшись у входа, чтобы обернуться и кивнуть на прощание всем, кто громко поздравлял их с благополучным примирением.

Оказавшись в холле. Броди немедленно поставил Эмми на пол с таким видом, словно толком не знал, что с ней делать дальше.

Эмми, всерьез испугавшись, что вся его нежнейшая забота вот-вот улетучится, поспешно спросила:

– А как же машина?

Машина осталась стоять посреди дороги, скорее всего с внушительной вмятиной в задней части.

– Жерар все уладит. И договорится с тем водителем. – Он взглянул на нее с некоторым раздражением. – Сумма ваших текущих расходов растет, Эмми. Надеюсь, ваш художник этого стоит. – Не дожидаясь ответа. Броди повернулся и пошел к лестнице. Эмми последовала было за ним, но он обернулся и резко приказал:

– Нет, оставайтесь здесь.

– Почему? Что вы собираетесь делать?

– Ничего. – На его щеке задергался мускул. От Эмми это не укрылось. Явно он сдерживал себя с большим усилием. – Абсолютно ничего, если вы останетесь здесь и будете себя хорошо вести, пока я не оденусь. Я вернусь максимум через десять минут, и мы пойдем ужинать.

– Но…

– Не возражайте. Хотя бы раз сделайте то, что вам говорят, потому что, если вам снова вздумается выкинуть подобный фокус, обещаю, что так легко вы не отделаетесь.

Да, она была права. Вся его забота и тревога сгорела в пожаре их поцелуя. Что ж, он того стоил. Но Эмми не подала вида и смело посмотрела ему в глаза.

– И что же вы сделаете, Броди? – вызывающе спросила она, упершись руками в бедра и позабыв про угрызения совести. – Неужели выпорете?

– Что-то вроде того, – нехотя ответил он. И снова повторил:

– Что-то вроде того.

Вроде того? Вроде того? Что, черт побери, он хотел этим сказать? Она вздрогнула, вдруг поняв, что под «фокусом» подразумевался вовсе не ее побег и не разбитая машина. Броди говорил о том, как она его целовала.

И, припомнив, что заставило ее это сделать, Эмми почувствовала, как ее щеки вспыхнули алым цветом.

Когда Броди минут через семь появился в холле, на нем были легкие брюки и рубашка поло ярко-голубого цвета, придававшего его серым глазам особый оттенок. Эмми с неприятным чувством отметила, что рубашка наверняка выбрана какой-то женщиной, без сомнения невероятно красивой и опытной, которая никогда не доставляла ему ни малейшего беспокойства и чьи поцелуи он наверняка принимал гораздо более охотно. Хотя если говорить откровенно, то и ей он отвечал вовсе не холодно: наверное, решил, что она чересчур старательно следует его совету. Эта мысль слегка ее развеселила.

– А, вы все-таки еще здесь, – заметил он, мельком взглянув на нее и на ходу застегивая часы на руке.

– У меня не было выбора. – Эмми подняла перед ним босую ногу. – Мои сандалии и сумка остались в машине, и Бог знает, куда дел их ваш друг.

– И вас остановил такой пустяк? – с каким-то мрачным юмором спросил он. – Вы не должны позволять таким мелочам останавливать вас, Эмми.

– Не буду, – пообещала она. – Но ничто на свете не заставило бы меня пройти через улицу босиком.

Броди моментально принес ей ее вещи, которые оказались у девушки, сидевшей за регистрационной стойкой.

– Все, что от вас требовалось, – это спросить.

Эмми даже не пыталась скрывать недоверие.

– Неужели вы действительно считаете, что я этому поверю?

Броди пожал плечами.

– Стоило попробовать. Теперь вам остается только сожалеть об упущенной возможности.

– Скорее бы свиньи стали летать, – раздраженно хмыкнула она. – К тому же я хочу есть. Броди улыбнулся.

– Если вы хотите есть, вам придется возвратить ту тысячу франков, которую вы так мило позаимствовали из моего бумажника.

Эмми открыла сумочку и протянула ему деньги.

– Я их просто одолжила. И вы вполне могли бы возместить потерю за счет той суммы, которая лежит в сейфе отеля, – сообщила она.

– Я это запомню, на случай необходимости. – Он говорил так, словно это никогда не могло бы произойти. Подождав, пока Эмми наденет свои сандалии, он спросил:

– Готовы? – (Она кивнула и встала.) – Точно? Вы выглядите слишком бледной.

Только оттого, что мне слишком часто приходится сегодня краснеть, подумала Эмми.

– Я в полном порядке. Не волнуйтесь.

– Я и не волнуюсь. Но если вы ударились головой при столкновении, скажите сразу. Мне вовсе не хочется, чтобы вы потеряли сознание. – Он и вправду беспокоится, с радостью отметила про себя Эмми, но тут Броди добавил, испортив все впечатление:

– Я никогда не смогу оправдаться перед вашим отцом.

На мгновение Эмми захотелось послать своего отца, и Броди заодно, ко всем чертям. Но сердиться на Броди дольше двух минут она не могла, поэтому усмехнулась:

– Хотелось бы на это посмотреть. – И, взяв его под руку, сказала:

– Идемте же. Броди. Посмотрим наконец на этот ваш обещанный закат солнца. И предупреждаю, что лучше бы ему оказаться действительно красивым.

Закат был коротким, но очень впечатляющим. Солнце окрасило горизонт в красные, розовые и пурпурные тона, казалось, город, и леса за ним, и бухта вместе со всеми кораблями – от грузовых судов до легких крылатых яхт – горят разноцветным пламенем.

– Ну, – спросил Броди, когда они наконец уселись за столик в первоклассном ресторане. – Как по-вашему, это стоящее зрелище?

– Недурно, – ответила она. – Немного ярковато, на мой вкус. Я предпочитаю серебристо-розовое небо с маленькими облачками.

– Боюсь, на этой широте сейчас дефицит облаков, даже самых маленьких, и надеюсь, что так пока что и останется. Штормы здесь бывают такие же буйные, как и закаты. – (Эмми вопросительно подняла бровь.) – Великолепное зрелище со страшными волнами.

– Похоже, вы знаете здесь все.

– Да, я как-то два сезона проработал матросом на яхте. Когда еще учился в университете.

– Счастливец. А вот мне после того несчастного приключения с Оливером Ховардом пришлось отправиться на все летние каникулы путешествовать по музеям вместе с тетей.

– Бедная леди, – с чувством сказал Броди. – Я ей искренне сочувствую.

– Нет, я вела себя хорошо. – Эмми блеснула глазами в его сторону. – Честное слово. Если бы мне вздумалось устроить какой-нибудь скандал, она была бы слишком потрясена… К тому же Музей Альберта и Виктории[9] меня заставил даже заплакать, – уже серьезно добавила она.

– Жаль, что вы не сказали мне об этом до отъезда из Лондона, – можно было бы провести эти полдня с большей пользой. И как это у вас в Оксфорде хватало времени, чтобы впутываться в неприятности самого разного рода?..

– Хватало. – Эмми кивнула. – Успела даже сдать все экзамены первого курса на «отлично». Это были очень сложные три года.

Броди посмотрел на нее, потом сокрушенно покачал головой.

– Простите меня, Эмми. Я был непростительно груб…

– Нет нужды извиняться. – Эмми протянула руку и коснулась его ладони, лежавшей на столе. – Я принесла вам достаточно неприятностей, и вы были просто великолепны. Не знаю, что бы со мной сталось, если бы не вы. Тот человек, в чью машину я врезалась, был просто в ярости.

– Да уж, это верно. – Он не стал отмечать того факта, что, если бы не он, она вообще едва ли оказалась бы в такой ситуации. Но, как бы уютно ни лежала ее ладонь на его руке, Броди не мог позволить ей думать, что его можно провести. – Только вам было достаточно поглядеть на него из-под своих длинных ресниц и взмахнуть ими, и он через десять секунд оказался бы у ваших ног.

– Какие гадости вы говорите!

– Неужели? А вы забыли, как испытывали этот прием на мне – когда спускались по водосточной трубе? И еще – когда вы жестом фокусника извлекли чулки из…

– Я вовсе не строила вам глазки! Я была в таком отчаянии, что и думать об этом не могла, а без чулок я не смогла бы обойтись, потому что туфли начали натирать. И к тому же совершенно очевидно, что вы, Броди, вовсе не у моих ног.

Насчет последнего пункта он уверен не был, но не сообщать же ей об этом. Малейший признак слабости – и он сейчас же окажется под ее каблучком.

– Да уж, это верно. Я скорее у следа ваших ног. Мы приходится гоняться за вами, даже когда вы обещаете вести себя примерно. – Тут появился официант, и Броди был искренне рад перерыву. Он спросил Эмми, что она предпочтет из вин.

– «Сент-Рафаэль», белое, пожалуйста, – отозвалась она.

– А мне «Рикард», – добавил Броди, беря меню. – Итак, Эмми, если не буйабес, то что вы выберете на ужин?

– Roygcte,[10] жаренные на решетке, пожалуйста.

– А вы не хотели бы сначала посмотреть в меню, а потом заказывать?

– Нет. – Она улыбнулась, оперлась локтями на стол и положила подбородок на ладони. – Я знаю, чего хочу. – С этими словами она обернулась к официанту и спросила, можно ли приготовить для нее простые rougets с зеленым салатом. Официант почтительно заверил, что так все и будет сделано.

– И вы всегда так легко добиваетесь своего? – спросил Броди, когда официант ушел, забрав оба заказа.

– Не всегда. Я не добилась Оливера Ховарда. А теперь, если вы с моим отцом будете продолжать в том же духе, мне не видать и Кита.

– Оливера Ховарда? Это тот парень, от которого ваш отец откупился, когда вам было восемнадцать? И вы до сих пор на него за это злитесь?

– Нет, должна признать, что Оливер был ошибкой, – ответила Эмми. Пожав плечами, она снова сверкнула белозубой улыбкой. – Я встречалась с ним во время летних каникул между старшими классами и университетом. Мы с друзьями отдыхали в Италии. Дни были длинными и жаркими, и заняться было нечем, кроме как есть, спать, купаться и влюбляться. А в Оливера влюбиться было совсем нетрудно. Он был очень красивым, ужасно обаятельным – словом, от мужчин такого рода мамы всегда предостерегают дочек. – Она поморщилась. – К сожалению, моя мама была всегда слишком занята любовными связями с мужчинами как раз такого типа, как он, и ей некогда было меня предостерегать. Думаю, я должна радоваться, что он взял у отца деньги. Это показало, чего он на самом деле стоит. – Она откинулась на стуле и закинула руки за голову. – Он очень передо мной извинялся. Уверял, что его сердце навеки разбито, но, глядя на муки моего отца, который ни перед чем не останавливался, чтобы помешать нашей свадьбе, Оливер решил не осложнять мне жизнь.

– Вам?

– Хмм. Очень заботливо, не правда ли? – Она усмехнулась. – А сам очень скоро утешился покупкой нового автомобиля.

– Вы действительно его любили, Эмми?

– Или просто хотела пойти наперекор своему дорогому папочке? Нет, Броди. Такого я не замышляла, по крайней мере нарочно. Всему виной мои восемнадцать лет и излишняя впечатлительность. – Она передернула плечами. – Тогда я была в неописуемой ярости. На папу и на Оливера. Боже мой, он мог хотя бы запросить побольше… а не принимать первое же предложение Холлингворта, что говорило об отсутствии…

– Обязательности? – подсказал Броди, видя, что она затрудняется с выбором слова.

– Я хотела сказать – силы воли.

– Наверное, он был просто закоренелым реалистом. Может быть, когда ему предложили выбор, он решил, что новая машина ему нужна больше, чем жена. Особенно такая, которая принесла бы ему кучу новых неприятностей. – Броди помолчал. – Кстати, на чем ездит Кит Фэрфакс?

Эмми опустила ресницы.

– Удар ниже пояса, Броди.

– Я только подумал.

– Вот и думайте о чем-нибудь другом. Оставим Кита в покое.

– Как прикажете. – Броди, откинувшись на спинку, потягивал вино и смотрел на гавань. – Хотя это странно, на мой взгляд. Насколько я знаю, большинство женщин просто неспособны прекратить говорить о человеке, в которого влюблены.

– Я не большинство.

Он бросил на нее быстрый взгляд.

– Это от меня не укрылось. – Потом указал рукой на гавань. – На каком из этих кораблей вы хотели бы сейчас оказаться? – (Эмми недоверчиво посмотрела на него.) – Я просто меняю тему, как вы приказали, – вполне искренне пояснил он.

– О! – Эмми посмотрела на залив, потом наморщила нос. – Я всегда плавала только на трансатлантических лайнерах. У меня морская болезнь.

– Да, в путешествиях вам приходится туго: самолетов боитесь, на кораблях вас укачивает… А мне сейчас хотелось бы оказаться на той большой яхте, которая идет в Эгейское море. Объехать все острова, останавливаться на каждом из них, исследовать руины, валяться на пляже, загорать…

– Вы к этому, наверное, привыкли? Когда были матросом на яхте?

Броди сурово посмотрел на нее.

– Нет, Эмми. К этому привыкли люди, которые на яхте отдыхали. А мне оставалось подносить, уносить и убирать за ними.

– И как, вам понравилось?

– Не все. Но мне оставались солнце и море. А некоторые из тех, кто нанимал эту яхту, были очень неплохими людьми.

– Женщины, скорее всего, – язвительно заметила она.

Броди расхохотался, обнажив два ряда ровных белых зубов.

– И женщины тоже. Но могу вас заверить, что это намного лучше, чем расставлять товары по полкам в магазине. И за квартиру платить не надо было.

С полминуты Эмми смотрела на него, потом сказала:

– Вы, наверное, считаете меня очень глупой. – Она опустила взгляд на свой бокал. – Богатой, безответственной и очень глупой.

– Нет, не считаю. Просто мы из разных миров. Мне пришлось самому зарабатывать все, что теперь у меня есть. Но это не страшно. Чем дороже тебе что-то досталось, тем больше ты это ценишь.

Эмми вспомнила его забавную квартиру, картины на стенах. Все подобрано по его вкусу, в отличие от ее собственной квартиры, набитой дорогой, почти музейной мебелью. Да и сама квартира была такой же, унаследованной вместе со всеми деньгами от бабушки.

– А из какого мира вы. Броди? Что там за люди? – Он ответил не сразу, и Эмми снова протянула было руку через стол, чтобы дотронуться до его руки, но вдруг передумала. – Я правда хочу знать. Он пожал плечами.

– Мой отец был шахтером. Здоровяк, жизнелюб. Обожал играть в крикет – и очень хорошо играл. А еще любил гулять на свежем воздухе…

– Что же с ним случилось?

– Погиб при аварии на шахте, когда мне было двенадцать лет. Вагонетка… – Броди замолчал. Не стоило рассказывать, что осталось от отца после того, как он попал под эту вагонетку. – Меня незадолго до того взяли в школьную команду по крикету. Я был там самым младшим. Он часами тренировал меня и очень гордился…

– И он так и не увидел, как вы играете в команде? – (В ответ Броди покачал головой.) – Жизнь иногда такая гадость, правда? – сказала она, и Броди вдруг пришло в голову, что остаться в детстве без матери едва ли лучшее начало жизни, независимо от того, сколько денег у тебя на счете в банке при рождении. – А ваша мать больше не вышла замуж? – спросила Эмми.

– Нет, она всегда говорила, что такого человека, как отец, ей не найти. Но когда я наконец стал на ноги, она уехала жить к сестре в Канаду.

– Наверное, она страшно по вас скучает.

– У нее нет на это времени. У Мег, ее сестры, полдюжины детей, у которых уже есть свои дети. Так что мне пришлось бы обзавестись целым выводком, чтобы убедить ее вернуться.

– Почему бы и нет?

– Здесь есть две причины, Эмми. – Он бросил на нее взгляд. – Две очень веские причины.

– Во-первых, вы человек, которому нужен брак «пока смерть не разлучит нас», да?

– Даже если начинать не с «пока смерть не разлучит нас» – к чему лично вы сами очень стремитесь, – есть еще кое-что. Женитьба всегда в какой-то мере лотерея, а шансов, что тебе выпадет главный приз, не так много.

– Думаю, вы правы. И, наверное, мне повезло, что Оливер предпочел мне деньги. – Эмми взглянула на Броди и обнаружила, что он пристально смотрит на нее. – Ой, вот и ужин несут. – Она радостно улыбнулась молодому официанту, и тот вспыхнул как маков цвет. Но, перехватив взгляд Броди, она обнаружила, что он смотрит на нее уже не задумчиво, а с раздражением.

– Зачем вам это понадобилось? – сердито спросил он.

– Что?

Броди только покачал головой.

– Это нехорошо, Эмми. – (Она продолжала широко открытыми глазами смотреть на него.) – И это тоже, – внезапно рявкнул он.