Бриджит Джонс - Причина успеха

Хелен Филдинг

Причина успеха

Моему отцу, Майклу Филдингу

Глава 1

Раньше я все время удивлялась: есть же на свете такие люди, как Генри. Поразительно, что человек может оказаться в столь чуждой ему среде и оставаться совершенно не подверженным ее влиянию. Генри будто покрыт каким-то мощным защитным средством, вроде антикоррозийного состава для океанских яхт.

Генри намазывал джем “Гордость джентльмена” фирмы “Фортнум и Мейсон” на кусок пресного хлеба, какой пекут в Намбуле.

– Сегодня утром встал и глазам своим не поверил: у моей хижины – семейство из восьми человек. Хотели передвинуть палатку поближе к реке. Говорю этому парню: “Приятель, здесь у нас лагерь беженцев, а не палаточный городок. Ладно, ладно, двигай. Кормят тут неважно, зато какой вид”.

Генри похож на Иисуса. Ему двадцать три.

В Сафиле завтракали рано, сразу после рассвета. Время затишья – всего час перед тем, как жара становилась невыносимой. Тишину нарушали лишь крики петуха и болтовня Генри, который закрывал рот только во сне. Тем утром он надоедал мне больше обычного. Я подозревала, что у него закрутилась интрижка с одной из наших эмоционально особенно уязвимых медсестер – Сиан. Она сидела рядом с ним и смотрела на него взглядом благостным, как бисквитное пирожное. У Сиан было доброе сердце. Она присоединилась к нам два месяца назад, после того как рано вернулась домой с ночной смены в Дерби и обнаружила своего мужа в постели с таксистом кипрского происхождения. Они были женаты восемнадцать месяцев. После нескольких встреч с психоаналитиком она решила продолжить свое лечение заочно.

Бетти, как обычно, говорила о еде.

– Знаете, что бы я сейчас съела? Пудинг с джемом и заварным кремом. Точно говорю. Даже, наверное, оставила бы пудинг и просто съела заварной крем. Обычный пудинг из хлебных крошек. Ммм, представляете, как вкусно? С изюмом и мускатным орехом! Может, Камаль приготовит хлебный пудинг, если мы приспособим эту жестянку из-под печенья под духовку?

Полшестого утра. Я встала из-за стола, вышла на улицу и вздохнула. Здесь всегда раздражаешься по мелочам, и при этом не замечаешь ужасов, потому что уже насмотрелась. Я зачерпнула из чана воду и пошла к обрыву – почистить зубы.

Позади меня располагалось наше поселение – несколько круглых глиняных хижин, душевые, уборные и домик, который служил нам столовой. Передо мной – лагерь Сафила, шрам посреди пустыни, отпечаток гигантской ноги на гигантском пляже. Солнечный свет – пока еще бледный, мягкий; небо едва прояснилось на горизонте. Среди дюн и дорожек, ведущих к месту, где одна синяя река впадает в другую, беспорядочно рассыпаны хижины беженцев. Пять лет назад, в середине восьмидесятых, во время Большого Голода, их было шестьдесят тысяч. В день умирало по сто человек. Сейчас осталось двадцать тысяч. Остальные перешли границу и вернулись в горы, в Кефти, где шла война.

Сухая трава зашелестела под дуновением горячего ветра. Сегодня утром не только Генри действовал мне на нервы. В лагере ходили слухи об очередном губительном для урожая нашествии саранчи в Кефти. Но поселенцы часто рассказывали страшные истории. Трудно определить, каким из них можно верить. Мы слышали, что ожидается новый приток беженцев – может, тысячи.

Лагерь наполнился шумом – блеянье коз, смех, крики играющих детей. Радостные звуки. Еще недавно мы слышали лишь стоны умирающих от голода. Я прикусила кончик большого пальца, пытаясь забыть. Невыносимо вспоминать то время. Со стороны столовой донеслись шаги. Генри возвращался в свою хижину. На нем была его любимая футболка с надписью “Почему вы решили стать волонтером?” и четырьмя вариантами ответа:

A. Из религиозных соображений.

Б. Из-за денег.

B. Потому что я неудачник.

Г. Из-за несчастной любви.

Генри выбрал Б – в шутку, конечно. Его семье принадлежит половина Лестершира. А я? Я – гибрид В и Г. И еще мне всегда хотелось делать добро.

Летом 1985 года, когда я еще жила в Лондоне, я влюбилась. Влюбиться для женщины – катастрофа, хуже некуда. Оливера – объекта своих неистовых мечтаний – я встретила на гала-концерте в Королевском Альберт-холле. Исполняли “Gloria” Вивальди, присутствовала принцесса Кентская. Я тогда работала рекламным агентом в издательстве “Гинсберг и Финк”, носила короткие юбки и прозрачные черные колготки, на совещаниях сидела нога на ногу и вовсю расхваливала достоинства каких-то людей, которые меня совершенно не интересовали. Забавно: когда тебе двадцать пять, ты хочешь, чтобы тебя воспринимали всерьез и не относились бы к тебе только как к сексуальному объекту. В тридцать пять замечаешь, что тебя воспринимают всерьез, но обеспокоена тем, что сексуальным объектом уже не являешься.

Директор нашей компании, сэр Уильям Гинсберг, любил устраивать маленькие вечера и приглашать талантливых людей и знаменитостей. Но при этом всегда держал в секрете список приглашенных. Для плохо осведомленных личностей вроде меня присутствие на таких вечерах было сущим кошмаром. Я все время боялась подойти к кому-нибудь и спросить, чем они занимаются. Вдруг окажется, что передо мной автор “Любви во время чумы” или солист “Бич Бойз”?

Я была дома у сэра Уильяма три раза. Но он все равно не вспомнил бы, кто я такая. Кроме меня в издательстве работали еще несколько молоденьких девушек, и он всегда приглашал то одну, то другую, чтобы мы веселили гостей. Мне нравилось общаться с творческими, интересными людьми. На весь вечер я погружалась в состояние благоговейного трепета и очень редко раскрывала рот. Но мне хотелось стать такой же, как они. Концерт Вивальди обещал стать самым грандиозным вечером, на который меня приглашали, и, естественно, я волновалась.

Перед концертом сэр Уильям организовал небольшой прием: аперитивы для ста человек в одном из залов Альберт-холла. За счет компании забронировали пятнадцать лож; после концерта планировалось устроить торжественный ужин для дюжины избранных. Простые смертные вроде меня, естественно, могли расслабиться.

Я нарочно опоздала, тщательно изучила свое отражение в зеркале дамской комнаты и по длинному красному коридору направилась к залу Элгара. Служитель в униформе нашел в списке мое имя и распахнул дверь из темного дерева. В глаза ударил яркий свет. Золотой зал весь светился, гости в смокингах и вечерних платьях спускались по декоративной лестнице или стояли наверху, облокотившись на позолоченные перила. На потолке сквозь тонкую завесу дыма поблескивали хрустальные светильники.

Я была заворожена. Будто все гости программы “Звезды шоу-бизнеса” собрались в одной комнате: Фрэнк Бруно, Джеффри Арчер, Аннека Раис, Нил Киннок, Терри Воган, Мелвин Брэгг, Кейт Эди, Ку Старк, Боб Гелдоф, Найджел Кеннеди, Ричард Брэн-сон. В панике я пыталась отыскать хоть кого-нибудь из нашего офиса, но безуспешно. Странно находиться в комнате, полной знаменитостей, – ты знаешь, кто они, но никто не знает, кто ты. Я направилась к столу с аперитивами, по пути улавливая обрывки разговора.

– Честно говоря, эту историю никак не забудут...

– Понимаешь, проблема Мелвина в том...

– Джером, у тебя есть мобильник?

– Мне всегда казалось, что он слишком много на себя берет...

– У меня большие неприятности с “Тоской”...

– ...проблема Мелвина в том, что он не старается...

– Джером...

Кто-то взял меня под локоть.

– Ммммм! Самая очаровательная девушка на свете. Дорогая, ты выглядишь божественно. Мое сердце разбито, точно говорю. Абсолютно уверен. Поцелуй же меня, моя дорогая, поцелуй.

Это был Динсдейл Уорбертон, драматург, один из моих самых важных клиентов. Ветеран английской сцены. Недавно он порадовал нас своими мемуарами. У Динсдейл а всегда было встревоженное выражение лица. Он был со странностями, но ко мне всегда относился по-доброму.

– Чмок, чмок. Но что это такое, дорогая? – Брови Динсдейла почти сошлись на переносице от ужаса. – Где твой бокал? Надо срочно налить тебе выпить. Срочно налейте ей выпить!

Тут что-то за моей спиной привлекло его внимание.

– О! Самый очаровательный мужчина на свете. Дорогой мой, дорогой! Ты выглядишь божественно. Вчера ты был просто неподражаем. Неописуемо остроумен и хорош.

Это и был Оливер Марчант, редактор и ведущий программы “Фокус” – популярной и актуальной передачи об искусстве на четвертом канале. Его репутация разрушителя сердец – причем в число его жертв попадали женщины, которые дружат с мозгами, – была всем давно известна. Но тогда я и представить себе не могла, как разрушительно закончится все это для меня. Динсдейл обратился ко мне:

– Ты знакома с этим неотразимым мужчиной, дорогая? Ты знаешь Оливера Марчанта?

Я запаниковала. Он же знаменитость, в конце концов. И что мне отвечать? Да, я видела его по телеку? Нет... никогда о таком не слышала?

– Да... то есть нет. Извините... кошмар.

Оливер взял меня за руку.

– А это...

– Ах! Самая очаровательная девушка на свете, мой дорогой, богиня.

– Понимаю, но у богини есть имя, Динсдейл? На минуту Динсдейл растерялся. Я была в шоке: он забыл, как меня зовут. Мы работали вместе каждый день в течение почти двух месяцев.

– Рози Ричардсон, – извиняющимся тоном произнесла я.

– Очень рад... Рози Ричардсон, – ответил Оливер.

Высокий, худощавый, темноволосый... На нем был темно-синий костюм и обычный галстук – не галстук-бабочка, – завязанный свободно. Я очень точно помню, как его темные волосы опускались на воротник, а на подбородке была едва заметная щетина.

– Рози, дорогая. Я немедленно принесу тебе выпить. Уже бегу. Ты уже в обморок падаешь от жажды, – выпалил Динсдейл и с виноватым видом поспешил к бару.

Я повернулась к Оливеру. Он разговаривал с седовласым диктором новостей. Рядом с диктором стояла его пятнадцатилетняя дочь.

– Как дела, Оливер? – диктор похлопал Оливера по плечу.

– Дерьмово как всегда, тебе ли не знать. Как дела, Сара?

Оливер – само обаяние – стал разговаривать с девушкой, смутив ее еще сильнее, чем меня. Глянул ей через плечо и улыбнулся мне, будто хотел сказать: “Подожди”.

– Пока, Сара, – мило попрощался Оливер. – Удачи на экзаменах. – Он помахал ей рукой.

Девушка с отцом отошли на приличное расстояние.

– Грязная сука, – чуть слышно произнес Оливер, глядя на удаляющуюся малолетку. – Так и лезет ко мне. – Я засмеялась. – Ну как, тебе весело?

– Немного странно, честно говоря, – призналась я. – Я никогда еще не видела столько знаменитостей сразу, в одной комнате. Кажется, тут все друг друга знают. Как в закрытом клубе. Они действительно все знакомы?

– Да. Раньше я думал, что знаменитости – это что-то вроде новой аристократии, но ты абсолютно права. Это закрытый клуб. Клуб Знаменитых. Вместо вступительного взноса надо, чтобы каждая шлюха знала тебя в лицо. – Оливер с пренебрежением оглядел зал.

– Нет, нет, ты прав, это и есть новая аристократия, – поддержала его я. – Раньше наследовали поместья и охотничьи угодья, теперь – славу. Вспомни Джулиана Леннона, Кифера Сазерленда.

– А вместо охоты на куропаток мы развлекаемся премьерами и церемониями вручения “Оскара”? Но мне все-таки кажется, что это больше похоже на закрытый клуб со своими правилами. Нужно соблюдать иерархию. Менее знаменитым нельзя приближаться к настоящим знаменитостям.

В этот момент, опровергая его теорию, к нам подошла леди Хилари Гинсберг, жена сэра Уильяма.

– Оливер, я так рада тебя видеть. Как там Лорка? Оливер растерялся всего на мгновение. Он не понял, кто она такая.

– Хилари Гинсберг. Как хорошо, что ты смог вырваться, – поспешно произнесла она, повернувшись ко мне спиной, тем самым исключив меня из разговора. – Ты знаком с Мартином?

Любовь леди Хилари к знаменитостям была чем-то вроде хронического заболевания. Я видела, как она составляет списки приглашенных. У нее есть что-то вроде собственного индекса Доу Джонса, только для определения степени знаменитости. Художники, актеры, журналисты расположены в порядке убывания или возрастания – в зависимости от веяний моды, таланта или просто желания выставить себя напоказ. Так вот, всю жизнь леди Хилари меряет этим индексом. Я не раз слышала, как она безо всякой иронии объясняла, почему нельзя не пригласить того или иного человека. Даже ее самые близкие подруги удостаиваются чести посетить один из приемов сэра Уильяма, если их котировки по индексу ползут вверх; в противном случае приходится довольствоваться обедом наедине с леди Хилари.

Оливер излагал теорию закрытого клуба известному писателю, которому его представила леди Хилари. Дрожа от волнения, я заметила, что к ним присоединился Ноэль Эдмондс и журналист Дэмиен Глит, более известный как Дэмиен Глист.

– Если поместить двух знаменитостей в комнату, где полно обычных людей, в конце концов они начнут общаться друг с другом – разумеется, только если более знаменитый первым подойдет к менее знаменитому, – разошелся Оливер. К тому моменту вся компания уже покатывалась со смеху. – Мартин, ты же звезда, ты должен знать. – Тут Оливер повернулся ко мне и стал пристально смотреть мне в глаза.

– О господи, какая замечательная идея! Может, напишешь статью для нашего журнала? – спросил Дэмиен Глист.

Оливера спас звонок, возвестивший о начале представления. Появился сэр Уильям и поднял шум, напугав всех.

– Давайте, давайте, ради бога, мы очень, очень опаздываем, пропустим вступление. – Схватив Оливера и писателя за локти, он поволок их в ложи, оставив леди Хилари стоять с таким видом, будто она только что высидела яйцо и разбила его.

Я потащилась было за ними, но тут появился Динсдейл с моим аперитивом.

– Дорогая, прости меня, прости! Я в агонии, я в шоке. Я отвратительный старый дурак, у меня дырявая голова.

Какой милый старичок!

– Не убивайтесь, ничего страшного, – ответила я.

Выяснилось, что Оливера посадили прямо позади меня. Весь концерт я провела в состоянии практически невыносимого сексуального возбуждения. Мне казалось, что я ощущаю сзади его дыхание на своем теле – я была в платье с открытой спиной. А когда он случайно задел меня рукой, я чуть не испытала оргазм.

Когда музыка закончилась и стихли аплодисменты, я не осмелилась обернуться и взглянуть на него. Я так и стояла в ложе, ждала, пока все выйдут, изучала пустеющий Альберт-холл и пыталась успокоиться. Потом я услышала, как кто-то спускается по ступенькам позади меня. Это был он. Он наклонился и поцеловал меня в шею. По крайней мере я надеялась, что это был он.

– Извини, – пробормотал Оливер, – я не мог удержаться.

Я взглянула на него через плечо, подняв бровь.

– Я бы сейчас съел пиццу, – прошептал он. – Ты можешь превратиться в пиццу?

– Я не хочу, чтобы меня съели.

– Тебя я не съем... хотя попробовать не откажусь. Так и началось это безумие, одержимость, цепь событий, которые обходными путями, медленно, но верно привели меня в глиняную хижину в самом сердце Африки. Некоторые местные жители – особенно когда голодают – смотрят на добровольцев как на святых. На самом деле мне захотелось поехать в Африку по одной причине – я влюбилась. Вот такая из меня святая, если хотите знать. Если бы в тот вечер Оливер пригласил меня на свидание, я бы, наверное, никогда и не услышала о Намбуле. Но нас прервал сэр Уильям.

– Оливер, Оливер, ты где пропадаешь? Давай, давай, все уже собрались!

Естественно, меня мой босс проигнорировал. Оливер грациозно покинул ложу, а мне пришлось смириться с тем фактом, что он отправился на ужин для избранных, даже не спросив мой номер телефона.

Всю следующую неделю после концерта Вивальди я пребывала в состоянии сексуального перевозбуждения. Я была уверена, что Оливер уже выяснил, кто я такая, и с минуты на минуту позвонит. Зачем ему тогда было целовать меня в шею? Если бы он не был заинтересован, то вряд ли стал бы это делать. У меня появились навязчивые фантазии. Самая любимая – как меня приглашают на деловую встречу в его офис, вместе с другими. В конце встречи все уходят, и он просит меня остаться... закрывает дверь, прижимает меня к стене и целует, засовывая мне в рот свой язык, – короче, по всем правилам.

В другой фантазии он наконец приглашает меня в бар. В конце вечера мы прощаемся на улице. Он наклоняется и целует меня с языком, как тогда, в офисе. Потом он идет к моей машине, открывает дверцу водителя и заталкивает меня внутрь. Я сбита с толку, обижена. Но тут оказывается, что он подошел к машине с другой стороны и сел рядом.

– Езжай, – говорит он, застегивая ремень безопасности.

– Куда? – неуверенно спрашиваю я.

– К тебе домой, – хрипло рычит он.

– Но... но... – я пытаюсь протестовать.

– Послушай, я – солидный мужчина. Мне не пристало стоять на улице с эрекцией. Езжай.

Но Оливер так и не позвонил. Так и не позвонил! Я призвала на помощь все свое воображение, чтобы найти способ с ним связаться. Неестественно часто стала назначать встречи подруге, которая работала с ним четыре года назад. Смотрела “Фокус” три раза в неделю. Позвонила в пресс-центр “Фокуса” и попросила программу на ближайшие три месяца, пытаясь отыскать что-то, хотя бы отдаленно связанное с одним из наших авторов. Начала ходить на выставки по воскресеньям. Читать невыносимо скучные статьи о художниках из Восточной Европы, работающих аэрографом. Безуспешно. Награды в виде сексуального удовлетворения не последовало.

Глава 2

Я лежу на постели обнаженная, под тонкой простыней. Тело у меня – роскошное, идеальное, гладкое как шелк. Оливер встает на колени перед кроватью и медленно стягивает простыню. Смотрит на меня. Прикасается к моим грудям, словно это редкие хрупкие артефакты, с наслаждением проводит ладонью по моему животу. Я задерживаю дыхание.

– Боже мой, Рози, – шепчет он. – Я так хочу тебя трахнуть.

Распахнулась дверь, и в кабинет ворвалась Гермиона Халлет-Макуильям.

– Меморандум готов? Сэр Уильям спрашивает, где он.

Гермиона, девушка из приличной семьи, хорошими манерами не отличалась.

– Почти готов, Гермиона, – громко проговорила я и снова уставилась в монитор.

– Чем ты занималась? – спросила она. – Я же тебе еще час назад сказала. – Гермиона сняла трубку и набрала номер. – Кандида? Привет! Я. Слушай, поедешь на уикенд в Ларкфилд? Потрясающе! Офелия тоже поедет, и Геро, и Перпетуя. Думаю, там круто. Да. Согласна. Нет, ты права. Ладно, передавай Лукреции привет. Пока.

Не удивлюсь, если скоро она будет говорить по телефону с человеком по имени Вельзевул.

Вдруг мне стало так хорошо... Я стала какой-то мягкой и светящейся, будто меня окутала голубая дымка. Мы с Оливером сидим за столом у меня на кухне, сквозь шторы просачивается солнечный свет. Мы завтракаем после первой ночи, проведенной вместе.

– Люди такие разные, правда, Оливер? – спрашиваю я.

– Что, дорогая?

– Взять, к примеру, меня. Мне нравится есть на завтрак горячий пирог со смородиной. Тебе нравятся мюсли, или омлет с копченым лососем, или рогалики с разными сырами, – при этом я открываю свой безупречный холодильник, наполненный различными соблазнительными вкусностями.

– Розмари! – Гермиона в ярости уставилась на меня. – Сколько раз можно просить? Мне нужен меморандум сэра Уильяма!

Я повернулась к монитору, чувствуя на себе взгляд Гермионы, и начала перепечатывать написанный от руки меморандум. Еще одна безумная попытка сэра Уильяма продвинуться вверх по индексу.

23 июля 1985

Сотрудникам рекламного отдела

От сэра Уильяма Гинсберга

Общественная позиция компании

Наша компания и я как директор компании пытаемся повысить осведомленность общественности в вопросах социально полезных действий.

В свете недавнего рок-концерта в помощь голодающим Африки Гинсберг и Финк тоже решили внести свой вклад.

Внезапно в моем мозгу стали появляться первые проблески гениальной мысли. Вздрогнув от снизошедшего на меня озарения, я схватила список ближайших программ “Фокуса”, лежавший поверх горы бумаг на моем столе, пробежала его глазами. И нашла то, что нужно.

Программа 25: Вслед зарок-концертами в помощь голодающим в Африке “Фокус” расследует новый феномен – благотворительность и поп-культура – и рассматривает вклад представителей различных сфер искусства в дело помощи голодающим Эфиопии.

Можно устроить, чтобы сэра Уильяма пригласили на эту программу. Хотя, очевидно, придется долго обсуждать это с продюсерами.

– Книги, – сэр Уильям ударил кулаком по большому столу красного дерева, – прекрасная идея. Мы отвезем им книги. Сбросим с вертолета. Представляете: книги, падающие с воздуха? Перевяжем поплотнее и сбросим. Отличная тема для программы.

– Вам не кажется, что жители Эфиопии предпочли бы в качестве гуманитарной помощи еду? – спросила я.

– Нет, нет, нет. Книги. То что надо. Да каждый дурак, который летит туда с благотворительной миссией, привозит еду. Люди же должны что-то читать, пока ждут свою гуманитарную помощь.

– На самом деле эта задумка с книгами очень интересна... хотя, конечно, еды им не хватает в первую очередь. – Эамонн Солт, агент по связям с прессой благотворительной организации “Содействие”, пощипывает бородку. Сэр Уильям тоже начал пощипывать свою.

– Вы серьезно? – спросила я.

– Да, разумеется. Мы пытаемся бороться с дегуманизацией туземцев в западной прессе, – сообщил Эамонн бесцветным, монотонным голосом. – Нужно показать, что среди африканцев есть образованные люди, создать образ умного африканца, стремящегося к знаниям, вытеснить созданный прессой миф, будто туземцы – что-то вроде голодающих обезьян. Ваша идея может оказаться очень полезной, она способна повлиять на общественное сознание, хотя многие мои коллеги со мной не согласятся. Разный образ мышления. Хотя, естественно, общественность будет в ярости. Наверняка вам знакомы эти доводы: напрасная трата ресурсов, мода на благотворительность...

– Чудесно! Доводы. Книги. Тема как раз для “Фокуса”, – сказал сэр Уильям.

– Но разве эфиопы смогут читать книги на английском?

– Не забывайте, вся Сахель голодает. Лучше всего сбросить книги над поселениями на границе Абути и Намбулы. У некоторых беженцев из Кефти прекрасное образование. В Кефти превосходная система образования, по английскому принципу, – сказал Эамонн.

– Где расположена Кефти? – спросила я.

– Это повстанческая провинция Абути, на границе с Намбулой, в Северной Африке. Кровавая война за независимость от марксистского режима Абути длится в Кефти уже двадцать пять лет. Высокоразвитая культура. Кефтианцы больше других пострадали от голода – благотворительные организации не имеют права предоставлять им гуманитарную помощь из-за войны и по причинам дипломатического характера. В настоящее время через границу с Намбулой хлынул огромный поток беженцев из Кефти. Все они тяжело страдают от недоедания.

– Может, отвезем и еду, и книги? – предложила я.

– Прекрасная мысль, – согласился сэр Уильям. – Первый класс. Молодец, девочка!

С непривычным для себя рвением я начала организовывать гуманитарную помощь, искать нераспроданные тиражи книг, просматривать спонсируемые рейсы. Я позвонила в “Фокус” и назначила встречу с Оливером Марчантом на следующей неделе. На встрече должны были присутствовать сэр Уильям и я. Я грезила Африкой. Перед глазами проносились образы – племена, тамтамы, ритуальные костры и львы. Я думала о Бобе Гелдофе. Думала о цели и смысле жизни. О добровольцах, которых представляла себе как людей с горячим сердцем, бедных, готовых пожертвовать собой ради спасения благодарных туземцев. Но чаще всего я думала об Оливере.

Глава 3

– Кто взял мой “Кит-Кат”?

Генри стоял у столовой и возмущенно озирался по сторонам. Мы закончили завтрак и бесцельно бродили по поселению, собираясь отправиться в лагерь. Сиан поспешила успокоить Генри.

– Мой последний “Кит-Кат”, хрустящий, шоколадный... Я оставил его в холодильнике, и кто-то его упер.

Сиан разговаривала с Генри тихим, вкрадчивым голоском.

– Генри, ты не только идиот, а еще и слепой! – прокричала я. – Твой “Кит-Кат” там, где антибиотики. Иди, проверь еще раз.

– Динь-дон! – он обернулся и многозначительно поднял брови. – Обожаю, когда ты сердишься. – И поплелся обратно в столовую. Сиан поспешила за ним.

Солнце уже обжигало. Над хижинами поднимался дым; по тропинкам через равнину медленно двигались одинокие фигуры: мальчик с ослом, везущим два пузатых кожаных мешка с водой; женщина, несущая на голове вязанку дров; мужчина в белой джеллабе с палкой на плечах – идет, свесив руки по обе стороны палки. Через несколько часов солнечный свет станет ослепительно белым, жара начнет вызывать клаустрофобию. Будет казаться, будто ты вот-вот задохнешься и перестанешь дышать. Послышались шаги по гравию – это Бетти.

– Извини, что с самого утра начинаю тебя беспокоить, – сказала она. – Хотя... – она широко раскрыла глаза и показала мне циферблат своих часов, – уже шесть часов. Я хотела поговорить кое о чем.

Бетти – толстушка под шестьдесят. И я сразу поняла, о чем она хочет поговорить. О Генри и Сиан. Она не станет говорить прямо. Не скажет: “Не позволяй своему ассистенту спать с медсестрами”. Вместо этого она поведает страшную историю о ком-то, чьего имени я в жизни не слышала, кто когда-то работал в лагере беженцев в Занзибаре или, скажем, в Чаде. Тот человек – ну надо же! – не следил за нравственностью и допустил, чтобы ассистенты спали с медсестрами, и угадайте, что произошло? Случилась эпидемия СПИДа, землетрясение, или их всех накрыло волной цунами... но с тех пор они решили, что каждый должен спать в своей отдельной глиняной хижине.

– Может, потом поговорим? – сказала я, вдруг вспомнив, что все еще сжимаю в руке зубную щетку. Подняла щетку, чтобы Бетти видела. – Я хочу почистить зубы.

Я почистила зубы и направилась по дорожке к своей хижине. Мне предстоял тяжелый день. В нашем лагере я была администратором, занималась организационными вопросами для “Содействия” – благотворительной организации, на которую все мы работали. В Сафиле я прожила уже больше четырех лет. Первые два года – в качестве ассистента администратора, а потом меня повысили, к нам присоединился Генри и стал моим ассистентом. В мои обязанности входило следить за поставками еды, лекарств и медицинского оборудования; за состоянием машин, питьевой воды, пищи и – самое сложное – следить за персоналом. Это отнимало больше всего времени.

Я открыла дверь, которая представляла из себя кусок рифленого железа, и вошла в хижину – мой дом в Сафиле. Крытый соломой домик из дерева и глины диаметром примерно двадцать футов, земляной пол покрыт тростниковыми циновками. Повсюду стоял запах пыли. У меня была железная кровать с москитной сеткой, стол, полки для книг и документов, два металлических кресла с отвратительными резиновыми подушками в цветочек и пластиковый кофейный столик. Все было покрыто слоем песка. Песок забивался между зубов, в уши, в карманы, в белье. Мне нравилась моя хижина – думаю, прежде всего потому, что здесь я могла остаться в одиночестве.

Но, видно, не сегодня. Через две минуты в дверь неуверенно поскреблись, и появилась голова Бетти. Она понимающе улыбнулась. Вошла без спросу, обняла меня и плюхнулась на кровать. На потолке слышалось какое-то копошение – потолком служила большая полотняная простыня, натянутая, чтобы ловить крупных насекомых, которые иначе падали бы прямо на голову.

– Здравствуйте, маленькие друзья, – сказала Бетти, посмотрев наверх.

Нет, только не это. С самого утра меня не оставляют в покое.

– Я вижу, что ты нервничаешь, Рози. И понимаю почему.

Ну вот, подумала я, сейчас заведет свою волынку. Про Генри и Сиан.

– То же самое было в семьдесят четвертом году, когда Джуди Эллиот была администратором в Ми-кабеле. К ним поступило несколько беженцев в очень плохом состоянии. Она сообщила в главный офис и попросила прислать дополнительных сотрудников и запасы лекарств и продуктов. Но ее лишь отчитали, сказали, что она преувеличивает. Через два месяца беженцы хлынули потоком – в разгар эпидемии умирало по сто человек в день, и, естественно, не хватало рабочих рук, не хватало оборудования.

Значит, Генри и Сиан ни при чем. Дело в саранче.

– Что ты слышала? Думаешь, стоит им верить? За те четыре года, что я прожила в Сафиле, мы наслушались рассказов о грозящих эпидемиях. Послушать беженцев, так толпы больных холерой, менингитом, элефантиазом и еще бог знает чем вот-вот перейдут границу, заражая всё на своем пути. Но никогда, ни разу за все время моего пребывания в Сафиле ничего подобного не случилось. Мы даже начали подозревать, что беженцы специально выдумывают эти страшилки, чтобы получить больше еды.

Бетти обиженно покачала головой.

– Не думай, что я пытаюсь учить тебя жизни, Рози. Ты прекрасно справляешься со своей работой. Ты знаешь, как я восхищаюсь всем, что ты делаешь. Но мы всегда должны слушать, что говорят африканцы. Прислушиваться к голосу Африки.

Внезапно мне захотелось укусить Бетти или начать мутузить ее по лицу, долго, как боксерскую грушу.

– Я тоже встревожена, Бетти, но мы не можем поднять тревогу просто так. У нас нет конкретных сведений. Ты знаешь что-нибудь, чего не знаю я?

– Эти люди, туземцы, они наш барометр, понимаешь? И Зубы Ветра – так их называют африканцы, – она сделала паузу для создания эффекта, – Зубы Ветра приходят неожиданно. Они могут лететь весь день без остановки, покрывая тысячи и тысячи миль.

– Знаю, то же самое я слышала вчера в лагере, когда раздавали еду. Что-нибудь еще ты знаешь?

– В пятьдесят восьмом году, когда Мэвис Эндерби работала в лагере в Эфиопии, нашествие саранчи погубило столько зерна, что можно было прокормить миллион человек в течение года. Конечно, больше всего меня волнует урожай, Линде я уже говорила. Представь – на многие мили небо становится черным от саранчи, будто покрытым копотью, солнца не видно.

– Я знаю, – сказала я намного громче, чем следовало, и зря – меньше всего мне хотелось злить Бетти. – Ты что-нибудь еще слышала?

– В день они съедают столько же, сколько весят, ты знала? Скоро сбор урожая, такой кошмар, и они передвигаются так быстро – целые тучи саранчи...