Миссис Скрин. Ах, это вы? Уж вы-то все будете перебивать, ничего теперь не купишь дешевле, чем в лавке.
      Бантер. Нехорошо, миссис Скрин! Вы же знаете, что я ни одной покупки у вас не перебил. Это было бы просто жестоко по отношению к даме, которая скупает все, что идет с молотка, - как видно, затем, чтобы в один прекрасный день самой устроить распродажу. Нет, я не стану вам мешать, запасайтесь товаром. Будьте спокойны, я не состязаюсь с мелочными торговцами.
      Миссис Бартер. Какая любезность!
      Бантер. А вам нечего лезть в заступницы, сударыня! Вам на аукционе столько же дела, сколько мэру на сессии. Вы, сударыня, сюда ходите для того лишь, чтобы показать, что вам и в других местах делать нечего.
      Миссис Бартер. Во всяком случае не для того, чтобы грубить всем на свете!
      Бантер. У вас, слава богу, на это ума не хватит.
      Миссис Скрин. Оставьте его! Пускай себе злословит.
      Миссис Бартер. Ну конечно, на таких ведь не обижаются. А вот скажите, сэр, зачем ваш приятель, мистер Дангл, сюда явился?
      Бантер. О, разумной женщине он принес бы немало пользы!
      Дангл. Что же ей от меня за польза, скажи, пожалуйста?
      Бантер. Будет сидеть дома, чтобы не слушать твои глупости.
      Миссис Скрин. Уж не намерены ли вы, мистер Бантер, отвадить всякого, кто не имеет к тому особой надобности, ходить куда ему нравится? Ведь вы не запретите людям посещать ассамблеи или маскарады, если они не собираются играть, танцевать или заводить интрижки? Позволите им ходить в оперу, если у них нет слуха, в театр - если у них нет вкуса, и в церковь - если они неверующие?
      Входит Хен, раскланиваясь.
      Миссис Скрин. Ах, дорогой мистер Хен, как я рада, что вы пришли! Вы сегодня так опоздали!
      Хен. Я уже на помосте, сударыня. Надеюсь, дамы остались довольны каталогом?
      Миссис Скрин. Кое-что подойдет, только бы вы не мешкали со своим молотком.
      Бантер. Мальчик, подай каталог.
      Хен (на помосте). Милостивые государи и государыни, я готов побожиться, этот аукцион удовлетворит каждого. Из всех аукционов, какие я только имел честь проводить, - этот единственный в своем роде. Среди выставленного имеются уникальные ценности. Каталог раритетов, собранных неустанными трудами прославленного знатока Питера Хамдрама, эсквайра *, и назначенных к продаже на аукционе Христофора Хена в понедельник двадцать первого марта, открывается номером первым. Леди и джентльмены, номер первый: в высшей степени любопытный остаток политической честности. Кто берет, джентльмены? Из него выйдет превосходный плащ: можете убедиться - на обе стороны одинаков, выворачивайте сколько душе угодно. Внимание, начинаем! Пять фунтов за этот редкий отрез. Смею вас уверить, несколько великих людей сшили себе платье ко дню рождения из этого же куска. Век будет носиться, никогда не сносится. Цена пять фунтов! Кто больше за этот любопытный кусок политической честности? Пять фунтов! Больше никто? (Ударяет молотком.) Лорд Боф-Сайдс. Номер второй: тончайшего сукна патриотизм! Кто берет? Десять фунтов за весь патриотизм!
      1-й придворный. Я не стал бы носить его, если бы мне еще приплатили тысячу.
      Xен. Сэр, уверяю вас, многие джентльмены носят его при дворе. С изнанки он совсем не такой, как с лица.
      1-й придворный. Это запрещенный товар, сэр. За него недолго угодить в Вестминстер-холл. Я ни за что не рискну его надеть.
      Xен. Вы путаете его со старым патриотизмом, а между ними нет ничего общего, кроме покроя. Ах, сэр, большая разница в материале! Но я ведь не предлагаю носить его в городе, сэр; он годится только для деревни. Зато подумайте, джентльмены, как будет он вам к лицу на выборах! Начинаем! Пять фунтов! Одна гинея?! Отложим патриотизм в сторону.
      Бантер. Лучше припрячьте его: когда-нибудь он опять может войти в моду.
      Xен. Номер третий: три грана скромности. Учтите, сударыни, этот товар ныне очень редок.
      Миссис Скpин. Да и к тому же совсем вышел из моды, мистер Хен.
      Xен. Прошу прощения, сударыня: это настоящая французская скромность; ни при каких обстоятельствах не меняет цвета. Полкроны за всю скромность! Неужели среди присутствующих нет ни одной особы, которая нуждалась бы в скромности?
      1-я дама. Простите, сэр, какова она с виду? Никак не разгляжу на таком расстоянии.
      Хен. Ее не разглядишь даже вблизи, сударыня. Это превосходная пудра, помогающая сохранить естественный цвет лица.
      Миссис Скpин. Но вы, кажется, сказали, будто она настоящая французская и не меняет цвета кожи?
      Xен. Совершенно справедливо, сударыня, не меняет. Однако она очень помогает краснеть, прикрывшись веером. Хороша также под маской на маскараде. Как? Никому не требуется? Ладно, отложим скромность в сторону. Номер четвертый: бутылка храбрости. Принадлежала некогда подполковнику Эзекилю Пипкину - олдермену, торговавшему сальными свечами. Как, разве нет здесь ни одного офицера городского ополчения? Она может пригодиться и армейскому офицеру, в мирное время. И даже в военное, джентльмены! Уходя из армии, всякий продает ее за наличные *.
      1-й офицер. Полная она? Трещины нет?
      Xен. Что вы, сэр, целехонька, хоть и побывала во многих сражениях в Тотхил-фильдс *. Больше скажу: после смерти олдермена она принимала участие в одной или двух кампаниях в Хайд-парке *. Ее содержимое никогда не иссякнет, пока вы на родине, но стоит вам попасть в чужую страну, как оно немедленно испарится.
      1-й офицер. Черт возьми, храбрости мне не занимать! А впрочем, излишек не повредит. Три шиллинга!
      Xен. Три шиллинга за бутылку храбрости!
      1-й щеголь. Четыре!
      Бантер. Зачем она вам?
      1-й щеголь. Я не для себя; меня просила одна дама.
      1-й офицер. Пять шиллингов!
      Хен. Пять шиллингов! Пять шиллингов за всю храбрость! Кто больше пяти шиллингов? (Ударяет молотком.) Ваше имя, сэр?
      1-й офицер. Макдональд О'Тандер.
      Хен. Номера пятый и шестой: все остроумие, недавно принадлежавшее мистеру Хью Пантомиму, сочинителю театральных увеселений, и мистеру Вильяму Гузквилу, автору политических статей в защиту правительства. Может быть, пустить их вместе?
      Бантер. Конечно. Жаль было бы разделить их. Где они?
      Xен. В соседней комнате, сэр. Желающие могут взглянуть. Тащить их сюда невозможно: слишком тяжеловесные; там около трехсот фолиантов.
      Бантер. Отложи их. На черта они кому понадобятся, разве что какому-нибудь директору театра. За эти сочинения город уже расплатился.
      Хен. Номер седьмой: очень чистая совесть, которую сперва носил судья, а затем епископ!
      Миссис Скpин. И все такая же чистая?
      Хен. Да. К ней никакая грязь не пристает. Обратите внимание на размер: ее столько, что на все хватит. Не скупитесь, джентльмены: кто ею обладает, тот бедности не знает!
      Щеголь. Один шиллинг.
      Xен. Фи, сэр! Вам она просто необходима! Будь у вас хоть сколько-нибудь совести, вы бы не назначили такую сумму. Итак, пятьдесят фунтов за совесть!
      Бантер. Я б не пожалел пятидесяти фунтов, чтоб от своей собственной избавиться.
      Xен. Вижу, джентльмены, вы не желаете ее покупать. Откладываю ее. Номер восьмой: очень значительное количество протекций при дворе! Сто фунтов за все протекции!
      Все. Мне! Мне, мистер Хен!
      Xен. Сто фунтов за них где хочешь дадут, джентльмены!
      Щеголь. Двести фунтов!
      Хен. Двести фунтов, двести пятьдесят, триста, триста пятьдесят, четыреста, пятьсот, шестьсот, тысяча! Тысяча фунтов, джентльмены! Кто больше тысячи фунтов за протекции при дворе? Нет никого? (Ударяет молотком.) Мистер Литтлвит.
      Бантер. Будь я проклят, если не знаю лавку, где это обойдется дешевле.
      Даппер. Черт побери! Вы-таки провели меня, мистер Медли: я не удержался и тоже стал предлагать цены.
      Медли. Верный признак того, что это прямо из жизни. Меня бы не удивило, если бы все зрители повскакали с мест и вступили в торг.
      Хен. Девятый номер: все кардинальные добродетели! Кто берет кардинальные добродетели, джентльмены?
      Джентльмен. Восемнадцать пенсов.
      Хен. Восемнадцать пенсов за кардинальные добродетели! Кто больше восемнадцати пенсов? Восемнадцать пенсов за все кардинальные добродетели! Никто больше не дает? Все добродетели, джентльмены, идут за восемнадцать пенсов. (Ударяет молотком.) Ваше имя, сэр?
      Джентльмен. Произошла маленькая ошибка, сэр. Мне показалось, вы сказали "кардинальские добродетели". Черт возьми, сэр! Я думал, что сделал выгодную покупку, а у вас тут - терпимость, целомудрие и куча всякой дряни, за которую я не отдал бы и трех фартингов.
      Xен. Что ж, отложим их. Номера десятый и одиннадцатый: бездна остроумия и немножечко здравого смысла!
      Бантер. Почему вы ставите их вместе? Между ними нет ничего общего.
      Xен. Хорошо, в таком случае поставим здравый смысл отдельно. Номер десятый: немножечко здравого смысла! Уверяю вас, джентльмены, отличный товар. Кто назначит цену?
      Медли. Обратите внимание, мистер Сурвит, как он ни хорош, никто в нем не нуждается. Красноречивое молчание, как сказал бы великий писатель. Заметьте: никто против него не возражает, но никто, - его и не требует. Каждый думает, что уже обладает этим качеством.
      Xен. Отложим здравый смысл. Я оставлю его себе. Номер двенадцатый!
      Барабанный бой.
      Суpвит. Что такое? Что сейчас будет, мистер Медли?
      Медли. Сейчас, сэр, перед вами разыграют одну шутку.
      Входит джентльмен; он смеется. За сценой кричат "ура".
      Бантер. Что такое?
      Джентльмен. Вот так потеха! Животики надорвешь! Пистоль * помешался: вообразил себя важною персоной и шагает по улицам под барабан и скрипки.
      Бантер. Господи!.. Пойду взгляну на это представление. (Уходит.)
      Все. И я! И я!
      Уходят.
      Xен. Зачем же мне оставаться, раз все ушли?
      Даппер. Мистер Сурвит, пойдемте и мы.
      Медли. Если ваша светлость подождет, пока сменят декорации, Пистоль сам предстанет перед вами.
      Сурвит. Не переигрываете ли вы с этой шуткой?
      Медли. Ручаюсь, мы и вполовину не переигрываем против того, как он переигрывает свои роли. Впрочем, я хочу, чтобы публика оценила его по достоинству не в качестве актера, а в качестве министра.
      Сурвит. Министра?..
      Медли. Ну да, сэр. Помните, я говорил вам перед репетицией, что государства политическое и театральное удивительно схожи. И в том и в другом существуют правительства, и, прямо скажу, неважные! Королевству, которое имеет такое правительство, похвастаться нечем! Тут совсем как в театре: роли раздают, вовсе не думая о том, подходят для них исполнители или нет. Это я, конечно, о временах давно минувших. Публика освистывает и правительство и театральную дирекцию, а те, пока денежки текут в карман, смеются себе над нею за кулисами. Если сравнить театральные пьесы и статьи, которые пишутся по заказу правительства, то можно подумать, что они принадлежат одним и тем же авторам. А теперь начинайте сцену на улице! Входит Пистоль cum suis {Со своими (лат.).}. До сих пор, мистер Сурвит, перед нами появлялись лишь персонажи низшего порядка: щеголи, портные и им подобные, поэтому можно было обходиться прозой. Теперь, когда мы собираемся вывести на сцену более значительное лицо, наша муза заговорит возвышенным стилем. Дальнейшее, сэр, предназначено для людей утонченного вкуса. Итак, входит Пистоль.
      Бьют барабаны, играют скрипки. Входит Пистоль, за ним толпа.
      Пистоль.
      Сограждане, друзья, коллеги, братья,
      Участники больших и славных дел,
      Предпринятых супруги нашей ради!
      Свидетель бог! Нас огорчает очень,
      Что мы - с таким талантом и ролями,
      Вознесшими нас до вершины власти,
      До званья театрального премьера,
      Должны теперь, супругу защищая,
      В бой с жалкою фигляршею вступить.
      И несмотря на то, что по наследству
      Мы обладаем незаконной властью,
      Причина есть - она пока в секрете
      Нам к публике покорно обращаться.
      Узрите же Пистоля на коленях!
      Пусть публика велит своею властью
      Роль Полли Пичум в пьесе Джона Гея
      Отдать моей супруге знаменитой! *
      Толпа свистит.
      Спасибо, Лондон! Свист твой - знак согласья.
      Такой же свист, взамен рукоплесканий,
      Тогда был моему отцу приветом,
      Когда поставил он свою "Загадку",
      Когда приплыл в Египет славный Цезарь,
      Под этот свист великий Джон угас... *
      Неповторимый свист был вызван нами!
      День ото дня, годами, и по праву,
      Он отмечал повсюду нашу славу!
      Медли. Ты сойдешь за величайшего из героев, каких только знает сцена!
      Пистоль уходит.
      Суpвит. Коротко и мило. Неужели нам его больше не покажут?
      Медли. Покажут, сэр. Он просто пошел дух перевести.
      Даппер. Пускай себе, а мы пойдем пока погреемся. На сцене дьявольски холодно.
      Медли. Я провожу вашу светлость. Не репетируйте без нас. Мы скоро вернемся.
      ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
      СЦЕНА 1
      Входят Медли, Сурвит и лорд Даппер.
      Медли. Теперь, милорд, я покажу вам современного Аполлона. Приготовьте сцену и поскорее открывайте занавес.
      Сурвит. Современного? Почему современного? Все вы, горе-сатирики, упорно стараетесь убедить нас, будто наш век наихудший из всех. А ведь человечество с самого сотворения мира почти не изменилось. Каждое новое столетие не хуже и не лучше предыдущего.
      Медли. Не спорю, мистер Сурвит, дурные наклонности искони присущи людям. Порок и глупость - удел не одного нашего века. Но то, что я намерен высмеять в следующей сцене, от начала до конца, ручаюсь, выдумано и осуществлено нашими современниками. Всем философам и математикам не удалось еще открыть ничего подобного; впрочем, люди и теперь не станут лучше.
      Сурвит. Что вы имеете в виду, сударь?
      Медли. Новейшее открытие, сэр, заключающееся в том, что нечего ждать проку от человека больших способностей, знаний и добродетели; владельцу поместья нельзя доверять; болвана можно назначить на любую должность, а за честность, которая является одной из разновидностей глупости, людей следует избегать и презирать, и, наконец... Но вот и он сам, сделавший это открытие!
      Занавес открывается. На сцене в большом кресле сидит Аполлон,
      окруженный свитой.
      Выдвиньте-ка его вперед, чтобы публика могла получше его рассмотреть и услышать. Надо вам сказать, сэр, что это незаконный сын старого Аполлона, рожденный от прекрасной нимфы Мории, которая продавала апельсины актерам из труппы Фесписа *, этим балаганным комедиантам. Он - любимец папаши, и старик пристроил его к управлению театрами и драматургией.
      Аполлон. Суфлер!
      Суфлер. Да, сэр?!
      Аполлон. Есть какие-нибудь дела?
      Суфлер. Да, сэр. Надо распределить роли в этой пьесе.
      Аполлон. Дай сюда. "Жизнь и смерть короля Джона", написанная Шекспиром. Кто сыграет короля?
      Суфлер. Пистоль, сэр. Он обожает корчить из себя короля.
      Аполлон. Еще здесь куча английских лордов.
      Суфлер. Ну, это все мелочь. Тут я сам подберу исполнителей.
      Аполлон. Ладно, но только таких, которые хорошо затверживают свои роли. "Фальконбридж..." Это что за персонаж?
      Суфлер. Воин, сэр. Его отлично сыграет мой кузен.
      1-й актер. Я - воина? Да я в жизни не фехтовал!
      Аполлон. Не важно. Драться вам не придется. Умеете вы напускать на себя свирепость и бахвалиться?
      1-й актер. Это сколько угодно!
      Аполлон. О лучшем воине у нас на театре и мечтать нечего. "Роберт Фальконбридж..." А он что делает?
      Суфлер. Право, не сумею сказать, сэр. Он вроде все больше о земле помышляет. Персонаж не очень значительный. Любой справится. Если его выкинуть, пьеса не пострадает.
      Аполлон. Ладно, поступай с ним, - как хочешь. "Питер из Помфрета, прорицатель". Есть у вас кто-нибудь, кто смахивал бы на прорицателя?
      Суфлер. Есть один, который смахивает на дурака.
      Аполлон. Подойдет. "Филипп Французский..."
      Суфлер. Я уже распределил все французские роли, кроме посла.
      Аполлон. Кто его сыграет? Роль небольшая. У вас, верно, найдется человек с изящной наружностью и умеющий танцевать? Во всей Европе англичане обладают самым тонким воспитанием, и было бы очень кстати, если б посол по прибытии, чтоб развлечь их, разок-другой станцевал джигу.
      Суфлер. У нас в театре пропасть учителей танцев, которые аккуратно получают деньги и, можно сказать, ровно ничего не делают.
      Аполлон. Поручи эту роль кому-нибудь из них. Выбери кого посмешней. У Шекспира это, видно, комический персонаж, и он выведен на сцену, только чтобы посмешить публику.
      Суpвит. Так вы утверждаете, сэр, что Шекспир задумал своего Шатильона как комический персонаж?
      Медли. Нет, сэр, я этого не утверждаю.
      Суpвит. Простите, сэр, может быть я ослышался, но мне показалось, что он выразился именно так.
      Медли. Да, сэр. Но я не отвечаю за каждое его слово.
      Суpвит. И вы решились, сэр, вложить ошибочную мысль в уста бога остроумия?
      Медли. Да, но только современного. Он по праву может считаться богом большинства известных мне нынешних остроумцев - тех, кого почитают за остроумие, кого предпочитают за остроумие, кто живет остроумием; гениальных джентльменов, которые освистывают пьесы, а возможно, и тех, кто их пишет. Вот идет один из почитателей этого бога. Входите, входите! Те же и мистер Граунд-Айви *.
      Входит Граунд-Айви.
      Гpаунд. Что вы здесь делаете?
      Аполлон. Я распределяю роли в трагедии "Король Джон".
      Гpаунд. Значит, вы распределяете роли в трагедии, которая обречена на провал.
      Аполлон. Что вы, сэр! Разве она написана не Шекспиром и разве Шекспир не был одним из величайших гениев человечества?
      Гpаунд. Нет, сэр. Шекспир был славный малый, и кое-что из написанного им для театра сойдет, если только я это немножко приглажу. "Короля Джона" в теперешнем виде ставить нельзя, однако скажу вам по секрету, сэр: я мог бы его приспособить для сцены.
      Аполлон. Каким же образом?
      Гpаунд. Путем переделки, сэр. Когда я заправлял театральными делами, у меня был такой принцип: как ни хороша пьеса - без переделки не ставить. В этой хронике, например, Фальконбридж Незаконнорожденный отличается чрезвычайно женственным характером. Я бы этот персонаж выкинул, а все его реплики вложил в уста Констанции, которой они куда более подходят. Да будет вам известно, мистер Аполлон, что в подобных случаях я прежде всего стремлюсь добиться цельности образов, изысканности выражений и возвышенности чувств.
      Суфлер. Но ведь Шекспир - такой популярный писатель, а вы, простите, так непопулярны, что боюсь, как бы...
      Гpаунд. Не сойти мне с этого места, если своими произведениями я не приучу публику к вежливости, и притом сделаю это с такой скромностью, что даже армия казаков растаяла бы от умиления. Я скажу ей, что нет равного мне актера и никогда еще не было лучшего писателя. Как по-вашему, смогу я все это сказать, соблюдая скромность?
      Суфлер. Почем я знаю!
      Гpаунд. А вот как: я скажу, что актеры только следуют по моим стопам, а писателей освистывали не хуже моего. Так чего толковать о популярности! Поверьте, господин суфлер, мне не впервой наблюдать, как театр ставит пьесу, не считаясь с мнением зрителей.
      Аполлон. Пускай свистят, пускай шикают и бранятся сколько душе угодно, лишь бы их денежки к нам в карман текли!
      Медли. Вот оно, суждение великого человека, сэр! Так мог бы сказать и настоящий Аполлон.
      Суpвит. Да, сынок достоин своего родителя, ежели думает, что этот джентльмен вправе переделывать Шекспира!
      Медли. А я уверен, сэр, что он имеет на это не меньше прав, чем любой подданный нашего королевства.
      Суpвит. Вы так полагаете?
      Медли. Разумеется, сэр. Если Шекспир удовлетворяет людей со вкусом, то его следует переделывать для тех, у кого нет вкуса. А кто еще, по-вашему, лучше сумеет его испортить? Впрочем, раз вы такой рьяный защитник старика Шекспира, видно переделкам скоро конец. Но послушаем, что скажет Пистоль.
      Пистоль, выходя на сцену, сбивает с ног своего отца Гpаунд-Айви.
      Гpаунд. Ах, чума тебя забери! Малый шагает по моим стопам в буквальном смысле слова!
      Пистоль.
      Простите, сэр, но вы должны понять:
      Стремясь вперед, не отступлю я вспять.
      А вас и всех, кто преградит мне путь,
      Сумею я с дороги отшвырнуть.
      Суpвит. Надеюсь, сэр, ваш Пистоль не собирается пародировать Шекспира?
      Медли. Нет, сэр. Я слишком преклоняюсь перед Шекспиром, чтобы допустить самую мысль о пародии на него. И, не желая написать такую пародию нечаянно, я никогда не стану его переделывать.
      Даппер. Пистоль - молодой капитан!..
      Медли. Вы ошибаетесь, милорд. Пистоль - просто ничтожество, воображающее себя человеком весьма значительным, без всяких на то оснований. Он сразу - и милорд Пистоль, и капитан Пистоль, и советник Пистоль, и олдермен Пистоль, и щеголь Пистоль... и... Черт возьми, что я еще хотел сказать?.. Ладно, продолжайте!
      Аполлон.
      Суфлер, вы здесь управитесь и сами,
      А мы прочтем, что пишут в этой драме.
      Аполлон и Граунд-Айви уходят.
      Суpвит. С какой целью выведен у вас Пистоль, сэр?
      Медли. Да так просто. Очень уж колоритная фигура. Умеет пустить пыль в глаза. На этом кончается у меня сцена в театре.
      Суpвит. А куда же девались ваши две Полли? *
      Медли. Провалились, провалились, сэр! Провалились на первой же репетиции, и я их выбросил. Откровенно говоря, я думаю, что публика и так воздала им слишком много чести: целый месяц только и было о них разговоров. Хотя, пожалуй, это случилось потому лишь, что в городе не нашлось другой темы для болтовни. А теперь обратимся к патриотам. Заметьте, мистер Сурвит, мои политики появляются в начале пьесы, а патриоты в конце. Я сделал это затем, сэр, чтобы показать, какая между ними дистанция. Я начинаю с политиков, потому что они всегда и повсюду будут в большей чести, чем патриоты, и кончаю патриотами, - дабы у зрителей осталось приятное впечатление о пьесе.
      Суpвит. Но ваш танец патриотов может навести на мысль, что вы собираетесь обратить патриотизм в шутку.
      Медли. Да, собираюсь. Но разве вы не заметили, что танцем патриотов я завершаю пьесу? А из этого нетрудно понять, что, коль скоро патриотизм обращен в шутку, всему представлению конец. Итак, входят четверо патриотов. Заметьте, патриотов у меня меньше, чем политиков. Таким способом я хочу показать, что они вообще не столь многочисленны.
      Суpвит. А где на этот раз происходит действие, сэр?
      Медли. На Корсике, сэр, все на той же Корсике.
      Четверо патриотов выходят из разных дверей, встречаются посреди сцены и
      пожимают друг другу руки.
      Суpвит. Эти патриоты, кажется, не разговорчивее ваших великих политиков.
      Mедли. О чем они думают, сэр, толком сказать нельзя, но из того, как они кивают головами, можно о многом догадаться. Подождите, пока они стаканчик-другой опрокинут, языки у них развяжутся. Но вы, конечно, мало что от них узнаете: хоть я и не делаю своих патриотов политиками, я не делаю их и дураками.
      Сурвит. Однако ваши патриоты порядочные-таки оборванцы.
      Медли. Просто они скромно и дешево одеты. Впрочем, низкое звание, не в пример высокому, не мешает быть патриотом.
      1-й патриот. Да здравствует Корсика!
      2-й патриот. Свобода и собственность!
      3-й патриот. Да процветает торговля!
      4-й патриот. Да, да, особенно в моей лавке.
      Суpвит. Зачем вы позволяете тому актеру, который стоит за кулисами, смеяться и мешать репетиции?
      Meдли. Он должен стоять там, сэр, и смеяться в кулак над патриотами. Это очень важный персонаж, ему предстоит много дела.
      Суpвит. Но надо бы как-нибудь разъяснить это зрителям, а то они ошибутся, вроде меня, и, чего доброго, освищут его.
      Медли. Хоть весь зал свисти, ему нипочем, - совершенно бесстыжий малый! Я подобрал его специально для этой роли. Продолжайте, патриоты.
      1-й патриот. Джентльмены, я считаю, что наша Корсика в скверном положении. Мы не воюем, и поэтому я не буду утверждать, что мы находимся в состоянии войны. Но угроза войны все время висит над нами. А ведь иной раз предчувствие какой-нибудь напасти хуже ее самой. И чем ожидание войны лучше самой войны? Со своей стороны скажу, прямо скажу: будь что будет, а я пью за мир!
      Медли. Этот джентльмен - патриот-пустомеля. Он пьет за свою страну и кричит о ней, но никогда ради нее палец о палец не ударит. Второй осторожный патриот.
      2-й патриот. Вашу руку, сэр. В том, что вы говорите, есть доля правды. Я готов поддержать вас от всей души. Но пусть это останется между нами.
      3-й патриот. Послушайте, джентльмены! Моя лавка - моя отчизна. Об успехах второй я сужу по состоянию дел в первой. Богатеет или беднеет моя страна, об этом я сужу по своему обороту. И я не могу согласиться с вами, сэр, будто война нанесла бы нам ущерб. Напротив, я считаю ее единственным условием процветания моей родины. Я веду торговлю саблями, и война обеспечит мне хорошие барыши. Поэтому я за войну!
      Медли. Это своекорыстный патриот. А сейчас заговорит последний из патриотов, безразличный; это уже четвертая разновидность. Мне довелось в одном обществе встретить человека, который благоразумно заснул в начале драки и не просыпался, пока она не кончилась. Этот патриот ведет себя точно так же.
      4-й патриот (просыпаясь). Пью за мир или за войну! По мне, все едино.
      Суpвит. Поскольку этот джентльмен ни за тех, ни за других, мир отстаивают двое против одного.
      Медли. А если ни те, ни другие не окажутся в большинстве? Вдруг я нашел способ примирить обе партии? Впрочем, продолжайте!
      1-й патpиот. Может ли тот, кому дорога Корсика, желать войны при теперешних обстоятельствах? Все мы жалкие бедняки! Разве это не так, спрашиваю я вас?
      Все. Да, да!
      3-й патриот. Что верно то верно! Этого никто не станет отрицать.
      Входит Квидам.
      Квидам. Я отрицаю, сэр.
      Все вскакивают.
      Не волнуйтесь, джентльмены, сядьте, прошу вас. Я пришел попросту выпить с вами стаканчик. Можно ли назвать Корсику бедной, когда есть на ней вот это? (Кладет на стол кошелек.) Не пугайтесь, джентльмены, это честное золото, уверяю вас. Вы все считаете себя жалкими бедняками, а я не согласен с вами, потому что все это - ваше. (Высыпает золото на стол.) Поделите поровну.
      1-й патриот. А что мы должны за это делать?
      Квидам. Говорить, что вы богаты, вот и все.
      Все. И только! (Хватают деньги.)
      Квидам. Ну, сэр, каково теперь ваше мнение? Скажите откровенно!
      1-й патриот. Что же, скажу. Можно ошибаться по неведению. Но тот, кто сознательно говорит неправду, - мерзавец. Признаюсь, сэр, я считал нас бедняками, но вы убедили меня в обратном.
      Все. Мы все убедились!
      Квидам. Значит, вы честные ребята. Пью за ваше здоровье! И раз бутыль опустела, к черту печаль, отбросьте заботы! А ну-ка, попляшем! Я буду вам подыгрывать на скрипке.
      Все. Идет!
      1-й патриот. Начинайте, пожалуйста. Мы готовы повторять каждое ваше движение.
      Танец. Квидам, танцуя, удаляется со сцены, за ним следуют танцующие.
      Медли. Вы, быть может, не поняли, что я хочу сказать при помощи этого танца?
      Суpвит. Что же?
      Медли. У моих патриотов дырявые карманы, сэр. Скрипачу Квидаму это известно, и он их нарочно заставляет плясать, пока деньги не высыплются; тогда он подбирает их. Вот и получается, что Квидам не теряет и полушки от своих щедрот. Напротив, он даже попивает винцо задаром, а бедный народ увы! - расплачивается по счету из своего кармана. Эта пантомима, сэр, кажется мне чрезвычайно удачной. Она тонко пародирует плутов, которых великий Лан * показывал в своих дивертисментах. И так кончается моя пьеса, мой фарс или как вам угодно будет ее назвать. Могу ли я надеяться на одобрение вашей светлости?
      Даппер. Очень мило, очень, очень мило!
      Медли. В таком случае, милорд, позвольте мне рассчитывать на вашу поддержку, ибо в Лондоне вещи не всегда оцениваются по достоинству. Если вы введете меня в моду, милорд, я вечно буду вам обязан. А вы, мистер Сурвит, надеюсь, поможете мне завоевать расположение критики, избавив от ученых статей, где доказывается, что трехактный фарс и построенная по всем правилам пьеса в пяти действиях не одно и тоже. Наконец, я обращаюсь к вам, незнакомые джентльмены, почтившие мою репетицию своим присутствием, и к вам, сударыни, независимо от того, поклонницы ли вы Шекспира, или Бомонта и Флетчера *. Я надеюсь, что вы будете судить о моей репетиции не слишком строго.
      Пускай из ваших уст узнает вся столица, Что остроумия чужого ни крупицы Во всем, что вы смотрели, не таится.
      Конец
      1757
      КОММЕНТАРИИ
      Книгопродавец. - Книгопродавец был тогда и издателем.
      Мельник из Менсфильда - герой народной баллады, включенной позднее в собрание песен, опубликованных Томасом Перси (1729-1811). По преданию, мельник из Менсфильда достойно принял у себя в доме короля Генриха II, не зная, кто он такой, и был возведен им за это в рыцарское звание.
      П-во - правительство. Фильдинг намеренно дает это слово не полностью, как было принято воспроизводить неприличные слова.
      "Крафтсмен" и "Коммон-Сенс" - органы оппозиционной сельской партии.
      Макиавелли Никколо ди Бернардо (1469-1527) - флорентийский историк, писатель и искусный дипломат, стремившийся к установлению сильной власти и уничтожению феодальной раздробленности Италии; некоторыми идеями Макиавелли воспользовались впоследствии для оправдания политической беспринципности.
      ...спутать... старого Ника со старым Бобом! - Старый Ник (так же "старый джентльмен") - шутливая кличка черта. Под именами "Старый Боб", "Боб", "Квидам" Фильдинг выводит первого министра английского правительства Роберта Уолпола.
      ...я почерпнул его более чем из дюжины - намек на пьесы драматургов, защищавших наиболее узкие, групповые интересы сельской партии. Подобные пьесы ставил Теофиль Сиббер, когда он руководил театром Хеймаркет (1734). Это место еще раз указывает на независимую по отношению к обеим партиям позицию, которую занимал Г. Фильдинг.