 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: Эллисон Харлан :: Горький Максим :: Грин Александр :: БСЭ :: Громов Дмитрий :: Азимов Айзек :: Раззаков Федор :: Картленд Барбара :: Толстой Лев Николаевич Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Тайна неудачного выстрела :: Господство женщин :: Чумные псы :: Повесть об отплате за добро :: Влюбленный опекун :: Безрассудство :: Справочник по реестру Windows XP :: Нежданная любовь |
Фарсы (№1) - Авторский фарс с кукольным представлениемModernLib.Net / Драматургия / Филдинг Генри / Авторский фарс с кукольным представлением - Чтение (стр. 4)
Всегда друг другу врут. Дельца прогнило естество, Чего уж говорить, Но есть помощник у него, Чтоб жульничество скрыть; Любой из них – подлец и плут, Они друг друга оберут, Друг друга оберут. Слуга колдует и мудрит С хозяйскою казной, Слугу хозяин обдурит, А лорд – весь шар земной; Любой из них – подлец и плут, Они всегда друг другу врут, Всегда друг другу врут. Знаком святошам общий грех Безбожного вранья, Но бог свидетель, что их всех Обманываю я; Увы, и я – изрядный плут, Я врать горазд и там и тут, Я вру и там и тут. Входит Харон. Харон. Матушка-царица, на том берегу объявилась какая-то странная личность. Говорит, рекомендации у него от разных влиятельных лиц. Только я его не повезу, дудки! А зовут его, говорит… Хурла-бурла… нет! Херло-трамбо, – кажись, что так! Похоже, он из Аполлоновой челяди. Должно быть, и вправду настоящий поэт, потому как совсем безумный. Ахинея. Перевези его на наш берег. Харон. А еще – позабыл тебе сказать, матушка-царица, – новость я слышал: будто тебя повсеместно признали богиней Ума. Книготорговец. Это старо как мир, мистер Харон. Харон. Ну так я сейчас доставлю сюда эту Херло-бумбу! (Уходит.) Оратор (про себя). Надо обольстить богиню до его прибытия, иначе мне не видать ее, как своих ушей! (Громко.) Последняя новинка! Все те, кто знал меня давно, Вам честью поклянутся, Что, как птенцом яйцо полно, Так полон я занудства. Судья и клерк вам подтвердят, Как должно, с видом важным, Что был я их нудней стократ Оратором присяжным. Юрист под белым париком И господа служитель, Политик с длинным языком, С Граб-стрита сочинитель, Памфлеты пишущий Зоил — Я был непонят каждым В те времена, когда я был Оратором присяжным. Придворный, врущий без конца, Но чтимый в высшем свете, Кокетка, для хлыща-глупца Раскинувшая сети, Болтун из секты и дрянной Поэт с пером продажным — Кто наравне из них со мной — Оратором присяжным?! Входит Панч. Панч (Лаклессу). Эй, послушай! Лаклесс. В чем дело, Панч? Панч. Это кто такой? Лаклесс. Это оратор, дружище Панч. Панч. Оратор? Это что еще за птица? Лаклесс. Оратор – ну, это… как тебе сказать… человек, с которым никто не решается спорить. Панч. Да ну? А вот мне он нипочем! Волоки сюда вторую бочку! Сейчас мы откроем диспут, я не я! (Оратору.) Я есьм магглтонец. Оратор. А я нет. Панч. Тогда мы с тобой разных убеждений. Оратор. Я знаю – ты и все твое племя готовы сжить меня со свету! Но я не перестану опровергать твое учение, как делал это доныне. Пока я способен дышать, вы будете слышать мой голос. И надеюсь, у меня хватит дыхания, чтобы сдуть вас с лица земли! Панч. Вот шуму-то будет!… Оратор. Знайте, сэр!… Панч. Нет, вы лучше послушайте меня, сэр! Ахинея. Слушайте, слушайте!… Панч. Уловками вам не спасти головы, Оратор, оратор, засыпались вы; С Панчем не сладите так неумело, Спорьте всерьез – или кончено дело! Хэй, хо! Уловками вам не спасти головы, Оратор, оратор, засыпались вы. Оратор. Чем спорить – давайте-ка лучше попляшем, Положим конец препирательствам нашим. Ти, то! Танцуют. Ахинея. Все напрасно. Я останусь девственницей! (Синьору Опера.) А вы, достославный синьор, примите сей венок и носите его во славу Ахинеи! Лаклесс. Итак, милостивые государи, синьор Опера избран архипоэтом богини Ахинеи. Дон Трагедио. Что ж, Ахинея выбрала: итак, Поющий будет награжден червяк. (Выхватывает меч.) Ахинея. О да. Дон Трагедио. Отлично! Пусть решит турнир суровый — Кому из нас к лицу венок лавровый! Миссис Чтиво. О, смерть его приблизить не спеши, Ведь пенье снимет боль твоей души; Но коль тебя не тронет нежный глас, Сама «аминь» произнесу тотчас. Дон Трагедио. Что ж, я готов послушать пенье, но Отходной станет для него оно. Синьор Опера. О ты, дикарь, злодей тупой, Как лебедь, я спою, конец встречая свой, Да, смерть свою Я воспою С поникшей головой. Ужасней ты пиратов всех, Кого морских сирен прельщает звонкий смех, Влечет, зовет В глубины вод Головорезов тех. С большой дороги ты бандит; Но все же предо мной никто не устоит: Орфей-герой Своей игрой И дьявола смирит. Дон Трагедио. Я не могу сделать этого. (Вкладывает меч в ножны.) К костям, мне кажется, прилипла плоть моя; Жива ли плоть или из камня я? Мсье Пантомим мечется по сцене и указывает себе на голову. Ахинея. Чего хочет этот молчальник? Книготорговец. Он указывает себе на голову – тоже, видно, претендует на венок. Ахинея. Милый юноша! Миссис Чтиво. О, мой любимый, как мне выразить смятение моей души?! Синьор Опера. Я уверен, что чувствую его, если только любовь способна даровать нам взаимопонимание. Я тоже исполнен страха. Миссис Чтиво. Поцелуй же меня! Впустую ждут король и герой, Безответно меня любя, Зазря дары воздвигнут горой — Я создана для тебя. Хотела бы век Среди ласк и нег На груди твоей пребывать я! Синьор Опера. О, как страстно буду тебя целовать, Когда к нам на ложе сойдет благодать И падем друг другу в объятья! Ахинея. «И падем друг другу в объятья!» Но ах, что за шум я слышу?! Лаклесс. А теперь, милостивые государи, перед вами появится вестник. Входит вестник. Вестник. Постой, богиня, не спеши вручать свой приз, Всесильный дух торопится к нам вниз. Он за тебя сражался много лет И за тобой в сужденьях шел вослед, Лавровый сыну своему вручит венок С тем, чтобы здесь другим он увенчаться мог [73]. Ахинея. Решенье я не изменю – оно закон; Но наш театр пускай возглавит он. Лаклесс. Вслед за ним появляется граф Образин из Оперного театра в Хеймаркете [74]. Входит граф Образин. Вестник уходит. Ахинея. Сюда, увы, о всемогущий граф, Явились вы, изрядно опоздав. Граф Образин. Я бескорыстен, ибо не таков, Чтобы возглавить бардов-дураков. Мне звезды предсказали жребий мой: Стать в Англии любых утех главой. И вам помочь я в маскарадах рад С условием: синьор – лауреат. Дон Трагедио. Где ваша речь? Готова? Граф Образин. Что там речь! Коли из дури можно толк извлечь, Дать титул Ахинее и ему — Вот роль, какую я себе возьму. Ахинея. Клянусь Аидом – принят договор: Увенчан будет лаврами синьор. Миссис Чтиво. Долой других ловцов наград! Синьор, ты наш лауреат. Светлейшей Ахинеи трон Тобою будет защищен. Ты ей отныне будешь мил, Твой нежный глас ее пленил; Шекспир и вы, Конгрив, увы, Ваш бой с глупцами зряшным был. Твоя лишь сладостная власть Заставит всех смиренно пасть; Смотри на них – они пьяны, Видений радужных полны: Пока поешь ты, муж жене Готов довериться вполне. А финансист, Авантюрист, От страха не дрожит, как лист. Входит Харон. Лаклесс. Что такое, Харон? Ведь твой выход позже. Харон. Да будет вам, сударь!… Беда! Мы пропали! Там за дверями сэр Джон Хватайих, а с ним констебль. Входят сэр Джон и констебль. Констебль. Это вы постановщик кукольного представления? Лаклесс. Да, сударь, я. Констебль. Тогда, сударь, прошу следовать за нами. У меня приказ о вашем аресте. Лаклесс. Но за что? Сэр Джон. За нападки на Скудоумие, черт возьми! Констебль. Влиятельное лицо не желают, чтоб про них играли пасквили на театре. Лаклесс. Но в чем суть ваших обвинений, господа? Сэр Джон. А в том, что вы нападаете на Скудоумие, тогда как весь город его почитает. Лаклесс. Вот чертовщина! Слушайте, пусть этот малый обождет немного: закончится танец, и я к вашим услугам. Мистер констебль, прошу вас, потерпите, пока они будут танцевать, а уж там я ваш. Сэр Джон. Нет, черт возьми, вы это бросьте! Вам не удастся подкупить должностное лицо! Не будет никакого танца! Миссис Чтиво. По какому праву этот субъект прерывает наше представление?! Ты что-то свиреп, А вышло тебе б У «Розы» со мной повстречаться [75], Тебя бы, свинью, На корм воронью Пристроили в петлю б качаться! Пусть конский навоз Забьет тебе нос И грязь, что разлита в округе, Заполнит твой рот И глотку зальет Тебе, проходимцу-пьянчуге! Лаклесс. Успокойтесь, сударыня, прошу вас. Сэр Джон (про себя). А она прехорошенькая! Если я возьму ее в служанки, это будет всего лишь актом милосердия. Констебль. Ничего не скажешь – хорошенькая! Если этак обходятся с должностными лицами, то пусть сам черт нанимается в констебли! Да знаете ли вы, сударыня, кто мы такие? Миссис Чтиво. Вы мошенник, сударь! Констебль. К вашему сведению, сударыня, днем я справляю должность констебля, а ночью – мирового судьи. Миссис Чтиво. Днем вы ястреб, сударь, а ночью – сова! Констебль. Такую брань стерпеть не в силах я! Констебль ведь тут и мировой судья. Я думаю, что вы смирили б гнев, Недельку в Брайдуэлле [76] посидев; Коноплю бы пощипали, А уж ежели бы Хоть разок под плеть попали — Стали б вежливы. Вы струсили? Ну что ж, могу помочь: Гинею в лапу – и дуйте прочь! Миссис Чтиво. Ах, сэр Джон, вы, очевидно, здесь за старшего. Так вот: если уж вы запрещаете наш спектакль, разрешите хоть станцевать! С Джонни нашим Славно спляшем, Будут пляски до утра; Брось притворство И упорство, Ноги поразмять пора. Руки гладки, Звуки сладки, А такие ль танцы ждут — Те мгновенья, Что без пенья И без музыки сойдут! Сэр Джон. Я побежден. Мой дух покорился плоти, и я сменил гнев на милость. Я исполнен волнения – милосердие движет мной или что другое, пока не знаю. Я не в силах устоять перед вашими просьбами, моя красотка, и разрешаю танец. Скажу больше: побуждаемый каким-то внутренним порывом, я желаю сам танцевать с вами и еще приглашаю в партнеры этого почтенного джентльмена. Лаклесс. Так начинайте! Входят Уитмор, миссис Манивуд, Xэрриет и бантамец. Уитмор. Да здравствует его величество король Бантама! Миссис Манивуд. Храни его господь! Бантамец. Ваш милостивый родитель шлет вам поклон. Лаклесс. Что все это значит, черт побери?! Бантамец. Очевидно, он понятия не имеет, кто его родитель. Уитмор. У нас в стране это повсеместное явление, сударь. Лаклесс. Объясните, в чем дело! Бантамец. Он очень переменился лицом. Лаклесс. Слушайте, кончайте, не то вы у меня тоже так переменитесь, что вас и свои не узнают. Бантамец. Дайте же мне объясниться. Я состоял при вас наставником во дни вашего детства и был отправлен вашим родителем, его величеством Франциском Четвертым Бантамским, путешествовать с вами по белу свету. Мы прибыли в Лондон, и вот однажды наша судовая команда среди прочих забав обстреляла мост, и наше судно перевернулось. Из всех, кто был на нем, только ваше высочество и я выплыли живые к Биллинсгету. И хотя жизнь моя была спасена, я лишился сознания, а также вас, как мне тогда казалось – навеки. Когда я очнулся, я тщетно искал своего королевского воспитанника, а потом сел на корабль и поплыл в Бантам, но по дороге был заброшен бурей в чужие края, долго странствовал и вернулся на родину лишь спустя много лет. Вам не трудно себе представить, какой прием меня ожидал. А недавно, по счастливейшей случайности, прибыл к нам один купец, который преподнес нашему повелителю вот этот драгоценный камень. Лаклесс. Что я вижу?! Тот самый, что я носил на руке и всеми силами старался сохранить у себя, пока нужда не вынудила меня заложить его. Бантамец. Купца допросили с пристрастием; и он поведал, что получил его от процентщицы. Тут меня без промедления отрядили в Англию, а купца заключили в тюрьму до моего возвращения, чтобы потом либо казнить, либо назначить губернатором острова. Лаклесс. Ну, тогда послушайте! Я какое-то время, как и вы, тоже был без сознания. Полумертвого меня подобрал лодочник и притащил к своей жене, торговавшей устрицами, которая меня и выходила. Воды Темзы заставили меня все позабыть, словно то были воды Леты [77]. Но сейчас точно вспышка пламени озарила мое сознание, и я начинаю вспоминать прошлое. Твое имя Гонзальво? [78] Бантамец. Так точно. Лаклесс (обнимая его). О мой Гонзальво!… Бантамец. О милый принц!… Лаклесс. Но скажи, как тебе удалось разыскать меня? Бантамец. Я хотел было дать объявление в «Вечернюю газету» с обещанием награды, но сперва пошел к процентщице, про которую говорил купец; и когда я спрашивал у нее про вас, в лавку вошел слуга, принесший в заклад вашу шляпу. (Ах, как печалит меня мысль о том, что королевский отпрыск вынужден был заложить свой головной убор!) Женщина сказала мне, что как раз этот малый и принес к ним драгоценный камень, а уже от слуги я узнал ваш адрес, Лаклесс. Вот чудеса! Снаружи доносится звук почтового рожка. Входит вестник. Вестник. Из Бантама прибыла депеша с сообщением о смерти тамошнего короля. Бантамец (Лаклессу). Сударь, теперь вы становитесь королем. Да здравствует Генрих Первый, король Бантамский! Все. Да здравствует Генрих Первый, король Бантамский! Лаклесс. Вот теперь, Уитмор, я сумею вознаградить тебя за твое великодушие. Уитмор. Поверь, судьба уже вознаградила меня сторицей, даровав счастье моему другу. Лаклесс. Спасибо тебе, дружище! Но я в неоплатном долгу перед Фортуной за то, что она дала мне возвысить владычицу моей души и возвести ее на бантамский престол. Теперь вы можете снять маску, сударыня. А вы, друзья, прокричите еще раз: да здравствует Генри и Харриет, король и королева Бантама! Все. Ура! Xэрриет. Пускай другим желанен трон, Пусть домогаются корон; О, дай найти в тебе одном Корону, трон, монарший дом! Я во дворце ли иль в лесу Твою любовь, как дар, несу. Лаклесс. За жизнь без милой и в раю Я проклял бы судьбу свою. Прекрасней было бы, ей-ей, Делить мне на груди твоей. Ты, не боясь беды и зла, В моих объятьях бы спала. Xэрриет. Сам Александр [79], когда б воскрес, Во мне б не вызвал интерес. Лаклесс. Елена – чудо, но по мне, Ее прекрасней ты вдвойне. Тебе одной – мои мечты. Xэрриет. Во мне царишь один лишь ты! Констебль. Надеюсь, ваше величество изволит простить меня, неразумного. Не знал я, кто вы есть, право слово! Лаклесс. Я не только прощу вас – я назначу вас главным констеблем королевства Бантам. А вас, сэр Джон, – главным мировым судьей. Вас, сударь, – моим оратором, вас – моим поэтом-лауреатом, а вас – книгоиздателем. Дон Трагедио, сэр Фарсикал Комик, синьор Опера и граф Образин будут развлекать нашу столицу своими представлениями. Вы, миссис Чтиво, будете сочинять нам всякие истории. А чтобы доказать, сколь велико мое великодушие, я назначаю вас, мсье Марплей, руководить моими театрами. Все вы, друзья, как нельзя больше подходите для бантамского королевства. Миссис Манивуд. Я всегда говорила, что он не такой, как другие! Лаклесс. Эта дама – матушка моей королевы. Миссис Манивуд. За неимением лучшей, судари вы мои! За поворот, судьба моя, Тебя благодарю: Вчера жилье сдавала я — Сегодня я царю! Панч. Твердят, что Пульчинеллой быть — Занятие пустое, И все ж могу вам сообщить, Что парень не простой я! Если его величество, повелитель Бантама, соизволит выслушать меня, я сделаю одно сообщение, каковое его порадует. Вы берете в жены Генриетту, дочь повелителя Старого Брентфорда. Все. Как?! Панч. Когда король Нового Брентфорда свергнул короля Старого Брентфорда, супруга оного бежала из страны [80] со своей дочерью, полуторагодовалой малюткой, и с тех пор о них не было никаких известий. Но я отлично помню физиономию моей матушки и сейчас прошу ее даровать мне свое благословение. Миссис Манивуд. О, мой сыночек!… Xэрриет. Мой братец!… Панч. Моя сестрица!… Миссис Манивуд. С грустью вспоминаю я в нынешнем своем жалком положении, кем я была. Но, увы, все здесь рассказанное – чистая правда! Тяжелая нужда заставила меня сдавать комнаты, но когда-то я была повелительницей Брентфорда, а вот он – королевский сын, хоть теперь и играет в театре. Входит Джоан. Джоан. Так я королевская дочка – ведь он мой благоверный. Миссис Манивуд. Дочка! Хэрриет, Лаклесс (вместе). Сестрица! Панч. Жена! Лаклесс. Бейте в литавры! Трубите трубы! Я верну тебе трон, Панч, чего бы мне это ни стоило. Я отправлю депешу в Бантам, чтоб мое войско снаряжалось в поход. Панч. Благодарю тебя, братец. А сейчас, коли вы не против, давайте весело попляшем, чтоб отпраздновать нашу счастливую встречу! Все танцуют. Лаклесс. Мой путь узнав, пусть не грустит пиит, Трудясь за грош, ишача на Граб-стрит, В конце, быть может, ждет его финал Как у меня – а я монархом стал! ЭПИЛОГ Четыре поэта сидят за столом. Первый поэт. Мы собрались, чтобы в кратчайший срок Придумать для спектакля эпилог. Второй поэт. Партер нам надо помянуть сперва. Третий поэт. Потом найти для критиков слова; Пусть хвалят. А провал нам посулят, Тогда им лучше… Первый поэт. Провалиться в ад! Второй поэт. Итак, допустим, все мы вчетвером Спектакль и пьесу дружно воспоем. Третий поэт. Неплохо было б. Первый поэт. Дальше – новый круг: Ругаем франтов, хвалим их подруг. Четвертый поэт. Но как ругать их? Первый поэт. Проще нет, ей-ей, Чем взять пассаж про этих вот парней В любом из эпилогов наших дней. Третий поэт. И обвиненьем в краже пренебречь? Первый поэт. Ах, сэр, так мало с умным словом встреч; То, что способно у других блистать, В моих устах не может хуже стать. Третий поэт. Согласен, сэр. Первый поэт. Весь зал досталось нам Делить на франтов, критиков и дам. Ни в ложах, ни в партере нет таких, Кто не являлся б кем-то из троих. Третий поэт. Но угодить столь разным вкусам тут, Наверное, неблагодарный труд? Первый поэт. Есть пункт, который всем ласкает слух. Второй поэт. Какой же? Первый поэт. Непристойность. Как у шлюх, Наряд – приманка, так и эпилог… Третий поэт (возмущенно). Молчите, сэр! Иначе, видит бог, Уйду тотчас. Не допущу, собрат, Порочащих прекрасный пол тирад. Да я и на Парнас бы не пошел, Когда б ругать пришлось мне слабый пол! Первый поэт. Вы слишком деликатны – словно щит, Их скромность веер прочно защитит. Четвертый поэт. Ну, что ж, начнем. Третий поэт. Но мы забыли суть: Нам надо остроумием блеснуть. Первый поэт. Старо, старо! В цене с недавних пор На нашей сцене всякий скучный вздор. Входит автор. Автор. Эй, господа! Собравшийся народ Ждет завершенья – эпилога ждет. Поэты (вместе). Он не готов. Автор. Ах, вот как! Он тогда Исполнен кошкой будет без труда. (Зовет.) Кис-кис! Входит кошка. Первый поэт. Позор! Поэт бесчестен тот, Что не уйдет, когда приходит кот. Поэты уходят. Кошка. Мяв-мяв! Автор. Бедняжка, не топорщь усы, Капризны моды шаткие весы: Там будут кошки, где царили псы. Входит актриса. Актриса. Брысь! Мистер Лаклесс, вас я не пойму; Вам эта кошка мерзкая к чему? Кошка убегает. Автор. Какой кошмар! Что делать мне теперь? Прогнала кошку эта баба-зверь! Погублен я, и эпилога нет. Актриса. С ума сошли вы! Что это за бред? Автор. С ума сошел? Скажу, откинув спесь: Я так безумен, как и Лондон весь. Актриса. Чтоб кошка эпилог произнесла!… Автор. Не говорить – играть она могла! Актриса. Ах, пантомима! Автор. Почему бы нет? Вы ж видели Персеев, Андромед [81]; И там, и здесь безгласною игрой Бывает прерван драмы плавный строй; Ведь вежливый свой сдерживает крик — Сверхвежлив тот, кто просто безъязык. Актриса. А это кто? Входит кошка в обличье женщины. Автор. Не знаю, кто она. Кошка. Я – женщина, хоть кошкой рождена. Поворачивается лицом к зрителям. Мой вид – такое ж чудо и секрет, Как появленье кроликов на свет [82]; Что если кошки будут нас держать, Как кроликов, – кормить и ублажать, И так же просто есть и смаковать, Как нам сейчас друг друга целовать? Кричит сэр Плюм: «От этаких затей Кошачьих нам не избежать когтей!» Не беспокойтесь, право, – коготки Подстрижены и очень коротки. Но что за шум? Кричат, вопят мужья: «Хватает дома этого зверья!» Да, превращенье ясно всем мужьям — Ведь много сходства с кошками у дам. Любовник так молил, гласит рассказ, Что кошка стала девой как-то раз. Кто из мужей увидит чудо в том, Что будет у него жена с хвостом, Сумевшая на место леди сесть. Ведь леди-то – все кошечки, как есть. Медовый месяц заверша, супруг Совсем не удивится, если вдруг Взамен давно привычного «Bon jour» [83] Услышит утром нежное «мур-мур». Кто будет плакать, что ему нужна Не эта вот, а прежняя жена? Быть может, боги вдруг сообразят И всех мужей в котов преобразят; И сходства избежит тогда с женой Лишь парою рогов супруг иной. И Хенли наш докажет без труда, Что род людской кошачьим был всегда. Эпилог к возобновленному «Авторскому фарсу», прочитанный миссис Клайв [84] Бывает так, что дом радушный – тот, Где вы встречали ласку и почет, Где в чаше грусть топили, а кругом Царили смех и радость, – этот дом Наследником никчемным разорен, И обнищал и обезлюдел он; Со вздохом на него глядит сосед, Припомнив то, чего уж нынче нет. Так выглядит театр несчастный наш; Здесь радостный царил ажиотаж, И весь бомонд, толпой сходясь сюда, Доволен был и весел был всегда. Здесь Олдфилд [85] очаровывала зал, Бут [86] был всесилен и Уилкс [87] блистал; Здесь трели выводил певец-кастрат, И, тужась, трюки делал акробат, А ложи заполняющая знать И не пыталась свой восторг сдержать. Увы, как изменилось все у нас! В театре плакать хочется сейчас; И в ложах пусто – знати нет как нет, Лишь завсегдатай – франт или поэт. Где времена, когда к нам, гомоня, Толпа ломилась с середины дня? Теперь – удача, если хоть один Почтенный обыватель, мещанин, Любитель невзыскательных острот, Часам к семи случайно забредет, Наш автор сострадательный не прочь Тем, кто в беде, пером своим помочь: Мы вам предложим то, что прежде зал Горячих удостаивал похвал; Но то, к чему вы были так добры, Перекроил наш автор с той поры. Хвалы предвзятой здесь от вас не ждут — Пусть будет только беспристрастным суд! Освищете – смолчим; но ведь не грех Сатире честной верить в свой успех; К тому ж возможно ль, чтобы нас могли Топить, когда и так мы на мели?! Конец КОММЕНТАРИИ Первая постановка была осуществлена на сцене Малого Хеймаркетского театра 30 марта 1730 г., пьеса шла во многих театрах Англии. Новый вариант пьесы, в котором автор усилил сатирическую направленность фарса, был поставлен в Друри-Лейн 15 января 1734 г. В XVIII в. прозаические пьесы нередко сопровождались прологами и эпилогами, сочиненными поэтами. Филдинг, самолично писавший все стихотворные части своих пьес, неоднократно пародировал этот обычай. [1] «Кто настолько терпим к извращениям Рима, настолько стальной, чтоб ему удержаться от гнева?» (латин.). Ювенал, Сатира I, стих 30 – 31. Пер. Д. Недовича и Ф. Петровского, «Academia», 1937. [2] Имеется в виду Колли Сиббер (1671 – 1757), известный актер, драматург и автор собственной биографии «Оправдание жизни мистера Колли Сиббера, комедиографа» (1740). Во время написания Филдингом «Авторского фарса» Сиббер был одним из трех лиц, владевших патентом театра Друри-Лейн, и его фактическим руководителем. Деятельность Сиббера в этом качестве, особенно его репертуарная политика, вызвала резкое недовольство Филдинга. 1, 2, 3, 4, 5 |
|||||||||