Глава 2

– В Соединенных Штатах каждый день насилуется 1.871 женщина, – начала свое выступление Джесс, обратив взгляд на семерых мужчин и семерых женщин, которые сидели в двух рядах, отведенных для двенадцати присяжных заседателей и двух запасных заседателей в зале суда номер 706 Суда штата, расположенного на проспекте Калифорния, 2600. – Значит, каждую минуту насилуется 1,3 взрослой женщины, что составляет ужасающую цифру 683.000 изнасилований каждый год. – Она сделала небольшую паузу, чтобы смысл сказанного со всей ясностью дошел до сознания присутствующих. – На одних нападают на улицах, других насилуют в собственных домах. На некоторых накидываются пресловутые незнакомцы в темных переулках, но чаще это делают знакомые женщинам люди: разъяренные бывшие любовники, так называемые друзья, которым доверяли, случайные знакомые. Возможно, как в случае с Эрикой Барановски, – кивком головы она указала на пострадавшую, – которая познакомилась со своим насильником в баре. Женщины, как и мужчины, которые охотятся за ними, включают все разновидности, относятся ко всем религиозным конфессиям и культурным слоям общества, люди всех возрастов и цвета кожи. Единственное, что их объединяет, – это секс. Если подумать, то в этом заключается большая ирония, потому что изнасилование – это не секс. Изнасилование – это преступление, связанное с насилием. Тут речь идет не о страсти или даже похоти. Здесь дело в силе. Тут речь идет о господстве и унижении. О контроле. О причинении боли. Это акт насилия, проявление ненависти, ничего не имеющий общего с сексом. Секс тут используется в качестве предлога и орудия.

Джесс окинула взглядом огромное старое помещение суда, высокие потолки и большие окна по обеим сторонам зала, темные панели стен, фрамуги из черного мрамора. С правой стороны от судьи над дверью во внутреннее помещение висела надпись:

«НЕ ПОДЛЕЖИТ ОСПАРИВАНИЮ – ПОСЕТИТЕЛИ НЕ ДОПУСКАЮТСЯ В КОМНАТЫ СУДА И КАМЕРЫ ДЛЯ ЗАКЛЮЧЕННЫХ».

Слева от него висела другая надпись:

«ТИХО! НЕ КУРИТЬ, НЕ ЕСТЬ, НЕ ПРИВОДИТЬ ДЕТЕЙ, НЕ РАЗГОВАРИВАТЬ».

Сектор зала для посетителей состоял из восьми рядов исписанных цветными буквами и исцарапанных скамей, которые располагались на черно-белых плитах пола. Просто как в фильмах, подумала Джесс, довольная, что ее направили к судье Харрису в этот зал, где она проработала уже полтора года, а не в более новые судебные залы меньшего размера на нижних этажах.

– Защита хотела бы убедить вас в обратном, – продолжала Джесс, намеренно встретившись взглядом с каждым из присяжных заседателей, перед тем как сфокусировать внимание на подсудимом. Обвиняемый, Дуглас Филлипс, белый, рядовой человек, вполне респектабельно выглядевший в темно-синем костюме и пестром галстуке, слегка надул губы, перед тем как посмотреть на коричневый ковер, лежавший на полу. – Защита пытается убедить вас в том, что случившееся между Дугласом Филлипсом и Эрикой Барановски было сексуальным актом по согласию. Вам сказали, что вечером 13 мая 1992 года Дуглас Филлипс познакомился с Эрикой Барановски в баре для одиночек, который называется «Ред Рустер», и купил ей несколько бокалов вина. Защита пригласила ряд свидетелей, которые показали, что видели их вместе, что они пили и смеялись, и которые поклялись, что Эрика Барановски покинула бар вместе с Дугласом Филлипсом по своей доброй воле и по своему согласию. Это признала и сама Эрика Барановски, когда давала показания.

Но защита старается также уверить вас в том, что после того, как они ушли из бара, между ними произошел акт мимолетной страсти, свойственный для двух соглашающихся на это взрослых людей. Дуглас Филлипс объясняет появление синяков на ногах и руках жертвы как нескладное последствие полового акта в маленькой европейской машине. Он отмахивается от последовавшей истерики жертвы, чему были свидетелями несколько человек на парковочной площадке и что зафиксировал позже доктор Роберт Айвс в больнице Грант как неистовство впавшей в истерику женщины, возмущенной тем, что ее употребили и отбросили, вот его дословное сравнение: "как использованную салфетку «клинекс».

Теперь Джесс посвятила все свое внимание Эрике Барановски, которая сидела рядом с Нейлом Стрейхорном за столом обвинителя прямо напротив огороженной ложи присяжных заседателей. Бледная женщина, совсем светлая блондинка двадцати семи лет, сидела не шелохнувшись на своем стуле с высокой спинкой, обтянутой коричневой кожей. Только шевелилась ее нижняя губа, которая дрожала в течение всего судебного разбирательства, от чего ее показания иногда просто невозможно было разобрать. И все-таки в этой женщине было недостаточно мягкости. Ее светлые волосы слишком отдавали в желтизну, глаза были чересчур маленькие, блузка слишком голубая, слишком дешевая. Не было ничего, что вызывало бы жалость, ничего, и, Джесс знала это, что пробуждало бы сострадание в сердцах присяжных.

– Ему оказалось труднее объяснить происхождение царапин на ее шее и горле, – продолжала Джесс. – Он говорит, что не хотел причинять пострадавшей боли. Речь идет о маленьком ножичке размером едва в четыре дюйма. И он вынул этот ножичек, когда она стала кусаться. Он вам сказал, что, похоже, это даже возбудило ее. Он решил, что это ей нравится. А как он мог узнать, что ей это не нравилось? Как он мог установить, что она не хотела того, чего хотел он? Откуда он мог узнать, чего она хочет? В конце концов разве она пришла в «Ред Рустер» не для того, чтобы подцепить себе мужчину? Разве она не согласилась с тем, чтобы он угостил ее выпивкой? Разве она не смеялась над его шуточками и разве не позволяла целовать себя? И не забывайте, дамы и господа, что она была без трусиков!

Джесс глубоко вздохнула и снова обратила свой взгляд на присяжных заседателей, которые ловили теперь каждое ее слово.

– Защита придала большое значение тому факту, что в тот вечер Эрика Барановски отправилась в «Ред Рустер» без нижнего белья. Они бы хотели внушить мысль о том, что это было неприкрытое приглашение к действию. Любая женщина, которая отправляется в бар для знакомства и не надевает трусов, несомненно, напрашивается на то, что получает. Согласие до самого факта. Защита утверждает, что Эрика Барановски предвидела действие, и именно это она и получила.

Может быть, отправляться в такой бар как «Ред Рустер» и оставлять свои трусики дома для Эрики Барановски означало поступать не лучшим образом. Но ни на одну минуту не забывайте о том, что Дуглас Филлипс перепутал сигналы. Не дайте обмануть себя, согласившись с тем, что этот человек, который зарабатывает на ремонте сложных компьютеров и для которого не составляет труда расшифровать сложную терминологию программного обеспечения, не мог отличить простое «да» от «нет». Какую часть «нет» так трудно понять зрелому мужчине? «Нет» всегда остается «нет».

А Эрика Барановски громко и ясно сказала «нет», дамы и господа. Она не только произнесла слово «нет», она выкрикнула его. Ее вопли раздавались так часто и громко, что Дугласу Филлипсу пришлось приставить к ее горлу нож, чтобы она замолчала.

Теперь Джесс адресовала свои замечания присяжному заседателю во втором ряду, женщине лет шестидесяти, с золотисто-каштановыми волосами и резкими, хотя и удивительно изящными чертами лица. В лице женщины было что-то такое, что заинтриговало ее. Она заметила ее еще в начале судебного процесса и иногда обращалась во время своего выступления исключительно к ней. Может быть, это объяснялось умным взглядом ее мягких серых глаз. Может быть, это объяснялось тем, как она откидывала голову, когда пыталась осознать трудный момент. А может быть, просто тот факт, что она была лучше одета, чем большинство других присяжных заседателей, некоторые из которых сидели в синих джинсах и мешковатых свитерах. Или Джесс казалось, что эта женщина понимает ее, и с помощью ее она может убедить других.

– Я не претендую на то, чтобы быть знатоком мужчин, – заявила Джесс и услышала, как ее внутренний голос рассмеялся над ней, – но я никак не могу согласиться с тем, что мужчина, который приставил нож к шейной вене женщины, действительно верит в то, что она согласна на половой акт. – Джесс сделала паузу, тщательно подбирая очередные слова: – Я считаю, что даже в наше якобы просвещенное время двойной подход широко распространен в графстве Кук. Настолько широко, что защита пытается убедить вас в том, что отсутствие штанишек на Эрике Барановски в тот вечер почему-то имеет более зловещий смысл, чем тот факт, что Дуглас Филлипс держал нож у ее горла.

Глаза Джесс медленно прошлись по двойному ряду присяжных заседателей, на каждом из которых была видна приклеивающаяся табличка, где было написано: «ПРИСЯЖНЫЙ ЗАСЕДАТЕЛЬ».

– Дуглас Филлипс утверждает, будто думал, что Эрика Барановски согласна на секс, – продолжила она. – Не пора ли нам прекратить рассматривать изнасилование с точки зрения насильника? Не пора ли нам прекратить соглашаться с тем, что думают мужчины, и начать прислушиваться к тому, что говорят женщины? Согласие – это не односторонняя концепция, дамы и господа. Оно о двух концах, предполагает согласие обеих сторон. То, что произошло между Эрикой Барановски и Дугласом Филлипсом вечером 13 мая, определенно не является сексом по согласию.

– Эрика Барановски могла ошибиться в суждении и быть в этом виновной, – просто подытожила свое выступление Джесс. – Дуглас Филлипс виновен в изнасиловании.

Она возвратилась на свое место, нежно похлопала по удивительно теплым рукам Эрики Барановски, Молодая женщина поблагодарила ее слабой улыбкой.

– Отлично сработано, – прошептал Нейл Стрейхорн. Таких оценок она не услышала со стороны стола защиты, за которым сидели и смотрели прямо перед собой Дуглас Филлипс и его адвокат Розмари Мишо.

Розмари Мишо была на пять лет старше Джесс, но выглядела более солидной. Ее темно-каштановые волосы были собраны в тугой пучок, она напоминала девственницу, хотя эта великовозрастная «девственница» успела три раза побывать замужем и, по слухам, состояла в любовной связи с большим начальником в полицейском департаменте. И все же в области права, как и в самой жизни, важно было не то, что есть на самом деле, а то, как это выглядит. Согласно рекламным утверждениям, основа всему – создаваемый образ. И Розмари Мишо была похожа на такую женщину, которая никогда бы не стала защищать мужчину, если бы искренне верила, что он виновен в таком низком поступке, как изнасилование, или, как называли теперь это в данном штате, в криминальном сексуальном нападении при отягчающих обстоятельствах. В своем скромном голубом костюме и с ненакрашенным лицом Розмари Мишо выглядела так, что ее глубоко оскорбила бы сама мысль о защите такого человека. Наняв ее, Дуглас Филлипс поступил очень ловко.

Труднее было понять мотивы Розмари Мишо, почему она согласилась взять Дугласа Филлипса своим клиентом, хотя Джесс хорошо понимала, что в задачу адвоката не входило определение вины или невиновности. На этом и была построена система присяжных заседателей. Как часто она слышала споры, и сама в них вступала, что если бы адвокаты начали выступать в качестве судей и присяжных заседателей, то вся система правосудия развалилась бы. В конце концов существует презумпция невиновности. Каждый имеет право на самую лучшую защиту.

Судья Эрл Харрис откашлялся, давая знак, что собирается высказать наставления присяжным заседателям. Судья Харрис был красивым мужчиной около семидесяти лет. Смуглая кожа лица обрамлена ореолом коротко подстриженных вьющихся седых волос. Лицо его выражало неподдельную доброту, черные глаза смотрели мягко, что подчеркивало его глубокую приверженность справедливости.

– Дамы и господа присяжные заседатели, – начал он свое обращение, сумев как-то даже эти привычные слова произнести свежо. – Хочу поблагодарить вас за внимание и уважение, которые вы проявили в зале суда за последние несколько дней. Подобные дела никогда не бывают легкими: захлестывают эмоции. Но как присяжные заседатели вы обязаны подавить их в своей комнате совещаний и сосредоточиться на фактах.

Сама Джесс больше сконцентрировала свое внимание не на словах произносимого напутствия, а на том, как они воспринимались, вглядываясь в лица присяжных заседателей. Все они внимательно слушали, подавшись вперед на своих вращающихся креслах, обитых коричневой кожей.

К какому представлению об истине склонятся они скорее всего? – гадала она, сознавая, насколько трудно предугадать настроение присяжных заседателей, а их приговор почти невозможно предсказать. Когда четыре года назад она поступила на работу в управление прокурора штата, она поразилась, как часто ошибалась в своих предположениях.

Присяжный заседатель – женщина с умными глазами кашлянула, прикрыв рот ладошкой. Джесс знала, что в судебных делах об изнасиловании было гораздо труднее склонить на свою сторону присяжных заседателей-женщин, чем их коллег-мужчин. Если те могли убедить себя в том, что происшедшее было в какой-то степени виной пострадавшей, то они верили, что такого с ними никогда не произойдет. В конце концов они не будут настолько беспечными, чтобы идти на прогулку после наступления темноты, согласиться сесть в машину со случайным знакомым, подцепить какого-то мужчину в баре или не надевать трусиков. Нет, они были не такие недотепы. Они слишком хорошо знали об опасностях. Их никогда не изнасилуют. Они просто не поставят себя в такое уязвимое положение.

Женщина-заседатель почувствовала на себе пристальный взгляд Джесс и неловко пошевелилась на своем месте. Она распрямила плечи, слегка выпрямилась и, приподнявшись над креслом, снова удобно расположилась в нем, не отрывая глаз от судьи. В профиль женщина смотрелась более солидно, нос был очерчен резче, лицо казалось более рельефным. В ней было что-то знакомое, чего раньше Джесс не заметила. То, как она изредка дотрагивалась пальцем до своих губ. То, как изгибалась ее шея, когда произносились некоторые ключевые фразы. Линия ее лба, тонкость ее бровей. Она кого-то напомнила Джесс. Джесс сообразила это, громко втянув в себя воздух, пытаясь отогнать от себя мысли, которые лезли ей в голову, пытаясь выбросить из сознания картину, которая быстро приобретала очертания. Нет, она не сделает этого, думала Джесс, окидывая взглядом зал суда, неприятное покалывание появилось в ее руках и ногах. Она поборола в себе появившееся желание бежать.

Успокойся, мысленно бранила она себя, чувствуя, как перехватывает дыхание, как увлажняются ладони, как взмокли ее подмышки. Почему бы это? – гадала она, противясь нарастающему паническому чувству, стараясь вернуть себе нормальное состояние. Почему это происходит именно теперь?

Она насильно опять перевела взгляд на присяжного заседателя. Как будто почувствовав новый интерес со стороны Джесс и решив не поддаваться запугиванию, женщина повернулась и прямо посмотрела ей в глаза.

Их взгляды встретились. Джесс задержала свой взгляд на несколько мгновений, затем с облегчением закрыла глаза. О чем она думала? Джесс чувствовала, как мышцы ее спины расслабляются. Что могло пробудить в ней такую ассоциацию? Женщина не была похожа ни на кого из ее теперешних знакомых и ни на кого из ее прежних знакомых. И не имела ничего общего с другой женщиной, что на мгновение почудилась ей, думала Джесс, ощущая себя по-дурацки и немного стыдясь за себя.

Нет ничего даже отдаленно похожего на ее мать.

Джесс склонила голову так низко, что ее подбородок почти исчез в розовом воротничке хлопчатобумажной блузки. Прошло восемь лет с тех пор, как пропала ее мать. Восемь лет с тех пор, как мать вышла из дома, направляясь на прием к врачу, да так и не вернулась. Восемь лет, как полиция прекратила ее поиски и объявила, что, возможно, она стала жертвой злого умысла.

В течение первых нескольких дней, месяцев и даже лет после исчезновения матери Джесс казалось, что она видит ее лицо в толпе. Такое чувство возникало постоянно. Когда она делала покупки в продовольственном магазине, ей казалось, что мать везет переполненную тележку по соседнему проходу между полок. На игре в бейсбол до нее доносились отчетливые возгласы матери, приветствовавшей команду «Кабс» с другой стороны стадиона «Ригли». Ей казалось, что ее мать – это женщина, читающая газету на задней площадке автобуса, женщина на переднем сиденье такси, которую она увидела на днях, женщина, которая догоняла свою собаку на набережной.

С годами такие видения стали повторяться реже. Несмотря на это, еще долгое время Джесс грезились кошмары, она впадала в панику где попало, приходила в такое жуткое состояние, что у нее немело все тело и силы покидали ее. Такое состояние начиналось со слабого покалывания в руках и ногах, что потом переходило в настоящий паралич одновременно с приступами тошноты. Такое состояние проходило – иногда через несколько минут, другой раз через несколько часов, – она сидела бессильная, опустошенная, ошеломленная, вся в поту.

Постепенно, мучительно, как человек, перенесший инсульт, привыкает снова ходить, Джесс восстановила свою уравновешенность, уверенность в своих силах, самоуважение. Она перестала ждать, что мать войдет в парадную дверь, перестала вздрагивать всякий раз, когда звонил телефон, думая, что в трубке раздастся ее голос. Кошмары прекратились, как и панические ощущения. Джесс дала себе слово, что не позволит себе снова стать такой уязвимой, такой бессильной.

А теперь ее руки и ноги ощутили знакомое покалывание.

Почему теперь? Почему сегодня?

Она знала почему.

Из-за Рика Фергюсона.

Джесс мысленно представила, как он проходил через дверь; его злобная ухмылка нависала над ней, как петля вокруг шеи. «Не очень умно обсуждать мои отрицательные качества, – вспомнились ей его слова, голос напряженный, руки по бокам сжимаются в кулаки. – Люди, которые досаждают мне, обычно... пропадают».

Пропадают...

Как ее мать.

Джесс попыталась вернуться к действительности, сосредоточить все свое внимание на том, что говорил судья Эрл Харрис. Но Рик Фергюсон продолжал маячить прямо перед столом государственного обвинителя. Взгляд его карих глаз подзадоривал ее что-то предпринять.

Что такое связывало ее с кареглазыми мужчинами, недоумевала Джесс, и в ее голове возникла цепочка кареглазых образов: Рик Фергюсон, Грег Оливер, отец, даже бывший муж.

Образ бывшего мужа тут же отодвинул в сторону всех остальных. Это типично для Дона, думала она, доминировать, подавлять, даже когда его нет рядом. Старше ее на одиннадцать лет, Дон стал ее наставником, ее возлюбленным, ее защитником и другом. С ним ты не повзрослеешь, предостерегала ее мать, когда Джесс впервые объявила о своем намерении выйти замуж за этого нахала, который стал ее инструктором на первом году обучения. Осмотрись, уговаривала она ее. Что за спешка? Но как и всякая непослушная дочь, Джесс от возражений матери становилась лишь еще более непреклонной, пока противодействие матери не стало самым крепким связующим звеном между Джесс и Доном. Они поженились вскоре после того, как мать пропала.

Дон немедленно начал хозяйничать. За четыре года совместной жизни именно Дон выбирал места для развлечений, решал, какую снимать квартиру, какую покупать мебель, с кем им встречаться, чем заниматься и даже что готовить на обед и во что одеваться.

Возможно, в этом была виновата она сама. Возможно, она этого хотела, нуждалась в этом, даже просила об этом в период после исчезновения матери: получить возможность не принимать каких-либо важных решений, чтобы о ней заботились, смотрели за ней, угождали ей. Возможность исчезнуть, раствориться в ком-то.

Вначале Джесс не возражала против того, что Дон руководил ее жизнью. Разве он не знал, что для нее лучше? Разве не дороги ему были ее подлинные интересы? Разве он не был всегда рядом, чтобы вытереть ее слезы, нянчиться с ней во время приступов паники? Как бы она жила без него?

Но постепенно, со временем Джесс начала бороться, чтобы утвердить себя, не уклонялась от ссор, надевала одежду такого цвета, который, как она знала ему не нравился, наедалась чего попало перед посещением его любимого ресторана, отказывалась встречаться с его друзьями, подала заявление о приеме на работу в управление прокурора штата, вместо того чтобы пойти в фирму Дона и наконец ушла от него.

Теперь она жила на верхнем этаже трехэтажного кирпичного дома в старой части города, а не в шикарной квартире с застекленным балконом в высотном здании в центре города. Она теперь заказывает просто пиццу из ближайшей пекарни, а не получает все из ресторана жилого дома, и ее ближайшим другом, если не считать сестры, является ярко-желтый кенар по имени Фред. И если она теперь и не была беззаботной, как при матери до ее исчезновения, то по крайней мере перестала быть инвалидом, в кого она превратилась во время совместной жизни с Доном.

– Вы являетесь гарантами правосудия, – сказал в заключение судья Харрис. – И только от вашей справедливости и беспристрастности, умения устоять перед чувствами симпатии к жертве или подсудимому и способности решать дело строго на основании фактов зависит, превратится ли это мрачное, угрюмое, тоскливое здание в подлинный сияющий храм правосудия.

Джесс уже не раз слушала судью Харриса, когда он произносил в прошлом эти слова, и всякий раз они ее трогали. Она наблюдала, какое впечатление эти слова произведут на присяжных заседателей. Они пошли в комнату совещаний с видом людей, которых ведет сияющая звезда.

Эрика Барановски ничего не произнесла, пока пустел зал суда. Только когда вышли обвиняемый и его адвокат, она поднялась и кивнула Джесс. Нейл Стрейхорн объяснил, что когда присяжные вернутся с приговором, ей сообщат об этом. А вынесение приговора может занять несколько дней, так что она должна быть наготове.

– Я тут же свяжусь с вами, как только что-нибудь узнаю, – произнесла Джесс вместо напутствия и взглядом проводила молодую женщину, которая живо зашагала по коридору к лифтам. Бессознательно она отметила про себя пышные бедра Эрики Барановски. «Не вижу полоски от трусиков», – всплыли в памяти слова Грега Оливера. Она резко встряхнула головой, как будто пыталась выбросить из головы все неприятные ассоциации.

– У вас хорошо получилось, – похвалила Джесс обвинителя второго класса. – Вы говорили ясно, по существу. Вы изложили для присяжных заседателей все факты, которые им нужны для принятия решения в совещательной комнате. А теперь идите и полечите свою простуду горячей куриной лапшой, – продолжала она, не давая Нейлу возможности ответить. – А я пойду дохну свежим октябрьским воздухом.

Джесс предпочла спуститься по лестнице, не ждать лифта, хотя находилась на седьмом этаже. Ей хотелось поразмяться. Может быть, она совершит длительную прогулку, но ей были нужны зимние сапоги. Может быть, она даже купит себе по дороге новые туфли. Может быть, она просто купит горячую сосиску с булочкой у уличного продавца, а потом вернется наверх в свой кабинет и будет дожидаться приговора, начнет работать над следующим делом, раздумывала она, шагая по гранитному полу фойе.

Холодный воздух, как пощечина, ударил ее по лицу. Она втянула голову в плечи, закрывая уши, и заторопилась вниз по ступенькам на улицу, бросив исподтишка быстрый взгляд на оживленный перекресток, чтобы удостовериться, что Рика Фергюсона поблизости не видно.

– Одну горячую сосиску с булочкой и приправой, – с облегчением крикнула она продавцу, наблюдая, как он положил огромную свиную сосиску в разрезанную булочку, усыпанную зернами сезама, и смазал разрез кетчупом, горчицей, добавив мелко порезанных овощей. – Отлично, спасибо. – Она сунула ему в руку мелочь и откусила большой кусок.

– Сколько раз я говорил тебе, что такая еда опасна? – раздался откуда-то справа веселый мужской голос. Джесс повернулась. – Это – чистые жиры. Они просто смертельны.

Джесс смотрела на своего бывшего мужа так, будто не могла окончательно решить, действительно ли он стоит перед ней или является плодом ее воображения. Такое удивительное появление, раздумывала она, все вокруг него как-то затуманилось, превратив улицу в мутное пятно. Хотя он был среднего роста, все в нем казалось большого размера: руки, грудь, глаза с такими ресницами, что завидовали женщины, с которыми он встречался. «Что он тут делает?» – думала она. Раньше Джесс не сталкивалась с ним вот так, хотя они ходили по одним и тем же дорожкам. Уже много месяцев она не обмолвилась с ним ни словом. А теперь не успела подумать о нем, как он оказался тут как тут.