- Значит, это я. Ну что же, я подозревал, что вы ответите что-то в таком духе. Все предшествующие беседы с вами настроили меня на такой ответ. Знаете, я не могу согласиться с вами. Я не придумывал катастрофы. Как я могу придумать то, чего не знаю, не понимаю? Я не понимаю, каким образом исчезло все это, - я обвел рукой вокруг. - Я могу оценить только последствия, а они ужасны. Может быть, я был в бессознательном состоянии? В бреду? В горячке? Или напился пьян до изумления? Вы можете сказать мне, как все произошло?
      - Ты сам знаешь ответ, добрый человек.
      - Ничего себе, добрый человек, который уничтожил полмира!
      Я вскочил, сжал кулаки, и в бессильной ярости посмотрел в насмешливые глаза Бориса. Краем глаза я видел, что Рацна повернул голову ко мне и смотрит, как мне показалось, очень внимательно. Это взбесило меня еще больше.
      - Перестаньте меня преследовать! - проговорил я сквозь зубы. - Перестаньте пробираться в мои сны, делать умные лица и внушать мне комплекс вины! Я не мальчик и отдаю себе отчет в своих действиях. Я...
      - Так ты понимаешь, что это всего лишь сон? - перебил Борис.
      Я опустил руки и ощутил в душе холодную пустоту. Их не проймешь. И криком их не взять. Они заставляют думать о том, о чем не хочется, никак не хочется! Так это сон?
      Я постоял немного, не нашел, что ответить и медленно двинулся вдоль улицы. Да, все не настоящее. Дома кажутся картонными, и если заглянуть за любой из них, станет ясно, что это не более, чем декорация какого-то спектакля, пьесы для одного зрителя. Люди выглядят неестественно - у них какие-то не прорисованные лица, словно неведомый художник торопился, накладывая мазки на холст. Автомобили выглядят плоскими и неестественно блестящими.
      Я обернулся, но инопланетника и толмача уже не было у стены. Я сел на асфальт, безучастно глядя на мир, который быстро терял привычный облик. Мир пропадал, смазывался, уступая место дощатой крыше сеновала, сквозь щели которой пробивались пыльные лучики. Совсем рядом захлопал крыльями и победно закричал петух. Завозился Витамин на смятом ложе, поднял отекшее лицо с одни открытым глазом, спросил разбойничьим голосом:
      - Который час?
      Я не ответил, спустился по лестнице и вышел во двор. Солнце поднималось над подсолнухами. Петух, ошалевший от радости, горланил свои песни, и ему отзывались соседские петухи, стараясь перекричать друг друга.
      Потом мы умылись у колодца и сели завтракать. Молоко и хлеб - что может быть лучше?
      За завтраком я прислушивался к себе и удивлялся. Я очень спокойно воспринял виденный ночью сон, присутствие в нем торговцев временем и то, что мне пришлось-таки вернуться сюда, в деревню. Странно, думал я, я совсем не огорчен тем, что снова здесь. Что произошло со мной? Или ничего? Ведь прежде я ни разу не видел во сне жену и сына после катастрофы. Выходит, что так было лучше? Во мне словно порвались какие-то провода, я стал спокойнее, и могу отчужденно посмотреть на себя со стороны...

* * *

      Мы работали в огороде, на поле, чинили сарай, перекрывали крышу, подправляли баню. В свободное время Витамин ухаживал за Прасковьей, и, как мне кажется, небезуспешно. Очень скоро он стал поглядывать на усадьбу хозяйским глазом, а на меня - как на работника. Торговцы временем исчезли из деревни, и мне стало намного лучше. Я старался не вспоминать о шариках, помня о том, что стоит мне вообразить их, и я сразу попаду в другой мир.
      В один из теплых вечеров начала августа я бродил у околицы, размышляя о том, что мы нашли удачное пристанище, что сюда не накатывают волны грабежей, жизнь течет спокойно и размеренно.
      Солнце уже село, раскрасив небо багровыми тонами, природа замерла, даже не дышала, зато выпало раздолье комарам, которые тонко звенели от голода, и шли на смерть ради пропитания. Хлопая себя по щекам, я отбивался от прожорливых насекомых и смотрел на дорогу, по которой пришли мы с Витамином. Дорога вилась среди невысокого кустарника и уходила в лес. Наверное я что-то почувствовал, потому что не отводил глаз от пути назад, в прошлую жизнь, о которой вспоминал с содроганием. Да, так и было, потому что из лесу вышел человек. Он шел, покачиваясь от усталости, и опирался на кривой посох, сделанный из сосновой ветки. Похоже, это была женщина. Вот она увидела меня, остановилась. У меня екнуло сердце, но это была не Надя. Походка совсем другая, какая-то странная, неуклюжая и красивая одновременно. Женщина постояла немного, неожиданно выпустила посох из рук и упала. Я вскрикнул и бросился на помощь. Бежать пришлось долго, расстояния в поле обманчивы, и, несмотря на то, что лес казался совсем близким, до него было не меньше двух километров.
      Наконец я подбежал и остановился над женщиной, которая лежала без сознания на земле. На ней была истрепанная городская одежда - джинсы, протертые до дыр, почти развалившиеся кроссовки и красная клетчатая рубаха. На голове, по-пиратски, узлом на бок, был повязан синий платок. Рядом валялась тощая котомка, сделанная из непромокаемого плаща. Женщина показалась мне немолодой, - ее грязное лицо было искажено страданием и выглядело лет на сорок. Я положил котомку ей на грудь, поднял ее и понес к дому. Пройдя половину пути, я совершенно выбился из сил, к тому же лицо и руки мне изгрызли комары, потому что мне нечем было их отгонять. Я положил женщину и перевел дух. Она шевельнулась, протяжно вздохнула и открыла глаза. Я вздрогнул, потому что таких зеленых глаз не видел никогда. Глаза были насыщенного цвета молодой листвы, полные неведомой силы.
      - Кто вы? - хрипло выговорила она.
      - Меня зовут Сергей, - сказал я. - Я живу в работниках вон в том крайнем доме. Вы упали в обморок и я нес вас к дому, но... устал и решил передохнуть.
      - Вот еще, в обморок, - она зло стрельнула глазами и села.
      Это движение далось ей с трудом. Видно было, что она сильно истощена. Теперь, когда она пришла в себя, она показалась мне гораздо моложе, лет тридцати.
      - Как вас зовут? - спросил я, чтобы оттянуть момент, когда мне придется снова ее нести.
      - Лада.
      - Очень приятно, Лада. Вы сможете идти сами, опираясь на меня? А то, знаете ли, еще две недели назад я, так же как и вы, тащился по этой дороге, изнемогая от голода, и нести вас на руках мне тяжело.
      - Вы в работниках тут? - Лада посмотрела на меня, как мне показалось, презрительно.
      - Да, батрачу на хозяйку. Со мной еще приятель, который, судя по всему, скоро станет моим хозяином.
      - И не стыдно вам? - Лада посмотрела осуждающе.
      - Стыдно? Отчего мне должно быть стыдно?
      - Батрачить.
      - А разве это может быть стыдно? Надо же как-то добывать пропитание, вот я и работаю по дому. Простите, но, как мне кажется, гораздо более стыдно скитаться по полям, по весям и падать в голодные обмороки.
      Лада покраснела, и с негодованием поднялась на ноги. Я хотел ее поддержать, но она отмахнулась.
      - Ведите меня к вашей хозяйке. Пусть даст мне поесть.
      Она произнесла это тоном королевского мажордома, отдающего распоряжения по поводу обеда на сто пятьдесят персон. Я покачал головой, но ничего не сказал. Предложил ей руку для опоры, но она презрительно ее отвергла. Я пошел позади, готовясь подхватить ее, когда она снова потеряет сознание. Однако обморока больше не случилось.
      Во дворе Ладу встретил Полкан. Пес так грозно гавкнул и оскалил клыки, что Лада испуганно спряталась за мою спину.
      - Полкан, - начал я, откашлявшись. - Ты что, не видишь, что я свой?
      - Ты-то свой, - сказала Прасковья. Она вышла на крыльцо и стояла, подбоченившись. - А это кто ж с тобой?
      - Это Лада, - представил я. - Умирает с голоду. Просит помощи.
      - Ничего я не... - начала Лада, но я ткнул ее локтем в бок, молчи, мол, кто ж тебя за язык тянет!
      - Вижу я, - неприветливо продолжала Прасковья, - что ничего она не просит. Дамочка с городу? Далёко ли путь держишь?
      - В Красноянск, - хмуро ответила Лада.
      - Ладно, Полкан, пропусти, - смилостивилась Прасковья.
      Пес высунул язык и дружелюбно наклонил голову.
      - Хорошая собачка, - дрожащим голосом выговорила Лада, продолжая прятаться за мной.
      На крыльцо вышел Витамин.
      - О! - сказал он и радостно осклабился. - Нашего полку прибыло.
      - Ничего не вашего полку! - огрызнулась Лада. - Я сама по себе.
      - Да, я вижу, - насмешливо разглядывая ее, произнес Витамин.
      - Накормить накормим, - сказала Прасковья. - Ночлег дадим. А поутру ступай себе с Богом.
      - Бога нет! - ляпнула Лада.
      Я опять ткнул ее локтем.
      - Да что вы тыкаетесь! - возмутилась она. - Нет Бога!
      - На нет и суда нет, - Прасковья поджала губы и скрылась в дверях.
      - Садитесь, - сказал я, подводя ее к столу.
      Я принес кружку молока и ломоть хлеба.
      Лада набросилась на хлеб как волк на зайца.
      - Тише вы! - я попытался отобрать хлеб, чтобы она не подавилась, но Лада взглянула нечеловеческими зелеными глазами, и я отступил.
      Она съела хлеб, выпила молоко и потребовала:
      - Еще!
      - Нельзя, - осадил я ее. - Вы долго голодали, и вам...
      - Еще! - повторила она.
      Я стукнул кулаком по столу, и она вздрогнула, покосилась испуганно. Я все-таки принес еще кружку молока. Она жадно пила, белая струйка стекала по грязной щеке, и я загляделся на эту струйку.
      - Что смотрите? - Лада отстранилась, посмотрела на меня осуждающе.
      - Я тоже атеист, - невпопад сказал я.
      Она похлопала ресницами, которые, к слову, у нее были очень длинные и бархатистые:
      - Ну а как же может быть иначе? Вера в Бога - это костыль, который не нужен человеку, твердо стоящему на ногах.
      - Мало того, что я атеист, - я улыбнулся, - я вообще ни во что не верю. Я даже в катастрофу не верю.
      Лада презрительно хмыкнула.
      - Катастрофа была, - наставительно сказала она. - Как можно в нее не верить?
      - Ну, ваш аргумент не выдерживает никакой критики, - тонко улыбнулся я. - Будда тоже был. Принц Сидхарха. Как можно в него не верить?
      - При чем тут Будда? - опешила она.
      - При том, что Будда - один из богов, в которых верует человечество.
      - А, - она понимающе кивнула. - Был, говорите? А кто может это подтвердить?
      - Очень смешная постановка вопроса, - я покачал головой. - Вот, например, Ленин. Он был?
      - Ленин был, есть и будет! - она припечатала рукой по столу.
      - А кто может это подтвердить?
      - Я! Я могу подтвердить! Я сама видела его в мавзолее. Еще до катастрофы, в Москве.
      - Дорогая Лада, - как можно мягче сказал я. - Вы видели не Ленина, а его труп...
      - Как вы можете так говорить! - ахнула она и в ужасе прижала ладони к щекам. - Труп!
      - А что, - саркастически усмехнулся я. - Ленин не может быть трупом?
      - Вы должны уважать...
      - Дорогая Лада, - сказал я. - Я никому в этой жизни ничего не должен. Уважать Ленина я могу, но это не помешает мне назвать труп трупом.
      Она сжала кулачки и посмотрела на меня с ненавистью, которая вскипела у нее где-то в мозгу.
      - Ладно, ладно, - примирительно произнес я. - Вот что. Я предлагаю вам отработать свой обед и прополоть несколько грядок...
      - Вот еще! Я не стану батрачить на эту кулачку! Вон ее как разнесло, она же поперек себя шире!
      - Хорошо, - я пожал плечами. - Не станете, так и не надо. Просто пойдемте со мной в огород, я буду работать, а вы - развлекать меня разговорами.
      Лада поджала губы и нехотя поднялась из-за стола.
      Мы прошли за плетень, я присел на корточки над грядкой со свеклой, а Лада осталась стоять, озиралась и не знала, куда девать руки.
      - Значит, вот так вы и вкалываете тут? - после долгого молчания произнесла она.
      - Ну, я не сказал бы, что вкалываю, - я насмешливо посмотрел на нее снизу вверх. - Так, работаю себе потихоньку. Никто меня не гонит, хлыстом по спине не оттягивает, не орет и не помыкает мной. За этот легкий труд я имею еду и ночлег. Правда, ночевать приходится на сеновале, а ночами становится уже прохладно, но у меня всегда есть запасной вариант.
      - Это какой же?
      - Скажите, - вместо ответа, сказал я, - что у вас за лексикон какой-то странный: батрачить, кулачка? И за Ленина вы обиделись. Вы, часом, не коммунистка?
      - А хоть бы и так! - она с вызовом посмотрела на меня и тряхнула головой, безудержно краснея при этом.
      - Я уж думал, что все коммунисты вымерли.
      - Как это вымерли? Как это вымерли? Что вы такое говорите! Коммунизм неистребим! Вот сейчас, как раз подходящая ситуация, чтобы взять власть. Смотрите - транспорта нет, коммуникаций не стало, что в Москве происходит - неизвестно.
      - Говорят, Москвы больше нет, - сказал я, перестав полоть траву и с интересом разглядывая Ладу.
      При этом я подумал, что она не такая уж и старая, моложе сорока, вон как глаза ее светятся, будто в голове фонарик зажгли.
      - Говорят, что кур доят, - отрезала Лада. - Вот у вас в деревне, у кого власть?
      - Власть? - задумался я. - Вот черт, я и не поинтересовался этим. Хотя, погодите, кажется в деревне есть староста... Ну да, это Настасья, наша соседка. Милиции, равно как и полиции, здесь нет. Одни бабы, знаете ли. Водку кушать с утра до ночи только Михеич может, но он безобидный совершенно. Хулиганить и безобразия нарушать тут некому.
      - Вот и получается, что власти в деревне никакой! - Лада села рядом со мной, приблизила лицо и зашептала: - Самое время, чтобы подумать и взять.
      - Что взять? - не понял я.
      - Власть же! Я уже битый час вам про нее толкую. Какой вы непонятливый, право!
      - Погодите, погодите! - я улыбнулся. - Так вы что же, работу со мной проводите? Агитацию, то есть?
      - Ну, - она смутилась. - А как же? Вы такой темный...
      - Я - темный? - восхищенный ее терминологией, вскричал я и шутливо выкатил глаза. - Ну, матушка, что-то вы совсем не то говорите. Как я могу быть темным, когда у меня университетское образование? Я труды вашего Ленина изучал, и не потому, что заставляли, а по научной надобности.
      - Темный, темный, - сказала Лада. - Вон, батрачите. Вместо того, чтобы взять власть и...
      - И что? Все поделить?
      - Можете и поделить, если вы такой глупый. А можете и себе забрать. И пусть на вас работают.
      - О, это что-то новое в коммунистической идеологии! - сказал я восхищенно. - Вы прямо открываете мне глаза! Не поделить, а забрать себе. Отличная мысль. Только вот, одна загвоздка, - я сделал вид, что сожалею. - Оружия никакого нет.
      - Зачем вам оружие?
      - Милая Лада, ну как же вы не понимаете? Я приду, и начну отбирать у Настасьи, скажем, ее корову. А она возьмет ухват или кочергу, и так отходит меня по спине, а то и по голове, что я света белого не взвижу. А вот будь у меня пистолет, или автомат, тогда, конечно. Тогда, в случае сопротивления, можно Настасью и пристрелить.
      Я сказал так, чтобы понаблюдать за реакцией коммунистки. Никого пристреливать я и в мыслях не держал.
      - Ну вот! - удовлетворенно произнесла Лада и довольно улыбнулась. - Понимаете же, когда захотите. Но пристрелить, это в крайнем случае, - она наставительно подняла палец. - Попугать можно, даже нужно.
      - Да, но пугать-то нечем!
      - Уй, послушайте! Ну, вы что, не мужчина? Вас может отлупить кочергой темная деревенская баба?
      - Не знаю. Может и не отлупит. А скажите, зачем вам власть?
      - Какой глупый вопрос! - Лада от возмущения топнула ногой. - Зачем вам еда? Зачем вам ночлег?
      - А, понял! - я скроил обрадованную физиономию. - Власть даст мне и еду, и ночлег. И все будут на меня работать?
      - А вы быстро учитесь, - уважительно произнесла Лада. - Сказывается, видать, образование-то. Ну так что, поможете мне?
      - Извините, но я не могу, - я покачал головой. - Мне не нужна власть.
      - Как?! - Лада посмотрела на меня, как на полоумного.
      - Видите ли, власть не дает свободу, она ее отбирает. А я предпочитаю свободу.
      - Какая же у вас свобода! Вы гнете спину на зажравшуюся крестьянку, и называете это свободой? Нет, я вас не пойму!
      - Моя свобода в том, что я в любую минуту могу открыть калитку и уйти. А если я возьму власть, то мне придется ее удерживать, думать о том, как накормить народ, который тут же непременно начнет голодать, и я не смогу встать и уйти. Какая же это свобода?
      - Шутите? - недоверчиво посмотрела на меня Лада.
      - Нет, я серьезно. Вот вы в данный момент свободны. Можете плюнуть на ночлег у зажравшейся крестьянки и пойти дальше, выбрать любую избу или ночевать в поле, и ни за что ни перед кем не отвечаете, но стоит вам обзавестись властью, как тут же на вас свалится и ответственность. Даже если вы станете беззастенчиво грабить народ, вам нужно будет думать о том, как бы сделать так, чтобы народ не вымер от ваших поборов. Вы перестанете быть свободной, и поселитесь в клетке, хотя бы и золотой. Вам это надо?
      Видимо, я заронил в коммунистическую душу некоторые сомнения, потому что Лада задумалась.
      - Но... власть, это же здорово, - неуверенно сказала она через минуту.
      - Да, конечно, - подтвердил я. - Главное, работать не надо. Гнуть спину, по вашему выражению.
      - Да ну вас! - Лада махнула на меня рукой. - Вы, наверное, шутите. Или хотите заговорить зубы девчонке.
      - Девчонке? А сколько вам лет, если не секрет?
      - Какой тут секрет! Двадцать два.
      Я пристально вгляделся в ее лицо, и с удивлением увидел, что она не лжет. Почему же она показалась мне такой старой вначале? Что было причиной моего неверного впечатления? Грязные, спутанный волосы, выбивающиеся из-под платка, показались мне седыми, но они просто были светлыми. Лицо густо покрыто грязью, которую она не удосужилась смыть перед едой, что создавало иллюзию морщин.
      Между тем начало смеркаться, и я закончил работу. Я решил истопить баню, чтобы отмыть пришедшее к нам чудо. Прасковья неохотно разрешила. Витамин вылез на крыльцо, стоял, почесывая живот, и с улыбкой наблюдал за тем, как я ношу воду. Лада сидела на скамье безучастно, и мне показалось, что она обдумывает наш разговор.
      - Эй, Серый, - окликнул меня Витамин. - Ты, это, сегодня с ней на сеновале один будешь спать. - Он неприятно хохотнул. - Ну, так не теряйся там, трахни ее. Она вроде ничего, а отмоется, так и вообще красоткой станет.
      - Спасибо за совет, - я без улыбки посмотрел на него.
      - Ну ладно, что ты, - Витамин смутился, заискивающе заглянул мне в глаза. - Шутка такая.
      Уходить отсюда надо, подумал я с тоской. Пойду к Настасье. Третьего дня она приходила, звала. Вроде и в шутку, с похохатыванием и подмигиванием, но все же звала. Она, конечно, дура деревенская, и в постель с собой уложит непременно, но что делать. Витамина терпеть в хозяевах - значит быть совсем темным, по определению Лады. Я усмехнулся.
      Когда Лада вышла из бани, я вытаращил на нее глаза. Она так похорошела и помолодела без слоя грязи и бандамы, что я забыл закрыть рот.
      - Что смотрите? - она смутилась и стояла, ковыряя ножкой землю.
      - Да так, ничего. Сейчас ужин будет.
      Оказалось, что Витамин с нами уже не ужинает. Хозяином стал, безучастно подумал я. Нет, точно надо уходить. Вот переночую, и поутру подамся.
      К Прасковье забежала Настасья, зыркнула любопытным глазом на Ладу. За стеной застучал ее голос, которому изредка отвечали голоса Прасковьи и Витамина. Ну да, вот у них уже и разговоры общие...
      После ужина я подвел Ладу к лестнице, велел подниматься. Но когда я полез следом, она высунула голову навстречу и строго спросила:
      - Вы куда?
      - На зеленые пруда, - я отодвинул ее и залез на сеновал.
      - Нет, погодите, это как же? Вы что же, здесь спать намереваетесь?
      - А где же? Я здесь живу, между прочим.
      Я принялся устраиваться, поглядывая на ее растерянную физиономию с улыбкой.
      - Чему вы улыбаетесь? - возмущенно крикнула она. - Небось, думаете, что можно будет ко мне приставать? И не мечтайте!
      - А я и не мечтаю, - как можно холоднее сказал я. - Знаете, чем отличается мечта от цели?
      Она задохнулась от негодования и прикрыла рот руками.
      - Но у меня нет такой цели, - успокоил я ее и улегся, завернувшись в одеяло.
      Между тем совсем стемнело, и Лада тоже стала устраиваться, стараясь поместиться как можно дальше от меня.
      Сон не шел. Рядом лежала девушка, лежала, затаив дыхание, готовая в любую минуту дать отпор грубому самцу, которым она меня, видимо, считала. Так прошло довольно много времени. Мне пришла неожиданная мысль: интересно, каковы коммунистки в постели? Я представил, как Лада лежит, тараща глаза в темноту, натянув одеяло до подбородка и сжав кулачки, и улыбнулся.
      Я долго думал о том, что мне предстоит завтра, думал без удовольствия, как о жестокой необходимости. Лада лежала тихо, и я совсем забыл о ней. Сон постепенно сморил меня, я начал проваливаться в него, как вдруг рядом зашуршало сено, меня толкнули в бок, и я почувствовал на лице ее дыхание.
      - Что такое?
      Она снова завозилась, пиная меня.
      - Знаете, мне вдруг стало так страшно, - раздался ее голосок откуда-то из района подмышек. - Темно как в коробке, а вы лежите, лежите, а потом вдруг как задышите громко и мерно...
      - Так это я просто заснул.
      - Страшно, - повторила она, прижимаясь ко мне.
      Я притянул ее к себе и начал целовать. Она отворачивалась, увертывалась, прятала лицо, сосредоточенно пыхтела. Я оставил попытки и холодно сказал:
      - Знаете что, девушка? - Ступайте-ка на свое ложе. Я спать хочу. Вам завтра бездельничать, а мне гнуть спину, хлеб свой зарабатывать. Давайте, давайте.
      Она обиженно засопела:
      - Так что же, мне вам сразу отдаться, что ли?
      - Через месяц отдадитесь, - сонно сказал я, отворачиваясь от нее. - А лучше через год.
      Хорошо, подумал я. Не нужно изменять жене. Хотя какая это измена? Жены давно уж нет, а рядом лежит молодая и красивая девушка... эх!
      Она снова прижалась ко мне. Ладно, механически подумал я. Может, девчонке и правда страшно. Так мы пролежали довольно долго, как вдруг ее рука легла мне на плечо, а затем с силой повернула меня. И я губами почувствовал ее губы... Целовалась она совершенно неумело, грубо, очевидно старалась выдать себя за главную.
      - Нет, так дело не пойдет! - сказал я через минуту. - Зачем ты стараешься целовать меня? Ведь мужчина - я. Я должен тебя целовать, а ты отвечать.
      - Ну вот, все не так, - обиженно прошептала она. - Пойду-ка я на свое ложе.
      - Да, так я тебя теперь и отпущу, - я привлек ее к себе.
 

* * *

 
      - Дорогой, мы уходим - произнес знакомый голос.
      Я открыл глаза. На меня ласково смотрела... Лада. Она была одета в деловой брючный костюм, волосы коротко подстрижены. И еще она улыбалась. Я улыбнулся в ответ какими-то ватными губами, чувствуя, что опять что-то пошло не так.
      - Что с тобой, дорогой? - озабоченно сказала Лада. - Голова болит?
      Я не ответил, обвел взглядом спальню. На первый взгляд комната была совершенно незнакомая и очень большая. Но, приглядевшись, я узнал торшер, обои и светильник под потолком. Однако трехстворчатый шкаф антикварного вида мне был незнаком, прикроватные тумбочки тоже.
      Я сел, протер глаза. Лада сказала:
      - Все, я убегаю. Ты поцелуешь Лариску на прощание?
      Я кивнул. Конечно поцелую, кто бы она ни была. Но я тут же вспомнил, что это моя дочь. В комнату впорхнуло небесное создание лет пяти в кружевном платьице, с бантами на голове и изумительными зелеными глазами, и защебетало:
      - Папа как тебе хорошо, ты можешь спать дольше нас. Это только сегодня так, или навсегда? А я иду в садик. Там опять Валерка будет кусаться, а когда я расскажу об этом Наталье Антоновне, он назовет меня ябедой. А я ведь не ябеда, правда, папа?
      Я с нежностью посмотрел на девочку, привлек к себе и поцеловал пахнущую цветами щеку.
      - А у нас в живом уголке появился ежик, - продолжала Лариска, - его Веркин брат в лесу нашел. Ежик маленький и колючий. А еще у него носик смешной, он им водит вот так, нюхает. И лезет повсюду. Мы его назвали Бантиком, потому что Милка привязала ему на шею бантик.
      - Где же у ежика шея? - спросил я с улыбкой.
      - Папа, ну как же? Голова у него ведь есть? Значит и шея тоже есть. Ведь так?
      - Так, так, - сказал я, чувствуя, как к горлу подступает комок.
      Лада поцеловала меня и увела дочку в садик. Я остался один. Я в отпуске с сегодняшнего дня и торопиться мне некуда. Я встал, сунул ноги в шлепанцы и побрел обозревать квартиру. Кроме спальни, совершенно роскошной, в квартире оказалась огромная гостиная, столовая с необъятным обеденным столом на двенадцать персон, кухня с набором кастрюль, сковородок и жаровен, прихожая, детская и кладовая. Обстановка была очень богатая, только что не роскошная - диваны с высокими спинками, мягкие и удобные на вид, кресла, обитые кожей, столы с гнутыми ножками и стулья старинного фасона.
      - Ну что же, - сказал я себе. - Мне здесь нравится. И дочка у меня совершенно очаровательная. И жена...
      Я вспомнил ночь, проведенную на сеновале, и то, как мне было хорошо, и улыбнулся. Черт побери! Что за сны мне снятся? Я вошел в кухню, чтобы покопаться в холодильнике и вздрогнул. За столом сидел... Борис. Все в том же мешковатом балахоне, безволосый и отрешенный.
      - Здравствуй, добрый человек, - сказал он.
      Я не ответил, только сглотнул комок.
      - Ты, я вижу, вполне доволен? - он насмешливо взглянул на меня глазами, похожими на дуло двустволки.
      - Почему вы беззастенчиво пробираетесь в мои сны? - я придвинул табурет и сел с другой стороны разделочного стола.
      - Я не пробираюсь в твои сны, добрый человек, - сказал Борис. - Что такое сон? Это краткий миг перед пробуждением, когда за одну секунду человек может прожить целый день. Это неясность образов, желаний и ощущений, это смесь тревог, страхов и вожделений, которые мы подавляем в себе днем. Это пребывание в нереальном мире, где страхи овладевают нами, где мы куда-то бежим, страдаем или наслаждаемся, а утром с трудом вспоминаем увиденное.
      - Так что же это тогда? - Я обвел рукой ряды тарелок в сушилке, висящие на стене сковороды.
      - Ты хочешь, чтобы я дал определение? Краткое и емкое как "сон"? Но я не могу этого сделать. Если я скажу, что это реальность, ты не поверишь и будешь отчасти прав. Если я скажу, что это нереальность, ты тоже не поверишь, ведь все твои чувства взбунтуются против этого. Этому очень трудно дать определение, потому что это и реальность, и нереальность, и сон, и наваждение и много чего еще. Некоторые называют это жизнью.
      - Жизнью? - переспросил я в недоумении. - Но разве эта жизнь настоящая? У меня никогда не было ТАКОЙ жены, и никогда не было дочери!
      - Ты просто забыл об этом.
      - Вот как? - я почувствовал себя так, будто подхожу к краю крыши высотного дома, и мне предстоит посмотреть вниз, стоя перед ограждением чуть выше колена. - А почему я забыл?
      - Не знаю. Тебе виднее. Может быть потому, что хотел забыть? Может быть, эту жену и эту дочь у тебя вытеснили из памяти какие-то события? Например, гибель другой жены и сына в катастрофе?
      - Что вы знаете о катастрофе? - я привстал, стараясь заглянуть в его отсутствующие глаза.
      - То же, что и ты. Что она была. Что многие смирились с нею.
      - Многие?
      - Да. Но не все. Ты же не смирился.
      - Выходит, смирился, - растерянно пробормотал я. - Раз меня повлекло к совершенно незнакомой женщине. Тем более, с ее-то убеждениями.
      - А при чем тут ее убеждения? - удивился Борис. - Разве женщину любят за убеждения? Или за отсутствие оных?
      - Я совершенно не разделяю ее убеждений.
      - И, тем не менее, ты устроил ей эту великолепную квартиру в благодарность за сегодняшнюю ночь.
      Я вскочил, открыл рот, не в силах выговорить ни слова от возмущения.
      - Сядь, добрый человек, - повелительно сказал Борис. - Не нужно возмущаться. Очень скоро ты поймешь, в чем дело. Я не подглядываю за тобой, как ты, может быть, подумал. Я не преследую тебя, не вторгаюсь в твои сны, и не пытаюсь поработить твою сущность. Все гораздо проще, и, одновременно, сложнее. Повторяю, скоро ты все поймешь. Поскольку ты любишь называть вещи именами, я скажу тебе, что я твой опекун.
      - Вот как?
      - Да. До тех пор, пока ты не поймешь очевидных вещей, я буду с тобой.
      - А когда пойму?
      - Тогда я уйду. На место Рацны.
      - А я? Я стану на твое место? - я не заметил, как стал называть Бориса на ты.
      - Все зависит от тебя.
      - Ты говоришь загадками, которые я не могу разгадать, - я устало провел рукой по лицу.
      - Всему свое время. Или ты хочешь, чтобы я вывалил на тебя все сразу? Ты не поверишь мне. Ты и так считаешь меня не в своем уме...
      - Ну, что ты, - смутился я.
      - Мне пора, - Борис медленно поднялся, посмотрел на меня сверху. - А ты должен выбрать.
      - Что выбрать?
      - В каком мире жить.
      - Как я могу выбирать из иллюзорных миров?
      - Очень просто. Нужно понять, что это не иллюзорные миры.
      - Но я считаю реальным только один мир, в котором есть сеновал, Витамин и Прасковья.
      - И еще Настасья, - Борис улыбнулся и вышел из кухни.
      - Все знает, - прошептал я.
      Я принялся рассеянно блуждать по квартире, стукаясь об углы, натыкаясь на мебель. Выбрать. Легко сказать, выбрать. Еще совсем недавно я выбрал бы мир, в котором были Надя и Андрей. Теперь я уже не знаю. Да, да, я поймал себя на мысли, что не знаю, чего хочу. Это плохо. Мало того, это ужасно. Человек должен знать, чего хочет в жизни, ведь только так можно чего-то добиться. Я же никогда не знал, чего хочу. Наверное, потому и не добился ничего, кроме катастрофы. Последняя мысль привела меня в шок. Я застыл посреди гостиной, и, как показалось, не дышал. Потом шумно выдохнул и продолжал мерить шагами пространство. Вот и Борис сказал однажды, что я выдумал катастрофу. Значит, ее не было на самом деле? Или была, но в одном из миров, придуманных мной? Было от чего схватиться за голову, и я так и сделал. Я стоял, покачиваясь, в трусах, майке и шлепанцах и мучительно стонал, словно выдавливал из себя неверие.