ЮРИЙ ГАВРИЛОВ

Трудно поручиться, что Гаврилов сделался бы видным мастером, если бы не слились воедино три обстоятельства. Это – падение «Спартака», осенью 1976 года лишившегося права быть в высшей лиге; назначение К. Бескова тренером попавшего в беду клуба и появление в московском «Динамо», где находился Гаврилов, полузащитника А. Максименкова, которому была отдана роль диспетчера. Бесков собирал кого мог: начинающих, безвестных, неудачников, лишь только замечал искорку дарования. Гаврилов в основной состав «Динамо» никак не вклинивался, выходил на поле в лучшем случае через раз, а в том году, когда пришел Максименков, сыграл всего пять матчей. Ему стукнуло 24, в таком возрасте неловко посиживать на скамейке. И руководители «Динамо», выполняя миссию доброй воли по отношению к «Спартаку», может быть даже с чувством облегчения, удовлетворили ходатайство Бескова и отпустили Гаврилова.

В тот момент этот переход игрока из клуба в клуб являл собой прямо-таки идеальный пример спортивной целесообразности. Правда, спустя два-три года в динамовской среде послышался ропот: «Как же можно было отдать Гаврилова?!» Да, но отдавали не того Гаврилова, каким он со временем стал, сожаления были даже не запоздалыми, а безосновательными. Как поверить, что в «Динамо» ему предоставили бы такой же простор для проявления себя, какой он получил в «Спартаке», сделавшись там едва ли не главным, кто определял активную комбинационную игру, провозглашенную Бесковым?

В этой немудреной житейской истории скрыт еще и футбольный подтекст. Верно, что Максименков имел все преимущества перед Гавриловым. Еще в «Торпедо», откуда он перешел в «Динамо», Максименков прекрасно себя проявил, он был в расцвете сил, да и внешне выглядел солиднее, надежнее, мужественнее, чем худущий, тонконогий Гаврилов. Одно было неясно: почему динамовцами диспетчер рассматривался в единственном числе? Разве в киевском «Динамо» не задавали тон игре Мунтян, Веремеев и Буряк, каждый из которых заслуживал наименования диспетчера, в тбилисском «Динамо» Кипиани и Дараселия, позже в «Спартаке» тот же Гаврилов и Черенков? Или в сборной Бразилии 1982 года Зико, Сократес и Фалькао? Футболисты с конструкторскими данными столь же редки, как и наделенные даром забивать голы. Представление, что в штатном расписании команды существует графа «Диспетчер-1 (один)», – от скудности воображения.

Первое время в «Спартаке» Гаврилов оказался в паре с форвардом Георгием Ярцевым, который тоже был открыт Бесковым. Никому не известный, 29 лет от роду приглашенный в «Спартак» из футбольного небытия, этот невысокий, подвижный, чувствительный на острые положения нападающий, попав под покровительство мастера голевых передач Гаврилова всем на удивление показал себя чрезвычайно деятельным бомбардиром и в 1978 году выиграл приз «Труда». Вот ведь досада: где же раньше были тренеры – прозевали такого форварда!

Диапазон действий Гаврилова расширялся. Он стал играть увереннее, масштабнее, разнообразнее, что само собой развило в нем вкус к завершению комбинаций. Вот как это можно проиллюстрировать: в 1978 году Ярцев забил 19 мячей, Гаврилов – 6, в 1979-м – Ярцев – 14, Гаврилов – 13. Коэффициент пользы обоих вырос, а соотношение стало равным, игра от простого образца шагнула к более сложному, а значит, и более затруднительному для противников.

Если задаться целью сфотографировать форварда забивающим характерный для него гол, в подавляющем большинстве случаев появятся кадры, где он в энергичном движении и видно – вот какой молодчина, храбрец, как правильно, как красиво все делает! Для того чтобы заснять гавриловский гол, понадобятся один за другим несколько снимков, где был бы прослежен весь маршрут мяча, расстановка и перемещения партнеров. Разумеется, ему удавались и удары издали, четкие, особенно наискосок, в нижние углы ворот. Но более всего Гаврилов помнится ставящим точку после длинной, сложной фразы. Осенью 1983 года «Спартак» в розыгрыше Кубка УЕФА на стадионе «Динамо» играл с английской «Астон Виллой». Напомню: справа Сочнов послал мяч вдоль ворот англичан, он пролетел на другой фланг, там его поймал Черенков и уже слева снова пробил вдоль ворот, где в двух шагах от линии среди англичан, как на автобусной остановке, маячил Гаврилов. Легкое касание – и гол. Это было то, что в духе Гаврилова, – предугадать и закончить комбинацию.

Футбол для него – игра (это и оценил в нем Бесков), он любитель проникнуть в штрафную площадь противника хитростью, быстрым чертежиком – «я тебе, ты мне», втянуть в свои росчерки партнеров. Как Всеволод Бобров преображался, начиная свой прорыв, распрямлялся, крупнел на глазах, так и Гаврилов, затевая атакующую комбинацию, вытягивается в тугую струнку, хотя только что казался вяловатым и понурым. Разница в том, что Бобров шел сам до конца, а Гаврилов пускается в путь-дорогу имея в виду не обязательно себя, а какую-то общую затею, которая, вполне вероятно, в итоге обойдется и без него.

Гаврилов из упорных, терпеливых людей. Его замыслы частенько рвутся, и сам он то и дело ошибается в передаче. Правда, намерение его обычно видишь, в этом он не фальшивит, наугад и на «авось» ничего не делает, что заметно отличает его от иных мастеров, позволяющих себе послать мяч таким образом, что трибуны грустно задумываются: «Чего он хотел?» Срывы не смущают Гаврилова, ему словно бы все нипочем. Даже если зрители начинают посвистывать, снова берется за свое. И нередко какое-то из упрямых его повторений достигает цели. А он и в этом случае в восторг не впадает, будто знал, что так все и должно закончиться. Что ж, он успел убедиться, что к клавишам, на которых ему играть, ведут узенькие лазейки…

В том же матче с «Астон Виллой», когда «Спартак» уступал в счете 1:2, на предпоследней минуте Гаврилов бил пенальти. Бьющему не позавидуешь, зрителям впору зажмуриться, легко же вообразить, что ждет футболиста в случае промаха. Гаврилов ударил просто, низом, в правый от вратаря угол, как всегда, когда бьет пенальти. «А что тут особенного?» – говорил его вид.

И надо было так случиться, что в этом же турнире, во встрече с бельгийским «Андерлехтом», когда беспрерывно атаковавшему «Спартаку» до зарезу необходим был гол, Гаврилов пенальти не забил. Он ударил точно так же, но послабее, и вратарь успел броситься. Самонадеянность? Небрежность? Затмение? Не знаю. Не удивлюсь, если и сам Гаврилов этого не знает. Умеющий вдруг не сумел. В который раз пришлось убедиться, что сильные потрясения в футболе к одной технике не сведешь.

Гаврилова, по-моему, так никто и не знает, как правильно называть: полузащитник или центральный нападающий? Называют и так и эдак, как кому милей. Меня не соблазняет терминологический спор. Более важно, что он с благословения тренера очертил круг своих задач и даже народилось выражение «вариант Гаврилова». И полузащитник, успевающий в оборону при необходимости, и диспетчер, и оттянутый назад центрфорвард, и бомбардир – все это вместе Гаврилов. И со всеми этими обязанностями он справляется не за счет какой-то необычайной выносливости, а главным образом благодаря игровому разуму, подсказывающему, где следует оказаться в каждое следующее мгновение.

ХОРЕН ОГАНЕСЯН

Странно жалеть, что человек не родился на несколько лет раньше. И все же не могу побороть ощущение, что Оганесян обидно, самую малость разминулся с тем «Араратом», где была целая когорта красивых мастеров во главе с Маркаровым и Андриасяном, с «Араратом» чемпионского достоинства. Он как нельзя лучше пришелся бы ко двору в той команде, да и она высветила бы, отчеканила его талант. Оганесян едва начал в ней, а она, та команда, уже заканчивалась, себя исчерпав. При нем, в весеннем чемпионате 1976 года, «Арарат» по старой памяти схватился с московским «Динамо» в борьбе за первое место, но не выдюжил. А в осеннем сполз на 14-ю строку таблицы. И больше не покушался на лидерство.

Все свои футбольные годы Оганесян провел в несколько странной роли вожака, команды, не имеющей запросов. Правда, «Арарат» сберег свою игровую манеру, сплетенную из мягкой ловкости и неистовых взрывов, что позволяло ему время от времени отводить душу, задавая трепку то киевскому «Динамо», то «Спартаку», то вдруг, словно по заказу, на спор обыграть подряд все московские клубы на их стадионах. «Арарат» остался зрелищно привлекательным, но засучив рукава играл изредка, трудно было угадать, когда его осенит вдохновение.

Оганесян тем не менее всегда был виден и различим, можно сказать, возвышался, не будучи велик ростом. Он и игру направлял и голы забивал, многие из которых редкостной красоты. Его умелость настолько выпирала, что тренеры сборной, хотя они и менялись, неизменно его приглашали.

Одна из нередко встречающихся ситуаций: команда средней руки и состоящий в ней игрок высокого класса. Случается, что такого мастера засасывает болото заниженных требований. Другого полностью устраивает собственная исключительность, он не прочь покрасоваться, сверкнуть в выгодных эпизодах, зная, что любую победу свяжут с его именем. Бывает, команда старательно работает на своего выдающегося мастера, заботится, чтобы он увенчивал ее игру, а он к этому привыкает и невольно сужает свою задачу, требуя чего-то одного – либо навеса, либо паса на выход.

Поведение Оганесяна не укладывается ни в один из ходовых образчиков. Он на редкость добросовестно и уравновешенно исполнял обязанности атакующего полузащитника, оставаясь заодно с партнерами, никаких выгод и привилегий для себя не искал, со всеми по-братски делился мячом и удобными ситуациями. Просто он эти обязанности выполнял настолько хорошо, что само собой делался центральной фигурой. И, кроме того, природное предощущение игры помогало ему брать на себя смелость, как только позволяла обстановка, выскакивать на голевую позицию и наносить удар, превращаясь в самого что ни на есть форварда. Он забивал регулярно, но, повторю, не потому, что на него играли остальные, а потому, что он сам записал это в свою роль. Мне он представляется прежде всего футболистом, наделенным человеческим тактом, – ни малейшего позерства, никакого желания показать «я – Оганесян, не кто-нибудь!» И такт этот превратил его в большого мастера вернее, чем если бы он старался во что бы то ни стало доказывать, что он большой мастер.

И в сборной Оганесян на месте. Разве что чуточку, иногда, в каких-то эпизодах давало себя знать его тактическое одиночество. Там он рядом с игроками, привыкшими годами в своих клубах изо дня в день действовать на поле по строгому рисунку, когда все взаимодействия отработаны, привычны, построены на равном участии. Оганесяна же его клубная жизнь к этому не приучила, не избаловала его в лучшем смысле слова четкими, разумными откликами, может быть, даже не обязала так, как других, доверять партнерам. Словом, издержки привычек, приобретенных в «Арарате», играющем стройно лишь изредка, у Оганесяна, полузащитника сборной, нет-нет да и прорвутся. Иногда думаешь, что Оганесяну, умеющему и знающему практически все, провести бы сезон в клубе с регулярной игрой, борющемся за призовое место, и слетели бы с него заусенцы вольных, лишних действий и порывов, которые он, сам того не желая, приобрел в «Арарате». Да и меньше было бы в его душе отметин разочарования. Не счесть, сколько он провел в ворота мячей, которые не удерживали победу. Даже свой памятный сотый гол он забил в кубковом матче, проигранном «Зениту».

Широкий в груди, коренастый, с литыми мускулистыми ногами, похожий на знаменитых армянских штангистов, Оганесян с первого же шага, с первого движения оказывается, может быть несколько неожиданно, стремительным, как бы обтекаемым, созданным для извилистых путей, внезапных остановок, ложных поворотов, и мяч покорно следует его намерениям – летит то ласково, то хитро, то с карающей, злой силой. Футбол ему в самый раз, как и он футболу. И это впечатление, создающееся быстро, решительно укрепляется многократными подтверждениями. Он выдержан, с головой уходит в игру, увлечен, на него приятно смотреть, он преподносит зрителям футбол в подарок.

Признаться, было огорчительной неожиданностью узнать, что Оганесян, капитан, лидер, главный бомбардир, дисквалифицирован, отчислен из «Арарата». Это стряслось в канун его тридцатилетия, летом 1985 года, когда до благополучного завершения яркой карьеры, до почетных проводов оставалось не так уж много. Суть происшедшего была изложена в фельетоне на страницах «Труда». Неожиданность заключалась в том, что Оганесян на поде долго умел быть послушным строгим законам командной игры, умел держать в узде свою одаренность, в противном случае не сделался бы он фигурой. А под конец выяснилось, что за пределами поля не устоял он перед соблазном довериться своей «исключительности». Раздвоение личности не проходит безнаказанно. И вот оборван путь игрока, оборван счет забитых им мячей… Еще один вариант судьбы: вывих души.

РАМАЗ ШЕНГЕЛИЯ

Спросил я однажды своего товарища, журналиста, как ему нравится Шенгелия. А он, словно ждал вопроса, ответил как отрезал: «А что в нем может нравиться? Играет на подхвате, ловит ошибки защитников, только и всего…» Я промолчал и стал еще внимательнее наблюдать за Шенгелия.

Что есть голевой момент? В простом, бесспорном виде он выглядит как появление форварда с мячом перед воротами, когда, кроме вратаря, никто не способен ему помешать забить. Если он промахнется или удар парирует вратарь, все в один голом восклицают: «Имел верный момент и смазал!» Когда же гол рождается не столь явно, когда его не ждали, принято говорить: «Мяч забит из трудного положения».

Шенгелия, согласен, может при поверхностном взгляде произвести впечатление форварда, играющего элементарно. При атаке своей команды он торопится в чужую штрафную площадь, как на рабочее место по звонку, и ждет случая, чтобы ударить по мячу, полученному от партнеров. Предположим, он в самом деле на подхвате. Почему же тогда он так удачлив? Почему ни наши испытанные защитники, ни иностранные не находят на него управу – такие ли они простачки?

А разгадка в том – и это прозевал мой коллега, – что Шенгелия большей частью забивает те самые голы из трудного положения. Он стоит на ногах как вкопанный, принимает на плечи и спину тяжесть напора защитников, срывается с места легко, неуловимо, как вспугнутая птица, уверенно манипулирует с мячом, смело пускаясь в обводку в тесноте, на кратчайшем расстоянии, он прирожденный конспиратор, таящий свои намерения, бьет с обеих ног и в прыжке головой, у него острый глаз, ходы партнеров предвидит по неуловимым признакам. Благодаря всему этому Шенгелия забивает голы вроде бы из ничего, фактически же обеспеченные его разносторонностью.

Как бомбардир, он оказал множество важных услуг и своему клубу в пору его взлета, и молодежной сборной, когда она завоевала звание чемпиона Европы, и первой сборной в отборочном турнире к чемпионату мира 1982 года. Но такой отзыв слишком узок. Шенгелия имеет не одни турнирные заслуги – он расширил наши представления о голевом моменте. А это вклад в футбол.

Шенгелия – кутаисец, воспитанник тренера Карло Хурцидзе, благословившего в большой футбол Кутивадзе, Дзодзуашвили, братьев Нодия, Сулаквелидзе, Костава, Сванадзе. Мне представляются интересными слова Шенгелия о первом тренере: «Он учил меня тому, что я любил, – забивать голы, мы с ним искали самые разные, сложные, невероятные моменты». Как это мудро, разглядеть в мальчишке его склонность, его направление и поощрить, дать толчок! Это совсем не одно и то же, что обучать ребят по единой программе, ради всеобщей успеваемости, когда таланты, без которых изнывает футбол, проходят незамеченными в толпе и непоощренными.

Шестнадцатилетним Шенгелия стал форвардом кутаисского «Торпедо», игравшего в первой лиге, а когда выяснилось, что парень из забивающих, его перевели в тбилисское «Динамо». Ему было двадцать два, «Динамо» выиграло чемпионат, а Шенгелия избрали лучшим футболистом года. Он играл под безоблачным небом: в прекрасной команде, в компании с Кипиани, Гуцаевым, Дараселия, Чивадзе, его понимали, и он всех понимал. Спустя еще три года тбилисцы разжились Кубком кубков, а их лучший бомбардир снова избран первым футболистом года. Начали поговаривать, что если так пойдет и дальше, Шенгелия приблизится к Блохину, потягается с ним по числу забитых голов.

И тут над головой Шенгелия собрались тучи. Внешне это выразилось в исчезновении его фамилии из списка «33 лучших», где до этого он был завсегдатаем. Списки эти составляют тренеры, люди, знающие цену игрокам, умеющие обнаруживать колебания в их игре. Да и зрители замечали, что Шенгелия «не тот», потяжелел, часто его заменяли во время матчей, потеряв надежду. И это в 25–26 лет!

Об игроках принято судить просто: в форме он или не в форме. Форма – это полная готовность к игре. Для футболистов, выступающих с марта по декабрь в десятках матчей разных турниров, каждый из которых помимо того, что значителен, еще и собирает аудиторию, жаждущую получить нешуточное зрелище, постоянная готовность едва ли не главная проверка их тренировочного труда, образа жизни, самосознания – словом, квалификации. Если футболист славится умением, интересными приемами, имеет успех у публики, но мы время от времени видим его на поле еле таскающим ноги и все у него идет вкривь и вкось, правильно будет поостеречься с производством его в классные мастера. Высокий класс постоянен. Лучшие потому и лучшие, что их не шатает из стороны в сторону – самолюбие им этого не разрешает.

Все, что футболист умеет, – это его богатство, и преподнесенное природой и отточенное, затверженное бесконечными рабочими повторениями. Беречь это богатство и значит быть в форме. А оно, это богатство, тонкое, хрупкое, не выносит пустой самоуверенности. Так в любом мастерстве, в том числе и в футбольном.

Шенгелия продолжает играть. И не пустился бы я в нравоучения, если бы не испытывал симпатии к форварду, наделенному редким даром забивать из трудных положений.

ВАЛЕРИЙ ГАЗЗАЕВ

Уроженец Орджоникидзе, он появился для всеобщего обозрения в московском «Локомотиве», а с 1979 года состоял в «Динамо». И «Локомотив» дышал на ладан, и от прославленного столичного динамовского клуба в это время оставалось одно название. Если и было на кого посмотреть, то на Газзаева. Он держал на себе весь репертуар «Динамо». Так бывает в цирке: номера так себе, но великолепный клоун спасает представление. Стоп! Так ли уж случайно подвернулось слово «клоун»?

В житейском разговорном обиходе слово это содержит насмешку. А в цирке? Там – нетерпеливое ожидание, восхищение, уважение. Еще бы, Дуров, Карандаш, Попов, Никулин – признанные мастера своего дела, знаменитости, артисты, взглянуть на которых публика валом валила!

Талантливый клоун – и жонглер, и акробат, и канатоходец, и дрессировщик, и фокусник. Он умеет все, и это умение ловко, исподволь обращает в эксцентрику, пользуется им как того требует реприза, по-своему, как ему надо.