БОЙ НА РЕКЕ

В послеполуденные часы зной усилился небывало. На суше в эту пору люди укладывались обычно в тени, разморенные жарой. Солнце прошло над нашими головами и теперь пекло в спины. Меня изумляли выдержка, мужество и самоотверженность воинов, продолжавших неустанно грести, несмотря на жару. В яростном молчании мы только крепче сжимали зубы. Пот лил с нас ручьями.

На итаубе Уаки первыми заметили чужие лодки. Не перед нами — сзади нас. В группе индейцев всегда найдется один с необыкновенно зорким взглядом. Вероятно, нашелся такой и на итаубе Уаки, но останется тайной, как сумел он обнаружить чужие лодки, глядя под солнце, туда, где в ослепительном море пляшущих искр, бликов и вспышек в реке за нами отражалось словно миллион полуденных солнц.

— Акавои! — разнеслось по лодкам.

Даже в подзорную трубу их трудно было обнаружить. Ориноко в этом месте достигала в ширину не менее пяти-шести миль. То, что мы заметили, двигалось милях в четырех за нами, в нашем направлении, и пробивалось через реку с противоположного берега к этому. Но это была не одна лодка: я насчитал четыре.

— Может быть, это не акавои? — возникло сомнение. — У них ведь оставалась там одна лодка…

Нас разделяло слишком большое расстояние, чтобы определить точнее. На таинственных лодках размещалось несколько десятков индейцев, а ведь акавоев на рассвете перебралось на другой берег всего примерно пятнадцать. Так кто же это? Быть может, на противоположный берег перебралось больше акавойских лодок? Или это варраулы?

Посовещавшись, мы решили перестать грести и ждать приближения чужих лодок. Переплыв реку, они двигались вдоль нашего берега на расстоянии от него шагов в двести. Соответственно и я расположил наши итаубы в боевой порядок цепью с таким расчетом, чтобы незнакомцам неизбежно пришлось проплывать неподалеку от нас. Можно было не опасаться, что нас преждевременно обнаружат, поскольку тщательно замаскированные ветвями наши лодки даже вблизи были похожи на медленно плывущие по течению островки. Подобных островков — подлинных — река несла вокруг нас множество. Четыре итаубы быстро приближались. Мы неотрывно следили за ними в подзорную трубу, и, когда они подошли на полмили, кто-то, смотревший в это время в трубу, вдруг воскликнул:

— Это же пленники!

И впрямь это были пленники. Мы определили это по тому, что, сидя в лодках один в затылок другому, все они были привязаны запястьем правой руки к одной общей веревке, протянутой от носа лодки к ее корме. Связанные так меж собой, они могли одновременно выполнять только одно и то же движение веслом, а попытайся хоть один уклониться от этого и сделать другое движение, общая веревка послужила бы препятствием.

Но особо меня интересовали в лодках люди, которые не гребли и пленниками, как видно, не являлись. В каждой итаубе их было по нескольку на носу и на корме. В руках они сжимали длинные копья, которыми, подгоняя, то и дело били по головам гребцов. С одного взгляда я определил, что это акавои: на руках у них повыше локтя были такие же повязки из материи, какие мы приметили у Дабаро и его людей.

Все прояснилось. Это была та группа акавоев, которая на одной итаубе переправилась перед рассветом, как сообщили нам разведчики, на противоположный берег Ориноко. Очевидно, им удалось напасть врасплох на какое-то большое селение варраулов и увести несколько десятков пленников, с которыми они теперь и спешили догнать на захваченных итаубах свой основной отряд.

Бой был неизбежен — его навязывало само наше положение. Наш боевой порядок оказался настолько удачным, что мчавшиеся к нам итаубы должны были пройти совсем рядом, на расстоянии, меньшем полета стрелы. Я приказал приготовить на всех итаубах ружья.

Акавои приближались, не подозревая засады. К сожалению, плыли они не одной группой. Две первые итаубы шли рядом, одна за другой, зато третья отклонилась вправо и двигалась между двумя первыми и берегом, а четвертая оставалась далеко сзади. Я быстро распределил обязанности: по задней, четвертой, лодке ударит Арнак, находившийся в конце нашей цепи. Уаки, Конауро и Вагура возьмут на себя две рядом плывущие лодки, а я атакую дальнюю, идущую у берега.

Итаубы акавоев росли буквально на глазах. Там не щадили гребцов, и лодки их вспарывали воду с бешеной скоростью. Ничем не укрытые, они видны были как на ладони, и не составляло труда издали отличить врагов от друзей.

Я сидел на корме, держа весло как руль, и не спускал глаз с приближавшейся флотилии противника. Наша маскировка ветвями оказалась, по всей видимости, превосходной: первая итауба акавоев как раз проплывала мимо лодки Арнака на расстоянии каких-нибудь пятидесяти шагов, и незаметно было, чтобы у них возникли какие-либо подозрения. Вслед за первой итаубой сразу же мчалась вторая. Когда в следующий миг они оказались на уровне второй нашей лодки с Вагурой на руле, я во весь голос крикнул:

— Вагура, Конауро, Уаки — огонь!

Грохнуло сразу несколько выстрелов, вслед за ними еще и еще. Убедившись, что залп оказался метким и произвел на обеих итаубах среди акавоев страшное опустошение, я уже больше не смотрел туда и скомандовал своим гребцам:

— Вперед!

Изо всех сил навалившись на руль, я круто развернул лодку направо, к берегу. Точной дугой обогнув две обстрелянные итаубы, еще продолжавшие двигаться, хотя грести на них перестали, мы устремились к третьей неприятельской лодке.

А там происходило нечто неожиданное и скверное. Акавои на руле, поняв, какую ловушку мы устроили, решил спасаться бегством на берег, в лес, и тут же повернул туда итаубу. Но он не принял в расчет сопротивления варраулов, которые тоже сразу поняли ситуацию в не собирались помогать врагам. Они продолжали держать весла в руках, но одни отказались грести, а другие пытались даже оказать сопротивление.

Акавои грозными криками их усмиряли, а когда это не помогло, стали лупить по головам и колоть копьями. В безудержном бешенстве они убивали их, сами хватались за весла и лихорадочно молотили по воде. Но и это мало им помогало. До берега оставалось еще шагов сто, когда мы настигли их и, встав между ними и берегом, отрезали путь к бегству. Судьба вынесла акавоям свой приговор, но они не смирились. Их было пять: двое на носу и трое на корме. Когда мы наискось перерезали им путь, четверо из них схватили ружья — имелось у мерзавцев и огнестрельное оружие — и дали залп. Вокруг нас посыпалась картечь. Двое или трое наших оказались ранеными, но другие вовремя пригнулись, спрятавшись за борт, да и целились акавои плохо из раскачавшейся итаубы.

Опомниться мы им не дали. Перестав грести, чтобы лодка не качалась, лучшие стрелки из нашего рода, рода Белого Ягуара, по моему приказу выстрелили из ружей, заряженных пулями. Сам я взял на прицел рулевого. Дав залп. мы устремились вперед, к итаубе. Рулевой лежал с простреленным черепом, наполовину вывалившись из лодки, трое других акавоев корчились в предсмертных судорогах. Пятого, здоровенного верзилу с бугристыми мышцами и свирепым выражением лица, похоже, не задело. Он молниеносно схватил копье и, размахнувшись, изо всех сил метнул в нас, навылет пронзив грудь одному из наших гребцов. Затем он с обезьяньей ловкостью соскользнул в реку и скрылся из наших глаз в мутной воде.

Как видно, он был редкостным пловцом и долго оставался под водой. Догадываясь, что он поплывет по течению к берегу, я направил в ту сторону и нашу лодку. Воины замерли у бортов с оружием наготове. Оказалось, расчеты мои подтвердились. Акавои вынырнул в нескольких шагах от нас. Прежде чем ему удалось открыть рот, чтобы захватить воздух, свистнула стрела и впилась ему глубоко в череп. Так погиб последний из этой пятерки.

На четвертой итаубе бой тоже с успехом подходил к концу. Выстрелы из ружей там только что стихли, и Арнак как раз причаливал к захваченной лодке. Шум боя сменился мертвой тишиной. Над водой медленно поднимались, редея, клубы порохового дыма. Теперь можно было перевести дух.

Вдруг внимание наше привлекли к себе варраулы. Пока мы гнались за пятым акавоем, пленники на атакованной нами итаубе сумели освободиться от пут и выбросили за борт трупы врагов. Теперь они схватились за весла и в спешке, похожей больше на безумную панику, бросились наутек к середине реки.

— Эй! Куда так торопитесь? — крикнул им вдогонку Фуюди по-варраульски.

Но они, не отвечая, с выпученными от страха глазами и ничего вокруг не видя, молча мчались как сумасшедшие — только брызги летели.

— Что они, обезумели? — поразился я. — Даже нас боятся?

— Боятся — они совсем дикие, — презрительно заметил Арасибо. — Дикари с болот.

— Растолкуй им побыстрее, кто мы такие! — велел я Фуюди.

Индеец сложил руки рупором и громко прокричал:

— Мы друзья! Мы плывем в Каииву спасать Оронапи от акавоев! Мы свои! Стойте!

Этот призыв разнесся далеко, и все варраулы его, конечно, слышали, но никакого впечатления он не произвел. Напротив, беглецы стали грести еще лихорадочней. Варраулы на трех остальных итаубах, видя паническое бегство своих собратьев, тоже бросились вслед за ними. Они удирали словно от чумы. Этому было лишь одно объяснение: страх помутил пленникам рассудок.

Араваки вдогонку смеялись, и в конце концов беглецов стала сопровождать целая буря веселых насмешек и громкие презрительные крики, повторяемые вслед за Фуюди:

— Трусы! Тру-сы!

Я жалел лишь, что варраулы увозили с собой несколько ценных для нас и бесполезных для них ружей.

Стычка с акавоями длилась менее получаса и, к счастью, не вызвала у нас больших потерь в людях: один погиб, а несколько легкораненых; после перевязки могли принимать участие в любой работе.

Течение в реке продолжало оставаться быстрым, и мы мчались как на крыльях. До захода солнца оставалось три часа, до Каиивы сорок миль. Несколько десятков ударов веслами отдалили нас от места боя примерно на полмили. Варраулы, добравшись до середины реки, остановились там и, похоже, совещались. Потом там началось какое-то странное движение: многие стали пересаживаться из одной итаубы в другую. Вслед за тем три лодки двинулись дальше, в сторону противоположного берега, а четвертая повернула к нам. По быстрому блеску весел, сверкавших на солнце, нетрудно было понять, что они спешат нас догнать.

— Чего они хотят? — ворчливо буркнул Фуюди. — Может, с запозданием решили нас поблагодарить? Или попросить извинения?

— Похоже, ты прав, — ответил я.

— Тогда надо им помочь. Давай поплывем медленнее.

— А, нет! Пусть попотеют и покажут, на что способны…

И мы продолжали плыть, будто состязаясь в скорости.

Вид леса заметно менялся. Все меньше по берегам становилось сухой земли, все больше болот. Все окрест преображалось в одно огромное болото, лишь кое-где перемежающееся островками суши, а лес, насколько хватал глаз, рос прямо из воды, но оттого не становился ни менее буйным, ни менее густым.

Чем ближе к морю, тем гуще становились заросли диковинных деревьев, которые испанцы называли мангровымиnote 6. Корни их выступали высоко над илом и только здесь, в воздухе, срастались в ствол, что выглядело фантастично, будто деревья стояли на длинных ходулях. Когда порой нам доводилось подплывать близко к берегу, эти корни, скрюченные словно от боли в самые невообразимые зигзаги и изгибы, создавали впечатление чего-то неземного. И впрямь это было порождение не земли, а болот. Утопая взглядом в этой непролазной и какой-то призрачно диковинной чаще, человек невольно пугался и начинал оглядываться по сторонам: не появится ли сейчас здесь какое-нибудь чудовищное страшилище. Поблизости от мангровых лесов в воде обитали крупные млекопитающие апии, которых испанцы называли также водяными коровами. Других же чудовищ нам не попадалось.

В зависимости от приливов и отливов далекого отсюда моря вода здесь то прибывала, то убывала, обнажая всюду болотные топи. Человек, неосмотрительно покинувший лодку, рисковал по горло увязнуть в липкой грязи, и живым ему без посторонней помощи выкарабкаться уже было невозможно.

Гонимые быстрым течением, через два часа усиленной гребли мы преодолели несколько миль. Потом течение стало слабеть. Все это время итауба варраулов упорно старалась нас настичь и сократила расстояние между нами примерно до мили. Любопытно было узнать, какое дело заставляло их так спешить, но, несмотря на это, мы ни на минуту не сбавляли скорость.

Вдруг Фуюди, сидевший некоторое время в глубокой задумчивости, обратился ко мне, указывая куда-то вперед:

— Белый Ягуар, через две-три мили главное русло реки, по которому мы плывем, большой дугой должно изогнуться к северу, а потом опять повернет на юг, и тут будет Каиива. — На лице Фуюди была видна усиленная работа мысли. — Но здесь есть узкая протока, которая связывает концы излучины, как тетива лука. Подумай, как мы сократим путь, если поплывем этой протокой, а?

Мысль была действительно важной и ценной. Но есть ли такая протока, соединяющая излучину реки? Возникали сомнения и другого свойства. Все эти края были изрезаны неисчислимой сетью крупных и мелких рукавов, всяческих проток, заливов и проливов. Сколь же легко запутаться в этом водном лабиринте, особенно ночью! Плывущие впереди акавои, чужаки в этих краях, наверняка не свернут с основного русла реки, которое и нам представлялось наиболее надежным путем.

И тут, случайно оглянувшись назад, где нас все еще догоняли варраулы, я стукнул себя по лбу.

— Варраулы! Это же их родная сторона! — воскликнул я. — Их река!

Все сразу меня поняли. Мы придержали весла, и спустя несколько минут варраулы догнали нас. Я велел им подплыть ближе так, чтобы их и моя итаубы шли борт о борт. Варраулов было восемнадцать, в основном юноши. Я настолько уже научился читать по лицам оринокских обитателей, что без труда разобрался: к нам прибыли юноши с сердцами более отважными, чем у других, храбрецы, стремившиеся отличиться, которых, видимо, обожгли наши насмешки и обвинения в трусости. Лица у них были обескураженные и растерянные: они не знали, как мы их примем. Я сразу же заметил, что оружие убитых акавоев они привезли с собой.

Рулевой на их итаубе, судя по виду — старший, проговорил виноватым голосом:

— Не суди нас! Мы испугались, совсем голову потеряли…

Я махнул рукой, дружелюбно его прерывая:

— Ладно, это неважно… Вы хотите плыть с нами в Каииву?

— Да, хотим.

— Оружие у всех есть?

— Есть.

— А где ружья?

— Здесь. Мы не умеем из них стрелять.

— Тогда давайте их на мою итаубу.

Мне передали пять ружей в довольно жалком состоянии, совершенно ржавых, и пять бамбуковых труб с порохом и свинцом. Осмотрев оружие более внимательно, я обнаружил на железной пластине приклада знак фирмы и место ее нахождения: рядом со съеденным ржавчиной названием города явственно читалось — Нидерланды.

— Как тебя зовут, приятель? — спросил я рулевого.

— Куранай.

— Ты вождь?

— Я старший над этими людьми, — ответил он уклончиво.

— Теперь ты во всем будешь слушаться меня и ничего не делать без моего приказа! Вы хорошо знаете реку и ее протоки?

— Знаем, господин.

— А ты знаешь, что Ориноко здесь делает изгиб к северу?

— Как же, господин, знаю, конечно, знаю! Поэтому мы и торопились. Мы знаем другой путь, более короткий, он называется Гуапо.

— Тебя послало нам само небо, Куранай! Вперед, веди нас по Гуапо!

За два часа до захода солнца мы встретили яботу с двумя нашими разведчиками, плывшими к нам. От них мы узнали, что акавои плывут впереди нас по-прежнему на расстоянии более десяти миль и очень спешат. Плывут по главному руслу реки.

Вскоре стена леса справа расступилась, и мы увидели протоку. Она имела вид залива, сужавшегося вдали до ширины небольшой реки, которую варраулы называли Гуапо. Сюда нам и предстояло свернуть. Поскольку в главном русле реки течение почти совсем остановилось, а варраулы уверяли, что, отправившись в путь через четыре-пять часов, мы спокойно доберемся до Каиивы задолго до рассвета, было решено устроить в этом месте привал. Берег здесь был чуть выше. Сухой и песчаный. Он клином вдавался в развилку между Ориноко и ее протокой. На этом мысе мы и отыскали место, удобное для лагеря. Вскоре весело затрещали костры и в воздухе разнесся аппетитный аромат печеного мяса.

Ближайшие деревья опушки леса буйно клубились зеленью шагах в двадцати от нашего бивака, не закрывая нам обзора на берега реки и боковой ее протоки. Солнце хотя и клонилось к закату, но все еще нещадно пекло, и целые тучи дневных насекомых жужжали вокруг. Яркие бабочки, словно желтые и голубые звезды, кружили над нашими головами, а из зарослей неслось предвечернее пение и щебет птиц.

Мы сытно поели, и, хотя было еще светло, я велел всем спать.

Заверениям варраулов, что у нас достаточно времени для отдыха — четыре-пять часов, — я не особенно склонен был верить. До Каиивы по протоке Гуапо оставалось еще, по самым грубым расчетам, около тридцати миль. В случае какого-либо неожиданного препятствия в пути и непредвиденной потери хотя бы двух часов наша помощь явно бы запоздала. Конечно, у акавоев, плывших главным руслом, путь длиннее, и встречное течение будет мешать им больше, но если они решат не отдыхать этой ночью, то вполне могут достичь Каиивы до рассвета.

Когда я, так размышляя, сидел у костра, меня все сильнее стали охватывать сомнения. Солнце садилось кроваво-красное, темные тени спускались на лес и ложились на воду, а несказанная печаль этих особых предвечерних минут — на мою-душу. В конце концов наша бездеятельность стала казаться мне настолько невыносимой, что я посвятил в свои тревоги отдыхавших поблизости друзей и велел позвать к себе варраула Кураная.

— Послушай! Когда, ты думаешь, нам надо выступить? — спросил я.

— Не знаю. Часа через два-три. Взойдет луна, станет светло…

— Небо и сейчас чистое. Разве при свете звезд нельзя грести?

— Можно, но зачем? Время у нас есть. Позже плыть лучше — луна…

— А если в пути что-нибудь случится?

— Что может случиться? — На лице его отразилось недоумение.

— Ну хотя бы стволы деревьев, плывущих по течению. Гуапо, ты сам говорил, местами очень узкая. Вдруг образуется затор из этих деревьев, сколько придется убить времени, чтобы перетащить лодки, а?

Куранай не скрывал своей растерянности и озабоченно чесал затылок.

— Я об этом не думал, — признался он тихо.

Арнак вскочил с земли и воскликнул:

— Ян, поплывем сейчас! Мы хорошо поели и отдохнули. Хватит валяться!

И через десять минут, осмотрев еще раз оружие, мы двинулись всей флотилией в кильватерном строю вслед за итаубой варраулов. Когда, переплыв залив, мы вошли в собственно Гуапо и стены чащи с двух сторон сомкнулись в узкую горловину шириной не более ста шагов, наступила ночь. Полного мрака не было — рои звезд сверкали в небе и отражались в воде. Но по мере того как воздух остывал, от теплой воды поднимались быстро густеющие клубы пара, и вскоре сплошной туман скрыл от глаз все, что было па расстоянии больше броска камнем. Пришлось сбавить ход, но мы утешали себя мыслью, что такой же туман затрудняет путь и акавоям.

— А вдруг на большой реке тумана нет? — высказал опасение негр Мигуэль.

Это была бешеная гонка, соревнование не на жизнь, а на смерть. Враг стремился к той же цели, что и мы, где-то рядом, в десятке миль от нас, и мысль эта не оставляла нас ни на минуту. Мы понимали: наше опоздание — это верная гибель для наших друзей, а возможно, и для нас самих. Каждое плывущее дерево, попадавшееся нам по пути, обретало зловещий характер, каждая преграда становилась врагом. Варраулы вели нас уверенно, но не все препятствия давались нам легко.

Потом, когда взошла луна, плыть стало легче, хотя туман все еще висел над рекой. В молчании неумолимо летело время, и лишь ритмичный плеск весел тихо отбивал монотонный такт, словно Великие Часы Судьбы, Я бы сказал: там, в туманной мгле, мчались не люди, а какие-то призраки, лесные духи, и святая ярость в сердцах у нас была так велика, что мы не страшились ни устали, ни тягот.

Когда под утро туман стал редеть и чуть подернулся едва уловимой бледностью, предвещавшей скорый рассвет, мы проплывали мимо хижины живущего здесь рыбака. Каиива была уже недалеко, за поворотом, в каких-нибудь двух милях, там, где протока Гуапо снова впадала в главное русло Ориноко. Селение вождя Оронапи лежало на острове, омываемом с одной стороны великой рекой, а с другой — Гуапо и ее рукавами.

Рыбака мы застали как раз собирающимся на ловлю. На наш вопрос он ответил, что в деревне все тихо и спокойно, никакого шума не было, и крайне удивлялся, видя нашу тревогу.

«Ну, слава богу, кажется, успели!» — подумал я.

НА ОСТРОВЕ КРОВАВОЙ ЖАТВЫ

Когда несколькими минутами позже мы приближались к повороту, у нас вдруг от ужаса перехватило дыхание. Впереди раздались дикие, хотя и приглушенные расстоянием вопли, а затем на небосклоне сразу вспыхнуло зарево: это горела со всех сторон объятая пламенем хижина из сухого тростника. Вслед за первым заревом вверх взметнулись еще и еще, и вскоре все небо сквозь мглистую пелену багровело в отсветах пожара.

Мы ринулись вперед. У поворота в тени берега остановились, потрясенные открывшимся перед нами зрелищем. Мгла редела, занимался рассвет.

На острове, отстоявшем от нас шагов на триста, догорало несколько хижин. Вооруженное сопротивление, если варраулы вообще оказывали сопротивление, в ближней к нам части Каиивы было, как видно, уже сломлено, и теперь шла дикая охота на людей в жилищах, не охваченных пожаром. Жители рассеялись по всему острову, пытаясь спастись паническим бегством, но их догоняли и сбивали с ног ударами палиц. Вокруг стоял кромешный ад: вопли отчаяния, мечущиеся фигуры людей, стон и крики раненых. Акавоям нужны были живые рабы, но в схватках не обходилось без кровопролития: тут и там на земле лежали трупы.