Маленький Бизон

— Отец! — вскрикнули мы разом и замахали руками.

Обеспокоенный нашим отсутствием, отец стал искать нас. Когда он подъехал, мы встревожились: что скажет он, когда увидит столько стрел?

Но отец даже не смотрел на нас. Его взгляд впился в мертвого бизона.

— Ого-го! — крикнул он, и это прозвучало как одобрение.

Отец подошел к туше. Глаза его горели, в них не было и тени недовольства. С добросовестностью судьи он осматривал каждую стрелу, торчащую в теле бизона, и вполголоса считал:

— Одна… вторая… третья… четвертая…

Чувствуя свою вину, брат насупился. Мне хотелось его утешить, и я украдкой пожал ему руку.

— …пятая… — продолжал считать отец, — шестая… А это что такое?

— Это… Это… моя… — заикаясь, пробормотал я.

— Даже и ты, карапуз? — весело переспросил отец.

Тут он заметил наши печальные лица и удивленно посмотрел на обоих:

— Что же вы стоите, словно вас поразило какое-то горе? Ну, говорите!

— Шесть стрел… — простонал Сильный Голос.

— Ах ты, милый глупыш! — рассмеялся отец. — Да знаешь ли ты, сколько мне потребовалось стрел на моего первого бизона? О-дин-на-дцать!.. Шесть стрел — это почетно!

Он схватил нас за руки, и мы втроем закружились в победной пляске вокруг бизона. Стало тепло на душе, сердца наши замирали от радости. Мы плясали.

Отец певуче тянул:

— Шесть стрел — хо-хо, шесть стрел!.. Крепкий охотник выйдет из этого парня, хо-хо, он выпустил только шесть стрел! Он будет хорошим воином, хо-хо!..

Но брат по-прежнему был мрачен.

— Отец! — сказал он. — Я должен признаться: я хотел солгать…

И он рассказал всю историю: как собирался вытащить стрелы из убитого бизона и засыпать раны землей, как я воспротивился этому, сказав, что надо ненавидеть ложь…

Отец внимательно выслушал брата, потом притянул меня к себе и так сильно прижал к груди, что у меня перехватило дыхание. Он отпустил меня. Наши кони стояли поблизости и мирно щипали траву.

— Нравится тебе этот буланый? — улыбаясь, спросил отец, указывая на коня, на котором я прискакал.

Я не понял, о чем идет речь.

— Нравится…

— Это твой! Дарю его тебе.

Я чуть не задохнулся от счастья. В моем возрасте у индейских мальчиков еще не было своих коней.

— Мой? — едва выговорил я. — Мой собственный конь?.. Мой насовсем?

— Да, твой.

От радости у меня кружилась голова. Я сорвался с места и теперь уже один выполнил бешеный танец вокруг мустанга, напевая и вскрикивая от возбуждения. Буланый еще был полудиким, и мне приходилось быть настороже, чтобы он ненароком не стукнул меня копытом.

Я уверен, что в этот день не было более веселой тройки всадников во всей прерии: взрослый, подросток и малыш.

Мы вернулись к тому месту, откуда началась охота. Женщины уже снимали шкуры и занимались разделкой туш. Подсчитали, что бизонов убито около шестидесяти голов: богатая добыча! Туши были разбросаны по прерии на несколько километров. Каждый охотник ставил на стрелах свои знаки. По этим знакам женщины узнавали добычу, принадлежащую их мужьям или ближайшим родственникам. Охотники, стрелявшие из ружей, клали на тушу свои стрелы, также помеченные личными знаками.

Во время охоты юный сын покойного Белого Волка мчался на коне вместе с другими ребятами. Мать, правда, дала ему колчан и стрелы отца и мальчик повесил все это за спину, но было ясно, что он слишком мал, чтобы добывать зверя так же, как покойный шаман. Он не мог обеспечить семью пищей. Моя мать тихонько вытащила у него из колчана стрелу Белого Волка и позвала нас с братом за собой.

Она привела нас к убитому братом бизону, вырвала все стрелы и воткнула в тушу стрелу Белого Волка, показывая тем, что Белый Волк как бы сам застрелил бизона для своей семьи.

— Ты согласен на это, Сильный Голос? — спросила мать.

— Охотно, мать, — ответил брат.

Он понял, какая это для него честь — быть кормильцем семьи нашего шамана.

— А ты, Маленький Бизон?

— Да, мать… — отвечал я, хотя и был очень смущен: добыча ведь не принадлежала мне.

Мать довольно кивнула головой. Мы вернулись к женщинам, хлопотавшим около бизонов.

Позже мы видели, как вдова Белого Волка остановилась возле нашего бизона. Она поняла, о чем говорила воткнутая стрела. Обливаясь слезами, она стала снимать шкуру с бизона.

ТАНЕЦ СОЛНЦА

Выделка шкур и сушка мяса на пеммикан продолжались около месяца. Лучшие части туш выделялись старикам и старухам — по освященному у нас обычаю, племя всегда окружало их заботой. Мясо мы ели чаще всего сырым, а если хотели его поджарить, то насаживали кусок на конец копья и держали над костром.

Заготовленные на зиму большие запасы сушеного мяса были уложены в кожаные мешки. Пришло время отправляться в путь, на северо-восток. Там, в Канаде, в середине лета раз в год собирались все группы черноногих, чтобы вместе провести самое большое наше торжество — танец Солнца.

Когда я размышляю сейчас о том необычайном значении, какое придавали тогда танцу Солнца мы и другие племена прерий, я прихожу к выводу, что этот праздник прежде всего сильно содействовал укреплению единства племени. Кочующие группы, не встречавшиеся целый год, собирались в одно место, в них росло и крепло чувство единства. И когда они снова расставались на весь следующий год, то уходили окрепшие духом, гордые своим племенем.

Через несколько дней наша группа достигла реки Намака, на берегах которой с незапамятных времен исполнялся танец Солнца. Там застали большой лагерь — собрались почти все группы черноногих. Лагерь растянулся на три километра. Красивые палатки самой различной окраски окружали место, предназначенное для танца. На подготовленной площадке уже виднелись столбы просторного навеса, под которым будут происходить церемонии. Сам навес еще не был готов. Но и от одних этих приготовлений у нас, детей, сильнее забились сердца.

В лагере заметили наше приближение. Несколько всадников выехали навстречу, чтобы еще в прерии приветствовать нас радостным кличем. Всадники провели нашу группу на предназначенное для нее место. Старшие ребята должны были помогать родителям ставить вигвамы, а мы, мелюзга, свободная от всякой работы, немедленно окунулись в жизнь шумного и оживленного лагеря.

Всюду было много ребят, знакомых нам еще по прошлым годам. Тут же мы потребовали, чтобы они рассказали, много ли было у них приключений.

— Немного, — ответили они. — Только одно. А у вас?

— О, у нас были большие приключения. Хау! Американцы и кроу угнали наших лошадей и убили шесть человек, в том числе Косматого Орленка. Но наши им тоже задали перцу, будут помнить до самой Вечной Охоты!.. Черноногие разбили их в пух и прах, но сколько полегло врагов — не знаем: убитых не считали. Наши отцы позволили нам подкрасться к самому вражескому лагерю, а когда началась стрельба, мы подняли такой страшный крик, что враг подумал, что его атакуют, и стал немилосердно палить в нас. Но мы не испугались — испугался только старший воин, который следил за нами. Он велел всем вернуться к матерям. А тем временем пули дождем сыпались вокруг, но ни одного из ребят не задели. Хау!

Слушавшие нас ребята должны были признаться, что их вожди никогда бы не позволили им участвовать в битве. Они очень завидовали нам. Некоторые даже говорили, что убегут от своих в поисках настоящих приключений. Примем ли мы их к себе? Мы ответили: «Примем каждое отважное сердце. Хау!»

Рассказы были исчерпаны, и мы перешли к играм и состязаниям. Нам хотелось изобразить в танцах нашу последнюю битву, но с распределением ролей возникли трудности: все хотели играть черноногих, мало кто соглашался стать кроу, и уж ни за что на свете никто не хотел быть американцем. Пришлось отказаться от этой затеи и заняться состязаниями, которые продолжались с утра до самого вечера. Каждый мальчик хотел показать свою ловкость в чем-нибудь: в прыжках, беге, бросании камней, в стрельбе из лука, борьбе.

Праздник продолжался десять дней. Барабаны били днем и ночью сразу в нескольких местах лагеря, и все воины танцевали, исполняя церемонию, предшествующую главным торжествам в честь Солнца. Обычно несколько человек или даже несколько десятков танцоров вместе выполняли обряд, обязательный для тайного союза воинов.

По ночам лагерь тоже звенел песнями под аккомпанемент барабанов, а иной раз очень близко слышался тихий шорох индейских мокасин. Снедаемый любопытством, я поднимал полог вигвама. Фигуры воинов, закутанных в одеяла, молча двигались через лагерь, перенося какие-то загадочные предметы, предназначенные для столь же загадочных церемоний. В ночных песнях, в этой общей приподнятости чудилось нечто таинственное. Я снова ложился в углу и сквозь отверстия для дыма пристально всматривался в небо, словно звезды могли успокоить мое волнение. От ожидания неизвестного меня пробирала дрожь.

В последнюю ночь перед праздником никто из взрослых не спал. Лагерь был ярко освещен множеством костров, во всех вигвамах горели огни. Если бы кто-нибудь вышел в эту ночь за пределы лагеря и стал смотреть на него, ему показалось бы, что перед ним чудесное огненное видение. В вигвамах было шумно и весело.

Отец вошел в вигвам быстрым шагом и что-то ласково сказал матери. А нам, ребятам, посоветовал выспаться перед таким большим праздником. Тихонько напевая песню воина, отец одевался в праздничный наряд, который ему заботливо приготовила мать.

Мы, дети, хотели бодрствовать, но в конце концов сон сморил нас. Однако спали мы недолго. Нас снова разбудили самые прекрасные звуки, какие тогда существовали для меня, — торжественный напев отца. От каждого воина требовалось подготовить ко дню празднества песнь, слова и мелодию которой сложил он сам. Индейцы считали что такая песнь имеет особое значение в судьбе человека. Продолжая тихонько петь, отец сидел перед очагом, уже одетый по-праздничному; он был великолепен в своем пышном уборе из орлиных перьев.

Рассветало. Я еще не вставал. По вигваму распространялся запах поджариваемого на огне оленьего мяса. Время от времени мать певуче обращалась к отцу, а отец отвечал ей мягким, теплым голосом. Оба были счастливы и нежны друг с другом.

Если теперь, после многих лет, мне еще вспоминается мое детство, то прежде всего передо мной возникает рассвет этого торжественного дня и лица моих родителей, празднично одетых, довольных.

Постепенно сон покинул меня. Со двора уже доносился громкий гул голосов, весь лагерь пришел в движение. Все громче слышалось пение, чаще и резче звучали удары барабанов. Раздавались окрики распорядителей церемонии, отдающих последние приказания. Но до полудня ничего особенного не произошло. Однако общее возбуждение в лагере не уменьшалось, а росло.

Только перед самым полуднем громкие крики заставили нас вздрогнуть. Двенадцать молодых всадников вихрем влетели в лагерь, волоча за собой только что срубленные ели. Двое других торжественно везли добытое где-то орлиное гнездо.

В полдень самый старый из шаманов дал знак. Воины начали украшать еловыми ветками огромный навес, предназначенный для танца. На площади начались неописуемый шум и радостная суматоха. Никогда еще не переживал я такого возбуждения. Воины на взмыленных конях скакали вокруг площади, стреляя в воздух и крича во всю мочь. Женщины, старики, дети — все кричали как обезумевшие; шальной грохот барабанов сливался с переливами свистков и звоном колокольчиков. Чуть не под копыта коней попадали дети, отставшие от родителей, которые обо всем забыли в этой давке. Тучи пыли поднимались в воздухе, пахло порохом и лошадиным потом.

Так началось бурное приветствие Солнца, продолжавшееся четверть часа. Потом шум стих. Старейший из шаманов поднялся, и все собравшиеся стали с напряженным вниманием следить за каждым его движением. Держа в руках орлиное гнездо, он подошел к огромному столбу, положенному на землю рядом с заранее выкопанной ямой. Распластавшись на более тонком конце столба и обхватив его руками, шаман укрылся одеялом. Подбежали несколько воинов. Общими усилиями они подняли столб вместе со шаманом. Когда им удалось поставить столб отвесно, нижний конец опустили в глубокую яму и быстро засыпали землей. Шаман держался высоко на столбе в нескольких метрах от земли, а над ним возвышалось орлиное гнездо. Все присутствующие — а было нас несколько тысяч — затаили дыхание. Если бы шаман случайно свалился со столба, это было бы зловещим знаком со стороны невидимых сил. Но шаман не упал. Он ловко соскользнул по столбу и ступил на землю. Вверху, на острие, осталось орлиное гнездо.

Наступила долгожданная минута. Под навес вбежали юноши, жаждущие получить звание воинов. Они построились в ряд, окидывая горящими взглядами священный столб и орлиное гнездо — символ воинской доблести. Шаман уже приготовил принадлежности для церемонии — острый, узкий нож и несколько метров тонкого ремня. Вот он подозвал к себе первого юношу. Сперва шаман в двух местах надрезал ножом кожу и мышцы на левой стороне груди юноши. Расстояние между надрезами равнялось длине мизинца. Сквозь эти надрезы шаман ввел нож, сделав нечто вроде канала, и протянул через него ремень. Затем связал ремень в узел, а концы прикрепил к священному столбу. В ловких руках шамана нож мелькал, как молния. Такую же операцию он произвел и на правой стороне груди. И вот юноша был уже привязан к столбу ремнями, проходящими через его тело.

Во время этих действий мы зорко следили за юношей: мужественно ли он переносит боль? Да, мужественно! Мы смотрели на его пальцы — они не дрогнули. Я тогда был еще ребенком и потому, признаюсь, мне стало не по себе, но все-таки наравне со всеми я был очень горд за молодого героя, за его достойное поведение. А ведь это было только началом: подлинную закалку и презрение к боли юношам предстояло еще доказать.

Остальные юноши проходили по очереди такую же процедуру. А тем временем первый юноша уже исполнял свой танец. Охваченный каким-то диким восторгом, всматриваясь в светило, он словно искал в нем воодушевления и пел свою песнь, моля Солнце — источник всякой жизни на земле — прибавить ему сил и наполнить мужеством сердце. Барабаны сопровождали песнь юноши громким рокотом, и все присутствующие подпевали испытуемому, пока он танцевал около столба. Поначалу медленные и размеренные, его движения становились все более быстрыми, и вскоре юноша уже подпрыгивал, исступленно метался то в одну, то в другую сторону.

Приближалась самая важная, захватывающая минута танца и вообще всего торжества. Мужественный юноша силился освободиться от пут, разрывая кожу и мышцы на груди. Но ремни крепко держали его, и молодой индеец все более яростно дергал их. Любой ценой требовалось освободиться от пут: варварский, правда, но все же выразительный символ борьбы человека со слабостями тела, — борьбы, в которой он должен остаться победителем, как бы вступив в содружество с Солнцем.

Раны юноши выглядели ужасно, но обычно после танца шаман поливал их каким-то настоем из растений и они быстро заживали. Никогда у нас не было случаев заражения крови. С этой минуты юноша уже носил звание воина. Гордый своим мужеством и похвалой семьи, он быстро овладевал собой.

— Еще шесть зим! — говорил Сильный Голос с ноткой нетерпения, возбужденный, как и все другие. — Еще шесть зим — и я буду воином!

«А мне еще дольше ждать…»— пронеслась в моей голове не слишком веселая мысль.

На следующий день после торжеств в честь Солнца состоялся еще один заключительный танец, очень похожий на танец «Пережитое». Двое самых прославленных воинов изображали в этом танце одну из своих прежних битв.

Среди чужих племен, гостивших в нашем лагере, находилась группа индейцев племени кри. Одним из их вождей был Красивый Юноша, с которым вождь черноногих — Атсистамокон десять лет назад имел славную стычку. Оба они были в лагере, и их попросили изобразить этот давний поединок. Они согласились.

Десять лет назад Атсистамокон вел в Монтане отряд воинов против племени кри. Красивому Юноше, стоявшему во главе группы кри, удалось потеснить черноногих, а их вождя, находившегося вдалеке от своих воинов, загнать в такую ловушку, что он, казалось, был обречен на верную смерть — всюду его окружали враги. Но Атсистамокон. известный своей смелостью, не потерял самообладания. Храбрый воин решился на безумную попытку — прорваться через вражеский лагерь. Он неожиданно вынесся на коне из своего укрытия и с победным кличем, как вихрь, влетел в стан врага. Когда кри увидели его, они бросились к коням. Град стрел и пуль понесся вслед смелому воину, но ни одна не попала в цель, и беглец уже был за пределами лагеря. Вождь кри, Красивый Юноша, обладатель самого резвого коня, пустился в погоню. Он легко догнал нашего воина и с близкого расстояния пустил в него стрелу. Промах! Атсистамокон молниеносно пригнулся, и стрела пролетела над его головой. Тогда он сам повернул коня и так ударил Красивого Юношу томагавком, что тот свалился на землю. Тем временем воины кри уже приближались к Атсистамокону. Недолго думая тот вскочил на коня Красивого Юноши и помчался прочь. Это был лучший скакун во всем вражеском отряде — погоня была бы бессмысленной. Атсистамокон вернулся к своим со славой и превосходной добычей.

Таково содержание боевого эпизода, который должны были представить в танце главные его герои.

Люди уже собрались на площади и с нетерпением ожидали зрелища. Кроме нас, черноногих, и индейцев кри, были здесь представители и нескольких других племен. Красивый Юноша пошел в свой вигвам переодеться. Застав там жену, он угрюмо сказал ей:

— С Атсистамоконом я еще не примирился. В сердце моем ему нет места. Сегодня он найдет свою смерть.

Заряжая ружье, Красивый Юноша, вместо клока бизоньей шерсти, приготовленного женой, вложил в дуло свинец. Честная индеанка ужаснулась. Как только муж покинул вигвам, она побежала к старшему вождю кри и сообщила ему о намерении Красивого Юноши. Вождь пришел в вигвам, вынул свинец и заменил его клочком шерсти, как следовало по обычаю. Все было сохранено в тайне.

Ребята сидели впереди, чтобы не пропустить ни одной подробности представления. Атсистамокон уже сидел на коне и дружески переговаривался с воинами кри. Готовый к действию, Красивый Юноша подъехал на статном жеребце, как две капли воды похожем на того, который когда-то был добыт в схватке Атсистамоконом.

Наши старые воины, видя это, громко выражали свое изумление. Они складывали крест-накрест указательные пальцы и, протягивая их в сторону кри, кричали на их языке:

— Пегуин тапискуц мист атим! (Точно такой конь!)

Те отвечали таким же знаком, что означало: «Да, точь-в-точь похож!» Они поглядывали в сторону черноногих и доброжелательно кивали нашим воинам.

Представление началось, и все шло хорошо до той минуты, когда Красивый Юноша должен был преследовать Атсистамокона, промчавшегося через самую середину вражеского лагеря. И тут произошло нечто, от чего кровь застыла у нас в жилах.

Преследуя беглеца, Красивый Юноша настиг Атсистамокона. Внезапно он поднял ружье и с близкого расстояния выпалил прямо в лицо вождя. Атсистамокон пошатнулся, кровь залила ему лицо. Опомнившись, он выхватил из-за пояса томагавк и ударил противника по голове. Красивый Юноша свалился на землю. Он был без сознания — как и тогда в битве, что произошла десять лет назад…

Мы были уверены, что сейчас начнется кровопролитие, на этот раз настоящее. Но воины кри вскочили и принялись примирительно кричать нам:

— Мевасин, мевасин! (Так, хорошо, хорошо!)

Подбежал главный вождь кри. Подав руку Атсистамокону, он признал его удар законным и осудил выходку Красивого Юноши. Желая смягчить впечатление, он заявил вождям черноногих, что в честь нашего племени устроит сегодня вечером танец в своем лагере и приглашает нас на общее пиршество.

Вскоре Красивый Юноша пришел в себя, удар не причинил большого ущерба его здоровью. Атсистамокон тоже оправился от раны, только до конца жизни на его лице остались синие следы от пороха.

В тот же вечер, после танца в лагере кри, Красивый Юноша подошел к Атсистамокону. Обратившись к нему, он сказал:

— Незачем нам хватать друг друга за горло. Судьба не хочет этого! Думаю, мы сможем стать хорошими друзьями.

— И я так считаю! — ответил Атсистамокон, пожимая руку недавнему врагу. Веселым взглядом окинув опухшую голову своего собеседника, он добавил: — Ты перестал быть красивым, Красивый Юноша!

Оба рассмеялись. Красивый Юноша ответил:

— Пройдет и это!

— К счастью, все проходит, что плохо!

Так рассеялись признаки ненависти.

Из южной Монтаны прибыл поглядеть на танец отряд дружественных нам кроу. Наш вождь Шествующая Душа посетил палатки кроу и спросил их вождя, не встречались ли они в последнее время с группой Окоток, то есть с теми воинами, которые вместе с Рукстоном напали на наш лагерь и угнали наших коней.

— Слышал об этом… — ответил вождь кроу. — Отряд этот пошел вместе с Рукстоном на восток.

— В форт Бентон?

— Да. Больной воин от них прибрел к нам. Он рассказал все подробности. Вы отбили у них часть лошадей и нанесли им урон…

— А этот больной не говорил ничего о том, что взяли в плен одного из наших?

— Нет, не говорил. Видно, никого не взяли.

Это была печальная весть. Выходило, что Ночной Орел погиб во время сражения у лагеря кроу и Рукстона. Вождь Шествующая Душа объявил нам о смерти Ночного Орла, как о факте, не подлежащем сомнению. На следующий день наша группа совершила заочное погребение, со всеми предусмотренными обычаем церемониями, как если бы тело погибшего находилось у нас.

Этот печальный обряд был особенно горестным для нас: смерть Ночного Орла бросала тень на доброе имя Белого Волка. Ведь наш шаман до последнего дня продолжал утверждать, что Ночной Орел жив…

Когда послышался треск ломаемых стрел, колчана и ружья, приносимых в жертву духам согласно обычаю, все присутствующие почувствовали, что в их душе надламывается нечто более дорогое и важное — вера в безошибочность пророчеств Белого Волка…

КОМЕНДАНТ ЖЕЛЕЗНЫЙ КУЛАК

Танец Солнца кончился. Праздник еще более сплотил наше племя. В обширном лагере пустело, наступала тишина. Огонь восторга, охвативший всех черноногих, угасал. Одна группа за другой вьючили свои вигвамы и уходили в разные стороны, навстречу новым событиям. Но все уносили с собой бодрость и тихую радость в сердце. Мы, ребята, были, вероятно, самыми счастливыми: мы гордились тем, что несколько наших старших братьев и родственников с честью сдали испытание на звание воина!

Наша группа направилась прямо на юг, к реке Миссури. После беседы с дружественными кроу не оставалось сомнения, что Рукстон повел наших лошадей в форт Бентон, стоящий на берегу этой реки. Наши вожди решили идти туда и получить обратно принадлежащее нам имущество. Мы были уверены в успехе, полагая, что высланные вслед за Рукстоном сразу же после стычки наш воин Орлиное Перо и трое его разведчиков предупредят коменданта форта Бентон об этой краже и с его помощью мы вернем наших коней.

После нескольких дней похода мы достигли местности, носившей название Четыре Холма. С разведчиками было условленно, что здесь группа встретится с ними и что они уведомят вождей о положении дела в форте Бентон. Увы, никто нас тут не ожидал! Приходилось держать путь прямо в форт Бентон, ничего не зная о том, что там происходит. Вождь и старейшины были несколько обеспокоены.

Под вечер третьего дня еще издалека показался поселок. Рядом с характерной американской пограничной крепостью, состоящей из нескольких построек и казарм, огороженных бревенчатым частоколом, в некотором отдалении стояло около десятка домов, принадлежащих торговцам. Форт Бентон был тогда оживленным торговым центром, влияние его распространялось на много сотен километров к югу от Монтаны.

Мы не знали, кого мы там встретим, — может быть, даже враждебных нам кроу из группы Окоток, с которыми нам недавно пришлось сражаться. Поэтому мы приближались очень осторожно и разбили свой лагерь в трех километрах ниже поселка, в овраге, на самом берегу Миссури. Слово «Миссури» на языке сиу означает «илистая вода»; эта могучая река действительно была мутно-желтого цвета. Но что больше всего нас восхищало, это обилие воды и красивые обрывистые берега, меж которых быстрое течение создавало великолепные излучины и бурные водовороты.

Я видел Миссури впервые. Мы уже не раз подходили к реке, но я был еще слишком мал, чтобы запомнить что-нибудь. Признаюсь, огромная река вызывала во мне изумление и некоторую опаску. В тот же вечер наши старшие ребята устроили в реке веселую игру — веселую, но без шума. Я не выдержал и тоже полез в воду. Все мы умели плавать и нырять не хуже выдр, научившись этому еще с малолетства. Более смелые переплывали даже через водовороты, казавшиеся с берега очень опасными. Вода была нашей стихией, и смелое плаванье считалось обязательным в воспитании индейской молодежи.

В эту ночь в нашем лагере кипела жизнь. Многие воины уходили в разведку, чтобы вызнать, какие индейцы расположились станом у форта Бентон. Подкрадываясь вечером к поселку, наши разведчики видели вокруг него много индейских вигвамов. К рассвету вожди уже располагали сведениями, что возле форта собрались представители почти всех племен, живущих в прериях на Миссури. Среди них были и кроу. Не было только враждебной нам группы Окоток. Удостоверившись в этом, мы перенесли лагерь поближе к поселку и поставили вигвамы в километре от укреплений, снова над самой рекой. Мы были здесь в безопасности и в случае каких-либо недружелюбных действий всегда могли своевременно уйти в прерии.

Среди индейцев, расположившихся у форта, находилась и группа сиу, с которыми этой весной мы установили союз и дружбу. От них вождь Шествующая Душа узнал много важного. Подтвердились все наши предположения: Рукстон и кроу пригнали сюда каких-то чужих лошадей, после чего кроу уехали на запад, а Рукстон и его люди задержались в форте Бентон и уже позже уехали на восток. Что сталось с нашими лошадьми, никто не знал. Побывали здесь и четыре воина из племени черноногих: по описаниям мы поняли, что это были Орлиное Перо и его товарищи; однако через два дня они исчезли самым таинственным образом.

— Они выехали в прерии? — спросил Шествующая Душа.

— Не знаем. Ходили слухи, что их задержали в форте.

— Как это «задержали»?

— Кажется, солдаты арестовали их…

Это было очень неприятное известие. Все воины нашего лагеря долго совещались и раздумывали над тем, идти ли открыто к коменданту форта и заявить свои требования или просить сиу посредничать в нашем деле. Второй выход был более благоразумным, и многие склонялись к нему. Вождь сиу охотно согласился на посредничество и направился к коменданту. Он скоро вернулся, комендант отклонил посредничество сиу и настаивал на том, чтобы черноногие явились сами. Наш вождь Шествующая Душа велел передать коменданту, что черноногие готовы явиться к нему, но требуют заверения, что с ними ничего не случится и они свободно вернутся в свой лагерь. Комендант хотя и рассердился, но дал такое заверение. Он предупредил только, что, если кто-нибудь из наших будет с оружием, он задержит всех. Тут мог таиться какой-то подвох со стороны коменданта, но в конце концов нам пришлось согласиться.

В делегацию вошли шесть человек: вождь Шествующая Душа, шаман Кинасы, мой отец, дядя Раскатистый Гром, знавший английский язык, и еще двое старых воинов. Все одели праздничные наряды, взаимно проверили друг друга, нет ли у кого оружия, и отправились в форт. У входа в казармы солдаты хотели их обыскать. Наши не согласились на это, требуя, чтобы им верили на слово. Дело дошло до коменданта, который наконец велел впустить посланцев без обыска.

Войдя в большой дом, наши увидели коменданта, сидевшего за столом и угрюмо глядевшего на входящих Темная борода, густо покрывающая нижнюю часть лица, и сердито выпученные глаза придавали ему отталкивающий, враждебный вид. Это был пресловутый майор Уильям Уистлер, гроза индейцев, человек, известный своей беспощадностью и прозванный Железным Кулаком. Он и теперь сидел, сжав кулаки и положив их на стол, словно готовился ударить кого-то. Рядом с ним поместились трое молодых офицеров, один из них готовился записывать все, что будет сказано. У стены стояли двое солдат с примкнутыми к винтовкам штыками. Кроме шести белых, в комнате находился метис, исполнявший обязанности переводчика.

Сегодня, после стольких лет, я понимаю, что это была встреча двух эпох и двух миров.

Пронизывая входивших пристальным взглядом, комендант сидел неподвижный и молчаливый, как статуя. Из его свиты тоже никто не шевельнулся. Свободных стульев в комнате не было. Нашим пришлось сесть в углу на корточки, по старинному индейскому обычаю.

После нескольких минут молчания комендант неожиданно крикнул:

— Кто вы?

Метис перевел вопрос. Шествующая Душа спокойно ответил, не обращая внимания на грубый окрик:

— Черноногие.

— Я спрашиваю, кто вы? — еще громче заорал майор, и кулаки его нетерпеливо шевельнулись. — Американские или канадские подданные?

Наш вождь шепотом посоветовался со своими спутниками, и с тем же спокойствием ответил:

— Мы принадлежим к южной ветви Черных Стоп. Мы — свободные индейцы, покорные только воле Великого Духа.

— Где живете: в Соединенных Штатах или в Канаде?

— Живем на своих землях, которые нам предназначены Великим Духом. Через эти земли белые люди протянули свою границу между Штатами и Канадой.

— Где зимуете? — Комендант явно хотел добраться до нужной ему сути дела.

— Иногда зимуем на юге от Молочной реки, в стране, которую Длинные Ножи называют своей. Другой раз кочуем к северу от этой реки, в Канаде…

Видно было, что эти ответы пришлись не по душе коменданту. Он махнул рукой и жестко спросил:

— О чем просите?

— Недавно четыре наших воина отправились в форт Бентон, чтобы просить тебя, Железный Кулак, о помощи. Эти воины исчезли.

Комендант протяжно засвистел, обменялся многозначительным взглядом с офицерами и что-то сказал им вполголоса, впрочем настолько внятно, что и Раскатистый Гром понял его.

— Well!3 Я сразу понял, в чем дело. Пташки сами попались в наши сети… — Обращаясь к нашему вождю, он добавил с язвительной усмешкой: — Не беспокойтесь об этих четырех воинах. Они в надежных руках и под хорошим замком. Скоро у них будет более многочисленное общество… Тебя зовут Шествующая Душа, не правда ли?