– Я сразу сказала ей, что это подделка, причем совершенно недвусмысленно.

– Это вы так говорите, Нонетот. Я не нашел вашего отчета по данному делу.

– Нам показалось, по поводу такого вздора даже отчитываться не стоит, сэр.

– Мы не имеем права запускать работу с документами, Нонетот. Когда вступит в силу новое законодательство, регулирующее ТИПА-отчет-ность, нам за каждый чих придется нести ответственность. Привыкайте. И что там с нападением на неандертальца?

– Недоразумение.

– Хм. А это тоже недоразумение?

Он положил на стол полицейский протокол.

– «Допустила к управлению повозкой, запряженной лошадьми (вычеркнуто) лошадиными силами, развратную персону». Вы пустили за руль сумасшедшую, а затем помогли ей избежать правосудия. Что вы натворили?

– Во имя благой цели, сэр.

– Как бы не так! – рявкнул он, передавая мне ТИПА-заявление. – Мне его вручил офицер Скупердяйер, завскладом. Вы просите новый браунинг!

Я тупо уставилась на листок с запросом. Мой браунинг, за которым я так тщательно ухаживала с того дня, как мне его выдали, остался где-то в автосервисе, затерянном в дебрях неправильного времени.

– Вот это, с моей точки зрения, очень серьезно, Нонетот. Здесь говорится, что вы потеряли ТИПА-собственность во время несанкционированной работы на ТИПА-12. Меня возмущает вопиющее невнимание к собственности организации, Нонетот. Вы же понимаете, мне приходится думать о бюджете.

– Так и знала, что к этому все идет, – пробормотала я.

– Что вы сказали?

– Я сказала: «Когда-нибудь верну его, сэр».

– Допустим. Но утрата собственности подпадает под графу «ежемесячные расходы», а не «годовое пополнение бюджета». Мы и так последнее время роскошествовали. Ваша выходка с «Джен Эйр» была удачной, но не бесплатной. Принимая во внимание все вышесказанное, я, как это ни печально, вынужден оценить ваше служебное соответствие на «Е» – «требуется определенная работа над собой».

– «Е»?! Сэр, я протестую!

– Разговор окончен, Нонетот. Мне действительно очень жаль. Но это не в моей власти.

– Значит, вот как ТИПА-1 мне мстит? – возмутилась я. – Вы сами знаете, что за все восемь лет службы меня ни разу не оценивали ниже чем на «А»!

– Не стоит повышать голос, сударыня, – ровным тоном ответил Пшикс, грозя мне пальцем, будто своему спаниелю. – Разговор окончен. Поверьте, мне очень жаль.

Конечно, я ни на секунду ему не поверила. Более того, у меня имелись сильные подозрения, что на него надавили сверху. Я вздохнула, встала, отдала честь и собралась уйти.

– Подождите, – сказал Брэкстон. – Есть еще кое-что.

Я вернулась.

– Да?

– Сдерживайте свои эмоции.

– Это все?

– Нет.

Он протянул мне пластиковый пакет с какой-то одеждой.

– Теперь наше подразделение спонсирует Совет по продаже тостов. В пакете кепка, футболка и куртка. Надевайте их при каждом удобном случае и не забывайте, что вас ждут корпоративные развлечения.

– Сэр!..

– Нечего жаловаться. Если бы вы на том самом шоу Эдриена Выпендрайзера не съели тост, они в жизни не стали бы с нами сотрудничать. Больше миллиона фунтов! Не таким растратчикам бюджетных средств, как вы, нос воротить! Закройте дверь за собой, ладно?

Утренние радости на сем не закончились. Выйдя из кабинета Брэкстона, я едва не налетела на Скользома.

– А! – воскликнул он. – Нонетот! Если не возражаете, на пару слов.

Просьбой тут и не пахло – это был приказ. Я проследовала за ним в пустую комнату, где обычно проходили допросы, и он закрыл дверь.

– По-моему, вы в таком дерьме, что у вас скоро глаза станут карие, Нонетот.

– Они у меня и так карие, Скользом.

– Тогда считайте, что вы уже в заднице. Перейду прямо к делу. Вчера вечером вы заработали шестьсот фунтов.

– И что?

– Служба негативно относится к подработкам на стороне.

– Я работала на Стокера из ТИПА-17. Меня к нему назначили. Все чисто.

Скользом притих. Его доносчики явно плохо поработали.

– Я могу идти?

Скользом вздохнул.

– Послушайте, Четверг, – продолжал он уже не так воинственно, – нам надо знать, что затевает ваш отец.

– Так в чем проблема? На пути катаклизма, грядущего на следующей неделе, стоит забастовка?

– Наши вольнонаемные навигаторы решат проблему, Нонетот.

Явный блеф.

– Вы имеете не больше представления о природе надвигающегося Армагеддона, чем папа, я, Лавуазье и остальные, да?

– Может, и так, – вильнул Скользом, – но гораздо лучше, если представления не будем иметь мы, ТИПА-Сеть, а не вы с вашим хронумпированным папашей.

– Хронумпированный? – Я даже подскочила от возмущения. – Мой папа? Вы шутите! Каков же тогда ваш любимчик Лавуазье, который устранил моего мужа?

Несколько мгновений Скользом молча таращился на меня.

– Это очень серьезное обвинение, – заметил он наконец. – У вас есть доказательства?

– Конечно же нет, – ответила я, едва сдерживая гнев. – Разве не в этом смысл устранения?

– Я Лавуазье столько лет знаю, что и захочу, а не забыть, – мрачно изрек Скользом, – и всегда высоко ценил его как честного сотрудника. А ваши дикие обвинения ни капли вам не помогут.

Я снова села и провела ладонью по лбу. Папа был прав. Обвинять Лавуазье в чем бы то ни было – ошибка.

– Я могу идти?

– Пока у меня нет права вас задержать, Нонетот. Но я вас на чем-нибудь подловлю. У всех агентов рыльце так или иначе в пушку. Надо просто копнуть поглубже.

– И как? – полюбопытствовал Безотказэн, когда я вернулась в кабинет.

– Получила рейтинг «Е», – прорычала я, плюхаясь в кресло.

– Это все Скользом, – определил мой напарник, примеряя кепку с надписью «Съешь еще тостик!». – Больше некому.

– Как прошло твое выступление?

– Думаю, неплохо, – ответил Безотказэн, бросая кепку в мусорное ведро. – Зрители над моими анекдотами смеялись. Причем так долго, что меня попросили выступать постоянно… Что ты делаешь?

Я как можно быстрее нырнула под стол. Придется довериться сообразительности Безотказэна.

– Привет! – сказал Майлз Хок, входя в комнату. – Никто не видел Четверг?

– Думаю, она на ежемесячной оценочной комиссии, – ответил Безотказэн, чья бесстрастная манера говорить весьма подходила как для вранья, так и для выступления со сцены с анекдотами. – Может, передать ей что-нибудь?

– Нет, просто скажите ей, чтобы позвонила мне, как только сможет.

– Почему бы вам просто не подождать ее? – предложил Безотказэн.

Я пнула его под столом.

– Да нет, лучше я пойду, – ответил Майлз. – Просто передайте, что я заходил, ладно?

Он вышел, и я выбралась из-под стола. Безотказен захихикал, что было очень необычно для него.

– Что тут смешного?

– Ничего. А почему ты не хочешь с ним встречаться?

– Потому что, возможно, жду от него ребенка.

– Говори громче. Я тебя почти не слышу.

– Может быть, – громко прошептала я, – от него я и забеременела!

– По-моему, ты говорила, будто это от Лонд… А теперь-то что?

Я снова нырнула под стол, потому что в кабинет ворвалась Корделия Торпеддер. Она окинула помещение раздраженным взглядом и уперла руки в бока.

– Ты сегодня не видел Четверг? – спросила она Безотказэна. – Она обещала встретиться с моими людьми.

– Я не знаю точно, где она, – ответил Прост.

– Правда? Тогда кто нырнул под этот стол?

– Привет, Корделия, – отозвалась я из-под стола. – Карандаш вот уронила.

– Конечно-конечно.

Я выбралась наружу и села за стол.

– Не ожидала от тебя такого, Безотказэн, – сварливо бросила Корделия и повернулась ко мне. – Значит, так, Четверг. Мы пообещали им встречу с тобой. Ты что, действительно хочешь разочаровать их? Это же твоя публика!

– Не моя, Корделия, а твоя. Это ты их притащила.

– Мне пришлось разместить их в «Финис» еще на одну ночь, – взмолилась пиарщица. – Деньги-то капают. Они сейчас там, внизу. Я знала, что ты придешь на оценочную комиссию. Кстати, как все прошло?

– И не спрашивай.

Безотказэн в ответ на мой затравленный взгляд только пожал плечами. В поисках спасения я развернулась в кресле к Виктору, пропускавшему через прозоанализатор неопубликованное продолжение к «1984»[26] под названием «1985», возможно поддельное. Остальные сотрудники занимались своими делами. Похоже, моя пиар-карьера возобновится.

– Ладно, – вздохнула я, – так и быть.

– Все лучше, чем под столом прятаться, – заметил Прост. – Прыжки могут повредить ребенку.

Он прикрыл рот ладонью, но было поздно.

– Ребенок? – переспросила Корделия. – Что за ребенок?

– Спасибо, Безотказэн.

– Извини.

– Поздравляю! – обняла меня Торпеддер. – И кто же счастливый отец?

– Не знаю.

– Ты хочешь сказать, что еще ему не говорила?

– Нет, я хочу сказать, что не знаю. Надеюсь, это мой муж.

– Так ты замужем?

– Нет.

– Но ты сказала…

– Да, сказала, – ответила я как можно суше. – Странно, правда?

– Это очень плохой пиар, – мрачно пробормотала Корделия, прислонившись к моему столу, чтобы не упасть. – ТИПА-звезда трахается с кем попало на автобусной остановке!

– Корделия, все совсем не так, и никто меня не трахал, и кроме того, откуда ты взяла автобусную остановку? Лучше всего, если ты не станешь об этом болтать и мы сделаем вид, что Безотказэн ничего не говорил.

– Извини, – робко пробормотал мой напарник.

Корделия вскочила на ноги.

– Хорошая мысль, Нонетот. Скажем, что у тебя водянка или булимия – из-за стресса. – Она помрачнела. – Нет, не прокатит. «Жаб» сразу же все поймет. А может, тебе быстренько выйти за кого-нибудь замуж? Как насчет Безотказэна? Безотказэн, совершишь этот достойный поступок во славу ТИПА?

– Я встречаюсь с девушкой из ТИПА-13, – торопливо ответил Прост.

– Черт! – выругалась Торпеддер. – Четверг, есть у тебя хоть какие-нибудь идеи?

Но об этой стороне жизни своего коллеги я ничего не знала.

– Безотказэн, ты никогда не говорил мне, что встречаешься с кем-то из ТИПА-13!

– Я не обязан тебе докладывать!

– Но я твой напарник, Безотказэн!

– Ты же ничего не говорила мне о Майлзе!

– О Майлзе? – воскликнула Корделия. – О красавчике Майлзе Хоке?

– Спасибо, Безотказэн.

– Извини.

– Так это же замечательно! – всплеснув руками, вскричала Корделия. – Обалденная пара! ТИПА-свадьба года! Я сделаю об этом та-а-а-а-а-акой репортаж!!! Он знает?

– Нет. И ты ему не скажешь. Более того, Безотказэн, это может быть даже и не его ребенок.

– Ну вот, снова здорово! – фыркнула Корделия. – Оставайся здесь, я сейчас приведу моих гостей. Безотказэн, не спускай с нее глаз!

Она ушла.

Прост несколько мгновений пристально смотрел на меня, а потом спросил:

– Ты действительно веришь, что это ребенок Лондэна?

– Надеюсь.

– Но ты не замужем, Чет. Может, тебе просто кажется, что ты замужем. А на самом деле нет. Я просмотрел записи. Лондэн Парк-Лейн погиб в тысяча девятьсот сорок седьмом году.

– Тогда – да. Мы с отцом отправились…

– У тебя нет отца, Четверг. В твоем свидетельстве о рождении нет записи об отце. Может, тебе поговорить со стресспертом?

– И мне порекомендуют выступать с анекдотами, или перекладывать камешки, или пересчитывать синие машины? Нет, спасибо.

Повисла пауза.

– Он и правда красивый, – сказал Безотка-зэн.

– Кто?

– Майлз Хок, конечно же.

– А. Да, знаю.

– Очень вежливый, его все очень любят.

– Знаю.

– А ребенок без отца…

– Безотказэн, я его не люблю, и это не его ребенок… ладно?

– Ладно-ладно. Проехали.

Мы немного посидели молча. Я вертела в пальцах карандаш, а мой напарник смотрел в окно.

– А как насчет голосов?

– Безотказэн!..

– Четверг, это все ради тебя же. Ты сама сказала мне, что слышала их. А агенты Слышшельс, Говвоур и Слушши слышали, как ты говорила с кем-то и слушала ответы в коридоре наверху!

– Голоса прекратились, – отрезала я. – И никогда больше не возобновятся…

(– Мисс Нонетот? Хэвишем беспокоит.)

– Ой, мать…

(– Надеюсь, мне послышалось!)

– Что ты имела в виду под «ой, мать…»?

– Ничего. Знаешь, мне надо в туалет. Извини.

Безотказэн печально покачал головой, а я метнулась в уборную. Убедившись, что в кабинках пусто, я произнесла:

– Мисс Хэвишем, вы здесь?

(– Я здесь, барышня, и просто потрясена вашей грубостью!)

– Поймите, мисс Хэвишем, там, откуда я родом, нравы не такие, как у вас. К ругани тут все давным-давно привыкли.

(– Правда? Но от моих стажеров я подобного слышать не желаю. Думаю, на первый раз я вас прощу. Вы мне нужны прямо сейчас. Норланд-парк, глава пятая, абзац первый – вы найдете его в Путеводителе, который оставила для вас миссис Накадзима.)

– Да, явлюсь прямо сейчас, мэм!

Закусив губу, я выскочила из уборной, схватила Путеводитель и пиджак и бросилась было назад, но тут…

– Четверг! – раздался громкий пронзительный голос, который мог принадлежать только Торпеддер. – Победители викторины тут, за дверью, в коридоре ждут!..

– Прости, Корделия, но мне нужно в туалет.

– Не рассчитывай, что я снова попадусь на ту же уловку! – тихо прорычала она.

– На сей раз это правда.

– А книжка?

– Я всегда читаю в туалете.

Она прищурилась, я тоже.

– Ладно, – сдалась наконец она. – Но я пойду с тобой.

Корделия улыбнулась двум счастливым победителям своей дурацкой викторины, которые маялись в коридоре. Они в ответ улыбнулись ей из-за полупрозрачной стеклянной двери нашего кабинета, и мы обе потрусили в дамскую комнату.

– Десять минут, – отчеканила Торпеддер, когда я заперлась в кабинке.

А я открыла книгу и начала читать:

«Прощаясь с местом, столь дорогим их сердцу, они пролили немало слез.

– Милый, милый Норланд! – твердила Марианна, прогуливаясь в одиночестве перед домом в последний вечер…»[27]

Крохотная пластиковая кабинка начала расплываться, а на ее месте постепенно возник большой парк, пронизанный лучами закатного солнца. Вечерняя дымка смягчала резкие перепады света, и от этого дом в глубине парка словно сиял в сумерках. Дул легкий ветерок, а по лужайке, накинув на плечи шаль, одиноко прогуливалась девушка в чепце и длинном викторианском платье. Она шла медленно, с нежностью глядя на…

– Ты всегда на горшке вслух читаешь? – поинтересовалась из-за двери Корделия.

Видение тут же рассеялось, и я снова очутилась в кабинке.

– Всегда. И если не оставишь меня в покое, вообще отсюда не выйду…

«…Когда перестану я тосковать по тебе! Когда почувствую себя дома где-нибудь еще! О счастливая обитель, если бы ты могла понять, как я страдаю сейчас, созерцая тебя с того места, откуда, быть может, мне уже более не доведется бросить на тебя взгляд! И вы, столь хорошо знакомые мне деревья! Но вы пребудете…»

Снова появился дом, тихие слова юной девушки зазвучали в унисон с моими, и я перенеслась в книгу. Теперь меня окружал сад, и сидела я не на жестком ТИПА-унитазе, а на выкрашенной в белый цвет кованой скамейке. Читать я прекратила, только когда уверилась, что окончательно перенеслась в «Разум и чувство»[28] и слушаю окончание монолога Марианны.

– …не ведая ни о радости, ни о сожалениях, вами рождаемых, не замечая, кого теперь укрываете в своей сени! Но кто останется здесь восхищаться вами?

Девушка театрально вздохнула, прижала руки к груди и несколько мгновений тихо плакала. Затем окинула долгим взглядом большой белый дом и повернулась ко мне.

– Привет! – дружелюбно сказала она. – Я вас тут прежде не видела. Вы работаете в белле-как-ее-бишь-там?

– А разве нам не надо выбирать выражения? – выговорила наконец я, нервно озираясь по сторонам.

– Да нет, ради бога! – воскликнула Марианна и довольно хихикнула. – Глава закончилась, кроме того, книга написана от третьего лица. Мы вольны делать все, что хотим, до завтрашнего утра, когда нам предстоит отправиться в Девон. Две следующие главы полны описаний, мне там почти нечего делать, да и слов практически нет! Бедняжка, вы так смущены! Вам раньше не доводилось бывать в книгах?

– Однажды я попала в «Джен Эйр».

Марианна излишне театрально нахмурилась.

– Бедная, милая, дорогая Джен! Излагать свою историю от первого лица, вот ужас какой! Постоянно быть настороже, ведь люди все время читают твои мысли! Здесь мы делаем то, что написано, но думаем что хотим. Это куда приятнее, уверяю вас!

– А что вам известно о беллетриции? – спросила я.

– Ее сотрудники скоро появятся, – ответила она. – Миссис Дэшвуд, может, и по-свински относится к маме, но инстинкта самосохранения ей не занимать. Мы не хотим, чтобы нас постигла трагическая участь «Смятения и праздности».

– А это тоже Остин? – уточнила я. – Никогда не слышала о таком романе!

Марианна села рядом со мной и положила мне руку на плечо.

– Мама говорила, что в этой книге возникло социалистическое общество, – доверительно сообщила она свистящим шепотом. – Там приключилась революция: они захватили всю книгу и решили, что в действии должны принимать равное участие все персонажи, от герцогини до сапожника! Только представьте себе! Беллетриция, конечно же, пыталась спасти роман, но дело зашло слишком далеко, и даже Эмброуз ничего не мог поделать. Вся книга была… убуджумлена!

Она произнесла последнее слово настолько серьезно, что я, пожалуй, рассмеялась бы, если бы она не смотрела на меня так пристально своими темно-карими глазами.

– Господи, какие выражения я употребляю! – опомнилась наконец Марианна, вскочила и, хлопая в ладоши, закружилась по лугу: – …Не замечая, кого теперь укрываете в своей сени…

Она остановилась, прислушалась к себе и по-девчоночьи смущенно хихикнула в ладошку.

– Вот дурочка! Я ведь уже это говорила! Прощайте, мисс… мисс… простите, но я не знаю вашего имени!

– Четверг. Четверг Нонетот.

– Какое странное имя!

Она присела в шутливом реверансе.

– Я Марианна Дэшвуд, и приглашаю вас, мисс Нонетот, в «Разум и чувство».

– Спасибо, – ответила я. – Уверена, мне тут понравится.

– Несомненно. Нам всем тут чрезвычайно нравится. Как думаете, это заметно?

– По-моему, очень заметно, мисс Марианна.

– Зовите меня просто Марианной, если хотите.

Она остановилась и, на мгновение задумавшись, с вежливой улыбкой огляделась по сторонам.

– Могу я попросить вас об одолжении?

– Конечно.

Она снова уселась рядом со мной и посмотрела мне прямо в глаза.

– Простите, может быть, это слишком большая дерзость с моей стороны, но я хотела бы спросить, в каком времени разворачивается действие вашей собственной книги?

– Я не из книги, мисс Дэшвуд. Я из реального мира.

– Ой! – воскликнула Марианна. – Пожалуйста, извините меня! Я вовсе не имела в виду, что вы ненастоящая или что-то в этом роде. Тогда скажите мне, прошу вас, какой год сейчас в вашем мире?

Я улыбнулась ее странной логике и ответила:

– Тысяча девятьсот восемьдесят пятый.

Ее это порадовало, и она наклонилась поближе ко мне.

– Простите мою дерзость, но, может быть, вы захватите с собой кое-что, когда придете в следующий раз?

– Что именно?

– Ментоловые конфеты. Я просто обожаю ментолки. Конечно, вы о них слышали? Похожи на ириски, только мятные, и еще, если вас не затруднит, пару нейлоновых колготок и батарейки. Десятка хватит.

– Конечно. Еще что-нибудь?

Марианна на мгновение задумалась.

– Элинор терпеть не может, когда я что-нибудь прошу у гостей, но я знаю, что она очень любит маргарин «Мармайт». И немного натурального кофе для мамы.

Я обещала принести, что смогу. Она горячо поблагодарила меня, надела кожаный лётный шлем и очки, которые прятала где-то под шалью, пожала мне руку и побежала по лужайке прочь.