- Может быть, - отозвалась Октавия. - Но с его помощью она станет лучше обращаться с ребенком.
      - А что с ним станется, когда она уморит себя джином? - В его тоне сквозило прежнее отчуждение, но Октавия почувствовала, что это всего лишь маска, скрывающая его истинные чувства. Сама она научилась ладить с ужасом, царившим на этих улочках, и понимала, что, лишь выработав в себе известную отстраненность, можно не сойти с ума при виде душераздирающих картин бедности.
      Октавия ничего не ответила, просто показала дорогу на Квакер-стрит. Лорд Руперт подъехал к вывеске с тремя золотыми шарами.
      - Эй, малец, сможешь подержать лошадей?! - крикнул Руперт мальчишке лет десяти, стоявшему рядом с домом.
      - Я пойду сама, - запротестовала Октавия. - Я привыкла заниматься такими вещами.
      Не обращая ни малейшего внимания на ее слова, лорд Руперт спрыгнул на землю и предложил ей руку. Сорванец перехватил вожжи, и его чумазая мордочка расплылась в улыбке: он предвкушал неплохую "благодарность".
      Пожав плечами, Октавия вышла из коляски. Из всех окон и дверей за ними наблюдали любопытные глаза. Но зрелище того стоило: квартирантка миссис Форстер приехала в элегантном экипаже с роскошно одетым джентльменом. Лорд Руперт отворил дверь, колокольчик весело звякнул, и они вошли в темное, мрачное помещение ломбарда, где все запахи перебивал дух старой одежды, пыли и плесени.
      - Пришли за папиными книгами? - Из сумрака возник старикашка такого маленького роста, что его голова едва виднелась из-за прилавка. - Думал, уж не объявитесь, не принесете взнос за неделю. Срок ведь прошел вчера. Хорошо еще, что я их не продал.
      - Ну будет, будет, Джебедиа. Кому здесь нужна "Республика" Платона и два тома Тацита? - оборвала его Октавия. Она извлекла из кармана несколько монет и бросила на прилавок.
      - И еще два шиллинга процентов, - загнусавил ростовщик, сгребая деньги. Срок ведь истек.
      - Никаких процентов за выкуп, - объявила Октавия. - И не пытайся пудрить мне мозги.
      Джебедиа беззубо улыбнулся и уставился поверх ее плеча на высокую элегантную фигуру ее спутника:
      - Вижу, вы подружились с джентльменом. Какой приятной наружности!
      Октавия сердито вспыхнула:
      - Неси книги, Джебедиа!
      - Сейчас, сейчас. - Ростовщик зашаркал куда-то в темную утробу смрадного помещения и через минуту возвратился с книгами - тремя переплетенными в кожу томами с золотыми обрезами. - А я ведь оказал вам услугу, - зашамкал он. Взял книги под хорошую цену. И теперь мог бы получить с них прибыль, если бы вы их не выкупили.
      - И я тебе то же самое говорила, - серьезно согласилась Октавия, беря тома и складывая их вместе. - Не подумай, что я неблагодарна, старый прохвост. - И она бросила на прилавок еще один шиллинг. - Вот моя благодарность.
      - Получили состояние, да? - Он поймал на лету монету и попробовал на зуб. Острые глаза снова скользнули по молчаливой фигуре лорда Руперта. - Большое состояние? Разве вас кто-нибудь за это осудит: ведь ваше лицо уже целое состояние.
      Октавия круто повернулась и направилась к двери, прижимая к себе книги. Джебедиа ничего не объяснишь: он видел то, что он видел. А то, что он видел, увидят и все другие, подумала Октавия. Вот еще одна причина, почему она не хотела, чтобы ее провожали до самых дверей. Лорд Ник - одно дело, но лорд Руперт Уорвик - совсем другое.
      - И как часто вам приходилось этим заниматься? - спросил лорд Руперт, помогая ей сесть в коляску; - Джентльмен показался мне довольно нахальным.
      - Достаточно часто. А он таков и есть. Проходимец. И я всегда боюсь, что когда-нибудь он решит, что ему могут пригодиться страницы. Папа сходит с ума, когда из его библиотеки исчезает книга. Боюсь даже подумать, что с ним будет, если она возвратится поврежденной.
      - А этот нахал что-нибудь брал еще у вас? - Руперт бросил мальчугану шестипенсовик.
      - Драгоценности.., несколько вещиц, принадлежавших матери. - Октавия пожала плечами. - Пока я аккуратно плачу еженедельные взносы, он их держит. Хотя не представляю, что когда-нибудь смогу их выкупить.
      Это было сказано без жалости к себе, но не без горечи.
      - Когда-нибудь, может быть, выкупите.
      - Когда рак на горе свистнет, - невесело рассмеялась Октавия.
      - Но помечтать ведь можно, - с вежливым равнодушием заметил он.
      - Помечтать можно, - согласилась девушка. - В конце поверните направо.
      Они подъехали к маленькому, убогому домику, стоявшему на кривой и настолько узкой улочке, что карнизы домов на противоположных сторонах почти соприкасались, образуя над мостовой что-то вроде балкона. Это и была свечная лавка.
      - Спасибо, что проводили, - церемонно поблагодарила Октавия и соскочила на землю, прежде чем лорд Руперт успел предложить ей помощь. - Надеюсь, дорогу обратно найдете?
      - Вчера я сказал, что обязан доставить вас в самое лоно семьи. - Руперт улыбнулся и спрыгнул на землю вслед за ней.
      - А ваши лошади? - без особой надежды спросила Октавия. Какого черта он постоянно ее преследует?
      - Уверен, что кто-нибудь их с радостью подержит.
      Он еще не договорил фразы, как на пороге свечной лавки показался старший сын миссис Форстер и широко раскрытыми от удивления глазами уставился на спутника их квартирантки.
      - Уолтер, подержи лошадей его светлости. - Октавия обреченно вздохнула. Пожалуйте в дом, сэр. - Она прошла вперед, по дороге гадая, в каком расположении духа находится ее отец: иногда он бывал удивительно милым, а иногда - таким несносным, что с ним невозможно было находиться в одной комнате.
      - Как я измучилась! Где же вы были, мисс Морган? С ума от беспокойства сошла. - Кругленькая низенькая дама выкатилась из глубины лавки. - Отец тоже беспокоился, все спрашивал, не случилось ли с вами чего. Я ему сказала, что вы где-нибудь укрылись от снега. Но он... - Ее голос оборвался на полуслове, когда она увидела спутника Октавии. - Как я измучилась, - растерянно повторила она.
      - Миссис Форстер, это лорд Руперт Уорвик, - представила своего спутника девушка. - Он приехал повидаться с отцом. Сюда, сэр. - И, не дожидаясь ответа ошарашенной хозяйки, проследовала к лестнице в глубине лавки. Его светлость поспешил за ней.
      Проходя мимо миссис Форстер, он слегка поклонился. Кажется, женщина вовсе не плохо относится к своей квартирантке, а свечная лавка хоть и была неказиста, производила впечатление процветающего предприятия в этих угрюмых закоулках.
      Сердцем здешней бедности свечная лавка, безусловно, не была, но Октавия казалась в ней таким же инородным телом, как бриллиант на угольной шахте.
      Лорд Руперт шагал за хрупкой фигуркой по скрипящей деревянной лестнице. В тусклом свете канделябра, освещавшего их путь, волосы Октавии стали красновато-рыжими. На верхней площадке, перед закрытой дверью, девушка остановилась и обернулась. Золотистые глаза сияли в полумраке, губы слегка раскрылись, словно она собиралась что-то сказать; на щеках выступил теплый румянец.
      Настоящий бриллиант, и если она будет слушаться его, то получит для себя должное обрамление.
      Он улыбнулся и взял Октавию за подбородок, но она резко высвободилась.
      - Вы погубите остатки моей репутации! - прошипела она разгневанно. - И так уже слух о том, что я явилась домой после ночного отсутствия с вами, пойдет по всей округе.
      Руперт отстранился и, как бы признавая свою вину, склонил голову, но в его ироничном тоне не чувствовалось раскаяния:
      - Простите, мисс Морган, мне это не пришло в голову. А теперь позвольте выразить свое почтение вашему отцу.
      Октавия открыла дверь.
      - Папа, к нам гость!
      Комната была небольшой, убого обставленной и скудно освещенной коптящими сальными свечами да масляной лампой; в углу в камине прогорал уголь; вдоль стены стоял узкий топчан с лоскутным покрывалом. У окна за письменным столом сидел сухонький человек с гривой белых волос и такими же, как у дочери, золотистыми глазами. Он был одет в старомодный длиннополый камзол из выцветшего серого бархата, рубашку без воротника; на плечи было наброшено шерстяное одеяло.
      - Октавия, девочка моя, где ты была? Мне показалось, ты отсутствовала всю ночь.
      - Да, папа, меня застала на улице снежная буря. - Девушка поспешно подошла к отцу и нежно поцеловала его. - Лорд Руперт Уорвик был столь добр, что привез меня домой, - представила она своего спутника.
      - Большая честь, сэр.
      Глаза Оливера Моргана вдруг растерянно сощурились.
      - Какое отношение вы имеете к моей дочери, сэр? Извините, у меня нет времени на любезности.
      На лице Руперта вспыхнула обезоруживающая улыбка.
      - Ваша дочь оказалась во время бури в трудном положении, и я счел себя обязанным ей помочь. Вот она, в целости и сохранности. - В глазах, устремленных на Октавию, по-прежнему молча стоявшую подле отца, заплясали искорки.
      - Лорд Руперт был сама любезность, - подтвердила девушка. - Ты видишь, я вернулась и к тому же выкупила твоих Платона и Тацита. - Она положила книги на стол.
      - Ax! - воскликнул Оливер Морган, внимание которого тут же переключилось на принесенные книги, и он немедленно позабыл о только что обуревавших его родительских сомнениях. - Без Тацита я оказался как без рук. Потребовалась ссылка для статьи.
      Его голос стал замирать и превратился в едва различимое бормотание, пальцы перебирали страницы книги.
      - Да, да, вот здесь. Извините, сэр, но это крайне неотложно. Издатели срочно требуют мою статью. Октавия окажет вам гостеприимство в нашем скромном жилище. - Неопределенным жестом он обвел худой, но изящной рукой окружавшие его голые стены и погрузился в свои бумаги.
      Руперт понял, что разговор окончен. Он снова оглядел комнату. От его цепкого взгляда не укрылись ни трещина в стенной панели, ни сломанная ножка одного из двух стульев, приставленных к прямоугольному столу, ни кое-где разбитые стекла оконных рам - ни одно из свидетельств бедности этого убогого пристанища. Жара в камине было явно недостаточно, чтобы прогреть холодную, сырую, неуютную комнату.
      Октавия бесстрашно ответила на взгляд Руперта. Он настоял на том, чтобы прийти сюда, но она не потерпит с его стороны ни малейшей жалости.
      Однако Руперт, не сказав ни слова, направился к выходу:
      - Должен с вами попрощаться, мисс Морган. В полдень у меня назначена встреча.
      Так просто, так походя и так окончательно. Но чего еще она ожидала? Чего хотела?
      - Я провожу вас до экипажа, - вежливо предложила она.
      - В этом нет никакой необходимости. Я прекрасно найду дорогу сам.
      - Я в этом не сомневаюсь, сэр. И тем не менее не хочу пренебрегать своими обязанностями хозяйки, хоть мой дом и столь убог.
      Руперт ничего не ответил, просто направился к лестнице, спустился вниз по узким ступеням и через лавку вышел на улицу.
      - Прощайте, сэр. - Октавия сделала реверанс. - Полагаю, я должна вас благодарить, но никак не соображу, за что. Вам не пришлось бы везти меня домой, если бы накануне вы же не отвезли меня в Патни.
      - Я не требую никакой благодарности, - торжественно произнес он, поднося ее руку к губам и кланяясь. - Напротив, это я должен вас благодарить. - Его улыбка не оставляла ни малейших сомнений в том, за что, собственно, он собирается ее благодарить, но Октавия подчеркнуто холодно отступила на край мостовой и, как вежливая хозяйка, стала дожидаться, пока не уедет гость.
      Экипаж загрохотал по узенькой улочке, и девушке пришла пора возвращаться в дом. До вчерашнего дня, вернее ночи, жизнь казалась ей мрачной, но теперь от ее бесцветности хотелось плакать. Всего несколько прекрасных часов длился волшебный сон, и вот теперь все в прошлом. Осталась лишь память, но Октавия понимала, что счастливые воспоминания принесут ей скорее боль, нежели радость.
      Глава 5
      Граф Уиндхэм не спеша шел по анфиладе Сент-Джеймсского дворца, то и дело останавливаясь, чтобы поздороваться со знакомыми или низко поклониться влиятельным персонам - для каждого у него было приготовлено нужное слово. Он направлялся в зал, где король давал дневной прием.
      Первое, что он увидел, войдя туда, было сердитое лицо принца Уэльского. Он ненавидел придворные церемонии, которые его отец в соответствии с этикетом выполнял со строгой скрупулезностью, и теперь, увидев графа, обрадовался.
      - Здравствуй, Филипп. Пришел засвидетельствовать почтение? - Принц предложил ему свою табакерку. - Зря потраченное утро. Ты тоже так думаешь?
      Филипп Уиндхэм принял щепоть из королевской табакерки.
      - Спасибо, сэр. - Он улыбнулся принцу. - Когда ваше высочество достигнет совершеннолетия, вы, без сомнения, установите для себя собственные порядки. Его голос звучал успокаивающе.
      - Да, и уж будь уверен, никто меня больше не увидит на этих проклятых дневных приемах, - угрюмо заметил принц, насмешливо рассматривая собравшееся общество.
      Он перестал обращать внимание на графа Уиндхэма, и тот, расценив это как знак к окончанию беседы, низко поклонился и направился к группе придворных, окружавших короля, в надежде попасться на глаза его величеству.
      Георг слушал герцога Госфордского, тестя Филиппа, чуть наклонив голову набок, чтобы лучше слышать хрипловатый голос престарелого вельможи, и одобряюще кивал:
      - Именно так. Госфорд, именно так.
      Подойдя к королевскому кружку, Филипп встал прямо за старым Госфордом. Теперь, когда король поднимет голову, он непременно его увидит.
      Рассуждения герцога потонули в приступе кашля, он зарылся лицом в платок, и король наконец оторвал от него взгляд. Филипп рассчитал точно: глаза его величества остановились на нем.
      - Прелестное утро, Уиндхэм. Э-э-э?..
      - Именно так, сэр. - Филипп низко поклонился. - Слава Богу, вчерашний буран закончился.
      - А принцессы радуются снегу, - добродушно заметил король. - Хотят покататься на коньках и все упрашивают мать, чтобы она им разрешила. - Любящий отец с удовольствием рассказывал о своих отпрысках. - А как леди Уиндхэм? Оправилась от болезни? Э-э-э?
      - Нынче утром она у королевы. - Граф снова низко поклонился.
      - А потомство? Цветет?
      - Да, сэр, вы слишком добры.
      Король улыбнулся, давая понять, что разговор окончен, и Филипп отступил назад. Проходя мимо тестя, он коротко кивнул и небрежно поздоровался. Старик не заслуживал большего внимания: древний болтун сослужил свою службу, выдав дочь замуж за графа Уиндхэма и открыв ему доступ в самые избранные придворные круги. Больше связи Госфорда были не нужны.
      На душе потеплело от сознания того, что множество завистливых глаз оценивают продолжительность и степень доверительности аудиенции, которой удостоил его король. Разговор показался всем очень личным, а это означало, что король выделяет графа Уиндхэма.
      Филипп укрылся в нише окна и незаметно вытер лоб. В зале было жарко, и под напудренным париком зудела голова. Потом поправил кружевной галстук и посмотрел на принца Уэльского, все еще стоявшего в противоположном конце зала. Ни для кого не было секретом, что принц своим упрямством и дебоширством доставлял родителям постоянную головную боль, но у короля по крайней мере был наследник мужского пола. Плохой наследник все же лучше какой-нибудь хныкающей наследницы.
      Филипп невольно нахмурился, тонкие брови сошлись на переносице, а рука сама потянулась к маленькому жилетному карману. Пальцы нащупали крохотный шелковый кошелек и лежащее в нем кольцо. Одно из трех колец Уиндхэмов. Ему надели это кольцо на палец при рождении с тем, чтобы он передал его своему собственному сыну, В следующий раз Летиция постарается лучше.., если ему удастся заставить себя покрыть се дряблое, увядшее тело. Жена вызывала в нем отвращение, особенно после недавних родов. Стоило ему к ней приблизиться, как она начинала плакать. От докторов он знал, что она не оправилась после родов и периодически страдала кровотечениями. Но сама, конечно, была слишком чувствительна, чтобы сообщать об этом мужу, и ему приходилось только гадать, способна жена принять его или нет.
      Филипп достал понюшку табаку и прикинул, к кому бы подойти еще. Пожалуй, внимания заслуживает герцог Мериветерский. Его называли королевскими ушами.
      Филипп направился было к герцогу, как взгляд его упал на высокого, элегантно одетого мужчину в бархатном бирюзовом костюме, стоявшего у входа в зал.
      В последние несколько месяцев Филипп часто встречался с лордом Рупертом Уорвиком. Руперт Уорвик появился при дворе относительно недавно и был для лондонского света загадкой. Странным и непонятным было прежде всего то, что лорд Уорвик не стремился завоевать расположение короля. Друзей он завел себе бесшабашных и сумасбродных; было известно, что он много пьет, делает высокие ставки за игорными столами и любит женщин. Говорили, что до своего приезда в Лондон несколько месяцев назад он жил на континенте, но ничего более о нем никто не знал. Он был хорошо воспитан и, судя по всему, располагал достаточными средствами, чтобы жить в свое удовольствие. А это единственное, что здесь имело значение.
      Они встретились взглядами. Филипп склонил голову в легком поклоне, означавшем, что он узнал своего визави, и тот ответил ему таким же полупоклоном, сопровождавшимся мимолетной улыбкой. Филипп отвернулся и нахмурился. В этом человеке было что-то, что его беспокоило. Казалось, это что-то соединяет их, словно Руперт Уорвик знает некую тайну.., его и Филиппа. "Господи! Какая нелепость!" - Филипп чуть не рассмеялся. За все время их светского знакомства они не сказали друг другу и нескольких слов!
      Внезапно почувствовав себя нехорошо в этом душном и жарком зале, граф Уиндхэм направился к выходу. К своему неудовольствию, Филипп увидел, что лорд Руперт Уорвик, кажется, собирается вступить с ним в беседу.
      - Приятного дня, лорд Уиндхэм.
      - Желаю и вам того же, Уорвик. - Филипп нетерпеливо шагнул вбок, намереваясь обойти так некстати заговорившего с ним человека, но тот каким-то образом снова оказался перед ним.
      - Надеюсь, леди Уиндхэм в добром здравии? - Лорд Руперт вежливо улыбнулся. - И, конечно же, ваша дочь? - Снова та же улыбка растянула красиво очерченные губы, но серые глаза остались неподвижными. - Дочери тоже обеспечивают продолжение рода.., и надо думать, раз на свет появилась девочка, за ней последуют и сыновья. - Улыбка лорда Руперта стала еще шире, и он откланялся, прежде чем Филиппу в голову пришел подходящий ответ:
      - Извините, мне кажется, Алекс Уинтертон хочет поговорить со мной.
      Граф раздраженно нахмурился: ему все время казалось, что над ним смеются. Неприятно, что последнее слово осталось не за ним.
      Граф наконец вышел из зала. У одного из окон анфилады, в кругу поклонников, стояла Маргарет, леди Дрейтон. Она живо обмахивалась веером, и ее слишком высокий смех разносился над похожим на щебет скворцов гомоном нарядной толпы. В воздухе, нагретом огнем камина и пламенем тысяч свечей, плавал тяжелый аромат духов и помады, который не в силах был заглушить запах потных тел.
      Филипп присоединился к кружку леди Дрейтон. Она улыбнулась ему поверх веера: нарумяненные щеки казались неестественно яркими на фоне белого парика, похожие на голубой китайский фарфор глаза круглились под тонким изгибом выщипанных бровей. Филипп с удовольствием заметил, что она надела бирюзовые серьги, подаренные им во время их последнего свидания, а вот серебряная сетка для волос ему не знакома. Интересно, чей это подарок? Может быть, самого виконта Дрейтона, ее дряхлого мужа?
      Этот древний, отталкивающего вида старик сидел в кресле у огня. Он клевал носом и бормотал что-то нечленораздельное. Всем было известно, что он сознательно не замечает любовных связей жены и бывает щедр с ней лишь потому, что она удовлетворяет его собственные и, поговаривали, не совсем обычные желания. Но Маргарет, воспитанная при королевском дворе, была готова на все, если за это все давали хорошую цену.
      Она еще чертовски привлекательна, думал Филипп. Он почувствовал волнение, когда его взгляд упал на пышную грудь - два белых напудренных полушария, выглядывавших из декольте. Ниже, это он точно знал, покоились карминно-красные соски, и ничего не стоило освободить их пальцем из-под кружева...
      - Милорд! - зазвенела переливчатая трель ее голоса. - Вы сейчас похожи на голодного волка. - Она игриво подняла руку с веером. - Не угодно ли будет его сиятельству откусить кусочек? - Тыльная сторона ладони соблазнительно прошлась по груди, и леди Дрейтон рассмеялась. Вслед за ней рассмеялись и все остальные, готовые принять участие в игре.
      Филипп вспыхнул, но скрыл свое смущение:
      - Миледи, когда предлагают столь спелый фрукт, мужчина был бы не мужчиной, если бы его не сорвал.
      - Браво, милорд. - Смеясь, она взяла его под руку. - Но здесь очень жарко. Проводите меня до кареты, пока я не расплавилась.
      - Или не потекла краска, - добавил тихий насмешливый голос, когда парочка двинулась к выходу.
      - Зол же ты, Карсон! - Замечание сопровождалось сочным смехом.
      - Зато всегда попадаю в яблочко, Руперт, - улыбнулся острослов.
      - Не спорю. - Руперт смотрел, как удаляются Филипп Уиндхэм и леди Дрейтон. - Настоящая пышка.
      - Недурна. Но сам бы я в этот пруд не окунулся. Ходят слухи, что совсем недавно она лечилась ртутью.
      - Клевета! - Руперт, подзадоривая его, ухмыльнулся. - Не может быть!
      - Готов спорить, Дрейтон ее наградил, - с ленивой усмешкой процедил Карсон. - Старая жаба мучилась триппером годами.
      - Суровая цена за титул и состояние даже для такой особы, как Маргарет, заметил Руперт, разглядывая виконта, по-прежнему клевавшего носом у огня.
      - Жизнь коротка, мой друг, - легкомысленно возразил Карсон. - И нужно ее сделать как можно слаще. Вы играете вечером у леди Букингемшир? Говорят, сегодня на столах с фараоном ставка будет стоить десять гиней.
      - Тогда надо пойти. Встретимся вечером. - Руперт раскланялся и вышел следом за графом Уиндхэмом и леди Дрейтон.
      Филипп все еще был похож на того мальчика, каким его помнил Руперт, только ангельские золотые кудряшки теперь скрывал парик. Все так же строен, а глаза сияют чистосердечной прямотой. Эта фальшивая искренность обманывала многих, и только брат знал, что скрывается за мягкой улыбкой, только он мог заметить мимолетные проявления истинной натуры Филиппа. Руперт понимал брата не хуже, чем самого себя, и это знание бежало вместе с кровью по его жилам. Они были как две стороны игральной карты, только одно из изображений было до странности искажено.
      Руперт встал в нише окна, чтобы наблюдать за братом, оставаясь незамеченным. Он часто так делал, даже когда его действия не имели реальной цели. Это стало своего рода навязчивой идеей - подсматривать за братом: видеть, как двигаются его губы, как он улыбается, ходит. Иногда в наклоне головы, в движении век, в серых, так похожих на его собственные глазах он узнавал Джерваса. Но лишь только находил это сходство, чувствовал, как его захлестывает волна дикой ярости, руки начинали дрожать, в глазах темнело.
      Он словно снова слышал крик Джерваса из того давнего безоблачного дня и насмешливый голос Филиппа:
      - Ты это сделал. Я видел. Снова ощущал собственное бессилие, когда брат говорил:
      - Поверят мне. Мне всегда верят.
      И конечно, ему поверили. Как верили всегда самому плохому о юном Каллуме, постоянно попадавшем в неприятности то по своей, то по чужой вине. Он к этому привык и стоически принимал побои отца. Но на этот раз все обстояло иначе. Его ни в чем прямо не обвиняли. Да и как можно было обвинять мальчишку в преднамеренном убийстве брата? Филипп заявил, что это несчастный случай, что Каллум заигрался и в пылу игры сбил Джерваса. Конечно, Каллум не предполагал, что Джервас сорвется со скалы, и ничего бы подобного не сделал, если бы хорошенько подумал. Но в доме стали шептаться, а в глазах близких появился упрек.
      Слухи ползли по округе. Нельзя было выйти в деревню, чтобы не почувствовать на себе осуждающие взгляды, не услышать за спиной явственный шепоток. А дома было еще хуже. Отец бил с такой яростью, что память об этих побоях, казалось, до сих пор хранят все нервные окончания на его спине. Но не это было больнее всего. Мальчика убивало презрительное пренебрежение, с которым на него смотрели в доме - все, без исключения. Оно загоняло его в укромные уголки дома, где он прятался от мира, пока Филипп купался в золотом сиянии всеобщей любви. Тот самый Филипп, который сбросил со скалы Джерваса. Только никто никогда не поверит этому, и сказать правду - значило сделать свою жизнь еще страшнее.
      Филипп был младшим из близнецов, появился на свет позже на две минуты, н со смертью Джерваса права наследника перешли к Каллуму. Отец негодовал, требовал от юристов изменить закон о первородстве, но те отвечали, что не могут переписывать законы Англии. Филипп не мог стать наследником до тех пор, пока был жив его старший брат. И вот старший брат решил устраниться сам.
      Двенадцатилетний Каллум Уиндхэм, доведенный до отчаяния несправедливостью и жестокостью родных и читавший в глазах отца, что он нежеланный сын, почти поверивший сам в то, что именно он был виновником трагедии, в один прекрасный день исчез, а его одежду нашли на берегу. В деревне говорили, что Каллум наложил на себя руки, не в состоянии более выносить муки совести. А граф Уиндхэм порадовался, что обрел того наследника, которого хотел.
      И вот лорд Руперт стоит в Сент-Джеймсском дворце и следит за своим братом-близнецом. Прошло восемнадцать лет с тех пор, как он звался Каллумом Уиндхэмом, и сейчас он нисколько не жалеет, что измучившийся мальчик исчез. Но желание мести, как горячие угли, тлеет в его груди. Он появился, чтобы оспорить свое право первородства, и Октавия Морган поможет ему в этом.
      Внезапно решив, что на сегодня достаточно, Руперт вышел из дворца. Несколько дней он поиграет с мисс Морган в ожидание, даст ей время поразмыслить о радостях, которые она познала и, как он надеялся, по которым успела соскучиться, а потом все обернет к своей пользе.
      ***
      Граф Уиндхэм любезничал с Маргарет Дрейтон.
      - Не выпьете ли вечером со мной чаю, дорогой сэр? - кокетливо пригласила она.
      - Ожидается большое общество, мадам?
      - Один-два человека.
      Граф непринужденно улыбнулся:
      - Не уверен, что располагаю временем, чтобы принять ваше приглашение, мадам.
      Леди Дрейтон не привыкла, чтобы ее обожатели возражали. Она удивленно подняла глаза и изумилась еще больше, различив в улыбке графа холодок, а в серых глазах - тень угрозы. Будь на ее месте графиня Уиндхэм, она тотчас бы узнала этот взгляд, предвестник жестоких побоев и унижений, но у леди Дрейтон не было причин бояться графа. И все же она отступила:
      - Что ж, если вы предпочитаете тет-а-тет, я уверена, это можно устроить.
      - Стоит ли оказывать мне столько чести? - Он улыбнулся, взял руку виконтессы и поднес к губам. - Скажем, в половине шестого?
      Леди Дрейтон согласно склонила голову, в душе удивляясь своей покорности. В последние недели граф начал предъявлять на нее права, и виконтесса решила его немножко помучить, дать понять, что она не его собственность. Но вместо этого согласилась отменить все заранее условленные встречи и принять его наедине, что, несомненно, закончится спальней.
      ***
      Филипп помог ей сесть в карету, на дверце которой красовался герб Дрейтона, и отправился домой. Уиндхэм-Хаус располагался на южной стороне Сент-Джеймсской площади, красивый особняк, неизменно вызывавший у Филиппа приятные уколы гордости. Этот дом он любил больше, чем родовое имение Уиидхэмов, которое втайне считал недостаточно внушительным и удобным настоящий загородный дом со всеми изъянами ранней елизаветинской архитектуры. Он собирался пристроить новое крыло, которое, на его взгляд, придало бы дому более законченный вид.
      Насколько он помнил, оба его брата любили имение и перевернулись бы в гробах, если бы увидели планы архитектора. Эта мысль заставила Филиппа улыбнуться.
      На лестнице его встретила жена:
      - Милорд, надеюсь, вы не забыли, что к обеду мы ждем отца и Вестонов?
      - Нет, не забыл, - ответил Филипп. - Но разве я не просил вас пригласить лорда и леди Алворти? Лицо Летиции побледнело.
      - В самом деле, сэр. Но я полагала неразумным...
      - Продолжим нашу беседу в гостиной, - перебил ее муж, заметив лакея.
      Летиция покорно пошла за ним в гостиную: глаза испуганные, в лице ни кровинки. Это была некрасивая женщина, старше Филиппа на пять лет, грузная, с располневшей талией и двойным подбородком.
      - Ничего не понимаю, дорогая, - едва слышно произнес муж, прикрывая за собой дверь. - Я приказал тебе пригласить супругов Алворти, а ты берешь на себя смелость пренебрегать моими распоряжениями. Разве это правильно?
      - О нет.., нет.., все было не совсем так, сэр, - бормотала Легация.
      - А как же именно? - В глазах Филиппа появилась сталь.
      - Мой отец.., мой отец и лорд Алворти давно в ссоре, - сбивчиво объясняла Летиция. - Я подумала, что можно обидеть обоих, пригласив их вместе.
      - И ты самостоятельно решила отменить мой приказ? - вкрадчиво повторил он. - Иди сюда!
      Резкий окрик согнал остатки краски с лица Летиции. Она испуганно прижалась к двери.
      - Ты что, не слышишь? - Голос Филиппа снова сделался шелковистым.
      В страхе Летиция сделала шаг навстречу мужу и закрылась от удара, который, знала, должен сейчас последовать.
      - Опусти руку! - Голос был мягок, но глаза вспыхнули злобным удовольствием: он любил наблюдать ее ужас и беспомощность.
      Вся дрожа, Летиция опустила руку.
      Филипп замахнулся, но он не собирался бить ее сегодня, когда через час к ним должны были прийти гости. Отец Летиции - безнадежный дурак, но даже он мог возмутиться, увидев синяки на лице дочери.
      Он взял жену за запястье, выкрутил руку и стал ждать, когда в ее глазах забьется боль. Как только она закричала, он ослабил нажим.
      - Запомни на будущее: ты должна в точности выполнять мои распоряжения, холодно произнес он. - Не забудешь?
      Летиция, всхлипывая, растирала запястье.
      - Так как, не забудешь?
      - Нет, милорд, - прошептала она сквозь слезы. Филипп смотрел на жену: по ее мясистым щекам катились слезы, вызывавшие в нем только отвращение; платье из пурпурной тафты не могло скрыть изъяны расплывшейся фигуры; тонкие, мышиного цвета волосы милосердно прятал огромный напудренный парик, но дурной вкус подсказал украсить его красными страусовыми перьями, которые смешно раскачивались, делая фигуру Летиции комической.