— Парочка дуралеев, — объявил он, возвращаясь в комнату.

Его спина распрямилась, глаза засветились настороженным блеском — из дряхлого старика он в одну секунду превратился в сильного мужчину средних лет.

— Жадные дуралеи, Бен. Принеси мне горячей воды и полотенце. — Руперт склонился над старым, треснувшим зеркалом и дотронулся пальцем до лиловато-синего шрама. — Сработало хорошо. Как ты думаешь?

— Да. — Бен снял чайник с очага и налил кипяток в небольшую миску. — Давай я.

— Справлюсь сам. — Руперт окунул полотенце в воду и стер нарисованный шрам.

— Думаешь, они вернутся? — Бен подобрал бокалы с пола.

— Вернутся. И еще до того, как стемнеет. Мне кажется, я их сильно напугал, когда сказал о конкурентах, которые буквально пасутся у нашего порога. Так что побудь здесь и выслушай их, когда они заявятся. Назначь встречу на вечер в пятницу. Сообщи, что в этот день состоится заседание комитета, так что у них будет возможность встретиться с остальными членами именно тогда, когда мы станем обсуждать дела.

— А кто сыграет роли членов комитета? — Бен разворошил угли в камине, чтобы они быстрее прогорели.

— Старина Фред Гримфорд и Теренс Шотли, — усмехнулся Руперт. — Им понравится спектакль.

Бен рассмеялся. В «Королевском дубе» собиралось много людей, привыкших и не к таким представлениям.

— Тогда я пока здесь останусь.

— Спасибо. — Руперт снял поношенный белый парик с косичкой и разгладил волосы, сбросил запятнанный костюм и надел свою обычную одежду. — На заседание комитета, пожалуй, надену другой наряд. Пусть видят, что я могу выглядеть пристойно.

— Но сегодня ты казался настоящим злодеем, — заметил Бен, подбирая одежду. — Один шрам может напугать до смерти.

— Наши приятели хотели увидеть злодея, и мы обязаны были его им предоставить. Уверен, они никогда бы не поверили в подлинность дьявольского плана с домами, если бы его преподнес человек, одетый, с их точки зрения, прилично. Мошенники и вымогатели не могут быть похожи на них. — Его голос зазвенел от сарказма.

— Если ты это говоришь, наверное, так и есть. Руперт ничего не ответил. Последний раз оглядев себя в зеркало, он надел шляпу и взял изящную трость. Нажал на хитроумную кнопку на набалдашнике, и изнутри выскочило страшное лезвие.

— Ждешь неприятностей? — коротко поинтересовался Бен.

— В здешней округе надо все время быть начеку. — Он снова нажал на кнопку, и клинок исчез в трости. — Опаздываю, а сегодня придворный день. Если не успею вовремя, чтобы сопровождать Октавию, она отрежет мне уши и скормит воронам.

— Не похоже на тебя. Ник, — проворчал Бен, спускаясь с ним вместе по лестнице. — Разве можно позволять женщине верховодить?

Руперт улыбнулся:

— Верховодить? Я бы выразился не так. Она не верховодит, не настаивает на своем. Просто не обращает внимания на спорящую сторону, если ей это неудобно.

— Под спорящей стороной ты имеешь в виду себя?

— Себя, — согласился он.

У подножия лестницы они повернули направо, к выходящей на реку маленькой двери. Руперт отодвинул тяжелый засов, и дверь открылась. Позеленевшие от водорослей ступеньки вели прямо к воде, где на волне подпрыгивал ялик, привязанный к железному кольцу в стене.

— Раньше ты никогда в паре ни с кем не работал, — не унимался Бен, отвязывая утлое суденышко. — Особенно с женщинами. Я думал, ты вообще имеешь с ними дело лишь в постели и на кухне.

— Человек может менять свои взгляды, — глубокомысленно возразил Руперт. — Октавия совсем не похожа на других женщин. — Он спрыгнул в ялик и вставил весла в уключины.

— Думаешь, на нее можно положиться? — Бен бросил фалинь на дно. — Вот только Бесси была вне себя, — А теперь? — Руперт посмотрел на Бена, фигура которого темнела на ступенях в сгущающихся сумерках. — Передай Бесси, чтобы занималась своим делом. Я очень ценю ее заботу, но с мисс Морган разберусь как-нибудь сам.

— Не обижайся.

— Я и не обижаюсь. Сообщи на Довер-стрит, когда увидишь наших приятелей. Ладно, до пятницы.

— Пока. Знаешь… А то дело, в пустоши… Руперт насторожился. Он лишь мельком упомянул Бену о неожиданном появлении вместе с почтовой каретой сыщиков. Но Бен тогда ничего не ответил.

— Думаю перемолвиться с Моррисом словцом. А у Мебба есть люди, которые за ним присмотрят. Что на это скажешь?

— Скажу, что больше не хочу подобных сюрпризов, — ответил Руперт. — Особенно когда рядом Октавия.

— Она снова была с тобой на дороге? — выпучил глаза Бен.

— Да. Один из тех случаев, когда она предпочла не прислушиваться к спорящей стороне, — грустно вздохнул Руперт. — А поскольку я предполагаю, что она будет и дальше так себя вести, то неизбежны сюрпризы и в будущем.

— Ну и ну. — Бен почесал затылок. — Большая дорога для женщины не место.

— Сам знаю, Бен. Сам знаю. — Руперт насмешливо улыбнулся и, сильно оттолкнувшись от стены, вывел суденышко на стремнину.

Его попытка навсегда запретить Октавии ездить за ним в пустошь позорно провалилась. Девушка просто отказалась повиноваться. Руперт и сейчас видел, как она сидит за туалетным столиком, обтачивает ногти и покорно слушает его разгневанную речь. Но стоило ему замолчать, как она с улыбкой заявила, что беспокоиться не о чем, она знает, что делает, и раз ее присутствие уже два раза оказалось таким полезным, она и в будущем будет с радостью ему помогать. Если они вместе пользуются деньгами, добытыми на большой дороге, то вместе должны и рисковать. В ее веселой уверенности и лучезарном упрямстве было нечто такое, что чуть не заставило его рассмеяться. Да, Октавия не тепличный цветок, и с преступным миром ее знакомить не надо: она сама давным-давно в него вошла. Пришлось удовлетвориться обещанием, что на большой дороге она станет ему полностью подчиняться. Хотя до тех пор, пока не удастся обнаружить шпиона в «Королевском дубе», если он там есть, Руперт не собирался рисковать головой.

Ялик тихонько ударился носом в противоположный берег. Перевозчик, заметив Руперта, быстро спустился вниз, чтобы принять конец.

— На воде становится холодно.

— Да, еще недели две до того, как потеплеет вечером. — Руперт спрыгнул на землю, бросил перевозчику шиллинг. Сверху с набережной послышались голоса и топот ног.

— Что это?

— Ах, это… Марш протестантов против католиков. Сейчас накачаются пивом, раззадорятся и готовы будут последовать за лордом Джорджем Гордоном хоть в преисподнюю. — Он проводил Руперта по лестнице. — Не то чтобы я держался за католиков или был сторонником Акта о свободной католической церкви. Но по мне, этот их лорд Гордон говорит уйму чепухи. Вот только что я сказал то же самое миссис…

— До свидания. — Руперт оборвал на полуслове своего красноречивого провожатого и быстро зашагал вверх по улице.

Впереди двигалась кучка приверженцев лорда Гордона и время от времени, правда, без особого воодушевления, выкрикивала: «Долой папство!» Пройдя еще несколько домов, привлеченные запахом пива, участники марша дружно свернули во двор таверны. А Руперт последовал дальше, размышляя об антикатолическом движении. Разрешение католического вероисповедания, казалось, задело простолюдинов за живое, и фанатизм лорда Гордона лег на плодородную почву.

Конечно, человеку необходимо верить, что есть люди хуже него, и живут они хуже, чем он. И чем страшнее его собственное положение, тем сильнее он в этом нуждается. Тем настойчивее желание обвинить кого-то другого. Лондонский простолюдин выбрал себе католиков и, поощряемый лордом Гордоном и его сторонниками, винил их во всех грехах. А ему вдалбливали в голову, что в парламенте, где собирались снять самую малую толику из ограничений, налагаемых законом на папистов, звучит чуть ли не еретический глас самого дьявола.

Руперт оказался у подъезда своего дома в тот самый миг, когда часы на соседней церкви начали отбивать семь. Королевская семья специально приехала на сегодняшний день из Виндзорского замка в Лондон, чтобы дать прием в Сент-Джеймсском дворце. И для всех, кто гордился тем, что принадлежит к высшему свету, было немыслимо его пропустить. Поднимаясь по лестнице, Руперт не ожидал ласкового приема.

Октавия была недовольна. Появиться в обществе королевы с неуложенными волосами было бы слишком дерзким, и ей пришлось предать себя в руки парикмахера. После укладки волос она, еще закутанная в белую накидку, разглядывала себя в большом зеркале.

— Это ты, — проворчала она. — С самого обеда где-то пропадал, пока я терпела невыносимую муку.

— Дела, — спокойно ответил Руперт и наклонился, чтобы поцеловать оставшийся неприкрытым пудрой затылок. — И не преувеличивай. Дай-ка я на тебя посмотрю.

— Ужасно. — Октавия еще ближе пододвинулась к своему изображению. — С этой прической я сама на себя не похожа.

— Не похожа, — согласился Руперт, разглядывая белоснежное сооружение, возвышавшееся над миниатюрным личиком. — Но таковы порядки, дорогая. — И он направился к дверям, соединявшим их комнаты.

— Какие дела? — Октавия поднялась и пошла за ним. — Позвонить Джеймсону? Тебе нужно сделать прическу.

— Нет, надену парик. Так проще. — Из тазика, что стоял на умывальнике, Руперт плеснул на лицо водой.

— Теперь придется всю ночь снимать с волос эту гадость. — Октавия с отвращением скинула с плеч накидку. — А мои волосы слишком длинны — их под парик не упрячешь. Может, их состричь?

— Даже не шути такими вещами!

— А кто шутит? — Октавия сжалась в комическом ужасе под грозным взглядом Руперта. — Леди Гриерсон постригла волосы… По крайней мере так о ней говорят. И большинство придворных дам носят короткие. — В ее словах уже искрилось веселье. — Мне это кажется очень разумным. Мужчины ведь бреют головы. Кожа не чешется, никто не заведется в прическе…

Ее глаза блеснули. Раздражение схлынуло так же быстро, как и возникло. Присутствие Руперта ее, как всегда, успокаивало. С ним невозможно было сердиться или долго оставаться в плохом настроении. А в последнее время она почувствовала, что просто не может жить без него.

Она вернулась к себе в спальню, где ее уже поджидала с корсетом Нелл. Сейчас не время для подобных мечтаний. Конечно, может… сможет прожить свою жизнь без Руперта Уорвика… или кто бы он ни был на самом деле. Так же как и он проживет свою жизнь без нее. Октавия была готова поспорить на что угодно, что он и не мыслил по-другому.

Она подставила служанке спину, сама крепко взялась За столбик кровати, изо всей силы выдохнула, Нелл затянула шнуровку.

— Достаточно, Нелл, — послышался голос Руперта. — Черт возьми! О чем ты только думаешь, Октавия? Тебе переломают ребра!

Задумавшись, она совсем забыла, что нужно дышать, и теперь попыталась втянуть в себя воздух, но грудь сковала дикая боль.

— Ох, Нелл, распусти!

— Я ждала, когда вы мне скажете — хватит, — стала защищаться служанка, ослабляя шнуровку.

— А я задумалась. — Октавия принялась растирать ноющие бока.

— О чем же? — нахмурился Руперт.

"О тебе», — подумала она, а вслух сказала:

— О сегодняшнем вечере. — И стала надевать нижнюю юбку, которую подала ей Нелл. — Нам долго придется оставаться в гостиной?

— Пока не удалятся их величества. Ты сама это прекрасно знаешь.

Руперт чувствовал, что озадачен. Что-то смущало ее. Стало беспокоить уже после взрыва в спальне. Он заметил это по тому, как побежали у глаз морщинки и горькие складки пролегли у рта.

Октавия не шевелилась: Нелл прикрепляла к поясу три обруча из китового уса, на которые затем надела соломенного цвета платье из тафты.

Отделанная рюшем юбка легла тремя фестонами на обручи так, что из-под нее была видна нижняя юбка из тафты цвета бронзы — достаточно короткая, чтобы можно было разглядеть подъем ступни в изящных, соломенного цвета туфлях. Обмакнув заячью лапку в пудреницу, Нелл несколько раз провела по пышной груди хозяйки.

При виде новой Октавии Руперт сразу позабыл о своих сомнениях. Такой чопорно одетой он не видел ее ни разу. Зрелище завораживало, а мысль о естественной красоте под оборками и рюшами сильно возбуждала.

Чтобы отвлечься, он открыл коробочку с мушками и выбрал две из черного шелка в форме полумесяца.

— Позволь, дорогая. — И осторожно прикрепил их на груди, как раз поверх едва прикрытых сосков. — Будут сразу приковывать взгляды.

Вероятно, он имеет в виду Филиппа Уиндхэма, подумала Октавия, наблюдая, как пальцы Руперта возились с мушкой на левой груди. Снаряжает, чтобы завлечь своего врага. В таком платье она непременно затмит Маргарет Дрейтон.

Руперт снова порылся в коробочке и на этот раз вынул миниатюрный кружок. Взял двумя пальцами ее за подбородок и стал поворачивать лицо то одним боком, то другим, прикидывая, где расположить кусочек шелка.

— Так будет очень шаловливо. — Он выбрал место высоко на щеке.

— Не желаешь ли добавить что-нибудь еще? Чтобы наверняка завлечь всех, кого надо завлечь?

В комнате повисло тяжелое молчание. Руперту не понравилось то, что она говорила, и особенно каким это было сказано тоном.

Пальцы на подбородке разжались. От насмешливых слов в глазах появились удивление и гнев.

— О чем это ты? — Он посмотрел поверх ее плеча туда, где у шкафа возилась Нелл.

Октавия пожала плечами, стараясь превратить все в шутку. Взяла заячью лапку, провела по щеке, внимательно посмотрела на себя в зеркало.

— Ни о чем. Просто неловко себя чувствую. Распушила перья, точно павлин, завлекающий партнера.

— Перья распушает павлин-самец, — поправил ее, еще хмурясь, Руперт.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. — Октавия послюнявила палец и провела им по бровям, отводя взгляд, чтобы не встретиться с Рупертом в зеркале глазами.

— Не уверен, — спокойно заметил тот. — Но кое-что подозреваю. И дай Бог, чтобы мои подозрения оказались напрасными.

Он наклонился к ней: щека вплотную прижалась к ее щеке, глаза искали в зеркале ее глаза.

— Я ведь не прав, Октавия? Ты не считаешь, что я наряжаю тебя для постели Уиндхэма? Скажи, что я ошибаюсь.

Во рту Октавии внезапно пересохло, она вспыхнула. Проницательность Руперта ее всегда пугала.

— Ума не приложу, почему ты об этом подумал. — Она внезапно закашлялась. — И не понимаю, почему так смотришь на меня. Просто я не люблю так одеваться. В таком наряде я чувствую себя шлюхой. И не важно, что все остальные выглядят точно так же. Я терпеть не могу выглядеть, как все остальные.

Ей показалось, что Руперт поверил ей, и Октавия вздохнула с облегчением.

Он медленно распрямился, руки легко легли ей на плечи.

— Верь мне, Октавия, ты не можешь выглядеть, как другие женщины. Ты — единственная.

Теперь его глаза улыбались ей в зеркале.

— Готов поспорить, что сам король будет у твоих ног. А ты знаешь, какой он блюститель нравов.

С внезапной стремительностью он направился к дверям своей спальни.

— Нужно закончить собственный павлиний наряд. И не порти мою работу! — Руперт заметил, что пальцы Октавии беспокойно ощупывают в поисках мушки щеку. — Не сомневайся, я знаю, что тебе идет.

Наверное, знал. В этом деле он хорошо разбирался. А она сглупила, что так себя повела. Но в последние дни Октавия чувствовала себя так, будто с нее содрали кожу, и она уже не могла отвечать на все с прежней легкостью, не умела больше с живым воодушевлением играть по правилам Руперта.

Теперь она точно знала, отчего сорвалась сегодня. Нервничая, Октавия подошла к окну. Ее платье не было предназначено для того, чтобы в нем сидели, хотя, если очень захотеть, на краешке стула примоститься все же можно. Впрочем, нынешним вечером особенно рассиживаться не придется: в присутствии их величеств не сидят.

Теперь она точно знала, почему с такой горечью восприняла шутливую помощь Руперта. Она собиралась принять любые предложения Филиппа Уиндхэма.

Это решение пришло само собой, когда над ее прической трудился парикмахер, превращая голову в нечто чудовищно искусственное. Создание, которое предстало перед Октавией в зеркале, могло легко переспать с графом и на следующий день тут же забыть о своем приключении. Октавии Морган не было.

А потом, когда все свершится — она раздобудет кольцо, а Руперт выполнит свою часть сделки, — будет покончено и с томительной агонией. Не надо будет больше притворяться веселой и беззаботной, не надо делать вид, что ее не трогает мрачная реальность игры. Наконец она сможет закутаться в норку и, совершенно несчастная, лежать в ней, зализывая раны.

— Октавия, ты готова? Девушка вздрогнула. На секунду закрыла глаза, чтобы прийти в себя, потом бросила небрежный взгляд через плечо.

И задохнулась от удивления. Руперт тоже выглядел совсем по-другому — в любимом черном шелковом костюме, но на сей раз в расшитом золотом жилете и чулках с золотыми стрелками. В черном жабо поблескивал алмаз, а напудренный парик был почти так же высок, как ее прическа. Мушка у уголка губ, казалось, подчеркивала циничный изгиб рта.

— Вы нарумянены, милорд? — Она смотрела на него, не веря собственным глазам.

— Дань обычаю. — Улыбка Руперта была одновременно и насмешливой, и участливой. — Не стоит постоянно пренебрегать модой. Иногда, Октавия, чтобы добиться цели, нужно подчиниться всеобщим правилам.

Он подал ей руку.

— Пойдемте, мадам, потрясать двор.