— Подожди-ка минутку. — Октавия натянула поводья.

Конь остановился — в каждой его мышце ощущалось покорное недоумение. Девушка понимала, как ее встретят в таверне. А если там еще и Руперт, то он, конечно, оставит ее в «Королевском дубе». Да и без него встреча с Бесси и Беном доставит мало радости. Хотя скорее всего, размышляла Октавия, Руперта в таверне уже нет.

Октавия надела маску и почувствовала себя очень необычно, словно перестала быть сама собой.

— Туда, Питер. — Она направила коня в сторону пустоши.

Руперт укрылся с Люцифером в тени березы. Мимо уже проехали фаэтон, легкая двуколка и неповоротливая подвода. Но он дожидался не их. Его интересовала выбившаяся из расписания почтовая карета. Моррис сообщил Бену, что в Фархэме у нее сломалось колесо и через пустошь она поедет, когда на небе появятся вечерние звезды.

Руперт терпеливо ждал, и знавший свое дело Люцифер тоже стоял как вкопанный. Наконец вдали послышался звук почтового рожка. Люцифер насторожил уши, Руперт повязал на рот шелковый шарф. Он оставался в укрытии, пока стук лошадиных копыт и грохот колес не приблизились. Тогда, вытащив пистолет, он выехал на узкую ленту дороги, вившуюся через безлюдную пустошь.

Вдруг сзади послышался стук копыт. Руперт быстро обернулся, готовый скрыться, прежде чем непрошеный всадник мог его увидеть. Но в следующую секунду узнал Питера.

Октавия подскакала в тот самый миг, когда снова раздался почтовый рожок. Он звучал почти вызывающе, ободряя сердца пассажиров, подъезжавших к печально известной рощице.

— Приехала на помощь, — возбужденно рассмеялась Октавия, и сквозь прорези маски блеснули ее глаза. — У меня нет оружия, но я могу собирать добычу, пока ты держишь их под прицелом.

— Прочь с дороги! — потребовал Руперт таким голосом, что Октавия не посмела ослушаться и направила Питера в рощицу.

Рожок вновь пропел, и из-за поворота, кренясь на ухабах, выкатился со своей обычной скоростью пять миль в час ярко-желтый экипаж.

Руперт, заставив себя забыть об Октавии, выстрелил поверх голов лошадей. Однако при виде зловещей фигуры на серебристом коне кучер и сам натянул поводья. Лошади остановились как вкопанные. Наступившее молчание насторожило Руперта. В таких случаях всегда кто-то плачет, умоляет, ругается. Но сегодня кучер спокойно восседал на своем месте, форейторы — на передних лошадях. Устроившиеся наверху вместе с багажом пассажиры тоже словно чего-то ожидали.

В следующую секунду Руперт понял, чего они ждут. Откуда-то сзади на землю незаметно спрыгнули вооруженные люди и теперь направили пистолеты прямо ему в голову.

Октавия не раздумывала ни мгновения. С устрашающим криком девушка направила Питера прямо на них. Огромный конь встал на дыбы, сыщики попятились. Руперт выстрелил из второго пистолета.

Это дало всего секундную передышку, но и ее оказалось достаточно. Люцифер исчез в придорожном леске. Питер не стал дожидаться команды и помчался за серебристым конем. Сзади слышались растерянные крики, пистолетный залп — видимо, курки нажали одновременно. Октавия инстинктивно пригнула голову, хотя они уже были достаточно далеко, чтобы их достала пуля.

Сердце Октавии бешено стучало в такт топоту копыт. Вдруг Люцифер исчез. Только что был впереди и пропал, растворился в темноте. Вокруг остались лишь ночь и искривленные стволы деревьев. От ужаса сердце, казалось, перестало биться — она осталась одна. Лорд Ник и Люцифер провалились под землю, чернота поглотила их.

Но Питер уверенно стремился вперед, вот он обогнул кустарники, и перед ними призрачно забелела скала. Конь нырнул в темную расщелину.

— Вот это сюрприз, — раздался из темноты спокойный голос Руперта.

— Они тебя поджидали. Знали, что ты там окажешься.

— Может быть. Но я говорю о другом сюрпризе. Его голос звучал насмешливо. Холодно и иронично, словно они сидели у себя в гостиной.

Октавия решила, что сейчас не время упражняться в язвительных спорах, и просто спросила:

— Где мы?

— В пещере.

— В пещере? Неужели в пустоши есть пещеры?

— — Пещера — слишком громкое название. Здесь просто полость внутри скалы.

— Вот как? — Глаза Октавии стали привыкать к темноте, и она различила белого коня и темную фигуру всадника. Люцифер стоял так близко, что ее нога почти касалась его бока. — Мы долго здесь будем ждать?

— Пока я не сочту, что можно выходить.

— Но ведь они не станут нас преследовать пешими.

— А ты, я вижу, считаешь себя знатоком методов сыска. Или ясновидящей. Октавия промолчала.

— А пока мы ждем, может быть, ты ответишь на несколько вопросов? — поинтересовался Руперт. — Например, на этот: что погнало тебя сюда? Какая мысль втемяшилась в голову?

— Ну, это уж слишком…

— Постой. Я вижу, ты меня не поняла. Сейчас я задаю вопросы, а ты отвечаешь. Итак, повторяю: за коим чертом тебя сюда понесло?

— Думала, что сумею помочь, — запинаясь, проговорила она. Ее колотила дрожь. В пещере было холодно и сыро.

— Ответ неудовлетворительный, — оборвал ее Руперт. — Попытайся еще.

— Но я и в самом деле так думала.

— Нет. Это называется по-другому. В темноте Октавия не видела выражения его лица, но такого холодного голоса она еще ни разу не слышала.

— Не понимаю, что ты хочешь сказать. — У нее не попадал зуб на зуб. — Я считала, что раз мы играем в одну игру, то я должна участвовать в этом, как и во всем остальном.

— Вмешательство в чужие дела — вот слово, которое ты так упорно ищешь и которое я жажду услышать. А теперь скажи мне точно, что ты здесь делаешь и как это называется? Но на этот раз говори правильно.

— Черт возьми, — пробормотала Октавия. — Ладно. Вмешиваюсь в твои дела. Удовлетворен?

— Сам не могу понять, почему я не сумел объяснить тебе все как следует, когда то же самое произошло в прошлый раз. Мне казалось, что я выразился ясно. Но оказывается, некоторые вещи в тебя надо вбивать кувалдой.

Октавия не потрудилась ответить. Руперт упорно хотел следовать только собственной логике, и любые возражения были бесполезны.

— Теперь очевидно, что на увещевания я понадеялся зря, — продолжал он все тем же как будто удивленным тоном.

Люцифер шевельнулся, и Руперт потрепал его по шее. — Ты полагаешь, старина, что мы пробыли здесь достаточно? — Он повернул коня в сторону, где едва заметно брезжил сероватый свет.

Наклонив голову и раздувая ноздри, Люцифер двинулся вперед, и вскоре лошадь и всадник оказались на свободе, а Октавия и Питер остались в пещере. К удивлению девушки, жеребец не последовал за вожаком, и она не знала, стоит ли его понукать. Настроение Руперта было таково, что лучше оставаться на месте, пока он сам не скажет, что делать дальше.

Наконец после двух бесконечных минут раздался короткий шепот:

— Пошли.

Других команд Питеру не потребовалось. Ночь в пустоши наполняли привычные звуки: прошелестел травою зверек, где-то заухала сова, в только-только зарождающихся листьях вздохнул ветер.

— Нас больше не ищут?

— Ищут. Но вряд ли им придет в голову рыскать в этой части пустоши. — Руперт пришпорил коня, и тот перешел на рысь. Питер последовал за ним без всякой команды.

— Поедем в «Королевский дуб»? — Октавия нерешительно прервала молчание.

— Ну уж нет! Я не собираюсь приводить на хвосте ищеек к друзьям!

Глупый вопрос. Октавия прикусила губу.

— Тогда в тот домик?

— Нет, мы едем к себе, но только кружным путем. Готов поспорить, ты забыла, что у нас гости.

— Господи, действительно. А ты об этом помнил, когда, не сказав ни единого слова, исчез из дома?

— Прекрасно помнил. Только я рассчитывал, что ты останешься там и будешь держать оборону, пока я не вернусь.

— Ну и ну!

— Конечно, если безрассудно вмешиваться в чужие дела, думать уже некогда.

Это уже слишком, решила Октавия.

— Послушай, ты и дома будешь так грубить?

— Вероятно.

— И что собираешься делать?

— Раздену догола, до полусмерти выпорю, а потом на неделю закрою на чердаке с краюхой черствого хлеба и кувшином стоялой воды.

Октавия улыбнулась.

— А ты не считаешь, что двое против пяти — это гораздо лучше, чем один?

Руперт ничего не ответил.

— Мы с Питером повели себя вовсе недурно. Хотя было бы куда больше пользы, если бы и у меня был пистолет. В следующий раз надо позаботиться о снаряжении.

Снова ни слова в ответ.

— Из пистолета я стрелять, конечно, не умею. Но могу и научиться… Как ты думаешь, Питер, научусь? Спасибо, что ты согласен со мной… К таким поездкам нужно лучше готовиться. К тому же ты считаешь, что план надо разрабатывать вместе? Чтобы не действовать импульсивно. Ведь импульсивные поступки нам не нравятся… Да, вполне тебя поддерживаю… А как ты думаешь, Питер, можем мы его рассмешить? Уж не улыбается ли он?

— Октавия, я понял: во всем виноват твой отец. Я и раньше подозревал, что он плохо тебя воспитывал, а теперь вижу, что совсем распустил.

— Взгляды отца на воспитание детей весьма оригинальны, — усмехнулась Октавия.

— Я бы сказал, безответственны.

— Нечего смеяться над ним.

— А кто смеется?

— Ну ладно, давай сменим тему. Как ты думаешь, тебе специально устроили ловушку? Не сопровождают же сыщики каждую почтовую карету.

— Насколько я знаю, нет.

Они проезжали по южному берегу Темзы по совершенно незнакомым Октавии улицам. Впереди замаячил огонек — должно быть. Вестминстерский мост.

— Так ты все-таки думаешь, они тебя поджидали?

— Они или кто-нибудь другой, — согласился Руперт. — Невероятно. Сыщики сэра Джона Филдинга не мастера устраивать хитрые засады.

— Это Бен тебе сказал, что карета задерживается? Они повернули на мост, и только тогда Руперт решился ответить:

— Но ведь ты же не думаешь?..

— Конечно, нет. А кто рассказал о карете Бену?

— Наверное, Моррис.

— А он?..

— Возможно.

Октавия замолчала. Если Руперт подозревал Морриса, нечего было больше обсуждать. Они ехали к Довер-стрит незнакомой дорогой — узенькими улочками, безлюдными площадями.

— У нас совсем не осталось денег?

— Совсем. Мне нечего швырнуть на карточный стол.

— Но теперь тебе нельзя выходить на большую дорогу, пока точно не выяснишь, нет ли шпиона в «Королевском дубе». — В голосе прозвучало беспокойство.

Руперт остановился, и в серых глазах появилось удивление.

— Поверь, Октавия, когда я соберусь это сделать, ты узнаешь первой.

— Ну, ты, кажется, понял, что я хотела сказать, — обрадовалась девушка.

— А вот ты — сомневаюсь, — сухо заметил Руперт, когда они уже въезжали во двор их дома на Довер-стрит.

— Наконец-то мы в безопасности! — воскликнула Октавия.

Дом был ярко освещен.

— Вечеринка идет вовсю, а хозяина и хозяйки нет, — вздохнул Руперт.

В дом они вошли через боковой вход и тут же наткнулись на Гриффина.

— Милорд… Леди Уорвик… — поклонился дворецкий. — Мистер Морган в гостиной развлекает гостей.

— Отец?! — Октавия в ужасе посмотрела на Руперта. — А что, если здесь Ригби и Лакросс?

Взяв под руку, Руперт увлек ее к лестнице, подальше от Гриффина:

— Ступай наверх, переоденься. Тебе нельзя появляться на людях в дорожном платье.

— Хорошо… Но что, если они…

— Ступай переоденься, — повторил он властно. Октавия секунду колебалась, потом побежала переодеваться. Из гостиной доносились голоса и смех. Если Дирк Ригби и Гектор Лакросс среди гостей, они поняли, кто она такая, и больше не будут доверять Руперту.

А отец? Как, в свою очередь, повел себя он, если узнал этих проходимцев? А он не мог их не узнать.

Дернув шнурок колокольчика, Октавия вызвала Нелл. Что заставило отца выступить в роли хозяина? Он никогда не интересовался жизнью дома, разве что обедал с Рупертом и дочерью, когда те оставались одни. Даже в Хартридж Фолли держал себя замкнуто, избегал всех, кроме нескольких самых близких друзей. А Октавия входила в местное общество, где предводительствовала жена эсквайра.

— Нелл, достань лиловое шелковое платье, — распорядилась она, когда служанка почти вбежала в комнату с кувшином горячей воды.

Октавия умылась. В животе заурчало. И она вспомнила, что с завтрака у нее крошки во рту не было. Однако времени нет. Нужно выйти к гостям. Что ждет ее там? Если бы она не увязалась за Рупертом, ничего бы подобного не произошло. Да, но останься она дома, может быть, Руперта уже бы бросили в Ньюгейтскую тюрьму.

Нелл застегивала крючки лилового платья, отделанного темно-зелеными бархатными лентами.

— Нет, укладывать волосы сегодня не надо, — предупредила она служанку, когда та взялась за прокладки для высокой прически. — Пусть останутся распущенными, я перевяжу их лентой.

Лишь несколько минут потребовалось, чтобы укрепить на лбу серебряную ленту и расчесать рассыпавшиеся по плечам локоны. Необычная прическа напоминала о средних веках — времени рыцарей и прекрасных дам. Но сегодня Октавию почти не занимала собственная внешность.

— Спасибо, Нелл, довольно. — Она взяла веер и поспешила из комнаты.

Шум веселья по-прежнему доносился из гостиной, но теперь в нем можно было различить беззаботный голос Руперта. Сменить одежду он скорее всего не потрудился. Но дорожный костюм на мужчине не вызовет сильного удивления.

Октавия с замирающим сердцем вошла в гостиную. Дирка Ригби и Гектора Лакросса не было. Она было почувствовала облегчение. Но уже в следующее мгновение ей пришла в голову еще одна ужасная мысль. А что, если они уже ушли?

Оливер Морган, казалось, был увлечен разговором с графом Уиндхэмским. Отец был одет в бордовый бархатный костюм, у ворота и на обшлагах рукавов — тончайшее брабантское кружево. Костюм очень шел к благородным чертам его лица и седым волосам.

— А вот и моя дочь! Знаешь, милая; граф Уиндхэмский так же неплохо разбирается в теориях Пифагора, как и твой муж.

Октавия подошла к ним, надеясь, что ее улыбка не покажется неестественной.

— Папа, ты развлекаешь гостей? На тебя это не похоже.

— Когда настоящих хозяев нет, приходится исполнять их обязанности. — Губы Оливера Моргана сложились в ироничную улыбку. — Вот я и решил занять твое место, дочка. О вашем приключении твой муж нам уже рассказал.

— Да? — Октавия бросила на Руперта удивленный взгляд.

— О грабителях, мадам, — отрывисто пояснил он. — О том, как нас остановили в Хэмпстедской пустоши, куда мы поехали на прогулку.

— Ах да, Хэмпстедская пустошь… — едва слышно повторила она. — Я ужасно испугалась. Хорошо еще, что у Руперта оказались пистолеты и он их сумел выхватить. Их было пятеро, не меньше.

— Дорогая, ты преувеличиваешь, — вновь вступил в разговор Руперт. — Уверен, не больше трех.

— Вас можно поздравить со счастливым избавлением, мадам, — раздался голос от карточных столов. — Разбойники и грабители стали просто наказанием Божьим для этих мест.

— Пока их всех не перевешают в Тайберне, — добавил другой, — по дорогам просто не проедешь.

— Леди Уорвик следует похвалить за мужество, — тихо заметил граф Уиндхэмский. — Большинство дам после такого приключения неделю бы провели в постели, а она с нами и как всегда ослепительна.

— Ну, я, сэр, устроена покрепче. Но должна признаться, что ужасно проголодалась. Из-за этих ужасов пропустила обед.

Она позвонила дворецкому:

— Прикажи накрывать. Мы не будем дожидаться одиннадцати часов.

— А я, если позволите, вас оставлю, — обрадовался Оливер Морган и, поклонившись гостям, направился к двери. — Мне надо еще много прочитать.

Октавия проводила его до дверей:

— Спасибо, папа, что принял на себя удар.

— Не за что, дочка. По правде сказать, мне все это даже понравилось. Как ни странно. — И, усмехнувшись, добавил:

— Но вам с Уорвиком надо быть осторожнее.

Октавия пристально посмотрела на отца. Имел ли он в виду историю с грабителями? Или все же Ригби и Лакросс были здесь?

— Папа, а другие гости до нас приезжали?

— Вроде бы нет. — Оливер покачал головой. — Разве что увидели, что хозяйки нет дома, и ушли еще до того, как я спустился вниз.

Октавии не приходило в голову, что отец может ей лгать, и она успокоилась:

— Спокойной ночи, папа.

Она поцеловала его, и старый ученый вышел. Октавия быстро перевела взгляд на мужа. Может быть, он выяснил, приходили ли Ригби и Лакросс. Руперт едва заметно покачал головой и тут же углубился в игру.

Октавия направилась к графу Уиндхэму. Проходя мимо Лоутона, она задержалась. Виконт так увлеченно спорил, какой язычок появится у пламени раньше — оранжевый или голубой, — и так пристально смотрел на огонь, что не заметил хозяйку. Когда Октавия двинулась дальше, в ее кулаке был зажат лорнет виконта.

— Граф Уиндхэм, а вы не хотели бы поспорить, как поведет себя пламя? — Она оперлась о мраморную крышку столика. Потом еще ближе подошла к Филиппу. Лорнет остался лежать на мраморе.

— Лоутон готов держать пари на что угодно. Вот хотя бы с какой скоростью сбежит с оконного стекла дождевая капля, — покачал головой Филипп.

— Он такой не один, — возразила Октавия. — О мужчине, если он не кидается в спор по всякому пустяку, часто говорят, что он нерешителен. — Октавия заговорщицки улыбнулась. — Так славно, что по крайней мере хоть вы не следуете любой принятой в обществе глупости.

Рука Октавии коснулась его руки, а лицо оказалось так близко, что граф мог вдыхать аромат ее волос и тела.

— Так вести себя может лишь очень мудрый и храбрый человек.

Поистине она ни на кого не похожа, думал граф. Даже с таким изящным кокетством мне никогда не приходилось сталкиваться. Естественна в непосредственности, обещаниями не торопит желание. К своему удивлению, Филипп обнаружил, что готов играть по ее правилам. Если бы любая другая женщина оттягивала решительную развязку так, как Октавия Уорвик, он взял бы ее силой или отказался от нее. Но она обворожила его, окутала пленительными нитями улыбок и поцелуев, тая при этом страсть глубоко внутри.

Филипп посмотрел в другой конец гостиной на мужа Октавии — выражение его лица показалось ему непроницаемым. От этого человека веяло холодом, а странная улыбка, с которой он часто обращался к Филиппу, вызывала отвращение, смешанное со страхом: казалось, в ней был яд. Граф Уиндхэм приезжал в этот дом только ради Октавии. Мысль о грядущем наслаждении примиряла его с необходимостью быть в обществе человека, которого он ненавидел и даже боялся.

Октавия улыбалась, а рука се слегка поглаживала полу сюртука. Филипп почувствовал волнение. Он посмотрел на нее сверху вниз: на красивом лице лучились золотистые, как у тигра, глаза.

— Прошу на ужин. — Октавия заметила, что в дверях выжидательно застыл Гриффин. — Я проголодалась, милорд. Не соблаговолите ли меня проводить?

— С радостью, мадам. — Филипп с поклоном предложил ей руку.

Они тронулись к дверям, а на полу остался лежать расшитый шелковый носовой платок графа. Когда они проходили мимо столика, о мраморную крышку негромко звякнул золотой соверен.