Глава 14

Сара сидела у очага со своей прялкой, и пальцы ее безостановочно сновали туда-сюда, пока Эдгар непривычной для него скороговоркой передавал данное ему поручение. Выражение лица Сары было спокойным, пальцы ни на секунду не прервали своего движения, но за этим спокойствием скрывалась настоящая душевная буря.

Дженни сидела за столом, где она чистила морковь для обеда, но теперь ее руки праздно лежали на столешнице.

— Как она себя чувствует, Эдгар?

— Ну, мисс Дженни, Дорис считает, что леди Ариэль уже заполучила воспаление легких, — сминая в руках шапку, ответил Эдгар. — Еще она сказала, что его светлость граф Хоуксмур остался с ней.

«Человек, который пришел сюда с намерением воцарить мир», — подумала Сара. Ариэль в свое время лишь невесело рассмеялась, рассказывая ей об абсурдном плане Хоуксмура положить конец кровной вражде между их семьями. Рассмеялась, совершенно убежденная в том, что лишь алчность подвигла этого человека на такой шаг. Но потом Сара почувствовала, что отношение Ариэль к этому человеку меняется, что теперь она верит — граф Хоуксмур искренне, пусть и совершенно наивно, уверен в том, что этот брак сможет залечить раны былого.

Сара могла бы сказать ей, что Хоуксмуры, при всех владеющих ими страстях и амбициях, всегда склонялись скорее к любви, чем к ненависти. И сын Джеффри не мог быть исключением.

— Сколько времени прошло с тех пор, как Ариэль упала в воду? — спросила Дженни.

Эдгар нахмурился.

— Пожалуй, уже часа два.

Дженни коротко кивнула.

— Это хорошо. Воспаление не успело еще полностью развиться.

И она принялась двигаться по маленькой комнатке так проворно, как будто она была зрячей, собирая все необходимое.

— Эфедра, мама?

Сара кивнула, и хотя Дженни не могла видеть этот кивок, она его явно почувствовала. Приговаривая себе под нос, слепая девушка складывала в корзинку нужные снадобья.

— Кора вяза, корень подорожника, листья плюща, перечная мята, сушеная ромашка…

Сара, напряженно вслушиваясь в ее голос, после каждого слова кивала головой, подтверждая правильность выбора дочери. Потом она встала из-за прялки, прошла в дальний конец комнаты и открыла стоявший там в углу шкафчик. Достав из него флакон темного стекла, она положила его к остальным травам.

Дженни коснулась его указательным пальцем и сказала:

— Ариэль не станет принимать опий, мама.

Вместо ответа Сара только положила ладонь на руку дочери, и Дженни, неуверенно пожав плечами, оставила флакон в корзине.

— Я готова, Эдгар, — сказала она, взглянув на конюха, стоявшего в ожидании у двери.

— Граф просил прийти еще и миссис Сару, — произнес тот, бросив взгляд на стоявшую у стола пожилую женщину.

Только теперь Сара окончательно поняла то, что скрывала от себя самой в самых тайных уголках сердца с того дня, как Ариэль в первый раз рассказала, что выходит замуж за графа Хоуксмура. Сара хотела посмотреть на сына Джеффри. На того самого сына Джеффри, которого она никогда не видела. Если бы он не появился в замке Равенспир, она так и продолжала бы жить в неведении, давным-давно поклявшись не спрашивать о нем. Но теперь, когда ей представилась такая возможность, она больше не могла противиться искушению взглянуть на него.

— Но ведь мама не любит Равенспиров, — сказала Дженни в наступившем молчании. — Ариэль не может требовать от нее такой жертвы.

— Его светлость очень просил, — настаивал Эдгар, комкая в руках шапку. — Он велел мне привезти вас обеих — он считает, что леди Ариэль очень больна, а миссис Сара лечила ее от такой болезни в прошлый раз, когда хозяйка была совсем ребенком.

Дженни обратила свои невидящие глаза к матери, которая все так же неподвижно стояла у стола. Ненависть и отвращение Сары к замку Равенспир Дженни знала с детства. Этому не было объяснений, и, когда Дженни как-то раз попыталась расспросить мать, та пришла в такое раздражение, что дочь никогда больше не заговаривала на эту тему. Дженни, как и Ариэль, просто смирилась с этим и не пыталась обсуждать тайну Сары.

Закрыв глаза, Сара почувствовала, как леденящий душу страх заполняет все ее существо. Раскаленные круги боли плыли в темноте за ее закрытыми веками. Уже очень давно она не позволяла себе думать о постигшей ее утрате, но давняя физическая боль все еще жила в ее нервах, тело помнило ужас насилия, осквернившего его.

Сара постепенно приучила себя не вспоминать все случившееся тогда, но теперь эти воспоминания снова нахлынули на нее, заполнили каждую клеточку ее существа, так что у нее перехватило дыхание, и она даже испугалась, что сейчас задохнется. Но это было необходимо пережить снова, чтобы войти в замок Равенспир.

Негромко вскрикнув, Дженни рванулась к матери, обняла ее за плечи и почувствовала, что та дрожит всем телом.

— Не надо тебе ходить туда, — сказала она. — Не надо, Ариэль тебя не просила, так почему ты должна исполнять просьбу Хоуксмура?

Сара справилась с дрожью, и багровый туман перед глазами рассеялся. Дженни никогда не узнает, что ее мать выполнит просьбу Хоуксмура из чувства былой любви и благодарности. А если даже этого недостаточно, то в ней нуждается Ариэль. Ариэль, о которой Сара всегда думала как о второй дочери. Ариэль, в жилах которой текла кровь Равенспиров, как текла она и в жилах Дженни, хотя та была неповинна в этом.

Напряженное, замкнутое лицо Сары приняло свое обычное выражение. Она поднесла руку к горлу, потом ко рту, сделала несколько шагов к крючку на двери, на котором висела ее накидка, и набросила ее себе на плечи.

Дженни удивилась, но ничего не сказала, а лишь оделась сама, подхватила корзинку и вышла из домика вслед за Сарой и Эдгаром, плотно закрыв за собой дверь.

По дороге никто из них не произнес ни единого слова — обычно неразговорчивого Эдгара молчание вполне устраивало, настороженной Дженни не хотелось болтать, а Сара замкнулась в своем собственном мире, собираясь с силами и готовясь войти под сводчатую арку ворот в замок Равенспир.

Саймон шагал взад-вперед по комнате Ариэль; звук шагов гулко разносился в тишине. Собаки, теперь столь же беспокойные, как и он, стояли у кровати, положив свои тяжелые головы на покрывала, и либо смотрели на бледное лицо Ариэль, утонувшее в подушках, либо следили глазами за Саймоном.

Ариэль чувствовала, что ей все труднее становится дышать. Воздух с трудом выходил из ее груди, со свистом вырываясь сквозь губы. Но, оценивая свое состояние с хладнокровием врача, она понимала, что дело пока не зашло чересчур далеко. Если Дженни быстро появится с эфедрой и снижающими температуру снадобьями, то можно остановить развитие воспалительного процесса в самом зародыше. Она не может позволить себе валяться в постели. Она должна защитить своих лошадей от коварных планов Рэнальфа, быть наготове, когда придет время рожать жеребой кобыле, должна продолжить переговоры с мистером Кэрстайром.

Снова и снова прокручивая в голове перечень неотложных дел, Ариэль почувствовала, что жар в ее теле нарастает в зависимости от силы ее беспокойства, и решила расслабиться. Она погладила по голове собак, надеясь, что их присутствие успокоит ее, но неумолкающий звук шагов Саймона сводил на нет все то, что могли сделать собаки.

Ариэль села повыше в подушках.

— Тебе вовсе не надо быть здесь, Саймон. Ступай в большую залу к гостям.

— Не говори ерунды, — коротко ответил ее муж, подходя к кровати.

Он внимательно осмотрел лицо жены, его глаза цвета морской волны излучали заботу.

— Да, было бы разумно держаться подальше от пути этого сокола.

Ариэль моргнула заплывшими от жара веками.

— То же самое я могла бы сказать о вас, сэр.

— Я не заметил, как он подлетел, — возразил он.

— По-твоему, я должна была стоять и смотреть, как он изуродует тебе лицо?

Саймон устало покачал головой.

— Возможно, я бы и сам как-нибудь выкрутился.

Ариэль открыла уже рот, чтобы возразить, но слова ее потонули в новом приступе кашля. Саймон, издав невнятное восклицание, нагнулся над женой и принялся растирать ей спину в тщетной попытке остановить этот сухой лающий кашель. В конце концов приступ прошел, и Ариэль снова откинулась на подушки. Саймон носовым платком вытирал у нее пот со лба.

Ариэль закрыла глаза, не в силах выносить его пристального взгляда. Она припомнила, что только минуту назад сказала про его изуродованное лицо, и эти слова показались ей ужасными. Не имело значения, что она была вне себя от ярости и страха за раненую лошадь; слова эти были непростительны, даже язвительны. Но она чувствовала себя слишком слабой, чтобы начинать объяснения. Усталость сидела где-то глубоко в ее теле, похоже, она пришла на смену ознобу.

Грелки, которыми она была обложена, сделали свое дело, хотя порой Ариэль чувствовала, что озноб только притаился где-то поблизости и лишь ждет своего часа, чтобы снова наброситься на нее. Она хотела отдохнуть и забыться, но усталость была так велика, что не давала ей заснуть, а лишь терзала ноющей болью руки и ноги.

Саймон отвернулся от жены и, подойдя к окну, посмотрел вниз, на внутренний двор замка. Он ждал, когда же появятся две женщины в сопровождении Эдгара, но двор, окутанный вечерними сумерками, был пуст. Невнятный шум пиршества, доносившийся из большого зала, вдруг резко усилился — это распахнулась тяжелая, окованная железными полосами дверь, и выбежавший из нее человек сложился пополам, извергая из себя съеденное. Празднество со всеми его неизбежными последствиями продолжалось даже в отсутствие новобрачных.

Саймон лишь наморщил нос при виде этого зрелища и стал смотреть поверх стен замка на расстилающуюся перед ним равнину. Но сумерки сгустились настолько, что рассмотреть ничего не удалось; не видна была даже восьмиугольная громада монастыря в Эли.

Пока он вглядывался в темноту, раздался легкий стук в дверь. Саймон повернулся, крикнув: «Войдите!» — и в комнату вошли две женщины в сопровождении Дорис.

— Это миссис Сара, милорд, и мисс Дженни, — представила их Дорис, приседая в реверансе.

— Благодарю вас, мадам, за то, что вы так быстро пришли, — церемонно произнес Саймон, направляясь к женщинам через комнату и протягивая руку старшей из них.

Немая безумная Сара, как ее называла Дорис. Однако Саймон не заметил никакого безумия в лице этой женщины, голубые глаза которой упорно изучали его. Она была худощава, с белыми как снег волосами, и в глубине ее спокойных было глаз что-то, от чего Саймон почувствовал себя как-то неуверенно.

К его удивлению, Сара обхватила его большую ладонь обеими руками; кожа женщины была сухой и теплой. Саймона пронзило странное чувство: словно нечто перешло в него через руки этой женщины. Только усилием воли он подавил инстинктивное желание выдернуть свою ладонь из ее пальцев.

Но через мгновение Сара сама отпустила его ладонь и повернулась к кровати, возле которой ее дочь уже склонилась над Ариэль.

— Сара, тебе вовсе не надо было приходить сюда, — произнесла та, садясь повыше в постели. — Все, что мне надо, — немного эфедры да еще корней подорожника и коры вяза, чтобы уменьшить кашель. Дженни вполне справилась бы с этим одна.

— Мама обязательно хотела сама взглянуть на тебя, — сказала Дженни, доставая из корзины принесенные снадобья.

Сара только улыбнулась и распахнула полы халата Ариэль. Внезапно ее пальцы, расстегивавшие пуговицы, застыли — старая женщина увидела браслет на запястье больной. Осторожно взяв руку Ариэль, Сара подняла ее повыше, чтобы как следует рассмотреть браслет. Подвески заиграли, когда она повернула руку Ариэль, чтобы увидеть головку змеи с жемчужным яблоком во рту.

Сара медленно обернулась: за ее спиной стоял граф Хоуксмур. Около минуты она смотрела ему в лицо своим странным взглядом, по-прежнему держа в руках запястье Ариэль. В этом взгляде был какой-то вопрос, которого он не мог понять, не говоря уже о том, чтобы ответить на него.

— Что с тобой, мама? — спросила Дженни, касаясь руки матери.

Девушка почувствовала что-то необычное в ее поведении.

— Вы правы, Ариэль следует снять этот браслет. Совсем не обязательно носить его даже в постели.

Голос Саймона прозвучал отрывисто, выдавая его беспокойство. Он не понимал, что так взволновало эту женщину, но почувствовал, что не может выносить пристального взгляда ее голубых глаз. Этот взгляд словно проникал в глубину его души. Видимо, что-то в этом браслете взволновало Сару, и Саймон поступил так, как поступал всегда, видя угрозу: постарался устранить ее. Он взял в свою руку запястье Ариэль, и Сара разжала пальцы, проводив взглядом браслет, чтобы запомнить его.

Саймон расстегнул браслет. На долю секунды он задержал пальцы на изумрудном лебеде, потом на серебряной розе, на великолепной жемчужине во рту у змеи. Когда он коснулся змеиной головки, темной впадинки между глаз, волосы у него на затылке вдруг зашевелились. Где же он видел эту вещь раньше? Почему она так знакома ему? Саймон не мог прогнать из головы эти мысли.

Снова почувствовав на себе взгляд Сары, он сразу, едва ли не с вызовом, взглянул ей в глаза, покраснев при этом, словно она застала его за чем-нибудь неприличным. Но женщина тут же повернулась к своей пациентке, и он молча опустил браслет к себе в карман.

Ставшие снова проворными пальцы Сары быстро справились с пуговицами на рубашке Ариэль. Дженни убрала с ее груди пропитанную камфарой ткань, а Сара открыла крышку алебастрового сосуда и начала растирать грудь Ариэль какой-то жидкостью, которая наполнила комнату таким сильным запахом, что у Саймона сразу заслезились глаза.

Поняв, что, стоя у кровати, он только мешает женщинам, Саймон опустился в кресло у камина. Собаки тут же подошли к нему и легли у его ног, положив головы на лапы. Поглядывая на хлопочущих у кровати женщин, Саймон поражался уверенности их движений. Раз Сара быстро посмотрела на него через плечо, и он снова поежился от странного чувства, которое вызывал в нем этот все понимающий взгляд. Казалось, она знала его гораздо лучше, чем он сам. «Может быть, она просто колдунья? — пришло ему в голову. — Или ясновидящая?..»

В комнату вошла Дорис, неся кувшин с кипятком, над которым вился пар, и неглубокую сковороду с длинной ручкой. Она поставила кувшин с кипятком на столик рядом с кроватью, а сковороду — на треножник в камине.

Саймон отодвинул ноги в сторону, чтобы не мешать ей, и девушка покраснела, прогнав, от огня собак с куда большей энергией, чем требовалось.

Сделав все необходимое, Дорис выпрямилась и расправила свой передник.

— Больше вам ничего не надо, миссис Сара?

— Сейчас пока ничего, — ответила Дженни, доставая из корзины пучок сухих корневищ подорожника. — Прошу извинить меня, милорд…

И, нагнувшись над коленями Саймона, она бросила пучок на сковородку.

Саймон взял трость и встал. Хромая, он прошел к окну, чтобы никому не мешать, и опустился в мягкое кресло. Ковыляя на новое место, он не заметил искоса брошенный на него взгляд Сары; когда Саймон устроился в кресле, она уже была поглощена приготовлением снадобья от кашля, колдуя над сухими травами с горячей водой в медном сосуде.

Сухие корневища на сковороде стали дымить, и комната наполнилась клубами дыма с запахом фимиама, от которого у Саймона в легких сразу разлилась прохлада.

— Это облегчит дыхание Ариэль, — объяснила Дженни, расслышав негромкий возглас удивления, вырвавшийся у Саймона. — Может быть, вам, сэр, лучше спуститься вниз?..

Саймон молча покачал головой, тут же сообразив, что женщина не увидит это движение. Зато Сара смотрела на него в упор, вопросительно подняв тонкие брови, и во взгляде ее ясно читался вопрос.

— Я не сиделка, — сказал он, — но если вы скажете мне, что надо делать, я уверен, что справлюсь.

Сара кивнула головой и снова повернулась к Ариэль, по-прежнему сидевшей высоко в подушках. Багровый румянец все еще пылал у нее на щеках, веки набрякли и заплыли, но, как показалось Саймону, дышала она уже куда свободнее.

Ариэль выпила отвара из коры вяза и корней подорожника, который приготовила в кувшине Сара, и снова откинулась на подушки, закрыв глаза.

— Вам нет больше необходимости оставаться здесь, Сара. Вам вообще не следовало здесь появляться.

— Вы же отлично знаете, что никто и ничто не помешает маме сделать то, что она задумала, — с легким смешком сказала Дженни.

Она снова подошла к кровати и положила ладонь на лоб Ариэль.

— Теперь вам следует заснуть, дорогая. Я думаю, что опасность миновала.

Ариэль слабо улыбнулась:

— Будем надеяться на это. Последний раз купаюсь в реке посреди зимы.

— На редкость разумные слова, — заметил Саймон, поднимаясь со своего кресла и присоединяясь к женщинам у кровати.

Ариэль казалась ему все еще очень больной, но голос ее уже не был таким хриплым, да и приступы кашля больше не терзали ее.

— Сара, вам нет смысла больше оставаться здесь, — повторила Ариэль молящим и вместе с тем настойчивым тоном. — Теперь я позабочусь о себе сама, а вы, я уверена, хотите вернуться домой.

— Если вы объясните мне, что надо делать, я смогу ухаживать за Ариэль.

Саймон надеялся, что его голос не выдаст владевшие им сомнения. Ариэль совершенно явно считала, что ее друзьям не следует оставаться в замке дольше, чем это необходимо. Ему же казалось не менее важным, чтобы ничто не тревожило Ариэль.

— К тому же, я уверен, Дорис всегда сможет помочь.

Сара снова пронзила его своим немигающим взглядом, затем коснулась руки дочери, увлекая ту подальше от кровати и взглядом прося Саймона последовать за ними.

— Ариэль необходимо поспать, — вполголоса сказала Дженни, беря из руки матери флакон дымчатого стекла. — Но, я думаю, она не захочет принимать настойку опия. Ее нельзя назвать легким пациентом, — добавила девушка с улыбкой.

— А это совершенно необходимо? — спросил Саймон, обращаясь к Саре. Та ответила утвердительным кивком.

— Тогда Ариэль его примет, — просто произнес он, глядя на небольшой флакон, перекочевавший теперь к нему в руку.

Глаза женщины, много повидавшей на своем веку, с минуту изучали его лицо все с тем же напряженным и вопросительным выражением. Потом она медленно подняла руку и коснулась его шрама, проведя кончиками пальцев по всей дайне его рваных краев.

Саймон стоял совершенно неподвижно; он не мог бы шевельнуться, даже если бы хотел этого. Было что-то очень деликатное в прикосновений этих пальцев; оно скорее напоминало ласку. Глубоко посаженные голубые глаза смотрели, казалось, прямо ему в душу. И в то же время в ее прикосновении не было ничего зловещего — одна бесконечная нежность. Теперь Саймон почувствовал, что ее проницательный взгляд даже как-то успокаивает.

Дженни тоже стояла совершенно неподвижно, с удивленным выражением на лице. Девушка не могла видеть, что делает ее мать, но чувствовала напряжение, царившее между ними, чувствовала объявшее мать волнение. Внезапно Ариэль снова закашлялась, и при этих сухих лающих звуках Сара отдернула руку от лица Саймона. Сделав несколько шагов прочь от него, она схватила свою накидку, набросила ее на плечи и вернулась к кровати.

Дженни положила новую порцию листьев на сковороду, стоявшую на треноге.

— Если вы будете их постоянно менять, лорд Хоуксмур, вашей жене будет легче дышать. Еще надо растирать ей грудь этой мазью каждые три часа. И давать ей питье для откашливания каждый раз, когда нужно. А эти пастилки она должна сосать, чтобы смягчить горло и уменьшить кашель. Если вам удастся убедить ее выпить настойку, она должна будет проспать шесть часов или чуть дольше.

— Будьте спокойны, она ее выпьет, — заверил Саймон. Лицо его и особенно шрам, казалось, еще помнили прикосновение пальцев Сары.

Дженни мельком улыбнулась ему и вернулась к кровати, захватив по пути свою накидку, Саймон отметил про себя, что девушка без всякого труда ориентируется в комнате. Возможно, она уже бывала здесь раньше и запомнила очертания комнаты и расположение мебели.

— Мы уходим, Ариэль, — сказала Дженни, наклоняясь и целуя подругу. — Выздоравливай, принимай лекарства, а я попрошу Эдгара заехать за мной утром, чтобы проведать тебя.

Улыбка на лице Ариэль была еще слабой, но все же это была именно улыбка.

— Я чувствую себя уже лучше. Спасибо вам, что пришли, хотя я и предпочла бы, чтобы Сара не приходила.

— На этом настоял ваш муж, — шепнула ей на ухо Дженни. — Так нам сказал Эдгар.

Ариэль покраснела.

— Он не имел права так поступать.

Дженни пожала плечами.

— Возможно. Но вы ведь знаете, никто на свете не может заставить маму сделать то, чего она не хочет делать.

«Это и в самом деле правда», — подумала Ариэль. Она взглянула на изможденное лицо своей спасительницы и, как всегда, под следами страданий увидела в нем решительность и твердость.

— Благодарю вас, Сара, — пробормотала она, отвечая на ее поцелуй.

Когда обе женщины покинули комнату, Саймон подошел к кровати, держа в руках флакон с настойкой опия и рюмку.

— Если это то, что я думаю, то можешь не беспокоиться, — с брезгливой гримасой произнесла Ариэль, подтягивая одеяло до подбородка и враждебно глядя на флакон. — Я никогда не приму опий.

— Все когда-то случается в первый раз, — возразил Саймон, присаживаясь на кровать и вертя в пальцах флакон и рюмку. — Сара сказала, что тебе надо поспать, так поспи же, дорогая.

— Я хочу спать и засну, когда придет время, — заявила Ариэль. — Мое тело само запросит отдыха.

— Думаю, тебе не следует больше разговаривать, — произнес Саймон все тем же небрежным тоном. — С каждым словом твой голос становится все слабее и слабее.

Он осторожно открыл флакон и накапал немного настойки в рюмку.

— Нет! Я не стану это пить, — продолжала спорить Ариэль, стараясь не обращать внимания на справедливость его последних слов.

— Но почему?

— Потому что я после этого сразу засну!

— В этом и весь смысл, — суховато заметил он.

— Да, но ведь это ужасно — тяжелый сон, во время которого я совершенно беспомощна. Это не тот сон, который вызывает белладонна, та, что я приготовила для тебя. Опий куда более сильное средство, и сон после него длится несколько часов, а я не могу позволить себе столько спать. Мне нужно…

Остаток слов потонул в таком страшном приступе кашля, что показалось: все заботы Дженни и Сары пропали даром.

Саймон поставил рюмку на столик рядом с кроватью, приподнял Ариэль с подушек, прижал к себе и принялся растирать ей спину, пока кашель не перестал сотрясать ее тело.

— Выпей.

Он налил отвар коры вяза в чашку жены, и та с готовностью выпила его.

— Если бы Сара сочла, что белладонны для тебя достаточно, она бы дала тебе выпить именно ее, — не отставал он. — Но она настаивает на опии, значит, тебе это просто необходимо.

И он протянул жене рюмку.

Ариэль раздраженным жестом оттолкнула его руку.

— Я не хочу! — упрямо сказала она. — И не буду это пить.

— Никогда бы не поверил, что за внешностью взрослой женщины скрывается такой ребенок, — спокойно заметил Саймон. — Да к тому же еще и такой капризный.

Взяв жену за подбородок, он повернул ее к себе лицом.

— Если этот капризный ребенок не хочет, чтобы с ним обращались как с капризулей, он примет то, что принесет ему пользу, без дальнейших споров.

— Я не понимаю…

— Пусть не понимаешь, но когда ты все-таки примешь лекарство, тебе все сразу станет понятно.

Саймон взял Ариэль за подбородок и приподнял ее голову.

— Это будет не очень красиво, любовь моя. Но все равно так или иначе тебе придется выпить снотворное.

Ариэль взглянула прямо в его глаза цвета морской волны и прочитала там твердую решимость добиться ее послушания.

— Тогда обещай, что ты не покинешь меня, — заявила она. — Пока я буду спать, ты останешься здесь.

Требовательный и вместе с тем молящий тон ее голоса тронул Саймона. Неудивительно, что она спит так чутко: наверное, боится того, что может произойти вокруг нее.

— Я не сделаю ни шагу из этой комнаты, — пообещал он. — Разве только для того, чтобы взять что-нибудь из моей комнаты напротив. А теперь выпей.

Ариэль пожала плечами, но не стала больше спорить. Уж если она прикрывает мужу тыл, то должна позволить и ему сделать то же самое в отношении ее. Открыв рот, Ариэль с гримасой отвращения осушила рюмку.

— Ну вот и молодец, — мягко сказал он, наклоняясь и целуя жену. — Ложись и поспи. Я посижу здесь.

— Собакам надо будет выйти, — пробормотала она, опускаясь на подушки. — А потом их возьмет Эдгар. Не надо позволять им бегать без присмотра.

— Они не будут бегать, — заверил он, подтыкая одеяло. — Тебе тепло или заменить грелки?

Ариэль покачала головой.

— Не надо, я согрелась, — ответила она, закрывая глаза.

Саймон постоял с минуту, с улыбкой глядя на жену, потом вернулся на свое место у камина и вдохнул крепкий запах трав, тлевших в импровизированной курильнице. Собаки, тяжело вздыхая, устроились у его ног, а он откинулся на спинку кресла-качалки и закрыл глаза, прислушиваясь к ровному дыханию Ариэль. Потом неожиданно поднял руку и коснулся шрама, повторив движение руки Сары. Такой поступок был чрезвычайно экстравагантным для женщины, но все же почему-то совершенно естественным. Похоже, у нее было какое-то право касаться его с такой интимностью, на которую не отваживалась даже Елена.

Нет, не сын Джеффри. Сын Оуэна. Да, в его лице были все столь знакомые ей черты Хоуксмуров, но были и кое-какие еще. Ироническая усмешка Оуэна, его длинные мочки ушей, крупные фаланги пальцев. Даже если бы не эти черточки, она все равно узнала бы его. Она узнала его в ту самую минуту, как только увидела.