Как только Гарри вошел, человек, наблюдавший за фехтовавшими парами, двинулся ему навстречу.
– Лорд Бонем, давненько я вас не видел. – Со сдержанным достоинством, но и с видимым почтением он поклонился виконту. – Желаете попрактиковаться?
– С вашего позволения. – Гарри сбросил сюртук.
– Шпаги или сабли? – Мэтр Альбер устремился к дальней стенке, возле которой находилось аккуратно сложенное парами оружие. – Пожалуй, шпаги, – ответил он сам на свой вопрос, поворачиваясь к Гарри.
– Как вам будет угодно, маэстро.
Присев на длинную низкую скамью, тянувшуюся вдоль стены, Гарри разулся. С небрежностью, которая привела бы его камердинера в ужас, он снял галстук и закатал сборчатые рукава.
– Только помилосердствуйте, сделайте одолжение, – попросил Гарри, с широкой улыбкой принимая у фехтмейстера Шпагу. – Две недели прошло, никак не меньше.
Мэтр Альбер покачал головой.
– Вас две недели не способны заставить сдать позиции.
Они заняли исходную позицию и, поприветствовав друг друга шпагами, начали поединок. Гарри приступил к делу с самозабвением, как и всегда, когда брался за что-то. Он видел перед собой лишь поблескивающие клинки, чувствовал лишь дрожь в запястье, которой отдавалось соприкосновение шпаг. Он наносил уколы, делал обманные выпады, занятый увлекательной гимнастикой ума в попытке перехитрить фехтмейстера, а тело восстанавливало форму, мышцы растягивались, из плеч и шеи уходило напряжение после долгих часов сидения согнувшись над столом.
Наконец в шестой позиции Гарри нашел брешь в обороне противника и безопасным наконечником шпаги нанес ему укол в грудь. Мэтр Альбер упал навзничь и, выбросив вверх руку, признал поражение:
– Туше! Ну что, говорил же я вам, милорд, две недели без тренировок не заставят вас сдать позиции.
– Браво, Гарри! – Сэр Николас Питершем, только что завершивший бой, опустил саблю и поклонился своему сопернику. Тот поклонился ему в ответ. – А мне вот еще ни разу не удалось нанести Альберу туше. А тебе, Форстер?
Лорд Форстер, высокий, тонкий и гибкий джентльмен с выражением глаз, никак не вязавшимся с таившимся в нем диким духом соперничества и не самыми блестящими манерами, вздохнул и вытер лоб платком.
– Увы, нет, Ник. Но ведь нам всем далеко до Гарри.
Гарри рассмеялся.
– Ты, Дэвид, уколол меня по крайней мере дважды. Так давай же обойдемся без ложной скромности.
Лорд Форстер пожал худыми плечами.
– Это просто удача, мой милый, просто удача.
– Так давай испытаем ее еще раз, – предложил Гарри, которого тоже вдруг охватил азарт. Он поднял шпагу, приветствуя его. – Если ты не устал после поединка с Ником.
Последнее замечание избавило его от необходимости дальнейших уговоров. Дэвид сменил саблю на шпагу, которую ему вручил мэтр Альбер, и в ответ тоже поприветствовал Гарри Они заняли исходные позиции, а мэтр Альбер, хитро улыбаясь, отступил в сторону. Встав рядом с Ником, он приготовился наблюдать за парой фехтовальщиков, ни в чем не уступающих друг другу. Но Гарри была свойственна острота ума, и они оба это знали. Не превосходя соперника по физическим данным, он обладал аналитическим мышлением шахматиста, которое позволяло ему на несколько шагов вперед просчитывать действия противника и в соответствии с этим выстраивать свою стратегию.
Клинки сходились и расходились, атакуя друг друга в размеренном танце, темп ускорялся, и соперники обильно покрывались потом. Но вот Дэвид слегка сбился с ритма, оставив левую сторону незащищенной, и Гарри, воспользовавшись этим, перевел клинок под шпагу противника и коснулся острием его груди.
Со смехом Гарри отступил, готовый занять четвертую позицию. Но Дэвид опустил шпагу, признавая свое поражение.
– Довольно, – сказал он, вытирая лоб рукавом. – На сей раз сдаюсь, но так и знай: возьму реванш и тогда посмотрим, кто кого.
Гарри со смехом протянул ему руку.
– Не сомневаюсь, Дэвид, ничуть не сомневаюсь, – проговорил он, тоже утирая лоб.
Обняв Гарри, приятель со смехом потрепал его по плечу.
– Обманное движение в сиксте было мастерским трюком.
– Альбер научил меня ему в прошлый раз, – сказал Гарри, наклоном головы выражая фехтмейстеру почтение. – Умираю от жажды. Может, зайдем в какой-нибудь кабачок и выпьем по пинте эля? Как вы на это смотрите, Ник? Дэвид?
Распрощавшись с маэстро Альбером, они вышли втроем в сгущавшиеся сумерки. Уже зажглись газовые фонари, распространявшие во мраке какое-то потустороннее желтое свечение. Было прохладно, и разгоряченные тела приятелей скоро остыли. Влекомые огнями питейных заведений, мужчины направились в кабачок «Рыжая лисица».
Глава 16
Гарри обошел все клубы, но никто из привратников или лакеев этих заведений последние несколько дней не видел мистера Дагенема, хотя все его хорошо помнили, и по одной и той же причине – из-за его долговых расписок. По всему выходило, молодой человек порядком всем задолжал.
– Ходили разговоры о его исключении из клуба, милорд, – вполголоса поведал Гарри важный и многоопытный дворецкий «Уайтса». – Но мистер Дагенем, похоже, расплатился-таки с долгами, и разговоры прекратились. Тем не менее он не показывается здесь уже какое-то время. Верно, уехал в деревню. Молодые, прогорев, тяжело это переживают. После этого долго не смеют показываться в обществе. Но время идет – все забывается. Попомните мои слова, милорд, через год-другой мы его снова увидим. Когда он повзрослеет.
– Я в этом не сомневаюсь, Нейзби. – Гарри вложил в обтянутую перчаткой ладонь гинею. – Вы на своем веку на таких насмотрелись.
– Насмотрелся, милорд, ох насмотрелся. – Опытными пальцами безошибочно распознав на ощупь монетку, эконом склонился в поклоне. – Благодарю вас, милорд.
– Не за что, Нейзби. – Гарри вышел на улицу.
Он решил было отправиться домой на Мант-стрит, где его ждал ужин, но передумал: перед зданием «Уайтса» остановилась карета маркиза Колтрейна. Вернувшись к зданию клуба, Гарри встал, вежливо ожидая, когда лакей опустит ступеньки и из экипажа появится сам маркиз.
– Добрый вечер, Колтрейн. – Он поклонился маркизу.
Его светлость был щеголеватым джентльменом невысокого роста, с изношенным лицом человека, долгое время хранившего верность бутылке.
– А, Бонем, здравствуйте. Идете в клуб? – поднял он голову на своего высокого собеседника.
– Не сегодня. Я искал встречи с вами.
На лице лорда Колтрейна отразилось крайнее удивление: их с Гарри связывало лишь шапочное знакомство и по существу они принадлежали к разным поколениям.
– Вот как. Что ж, извольте… чем могу служить?
– Мне нужен ваш гость… Найджел Дагенем. Я уже несколько дней не могу его найти. Надеюсь, он не захворал.
– Господи, да откуда мне знать, где он? – отвечал маркиз. – Но раз вы спрашиваете, то отвечу, что в доме я его тоже не видел. – Он покачал головой. – Хотя и не ожидал увидеть: у молодежи свой распорядок. Спать ложатся после полудня, а в полночь встают – и за игорные столы, прожигать деньги и время. Советую вам разыскать Мака, Бонем. Он знает, где Дагенем. – И с этими словами маркиз неверной походкой двинулся к дверям «Уайтса».
Разыскивать Маккензи, графа Гарстона, в этот час Гарри не собирался. Дело могло подождать и до завтра. Однако по дороге домой он никак не мог отделаться от какого-то тревожного чувства. В конце концов, с досадой вздохнув, он повернул к площади Хорсгардз.
Того, кто был ему нужен, к счастью, оказалось легко найти. Глава британской секретной службы, в соответствии с необходимостью постоянно соблюдать осторожность, отличался непритязательностью. Его ведомство размещалось в анфиладе кабинетов, тянувшихся вдоль длинного темного коридора, где пахло пылью и мышами. Когда Гарри постучал в его открытую дверь, тот на разложенной по столу карте перемещал булавки вдоль береговой линии Франции.
Он поднял на Гарри глаза и с неподдельной сердечностью приветствовал его:
– Гарри, что привело вас сюда в такое время? Все никак не расстанетесь с этим заведением?
– Последние несколько недель насытили меня им по горло, Саймон, – ответил Гарри, сдержанно улыбаясь. – Но меня кое-что тревожит, и думаю, нам надобно обсудить это. – Он пристроился с края стола и заглянул в карту. – Агентурная сеть?
– Да. – Он с мрачной миной вынул одну булавку. – Аванпост в Ла-Рошели уничтожен. Одному Богу известно, откуда они получили сведения.
– Все пропало? – присвистнул Гарри.
– Похоже. По крайней мере пока ни от кого ничего не слышно. Если кто-то остался жив, даст о себе знать в течение двадцати четырех часов. – Саймон Грант пожал плечами и шумно выдохнул воздух. – Ну, отвлеките меня, Гарри, дайте другой повод для беспокойства.
С осунувшимся, изможденным лицом, испещренным глубокими морщинами, и усталыми, запавшими глазами, этот человек вызывал к себе доверие. Он мало спал и постоянно чувствовал ответственность за жизнь каждого агента, работающего в поле, которое включало в себя значительное пространство. Гарри давно уже видел, как эта ответственность постепенно убивает его.
Сейчас он смотрел на него с сочувствием, несколько виновато, оттого что собирался умножить его несчастья. Однако другого выхода не было. Только Саймон Грант мог отдать необходимые приказания.
На лице начальника разведки мелькнула усталая улыбка: он все прочитал в глазах Гарри.
– Давайте пропустим по стаканчику кларета, – предложил он, жестом приглашая к столу. – Умираю от жажды. Присаживайтесь, Гарри.
Гарри сел за стол напротив, взял бокал с вином и поделился с Саймоном своими опасениями по поводу Найджела Дагенема.
– Вы полагаете, это каким-то образом связано с наперстком? – Саймон провел пальцем по краю бокала, и он звякнул, нарушив тишину комнаты.
– Не знаю точно, но слишком уж много совпадений. В любом случае мы должны его разыскать.
Попрощавшись, Гарри покинул министерство. Найджел Дагенем интересовал его лишь постольку, поскольку был близок к женщинам и детям с Кавендиш-сквер. Противник не будет с ними церемониться. Если они видят в Найджеле средство заполучить наперсток, то женщинам и детям грозит опасность. Теперь мало взять оттуда наперсток. Надо разыскать Найджела Дагенема и вывести его из игры. И самый надежный путь добиться этого – люди Саймона.
– Как вы думаете, к которому часу нам завтра ждать герцогиню Грейсчерч? – спросила Ливия. Она взяла с блюда, водруженного близнецами на обеденный стол, ломтик куропатки. Рядом с дичью стояло еще одно закрытое блюдо – с брюссельской капустой.
– Наверное, к трем, – ответила Аурелия, накладывая себе на тарелку жареный картофель. – Обычно в это время начинают визиты.
Она придвинула к Ливии соусник.
– Подумать только! Как далеко мы ушли вперед по сравнению с нашей первой трапезой в этом доме, – сказала она. – Помните хлеб с сыром и картофельный суп в гостиной в тот вечер? Было так холодно и сиротливо.
– А теперь оглянитесь вокруг! – Ливия махнула вилкой, указывая на обстановку. – Комната выглядит вполне респектабельно. Впору давать званые обеды.
Корнелия заставила себя сосредоточиться, чтобы принять участие в беседе.
– Никогда не думала, что столовая выйдет настолько хороша, – сказала она. – Эта кремовая с золотом краска сотворила чудо – она так удачно оттеняет лепнину.
– А фреска на потолке! – продолжала Аурелия, запрокидывая голову и устремляя взгляд вверх. – Но я вам вот что скажу: по-моему, в изображенном на этой фреске есть кое-что еще, что не сразу разглядишь. Больно уж странно блестели глаза подмалевывавшего ее художника, когда он спустился со стремянки, а когда я поинтересовалась, как ему нравится рисунок, он и вовсе покраснел.
– Может, она таит в себе какие-то сюрпризы, вроде формочки для желе? – предположила Корнелия, наконец полностью вовлекаясь в беседу.
– Херувимы, как им и положено, пухлые и розовощекие. – Ливия тоже запрокинула голову. – Думаю, чтобы рассмотреть подробности, нужно подобраться к потолку поближе.
– Стало быть, надобно взять стремянку, вскарабкаться на нее и разглядеть фреску как следует, – постановила Корнелия. – В доме еще столько всего неизведанного.
– Например, чердаки. – Ливия подцепила еще один кусок куропатки. – Я заглянула туда, но там такая грязь, какие-то коробки, сундуки. В общем, я поспешила поскорее убраться оттуда.
– Думаю, жизнь тети Софии стоит того, чтобы ее исследовать, – заметила Корнелия. – Но это после, когда мы выполним то, зачем сюда приехали.
– А приехали мы затем, чтобы, неожиданно явившись во всей красе, поразить лондонское общество, – провозгласила Аурелия. – И завтра мы приступим к исполнению задуманного.
– Виконт Бонем был так любезен, – заметила Ливия. – И это после того, как так ужасно все началось. – Она рассмеялась. – Мы оскорбили, обманули его, посмеялись над ним, а он отвечает на это такой добротой. Разве это не удивительно?
– Весьма, – сухо согласилась Корнелия.
– Ох, Нелл, до чего ж ты подозрительна, – упрекнула ее Ливия. – Тебя послушать, так впору решить, будто им движет какой-то скрытый мотив. Но он же знает, что дома ему не видать, чего ж тогда ему еще от нас ждать?
– Трудно представить, – сказала Аурелия, не поднимая глаз от тарелки. – Осмелюсь предположить, ему нравится наше общество.
«Или твое, Нелл». Вряд ли, думала она, Ливия сумела уловить то странное напряжение, которое начинало смерчем кружить вокруг Нелл с Гарри Бонемом, где бы они ни появились. Но вряд ли Лив в отличие от нее проникла в причины рассеянности Нелл. Однако свои соображения она пока оставит при себе.
– Может быть, – молвила Корнелия, ибо ей показалось, что именно этого ответа от нее ожидали. Она не знала, как долго сможет скрывать от подруг свою тайну. А покуда можно было притворяться, делать вид, что все это происходит не с ней, заключенной в физическую оболочку, а с кем-то другим и в каком-то ином мире. Она решила предпринять все возможное для того, чтобы связь эта оставалась на грани сновидения. Лишь тогда она не будет ей опасна.
Однако при этом Корнелия знала точно: в том, что уже произошло между ней и Гарри Бонемом, и в том, что снова произойдет между ними сегодня ночью, ее физическое тело определенно участвует.
Она снова стала уплывать куда-то. Но Элли заговорила с ней, и Корнелии пришлось вернуться в реальность.
С грехом пополам она досидела до конца вечера, ни на что более не отвлекаясь, а когда прощалась с Лив и Элли у двери в свою спальню, не заметила обращенных на нее странных взглядов подруг.
В камине горел огонь, край одеяла был отогнут. Корнелия поставила свечу на столик у кровати, а другую, которую взяла тут же, поднесла к огню, чтобы зажечь от нее свечи на столе, возле которого стояло кресло, и две свечки на каминной полке. Раздевшись перед камином, она аккуратно повесила одежду в шкаф. Каждое ее движение было четко и неторопливо. Она надела ночную сорочку, застегнула крошечные пуговки на шее и, закутавшись в толстый халат, подошла к окну.
Корнелия устремила взгляд в темноту. Там на темном фоне проступали корявые очертания яблонь и контуры стены, окружавшей сад. Из-за туч, скользящих по небу, то и дело выглядывал месяц. Корнелия открыла окно и вдохнула холодный воздух. Пахло дождем. Она поспешно опустила раму, оставив щель шириной в дюйм. Но острая игла холода проникала в комнату и сквозь щель. Спавшая у камина кошка недовольно мяукнула.
– Прости, Киса, но нынче ночью тебе придется поискать себе другое место, – сказала Корнелия, беря кошку в руки.
Выкинув ее в коридор, она закрыла дверь и повернула ключ в замке. Послышалось частое, возмущенное царапанье в дверь, и не знай Корнелия кошку, она бы подумала, что та взбесилась. Но Корнелия не обратила на нее внимания, и кошка наконец улизнула куда-то в поисках другого теплого местечка. Собаки спали с Ливией.
Корнелии не оставалось ничего другого, как ждать своего Казанову.
Она сидела в кресле у камина, пребывая в каком-то странном, похожем на сон, состоянии, когда за окном послышался первый царапающий звук. Не вставая с кресла, из-под полуопущенных век она вгляделась в темноту за окном и увидела, как просунувшаяся под оконную раму рука приподняла ее ровно настолько, чтобы можно было пролезть внутрь. Сердце Корнелии неистово билось о ребра, но все тело словно было странным образом парализовано. Она сидела неподвижно, лишь подняла глаза, наблюдая за тем, как Гарри перелез через подоконник и спрыгнул на пол ее спальни.
Он закрыл окно и медленно повернулся к ней лицом. Как и в прошлый раз, Гарри был весь в черном – в черном сюртуке, застегнутом на все пуговицы до самой шеи, обмотанной черным шарфом. Даже перчатки на руках черные. Выделялись лишь его глаза. Яркие, изумрудно-зеленые, они пристально смотрели на нее, сидящую в кресле у камина, словно обволакивали, вбирая ее всю в себя целиком, несмотря на разделявшее их пространство.
Но вот на его губах появилась улыбка, и сковывавшее их оцепенение ушло. Гарри быстро прошел по ковру и, приблизившись к Корнелии, положил руки на подлокотники ее кресла. Он наклонился и поцеловал ее в губы. Голова Корнелии откинулась назад, их языки нашли друг друга. Корнелия сжала его лицо руками и почувствовала, как холодны его щеки, зато губы, прильнувшие к ее губам, были теплыми, влажными и податливыми.
Наконец Гарри выпрямился и, не спеша, словно нехотя, поднял голову. Истерзанные губы Корнелии горели, и она, глядя на Гарри снизу вверх, дотронулась до них пальцем. С тех пор как он оказался в ее спальне, они не сказали друг другу ни слова, и им казалось, что именно так и должно быть. Их разговор шел на языке чувств, лишенном разума, смысла и логики.
Гарри за руки поднял Корнелию с кресла и заставил ее улыбнуться, когда, поцеловав в веки, слегка ужалил их кончиком языка.
Она развязала шарф у него на шее и, размотав, отбросила в сторону, проворными пальцами начала расстегивать сюртук. Гарри стоял неподвижно, лишь теребил ее волосы, наматывая на пальцы распущенные локоны. Он полностью отдался на ее волю, позволяя довести начатое ею до конца.
Движением плеч он помог ей снять с себя сюртук. Сброшенный на пол, он так и остался лежать там. Едва сдерживая дыхание, Корнелия добралась до его рубашки и, ловко справившись с пуговицами, сорвала ее с Гарри. Ее руки заскользили по его груди, поглаживая маленькие твердые соски. Она лизнула их, и они от этого затвердели. Это ее рассмешило: она и понятия не имела, что мужские соски так же отзывчивы на ласки, как женские.
Ее язык двигался по его груди, а пальцы расстегивали пуговицы брюк. Справившись наконец с пуговицами, Корнелия резким движением спустила с его бедер штаны, случайно оцарапав Гарри ногтем. Но никто из них не заметил оставленного ею тонкого красного следа. Постепенно опускаясь на колени, она языком прокладывала влажную дорожку вниз по его животу…
Гарри резко вдохнул воздух, и она улыбнулась сквозь туман охватившего ее сладострастия. В ее прошлой жизни никогда ничего подобного не было, никогда прежде она не была так изобретательна в ласках и даже предположить не могла, что знает, как доставить и себе, и мужчине такое острое удовольствие. Оказалось, об этом знало ее тело. Сама природа позаботилась об этом.
Гарри запустил пальцы в ее волосы и опустил глаза вниз, чувствуя приближение кульминации. Будучи уже на грани, но еще не утратив способности управлять собой, он поднял ее голову, чтобы заглянуть ей в глаза, похожие на залитые водой сапфиры, пронзительная синева которых мерцала как сквозь дымку.
– Теперь встань, – прошептал Гарри хриплым, незнакомым голосом и, наклонившись, поднял ее на ноги. Он сжал ладонями ее лицо и поцеловал в губы, глубоко проникнув языком ей в рот. Развязал пояс ее толстого халата и сбросил с ее плеч. Скользя руками по ее телу поверх ночной сорочки, он медленно следовал изгибам роскошной груди, бедер, маленького холмика живота. Под тонкой муслиновой тканью белела, будто слоновая кость, гладкая кожа Корнелии, на которой выделялись розовые венчики сосков.
Гарри прижал ее к себе за мягкую округлость ягодиц и сквозь муслин почувствовал жар и соблазнительную путаницу ее жестких волос. В этих прикосновениях сквозь ткань рубашки, которая, скрывая, открывала, было гораздо больше эротики, чем в обнаженном теле. Он прикасался к ней, но сквозь завесу.
Кроме тех двух слов, которые он произнес, ничего больше не было сказано. Тишина нарушалась лишь шипением огня и их собственным неровным дыханием. Они ласкали друг друга стоя и понимали друг друга без слов. Для этого им ничего не требовалось, кроме взглядов и движения тел.
Наконец напряжение взорвалось. Корнелия отступила назад и, не сводя с Гарри глаз, расстегнула свою рубашку, которую сняла через голову и отбросила в сторону.
– Иди ко мне. – Она простерла к нему руки и эффектно, как на сцене, упала на кровать, сладострастно распростершись на постели. Чувственным взглядом, в котором прыгали озорные искорки, она наблюдала, как Гарри освобождается от брюк.
Упершись коленом в постель рядом с ней, он снова гладил ее тело, упиваясь ощущением ее нежной кожи под своими ладонями. Он словно бы лепил скульптуру, неотрывно следуя за своими пальцами взглядом, будто стремился запечатлеть в своей памяти каждую пядь ее тела.
Широко раскинувшись на постели, Корнелия лежала неподвижно, подставляя себя ласкам Гарри. Он опустился на нее, и ее грудь расплющилась о его тело. Из-под полуопущенных век Корнелия увидела, как он поставил на кровать и второе колено, и скользнула ладонями по его плоскому животу, жестким выступам таза. Рука Гарри проникла между ее бедер, безошибочно отыскав все чувствительные точки, заставив Корнелию, подхваченную волной ощущений, приподнять ему навстречу бедра.
Когда волна пошла на убыль, Корнелия посмотрела в улыбающиеся глаза Гарри.
– Я сама хотела дать тебе это, – сказала она, – но ты меня опередил.
– Ах, любовь моя, мать-природа, раздавая свои милости одним, обделяет других, – проговорил Гарри, посмеиваясь. – Женщины наделены счастливой способностью переживать кульминацию много раз кряду. Особи же мужеского пола, бедняги, увы, могут только раз испытать это блаженство до того, как выбьются из сил.
У Корнелии от смеха, который она еле сдержала, на глазах выступили слезы. Во всем, что говорил и делал Гарри, чувствовалось такое смятение, что это выглядело комично и никак не вязалось с обликом мужчины, которого Корнелия знала. С обходительным, элегантным, абсолютно владеющим собой аристократом.
Хотя она всегда знала, что это далеко не весь Гарри Бонем.
Эта мысль мелькнула в голове Корнелии и ушла, не успев оформиться. Теперь Гарри нависал над Корнелией, и его глаза уже больше не смеялись, в них было нетерпение страсти, которое передалось и ей. Пробежав руками по ее бедрам, Гарри закинул ее ноги себе на плечи и, поддерживая под ягодицы, глубоко вошел в нее, так глубоко, что Корнелии показалось, будто он стал ее частью, частью ее существа.
Она оторвала бедра от постели, стараясь как можно глубже вобрать его в себя, и ее внутренние мышцы сжались вокруг его плоти, завладевая им, присваивая его себе. Гарри, как и прежде, вышел из нее за мгновение до конца. Корнелия на миг почувствовала потерю, но это ощущение тут же потонуло в ее собственных судорогах страсти. Когда все закончилось и ее ноги упали с его плеч, а он, обессиленный, всей тяжестью обрушился на нее, она крепко стиснула его в объятиях. Их пот смешался, их уже разъединившиеся тела все еще пульсировали в унисон, и одно мгновение ничего другого для них не существовало, кроме изнеможения и ликования полного насыщения.
Потом, как бывает всегда, вернулась реальность. Корнелия зашевелилась первая – ее рука, легко касаясь, скользнула по спине Гарри, и тот сразу повернулся на бок и лег рядом. Все еще тяжело дыша, он положил руку ей на живот.
Корнелия накрыла ладонью руку Гарри, которая вздымалась и опускалась на ее животе в такт дыханию. Огонь в камине едва теплился, и свечи начали угасать. В полутьме все виделось по-другому. Эти похожие на сон ночные свидания были чистым безумием. С ее стороны было безумием рисковать всем из-за нескольких, пусть ослепительно ярких, мгновений блаженства.
– Что с тобой? – заговорил Гарри своим прежним голосом, вытаскивая руку из-под ее ладони. Он сел на постели, спустил ноги на пол и, обернувшись, посмотрел на нее. – Что случилось, Нелл?
– Ничего, – ответила она, понимая, как неубедительно звучат ее слова. Она забарахталась в постели, подтыкая себе под спину подушки. – Одолели сомнения. Ты, верно, и сам знаешь, как это бывает. – Ее легкий смех никого не убедил бы.
– Какие сомнения? – Гарри серьезно посмотрел на нее. – Не понимаю, ты то в восторге, а то вдруг мучаешься какими-то сомнениями, пребываешь в унынии… Скажи мне, в чем дело?
Корнелия не знала, как ответить на его вопрос. Некоторые тонкости, душевные терзания – она знала это по опыту – недоступны мужчинам, их понимают только женщины. Мужчины, когда их одолевает беспокойство, легко отвлекаются шуткой, нежностями, упоминанием о сиюминутных проблемах. Но видно, к Гарри Бонему это не относилось.
– Я не могу тебе это объяснить, – сказала Корнелия. Гарри встал. Мгновение он нависал над ней, потом высвободил одеяло и ловко укрыл ее.
– Простудишься, – буднично сказал он.
– Ты тоже. – Этот ответ казался единственно уместным. Корнелия приподнялась повыше на подушках и натянула одеяло до самого подбородка. Ей хотелось откинуть одеяло и позвать Гарри к себе, в тепло, прижаться к нему, но это было невозможно.
Гарри натянул брюки и наклонился подбросить угля в камин. Затем выпрямился и повернулся к Корнелии, став спиной к огню.
– Почему не можешь?
Произнесенный тихо вопрос, казалось, очень долго висел в воздухе. Корнелия прикрыла глаза, пытаясь найти нужные слова. Гарри продолжал стоять у камина в прежней позе, уронив руки по бокам, смотря ей в лицо.
– Это трудно объяснить, – в конце концов нарушила молчание Корнелия.
– И все же попытайся, – по-прежнему тихо сказал Гарри.
– Ну хорошо. – Корнелия подняла на него глаза. – Я не люблю секретов. Мне претит двуличие. Мне трудно с этим жить.
Гарри прищурился, глядя на нее.
– Я могу это понять, однако, по-моему, не только тебя это тревожит.
Корнелия нервно теребила в руках край рубашки.
– У меня дети.
– Мне это известно, – сухо отозвался Гарри. – При чем здесь они?
– При чем? – в негодовании вопросила Корнелия. – Да это же все меняет! Я не имею права на то, что хоть в малой степени могло бы им навредить. Неужто ты этого не понимаешь?
– Разумеется, понимаю, – кивнул Гарри, тоже начиная приходить в раздражение. – Вот только никак не могу взять в толк, каким образом несколько тайных часов любви могут вообще хоть как-то на них отразиться?
– Прежде всего, как ты уже слышал, я не люблю таиться. – Распространившиеся по комнате флюиды гнева придали Корнелии силы. – Кроме того, даже если б я была готова к этому, неужели ты считаешь, нам удалось бы долго скрывать наш секрет?
Вспомнив все секреты, которые он хранил годами, Гарри чуть не рассмеялся.
– Я бы, бесспорно, мог, – ответил он. – Я мастер по этой части.
Он приблизился к кровати и, склонившись над Корнелией, сжал ее руки.
– Нелл, моя милая девочка, я с полной уверенностью могу обещать тебе, что никто и никогда не узнает об этом, если ты сама не расскажешь.
Корнелия покачала головой.
– Это совсем не то, Гарри. Я многого лишусь, если хоть тень скандала ляжет на мое имя. Мне нельзя рисковать.
Гарри выпустил ее руки и выпрямился. Его лицо омрачилось.
– И что же поставлено на карту?
– Мои дети, – бесхитростно ответила Корнелия. Встретившись с его хмурым взглядом, она покачала головой. – Мой сын – наследник графа Маркби, который приходится ему дедом. Прежде чем уйти на войну, Стивен наказал, что в случае его смерти все права опекунства над нашими детьми должны принадлежать мне. Его отца, как ты можешь себе представить, это взбесило, и он ни перед чем не остановится, чтобы оспорить это завещание. Если я дам ему хоть малейший повод, он отнимет у меня детей. А в наших краях нет ни одного суда, который не поддержал бы графа, если мать его внука и наследника замешана в скандале.
Гарри задумчиво потянул за мочку уха.
– Я понимаю твое беспокойство, Нелл, но об этом никто никогда не узнает. Если – повторюсь – ты не проговоришься сама.
– Тебе легко рассуждать. – Корнелия не смогла скрыть горечи в голосе. – Ведь ты, Гарри, ничем не рискуешь. Тогда как я рискую всем.
Гарри молчал. Он стоял и смотрел на нее, хмуро сдвинув брови, затем отвернулся и подобрал с пола свою рубашку. Быстро одевшись, он присел на край кровати, чтобы обуться, потом склонился к Корнелии и легко, совсем не как любовник, поцеловал ее на прощание.
– Мы все как следует обсудим в другой раз. – Скользнув пальцем по ее щеке, он поднялся. – Увидимся нынче днем… в совершенно другой обстановке. – Он сверкнул улыбкой, открыл окно и исчез в темноте.
Корнелия встала с постели и подошла к окну. Она выглянула в сереющую мглу, но фигура в черном полностью потонула во мраке, и она не смогла различить ее, хотя знала, что он еще где-то в саду.
Обхватив себя руками, Корнелия стояла и думала, отчего она так настойчиво стремится положить конец этой необыкновенной идиллии.
И ей показалось, что она нашла ответ. Ее отвращали тайные встречи от случая к случаю, хотя в них не было адюльтера или предательства. Они ни для кого не стали бы оскорблением. И все же ей в этой связи виделось нечто постыдное, потому что приходилось лгать и хитрить.
Глава 17
Стоя перед зеркалом-псише в своей спальне, Корнелия придирчиво оглядела свое отражение. Ее нынешний дневной туалет – платье из бледно-желтого крепа с высокой талией – и отдаленно не напоминал те простенькие, что она обычно носила. Глубокий V-образный вырез упирался в темно-зеленый бархатный кушак, опоясывавший талию под грудью. Застегивая на шее цепочку с аметистовым кулоном, Корнелия с удовлетворением подумала, что при ее форме груди и ложбинке на ней вырез весьма уместен. Короткие рукава-буфы открывали приятно округлые руки. В целом результат радовал. В доме, однако, было прохладно. Но на этот случай у Корнелии имелась кашемировая шаль с темно-зеленой бахромой. Она должна была стать замечательным дополнением к наряду и по крайней мере уберечь от появления неприглядной гусиной кожи.
