— Выпей это, — велел Гай, поднося к ее губам кожаную флягу. Она отвернулась от сильного резкого запаха, но он не унимался, и в конце концов она послушалась.

Жгучая жидкость опалила горло и как будто проделала дыру в желудке.

— Еще глоток, — велел он.

Она снова отхлебнула из фляги, и постепенно ей действительно полегчало. Колики унялись, и странная сонливость обуяла ее. Тело мало-помалу расслабилось, и даже качка уже не терзала ее так сильно.

Гай просидел возле нее всю ночь, постоянно меняя грязные простыни и одеяла, вливая в рот спиртное, когда дурнота и боль снова принимались ее одолевать. Он не знал, долго ли будет действовать подобное лекарство, но сейчас это не имело значения: главное, что она немного успокоилась и даже спала, хоть и плохо. Хуже было то, что кровотечение никак не унималось.

К утру шторм наконец выдохся. Корабль со спущенными парусами шел по ветру, и все смогли перевести дыхание после ночных испытаний. Гай безжалостно поднял Эрин и Марджери и, несмотря на их полубессознательное состояние, заставил подойти к госпоже. Девушки, растрепанные, с зелеными лицами, в ужасе уставились на лежавшую почти без чувств Магдалену и на горы пропитанного кровью белья, громоздившиеся вокруг.

— Воды, господин, — с трудом прохрипела Эрин. — Нам нужна горячая вода.

— И вы ее получите.

Он вышел из каюты и поднялся на палубу, с облегчением глотая прохладный чистый воздух. Какое счастье дышать полной грудью после того смрада, что стоял внизу!

Капитан был занят, проверяя, не поврежден ли корабль. К его удивлению, оказалось, что дело обошлось двумя сломанными стеньгами. Он согласился разжечь жаровню в клетушке кока, под баком. Гай велел бледному как смерть пажу присмотреть за водой и после доставить ее леди Магдалене, а сам забился в уединенный угол палубы, обуреваемый страхом и сомнениями.

Через час он услышал тихий голос и, повернувшись, увидел Эрин, еще не оправившуюся от собственных испытаний.

— Ну? — выкрикнул он куда резче, чем намеревался, и все потому, что умирал от страха.

— Госпожа потеряла ребенка, — пробормотала Эрин.

— Я так и предполагал. Но как она себя чувствует?

— Кровь уже почти не идет, господин, и думаю, что госпожа оправится. Но она очень слаба.

Гай тоже мгновенно ослабел от облегчения. Серое утро словно покрылось золотистым флером, а унылая поблескивающая зыбь приобрела розоватый оттенок. Потеря ребенка нанесла значительный удар планам Ланкастера, но в эту минуту Гай де Жерве не дал бы за эти планы ломаного гроша.

— Я спущусь и посмотрю, как там она. Магдалена, в полотняной сорочке, лежала на чистых простынях. Лицо и губы по-прежнему имели синюшный оттенок, но дыхание было ровным. Заслышав шаги, она открыла глаза. Гай наклонился над ней, загородив своим большим телом падающий из иллюминатора свет.

— Это вы, господин?

— Да. — Он взял ее за руку. — Ты скоро встанешь, крошка. Ничего страшного не случилось.

Ее пальцы едва заметно сжали его ладонь. В эту бесконечную черную ночь между ними возникла и закрепилась близость, изменившая их отношения.

— Думаю, для господина герцога это станет огромной потерей, — прошептала она, с трудом выталкивая слова из ноющего горла, сорванного бесчисленными приступами рвоты. — Дитя сделало бы права Плантагенетов на земли де Брессе неоспоримыми.

— Ты сделаешь их не менее неоспоримыми, — заверил он, — поскольку отныне стала единственной наследницей Эдмунда.

— Думаю, вы правы.

Ее глаза закрылись. Срок беременности был так мал, что Магдалена не успела привыкнуть к мысли о будущем материнстве и для нее потеря ребенка была не более чем легким разочарованием. Такие вещи случались ежедневно и повсеместно.

— О, господин, я ужасно хочу спать.

— Тогда спи, — кивнул он, коснувшись губами ее лба. Прохладный, но не влажный и не липкий. Какое счастье!

У Гая даже голова закружилась от радости. Значит, он не потеряет ее, как потерял Гвендолен!

Мысль пришла в голову так неожиданно, что Гай даже растерялся немного, но, подумав, осознал, что это чистая правда. Он впервые осмелился выразить свои чувства так открыто.

Маленькая потрепанная флотилия кое-как добралась до гавани Кале наутро шестого дня. Гай послал на берег оруженосца с наказом узнать о ночлеге и собрал на совет своих спутников, чтобы узнать, велики ли потери. Погибло пять коней, переломавших ноги в шторм. Бедные животные так метались и бились, что покалечили себя, и их пришлось прирезать. Двое конюхов поранились, когда пытались удержать коней, но если не считать естественной слабости и недостатка сил, вызванных десятью часами изнурительной морской болезни, Гай имел все причины полагать, что они легко отделались.

Оруженосец вернулся с известием, что ближайшее аббатство Сент-Омер, достаточно большое, чтобы вместить весь отряд, находится в двадцати милях отсюда.

Гай нахмурился. Они ни за что не проделают двадцати миль до наступления темноты!

Магдалена полностью выздоровела: выкидыш прошел без последствий — молодость и крепкое здоровье тоже имели свои преимущества. Но с той штормовой ночи она не покидала каюты, а он не хотел утомлять ее длинным путешествием, подвергая риску растрясти в запряженной лошадью повозке по немощеным дорогам.

— Возьми служанок леди Магдалены и идите в самую большую городскую гостиницу, — велел он. — Сними отдельную комнату для дамы. Пусть служанки постелят ее белье и повесят занавеси. Для меня сойдет любое помещение.

Мужчинам пришлось самим позаботиться о себе. Оставалось искать ночлега у гостеприимных горожан. Впрочем, если те не собирались пускать в дом незнакомцев по доброй воле, это никого не интересовало: солдаты не слишком церемонились с обывателями. Кроме того, всегда оставалась возможность раскинуть лагерь на берегу или в городских предместьях и переждать до утра.

Отдав приказания, Гай направился в каюту Магдалены. Она уже была одета и, сидя на койке, расчесывала волосы. При виде Гая она отложила щетку. Лицо осветилось сияющей улыбкой.

— Мы сойдем с корабля прямо сейчас? Не думаю, что когда-нибудь отважусь снова выйти в море.

— Боюсь, придется, — покачал он головой, возвращая улыбку, так же, как она, безоговорочно уверенный в той новой связи, которая укрепилась между ними. — Если только ты, разумеется, собираешься вернуться в Англию. Пойдем, я вынесу тебя на палубу.

Он поднял ее на руки, и она, словно так и нужно, обняла его за шею и припала головой к груди.

— Наверное, я и сама могла бы идти, но так куда приятнее, — кокетливо заметила она, сверкнув глазами. Гая бросило в жар, но он нашел в себе силы сурово ответить:

— Магдалена, мне не нравятся эти глупости.

— А по-моему, нравятся, — мягко возразила она. Куда девалось кокетство? Теперь ясные серые глаза смотрели серьезно, и какое-то предчувствие заставило Гая вздрогнуть. Хмельная кровь забурлила в жилах. И прежде чем он успел что-то сказать, она потянулась к нему, сжала ладонями лицо и припала к губам столь самозабвенно, что у него вылетело из головы все, кроме теплой влаги ее рта, податливости тела, упругости грудей, прижимавшихся к нему острыми сосками. Ее губы были сладки, как мед, кожа пахла парным молоком и казалась такой же нежной, как у новорожденного младенца. И все же не было ни малейших сомнений в том, что он держит в объятиях страстную, готовую на все женщину.

Забыв обо всем, он отдался мгновению, которого она так долго ждала, которого искала… отдался, потому что она все сильнее тянула его в водоворот запретной страсти. Любая женщина не устояла бы, любой мужчина был способен утонуть в таком поцелуе. Поцелуе, не имевшем ничего общего с прежними, бывшими словно молоко и вода по сравнению с огнем и льдом этого слияния губ.

Но реальность неумолимо вторглась в их волшебный мир. Гай опрокинул ее на постель.

— Кровь Христова, Магдалена, что за дьявол тебя подстрекает? — взорвался он, проводя рукой по волосам и касаясь своих все еще зудевших губ. — Ты не свободна. Неужели опустишься до супружеской измены?! Это смертный грех.

— Я люблю тебя, — просто ответила она. — И не вижу в этом ничего грешного. Помнишь, сразу после смерти леди Гвендолен я говорила, что не стоит выходить замуж за Эдмунда, но ты ничего не желал слушать.

— Прекрати! — Его голос дрожал от страха перед собственными невысказанными желаниями, но он тем не менее продолжал: — Это опасное безумие! Ты помешалась!

Но Магдалена упрямо вскинула голову.

— Вовсе нет. Не знаю только, что делать с Эдмундом. Но возможно, сумею заставить его понять.

Гай уставился на нее, в полной уверенности, что бедняжка действительно тронулась умом из-за свалившихся на нее бед.

— Твой муж мертв, — выговорил он наконец. Магдалена пожала плечами:

— Если ты веришь этому, почему разглагольствуешь о смертном грехе? Но он не погиб. Я это знаю.

Гай круто развернулся и вылетел из каюты, хлопнув за собой дверью. В этот момент он злился не только на Магдалену, но и на себя самого. Она порывиста и нетерпелива, а он должен был это предвидеть и вовремя пресечь. К несчастью, у него не хватило ни сил, ни воли, чтобы изменить течение событий, но теперь он твердо знал, что, если не хочет повторения случившегося, следует держаться на расстоянии.

Дюжий молодой оруженосец вынес Магдалену на палубу и положил на носилки. Служанки шагали рядом. Она мельком увидела Гая, отдававшего приказы командиру солдат, но он не посмотрел в ее сторону. Магдалену доставили в гостиницу «Золотой петух», где уже была приготовлена комната с видом на рыночную площадь, и уложили в постель. Простыни и занавески были ее собственными, а Марджери, выругав судомойку за нерадивость, принялась собственноручно подметать пол. Однако все эти удобства были весьма слабой компенсацией за оглушительный шум. Комната располагалась как раз над кабачком, бывшим неотъемлемой частью всех гостиниц того времени, и сквозь плохо пригнанные доски пола то и дело доносились крики, смех, а иногда и пьяные песни. Под окном же раздавались непрестанные вопли уличных торговцев, грохот железных колесных ободьев по булыжникам и непристойные ругательства нетрезвых матросов. Рыбная вонь вызывала дурноту. Гостиница стояла в тени церкви, и колокола то и дело звонили, напоминая верующим о начале службы. Скоро голова Магдалены, казалось, вот-вот расколется, и она не без оснований полагала, что самая ухабистая дорога все же предпочтительнее такого существования.

Она послала Эрин за лордом де Жерве с просьбой навестить ее, но девушка, вернувшись, сообщила, что лорд слишком занят, чтобы прийти, и просит передать ее пожелания через служанку.

Магдалена досадливо прикусила ноготь.

— В таком случае спроси господина, сколько еще он намеревается здесь пробыть, ибо у меня голова трещит от этого гама.

Гай тоже был не в восторге от своих «покоев»: тесного и грязного чердака, где по углам сновали черные тараканы, а от бочонков, распиханных по стенам, несло рыбьим жиром. Он был твердо намерен продолжить путешествие с завтрашнего утра, и капризы Магдалены отнюдь не улучшили его настроения. Он резко посоветовал Эрин заткнуть уши госпожи тряпочками, если ту уж так беспокоит шум.

Выслушав служанку, Магдалена раздраженно зашипела и объявила, что намерена встать.

— О, госпожа, не стоит! — запротестовала Эрин. — Вы все еще слабы, как новорожденный ягненок!

— Вздор! У меня вполне хватит сил, и я сойду с ума, если буду киснуть в постели! Помоги мне одеться, и я пойду потолкую с господином. Если он не желает идти ко мне, я не гордая, могу прийти сама!

Она была несколько обескуражена, обнаружив, как дрожат и подкашиваются ноги. Пришлось схватиться за косяк двери и постоять немного, прежде чем решительно ступить в захламленный коридор.

Шаткая деревянная лестница вела в кабачок, и она осторожно сползла вниз, поднимая юбку, чтобы не запачкаться в грудах пыли и другом, куда более неприглядном, мусоре, скопившемся по углам. Ее туфельки с острыми мысками иногда застревали, и приходилось высвобождать их из очередного малопривлекательного на вид препятствия.

Комната внизу была забита до отказа и воняла потом и прокисшим пивом, перебивавшими даже рыбный дух. У Магдалены на мгновение закружилась голова, но она взяла себя в руки и принялась проталкиваться сквозь толпу, направляясь к ведущей на площадь двери. Эрин сказала, что лорд де Жерве вместе с пажом собирались выйти в город, так что если она подождет у двери на свежем воздухе, скорее всего сумеет перехватить его по возвращении.

Она облегченно опустилась на длинную скамью у стены и на мгновение прикрыла глаза.

— Госпожа, простите мою дерзость, но это неподобающее для вас место.

Незнакомый голос вернул ее к действительности. Открыв глаза, она воззрилась на мужчину средних лет с рыцарскими шпорами на сапогах. Ее первой мыслью было, что она уже где-то видела его. Было нечто знакомое в его лице, хотя она не могла определить, что именно. Может, глаза… такие же серые, как ее собственные. Худое лицо с острым подбородком, большой орлиный нос и очень тонкие губы. Незнакомец не понравился ей с первого взгляда. И несмотря на то что он приветствовал ее улыбкой и учтивым поклоном, Магдалене вдруг показалось, что какая-то странно зловещая тень окутывает его черным плащом.

— Сэр? — пробормотала она, надменно вскидывая брови. В этот момент ее принадлежность к Плантагенетам была как нельзя более отчетливой.

— Сьер Шарль д'Ориак, мадам де Брессе. Он снова поклонился и поднес к губам ее руку.

— Простите, если помешал, но улица действительно не место для дамы. Если разрешите сопровождать вас, я мог бы показать маленький садик всего в нескольких шагах отсюда. Там вы могли бы без помех наслаждаться тенью и прохладой.

— До этой минуты я не видела и не чувствовала никаких помех, сэр! — отрезала она с неожиданной грубостью, вызванной раздражением и непонятным замешательством.

Глаза француза потемнели, и ощущение чего-то злобного и опасного еще усилилось. Магдалена внезапно испугалась, хотя продолжала твердить себе, что бояться нечего. За спиной дверь гостиницы, а уж там она в полной безопасности.

— Заверяю вас, что всего лишь хотел услужить, — объяснил он, легонько касаясь ее руки. — Пожалуйста, позвольте показать вам сад. Там нет никого, кроме монахов. Сад принадлежит пресвитерии, но монахи будут только рады предложить вам гостеприимство.

Что ж, все звучало достаточно разумно, и ни в его поведении, ни в манерах ничто не опровергало претензий на рыцарское звание. Так почему же она просто уверена, что добра от него не жди?

Она с отчаянием оглядела улицу, почувствовав, как его пальцы сжались чуть крепче. И когда Магдалена уже была готова вырвать руку и броситься в дом, из-за угла показались лорд де Жерве и паж.

— Господин мой! — громко вскрикнула Магдалена.

Шарль д'Ориак оглянулся и, немедленно отпустив Магдалену, устремился прочь.

Гай поспешил к ней.

— Что ты тут делаешь?

— Хотела поговорить с тобой. Решила дождаться тебя, поскольку ты не желаешь прийти ко мне. Гай сурово свел брови и отослал пажа.

— Кто это был с тобой?

— Человек, который мне очень не понравился. Какой-то сьер д'Ориак, по крайней мере так он представился. Я не назвала себя, но он уже знал мое имя.

— Это неудивительно. Кале — маленький город, и здесь все считают своим долгом совать нос в чужие дела. Но ты не должна выходить на улицу одна.

— Он тоже так сказал. Просил отправиться вместе с ним в садик, где, по его словам, я могла бы наслаждаться прохладой, не опасаясь помех. — Магдалена слегка вздрогнула. — Не знаю почему, но он напугал меня.

— Каким образом? — немедленно спросил Гай. Ему вдруг стало не по себе.

— Мне показалось, что он хотел заставить меня идти с ним, — начала она, с трудом подыскивая слова.

— То есть похитить?

— Это глупо, знаю, но я так чувствовала. И еще… было в нем что-то знакомое… словно я уже видела его где-то… — Магдалена осеклась и пожала плечами. — Не могу связно объяснить.

Гай еще больше помрачнел, не понимая, каким образом французский рыцарь мог угрожать Магдалене, пусть и не впрямую, тем более зная, что перед ним дама. Неужели принял ее за горожанку, открыто приманивавшую клиентов? Тогда все объяснимо. Грубая настойчивость в обращении с женщинами такого сорта вполне естественна. Но Кале принадлежал Англии, и дама только что сошла с борта корабля, на мачте которого развевался флаг Ланкастеров. Ни один француз не позволил бы себе оскорбить или обидеть женщину, приплывшую на этом корабле. Что, если… Но нет, Борегары еще просто не успели узнать о ее прибытии!

— Возвращайся к себе, — велел он. — Надеюсь, ты уже успела понять, что тебе неприлично здесь находиться.

— А ты не составишь мне компанию? Мне ужасно тоскливо и больше не хочется лежать в постели. Что, если нам прогуляться?

Она с надеждой улыбнулась. Де Жерве почувствовал, как земля снова ускользает из-под ног.

— Я не испытываю ни малейшей потребности в твоем обществе, — безжалостно бросил он. — Иди в дом. Если хочешь покинуть это место утром, постарайся провести оставшееся время в постели.

И без того бледное лицо Магдалены сейчас напоминало своим цветом первый снег, а выражение глаз… Именно так она выглядела в тот день, когда Гай наказал ее за дерзкое поведение с Гвендолен. И тогда, как сейчас, была похожа на преданного и раненого олененка.

Но Магдалена повернулась и без единого слова вошла в гостиницу.

Церковный колокол прозвонил к вечерне, но шум не стихал. Эрин принесла ужин: блюдо миног и пирог с угрем.

— Почему у них нет мяса? — едва слышно пробормотала Магдалена, не поднимая головы с подушки. — Запах рыбы, похоже, вовек не выветрится у меня из ноздрей, и я подумать не могу, чтобы взять ее в рот.

— Но это вкусный пирог, госпожа, — запротестовала Марджери с набитым ртом. — И вы никогда не поправитесь, если не будете есть.

Магдалена отвернулась и закрыла глаза.

Час спустя с площади донеслись звуки музыки и громкий смех.

— Там жонглеры, госпожа! — воскликнула Эрин, высунувшись в окно. — И фигляры!

— О да, и, смотри, безумные танцоры! — вторила Марджери, едва не падая на улицу, так что Эрин пришлось схватить ее за передник. — Я видела их в Линкольне! Они мечутся, как помешанные, потому что одержимы дьяволом. Идите сюда, госпожа!

Магдалена устало вздохнула, не имея никакого желания любоваться демоническими танцорами. Голова все еще болела, но не это было причиной ее тоски.

— Почему бы вам не спуститься и не посмотреть представление? — предложила она.

— О, мы не можем оставить вас, госпожа, — отнекивалась Эрин, хотя глаза ее сияли. — Может, вы тоже присоединитесь к нам?

Магдалена покачала головой:

— Нет, не хочется. Но вы идите. Сегодня вы мне больше не понадобитесь.

Поломавшись для порядка, Эрин и Марджери надели накидки с капюшонами и помчались на площадь, где веселье с каждой минутой все больше разгоралось, становясь, по мнению Магдалены, просто необузданным. Она натянула простыню на голову и зарылась лицом в подушку. И должно быть, заснула, потому что когда в следующий раз открыла глаза, в комнате было темно, хотя с площади по-прежнему слышались крики, а свет факелов пробивался в окно. Она сама не понимала, что ее разбудило, но сердце отчего-то больно колотилось в ребра, а во рту пересохло. И тут в окне появилась тень, огромный, похожий на летучую мышь силуэт, и Магдалена сообразила, что некий инстинкт предупредил ее об опасности. Она уже открыла рот, чтобы закричать, когда тень бросилась на нее. В руке блеснуло нечто изогнутое.

Магдалена отпрянула вбок, и нож вонзился в подушку. Горло сжало судорогой, и вопль умер, не родившись. Магдалена бросилась на пол, и как раз вовремя: согбенная фигура высвободила оружие и снова кинулась на нее. На этот раз она закричала, но кто мог ее услышать в таком гаме? Тогда Магдалена схватила с кровати простыню и бросила в убийцу. Простыня обмоталась вокруг державшей нож руки, и неизвестный грязно выругался. Магдалена снова вскрикнула и, как была голая, метнулась к двери. Скользкие от пота пальцы неловко возились с засовом. Гигантская тень выросла у нее за спиной, и она поняла, что это конец. Но все же, обуреваемая отчаянием, нырнула под его поднятую руку как раз в тот момент, когда дверь распахнулась.

Случившееся потом представлялось как в тумане. Она прижалась к стене, пока Гай де Жерве и неизвестный схватились не на жизнь, а на смерть в безмолвном поединке. Внезапно в руках Гая осталась монашеская сутана, а неизвестный в штанах и рубахе метнулся к окну, одним невероятным прыжком вскочил на крышу и исчез.

— Почему он хотел убить меня? — прерывисто выдохнула она, бросаясь к Гаю и вся дрожа от пережитого ужаса. Он прижал ее к себе, нагую, трепещущую, шепча нежные слова, пока она не успокоилась. — Не думала, что кто-то услышит мои крики, — выдавила она. — На улице так шумно…

— Я проходил мимо двери, — пояснил он и, угрюмо насупившись, добавил: — Иначе ни за что не услышал бы.

Она снова затряслась, и он вдруг отчетливо ощутил ее наготу: шелковистый изгиб ягодиц под его руками, грудь, вздымавшуюся от неровного дыхания. Гай вынудил себя оторваться от нее, но Магдалена с тихим протестующим стоном крепче прильнула к нему.

— Держи меня. Мне так холодно и страшно. Что он мог поделать? Только снова обнять ее и позволить рукам остаться на прежнем месте.

— Где твои женщины, крошка? — строго спросил он, озирая пустую комнату.

— Я разрешила им посмотреть представление на площади, — пояснила она, устраиваясь поудобнее, ощущая не только как тепло его тела проникает сквозь кожу, но и кое-что еще…

Там, где его руки касались ее, словно загорались огненные цветы, а внизу живота скапливалась приятная тяжесть.

— Какая неосторожность! В таком месте нужно быть крайне осмотрительной. Им нельзя было уходить вдвоем, — высказался он, хотя не так сердито, как намеревался, потому что как раз в этот момент ее отвердевшие соски укололи его грудь и непокорная плоть невольно дрогнула и поднялась. Сверхчеловеческим усилием воли Гай оторвался от нее, отступил и поднял упавшую простыню. — Накинь на себя, и немного согреешься.

Она с видимой неохотой взяла простыню.

— Я бы предпочла, чтобы ты согрел меня в своих объятиях.

Гай беспомощно уставился на нее, бессильный противостоять ее решимости затянуть их обоих в омут опасности и бесчестья.

— Ты совершишь смертный грех, — повторил он, сам слыша, насколько неубедительно звучат его сентенции. Уже не было смысла отрицать силу его желаний. Он даже не был больше уверен, стоит ли пытаться сдерживать эти желания. Но пока Джон Гонт не объявит официально о ее вдовстве, игра, которую она затеяла, будет называться адюльтером. Правда, в подобных играх участвовали едва ли не все придворные, но для него это было почти немыслимым шагом.

— Я люблю тебя, — сказала она, как говорила уже не раз. — И уверена, что и ты меня любишь.

Конечно, он любил, хотя ни словом ей не обмолвился.

Гай, не отвечая, подошел к окну и попытался разглядеть, что происходит на площади. Буйное веселье переросло в настоящую вакханалию. Вино лилось в канавы, в тени извивались сплетенные тела, а многие и не трудились искать даже столь ненадежного укрытия. Из переулка слышался женский визг то ли страха, то ли удовольствия. Похотливые служанки Магдалены наверняка воспользовались случаем. Оставалось надеяться, что исходом этой ночи не послужит чье-то набухшее младенцем чрево.

Магдалена, успевшая завернуться в простыню, подошла, встала рядом и, положив руку ему на рукав, взглянула в лицо, словно пытаясь найти некое подтверждение своим словам, но когда заговорила, в голосе не было и следа обуревавшей ее страсти.

— Почему меня хотят убить?

— Подобная ночь безумного разврата и распутства порождает грабителей, убийц и разбойников, — объяснил он, вовсе не собираясь открывать ей истинную причину покушения. Сегодняшнее нападение не было случайным, но как мог он сказать ей правду?

Магдалена не нашла в его словах ничего необычного, и Гай отвернулся, чтобы поднять с пола монашеское облачение без всяких меток, ничего не говорившее о своем владельце или о том, кто его носил, если это два разных человека, что казалось вполне вероятным.

— Я поставлю стражника у твоей двери, — решил он. — Думаю, женщины еще не скоро вернутся.

— Не оставляй меня одну, — попросила она со страхом. — А вдруг он снова попытается влезть в окно?

Гай нерешительно переминался на месте. Ему вдруг пришло в голову, что его люди к этому времени могли попросту перепиться, а пьяный топот и бессвязные выкрики в коридоре говорили отнюдь не в пользу благонравия остальных обитателей гостиницы.

— Хорошо, я останусь, пока не придут служанки. Ложись в постель.

Несколько мгновений Магдалена нерешительно смотрела на него. Потом повернулась, медленно стащила простыню и закинула одну ногу на тюфяк. Гай затаил дыхание, сознавая, что она открыто соблазняет его, приглашая присоединиться к ней, хотя их нынешнее окружение не слишком способствовало любовным утехам.

— Веди себя прилично, — грубо бросил он, подходя к постели. — Ложись!

Для пущего эффекта он крепко шлепнул ее по округлой попке, и Магдалена, подскочив, поспешно спряталась под простыню.

— Ты все испортил! — упрекнула она.

— Я много раз твердил, что в такие игры не играю.

— Твердил… — Она опустила ресницы и подтянула простыню до самой шеи. — Спокойной вам ночи, господин.

Он немного постоял, глядя на нее и не в силах сдержать легкой улыбки. Похоже, он проиграл, но в любом случае обязан обеспечить ее безопасность.

Гай уселся на подоконник, дожидаясь, пока шум наконец стихнет, а гуляки разойдутся по ближайшим переулкам либо улягутся спать прямо на площади. Имеет ли сьер д'Ориак какое-то отношение к сегодняшнему покушению? И кто он такой? Нужно будет поинтересоваться. Он поручит расследование Оливье, смуглому уроженцу Прованса, ловкому и подвижному, как обезьянка, и столь же умелому в добывании сведений, ибо он обладал способностью проникать в те места, куда простому смертному было нелегко попасть. Оливье был самым ценным лицом в свите де Жерве.

Марджери и Эрин появились только в полночь, растрепанные, раскрасневшиеся, едва ворочавшие языками. При виде лорда де Жерве, сидевшего на подоконнике, в их опухших глазах мелькнули страх и раскаяние.

— Госпожа разрешила нам идти, господин мой, — пролепетала Эрин.

— И разрешила также вернуться в подобном виде? — язвительным шепотом осведомился он. — Пока вы пьянствовали и распутничали на улице, вашей госпоже грозила смертельная опасность. Еще повезло, что я не приказал вас высечь за небрежность и бесстыдство! — Он направился к двери и на ходу бросил: — Мы выезжаем на рассвете. Позаботьтесь, чтобы и вы, и госпожа были готовы отправиться в путь с первыми лучами солнца.

Но на рассвете стало ясно, что собрать вещи и рассеянных по всему городу солдат — дело почти безнадежное. Те, кого удалось отыскать, были совершенно невменяемы, и похоже, что только два человека из всего отряда не страдали от последствий бурного веселья: он и Магдалена. Даже паж вертел головой с чрезвычайной осторожностью и выполнял поручения гораздо медленнее обычного. Гай смирился с необходимостью провести еще день и ночь в этом малоподходящем для ночлега месте, но в конце концов прошло целых три дня, прежде чем им удалось выбраться из Кале. Двоих его людей разъяренные граждане города обвинили в воровстве, и расследование вместе со стараниями уладить дело заняло двое суток. Гай рвал и метал, но терпел, понимая, что не может просто пренебречь жалобами французов, которые и без того были рады любому случаю выказать неповиновение английской короне.

Недовольство Магдалены пребыванием в шумном, дурно пахнущем кабаке немного уменьшилось, когда Гай разрешил ей гулять по городу с вооруженным эскортом из оруженосцев и пажей. Если бы не ночное покушение, Магдалена решила бы, что ее слишком строго охраняют, но теперь приняла заботу Гая с благодарной улыбкой. Силы быстро возвращались к ней во время блужданий по оживленному порту. Девушка наслаждалась незнакомыми видами, сценами и ароматами под теплым сентябрьским солнышком.

Наконец они тронулись в путь. Магдалена вместе со служанками уселась в крытую повозку, мягкие сиденья которой совершенно не защищали от ухабов и рытвин неровной дороги. Солдаты в сверкающих кольчугах внушали страх всем путникам. Герольд трубил в рог при виде каждого возможного препятствия, штандарты цветов Ланкастеров и де Жерве развевались по ветру. Создавалось впечатление, что двинулась в поход целая армия, и местные жители, привыкшие к тому, что в число так называемых воинских доблестей входят грабеж, мародерство и убийство, прятались и дрожали от страха, пока процессия не скрывалась за очередным поворотом дороги.

Они завидели крыши аббатства Сент-Омер, как раз когда колокола зазвонили к вечерне, но едва приблизились к домику привратницы, встроенному в толстые стены, Гай мгновенно почуял неладное. Их должны были заметить издалека, а в таких случаях сестра-гостинница обычно выходила навстречу вновь прибывшим и вела в странноприимный дом. Но железные ворота оставались закрытыми, а вделанная в них решетка — опущенной. Гай велел пажу ударить в колокол, висевший у ворот, и все молча слушали, как звон странно гулким эхом отдавался в древних стенах аббатства, словно оно вдруг опустело.

Послышалось неуверенное шарканье, словно каждый шаг требовал от неизвестного человека невероятных усилий. Решетка поднялась, и они увидели усталое морщинистое лицо. Бесцветные, исполненные скорби глаза под белым монашеским платом и черным капюшоном вопросительно взирали на них.

— Я вряд ли могу чем-то помочь вам, друзья мои, — прохрипела привратница, даже не пытаясь открыть ворота.

— Но почему? — возмутился Гай. — Мы просим ночлега у добрых сестер аббатства. Среди нас есть женщины…

— А в этих стенах поселилась чума, — перебила сестра.

Гай невольно отпрянул, вознося молитву святой Екатерине, своей покровительнице. Со времени жесточайшей пандемии, сорок лет назад опустошившей Европу, бедствие возвращалось с прискорбной регулярностью, поражая равно и богатых, и бедных, и господ, и крестьян, и служителей Божьих.